Моногамист

Глава 50. Рождение Лурдес

Iron & Wine- Call It Dreaming

Ноябрь. Мы накануне родов. Ну что сказать, для меня это не просто важный, а наиважнейший период в жизни. Гордость и счастье теперь ежедневно спорят, кто из них станет распирать меня сегодня, и так как ни один ещё ни разу не одержал победу — распирают оба.

У меня бэби-шопинг и бэби-шауэр по плану — у Леры ведь здесь нет подруг, поэтому всё приходится делать самому. Кроме того, я понял, что с моей женой никакого кайфа от бэби шопинга не получить — у неё на всё один ответ: «Не надо». Поэтому я самостоятельно запасаю кофточки и погремушки, бутылочки и слюнявчики. Иногда перебарщиваю, а Лера закатывает глаза.

Вот на прошлой неделе, например, партнёр отменил вечернюю встречу и я освободился на час раньше, решил купить коляску, привез домой три штуки.

— Ты совсем с ума сошёл с этими покупками! — ворчит Лера, осматривая мои приобретения.

— Я стараюсь всё предусмотреть заранее. Нужно ещё автокресло выбрать, я уже проштудировал сеть на эту тему, и выяснил, что по итогам краш-тэстов самое безопасное — Kiddy, это немецкий производитель. Как думаешь, стоит доверять?

— Я не знаю, я же не проводила краш-тесты. И что кресел нам тоже три штуки нужно?

— Нет, только два: в твою и мою машины.

— А колясок почему три?

— Ну смотри, у этой люлька утеплённая, она годится даже для прогулок при минус 25 С…

— Нужно быть совершенно ненормальным, чтобы выставить новорожденного в коляске на улицу при минус 25! Если очень нужно — только на руках, либо в слинге, на который сверху застёгивается куртка.

Думаете, я не знаю, что такое слинг? Уже знаю, и уже купил целых три — они, чёрт, все разные, и я так и не понял, какой из них лучше, поэтому — три.

— Так, ладно, у этой утеплённая люлька для морозов, которых в Сиэтле никогда не бывает, а вот эта зачем?

— Эта самая крутая прогулочная коляска, выбор мам на протяжении многих лет — «Макларен» называется!

— Подозреваю, тебе просто понравилось название…

— Да нет же, говорю тебе, выбор мам…

— Так, а это розовое чудо всё в стразах, это для чего?

— Ну просто… просто цвет очень понравился… Мы же принцессу ждём, в конце то концов!

— Мда… — тянет с долгим и многозначительным вздохом, — я вот всё думаю, как так ты, такой яростный защитник экологии и поборник сокращения перепотребления, совершаешь такие глупейшие покупки и траты?! 25 бутылочек, когда нужно только две, и то вторая под вопросом, четыре укачивающих агрегата, два шезлонга, три коробки погремушек с медведями, совершенно ненужная люлька (а зачем она, если есть качалки?), я молчу уже про тонны одежды, пелёнок и запас подгузников на пять лет вперёд. Странно, что они не от Кристиан Диор, кстати! А теперь ещё и коляски с автокреслами… Тебе надо к доктору, Алекс.

— Я просто слишком долго ждал этого события. Не злись. И не переживай по поводу перепотребления — мы потом всё это отдадим в какое-нибудь charity… Ну, или самим может быть ещё пригодится… — смотрю на неё с надеждой, а она опять закатывает глаза…

Ближе к родам я стал нервничать, но, глядя на совершенно спокойную Валерию, успокаивался — она не впервые будет производить на свет ребёнка, так что наверняка у неё всё под контролем. Но я всё равно немного неспокоен. Однажды утром, за завтраком, совершенно безмятежно попивая цветочный чай, моя жена сообщает мне нечто, от чего я перестану спать по ночам:

— У меня это третьи роды. Рожаю я быстро, а каждые последующие роды проходят быстрее. В прошлый раз на всё ушло два часа, на этот раз, я думаю, у нас будет не больше часа. Как думаешь, успеем добраться до госпиталя?

Я едва не подавился тем, что ел в этот момент.

— Успеем, — говорю, — сегодня же переедем в даун-таун.

— У тебя там квартира есть?

— У меня полно домов с квартирами, но все они заняты арендаторами — нужно было заранее предупредить об этом моменте, так что поживём в отеле.

Нет, ну есть ещё вариант вертолёта, но я не хочу рисковать. У меня есть сеть отелей, выберу самый ближайший к нашему госпиталю — так будет спокойнее.

В отеле мы прожили ровно четыре дня: у моей жены роды как по расписанию — начались именно в тот день, какой нам предсказывал усатый дядька на УЗИ.

Случилось это ночью: сквозь сон я почувствовал как Лерина рука ласково гладит меня по голове, прибалдел даже, а потом услышал её тихий голос:

— Алекс, пора!

Я вскочил, как ошпаренный! Нет, ну на самом деле, я предусмотрел все возможные варианты и даже прошёл курс экстренного родовспоможения, но кому охота принимать роды у жены самому? Правильно, никому, поэтому лучше поторопиться.

И мы, блин, едва успели доехать! Врачи кричали друг другу о раскрытии, и я понял, что ребёнок уже на подходе — говорю же, читал литературу.

В ответственный момент Лера устроила скандал, чтобы меня выпроводили из её бокса, я, само собой, упирался. Не помог даже доктор:

— Валерия, муж поможет нам, вам будет легче!

— Я не желаю, чтобы он это видел! — орёт моя жена, между приступами схваток.

— В США все женщины рожают с мужьями, если они есть, конечно, и это согласно статистике значительно снижает осложнения в родах, роженицы утверждают, что у них больше сил и чувства безопасности…

— Выведите его вон, я сказала! — снова вопит моя жена, — У меня уже потуги, давайте принимайте!

Доктор кивает мне на дверь, и я почти ухожу, но до двери так и не дошёл, жду, может она всё-таки передумает, но до меня уже никому нет дела, все врачи колдуют над моей Валерией, и по происходящему я понимаю, что она говорит, что им делать, а не они ей… Через пару мгновений я вижу крохотный красный комочек, слышу первый вскрик, такой сильный и звонкий, что из моих глаз тут же выскакивают две непоседливые слезы, я моментально их смахиваю, и подскакиваю к Валерии, а она уже улыбается и светится счастьем:

— Ну всё, теперь ты — папочка по-настоящему! — тожественно сообщает мне и снова гладит по голове, и мне не понятно, кто из нас кого должен был успокаивать и поддерживать?

Немного приглушённый шоком, я вместо: «Спасибо, родная!» выдал:

— Я всегда думал, что дети рождаются в муках!

На что получил снисходительный взгляд и:

— Ты даже не представляешь, как мне было больно! Каждые последующие роды быстрее и больнее, чтоб ты знал!

{Come Here Kath Bloom}

Всё своё счастье и благодарность за свершившееся, наконец, отцовство я выразил Валерии поцелуями и объятиями, так щедро, что она даже заметила смеясь:

— Тише, тише! Мы же не в спальне, мы в больнице!

Да, в больнице. И эта больница впервые в жизни связана не с болью и горем, а с неповторимыми эмоциями счастья и радости, потому что именно в ней мне довелось пережить один из самых ярких моментов в своей жизни — тот миг, когда чьи-то руки вложили в мои новорожденную дочь Лурдес… Эмоции захлестнули меня, опрокинули выдержку, снесли сдержанность, и, конечно, выплеснулись самой радужной улыбкой и слезами, которые бывают одновременно только в такие моменты — когда ты счастлив так сильно, что совершенно ни в чём не отдаёшь себе отчёта.

Но чудеса на этом не закончились: спустя короткое время Лурдес начала демонстрировать нам силу своих голосовых связок, и Лера, опять невозмутимо улыбаясь, совершила то, после чего мой мир перевернулся — достала то, что принадлежало до этого момента мне, и дала это ребёнку — свою грудь!

Оказалось, что я — человек совершенно необразованный в вопросах ухода за детьми: не знаю почему, но до этого момента я был уверен, что детей кормят только из бутылок. Женщины с маленькими детьми были достаточно редким явлением в моей жизни, и всякий раз я наблюдал именно искусственный (как я теперь уже знаю) вариант вскармливания, включая и мою собственную сестру Марию, которая кормила своего первенца Эндрю именно из бутылки, и даже поручила это мне однажды.

Никакая искусственная смесь не сравнится с женским молоком — теперь я это знаю! Но, если оставить многочисленные доводы медицины и психологии в пользу грудного вскармливания, а просто взглянуть на эту картину, где любимая женщина кормит твоего новорожденного ребёнка грудью, ты внезапно понимаешь, что вот он — апогей красоты… Ничего более прекрасного и так сильно согревающего мою душу я ещё не видел в жизни. Думаю, в тот миг все мои душевные раны, какие существовали с самого детства, затянулись, излечились, и я забыл о них — я стал другим, сделался отцом и мужем по-настоящему. Теперь во мне появился, наконец, смысл! И гордость, и уважение к себе, и повод простить себе ошибки, вышвырнуть, наконец, удушающее чувство вины…

В то яркое, солнечное январское утро я прошептал своей жене свою искреннюю благодарность:

— Спасибо тебе, родная моя!

Ukrainian Lullaby / World lullabies — Украинская колыбельная / Колыбельные мира

А потом я услышал, как Лера поёт колыбельную на своём родном украинском языке, и погрузился, в буквальном смысле провалился в сентиментальность, глубокие смыслы человеческого бытия, своей жажды семьи и духовной всепроникающей близости, родства душ и сознаний с одним единственным на земле человеком, единения наших тел, живущих в одном ритме, бьющихся в унисон сердец…

От её необычно тонкого, мягкого, стелящегося и окутывающего пуховой шалью материнской любви голоса у меня вначале защипало в глазах, а потом и потекло ручьями, так что я даже вынужден был зажать рукой рот, чтобы своими всхлипами не напугать её или, не дай бог, не разбудить ребёнка.

Я не знаю, почему так сильно меня зацепила эта песня на незнакомом, но почему то почти понятном мне языке — во мне нет украинских генов… А хотя, кто его знает? Кто из нас знает, наверняка, чья кровь в его венах, где его корни, и где они могли бы быть?

А на груди у меня дерево, символизирующее мою семью. Дерево, появившееся там задолго до нашей с Лерой встречи, но содержащее особенный для меня символ — первую букву её имени, старательно и виртуозно выколотую алой краской у меня под сердцем…

Семья — всё для меня, в семье мой смысл, в семье моё счастье, в семье моё предназначение. Я хочу заботиться сам и жажду, чтобы заботились обо мне, чтобы ласкали меня и любили не ради секса, а вот так, как сейчас Лера ласкает нашего ребёнка — из необъятной, безмерной, нескончаемой и нерушимой любви… Такой, какая бывает только у матери… Господи, как же я по ней тоскую! Как же мне не хватает тебя, мама, все мои последние тридцать лет! Дважды ты дала мне жизнь, но знала ли, как тяжело мне будет проживать её без тебя…

Ненавижу своё лицо — оно напоминает мне о том, кого так сильно не хватает — о матери. Смотрю на своё отражение в зеркале и вижу её черты, её глаза и чёрные, как смоль, волосы… Как же хотелось прижаться к ней все эти годы, положить голову ей на колени, закрыть глаза и наслаждаться беспечностью и покоем, подаренными её нежными руками, теплом, голосом… Как бы хотелось рассказать ей о своих обидах, болях, потрясениях и услышать в ответ, что я — её сильный и умный мальчик, всё преодолею и смогу превозмочь, найти решение любых своих жизненных проблем, сумею пережить в её тепле все свои трагедии…

Иногда, очень редко, я поддаюсь слабости, и, увидев Леру сидящей на диване в холле или на постели в нашей спальне, я сажусь рядом, долго наблюдаю за её работой — длинными строчками расчётов, формул, вытекающих одна из другой, затем незаметно кладу голову ей на ноги, и она, не задумываясь и не отвлекаясь, тут же зарывает свободную руку в мои волосы и начинает успокаивающе поглаживать, а я млею, закрывая глаза… Эти мгновения невероятны для меня и наполнены смыслом, о котором моя жена даже не подозревает. Она ласкает меня машинально, этот годами отработанный жест, призван успокоить и умиротворить её чадо. А я подсовываю ей свою голову словно невзначай, когда она занята и даже не пытается осознавать происходящее, чтобы урвать себе кусочек ласки, предназначенной её детям…