Моногамист

Глава 67. Marks wedding

Therr Maitz — Make It Last

Спустя месяц я получаю очередной развод, едва дождавшись его, потому что у меня в буквальном смысле физический зуд — мне нужно, чтобы Валерия была моей законной женой. Я не знаю, что это за эффект такой, но меня буквально трясёт от мысли, что она не моя официально… Хоть она и в моей постели, в нашем доме, я не выпускаю её из своих рук, если я дома, а дома я почти постоянно, но перед обществом, перед людьми — не моя.

И это меня убивает. Я звоню каждый день адвокату, поторапливая его, обещаю космические гонорары, только бы побыстрее… И бесконечно радуюсь тому, что она, моя Лера, не замужем. Она ведь так и не вышла за него.

— Лер, нам нужно заключить брак. Я бы хотел, чтобы ты взяла на себя организацию мероприятия.

— Не вижу в этом смысла, — одна маленькая фраза, произнесённая тихим, но уверенным, почти безапелляционным тоном, полоснула меня даже не плетью, а скорее мечом самурая сделала мне харакири…

Сам виноват, терпи, говорю себе.

— В чём именно ты не видишь смысла: в приёме гостей или же в нашей женитьбе как таковой? — уточняю, стараясь быть как можно мягче.

— Ни в том и ни в другом, — и меня снова обдаёт космическая холодность и равнодушие.

Да, я знаю: она права. Да, я знаю: в том, что сейчас огребаю от неё глыбы льда, виноват сам и честно заслужил. Но разводить хандру и бардак не позволю:

— Не согласен. Мы будем жить так, как правильно, так, как положено: я буду называть тебя своей женой, а ты меня своим мужем.

— Если ты уже всё решил, зачем же меня тогда о чём-то спрашивать?

— Я попросил тебя взять на себя приём гостей. Только это. Вопрос целесообразности нашего повторного брака не стоит.

— Я не хочу гостей. Я не хочу приём. Я не хочу быть посмешищем и чашкой, в которую будут сливать свой яд твои гости.

— Не мои. Наши. Ты выберешь тех, кого хочешь видеть. Я приглашу только близких друзей и Марию. Если ты не будешь против.

— Я против. У тебя умер ребёнок, мы только пережили похороны, все осуждают нас и есть за что — сейчас не время для свадеб.

— Хорошо, тогда давай просто зарегистрируем брак, а отпразднуем его в Европе, когда будем путешествовать?

— Как хочешь.

— Лер… Нужно не только так, как хочу я, мы должны вместе решать такие вопросы. Мы должны всё и всегда делать вместе, понимаешь? Только так мы сможем… избежать ошибок в будущем!

— Алекс, — Лера поднимает на меня свои глаза, — я думаю, что ты мужчина, тебе и решать… Просто реши всё сам… Я устала… Очень… Пойду прилягу ненадолго, если ты не против.

— Конечно, иди. Как я могу быть против…

У меня ноет сердце. Ужасно сильно ноет. Она словно больна чем-то, но при этом признаков болезни нет. Слабость, апатия, худоба и безразличие ко всему, что происходит вокруг… Словно, некогда живая и сильная Лера вдруг сделалась слабой и безвольной, потеряла интерес ко всему, даже дети ей как будто в тягость: часто просит их не шуметь и дать ей просто полежать…

Дни проходят, потрясения и стрессы остались в прошлом, но ничего не меняется — моя женщина словно спит, будто впала в какой-то анабиоз. И в постели мне адски тяжело довести её до конца, раньше при таком количестве затраченных усилий она могла порадовать меня несколько раз, а теперь только один, и тот с таким трудом! Постепенно, медленно так, неспешно ко мне приходит понимание, что я теряю для неё привлекательность как мужчина… И это убивает, в прямом смысле уничтожает меня, делая совершенно беспомощным, бессильным, неспособным исправить то, что наворотил, да и как-либо влиять на нашу жизнь вообще.

А ведь секс был моим главным оружием в борьбе за неё: только на её влечении я и выезжал всегда, только благодаря ему мне и прощались все мои косяки и ошибки, она видела во мне мужчину даже когда я был болен… В её глазах была любовь, всегда была… Господи, кажется, я слишком сильно натянул тетиву и она лопнула…

Марк сходит с ума по-своему: нашёл какую-то девицу и придумал на ней жениться.

— Не повторяй моих ошибок, — говорю, — не женись как попало!

— Та, которая мне нужна, уже занята. А мне 37. Я уже созрел для семьи, Кэтрин — идеальная кандидатура. Она вручила мне свою девственность, а я ей доверю свою руку. Кроме того, наблюдая за жизнью своего друга, я понял, что ничего хорошего нет в таких безбашенных чувствах и отношениях как ваши с Лерой. Слишком много страсти у вас, слишком сильно дурите, ослеплённые ею, слишком всё у вас взрывоопасно, а мне, ты знаешь, захотелось покоя и тепла. Хочу детишек, свой дом, тепленькую жену в постельке каждый вечер, и чтоб без презиков…

— Это и есть главная причина, подозреваю.

— Ну, не главная, но немаловажная! — смеётся.

— Ладно, раз решил — женись.

— Передай Лере, что я хочу в подарок получить от неё песню!

— Если я скажу ей про песню, она вообще не придёт

— Да ладно! Ко мне на свадьбу и не придёт!? Ты что, друг! Даже не смей!

— Всё сложно Марк, очень сложно. И очень тяжело. Но мы придём, обещаю, я вытащу её.

И вытащил: вытряхнул из чёрного похоронного платья и засунул в красное, яркое, уверенное, жизнеутверждающее, с глубоким вырезом. Люди не принимают мою жену, обижают её, многие стремятся уничтожить, но я не позволю, не дам им!

Если у неё самой не осталось сил постоять за себя, то это сделаю я.

Свадьба Марка — такая же как все свадьбы, у этого мероприятия не нашлось ни единого отличия от всех прочих, на каких мне довелось побывать: всё те же лица, те же цветы, те же маски веселья. Скукота.

И тут в моей памяти озарение: Марк же просил песню! Конечно, вот мы и споём её с Лерой вместе — выталкивать её одну на съедение этим церберам жестоко и недопустимо: она сейчас не в том состоянии духа, чтобы дать им отпор. Поэтому я принимаю решение показать всем этим людям, которых почему-то медленно, но уверенно перестаю ими считать, что моя жена — самый достойный и важный человек не только на этом сабантуе, но и на Земле вообще. Но главное, я хочу уже поставить точку во всех посягательствах на мою постель, потому что они никогда не прекращаются, даже сейчас, когда мы с Лерой всколыхнули общественное возмущение своей выходкой на пляже. Всё мою жизнь чужие взгляды облизывают меня, желают, мучают, ласкают и Бог весть что ещё делают со мной в своих фантазиях. Устал. Больше не могу. Нет сил.

Но Лера не выходит на сцену уверенно и дерзко или же романтично-загадочно, как это всегда бывало раньше — мне приходится тащить её едва ли не волоком, и силой втолкнуть на площадку под прожектором, упорно игнорируя все её: «я потеряла голос», «я не в ударе», «я сто лет не пела и не помню уже, как открывать рот». В ответ на всё это я ей отвечаю:

— Тебе точно понравится песня, которую я для тебя выбрал.

Rihanna — Stay ft. Mikky Ekko

Песня, которая однажды подтолкнула её в мои объятия, песня, которая в одно сентябрьское утро вернула меня из небытия и призвала задержаться там, где меня любили и делали это по-настоящему, искренне, всей душой и со всей самоотдачей, какую только можно себе вообразить.

Я любовался своей женой не в силах оторвать глаз: даже сейчас, худая, потухшая, она всё равно прекрасна и единственная желанна для меня. Я вижу, как ей тяжело, как туго тянутся ноты, как срывается порой её голос… Пойми Лера, это нужно сделать, ведь нам жить и жить вместе. Просто покажи им, кто ты на самом деле, дай им понять, что ничто и никто не способен сломить тебя, что никто из них не стоит даже твоего взгляда, что ты та единственная уникальная в своей силе и мудрости женщина, которой может принадлежать моё сердце…

И вдруг она раскрывается… Как ей это удалось после всех потрясений и душевных полосканий — для меня загадка, но она вновь возвращается, та, которую я увидел однажды в Крыму с романтичным и дерзким, пронизывающим всё на свете взглядом, жадным до всего нового, неизведанного, со всей своей горячностью, яркостью, фонтанирующей энергией драйва, с какой она покорила повидавшего многое Говарда, да и Дона тоже…

Я присоединяюсь к ней и пою свою часть песни и в то мгновение, когда наши голоса сливаются в один, также как и руки, не дожидаясь нашей воли, находят друг друга, я вдруг понимаю, что всегда шёл верным путём, что в главном никогда не ошибался, только спотыкался иногда и поворачивал не туда… Но всегда, всегда ведь возвращался…

Мне показалось в эти несколько минут, что мы пели вместе, случилось некое очищение, мы вдруг услышали друг друга, нашли среди миллиардов голосов, и я, наивный, загорелся надеждой, что всё ещё можно вернуть, исправить, воссоздать то, что было, чем мы оба жили и так бездарно сами разрушили…

Но всё это было лишь иллюзией: уже за столом Лера снова провалилась в себя, натянуто улыбалась, сдержанно отвечала на адресованные ей вопросы, и даже Марк, самый яростный её поклонник и воздыхатель не в силах был её расшевелить: не помогали ни шутки, ни анекдоты, ни расспросы о её работе и диссертации.

А я смотрел на сцену, где выступали профессиональные артисты, и думал о том, как далеки они от идеала… Моего идеала. И упорно игнорировал тот факт, что плохо вижу, во что одета певица, будучи в состоянии разобрать лишь цвет её наряда…

Royksopp — Here She Comes Again

Марку позвонили, он долго слушал, коротко отвечал и внезапно сказал:

— Алекс, отойдём на пару слов.

— Нет, я не хочу Леру одну оставлять.

— Она не одна, с ней Кэтрин, а у меня к тебе мужской разговор, буквально на пару минут.

— Алекс, мужской разговор на то и мужской, чтобы его не слушали женщины, иди! — подбадривает меня моя улыбающаяся супруга, и от этой улыбки я таю…

Ну, наконец, думаю, неужели всё начинает понемногу налаживаться! Окрылённый надеждами, следую за Марком на террасу, где уже курят Джейкоб и Кристен, Анна просто стоит рядом. Марк недовольно толкает меня за колонну:

— Алекс, бабы задумали какую-то пакость.

— В смысле?

— Я и сам не в курсе, но понял по их разговорам, что у них намечается какая-то подначка для тебя.

— Какие бабы, о чём ты?

— Да Кристен с Анной, я у Джейкоба спросил, что к чему, но тот нем, как рыба, боится своей ненаглядной супруги. Слушай, держись от них подальше сегодня, понял?

— Что за глупость!? Они наши друзья, ты что спятил, Марк? Перепил? Или колёсами зарядился уже?

— Говорю тебе, они что-то замышляют, прячутся по углам, шепчутся, бросают в твою сторону косые взгляды. И я видел, как Кристен сунула деньги одному из официантов, как думаешь, зачем?

— Может дурь какую заказала…

— У официанта в элитном ресторане? Ещё они номер наверху сняли. Короче, мой долг предупредить, а ты поступай, как знаешь. Пошли, нас жёны ждут.

— Ты иди, а я сейчас подойду к ним, всё выясню. Не хватало ещё, чтоб Алекс Соболев прятался от друзей, как заяц!

Не успеваю приблизиться к друзьям, как Анна тянет:

— Алекс, Боже, ну наконец-то, ты вспомнил о нас! — обнимает меня, целуя в обе щёки. — Что же вы церемонию пропустили?

— Долго платье выбирали, — отвечаю, улыбаясь.

— Да ладно тебе, твоя новая жена не такая и привереда в нарядах, или теперь уже стала?

— Она не новая, — отвечаю, нахмурившись.

Замечаю, что Кристен непривычно для себя молчалива, лишь проедает меня взглядом, подолгу затягиваясь сигаретой.

— В любом случае, есть повод выпить за вас, ребята! — объявляет Джейкоб. — За вашу дружбу с Марком, вы ведь всегда по жизни бок о бок!

— Думаю, он скорее ждёт от нас поздравлений по поводу собственного брака, — негромко замечает Анна, подзывая официанта с вином.

— Что же ты друзей на свой праздник не позвал? — подначивает меня Джейкоб, а Кристен всё молчит.

— Праздника не было, вот и не позвал.

— Что же вы так… тихо женились! С Марком вместе могли бы закатить двойную свадьбу! Было бы здорово!

— Марк запланировал это мероприятие ещё два месяца назад, а у меня нет возможности и желания ждать так долго.

— Не важно, кто как женился, главное, чтобы все были счастливы, — просыпается, наконец, Кристен, и вполне себе бодрым голосом объявляет, — до дна!

Мы выпиваем вино, и я, помня о том, что сказал мне Марк, решаю расставить все точки над «i»:

— Крис, ты всё ещё злишься на меня? Считаешь виноватым в несчастьях Габи?

— Я не хочу обсуждать это здесь.

— Но нам нужно поговорить и уже давно, почему не сейчас?

— Можно и сейчас, но наедине. Это будет очень серьёзный, долгий и болезненный разговор.

— Хорошо, давай отойдём куда-нибудь.

— Пойдём, — Крис берёт меня под руку, и я послушно иду за ней.

— Куда мы? — спрашиваю.

— Марк позаботился о том, чтобы у гостей были комнаты для отдыха, или уединения, это уж кому что понадобится — воспользуемся одной из них, чтобы поговорить спокойно и начистоту, вдали от посторонних ушей и в тишине.

— Разумно, — соглашаюсь я.

Уже в лифте, поднимаясь на третий этаж, я чувствую приятное расслабление от выпитого вина:

— Хорошее вино, — замечаю, просто чтобы нарушить повисшую нездоровую тишину.

— Неплохое, — замечает Кристен. — Я взяла с собой бутылку, без алкоголя мне будет сложно с тобой говорить.

William Fitzsimmons — I Don't Feel It Anymore (JacM Chillstep Remix)

Кристен пришла в мою жизнь в тот день, когда мне исполнилось шесть лет.

Камилла, моя тётушка, решила устроить для молчаливого племянника вечеринку. Хуже события для меня придумать было сложно: детей я не любил. Вернее, не детей даже, а своих сверстников. Моя проблема заключалась в том, что жестокий детский мир сделал меня изгоем. Кем может быть мальчик, который не говорит? Верно: дауном, олигофреном, дибилом, ну в лучшем случае — придурком.

Улица не понимала и не принимала мой изъян, а у меня намеренное молчание незаметно переродилось в вынужденное. Я просто не мог разжать рта, испытывая перед коммуникацией панический страх, обусловленный тем, что все уже привыкли к тому, что я молчу.

Мой диагноз с 5 до 7 лет — мутизм психогенного происхождения, а именно отсутствие спонтанной и ответной речи при сохранённой способности разговаривать и понимать обращенную. Мой мутизм, если верить записям в архиве, возник на фоне депрессивного ступора. Иными словами, смерть родителей и сестёр повергла меня в состояние горя, настолько сильного, что я в нём застрял. Однако, случилось это не сразу.

В тот день, самый страшный в моей жизни, у меня, как ни странно, не было шока — была бесконечная внутренняя боль, которая усугублялась постоянными допросами полиции, медиков, соцработников… Сейчас, будучи уже сам взрослым, я задаюсь вопросом: они, представители всех служб, инстанций, отделов, что не могли просто переписать мои показания из протоколов друг друга? Неужели было так необходимо спрашивать одно и то же у убитого горем пятилетнего ребёнка?

Я замолчал, потому что не мог повторять снова и снова, как горели мои близкие в проклятой машине. Не мог отвечать на их идиотские вопросы, преследующие цель выяснить причину аварии, которая, по их мнению, скорее всего, крылась в ссоре родителей. Их вопросы меня убивали. Как часто родители ссорятся? Было ли такое, что твой папа бил маму? О чём они спорили в машине? Мама говорила плохие слова на отца?

Вот как отвечать на такие вопросы? И я замолчал. Молчал на дороге, молчал в больнице, в которую меня поселили на несколько дней, молчал в доме моей тёти Камиллы, хоть и оказался в более-менее дружелюбной среде. Мне не хотелось говорить. Ни с кем. Большую часть того времени, честно говоря, я и не сильно помню: реальность смешалась с моими фантазиями, потому что большую часть времени я проживал фантазируя.

Камилла всерьёз озаботилась моим состоянием. Детские психологи, психотерапевты и даже психиатры — мы обошли всех. И если бы я проглатывал всё то, что она мне давала, я б, наверное, насквозь прохимичился! Слава Богу, даже в том моём состоянии упрямство во мне не увяло, и, памятуя о том, как моя мама-испанка терпеть не могла лекарства, все их выплёвывал.

Кто знает, а может они помогли бы мне?

Помогли бы справиться с болью, тоской по самым близким и дорогим мне людям, помогли найти себе место в новом мире, где теперь у меня была совсем иная роль, иные декорации, но самое главное — смириться, понять и принять тот факт, что прежнего мира больше не будет, больше никогда не будет.

Может и помогли бы, но теперь я уже никогда этого не узнаю, потому что выныривать пришлось самому, без помощи лекарств, и помогли мне в этом люди — два таких человека, моя сестра Мария, и девочка с большими глазами по имени Кристен.

И эта девочка была первой и единственной на том празднике, кто улыбнулся мне. Искренне, широко и по-детски открыто. По-настоящему.

Она взяла меня за руку и вытащила в сад, где мы, сидя в беседке, лопали торт, наблюдая за тем, как ноябрьский ветер отрывает с клёнов последние оранжевые листья.

Кристен стала моим проводником в социум.

В следующий раз я увидел её после Рождества, в день, когда для Нью-Йоркской погоды выпал необычно обильный снег, и Камилла едва ли не пинками вытолкала меня вместе с дурацкими санками на улицу.

Это было более похоже на выброс белого кролика в клетку с крокодилами: я привычно сжался, насупился и приготовился принимать колкости и словесные удары «добрых» соседских мальчишек в свой адрес, рассматривая параллельно вариант «смыться и пропасть без вести».

Однако, ситуация имела неожиданный поворот.

— Хей, ребята, смотрите, у дауна есть санки! Интересно, он умеет на них кататься? Может, научим его? — раздаётся страшный глас главного моего мучителя — девятилетнего Дэвида, любителя мучить кошек и делать подлянки соседям. Однажды я видел, как он подпиливал розовые кусты возле нашего дома, но сокрушающейся тётке его не сдал, во-первых, потому что не разговаривал, а во-вторых, мне не нравились розы — такие красивые на вид и такие жестокие на практике. Разве могут быть у такой красоты шипы? — думалось мне тогда. Это подло! — был мой вердикт, и все кусты с лёгкой руки Дэвида засохли.

— Хееей, даунито, иди-ка сюда, сейчас мы тебя будем учить… — вторит мерзким голосом подпевала Дэвида Стивен, живущий через три дома от меня в семье адвокатов.

У меня уже сжимаются кулаки — отец учил, что мужчина должен уметь постоять за себя, но тут вдруг слышу хрипловатый голос, от которого у меня самого поползли мурашки по спине:

— Отвалите от него, придурки! Нечем заняться? Слышь ты, недоумок, тебе говорю, — обращается она к Дэвиду, — папаша твой сказал, что уроет ублюдка, отравившего вашу собаку!

— Это не я!

— А я скажу, что ты!

— Дура!

— Уверен? Слово! Ещё одно только слово вякни, и я тебе яйца на башку натяну!

У меня глаза расширяются от ужаса, а девчонка, устроившая совсем не девичью разборку вновь берёт меня за руку и тащит со словами:

— Пошли, я сама научу тебя, если не умеешь.

Впоследствии оказалось, что семилетняя Кристен — местная гроза полей и огородов, запевала и вождь краснокожих. И её правой рукой был, кто бы вы думали? Белобрысый мальчик с неизменной широченной улыбкой по имени Марк. Марку было шесть, как и мне, он обожал свой велик, вечно гонял на нём мимо нашего дома, что натолкнуло мою тётушку на мысль, что ей определённо стоит приобрести и мне такой же.

Ficci feat. Laura Hahn — Breathe You In

С той поры мы с Марком гоняли вместе. Молча. Ни его, ни устрашающую всех вокруг Кристен не смущал мой недостаток. Они вечно болтали между собой о всякой ерунде, а я просто тёрся с ними рядом. При этом Кристен всегда зорко следила за тем, чтобы я был в её поле зрения, и никто бы из банды Дэвида меня не обидел. Всерьёз переживала и давала ценные советы:

— Если что, если меня вдруг не будет рядом — меть ему в яйца, он это жесть как не любит, такую рожу корчит — укататься можно! Но лучше в драку с ними не лезь, их много, отделают тебя, это точно. Так что лучше не лезь. А если припрёт, помни про яйца!

Я утвердительно машу головой.

Она протягивает мне жвачку.

— А мне? Мне можно? — просит Марк.

— Больше нету, — получает взрослый ответ.

— А чего ему-то отдала, чего не мне?

— Ему надо. Пусть рот разминает — глядишь, говорить начнёт.

Они смеются, и я смеюсь вслед за ними.

Когда чудо произошло, мой рот разжался, и я произнёс корявым языком первую за два года фразу, сказанную в утешение рыдающей сестре Марии, мне уже исполнилось семь.

Следующая встреча с друзьями началась с моего слова:

— Привет!

Марк ошалело вопил какую-то чушь, что Кристен таки вылечила меня жвачками, а она действительно регулярно кормила меня ими, подруга подошла ко мне вплотную, будучи выше меня сантиметров на пять, долго смотрела в глаза, потом попросила:

— Скажи моё имя!

— Крис… — отозвался я.

Её губы тут же растянулись в довольной улыбке:

— Я так и думала. Я знала, что голос у тебя такой же красивый, как и твоё лицо…

И я тоже ей улыбнулся.

Мы трое были классической бандой: гоняли на великах, покрывая расстояния до близлежащих пригородов, курили камыш, какой-то бурьян, ловили рыбу удочками и сетью, играли в войну «янки против южан», где Кристен была вовсе не медсестрой, как настаивал Марк, а командиром отряда…

Она во всём и всегда была командиром, не только в играх, но и в более серьёзных вещах. Когда я выбил стекло в школьном окне, Крис взяла вину на себя, приказав мне строго настрого молчать, и я, как обычно, подчинился, а потом долго мучился, пытаясь понять, зачем она это сделала? В итоге, пошёл к директору сам и во всём сознался, вызвав его улыбку и неожиданную похвалу за честность… Мир раскрывался для меня, раздвигался, как театральные декорации, делался объёмнее, ярче, приобретал всё больше красок…

Когда мне исполнилось 11 лет, меня перевели в элитную школу для элитных детей, но дружба наша не закончилась, а стала ещё крепче, ещё прочнее. Я больше не нуждался в опеке, и Крис напутственно отпустила мой корабль в свободное плавание:

— Ты можешь и сам постоять за себя, у тебя крепкие руки и умная голова. Но всегда помни, помни всегда о яйцах!

Possibility — Lykke Li

В номере я подхожу к окну и долго жду, пока Кристен управится, наконец, со своими делами в ванной. Разливаю принесённое ею вино по бокалам: она права — разговор предстоит нелёгкий.

— Алекс, я понимаю, что Габи совершила непростительный поступок, но…

— Но?

— Но ты ведь согласишься со мной, что она никогда бы этого не сделала, если бы ты не довёл её до соответствующего состояния…

— Свою вину я не отрицаю, но есть поступки настолько чудовищные в своей жестокости и глупости, что для них не могут работать никакие оправдания!

— Алекс, она просто молодая девчонка…

— Неужели? А теперь скажи-ка мне: ты об этом подумала, толкая её под меня пьяного и убитого произошедшим в семье? О ком ты в тот момент думала, обо мне или о ней, о своей сестре? Да, я считал и считаю, она глупая девчонка, какой рядом со мной не место, мне нужна мудрая и сильная женщина, способная влиять на меня!

— Такая как Лера?

— Нет, не такая как! А Лера, потому что только у неё есть та власть, которая может мне помочь. Ты, как никто другой это знала, но, несмотря ни на что, поймала меня на моих слабостях! Ловко и удачно ведь всё вышло, да, Крис? Зная все точки, куда следует надавить, можно легко разыграть ситуацию так, чтобы получить желаемое! Да, виноват я, напился сам, сам оттрахал наивную девственницу, сам же забил на предохранение, но в той ситуации я играл по чужим правилам, по твоим, Крис! Вот только я не понял до сих пор, зачем? Зачем тебе это было нужно?

— Я желала своей сестре счастья! Если ты не видел, как она сохнет по тебе годы напролёт, то я видела! Твоя Лера сбежала от тебя, бросив в самый неудачный момент, когда тебе было плохо! Когда тебе нужна была поддержка! Как? Как ты можешь жить с ней после этого, как ты можешь любить человека, всегда готового вонзить тебе нож в спину, отвернуться тогда, когда…

— Крис, давай говорить как взрослые люди, иначе я уйду! Не прикидывайся, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы верить в то, что ты не знала всю мою подноготную! Прекрати этот фарс!

— Возможно, я выпила слишком много, но я сейчас не поняла тебя, совсем…

— Не строй из себя овечку, знаешь ведь прекрасно, как и почему она ушла! Ты очень хорошо знала все мои обстоятельства, знала и знаешь сейчас, что Лера никогда мне не доверяла, всегда ждала с моей стороны измены, и ты, именно ты целенаправленно подогревала её ревность и сомнения. Думаешь, я не в курсе? Ещё как в курсе, дорогая моя! Для того, что между нами произошло, это не имело решающего значения, мы с ней начудили сами, но и без тебя не обошлось!

— Но Алекс, у вас с Габи вышла настоящая семья, самая настоящая, что бы ты ни говорил, а видели все, как вам было хорошо вместе!

— Да, признаю, было нормально, пока она не выкрала Лурдес!

— Алекс, она ошиблась… Просто ошиблась!

— Просто ошиблась Лера, когда сбежала от меня, а Габриель намеренно, осознанно и жестоко убила моего ребёнка, чтобы привязать меня к себе общей трагедией! Я не идиот, уже понял, что к чему. И если я когда-нибудь узнаю, что и ты приложила к этому руку, Крис, клянусь, я уничтожу тебя!

Взрыв эмоций и злобы словно опустошили меня, я вдруг почувствовал слабость и бессилие — правду говорят, ничто так не съедает человека, как собственный яд.

— Тебе плохо? — внезапный вопрос.

— Да, голова что-то кружится…

— Присядь, — приглашает меня на постель, и я нахожу эту идею разумной — позади долгий рабочий день, сборы на свадьбу, препирания с Лерой, наше выступление, которое далось мне не так и легко, и вдруг понимаю, что дико устал.

— Давай поговорим мирно и без эмоций, Алекс. Я привела тебя сюда не для того, чтобы ругаться и спорить.

— Давай, — соглашаюсь, меняя позицию «сидя на кровати» на позицию «лёжа на кровати», и, вытягивая ноги, ощущаю наслаждение, буквально граничащее со счастьем… — Только недолго, у меня Лера там одна.

— Она не одна, там полно гостей, да и Марк в обиду её не даст, мы же с тобой знаем, — голос у Кристен мягкий, нежный, обволакивающий, приятный, как шёлковый шарф.

Замечаю, что она ложится рядом со мной, и мне это не нравится.

— Крис, что ты делаешь?

— Пытаюсь задобрить тебя, чтобы ты вытащил мою сестру из психушки.

— Она там для её же блага. Кроме того, выбор апартаментов был ограничен: либо лечебное учреждение, либо пенитенциарное!

— Я знаю, Алекс, знаю… Но мы ведь прекрасно понимаем с тобой, ты можешь вытащить её оттуда по щелчку своих пальцев…

— Ты меня переоцениваешь!

— Отнюдь. Я слишком давно тебя знаю, чтобы не иметь ложных надежд и иллюзий. Пара звонков, немного денег, и она на свободе… Вопрос лишь в твоём желании…

— Она должна понести хоть какое-то наказание за то, что сделала, — я чувствую уже, что устал так, что даже речь даётся мне как будто с трудом.

— Она была в отчаянии, Алекс… Любимый мужчина и отец её детей трахал другую на глазах у всех и у неё самой… Кто угодно слетел бы с катушек от такого представления…

— Крис, она начала это — попыталась растереть мою женщину, уничтожить её, и ты ей помогала, давала ведь наверняка свои грёбаные советы… Сама бы она ни за что не додумалась… Но вы обе дуры, потому что не поняли — я никогда этого не допущу, никогда… Чёрт, кажется, я отключаюсь, так спать хочется…

— Ты не прав, Алекс. Я никогда не учила её уничтожать людей, и твоя жена не исключение. Я так грубо никогда не играю. Вся эта история с детской ссорой — это всё инициатива Габи. И снова ты не понял, что она и это сделала в отчаянии: просто хваталась за любые способы удержать тебя… Но, ты ведь у нас Ветер, помнишь? Помнишь, как мы называли тебя тогда в юности именем твоей яхты?

— Помню…

— Ты ведь и впрямь как ветер, если не захочешь — тебя не удержать… Будешь там и только там, где пожелаешь сам… А на пути своём выворачиваешь деревья с корнями… Сколько их таких осталось после тебя, а Алекс? Сломанных, покорёженных, уничтоженных?

Lamb — Wise Enough

Последняя фраза отзывается в моём сознании эхом:

«Сколько их таких осталось после тебя, а Алекс? Сломанных, уничтоженных, убитых?»

И я вижу Офелию: она в просторном белом платье из полупрозрачной ткани… Черты лица вроде как и её, и в то же время слишком правильные, даже красивые. Я думаю: «Почему она мне не нравилась, она ведь красива?». А Офелия улыбается, и в улыбке её тепло и желание…

Она шепчет что-то неразборчиво, я стараюсь услышать, но отвлекаюсь на фалды полупрозрачной ткани платья и длинные локоны её волос, медленно развиваемые ветром, непонятно откуда взявшимся в этом ярком, залитом белым матовым светом замкнутом пространстве.

У неё красивые полные губы, и они влекут меня, хотя в мыслях и есть идея, что это не её губы, ведь у Офелии были тонкие, бесцветные, и её улыбка превращала их в тонкую, тончайшую линию, а эти бесконечно сексуальны в каждом своём изгибе, желанны мною с такой страстью, что я уже всем телом ощущаю возбуждение… Я их уже где-то видел, но где? Обдумывая эту мысль, продолжаю тянуться к ним, и, о чудо, неожиданно для себя дотягиваюсь… Касаюсь, прижимаюсь плотнее, открываю их своими, толкаю свой язык — хочу ощутить их вкус, и в тот миг, когда это происходит, меня заполняет сладость, я уже знаю, кто это, чьи это губы, самые желанные во всей Вселенной… Мои глаза закрыты, я силюсь их открыть, чтобы увидеть её лицо, чтобы заглянуть ей в глаза и убедиться в том, что это действительно она… А она целует меня в ответ с такой страстью и напором, каких я никогда ещё не знал, никогда эти губы не были так жадны и так настойчивы…

Резко открываю глаза и вижу, хоть и очень плохо, Кристен: она целует меня, запустив обе руки в мои волосы, с силой сжимая их, почти причиняя мне боль…

— Что ты делаешь? — пытаюсь проснуться до конца.

— Целую, идиот! — Кристен долго смотрит мне в глаза. — Когда ты делал это в последний раз, когда целовал меня? Помнишь?

— Нет… — тяну я, пребывая в странном состоянии полуотключки.

— А я помню, очень хорошо помню! Это было в тот день, когда ты решил ехать искать её в этот грёбаный Кишинёв, чтоб он сгорел! Тогда в тот день ты поцеловал меня в последний раз, тогда, в ту ночь, ты в последний раз любил меня, а потом просто переступил и уехал искать её! Господи, как же я ненавижу её! И тебя! Вас обоих!

Она снова прижимается своими губами к моим, я хочу оттолкнуть её, но не могу поднять даже руку, отключаюсь…

Снова Офелия, я вижу лишь её профиль, она снова шепчет, но теперь уже так, что я могу разобрать:

«Ты сломал меня, Алекс, сломал как куклу и выбросил»

Она разворачивается ко мне лицом, и я отчётливо вижу, что это не Офелия, это Лера, моя Лера…

Я отчаянно хочу приблизиться к ней, прижаться всем телом и не отпускать, но она ускользает, отворачивается и уходит, идёт медленно, иногда оборачиваясь, но догнать её я не могу, и внутри меня разливается жуткое понимание того, что как бы ни гнался — не догоню.

— Постой, — кричу ей, — не уходи! Ты снова уходишь, я ведь столько раз просил тебя не бросать меня, что же ты снова делаешь, Лера!?

Она оборачивается и, глядя мне в глаза, отвечает громко и чётко:

— Ты сломал меня, убил всё живое во мне. Больше ничего не будет. Не пытайся удержать меня — не сможешь…

И меня накрывает та самая безжалостная, уничтожающая волна боли и отчаяния. Я уже встречался с ней однажды, и мне было тогда всего 5 лет… Снова ощущаю себя маленьким, беспомощным, слабым и бесконечно одиноким…