Мосэ

Мосэ Ортовидзе довольно долго находился в заключении.

Мосэ не был отправлен в далекие края. В пятнадцати километрах от его родного города - старая губернская тюрьма, там и отбывал Мосэ свой срок.

Хотя Мосэ сидел недалеко от дома, однако посетители не столь уж часто беспокоили его.

Дома у Мосэ оставалась старуха мать, которая половину дней своих проводила в постели. После первого же свидания Мосэ сам запретил ей ездить к нему: «Зачем тебе, мать, таскаться сюда, побереги-ка лучше себя, мне ничего не надо».

Что же касается приятелей, то у Мосэ было два-три друга, но в силу различных обстоятельств они тоже находились в местах не столь отдаленных.

Нельзя сказать, что за эти четыре с половиной года Мосэ исправился до конца, что он глубоко осознал всю тяжесть своей вины и отныне собирается посвятить себя общественно полезному труду. Но одно было ясно как день. Мосэ больше не хотел возвращаться в тюрьму.

«Хватит, сколько можно здесь кантоваться. Третий десяток разменял, пора и кончать свои фокусы, срока ведь все равно не минуешь, попадешься рано или поздно. Не стану я, конечно, гнуть спину как осел (Мосэ не был поклонником физического труда), найду себе какую-нибудь легкую работенку (под легкой работой Мосэ разумел место за прилавком или, в крайнем случае, должность ночного сторожа), и женюсь наконец и матери на исходе дней дам пожить по-человечески»

Принимая во внимание эти соображения, Мосэ собирался приложить все усилия, чтобы больше никогда не угодить за решетку. Кто его знает, может, это и называется исправлением.

Срок заключения истекал у него через полтора года, но Мосэ за дисциплинированное поведение выпустили досрочно, и сегодня, 21 августа 197… года, в двенадцать часов дня Мосэ Ортовидзе вернулся в свой родной город.

С вокзала (Мосэ прибыл товарным поездом) он мог пересечь Сухумский проспект и сразу выйти на улицу Ниношвили, но дай-ка, подумал, пройдусь по центру - и подождал троллейбуса.

Мосэ показалось, что город Дзелквиана за время его отсутствия стал вроде бы каким-то старым и маленьким.

Он дважды обошел сад Акакия, но никого из приятелей не встретил. Вокруг были незнакомые лица. Возможно, сверстникам Мосэ некогда уже было прогуливаться по саду и околачиваться перед гостиницей, подросли другие ребята - длинноволосые, в широких брюках, веером расходящихся книзу, в узких рубашках, чулком обтягивающих худые плечи

Теперь уже эти ребята завладели центром, уже они балагурили, абонировав удобные скамейки вдоль стены старого театра. Мосэ почему-то не любил ребят такого возраста и свернул в сторону бань.

Шагал по белому мосту только что вернувшийся из заключения человек. Мосэ Ортовидзе. Одежда, в которой Мосэ появился в Дзелквиане, давно уже вышла из моды. Мятый черный пиджак словно сделался короче. Узкий белый плетеный ремень, который раньше считался ультрамодным, в Дзелквиане уже никто больше не носил. Одним словом, город ушел далеко вперед, и Мосэ еще ниже нахлобучил на глаза свою кепку из букле.

Человек, родившийся и выросший в Дзелквиане, знавший все углы и закоулки, внезапно почувствовал себя здесь посторонним: ему даже не хотелось, чтобы до прихода домой его кто-нибудь узнал.

Только одно приятное впечатление и оставил город у Мосэ. За белым мостом, в маленьких мастерских вдоль нынешней Бахтрионской улицы по-прежнему сидели за своими рабочими местами часовщики, кепочники, сапожники. Мосэ приятно было видеть их знакомые лица. Этим, только этим и была похожа Дзелквиана на прежнюю Дзелквиану. Мосэ любил этот ремесленный люд за его трудолюбие, находчивость и остроумие.

Ему даже вдруг захотелось заглянуть в какую-нибудь из мастерских и удивить мастеров своим появлением, но он почему-то передумал.

Однако мастера сами узнали в высоком, худом прохожем Мосэ. За его спиной одна за другой осторожно открывались двери мастерских, и испуганные лица переглядывались: «Выпустили!»

У кинотеатра «Хроника» Мосэ свернул на улицу Ниношвили.

Теперь он был почти дома. Мосэ жил прямо за «Пьяным базаром». До дома ему оставалось меньше километра. Мосэ невольно ускорил шаги.

У аптеки он заметил прижавшегося к стене человека в берете: что это он стоит как вкопанный, что, интересно, он там высматривает? Чем ближе Мосэ подходил, тем больше удивлялся. Человек лет примерно сорока, интеллигентного вида, без усов, стоял обхватив обеими руками почтовый ящик, и дожидался Мосэ.

- Слушай, друг! - тихо сказал он Мосэ, когда тот поравнялся с ним.

- Чего тебе?

- Будь человеком, уважь меня, подержи-ка немного,- Незнакомец показал подбородком на почтовый ящик.

- А что с ним стряслось? - Мосэ остановился. Хоть он и спешил домой, но человек нуждался в его помощи, и Мосэ не мог отказать.

- Падает, проклятый. Подержи-ка немного. Я сбегаю на базар, достану молоток и гвозди и прибью его покрепче. Если его вниз поставить, знаешь ведь, какой народ пошел,- сопрет кто-нибудь. Потом хлопот не оберешься, почта все-таки. Ну-ка подхватывай, вот так… Тяжело немного, но ничего, я сейчас вернусь. Давай надави посильнее грудью… еще сильней… хорошо, теперь уж не упадет больше.

Мосэ тоже обнял ящик. Какое-то время они держали его вместе. Когда Мосэ поудобнее устроился у стены, незнакомец осторожно отпустил руки, отряхнул выпачканные брюки и улыбнулся.

- Дай бог тебе здоровья, пусть создатель одарит тебя силой и энергией. Целый час уже стою, и ни одна душа не подошла помочь. Все куда-то спешат сегодня. А я что, выходит, бездельник какой-нибудь? Смотри, чтобы не упал, иначе скандал, я сейчас, мигом обернусь.

Человек в берете оглянулся разок и исчез за воротами рынка.

Пока незнакомец бегает в поисках молотка и гвоздей, у нас есть время вкратце рассказать, за какое дело сидел человек, который сейчас (сколько бы ни дивились прохожие) как ни в чем не бывало держал почтовый ящик и, чтобы никто не узнал его, отвернул лицо к стене.

Мосэ Ортовидзе был осужден за мошенничество.

«Аферист», «плут», «жулик» - такими вот словами характеризовали обычно Мосэ.

Словно у него были, что называется, мозги набекрень. С детских лет он только и думал, как бы кого обмануть, над кем посмеяться, как сплутовать.

Он мог, например, сидеть, притаившись в кустах за забором с катушкой ниток. Привяжет к концу нитки трешницу и бросит ее на тротуар. Как только обрадованный находкой прохожий наклонялся за деньгами, Мосэ быстро сматывал нитку и кричал по-петушиному. Смущенный прохожий с проклятиями спешил прочь, а Мосэ опять бросал деньги на тротуар и, прячась за кустами, ждал новую жертву.

Изобретателен был Мосэ на всякие выдумки и розыгрыши.

Одно время повадился он переставлять стрелки-указатели на перекрестках, и часто машина, державшая путь в Самтредия, оказывалась в Хони, и наоборот. Мосэ хорошо рисовал, и у него дома не переводились вывески, написанные на куске картона: «Не работает», «Закрыто на ремонт», «Продается дом» и т. п. Из-за его проказ народ переставал ходить в баню, закрывались на ремонт общественные уборные, и находились охотники купить недавно построенный дом, о продаже которого хозяин, весь выложившийся на этом строительстве, ни сном ни духом не помышлял.

«Прямо чума какая-то этот Мосэ Ортовидзе с его проделками»,- говаривали степенные жители Дзелквианы. Бывало, если кого Мосэ невзлюбит, так все - добра не жди. То «скорую» вызовет но адресу своего ненавистника, то пожарную машину. Собаке его (если такая имелась) Мосэ скармливал через забор хлебные катышки со спрятанной внутри иголкой, а хозяевам перерезал радиолинию и несколько раз на дню звонил по телефону, предупреждая: «Запасайте воду, сейчас перекрываем».

Хоть и вредный был Мосэ человек, однако справедливости ради, надо сказать, что за всю свою жизнь он никогда ничего чужого не брал. Пуще смерти ненавидел он воров и воровство. Мыслимо ли - залезать в чужой карман или снимать с человека часы, негодовал обычно Мосэ. Ведь если есть у тебя хоть какая-никакая голова на плечах, деньги достать дело плевое. Надо так их выманить у человека, чтобы он еще и спасибо тебе сказал.

Мосэ не гнался за большими деньгами, но, когда они ему требовались, он их доставал. Доставал играючи, легко, безнаказанно.

Установка телефонов в Дзелквиане - вопрос сложный.

Откопал где-то Мосэ старые квитанции узла связи. Побросал их в портфель, купил в магазине театрального общества большие рыжие усы какого-то из гоголевских персонажей, прилепил их поверх своих черных, надел галстук и бодро направился в новый микрорайон в заводской части города.

Начал он с первого дома.

Нажал кнопку звонка и встал прямо перед глазком: в принципе Мосэ не любил, когда его обозревали через подобного рода приспособление, но на сей раз так требовали интеесы дела.

- Кто там? - послышался за дверью женский голос. Было одиннадцать часов дня, Мосэ специально выбрал это время, поскольку основная масса здоровых и работающих мужчин в эти часы сидит на работе. А дело, по которому пожаловал Мосэ, легче было провернуть с женщинами.

- Я насчет установки телефона, гражданка!

- Какого еще телефона? - не отпирала дверь хозяйка.

- Самого обыкновенного. Если хотите, чтобы вам установили телефон, открывайте, а нет, так незачем с вами и время даром терять.

- Как же нет, что вы! - выпорхнула хозяйка.- Муж и вчера к вам на телефонный узел заходил, да начальника не застал. Неужели можно надеяться?

- Как видите,- спокойно сказал Мосэ и вытащил бланк.

- Только нам устанавливается? - шепотом спросила женщина.

- Почему это только вам, вы что, лучше других? Всем ставят, к вашему дому же кабель подведен. Надо уплатить пять рублей за аппарат. Хотите, сейчас платите, хотите, внесите в сберкассу, только обязательно сохраните квитанцию,- спокойно сказал Мосэ и собрался уйти.

- Обождите, сейчас - Хозяйка ушла в дом и вынесла две трешки, Мосэ вернул рубль сдачи, заполнил корешок квитанции, оторвал его, вручил женщине и, словно бы не желая терять время, стал подниматься вверх по лестнице, говоря на ходу хозяйке:

- Думаю, дня через два-три у вас уже будет телефон! Какой вы аппарат желаете - белый или черный?

- Белый! - выпалила хозяйка. Мосэ вытащил блокнот и записал: «Один белый аппарат».

За три дня Мосэ обошел почти весь микрорайон - приблизительно квартир пятьсот. Денег насобирал кучу, но одно только беспокоило его: из пятиста семей более четырехсот пожелали иметь белый аппарат. «Где мне взять столько белых аппаратов?» - ухмылялся Мосэ, осторожно отклеивая большие рыжие усы одного из гоголевских персонажей.

Эта история прошла без шума. Большинство жителей нового микрорайона и без того уже не обольщалось надеждой на получение телефонов. Кроме того, пять рублей не такие большие деньги, чтобы из-за них гоняться за человеком, который своими квитанциями хотя бы дней на десять принес в семью атмосферу приятного ожидания.

Сам Мосэ Ортовидзе несколько иначе смотрел на эту операцию. Он опасался, вдруг кто-нибудь узнает его в троллейбусе и примется бранить да отчитывать - стыда ведь не оберешься. Но афера с телефонами сошла ему с рук. Мосэ никто не узнал. Когда он попался по другому делу, то сам рассказал эту историю следователю. Оба много смеялись. Потом следователь, запротоколировав чистосердечное признание Мосэ, приобщил его к делу (чем в конечном счете года на два увеличил срок отсидки Мосэ), а факт добросовестного признания подследственного приписал своим особым юридическим способностям.

Да, Мосэ попался совсем по другому делу. Ко второй годовщине операции с телефонами Мосэ придумал такой плутовский ход, которым вполне могли бы гордиться самые известные аферисты мира.

Мосэ теперь мог даже не выходить из дому, ему только надо было писать коротенькие письма и отправлять их по нужным адресам. Вскоре после их отправления на имя Мосэ поступали деньги.

Вот как это происходило.

Насколько вам известно, в наших вечерних газетах печатается ежедневно что-то около сорока траурных объявлений. Родные и близкие с прискорбием извещают о смерти такого-то и такого-то, панихида состоится в такие-то и такие-то дни, вынос тела тогда-то и по такому-то адресу. Мосэ выписывал эти адреса и по каждому из них немедленно отправлял письмо. Письмо это будто бы было написано одним из тех знакомых покойного, который ничего не знает о его кончине.

Чтобы не терять время на формальности эпистолярного жанра, Мосэ пользовался следующим трафаретом: «Мой… (здесь имя и отчество покойного), как ты живешь, как твои дела? Я больше там не работаю, поругался с кассиршей. Я соскучился по тебе, будет время, загляну. Будь другом, вышли, если можешь, те пятнадцать рублей, которые ты взял у меня месяца два назад. Сам понимаешь, как туго приходится человеку, когда он без работы. У меня тут еще и жена заболела, и мне надо срочно везти ее на отдых, иначе не стал бы тебя беспокоить.

С искренним приветом твой Мосэ.

Адрес: Дзелквиана,

ул. Ниношвили, второй переулок, дом № 10».

Письмо это адресат получал в день своих похорон или, в крайнем случае, на следующий день после них.

Редко когда родные покойного скупились послать пятнадцать рублей человеку, у которого, как явствовало из письма, покойник одалживал их два месяца назад (проверить это, конечно, намного сложнее и хлопотнее, нежели взять да и послать безработному человеку, у которого вдобавок жена нуждается в санаторном лечении, его же кровные деньги).

Кому охота, чтобы из-за пятнадцати рублей поминали лихом только что преданного земле близкого человека, и Мосэ Ортовидзе ежедневно получал не менее двухсот рублей. Часто денежный перевод сопровождался запиской, в которой обязательные родственники извещали Мосэ о смерти его товарища. Мосэ не читал эти слезные послания.

Мосэ погорел ровно через месяц.

Работники почтового отделения не успевали выписывать ему уведомления о денежных переводах. И ровно месяц спустя они заподозрили неладное. С чего бы это на имя Мосэ Ортовидзе всякий день поступала изрядная сумма денег и почему именно по пятнадцать рублей в каждом переводе?

Видно, Мосэ увлекся своей затеей и не все рассчитал как надо.

Почтовое начальство поделилось своими сомнениями с соответствующими органами, и Мосэ взяли.

На суде Мосэ сидел пристыженный, понурившийся.

Закон требовал своего, и Мосэ за новую и старую провинность присудили ни много ни мало шесть лет.

На улице Ниношвили, на углу у «Пьяного базара», возле аптеки стоял человек и терпеливо держал почтовый ящик.

Человек устал.

Время от времени он попеременно давал отдохнуть рукам и тогда припирал ящик к стене животом.

Прошло в общей сложности минут пятьдесят.

Интеллигентного гражданина в берете нигде не было видно.

Наконец человек, изнемогший от ожидания, решил дать ящику осторожно сползти по стене вниз, чтобы поставить его на землю. Он медленно расслабил руки.

Почтовый ящик не сдвинулся с места. Человек отступил назад. Потом схватил ящик обеими руками и рванул к себе. Ящик остался на стене.

Почтовый ящик был прибит к ней прочно и надежно.

Человек глянул в ту сторону, куда убежал незнакомец, и рассмеялся - громко, раскатисто.

Он не знал, надо ли ему сердиться? Шутка ему понравилась.

Человек шагал к своему дому, останавливался, оборачивался назад, хохотал и снова продолжал путь.

«Нужно же было именно со мной сыграть такую шутку и именно сегодня. За кого, интересно, он меня принял? Что-то непохож на местного. Ну и прохвост. Здорово он все-таки меня купил, битый час заставил держать в руках почтовый ящик тут же, на моей собственной улице, в двух шагах от родного дома. Вот и попробуй жить порядочно среди таких людей».

Попадись ему этот плут в берете, он бы не стал на него злиться: обняв за плечи, рассказал бы ему о себе, послушал бы его самого.

Мосэ Ортовидзе возвращался домой.

© «Нет аэропорта», «Молодая гвардия», 1978.

OCR и вычитка -- Угленко Александр.