Часть 1. В поисках разумности

Глава 1. Схватка энергий

Декабрь 1941 года. Харьковское направление.

В этот день Юрген Трескофф впервые увидел валькирию. Набирая на своём Ме-109F высоту, он случайно кинул взгляд направо и увидел девушку с совершенно белыми волосами. Он летела рядом с его самолетом так же спокойно, как тройка его ведомых слева, и казалась неотъемлимой частью боевого порядка. Валькирия была одета в белые развивающиеся одежды и сидела на каком-то подобии копья. Увидев, что Юрген её заметил, она подмигнула. Юрген закрыл глаза и потряс головой.

Открыв глаза, он убедился, что девушка исчезла, и тут же выкинул этот факт из своей головы. Мало ли какие фокусы не выкидывает психика перед боем? Некоторые офицеры из пехоты говорили, что при приближении к передовой начинают всё видеть в черно-белом свете. И ничего, хорошие офицеры были, все увешанные наградами…

Следовало сосредоточиться на боевой задаче. На этот раз посты радиооповещения в кои-то веки не проспали и вызвали свои истребители ещё до того, как штурмовики пропахали передовую. Обычно истребителям доставалось только преследовать отходящие на свою сторону бомбардировщики русских. Следовало поторопиться, чтобы предотвратить бомбардировку передовой. Наземные части наступали по открытой степи и были очень уязвимы. Попадать в таком положении под огонь «Железных Густавов», Ил-цвай[1], было для них очень опасно. Думать в такой ситуации о разных девушках было совсем некстати.

Через шесть минут Юрген и его группа подошли к передовой, почти одновременно с русскими. С русской стороны подходила десятка штурмовиков под охраной всего двух истребителей, да и те шли на высоте штурмовиков с малой скоростью. Юргену стало их почти жаль: лопухи, кто же совершает налеты такими малыми силами, да ещё с таким слабым прикрытием? Если Иваны шли на высоте 600 метров и со скоростью около 350 км/ч, то Юрген и его группа успели забраться на 3000 и развить максимал.

Сбить штурмовик для начинающего – почти невозможная задача. Пули от его корпуса просто отскакивают, а крыло продолжает работать даже после того, как пушка проделает в нём огромные дыры. Единственная возможность – это подкрасться незаметно и пробить радиатор снизу, пока пилот не успел втянуть его в корпус. А те штурмовики, что имеют стрелка сзади, ещё хуже.

Но сейчас Юрген не собирался подкрадываться и атаковать снизу – о внезапности речи не шло, вся дюжина русских последние пять минут наблюдала, как они набирали высоту. Юрген прошел немного восточнее, скомандовал атаку и боевым разворотом пошел к штурмовикам.

Лейтенант Юрген Трескофф не был старожилом этой войны, но он не был и новичком. Он не успел на войну в Польше или во Франции, но зато внимательно слушал то, что говорили опытные бойцы. Сидеть в кабине самолета для него было то же, что и на табуретке. Страха он давно уже не испытывал. Главное – это не нарушать некоторые маленькие правила и думать головой, и тогда война станет не опаснее, чем переход улицы. Никто не сможет атаковать тебя, если ты идешь на скорости хотя бы 500 км/ч – просто не хватит времени на перехват. Поэтому достаточно держать скорость и хотя бы иногда посматривать вокруг. Юрген эти правила не нарушал, и потому у него уже была должность командира эскадрильи и двадцать побед на счету.

Сейчас он также не собирался терять скорость. Выходя боевым переворотом на штурмовики в очень крутом пикировании, он собирался поразить самое уязвимое место штурмовика – кабину летчика. Получится, конечно, очень неточно, на такой большой скорости это почти то же самое, что штурмовать наземные цели, но зато безопасно. Стрелки не успеют стрельнуть по промчавшейся машине, а истребители просто не успеют разогнаться. Ну и что, что вероятность попасть невелика? Можно сделать столько заходов, сколько захочется.

Вражеские машины стремительно приближались. Теперь стало видно, что только шесть из них имеют стрелков сзади, четверка относилась к старому, одноместному типу. Пилоты истребителей начали задирать носы, разворачиваться навстречу пикирующим. Юрген узнал в них ЛаГГ-3. Ему захотелось закричать: «Наивные, кто же так делает? Вы только потеряете скорость, попасть на таких ракурсах в стремительно промчавшуюся машину просто невероятно!» Наверное, ребята только из лётной школы, где их учили только летать и целиться. Никакого понятия о стратегии.

Штурмовики вырастали в прицелах. Юрген дал очередь и, не глядя на результат, стал плавно выходить из пикирования. Перегрузка была большая, но не настолько, чтобы потерять скорость от потери качества. Именно этому учили его бывалые двадцатитрёхлетние фельдфебели, вернувшиеся с восточного фронта: «Развороты делай плавненько, из пикирования выходи потихонечку – чем больше перегрузка, тем меньше отношение подъёмной силы к сопротивлению, тем больше потеря скорости».

Набрав 2000 м, Юрген огляделся. Вся его тройка крутила винтами рядом с крылом ведущего. Два штурмовика, дымя, сыпались на землю. Истребители Советов, как и следовало ожидать, отстали, и теперь они натужно газовали, стремясь набрать высоту и скорость. Не успеют, можно их в расчет не брать.

Для первого раза неплохо.

Остальные штурмовики упорно шли на цель. Упрямые парни, Schneidige Kennern! Немецкие бомбардировщики в такой ситуации уже давно побросали бы бомбы и вернулись домой.

Четверка «мессеров» набрала два с половиной километра и повторила заход. На это раз только один штурмовик устремился к земле. Теперь стоило заняться истребителями.

ЛаГГи набрали два километра и ползли прямо на противника, в лобовую, со смехотворной скоростью километров в триста. Юрген усмехнулся. Нет, он не избегал лобовых. Но зачем ходить в лобовые, если у тебя преимущество в скорости и высоте? По выходе из пикирования у Юргена было 550 км/ч. Лучше зайти повыше, развернуться и расстрелять противника с хвоста, пока он будет стремиться набрать скорость и терять её на крутых виражах, уворачиваясь от атак. Так они и сделали. Ведущий у ЛаГГов был хорошим летчиком, он лихо открутил несколько бочек и пошел на вертикаль, пока они приближались, но при скорости 400 км/ч тяжело соревноваться с тем, у кого на пикировании развито 620 км/ч. Они расстреляли его в упор, всей четверкой, и с рёвом прошли мимо ведомого. Ведомый оказался умнее. Потеряв ведущего, он скользнул к земле и в пикировании ушел на восток. Юрген почему-то запомнил его номер на самолёте – 12, счастливая дюжина. Он даже не стал его догонять – охотиться за ЛаГГом в пикировании дураков нет. Рядом были беззащитные штурмовики, а платили за них столько же.

Штурмовики наконец-то уяснили очевидный факт полной собственной беззащитности и развернулись обратно. «Мессершмиты» сбили ещё двоих, пока оставшиеся не зашли слишком далеко на свою территорию. Истребитель с дюжиной на фюзеляже оказался смелым парнем и попытался вернуться, на этот раз с превышением высоты и скорости, но он опоздал. Пока он набирал высоту и скорость, четверка Юргена Трескоффа уже развернулась домой. Пять машин за один день – тоже неплохо. Зачем рисковать?

Через двадцать минут их четвёрка села на своём аэродроме.

Юрген Трескофф очень удивился бы, узнав, что виденная им девушка в это же время вошла под высокие своды находящегося далеко на севере здания и сказала пожилому человеку с длинной седой бородой: «Умный, ему место скорее у нас, чем в истребителях. Жаль будет, если он погибнет. А ещё он опаснее, чем химическое оружие. Летает строго по математике, ни одной ошибки. Если мы его не уберём, он обрушит весь фронт».

Пятью минутами позже Валентин Соколов, пилот истребителя с номером «12», зарулил на стоянку, открыл фонарь и со злостью стукнул кулаком по переплёту фонаря. За один день потерять и ведущего, и штурмовики! Если бы не этот дурацкий приказ держаться на одной высоте и скорости со штурмовиками! Если бы на взлёте не засбоил мотор у комэска!

Они должны были лететь на сопровождение четвёркой, но у командира эскадрильи после взлёта засбоил мотор, а его ведомый, такой же новичок, как и Соколов, не разобрался в ситуации и вернулся на аэродром вместе с ведущим. Так и получилось, что сопровождать штурмовиков пошли только Ваня Селивёрстов, который на фронте всего месяц, да он, который на фронте всего неделю. Где теперь Ваня?

В следующие дни случилась нелётная погода. Юрген и его однополчане использовали эти дни, чтобы отпраздновать Рождество. Они пели рождественские гимны, и было почти так же тепло и весело, как дома. Потом они устроили лыжные соревнования, потом кто-то предложил поохотиться на лис с пулемётом. Они убили в снегу одну лису, но её шкура оказалась полностью испорчена пулевыми отверстиями, и они бросили это занятие. А когда снеговые тучи немного проредились, грянул такой мороз, что моторы отказались заводиться. Механики грели их открытым огнём, но это тоже не очень помогало. Некоторое время ушло на сооружение тёплых чехлов и специальных печек, и в итоге они почти месяц не летали. Русские, чья техника была лучше приспособлена к холоду, в это время безнаказанно бомбили наземные части. Впрочем, им это не особенно помогло. Авиации у них было мало и действовала она без связи с наземными войсками.

Нелётная погода, установившаяся в конце декабря, позволила личному составу 164-го истребительного полка, в котором сражался Валентин Соколов, нормально отпраздновать Новый Год. Девушки из БАО[2] составили прекрасный хор, прекрасный хор был и в полку, дирижировал им замполит. Это было его любимое детище. Они много пели, смеялись и шутили, отчего-то верилось, что новый, 1942 год, принесёт победу над фашистскими захватчиками. Основания для того были: в полк прибыли новые летчики, которые рассказывали, что видели в тылу новые самолёты, превосходящие немецкие, и огромное количество танков, которые начали выпускать эвакуированные в Сибирь заводы.

В первых числах января на аэродром полка плюхнулся И-16, на котором прилетел заместитель начальника 75 САД по лётной подготовке. Он сообщил, что принято решение на базе 75 САД сформировать 38-ую авиационную армию. Это было радостное решение. Целая авиационная армия! Это была сила. В первые месяцы войны авиация, по сути дела, была придана в поддержку пехоте, «растащена» равномерно по всему фронту. И мало того, что пехотные командиры очень слабо умели управлять авиацией, такой порядок ещё и не позволял концентрировать необходимые силы на критически важных направлениях, из-за чего втрое уступавшая по численности и почти равная по техническому уровню немецкая авиация постоянно одерживала победы. Создание армии с единым командованием обещало исправить ситуацию.

Для Валентина Соколова первые дни января принесли другую радость, значительно укрепившую его уверенность в своих силах. На аэродром их полка сел известный своими победами гвардейский истребительный полк, который перелетал к новому месту базирования. Непогода прижала его на несколько дней, и в обмен на гостеприимство летчики полка поделились несколькими секретами. В ответ на вопрос Соколова о том, какие фигуры высшего пилотажа могут помочь принести победу, бывалые лётчики только поухмылялись.

– Самый лучший способ использования фигур высшего пилотажа – это их не применять, – посоветовал пожилой майор с орденом Красного Знамени на груди, – помнишь, что говорил комкор Рычагов, глава всей нашей авиации одно время? «Не надо фигурять!»

– Как же так? – удивился Валентин, – Манёвр – главное оружие истребителя, а Рычагов-то, того, разоблачен как враг народа.

– Ты внимательнее слушай. Рычагов это говорил, когда ещё не был врагом народа. А опыт у него по Испании – огромный, он там в этих собачьих свалках по уши накрутился. Мы с ним там рядом были. Он просто так говорить не стал бы. Твой козырь – скорость и огневая мощь. У тебя ЛаГГ тяжеловат для манёвра, но зато хорошо разгоняется, плоскости фанерные, перкаль не тормозит. Вот и используй это. Держись повыше, смотри подальше. Стрельнул – отходи, в оборонительный круг не вставай, это уже устарело, собьют.

– А как же штурмовики сопровождать?

– А как хочешь. Хочешь – змейкой ходи, хочешь – высоту набирай.

Полученный совет полностью перевернул представления Валентина о воздушном бое. Лежа на спине в небольшой хатке шахтерского посёлка, он разглядывал нарисованную на потолке карту местности с характерными ориентирами[3] и прокручивал в уме варианты боёв. Если раньше он придумывал различные манёвры и увёртки, то теперь он начал рассчитывать количество потерянной на том или ином манёвре энергии. Вскоре представилась и возможность проверить теорию на практике. Интенсивность полётов немецких ВВС в январе – феврале почему-то снизилась, но отдельные бомбардировщики и пикировщики всё-таки появлялись над передним краем. Валентин старался летать как можно больше, впрочем, таковыми были и все лётчики его полка. Полёты начинались ранним утром. Механики снимали с моторов толстые тёплые чехлы, отсоединяли аэродромные подогреватели, которые им приходилось топить всю ночь, и начиналась боевая работа.

Валентин не представлял, когда механики спали: днём они готовили к вылету и чинили самолёты, ночью гоняли подогреватели. Механики в ответ на этот вопрос смеялись и говорили, что спят в непогоду. Уважение летчиков к механикам и наземному составу было огромным.

Однако, боевой счёт не рос. Однажды Валентин целых пять раз крутился вокруг одной «Штуки»[4], истратил весь боезапас, но «Штука», как заколдованная, продолжала лететь вперёд, ещё и огрызалась пулемётом стрелка. Пришлось опять засесть за учебники.

Валентин Соколов закончил школу в 1939 году и сразу был направлен по комсомольской путёвке в лётную школу. Поступление далось легко, помогло то, что он учился в аэроклубе, а ещё раньше посещал авиамодельный кружок. Борисоглебская авиашкола уже перешла на режим военного времени – вместо положенных четырёх лет учили только два года. Однако, пилотажная подготовка была весьма неплохой – выпускники авиашколы уверенно пилотировали уже устаревший, но тем не менее вполне настоящий истребитель И-5. Выпускался Валентин младшим лейтенантом – а звание младшего лейтенанта давали только тем, у кого не было ни одной тройки. После выпуска Валентину не повезло – вместо фронта он, как отличник в пилотировании и бывший пилот аэроклуба, был направлен в Рустави, в лётную школу инструктором. Но только какой из него инструктор? Он сам прекрасно осознавал, что в 19 лет слишком молод, чтобы быть инструктором, и к тому же хотелось бить фашистов. По этой причине он забрасывал начальство рапортами с просьбой отправить его на фронт. Некоторое утешение было лишь в том, что в Рустави он смог освоить новый на тот момент самолёт – ЛаГГ-3, которые выпускал Тбилисский авиазавод.

В декабре 1941 года ему наконец нашлась замена – в инструкторы был назначен один из выздоравливающих лётчиков – фронтовиков, а Валентин попал в 164-ый истребительный полк. С начала войны полк был разгромлен, по сути дела, уже три раза, и несколько раз выводился на переформирование. Молодые лётчики, перегонявшие вместе с Соколовым самолёты для полка из Тбилиси, ворчали и называли самолёты ЛаГГ-3 «лакированным гарантированным гробом». Говорили, что он тяжелее и медленнее «мессершмита». Однако, по прибытии на место замполиту удалось воодушевить молодежь.

«Смотрите, вот 117-й гвардейский истребительный авиационный полк воюет на И-16, а 611-й истребительный авиационный полк до сих пор уверенно воюет на И-153, а у них данные намного хуже, чем у вас, – говорил замполит, – и как воюют? Замечательно! Сбивают и бомбардировщики, и истребители. В воздушном бою главное не столько максимальные данные, сколько умение пользоваться машиной и воля к победе! Вот, например, капитан Г. Григорьев из 178-го ИАП, отражая налеты люфтваффе на Москву, сбил 15 самолетов противника на ЛаГГ-3!» Замполит привёл ещё множество примеров, когда советские лётчики выходили победителями даже в неравной борьбе с фашистами, и сумел развеять возникшие было похоронные настроения.

Первая неделя на войне как будто подтверждала слова замполита – несколько полётов в относительно спокойные участки фронта, которые двадцатилетние «старики» полка устроили для молодёжи, убедили их, что всё не так уж и страшно, и «мессершмитобоязнь» пошла на убыль. А потом этот вылет парой на сопровождение штурмовиков… Валентин был поражен, увидев, как «мессеры» спокойно и деловито расстреливали самолёты, даже не отвлекаясь на сопровождающие истребители. Но паники не было – появилась холодная, осознанная ярость. Но ярость яростью, а пули всё летели мимо целей.

В училище их учили стрелять только по конусу. Считалось, что этого достаточно. Бывалые лётчики говорили так: «Увидел заклёпки на киле и стабилизаторе – стреляй. А если не видишь – то не стреляй, промахнёшься. Если трасса продолжается после самолёта – значит, не попал, доворачивай. А если не продолжается – значит, попал». По сути дела, это был метод стрельбы «в упор» с расстояния в 80–50 метров, по трассерам, очень затратный по боеприпасам и не всегда возможный метод. ЛаГГ-3, вооруженный 20-мм пушкой, вполне мог стрелять и с намного больших дистанций.

Валентин засел за учебники и сам разработал таблицу стрельб. На тот момент с их самолётов уже сняли воздушные прицелы ПБП-1Б, как не оправдавшие себя. Прицеливаться через них было очень сложно, а при грубой посадке они повреждали лётчика – тонкая металлическая труба прицела торчала прямо передо лбом лётчика. В авиации их название так и расшифровывали – «прибор, бьющий пилота один раз больно». Пришлось просто наклеить на лобовое стекло концентрические круги из изоленты. Правда, она быстро отвалилась, и Валентин нарисовал круги краской.

Вскоре пришел и первый успех. Они сопровождали штурмовики. На этот раз они шли намного выше своих подопечных, с большой скоростью, двумя парами «змейкой» на пересекающихся курсах. Когда из-за облаков вынырнула шестёрка «худых»[5] и понеслась к штурмовикам, они спикировали на неё сверху, и Валентин прошил очередью «мессер». Из радиатора «худого» потянулся белый дымок. Вся шестёрка тут же вышла из боя. Валентин и раньше слышал, что немцы не любят принимать бой на невыгодных условиях, но такое самосохранение наблюдал впервые. Это удивляло. Он на их месте полез бы драться. Их было пятеро против двоих – вторая пара была на противоположном фланге.

В нескольких схватках получалось так, что он выходил на «мессеры» в лобовую. Тут ему помог один приём, который он придумал сам. Отклоняешь немного руль направления и идёшь со скольжением. Немец стреляет, всё мимо, а понять ничего не может. Правда, Соколов при этом тоже ни разу не попал, но всё-таки он был близок к этому.

А в начале марта он столкнулся с теми же «мессерами», при встрече с которыми в первый раз он так бесславно потерял половину своих подопечных и ведущего. Желтые коки винтов и тигры на фюзеляже – спутать их было невозможно.

Валентин, его ведомый и ещё одна пара «утюжили» передний край на высоте трёх километров, якобы прикрывая его от налётов. Деятельность это был глупая и безрезультатная, из-за неё только распылялись силы, но приказ есть приказ. Им приказали – они вылетели. В нарушении приказа Сталина[6] они шли почти на максимальной скорости – при появлении «мессеров» оказаться в роли неподвижной дичи никому не хотелось, а фашисты всегда приходили с превышением и на максимальной. Смотрели при патрулировании в основном на запад, за что едва и не поплатились. С востока, со стороны Солнца (дело было утром) к ним скользнула четвёрка истребителей с узкими, вытянутыми фюзеляжами. «Худые»! Валентин развернулся на запад, дал полный газ и с небольшим пикированием начал набирать скорость. Ведущий второй пары, Славка Корсунский, наоборот, развернулся к нападавшим. По радио послышался его голос: «Соколов! Ты куда, трус паршивый! Разворачивайся на врага!» Ведомый Соколова дёрнулся, очевидно, подумал исполнить приказ чужого ведущего, но потом всё-таки решил остаться со своим.

– Делай лучше как я, дурило, – посоветовал Валентин второму ведущему, но тот не стал слушать, выходя в лобовую.

Энергия. «Энергия – вот что надо беречь в воздушном бою», – вот как сформулировал Валентин для себя основное правило выживания. Можно набрать высоту – это потенциальная энергия, её можно потом превратить в скорость. Можно спикировать и набрать скорость – это кинетическая энергия. А вот чего нельзя делать – это терять энергию на резких эволюциях с большими перегрузками. Мотор у их истребителей, конечно, мощный, но не настолько, чтобы разгоняться при одновременном наборе высоты. В лучшем случае он позволяет набирать 16 метров высоты в секунду. Так что если хочешь пролетать мимо противника со свистом и взмывать после этого свечкой – береги ту энергию, которая была у тебя перед боем. Что у тебя было перед боем – с тем ты и будешь воевать. Всё это Валентин понял, обдумывая бои зимними вечерами. Объяснять это сейчас второму ведущему было некогда.

Вообще-то главным в этом полёте считался Соколов, и второй ведущий проявлял запредельное непослушание приказу. Но Валентин не сомневался, что тот считал себя правым и по возвращении на аэродром обвинит командира в трусости. Но трусостью тут и не пахло – отходя на запад с разгоном, а затем и с набором высоты, Валентин отрезал противнику путь домой и ставил себя в более выгодное положение.

Немцы поняли это как нельзя лучше. Они легко уклонились от лобовой атаки Корсунского и пошли к паре Соколова. Корсунский остался далеко сзади, с потерянной при резком развороте скоростью. На ту высоту, на которой теперь находились Соколов и фашисты, в этом бою он уже не успеет выйти.

Немцы уходили на северо-запад по плавной дуге. Пара Валентина была всё ещё далеко впереди них. Если сейчас сделать горку и выйти в атаку, то они спикируют к земле и уйдут домой – не догонишь. Поэтому Валентин начал закладывать такую же плавную дугу, постепенно отжимая немцев в сторону востока. И тут фашисты выкинули неожиданный трюк – все вдруг они сделали резкий боевой разворот, потеряв много энергии, и пошли к паре Корсунского! Соколов выругался. План немцев стал ясен – ему придётся уйти с выгодного положения, чтобы отогнать «мессеров» от второй пары, а они после этого развернутся и уйдут. Он опустил нос и начал пикировать на врага, который уже подстраивался к медленно набирающей высоту паре ЛаГГ-3. И тут дали себя знать отличные пикировочные данные ЛаГГ-3, а также то, что Соколов не терял скорость на боевом развороте. Немецкий самолёты начали стремительно приближаться. Первая пара «мессеров» отошла в сторону. «Ага, понятно, на дурачка ловите», – подумал Валентин. Если сейчас увлечься и начать атаковать вторую пару, то эта зайдёт с хвоста и устроит небо с овчинку. Если идти за этой парой, то вторая собьёт Славку.

Валентин отошел чуть выше, намекая на следование за первой парой, и приказал ведомому по радио атаковать пару, следовавшую за Корсунским. Ведомый почему-то атаковать не стал, а пошел за ведущим. Пришлось плюнуть на возможную опасность от первой пары и идти атаковать тех, которые уже зашли в хвост Корсунскому. Соколов успел дать только одну очередь с 500 метров и, естественно, промазал. До настоящей атаки дело не дошло – убедившись, что Соколов с ведомым идут за ними, на восток, немцы дружно развернулись и дёрнули на запад. Валентин на всякий случай развернулся вслед за ними, но дело было бесперспективным – немцы уходили на максимале со снижением. Не догонишь. Можно было, конечно, попробовать, запас скорости у Соколова ещё был, но гоняться парой за четвёркой над вражеской территорией… «Ну вас к чёрту, таких умелых», – подумал Валентин и развернулся домой. Напряженный воздушный бой, за время которого была выпущена всего одна очередь, занял три минуты.

При разборе полётов оказалось, что ведомый, для которого это был первый боевой вылет, не стал атаковать потому, что в училище их учили, что ведомый должен только прикрывать ведущего, а приказ по рации не разобрал. Это было похоже на правду – на самолётах ведомых стояли только приёмники, качество связи было ужасным. А Корсунскому Соколов просто дал по шее. Тот всё понял ещё во время боя и остался благодарен.

8 марта 1942 г. Утро.

Это был банный день. Валентин забросил одежду в бак с бензином и с удовольствием залез в жарко натопленную банную палатку. Отмачивать одежду в бензине было отличной идеей – кинул в бочку, потом вытащил, встряхнул, слегка прополоскал – и стирать не надо. Но не успел он взяться за ушат с водой, как раздался звук взлетевшей ракеты, вслед за которой находившийся в предбаннике техник заорал: «Полундра! Взлетная! Налёт!»

Соколов как был выскочил из палатки и понёсся к самолёту – банную палатку на этот раз поставили недалеко от аэродрома. Не успел он толком набрать высоту, как на аэродром начали ложиться бомбы. Ю-88, около тридцати штук, под охраной двух десятков «мессеров». Взлететь успели только он да ещё два «ЛаГГа», со своей высоты он не видел их номеров. Тройка «мессеров» хищно кинулась к последнему взлетевшему. Проклятые падальщики. Ещё не набравшая скорость машина представляла собой лёгкую цель. И откуда они тут взялись? Погода вроде нелётная. Взлетая, он досадовал на то, как нехорошо всё получилось. И побрился с утра, и сфотографировался (ради фотографии, собственно говоря, и брился). А ведь давно знал примету – кто перед вылетом побреется или сфотографируется, того собьют.

Часом ранее.

Капитан Штейн начал предполётный инструктаж с неожиданной фразы:

– Сегодня Бог благоволит к нам. Как докладывают разведчики погоды, с запада на Восток движется атмосферный фронт, так что мы сможет взлететь тогда, когда над русскими аэродромами ещё будет плохая погода. Было бы неправильным, если бы мы не использовали подобную возможность. Потому сегодня наши бомбардировщики идём бомбить аэродром русских. Кстати, лейтенант Трескофф, это те самые истребители, которые оставили отметины на вашем хвосте, так что для вас это как бы личное дело.

Юрген принял информацию к сведению. При расчете манёвров в том бою он никак не ожидал, что ЛаГГ-3 способен попасть выстрелить с 400 метров и попасть. Ранее русские стреляли только с 50 метров, в упор.

Поначалу операция разыгрывалась как по нотам. Они встретили свои бомбардировщики, вышли на русский аэродром. Только три машины успели подняться в воздух. Одну из них, взлетевшую последней, сразу спустило на землю звено оберста Клюге. Бомбардировщики приступили к бомбёжке. Второй взлетевший истребитель русских ушел в строну от аэродрома, полого набирая высоту, за ним ринулось шесть немецких истребителей. Скорее всего, от него не стоит ждать проблем. И только на один истребитель, взлетевший первым, стоило обратить внимание. Поначалу он шел как будто навстречу истребителям, выходя в лобовую. Русские очень часто вели себя именно так, когда ситуация становилась для них горячей. Сразу три звена приготовились изрешетить его. А потом он вдруг сделал неожиданный манёвр и оказался сразу среди бомбардировщиков.

Юрген не в первый раз поражался поведению русских. Иногда они вели себя так, будто жизнь им совсем не дорога. У самого Юргена вторым именем было «осторожность». Поэтому он всегда прислушивался к советам опытных людей, даже тех, которые были ниже его по званию. Это умение пришло не сразу. Поначалу, прибыв в полк, он пытался командовать бывалыми фельдфебелями, требовал от них уставного поведения. Но те только смеялись и говорили «отлезь». А потом задавали вопросы «на засыпку». И Юрген всегда «засыпался». Так он и узнал, что в училище им не всегда говорили правду.

В училище говорили, что И-16 – слабая машина. А бывалые лётчики советовали: «Никогда не связывайся с «крысой»[7], особенно последних моделей, особенно в лобовую. У тебя одна пушка, у неё четыре. Максимальная скорость у тебя больше, но ты её не успеешь развить. И-16 намного быстрее разгоняется и превосходит по манёвренности. Русские сильны в высшем пилотаже. Потому никогда не веди манёвренный бой. Стрельнул – уходи. Второго шанса не будет». В училище говорили, что противника следует встречать над его территорией. А опытные лётчики говорили: «Над вражеской территорией надо быть очень острожным. Малейшая пробоина в радиаторе – и для тебя война окончена. Потому стрельнул – уходи. Русским на «крысе» хорошо, она может лететь, даже если отстрелить ей два цилиндра. А у тебя мотор водяного охлаждения, он очень уязвим. Пусть вражеские бомбардировщики бомбят пехоту, пусть противник собьёт один – два твоих бомбардировщика. Ты сделал всё, что мог. Если ты вернёшься, ты сможешь в следующие разы уничтожить противника на намного большую сумму. Если ты начнёшь проявлять глупый героизм, то ты не сможешь этого сделать. Ты стоишь дороже».

И Юрген всегда следовал этим советам. Те ребята, которые не следовали, остались под Ельней и Смоленском.

Русские же всё делали наоборот. Они вполне могли парой врубиться в строй сорока бомбардировщиков, прикрываемых десятками истребителей, сбить три – четыре машины, а потом, все изрешеченные, уходили на свою территорию. Они вполне могли атаковать парой шестёрку, зайти в лоб и сбить одну, а то и две машины. Самое удивительное, что такая тактика приносила пользу. Имея катастрофическое неравенство сил, он ухитрялись таким образом выполнять задачу: не допускать бомбардировок своих войск, защищать свои бомбардировщики и уничтожать чужие истребители – при этом гибли даже опытные немецкие пилоты, что было намного хуже, чем потеря самолётов. Опытных пилотов в Германии не хватало.

Вот и сейчас – отчаянный русский истребитель – одиночка вклинился в строй бомбардировщиков и сразу подбил один. Остальные прянули в разные стороны, прицельное бомбометание сорвано. Придётся спускаться и разбираться самому… Четвёрка Трескоффа опустила носы и пошла на защиту бомбардировщиков.

Валентин Соколов набирал высоту и лихорадочно соображал. Плотный строй 88-ых – опасная цель. Не подступишься, они все пулемётами утыканы. Два десятка «худых» сверху – ещё хуже. Впрочем, о них пока можно не думать – главное, сорвать бомбардировку. Тут ему пришла в голову оригинальная идея – изобразить нападение на истребители, а вместо этого погонять бомбардировщики. Уже выходя в атаку, он подумал, что немцы в такой ситуации, пожалуй, даже не взлетали бы, и что только советские люди способны на такие дела. «Для нас главное – это решить задачу, – думал Соколов, – поэтому мы и не гоняемся за одиночными самолётами, как немцы, а выполняем её, как правило. При сопровождении бомбардировщиков мы подставляем им «жертву», и они вместо перехвата идут за лёгкой целью… пока наши бомбардировщики выполняют задачу. При перехвате бомбардировщиков мы боремся с бомбардировщиками любой ценой, а не гоняем истребители ради личного счёта. Поэтому мы победим…»

Ненамного превысив Ю-88, он сделал переворот через крыло и свалился прямо в середину строя. Небольшая скорость, которую он набрал после взлёта, оказалась на этот раз полезной: он шел наравне с бомбардировщиками. Перед прицелом как-то сам собой оказался чужой самолёт. Стрелок от неожиданности даже не успел выстрелить, зато Соколов нажал не гашетки изо всех сил. Как минимум четыре 20-мм снаряда попали в цель – бомбардировщик развалился в воздухе. Остальные потеряли строй – пилоты инстинктивно взяли в сторону. Валентин удивился тому, что их стрелки не стреляют, а потом понял, что они боятся попасть в своих. Нахождение среди строя гарантировало ему некоторую безопасность. Зато он мог стрелять – и ещё один «88-ой», задымив, пошел к земле. Соколов с разворота обстрелял ещё один бомбардировщик, но промахнулся, добился только нескольких пробоин на фюзеляже. Тут стрелки проснулись и решили начать стрелять в режиме «будь что будет», но Соколов их опередил: он сначала перевернулся и ушел в крутое пике, а затем перевернулся ещё раз, сделал «горку» и оказался точно под днищем очередного «88-ого». Очередь разрезала самолёт пополам.

Прямо по курсу вспух разрыв зенитного снаряда. Далеко, зенитчики побоялись сбить Соколова, но себя обозначили: дальше будет хуже. Бомбардировщики решили, что сегодня не их день, неприцельно побросали бомбы и развернулись домой. Валентину этого было достаточно, после «горки» скорость у него была почти нулевая. Но неприятности на этом не кончились: с неба на него уже пикировала четвёрка «худых». Тех самых, с желтыми коками. Единственное спасение – это уходить к земле и, маневрируя в складках местности, постепенно набирать скорость, чтобы уровнять свои возможности с противником. Вот только скорость была очень мала! Он отчаянно маневрировал, но даже не успел дойти до земли, как по фюзеляжу хлестанула очередь. Бронеспинка кресла получила удар, но выдержала. Из радиатора потянулся беленький дымок. Четвёрка, расходясь парами в разные стороны, как на параде, отправилась на новый заход. Их слишком большая, набранная при пикировании скорость давала Валентину передышку – пока они её погасят, пока пристроятся в хвост…

Мысль работала чётко. Если пошел белый дымок из радиатора – значит, в запасе всего несколько минут до того момента, как двигатель перегреется и встанет. Машину не спасёшь – сядешь на аэродром, расстреляют с воздуха. Решение пришло молниеносно. Валентин заложил крутой вираж, теряя последнюю скорость, и на последних остатках управляемости навёл нос самолета на ведущего левой пары. Очередь оказалась точной – машина перевернулась и задымила. Валентин удовлетворённо перевернулся, сбросил фонарь и приготовился прыгать. И только тут вспомнил, что в спешке взлёта под бомбами не застегнул ремни парашюта. А сверху уже заходила вторая пара «мессеров».

Валентин перевернулся обратно и попытался развернуться, чтобы встретить «мессеров» в лобовую. Безуспешно – слишком много скорости он потерял при своём отчаянном повороте. «Худые» уже заходили в атаку. Первый снаряд попал в двигатель, второй – в крыло. Машина, получив попадание, перевернулась. Руку обожгло болью. Двигатель встал. Оставалось только идти на вынужденную, но машина почти не слушалась рулей. А «мессера» заходили на новый круг…

Юрген Трескофф успешно атаковал вражеский истребитель – машина получила попадания, полетели куски обшивки, за самолётом потянулся след. Он начал разворачиваться на следующий заход. Он был доволен и спокоен. Сейчас они расстреляют этого нахала, как в тире… у него нет никаких шансов. Других истребителей в воздухе тоже нет. И тут его машина получила попадание и перевернулась. Двигатель задымил и загорелся. Левая рука и нога перестали слушаться. Юрген удивился. Такого не могли быть. Неужели он пропустил врага? Он оглянулся. В воздухе никого, кроме ведомых, не было. Его подбил тот самый единственный отчаянный русский истребитель. Это было безумно. Это было нерационально. Русскому сейчас следовало нестись к земле, выпрыгивать с парашютом и сверлить дырки для ордена. Вместо этого он набрал высоту, потерял остаток скорости и расстрелял Юргена. Это было настолько против всех правил профессии, что Юргену даже стало обидно. Зачем он это сделал? Теперь ведомые Юргена расстреляют его в воздухе даже до того, как он успеет выпрыгнуть. Безумие. Сплошное безумие.

Юрген попытался выровнять машину, но сил уже не было. Машина, опуская нос, разворачивалась к земле.

И тут рядом с кабиной опять появилась валькирия. Она летела рядом с самолётом, едва не касаясь фонаря, в перевёрнутом положении, как и Юрген.

– Я уже умер? – спросил Юрген. Удивительно, но валькирия его услышала сквозь остекление фонаря и грохот двигателя.

– Нет, но скоро умрешь. Вряд ли ты сможешь управлять этой машиной, а она падает. Кроме того, я пока перекрыла кровотечение, но едва я его отпущу, как ты потеряешь сознание. У меня есть к тебе предложение. Нам нужны умные люди и хорошие бойцы. Но ты никогда не увидишь своих родственников и не сможешь поговорить с ними. Зато у тебя будет долгая и интересная жизнь. Согласен?

– Ты унесёшь меня в Вальхаллу?

– Нет, это вполне человеческая организация.

Земля приближалась.

– Я согласен.

В следующую секунду неизвестная сила сбросила фонарь и выдернула Юргена из самолёта. Он потерял сознание.

Машина не слушалась. В глазах темнело, как при поднятии штанги. Валентин начал опасаться, что не долетит до выбранного им для посадки поля. Впрочем, об этом можно было не беспокоиться: «мессершмиты» уже выходили на линию огня. И тут рядом с самолётом возникли два подростка, сидевшие на метле точь-в-точь, как ведьмы из сказок, только двое на одной метле.

– Так себе денёк? – спросил тот, что сидел вторым, а затем выругал первого:

– Васёк, держи меня рядом с ним, болтает, как собачий хвост!

Сидевший впереди подросток не остался в долгу:

– Так его самого мотает, что я могу?

– У нас к тебе есть предложение. Ты, скорее всего, сейчас разобьёшься. А нам нужны сообразительные парни и хорошие бойцы. Но ты никогда не увидишь своих родственников и не сможешь поговорить с ними. Зато у тебя будет долгая и интересная жизнь. Согласен?

– А как же вы меня вытащите? – удивился Валентин.

– Материалист несчастный! Да согласен он, согласен, – закричал первый подросток, – заканчивай тормозить, вытаскивай его, он уже падает!

Неведомая сила выдернула Валентина из самолёта, и он с удивлением обнаружил, что прыгает по земле, как резиновый шарик, точнее сказать, как будто он находился внутри прозрачного резинового шарика. При этом он совершенно не чувствовал ударов и ускорений. А потом потерял сознание.

В землю врезались два истребителя, в которых уже не было пилотов. Их тела поисковая команда так и не найдёт.