Мой безумный Новый год

Глава 44

Моя мама — Светлана Антоновна под стать имени была светлым, добрым человеком и искренне была готова принять Крис. Но вот только самой Кристине это было не нужно. Просто, потому что моя семья абсолютно не вписывалась в её представления об «идеальной семье» мужа. Той, которую можно упомянуть в разговоре со своими приятелями, мимоходом перечисляя различные активы и регалии — названия известных компаний, которыми должны владеть родственники мужа, высокие должности в различных министерствах, ну или на худой конец публичность и количество подписчиков в соцсетях. Но ничего этого не было.

Был обычный старый дом, который требовал ремонта. Была простая, добрая женщина, которая положила всю свою жизнь на воспитание четырех детей. Была девочка с острым, пытливым умом, которая рано осталась без отца. Было ещё два ходячих недоразумения именуемые братом и сестрой, которые делали всё, чтобы пустить свою жизнь под откос. И был я, который каким-то чудесным, если не сказать фантастическим образом сумел шагнуть из грязи в князи. Но никогда не забывал кто я и откуда, не забывал свои корни и не собирался отказываться от своей «неидеальной» семьи.

Я никогда не забуду то выражение, которое проступило на лице Кристины, стоило нам припарковаться рядом с моим родительским домом. Удивление, потрясение, шок, неверие, отрицание и всё это было приправлено чуточкой презрения и брезгливости. В тот момент мне было даже смешно за ней наблюдать — Кристина была как ребенок, который наконец дорвался до заветной конфеты, а потом развернул её и понял, что та невкусная. Сомневаюсь, что нога Крис в дизайнерской туфельке когда-либо ступала по такому району, как наш — обычный частный сектор, с не самой благоустроенной территорией, старыми домиками и простыми людьми, которые всю жизнь честно трудились на местных заводах, но зачастую еле-еле сводили концы с концами. Кристине здесь было не место. Это был не её мир, а мой, но она не хотела даже опосредованно становиться частью этого мира.

Я никогда не забуду, как она бесцеремонно осадила мою мать, которая по доброте душевной при знакомстве назвала ее Крисей, но была тут же поставлена на место.

— Не надо так меня называть, — сказала она, нахмурившись. Я уже достаточно тогда изучил свою невесту, чтобы понять — она сказала так не со зла, а просто потому, была искренне изумлена такому ласковому прозвищу. Потому что привыкла к совершенно другому обращению — подобострастному, подхалимскому, да какому угодно, но не к тому, как назвала её моя мама. — Зовите меня Крис. Ну или Кристина Сергеевна… знаете, в компании моего отца все работники ко мне именно так обращаются.

Мне захотелось в тот момент ударить себя по лбу и сползти на пол от стыда, или отхлестать по щекам Кристину, чтобы она перестала нести ту чушь, что с каждым словом всё дальше отдаляла её от моих родных. Мне хотелось объяснить матери, что никакого злого умысла или высокомерия в словах её будущей невестки нет. Потому что она по натуре не была злобным человеком. Глупым, недалёким, незнающим жизнь, не умеющим выстраивать коммуникацию с людьми из других социальных слоев — это да. Но злобной Кристина не была. И, пожалуй, это один из немногих факторов, который делал нашу семейную жизнь относительно сносной.

— Кость, она не злобная, она — пустая, — заметила Лика, когда мы с ней спустя несколько лет вспоминали то знаменательное знакомство. А потом по уже устоявшейся традиции обсуждали мой брак и причины, почему я на него решился. Подростковый возраст сестры, на удивление, я всегда вспоминал с улыбкой. Я не помню каких-либо ссор и скандалов, не было со стороны Лики и подросткового бунта, но зато у нас было очень много разговоров по душам. Лика знала обо мне всё, без прикрас. Даже когда она не была согласна с моими решениями, она всё равно понимала причины, почему я так поступил. И не осуждала меня — это я знал совершенно точно. — И это хуже всего. Потому что пустой человек, как губка, впитывает то, что находится рядом с ним. Вот и она как губка. Сейчас ты с ней, и она живёт твоими интересами. А потом она увидится со своими дружками-мажорами, напитается их ценностями и бац — это уже совершенно другой человек! И что она выкинет и в какой момент вообще не понятно. Поэтому, извини, Кость, но мне она не нравится. И вряд ли я когда-нибудь проникнусь к ней тёплыми чувствами.

Как так получилось, что я оказался связан брачными узами с девушкой, с которой мы были будто бы с разных планет? За этот удивительный поворот в своей судьбе я обязан благодарить, как ни странно, моего младшего братца и отца Крис.

Прорваться на главный металлургический завод нашего города была задача со звёздочкой, даже если ты хотел получить должность простого рабочего. Дичайший отбор, включающий в себя несколько этапов собеседования и проверку службы безопасности. Но я не побоялся рискнуть. Я вообще с детства отличался умом и сообразительностью, и руки у меня росли из правильного места, и главное — я умел легко схватывать новую информацию и без проблем вливаться в любой коллектив. Уже потом, получая свою первую крупную должность, я понял, что всех моих замечательных качеств могло быть недостаточно, если бы братец стал «отжигать» и влипать в неприятности на пару лет раньше. Мою кандидатуру банально бы завернули безопасники. Но тогда звёзды сошлись для меня самым благоприятным образом.

Я довольно быстро освоился в отделе, выдвигал различные инициативы, не боялся говорить начальству, что можно усовершенствовать в рабочем процессе. Время от времени мне даже приходилось отстаивать интересы рабочих — язык у меня всегда был хорошо подвешен, поэтому на всякие переговоры обычно отправляли меня. Конечно, всё это помогло мне в довольно короткий срок завоевать авторитет. Даже те мужики, которые относились у нас к «старой гвардии», перестали смотреть на меня с ноткой снисходительности. Из наглого выскочки, который ещё недавно протирал штаны в универе, я сталсвоим. «Башковитый парень, который далеко пойдёт», так обычно говорил про меня начальник смены. Завоевывать женскую половину коллектива мне не было никакой надобности — это получалось само собой, без каких-либо усилий с моей стороны. Собственно, этот мой талант чуть меня и не погубил. Потому что, как оказалось, на последнем общезаводском корпорате я посмел посягнуть на святое — на Леночку, нашу новую кадровику. На которую уже давно пускал слюни начальник моего отдела Тарасов.

Старый хрыч так и не простил мне, что я обскакал его и уехал с корпората вместе с Ленкой. Не особо спасало положения и то, что никаких серьёзных планов на девушку у меня не было: так парочка встреч с интересным продолжением, и на этом всё. Но Тарасов своё фиаско воспринял довольно болезненно. Тот случай на корпоративе он запомнил, затаил злобу и решил ударить меня под дых в самый неподходящий момент — когда я пришёл к нему с очередным замечанием к рабочему процессу. Вопрос был критичный — те недочеты, что мы выявили вместе с начальником смены, могли привести к травмам на производстве. К очень серьёзным травмам. И поэтому мне нужно было добиться от Тарасова закрытия этого участка и срочного вызова экспертной и ремонтной бригады, чтобы как можно быстрее устранить все неполадки. Но старикан упёрся рогом и лишь презрительно усмехался мне в лицо, поглаживая свои седые усы, вальяжно развалившись в дорогом кожаном кресле.

— Знаешь, Захаров, если бы да кабы…

— Николай Семёнович!

— Сколько лет работали, всё нормально было, — скрестил он пальцы на своём жирном пузе и окинул меня тем самым снисходительным взглядом, от которого у меня каждый раз пригорало. Точно я был глупый, маленький ребенок, который требовал от умудрённого жизнью родителя очередную невозможную херню. — Хватит уже воду мутить! Что вы всполошились как бабы! Проверка полгода назад была и ничего не нашли. Ты как пришел к нам тебе вечно всё не так, и не то. Мы все стандарты и предписания соблюдаем. Как работали, так и будем работать. Ишь все какие нежные бл**ть стали! Тут тебе не Европа, Кость, и в жопу никто вам дуть не будет и роняя тапки исполнять каждое ваше грёбанное требование! И можешь своим профсоюзом меня не пугать! Ясно тебе, Захаров?!

— Вы понимаете, что там в любой момент может все нахер полететь! Там не только инвалидность можно получить, там вполне возможен летальный исход! Николай Семёнович, это подсудное дело! Это же люди в конце-то концов!! Вы что реально ничего не понимаете??! — я изо всех сил сдерживал себя, чтобы не перейти на крик. Ну вот нормально же всё объяснил, растолковал по каждому пункту, доказательства привёл. Что ему млять не так-то?!

— Галиев сказал, что всё нормально и можно работать! Значит пойдёте и будете работать!

— Вот пускай ваш Галиев встаёт там и работает, если ему вё нормально!! А не в кабинете отсиживается, как…

«Как и его тупое, трусливое начальство» — едва не сорвалось у меня с языка, но я вовремя сумел проглотить неуместное с точки зрения субординации сравнение.

— Рот закрыл! Сворачивай свой одиночный пикет и пи**уй делать то, за что мы тут тебе деньги платим! И это вовсе не сотрясание воздуха, Захаров! Свободен!!

А я как стоял на месте, так и остался стоять. И только в голове вихрем кружились картины — что может быть, если я сдамся и оставлю всё, как есть. Как любой из тех мужиков, с кем я тружусь бок о бок уже несколько лет, оказывается придавленным конструкцией весом в сотни килограмм. О том, как на самом деле хрупка человеческая жизнь в сравнении с той техникой, и с теми материалами, с которыми нам приходилось работать. Что даже если ты родился и вырос в суровом краю, если ты с юных лет занят тяжёлым трудом, даже если ты по натуре крепкий, здоровый мужик — твоя жизнь может быть переломлена одним неосторожным движением. Просто из-за того, что твой начальник в конец зажравшийся мудак. Которому гораздо важнее было поставить меня на место и наказать и за историю со смазливой девкой из отдела кадров, чем сохранить человеческую жизнь.

И в тот момент меня прорвало. Я не знаю, куда делись мои навыки дипломатии — в тот момент я о них вообще не думал. А думал я тогда исключительно матом, им же и выражал свою мысль и подкреплял каждый свой аргумент. Мы орали так, что к приемной Тарасова сбежалась половина нашего отдела. Мы орали так, что каждая наша фраза грозила перерасти в настоящий мордобой. И по законам жанра всё это шло к вполне логичному финалу — моему громкому увольнению. Вероятно даже с какой-нибудь нелицеприятной записью в трудовой книжке — я уверен, этот мстительный, старый хрен очень бы постарался мне это организовать.

Но где-то там на небе, судя по всему, на мою скромную персону имели свои более интересные планы. Потому что в один момент Тарасов резко оборвал себя на полуслове и в ужасе уставился на дверь.

Я обернулся и увидел нашего генерального. Ну да, дружба дружбой, но вряд ли Матвеев оценил в полной мере фразу моего начальника про то, как тот «вертел весь наш завод, и наше производство и рукожопых идиотов, которые на него трудятся», на всем известном месте. И что без него наша шарага давно бы развалилась… М-да, вот последнее заявление, пожалуй, было лишним. Сергей Александрович за такое точно по головке не погладит. Это даже такому «рукожопому идиоту», как я, было понятно.

Матвеева у нас на заводе одновременно и уважали, и побаивались. Мужик он был умный, хитрый и хваткий. Именно он после развала союза смог поставить завод «на рельсы», сохранив полный цикл производства, при этом не продав ни одной акции иностранным компаниям. Почему-то за это наши особенно патриотичные мужики пели Матвееву отдельные оды. А ещё я знал, что Сергей Саныч много лет дружил с Тарасовым. Семейные праздники, шашлыки, банька, охота и прочее по списку. Всё наше руководство обычно отдыхало вместе, из года в год держась особняком от остального коллектива. Поэтому тут и к гадалке не надо было ходить, чтобы догадаться, на чьей стороне в этом конфликте будет генеральный директор.

— Фамилия? — коротко спросил Сергей Александрович, кивая в мою сторону.

— Захаров.

— Через полчаса жду в своём кабинете, Захаров.