Мой невыносимый телохранитель

1 глава

Тимур распахивает дверь в мою комнату резко, входит в неё стремительно, совершенно не беспокоясь одета я или нет.

Чёрт, надо было дверь закрыть изнутри! А теперь поздно — Тимур внутри и прогнать его вряд ли получится.

— Собирайся, — рявкает, а я забираюсь на кровать и отползаю подальше. Плевать, что в кедах, в одежде прогулочной — сейчас во мне лишь протест и нежелание подчиняться.

— Не поеду я с тобой никуда. Не хочу. Не заставишь!

Всеми силами пытаюсь добавить в голос льда, но Тимур всё ближе. Большой, грозный, злой до крайности. Его скулы сжаты, челюсть каменеет — никогда его таким не видела и немножко боязно.

Кажется, я его довела окончательно.

— Элла, это приказ твоего отца. Он не обсуждается.

Каждое слово чётко отделяет от другого, в каждом властные ноты. Тимур говорит с весомыми паузами, и мне бы послушаться, потому что так правильно, только рядом с ним я сама на себя не похожа.

— Я не хочу слушать его приказы!

— Придётся.

— Тимур, я останусь с ним. А вдруг его убьют? Не хочу уезжать, хочу ему помочь чем-то.

— Ты ему поможешь, если сейчас без лишнего писка поднимешься и поедешь со мной.

Мотаю головой, меня накрывает тенью. Тимур упирается коленом в кровать, на которой я лежу. Наклоняется, а мне больше некуда отступать. Я в ловушке: за спиной стена, впереди Тимур, и вот-вот моему хрупкому детскому сопротивлению сломают хребет.

Тимур подавляет своей силой и превосходством, от которых у меня всегда мурашки по коже. Но я сопротивляюсь — не хочу быть послушной куклой.

— Элла, это не шутки, — меня обдаёт его горячим дыханием, хотя Тимур и не пытается нарушить моё личное пространство. Только всё равно нарушает: своим запахом, голосом, взглядом. — Тебе грозит опасность, смертельная опасность. Я единственный, кто может тебе помочь.

О смертельной опасности, которая мне грозит, я слышу уже несколько дней. У отца большие проблемы, и мне нельзя оставаться в этом доме, потому что в любой момент сюда может нагрянуть человек, нанятый врагами нашей семьи. Никто не знает, на что он будет способен, окажись я на его пути.

Отец боится, боюсь и я.

У меня хватает мозгов понять, насколько это всё серьёзно, но я не хочу никуда ехать именно с Тимуром. Не могу. С кем угодно другим, но не с ним. Он… мне нельзя оставаться с ним наедине. Я не смогу. Боюсь, что рано или поздно проболтаюсь о своих чувствах и тогда…

Он не любит меня. Я ему даже не нравлюсь. Наверняка кажусь ему глупой и досадной мошкой. Раздражаю — это видно даже сейчас, по хмурым бровям и тяжёлому взгляду, в котором больше усталости и нежелания со мной возиться, чем чего бы то ни было. Но он обещал отцу, что спрячет меня, пообещал помочь, потому и не плюнул на мои фокусы до сих пор.

В его взгляде нет теплоты, о которой я так мечтаю, и от осознания своей глупости хочется забиться в самый дальний угол и не высовываться.

Моя первая любовь — напрасная. Но и не любить не получается.

— Элла! — Тимур не выходит из себя, не кричит и не требует. Но в его голосе столько давления, что инстинктивно сжимаюсь. — Шутки кончились. Тебе придётся поехать со мной, — повторяет и, подхватив меня на руки, прижимает к себе.

Я не могу устоять: обвиваю его мощное тело руками и ногами. Схожу с ума от его близости, теряю самоконтроль.

Тимур — самый красивый мужчина из всех, кто мне встречался в этой жизни. Единственный и неповторимый. Сильный. Самый лучший.

— Поцелуй меня, тогда поеду, — выдаю очередную глупость.

Уверена: сейчас он рассмеётся мне в лицо. Сбросит с рук, как досадное недоразумение, обложит матюгами и просто уйдёт. Оставит одну. У отца много охраны, меня в безопасное место может отвезти любой. И пусть бы любой, не могу рядом с Тимуром быть, это унизительно. Терпеть его холодность — унизительно. Я три года терплю его игнор, больше, кажется, не выдержу.

Но он смотрит в мои глаза. Бесконечно долго, а моё тело вспыхивает огнём от его близости. Щёки пылают, жар стекает к груди, соски становятся невероятно чувствительными. Всего лишь взгляд, а у меня уже крышу срывает.

— Где ты взялась на мою голову, девочка-ромашка? — его голос грубый, хриплый. Никогда такого не слышала, не думала, что услышу. Не мечтала. Боялась мечтать. — Напросилась.

Он целует. Впивается в мой рот, проталкивает горячий язык, трахает им, владеет. Даёт понять, что в этой игре он — главный. Устанавливает границы. Я растекаюсь киселём. Стону в рот Тимура, царапаю его плечи, прижимаюсь к широкой груди крепче. На мне лишь тонкая спортивная майка и крошечные шортики, и эта одежда сейчас кажется лишней.

Ещё секундочку, пожалуйста. Ещё мгновение.

— Тимур, — выгибаюсь навстречу, а сильные руки ставят метки на моей коже.

Тимур кладёт меня на кровать, нависает сверху, такой большой и сильный. Самый любимый. Единственно любимый. Стремлюсь к нему навстречу, прогибаюсь в пояснице. Мои ноги на его талии, руки сжимают в кулаках чёрную футболку, хотят её разорвать.

— Пожалуйста, — из груди вырывается стон, жадные губы в поиске, ищут, стремятся поцеловать глубже, сильнее. Урвать ещё кусочек вдруг ожившей мечты.

А хронометр внутри отсчитывает секунды до взрыва.

— Мать его, — рыком из горла, стоном из глубины души.

Тимур теряет над собой контроль, а я плыву от его напора, растекають по кровати, расплываюсь озером под ним. Внизу живота пожар. Пламя, которое не хочется тушить. Хочется, чтобы было острее, сильнее, жёстче.

— Возьми меня… пожалуйста, трахни.

Господи, о чём я? Кто я? Лишь влюблённая дурочка, о чувствах которой правая рука моего отца даже не догадывается. Я идиотка, но я так сильно хочу, чтобы Тимур был со мной. Пусть всего лишь на пять минут, но со мной. Моим.

— Ты сумасшедшая, — горячим выдохом в мою шею. Страстью по нервам. Наждаком по коже. — Нам нельзя, ты же понимаешь это?

Его голос на редкость спокойный в этот момент, а во взгляде тёмных глаз миллионы вопросов. Но я подаюсь вперёд, трусь грудью, выгибаюсь, предлагаю себя.

2 глава

— Пристегнись, — Тимур вталкивает меня на заднее сиденье неприметной серой легковушки. Пыльной, с заляпанными номерами, совсем убогой. Но внутри чисто и даже пахнет приятно. Тимуром.

Господи, какая же я дурочка. Но на зацелованных губах улыбка, и я касаюсь их кончиками пальцев, вспоминаю вкус дыхания Тимура, а на коже всё ещё горячие метки его прикосновений.

Мне больше не хочется спорить, потому делаю, как было велено. Смотрю за окно, а Тимур останавливается возле машины, бьёт носком ботинка по покрышкам, хмурится. Он всегда такой — всё обязательно проверит, всё учтёт, обо всём подумает, ни одной мелочи не пропустит.

Щёлкает замок ремня безопасности, в груди слишком много воздуха. Дышу ртом, носом — чем угодно, лишь бы снять напряжение. Но Тимур садится на место водителя, громко хлопает дверцей, и даже не смотрит на меня. Он весь закупоренный в себе, снова похожий на робота. Мне хочется коснуться его. Погладить по плечу. Сделать хоть что-то, чтобы он перестал быть таким холодным и далёким. Но что-то останавливает меня. Возможно, внезапно проснувшаяся гордость.

Тимур заводит мотор, и машина трогается с места. За спиной остаётся наш дом. Мой дом, в котором я родилась и выросла, в котором планировала провести ещё ни один год. Там, внутри, мне дорога каждая мелочь, каждый угол хранит воспоминания, и расставаться с домом в такой ситуации — больно. От неизвестности кружится голова, от волнения за отца и его будущее страшно. По-настоящему, и я сжимаюсь внутренне в комочек, цепляюсь пальцами за обшарпанную обивку сиденья и крепко зажмуриваюсь.

— Куда мы едем, Тимур?

Мне нравится повторять вслух его имя. Если не хочет больше меня касаться, так хоть так буду ближе.

— В надёжное место.

Вот и весь ответ. Сидит, смотрит только на дорогу — ответственный. Машина мчится вперёд, рассекает рассветный туман. Тимур напряжён — никогда его таким не видела. На шее проступают жилы, на руках бугрятся мышцы, делают сильные предплечья ещё красивее.

Наслаждаться рассматриванием любимого мужчины, похоже, мой способ избавиться от стресса и тяжёлых мыслей.

— Тимур, всё очень плохо?

— Скверно.

— Папу… его убьют?

— Твой отец — крепкий орешек.

В голосе уверенность, и мне хочется верить ему. Кому, если не Тимуру, мне верить?

Дорога петляет. Тимур сворачивает то в один переулок, то в другой. Срезает расстояние, молчит. Мимо проносится родной город, но бесполезно вглядываться в знакомые места, когда перед глазами от волнения всё плывёт. Внутри салона тесно — моим длинным ногам не хватает места. Но я знаю, что так надо — главное, быть незаметными. Сейчас это самое важное.

Время детского бунта подошло к концу, пора становиться взрослой.

Сворачиваем на пригородную трассу, ещё чуть-чуть влево, после прямо и направо. Оказываемся на просёлочной дороге. Не узнаю этих мест — вокруг запустение, тишина.

— Глушь какая, надо же.

— Привыкай, принцесса.

— Это деревня, что ли?

— Самая настоящая, — хмыкает Тимур, и целое мгновение смотрит на меня искоса.

— Я не принцесса.

— А кто? Королевишна?

Это обидно.

— Ты меня совсем не знаешь! — взрываюсь. — Я не избалованная девица!

— Не избалованная, говоришь? Вот и проверим.

Мне кажется или на его губах усмешка? Словно не верит в меня. Правильно, кто я для него? Докучливое недоразумение. Папина дочка, которую он вынужден прятать, потому что игры больших мальчиков зашли слишком далеко.

Только разве целовал бы так, будь я ему совсем безразлична?

Мысли о том, что случилось в комнате, придают сил. Я берусь за ручку двери и выхожу на улицу вслед за Тимуром.

— Хорошо, что я не на каблуках, — неловко шучу и поддеваю носком комок грязи.

Тимуру не смешно, а я, чтобы скрыть неловкость, снова ковыряю придорожную грязь. Мой рыцарь подбрасывает ключи от машины на раскрытой ладони, а после размахивается, а мне остаётся, раскрыв рот от удивления, следить за их полётом в самые дальние кусты.

— Радикально.

— Пойдём, принцесса.

— Ты не собираешься мне ничего объяснять?

— Меньше знаешь, дольше проживёшь.

— Ты меня пугаешь.

— А ты не бойся.

Тимур не смотрит на меня. Уходит вперёд — вдоль незнакомой улицы, мимо чужих домов. Покосившиеся, обветшалые, они напоминают, что всему есть свой срок.

Мне приходится практически бегом догонять Тимура, но я не тороплюсь становиться с ним плечом к плечу — слишком уж нравится смотреть на его спину. Красивая линия коротко стриженого затылка, могучая шея, широкие плечи. В дорогу он оделся не в ставший уже привычным для меня строгий тёмный костюм. Сейчас на нём чёрная футболка и низко сидящие на крепкой заднице джинсы. Узкая талия и бёдра, длинные тренированные ноги — Господи, помоги мне. Он слишком красивый… а ещё умный, сосредоточенный. И холодный.

Чёрт возьми, Тимур, какой же ты холодный. Айсберг в океане, честное слово. Неужели ты теперь всегда таким будешь? Окончательно закроешься, потому что вбил себе в голову тысячу табу?

— Элла, живее, — оборачивается, смотрит на меня, нахмурив тёмные брови, а я кажусь себе нашкодившей первоклашкой, забывшей дома сменную обувь. — Каждая минута на счету.

— Ты грубиян и ледышка, — бурчу, а Тимур усмехается.

— Налево.

Вот и всё. Больше я не достойна ни единого слова. Только Элла Протасова так просто не сдаётся. Берегись, Тимур Каиров!

Мы сворачиваем в один из переулков, шествуем по другой улице. Ждановская, читаю я на первой попавшейся табличке, но это мне ровным счётом ничего не говорит. Никогда здесь не была и не думала, что побываю когда-то.

— Здесь тебя точно никто искать не будет, — поясняет Тимур, наверное, прочитав что-то на моём лице. — Безопасное место.

— Как думаешь, когда это закончится? — спрашиваю, а Тимур вместо ответа нервно поводит плечами.

Молчит.

3 глава

Даже спустя несколько минут в моих ушах стоит грохот. Надо же, псих какой! Чуть чашку на разбил. А она, между прочим, красивая, очень самому Тимуру подходящая: большая, глянцево-чёрная, без намёка на какие-то цветочки или вензельки.

— А посуду кто мыть будет? — кричу, чтоб не расплакаться. — Думаешь, рабынюшку себе нашёл?

Но в ответ стремительно растворяющийся в тишине дома звук шагов. Похоже, своим уходом Каиров дал понять, в каком месте он видел меня, приставучую муху, вместе с её любовью.

— Ну и вали. Сухарь!

И снова мой возглас остаётся без ответной реакции, а я со вздохом всё-таки мою проклятую чашку. Рассматриваю её, чистую, кручу в руках, словно на её угольных боках могут быть написаны хоть какие-то ответы.

Моргаю часто-часто, убираю чашку в сушку и упираюсь руками в край кухонного островка. Папа-папа, что же будет со всеми нами? Что ты наделал? Зачем тебе эта власть сдалась? Хорошо же жили.

Шмыгаю носом, мотаю головой и, оттолкнувшись от островка, подхожу к большому окну, за которым Тимур. Он стоит у разлапистого смотродинового куста и снова с кем-то общается по телефону. Рядом припаркована незнакомая мне иномарка — угольно-чёрная, внушительная, а Тимур, не прекращая разговора, машинально покручивает связку ключей на пальце.

Ну и катись. Уезжай и никогда больше не появляйся! И папе скажу, что сама справлюсь. Просто не буду высовываться, никуда не выйду из дома и никому не создам ни единой проблемы. Но пусть Тимура избавят от этой жуткой повинности — сторожить меня. Я же видела, как он отреагировал на папину просьбу. В его выражении лица было столько недовольства, обречённости, а в глазах — глухого раздражения…

Не нужно этого всего. Сама справлюсь. Даже если с голоду буду умирать, справлюсь.

Вспоминаю, что меня оставили без средств связи, отобрали то единственное, что сближало с внешним миром, с моей привычной жизнью. Тошно. Страшно. Словно в воду кинули и держат голову, чтобы не всплыла.

Тимур кладёт в рот сочную ягоду, а я сглатываю слюну. Чёрт, ну почему ты такой… красивый и холодный. Безразличный.

Сбрасываю с себя полотенце. Тимур всё равно не смотрит на меня — решает свои важные вопросы, — а мне становится невыносимо жарко. Душно. Тревожно. Я не для того разделась, чтобы соблазнить неприступную крепость. Просто так вышло.

Но именно в этот момент Каиров смотрит на меня. Прямо в глаза. Его рука с очередной красной ягодой замирает в воздухе, а лицо превращается в чёртову ледяную маску. Челюсти каменеют, и лишь кадык выразительно пару раз движется вверх-вниз.

Тимур просто смотрит, а мне мерещится, что его холодные пальцы снова на моей коже творят произвол.

Не знаю, откуда во мне берётся эта бесшабашность. Откуда вообще её в себе нахожу? Но я приближаюсь к стеклу, вглядываюсь в чёрные глаза, впивающиеся в мою кожу острыми иглами. Я знаю, что красивая — никогда в этом не сомневалась. А ещё у меня красивая грудь и прямо сейчас Тимур видит её.

Я целую стекло. Просто касаюсь его губами, оставляю на нём мутный след своего дыхания и губ. Жаль, мои губы не окрашены красным — был бы кадр из старого нуарного детектива: помада на стекле. Красотища! Но и так сгодится.

Подмигиваю, действуя скорее на каких-то глубинных инстинктах. Слушаю свой внутренний голос, хотя никогда раньше к нему не прислушивалась. Рядом с Тимуром все эти годы я была тише воды, ниже травы, незаметной, влюблённой. Он часто приезжал к отцу. Они решали какие-то вопросы, попутно вспоминая боевое прошлое, а я подносила им чай, и Каиров всякий раз мазал по мне пустым взглядом и молчал. Лишь однажды нам удалось поговорить, и именно в тот момент поняла, что пропала окончательно и бесповоротно.

Но мне уже двадцать один, и несмотря на все увещевания разума и здравого смысла, сейчас я хочу быть женщиной для него. Желанной. Самой нужной. Любимой.

Глупости? Возможно. Но спустя столько лет я так и не представила никого рядом. Не смогла. Не сумела. Какое-то безумие. “Ты же не тряпка, Элла, не размазня”, — шепчет раз за разом подсознание, но в эру победившего феминизма разве так плохо показать мужчине, без которого не хочется жить, что он тебе нравится?

Я подаюсь назад, когда Тимур с каким-то остервенением запихивает телефон в карман брюк. Смотрит на меня, облизывает губы. Делает шаг вперёд, ещё один, но вдруг зажмуривается и снова достаёт мобильный.

Хмурится, растирает подбородок пальцами и, приняв звонок, слушает невидимого абонента и идёт к дому.

Отворачиваюсь от окна. Несусь в ту комнату, которая вдруг стала моей. Разве это не злая ирония, если в дом мужчины, которым брежу, я вошла не хозяйкой, а жалкой временной приживалкой? Только лишь потому, что его дом — всего-навсего самый безопасный вариант. Унылость какая-то.

Комната оказывается просторной, светлой и очень чистой. Не занюханный чулан, не комнатёнка под лестницей. Почти то же самое, к чему я привыкла в родном доме. Разве что балдахин не струится бежевой нежностью с потолка.

Осматриваюсь и натыкаюсь взглядом на старомодный шифоньер, одна дверца которого "украшена" зеркалом.  Точно такой же был в доме моей бабули, и ностальгия щиплет кончик носа.

Тоскливо.

Господи, как же мне тоскливо.

Распахиваю "зеркальную" дверцу и к своему удивлению вижу с десяток плечиков, на которых развешаны джинсы, футболки, платья. Новые вещи, многие всё ещё с этикетками. Папа… с самого детства он привозил мне из любых командировок кучу платьев, каких-то бантиков, заколочек. Бывало попросит глаза закрыть, и пока я, мелкая, считала изо всех сил до десяти, стараясь не сбиться, он шуршал пакетом, доставая оттуда какую-то безделушку.

Мне никогда столько много не нужно было, но папу не переубедить. Вот и сейчас он словно извиняется за всё привычным для себя способом.

А ещё на столике стоит новенький ноутбук, только мне бы мой. Там столько для меня важного, но у папы, похоже, своё мнение. Впрочем, как всегда.

4 глава

Тимур тяжёлый, что тот медведь лесной, придавливает меня к полу всего на несколько мгновений, а у меня уже все рёбра трещат.

— Что это? Тимур, что происходит? Нас убивают?

— Быстро в свою комнату! — рычит на ухо и легко вскакивает на ноги. Собранный и деловой, только глаза горят дико. — Если не будешь под ногами путаться, может, и не убьют.

Я не собираюсь спорить, Тимуру виднее, только коленки почему-то очень дрожат. И голос, когда умоляю Тимура быть осторожнее.

Не оставляя мне времени, хватает за плечи, распахивает дверь и заталкивает в комнату. Буквально запихивает, и я чуть было не падаю на спину. Но сейчас не время для нежности.

В замке проворачивается ключ: Тимур запирает меня внутри, чтобы действительно не путалась под ногами, и только в этот момент даю волю страху: оседаю на пол и сжимаюсь в тугой комок, обхватив руками колени.

Сердце бьётся о рёбра, стучит в ушах, вибрирует в кончиках пальцев. Сжимаю и разжимаю кулаки, встаю, меряю шагами комнату, жду.

Губы искусаны до крови, но странные звуки больше не повторяются. Проходит минута, две, пять, десять, полчаса, но Каиров так и не появляется, а я не знаю, что мне делать. Ужасно страшно. Несколько раз дёргаю ручку, в бессилии бью пятками по двери, но она заперта надёжно.

Просто сидеть тут и ждать? Выбраться через окно, несмотря на второй этаж, схватить что-то потяжелее и ринуться на помощь? Накостылять врагам по голове новеньким ноутбуком, а после связать платьями и блузками? Или впрыгнуть в гущу событий голой и принять огонь на себя?

Куча вариантов, только ни один из них, уверена, делу не поможет. Телефона у меня нет, ноут не подключен к интернету, потому даже если нас тут обоих перережут, на помощь позвать не смогу.

Нет, нужно что-то делать. Нельзя так просто сидеть в засаде и надеяться, что опасность пройдёт стороной.

Решаюсь. На окнах к моему счастью нет решёток, и я успела уже за время своих метаний туда-сюда, прикинуть, как можно легко добраться до земли. Я десять лет гимнастикой занималась и вообще девочка спортивная, справлюсь.

Просто посмотрю, узнаю, всё ли с Тимуром в порядке. Меня убивает эта тишина и неизвестность. В шифоньере внизу выставлено несколько пар удобной летней обуви: голубые мокасины, белые кроссовки и светлые балетки с золотистым бантиком. Ох, папа-папа. Лучше бы тебя не только мой гардероб так сильно волновал.

Морщусь, когда растёртых пяток касаются задники мокасин, но это можно перетерпеть — всё можно перетерпеть, кроме неизвестности и мыслей, что с Тимуром могло что-то случиться.

Нет-нет, об этом думать я не буду! Ни в коем случае!

Подхожу к подоконнику, распахиваю окно, и комната тут же наполняется ароматами яблоневого цвета. Смотрю вниз, в последний раз рассчитываю траекторию будущей вылазки: сначала на выступ, потом вправо к пожарной лестнице и вниз. Ничего сложного, справлюсь.

Не хочу сидеть в стороне, если Тимуру грозит опасность. От одной этой мысли комок к горлу подступает. Любовь — она же не только на словах, не во вздохах под луной. Она в поступках.

Но только я собираюсь осуществить свой дерзкий план, дверь распахивается. От неожиданности чуть было не вываливаюсь за окно, но вовремя хватаюсь за край подоконника.

Каиров почему-то без футболки, и я напряжённо сглатываю. Стоит в дверях и смотрит удивлённо. С мокрыми волосами и в низко сидящих на бёдрах джинсах кажется мне совсем непривычным. Я-то и без костюма его только сегодня впервые за три года увидела, а с голым торсом он вообще ни разу пред мои очи заявился!

У него мокрые не только волосы, но и плечи, а тугая капля воды стекает вниз по тренированному торсу, путается в тонкой дорожке тёмных волос, теряется ниже пупка. Помоги мне, Вселенная.

Джинсы, кстати, мокрые тоже, словно Тимура пытались в бассейне утопить.

— Ты живой, — выдыхаю едва слышно, а горло перехватывает спазм облегчения. — Живой!

Ликую, а слёзы брызжут из глаз, что у того гротескного клоуна. Стекают по лицу, я всхлипываю, но это от радости. Не хочу себя сдерживать, не буду. Не в этой ситуации, когда от моих нервных клеток едва ли половина осталась.

Подбегаю к Тимуру, обхватываю его плечи, ощупываю. Проверяю, на самом ли деле это он, всё ли с ним хорошо. Вдруг он кровь смывал? Что если его ранили? Но нет, Каиров целый и невредимый, только уставший какой-то.

— Я от радости плачу, слышишь?! Я не плакса, я просто счастливая.

Тимур зачёсывает мокрые волосы назад, а они сейчас кажутся чёрными до синевы. Делаю шаг назад, смутившись своего порыва, 

— Трубу в подвале рвануло,  — сообщает, а я всхлипываю. — Ты зачем на окно полезла?

— Не могла сидеть взаперти.

— В следующий раз, значит, свяжу тебя.

— Не надо следующих разов. Я этот еле пережила!

— Еле пережила она, — усмехается. — Вот как знал, что нет времени переодеваться. Так бы и выпала в окно, а мне потом перед Сергеем отвечать.

Кажется, ещё немного, и я начну глухо ненавидеть своего отца.

— Никуда бы я не выпала! — взрываюсь возмущением. — Я всё продумала, там выступ удобный и до лестницы рукой подать. Ты не веришь в меня, а я бы справилась.

Запал ругаться быстро тухнет, а радости от того, что с Тимуром всё хорошо, слишком много. Хочется прыгать на месте и хлопать в ладоши, но я не буду этого делать. Прыгающую на месте девицу с мультяшкой на груди вряд ли можно воспринимать всерьёз.

— Ты мокрый, — замечаю, а Тимур снова усмехается.

— Там весь подвал к чёрту затопило, а вентиль старый, едва перекрыть получилось. Но ты меня удивила… правда бы полезла? Из окна?

— Да, Тимур Русланович. Потому что… я испугалась. А когда боюсь, не могу бездействовать. Тогда начну переживать и плакать, а плакать я не люблю.

— Тебе бы всё равно ничего не угрожало. Я бы защитил.

— Думаешь, я за себя боялась? Господи, какой же ты непробиваемый сухарь! Слепой, глухой.

5 глава

— Сергей точно меня грохнет. За яйца подвесит.

Низкий голос тягучим сиропом обволакивает. Тимур не торопится меня касаться, но он так близко, что каждой клеткой кожи чувствую его. Искры между нами, искры во мне, они в воздухе, а в душе ураган.

— Мы ему не скажем, — заявляю и зачем-то глажу деревянный подоконник.

— Дрянная девчонка, — хрипло смеётся. — Разве можно отца обманывать?

— И вообще, — шепчу и оборачиваюсь к Тимуру лицом. — Папе кажется, что я ребёнок и меня нужно охранять. Но мне уже двадцать один!

— Но тебя действительно нужно охранять. От меня в том числе.

Взгляд его чёрных глаз проникает в мою суть. Затуманенный, подчёркнутый дымкой вязкий, а на шее трепещет жилка. Я хочу коснуться её и не могу себе отказать. Всего лишь дотронуться, просто почувствовать бушующее внутри Тимура пламя, которое ему всё сложнее сдерживать.

Пальцы находят пульс, ловят его, удерживают. Кажется, ещё немного и сердце Тимура выпрыгнет из груди. Я высокая, но чтобы дотянуться до губ Каирова мне приходится встать на носочки.

— Я просто тебя люблю, понимаешь? — говорю в сомкнутые губы и осторожно кладу руку на его сердце, что порывисто бьётся под натянутой смуглой кожей. — Мне ничего не нужно от тебя, у меня и так всего слишко много. Просто будь счастлив. Но если ты сейчас мне скажешь, что без меня будешь счастливее и ничего ко мне не чувствуешь, то я приму. Услышу и приму.

Влажная ткань его брюк касается моих голых ног, и я оказываюсь прижатой к подоконнику. Руки по разные стороны от моих бёдер, Тимур так близко. Облизывает медленно нижнюю губу, и если бы я что-то во всём этом понимала, то назвала бы это действие порочным. Но сейчас мне не до подбора терминов, потому что его рот в миллиметре от моего. Я чувствую жар его дыхания, ощущаю мятный аромат с тонкой ноткой шоколада.

Замираю. Жду его дальнейших действий, и вижу лишь взгляд напротив, а в нём сокрушающий голод. Так не смотрят на женщин, которые безразличны!

— Я три года ходил к твоему отцу, и каждый раз думал: да плевать на всё, мне нужна она. Смешная, добрая. Думающая, что я не замечаю все эти взгляды и румянец на щеках. А потом вспоминал ту мину, от которой меня спас Сергей, и уходил. Но сейчас…

— Что сейчас? — сглатываю, моргаю, пытаясь отогнать туман, стоящий плотной пеленой перед глазами.

— Сейчас я думаю, что давно искупил все свои долги.

— Папа назовёт тебя мудаком.

— Меня и похуже называли.

Я не успеваю ничего ответить, а горячие губы ловят мои. Тимур неистовый в своей жажде, и я теряюсь на мгновение, но почти сразу отвечаю на поцелуй, и из груди Каирова вырывается стон. Контраст горячей кожи и влажной ткани джинсов рождает миллион дополнительных ощущений и каждое из них на грани сладкой боли.

Мои ноги разведены в стороны, Тимур устраивается между ними, и с силой сжимает мои бёдра. Платье задирается, на коже под прикосновениями горячие колючие мурашки.

Целует напористо, как тогда в комнате, берёт власть в свои руки, а я цепляюсь за его плечи, льну к широкой обнажённой груди, твёрдой и тренированной.

Не прекращая поцелуя, Тимур поддевает меня под коленями и толкается вперёд — внушительным уплотнением под ширинкой в горячее лоно.

— Без белья, чёрт, — удивлённо как-то, а я и забыла, что впопыхах надела лишь платье. Совсем забыла о трусиках, и теперь в глазах Тимура не только голод, но и борьба.

— Без белья, — снова тянусь к его губам, но он слегка отстраняется. Взгляд проясняется, и мне снова кажется, что он возьмёт своё возбуждение под контроль, как тогда в комнате.

— Ты же девственница, — это не вопрос, это факт.

Краснею.

— Я да, я не могла ни с кем другим, не хотела. Только с тобой.

— Дурочка, — как-то ласково улыбается и трётся носом о выемку над ключицей. Слизывает мой вкус, а его безумно красивые пальцы мягко поглаживают тонкую кожу под дрожащими коленями. — Тогда меняем план.

Я не знаю, какой был у него план, но он закидывает мою правую ногу себе на плечо, заставляет податься немного назад. Окно всё ещё распахнуто, но я доверяю Тимуру — он не отпустит.

— Упрись руками, — приказывает хрипло, и я вижу каких трудов ему стоит вообще генерировать слова сейчас.

Подчиняюсь, не в силах отвести взгляда от его красивого лица. Сейчас Тимур особенный — без ледяной маски, без желания оттолкнуть.

Моё платье комком на талии, а соски такие возбуждённые, что трение даже о тонкую ткань причиняет дискомфорт. Но Тимур не торопится меня от него освобождать — не тогда, когда смотрит, словно завороженный, туда, куда не смотрел ни единый мужчина до него. И не посмотрит, не позволю.

Одной рукой он гладит мою ногу, я же, кажется, научилась дышать кожей, потому что лёгкие точно отказали, а когда касается кончиками пальцев пульсирующего лона, вовсе задыхаюсь.

— Горячая, влажная… — бормочет, сильнее надавливая.

Я читала любовные романы, смотрела кое-какие фильмы для взрослых, у моих подружек яркая и насыщенная личная жизнь, и эротические сны тоже видела. Господи, я даже в ду́ше себя трогала, представляя перед собой Тимура. Но я не думала, что всё это может быть настолько острым. Что бывает настолько хорошо.

— Расслабься, Элла, — просит сдавленно, и я вижу, как краснеет его шея, словно он тяжеленную штангу поднимает. — Да, вот так.

Я инстинктивно подаюсь вперёд — совсем немножечко, но этого хватает, чтобы палец Тимура прошёлся по какой-то совсем мне незнакомой точке. Судорога опоясывает, кисти рук болят от напряжения, но мне убийственно мало. Тимур поднимает глаза, а в  них огненные вихри. Закусывает нижнюю губу, между бровей складка, и он, не прекращая ласкать меня, снова целует.

Ярость поцелуя и нежность касаний, после ощущения меняются, и вот уже его губы ласкают меня, а пальцы вытворяют что-то совсем неимоверное. Дикое и распутное.

Всхлипываю, когда от напряжения окончательно сносит крышу. Жмурюсь, царапаю плечи, двигаюсь порывисто, жадно. Выгибаюсь, ломаюсь на части, забыв обо всём на свете. Внизу живота пульсирует, мышцы влагалища сжимаются вокруг кончиков пальцев, неистово вбираю в себя каждую каплю удовольствия.

6 глава

Я натягиваю до подбородка тонкую простыню, пахнущую морем. Жмурюсь, шевелю пальцами на ногах, прислушиваюсь к своим ощущениям. Хорошо всё-таки. Действительно хорошо. Но душу царапает мысль, что Тимур не вернётся. Да, он ушёл принять душ после своих сантехнических подвигов, после того, что случилось между нами. Да, ему это было необходимо, но… вдруг наваждение схлынуло и он сейчас поймёт, что лучше всего будет уехать? Прислать вместо себя кого-то и больше никогда-никогда в моей жизни не появляться?

Поднимаюсь резко, но с кровати не встаю. Сижу голая, обмотанная простынёй, и жду. Нет, Тимур не такой. Он же… он же сам этого захотел. Зачем отступать?

Его слова, сказанные совсем недавно, растекаются тёплыми волнами во мне. Он ходил ради меня! Не только ради папы! Господи, это же правда? Я не верю, что Каиров решил обмануть меня. Он не умеет врать — об этом даже папа часто повторяет, восхищается этим качеством в Тимуре.

Вдруг слышатся шаги. Я напрягаюсь всем телом, ерошу волосы, чтобы казаться ещё красивее, и не знаю, что мне делать. Но в образовавшемся дверном проёме показывается Тимур в обмотанном вокруг бёдер голубом полотенце, и мои губы расплываются в улыбке.

— Не одной тебе меня провоцировать, — криво усмехается и кладёт руку на дверной косяк.

— Тебе идёт, — чувствую, как краснею. Прикладываю руки к пылающим щекам, простыня сползает до талии, и я вижу проходящую по лицу Тимура тень.

— Встань, — приказывает, и я снова не могу ослушаться. Тяну за собой простыню, внезапно вспомнив о скромности, но Тимур качает головой. — Нет, выкинь тряпку.

Оставляю простыню на кровати, остаюсь абсолютно голой. Я разделась, когда ушёл Тимур, а сейчас жалею, что не надела хотя бы бельё. “В женщине должна быть тайна и загадка, а полуобнажённость лучше полной наготы”, — вспоминаю один из миллиона советов с сайтов “для настоящих роковых красоток”.

— Через окно плохо было видно? — нахожу в себе силы кокетничать, даже смотрю на Тимура сквозь ресницы и зачем-то облизываю губы.

— Мутновато было, — короткий смешок слетает с его губ. Тимур кладёт руку себе на талию чуть повыше каймы полотенца, а я глотаю вздох восхищения.

Всё-таки он очень красивый.

Мы стоим в нескольких метрах друг от друга, и воздух вокруг наэлектризован и пахнет озоном. Мурашки разбегаются по телу, я провожу рукой по предплечью, а Тимур делает шаг ко мне.

Мне не хватает кислорода, и хочется скорее оказаться ближе. Плевать, я не хочу и не могу сдерживать своих порывов. Потом буду о них жалеть, но сейчас я в три шага оказываюсь напротив. Кладу руки на широкую грудь, смахиваю влажные капли с плеч, зарываюсь пальцами во влажные волосы, забываю напрочь о стыде и скромности.

— Я могу сделать тебе больно. И сделаю.

Не успеваю понять: о душевных он муках или о процессе лишения девственности, как меня уже затягивает в водоворот поцелуя. Прикосновения стекают вниз по позвоночнику, к талии, ягодицам. Пальцы замирают на мгновение, чтобы в следующее сжать с силой. Будто бы Тимур хочет показать: вот, Элла, смотри, каким жестоким я могу быть, одумайся, дурочка. Но я льну ближе, потому что больше не могу сдерживаться. Не хочу останавливаться.

Я сама этого хочу! Слышишь, Тимур? Сама. И я ни о чём не пожалею.

Я глажу его спину, царапаю кожу, но так и не могу решиться сорвать с него полотенце — это кажется чем-то всё ещё очень запретным. Действую на инстинктах, а Тимур хрипло смеётся в мои губы.

— Не бойся, Элла. Там нет ничего страшного.

— Разрешаешь?

Тимур толкается бёдрами в мою сторону, а я всё-таки срываю с него это несчастное полотенце, и чувствую его обнажённый орган, упирающийся в мой живот. Всё, последние покровы сброшены и вот-вот случится то, что изменит мою жизнь, разделит на “до” и “после”.

Маленькая трусиха внутри меня сжимается в комок. Я боюсь, что такая неопытная только насмешу взрослого Тимура.

Мы разрываем поцелуй, и я упираюсь пылающим лбом в ключицу Тимура. Сквозь ресницы смотрю на член, ох, внушительный такой член. Сглатываю вязкую слюну и делаю то, чего от себя никогда не ожидала: касаюсь тёмной глянцевой головки.

— Чёрт, — сквозь сцепленные губы. — Проведи рукой вниз.

Господи, какой он горячий, большой. Под пальцами бугрятся вены, я ласкаю пальцами плоть, а Тимур подталкивает меня к кровати. Ощущаю, как сильно вздымается и опадает его грудь от тяжёлого дыхания. Он на пределе, и его эрекция тому подтверждение.

Я падаю на спину, Тимур следует за мной. Одной рукой упирается в кровать рядом с моей головой, удерживает вес своего тела, а второй убирает волосы с моего лица.

— Красивая, очень красивая, — бормочет, миллиметр за миллиметром исследуя взглядом, пальцами моё лицо.

Обхватываю ногами его талию. Пятками в упругие, словно железные, ягодицы. Тимур хрипло смеётся и кусает моё плечо. Серией острых поцелуев прокладывает себе путь к груди, а жадный взгляд ни на секунду не отпускает меня. Прямо в душу заглядывает!

Господи, я романтическая дурочка и наверняка придаю огромное значение всему происходящему, но я верю, что это нечто большее, чем просто секс.

Выгибаюсь в пояснице, когда Тимур обхватывает губами острый сосок, прикусывает его, обводит по кругу языком, играется с ним и ласкает. Вторую грудь устраивает в своей ладони, сминает, и я вспоминаю ту дурацкую избитую поговорку об идеальном размере, который обязан помещаться в руке мужчины.

Моя помещается, надо же.

На теле не остаётся ни одного не зацелованного сантиметра, и я чувствую, как между ног становится слишком горячо и влажно. От стонов саднит горло, а Тимур снова нависает сверху и низким голосом сообщает:

— Просто не думай ни о чём, хорошо? Доверься мне.

И упирается головкой в разгорячённое всеми его предыдущими манипуляциями лоно. Я смотрю в глаза Тимура, киваю часто-часто и чуть-чуть ёрзаю, от чего по лицу Каирова снова проходится тень.