С борта нас вели отдельным коридором, сгрудили в накопителе, шустрые сотрудники кинулись измерять температуру бесконтактными градусниками. По окончании процедуры, поочередно запустили в зал прилета, отгороженный от общего временными сооружениями. Вышел представитель здравоохранения, пустился в нудный инструктаж. Суть сводилась к одному: каждый вернувшийся должен соблюдать строгий карантин. Вынужденные меры, которые со всей ответственностью надлежало исполнить. Следом он перечислил симптомы, почувствовав хоть один из них, следовало позвонить по номерам, указанным в СМС.
Усталый, я слушал вполуха, вычленяя лишь суть. Сказывалась нервозность последних дней, суета, погоня за возможностью попасть на этот рейс. Борт, вывозивший граждан России из Штатов, был последний, следующий неизвестно будет ли до окончания пандемии. Важно было попасть в него кровь из носа.
Встретил меня Саша, водитель отца, в дурацкой маске, обработавший кисти после рукопожатия. И на мои ладони сбрызнул. Я принюхался – спирт и отдушка. Всеобщее помешательство. Думал здесь с этим попроще, цифры гораздо скромнее, ан, нет, и тут уже захватило. Что ж, тоже верно, похвальная предосторожность.
— Как всё прошло? — незамысловато спросил я уже в машине, имея ввиду похороны отца. Саша понял мой вопрос правильно и не поворачивая головы, чтобы не отвлекаться от дороги, ответил:
— Без лишней помпезности, ненужных людей, собрались только самые близкие, карантин. Не беспокойтесь, Аглая Константиновна сделала всё возможное, для того чтобы проститься достойно.
Ох, уж эта Аглая Константиновна! Организовала она… Наконец-то не примерила, а смогла нацепить образ вдовы. Саша ещё так уважительно её величает. Тоже пелена перед глазами, как у отца? Чем она их только охмурила, зараза... Зачем только спросил, узнал бы позже у Веры.
Может и не следовало лететь? С отцом проститься я не успел, да и всё равно ему сейчас, а мне наблюдай эту дрянь двадцать четыре на семь. Ещё и карантин, мать его, вернуться в ближайшее время не светит. И не понятно, когда вовсе смогу. Нет. Конечно же, нет, разумеется, всё правильно: он мой отец, я должен, должен был лететь. Невзирая на все наши конфликты, споры. Невзирая на долбанную Аглаю Константиновну!
Ладно, хотя бы удовольствие ей наслаждаться сладкой жизнью обломаю.
Помните картину «Неравный брак»? Ту кроткую девушку с опущенными в пол очами? Сейчас они иные, эти девицы. В современном мире они счастливы и довольны – погоня за кошельком закончилась триумфом. И не расчетливые родичи решили их судьбу, сами. А жалкое старичьё гоняющиеся за упругой загорелой задницей? Сначала они с ними просто спали, тайно от жен, затем они стали на них жениться. Повально. Охрана, дорогая машина, какого-то хрена стоящие, как приличных размеров остров, часы – блядь, это просто часы! – и молодая жена. Длинноногая тёлка, с рабочим ртом в половину лица, выгуливающая часть состояния на ушах и шее. Один из обязательных аксессуаров. Политики, продюсеры, режиссеры. Партнеры по бизнесу, друзья отца… Я потешался над ними до определенных пор. Пока к этим рядам не примкнул отец.
Кто бы мог подумать, что мой отец женится на старости лет. Кто бы мог подумать, что он женится на девице, годящейся ему в дочери! Да, что греха таить, с такой разницей в годах её смело можно записывать во внучки. Разумеется, я не возражал бы женись он на достойной, милой леди, но… подходящей ему по возрасту!
В холле вместо Веры встретила чужая, незнакомая тетка. Серый костюм, застегнутый наглухо, и такие же глаза – по-деловому холодные. Подчеркнуто-вежливое приветствие по имени-отчеству и дежурное «как долетели?».
«— А тебе не срать ли, дамочка?!» — мысленно обращаюсь к ней, оставляю чемодан в холле и иду в гостиную.
Она уже здесь. Поднялась с дивана, смотрит в глаза. В черном, конечно же, платье, сидящем идеально по фигуре. Что ж, роль молодой вдовы, вам к лицу. Отлично за старания.
Выжидает. Я мужчина, я должен приветствовать первым. Мнит себя охренеть какой культурной. А вот хрен тебе.
— Где Вера?
— И тебе доброе утро, Ярик, — невозмутимо приветствует она. Ярик! Сука, так меня лишь отец звал, да Вера. Едва уловимым жестом указывает на дамочку: — Это Елена Дмитриевна, мой помощник. А Вера у себя в квартире. Если ты забыл, то ей шестьдесят восемь, пора бы и отдохнуть.
— Вера работала у нас всю мою сознательную жизнь. Она часть… часть этого дома. Я бы хотел сказать семьи, но никакой семьи здесь давно нет. В любом случае, не тебе её увольнять!
Видеть не могу эту холеную рожу. Не успела остаться одна, как избавилась от Веры. В несколько шагов достигаю лестницы, поднимаюсь до середины.
— Вера очень тяжело пережила уход Николая Владимировича, – останавливает меня её голос. Уставилась на меня снизу-вверх, ни секунды конфуза – скала. Наглая скала, глыба. И то верно, чего предо мной комедию ломать, я же не «папик». Смотрит не мигая, и добавляет: — Ей нужно думать в первую очередь о себе, у неё подорвано здоровье.
— Зато у тебя, смотрю, всё в порядке!
Остаток ступеней преодолел через одну. Душ и спать, иначе взорвусь. Автоматом бросаю взгляд на часы, отмечая, в Нью-Йорке три ночи, то-то ломает.
Спальня готова к моему приезду. Ничего на первый взгляд не изменилось, лишь новое покрывало на кровати. Халатов в шкафу два, полотенец куча, всё свежее, благоухает. Вещи, какие оставил, и те перестираны. Чемодан заберу из холла позже, найдется что накинуть. Заглянул в ванную – сменили кафель. Цвет нейтральный, спокойный, похоже, боялись не угадать. Развернулся, взгляд зацепился за входную дверь – мишень так и висит. Её фотография тоже. Лицо усыпано следами от дротиков, один висит в зрачке правого глаза, точно по центру.
Дартс у меня болтался с подростковых времен, а фотографию, не стану врать, взрослым пришпандорил, Аглая только-только появилась в нашем доме. Сколько мне тогда было, двадцать два? Так выходит. Маялся же дурью, идиот. А эта сука циничная специально не сняла. Уверен, отец порывался не единожды, всегда её защищал, та хваталась за руки, уводя его, и вопила какую-нибудь чушь про личное пространство, про необходимость выплеснуть негатив, а другой рукой дротик себе же в глаз определяла, чтобы трагичнее смотрелось. Тварь двуличная. Снять, не фиг радовать!
До вечера Ярослав не выходил, торчал у себя, что меня очень даже устраивало. Напрягал меня этот... парень. Минуло два года, как мы не виделись, а градус его ненависти ко мне, похоже, возрос. Предчувствие, что грядут испытания только усилилось. Глупо было надеяться, что будет как-то иначе. Я почувствовала себя в доме чужой, несмотря на три с половиной года жизни за его стенами. Да и как по-другому, если тебе на это даже не намекают, а заявляют почти открытым текстом. Но я напоминала себе о своих правах и призывала собраться, не раскисать.
Невзлюбил он меня с первого дня, с первой минуты даже, стоило нам встретиться впервые. Николай, мой почивший супруг, никоим образом не подготовил сына к моему появлению. Расписывались мы скромно, без помпы и без гостей, я настояла на этом, а вечером он нас представил друг другу. Мы никогда не подружимся, подумала я в тот момент, и оказалась права.
Спустя полчаса отец и сын скандалили в кабинете первого этажа, я бесцеремонно подслушивала в библиотеке. Стены в доме достаточно изолированы, но вышеназванные комнаты имели между собой общую дверь и индивидуальные из холла. Этой особенностью и воспользовалась. В библиотеке мне даже не требовалось напрягать слух, орали они будь здоров.
— Да у меня однокурсницы старше, чем она! — возмущался сынок.
— Она старше тебя на четыре года, — заметил на это Николай.
— Ого! Целых четыре года! — язвил Ярослав. — Тогда, конечно, папа, это полностью меняет дело!
— Не понимаю, чего ты так взъелся?
— Да ты ослеп?! Ты разве не видишь, эта девка обычная охотница за деньгами?
— Мы составили брачный договор, Аглая с легкостью подписала бумаги, — аргументировал отец и с нажимом добавил: — И не называй её девкой, Ярослав.
— Как хочу, так и буду называть. Может, мне ещё мамочкой её звать прикажешь?!
— Ярик! — крикнул Николай, следом хлопнула дверь кабинета.
Конфликты периодически разгорались между ними. Хотя кого я обманываю, «периодически» в данном случае не совсем уместно, гораздо точнее «с завидной регулярностью». Вскоре из дома Ярослав съехал на съемные апартаменты, а закончив университет и вовсе улетел в Штаты. Николай всё ждал, когда сын «перебесится» — не дождался.
Спустился он только вечером. Саша, перед уходом, поднял чемодан в его спальню, сообщив ему время ужина, по моему поручению.
Подавала Люба, накрыв Ярославу напротив меня, а выставив основное блюдо, скрылась в недрах кухни. Выражение лица у наследника недовольное, похоже, что-то не нравится. Догадаться не трудно, не устраивает явно не рыба — факт моего присутствия.
Не то чтобы во мне созрела нужда поболтать, просто показалось глупым и скучным сидеть вот так, молча.
— Я не разрушала брак твоего отца, не отнимала у тебя мать, — вполне дружелюбно перечислила я. — И в целом не причинила тебе никакого вреда. Так объясни мне, за что ты меня так ненавидишь?
— Ты отняла отца. Этого больше чем достаточно.
— Неправда, я всего лишь вышла за него замуж.
— И тут неправда. Ты вышла замуж за его деньги.
— Ты ошибаешься, — спокойно ответила я, не пытаясь ни в чем убедить. Так и вышло, он ухмыльнулся и сказал:
— Я тебе не верю.
— Как тебе будет удобно.
Он только фыркнул на это. Взгляд «не намекает», «вопит» – ни секунды не верю.
— Место отца ты, так понимаю, заняла намеренно?
— Если для тебя это так важно, с завтрашнего дня на этом месте будешь сидеть ты, — вежливо предложила я и добавила: — Это всего лишь стул.
— Переживу, — кинул он салфетку рядом с приборами и поднялся.
— Спасибо за компанию, — не удержалась я. Он уже был на выходе из столовой, замер на мгновение, будто получил тычок в спину, но реагировать посчитал лишним.
Утро выдалось влажным и хмурым. Сидя за кофейным столиком в гостиной, я прекрасно видела, как Ярослав выгнал из подвала свой «Порше», тот пару раз нетерпеливо рыкнул и скрылся за каменным ограждением. Что ж, и мне пора.
В холле бросила на себя взгляд в зеркало и пришла к выводу: костюм ничего, а шляпа таки идиотская. Следовало повязать черный платок и не выделываться. Сунула сумку под мышку и вышла, Саша тут же подогнал машину, я ещё не успела спуститься. Шустрик. Натренировался с Николаем Владимировичем. Саша мне импонировал. Спрашивают – отвечал, не спрашивают помалкивал в тряпочку. Исполнительный, серьезный, из тех, кто не позволит скабрёзную шуточку за спиной, гляди, мол, какая задница чешет.
Мы некоторое время молчали, Саша сосредоточенно рулил, я поглядывала в окно. Обычно я отличаюсь большим терпением, но тут подумала, ничего страшного, если спрошу.
— Саша, вы случайно не в курсе куда отправился Ярослав Николаевич?
— Полагаю туда же, куда и мы, — ответил он. — Я ему объяснил, что скоро едем, но он не захотел. Спросил у меня ряд, номер и умчался. Найдет, сказал.
Я попросила ехать медленнее. Саша просьбе внял, к тому же, по пути мы заехали в цветочный, так что, когда мы прибыли на кладбище, Ярослав попался нам навстречу. Надвинутые на глаза темные очки не помешали ему разглядеть нас заранее, он свернул в параллельный ряд, а за ним в ещё один и вскоре скрылся. Шанс о непроизвольности ситуации нулевой, избегает умышленно. Я и сама намеренно долго выбирала цветы.
У могилы провели не более пятнадцати минут. Саша, отпустив голову, хмуро поглядывал под ноги, замерев в привычной мужчинам позе «футболиста», я заменила цветы, собрала самые увядшие в пакет и вручила тот водителю. Выкинет на обратном пути в контейнер. Когда мы вновь оказались в машине, а Саша тронулся, я спросила:
— Положим, мы с вами договорились куда-либо ехать, но Ярослав Николаевич об этом не знал и тоже попросил вас отвезти его, как вы поступите?
— Ну… — протянул он. Явно не ожидая такого вопроса и сейчас гадал что ответить. — Если ваши планы случайно совпадут, то мне повезет. А если нет, то… — замялся Саша.
Молодая вдова сновала в том же черном платье, в котором «встречала» меня, видимо не позаботилась о нарядах заранее, и раздавала поручения своей помощнице. Мероприятие организовывали в гостиной. В другое время зачитали бы в кабинете, но блюли дистанцию. Меня даже устраивала подобная необходимость. Прекрасная возможность избежать лживых объятий, приветственных поцелуев и прочей ерунды. Я занял кресло у панорамного окна, в самом углу, и наблюдал за происходящим. Народ прибывал. Действовали все, как один: вроде бы спешили принять друг друга в объятия, либо обменяться рукопожатием, ахали, вспоминая – карантин! – извинительно улыбались и отступали. Мне и вовсе кивали, либо махали ручкой издалека. «Он из Америки, к нему не подходи».
Первой, конечно же, заявилась сестра отца. Тетка Валентина всегда считала, что братец недостаточно делится с ней честно нажитым, видимо отец ей кое-что отвалил, раз её пригласили. Сопровождала тетушку моя кузина Ольга, отчаявшаяся выйти замуж. Она ломанулась ко мне прямой наводкой, но тетка ткнула её локтем в бок, той ничего не оставалось, как изобразить на лице подобие улыбки. Я деликатно кивнул и тоже улыбнулся.
Сережа, племянник мамы, тридцатилетний тунеядец и игроман, личный врач отца, давно примкнувший к рядам приятелей, Алексей Васильевич, фамилию запамятовал. За ним прибыл Станислав Иванович Юмашев. Партнер по бизнесу, владелец весомого пакета акций, правда он у него значительно поредел, благодаря бывшей супруге. Если мне не изменяет память, что-то вроде двадцати трех процентов осталось. Начинали они ещё в девяностые, Юмашев всегда находился рядом с отцом. Моложе на десяток лет, за ним была прыть и сила, за отцом, стало быть, просчет и разум. Станислав Иванович предписаниями побрезговал, приложился к руке Аглаи и направился ко мне. Я при его приближении оторвал зад от кресла, тот протянул мне руку.
— Ну, как ты, ничего?
— Держусь, — подтвердил я, крепко сжимая протянутую ладонь. Он похлопал меня по плечу, тяжко вздохнул и добавил:
— Нам всем его будет не хватать. Давай, молодцом, держись. Вымахал-то!
Юма, как звал его иногда отец, глянул на часы, сообразил, что жест вышел неприличным, напряженно улыбнулся и зачем-то мне сообщил:
— Яков никогда не опаздывает.
Упомянутый Яков Петрович, поверенный отца, прибыл в срок. Замешкался на входе, наконец, ворвался, окинул присутствующих взглядом, будто считал по головам и громко поздоровался. Я начал нервничать – где Вера? Не уж-то отец про неё забыл?
— Вера Семеновна уже здесь, — громко объявил Яков, словно знал, о чем я думаю. Хотя, схожесть мысли не удивительна, Вера единственная кого не хватало. Некоторые даже лишние.
Её появление стало для меня потрясением. Саша вкатил инвалидную коляску, в которой сидела Вера, а я невольно нашел глазами Аглаю, пытаясь понять — какого черта? Но та уже спешила к Вере. Поздоровалась и указала Саше куда следует подкатить кресло.
— Нет-нет, — возразила Вера, взмахнув руками. — Вези меня к моему мальчику.
«Её мальчик» – это я, который замер дурак дураком. Я подскочил, бросился навстречу, но так и не решился её обнять, а она погрозила:
— Если ты, оболтус, выдумал, что я чего-то боюсь, то ты глубоко ошибаешься. А ну, иди ко мне.
Я склонился, а Вера потянула ко мне руки. Мы обнялись. Вера – мой дорогой человечек. Она заменила мне мать, в свое время, да и отца порой, тот бесконечно работал. Все терпеливо ждали, когда мы закончим, даже шумный поверенный не решился прервать. Когда отпрянули, я сжал её ладонь, а она накрыла второй и похлопала, подбадривая, хорошо всё. На первый взгляд, как будто не изменилась: всё та же теплота серых глаз, аккуратно подколотые волосы. Только поредели совсем, аж кожа головы просвечивает, местами зияет. Я отвел взгляд с головы, неприлично, и спросил:
— Что случилось с моей Верой, отчего это она вздумала кататься на таком красивом кресле, будто королева?
— Так ведь слушать ничего не хотят, чертяки, — пожаловалась она. — Ни коновал этот, ни Аглая, стоило один раз вбок завалиться. Сто раз уже им сказала: чувствую себя хорошо, так она ко мне ещё и девчонку приставила. А пигалица эта делать ничего не дает, заладила «покой, покой», а на кой ляд он мне, этот покой? Я так не привыкла.
Досадливо махнула она рукой и поманила меня, я наклонился, а та шепнула на ухо:
— Всю задницу уже искололи. Показатели им мои не нравятся.
— Зазря же не станут, выходит так надо, — пришел я к выводу и тоже шепотом.
— Много они понимают, — буркнула Вера, в этот момент Яков Петрович призвал всех блюсти тишину. Сам он, вместе с бумагами, уже расположился за отведенным ему столом.
Я занял свое кресло, мимолетно обводя гостиную взглядом – приготовились, подобрались, ждут. Вступительное слово вышло коротким, кто мы и зачем здесь собрались. А дальше уже понеслось…
Тунеядцу Сереже отец оставил неплохую, по меркам некоторых, сумму, получить которую он сможет, если в течении года предоставит вполне себе рентабельный бизнес-план. В обратном случае, деньги поступят в благотворительный фонд. Тетке Валентине, живущей не по карману, закрывал все текущие долги перед кредиторами, что её, признаться, не впечатлило. Недоумение в глазах сменила разочарованность. Кузине Ольге кое-что из драгоценностей, а Алексею Васильевичу оплачивал покупку кое-какого оборудования в клинику. Водителю Саше отходил один из автомобилей отца, Вере квартира в Конском переулке и пожизненная, ежемесячная пенсия.
Оставался Юма и мы. Я и Аглая. Яков Петрович сделал паузу и потянулся к стакану воды, выдохся. Извинился, жадно отпил и продолжил.
— Моему соратнику и товарищу, Юмашеву Станиславу Ивановичу, с благодарностью, моя коллекция ножей. Я ещё с молодости помню, как ты на них посматривал. Дом, участок земли, — зачитал поверенный общую площадь и адрес объектов, — в равных долях, моему сыну Лапину Ярославу Николаевичу и моей супруге Лапиной Агате Константиновне, без права продажи, до тех пор, пока хотя бы один из них не соединит себя узами брака. В этом случае, не ранее чем через год от даты бракосочетания, дабы уполномоченный мной, Сухов Яков Петрович, мог убедиться в отсутствии фиктивности акта.
После поступившего от него предложения, я старалась избегать Ярослава некоторое время. Пусть перебесится, осмыслит. Сделка сама по себе неплоха и, возможно, другая на моем месте с радостью согласилась бы, но мне это неинтересно. Никаких салонов красоты, модных бутиков и прочей ерундистики в моих планах не значилось.
Утром избегать удавалось с особым блеском, потому что он попросту игнорировал завтрак. Спускался, делал себе кофе самостоятельно и выпивал его на террасе. Я подметила эту его особенность и велела Любе приходить позже. Ни к чему мчаться в дом с самого утра, сообразить завтрак для себя я вполне в состоянии. А у Любы дети, пускай им уделяет время. Собственно, до возвращения Ярослава так и было заведено. Обед я пропустила сама, уехав на кладбище и намеренно долго не возвращаясь, ужина избежать не удалось.
Сидим мы, как и прежде, напротив друг друга, но не напрямую. По диагонали. Место «главы» я освободила ему сразу, уже на следующий день, жертвовать малым легко. Это действительно не имеет никакого значения. Но «наш мальчик» оказался с принципами. Самостоятельно перенес все приборы и пересел на другое, как раз напротив, по диагонали. Так и ужинаем. Почти гробовую тишину изредка нарушали приборы, соприкасаясь с нежным фарфором, и возня Любы из кухни. Похоже, загружала посудомойку.
— Кто тебя так назвал? — неожиданно спросил он. Я потянулась за бокалом с водой в этот момент. — Мама, папа, кто тебе придумал имя?
«Это что-то новенькое», подумала я, подхватив бокал, сделала глоток и только когда вернула его на место, поинтересовалась:
— А что с ним не так?
— Ты когда-нибудь замечала, как оно звучит? — задал он риторический вопрос. Впрочем, ответа и не ждал, выставил вперед подбородок и протянул: — Аглая... Наглая. Н - Аглая.
Сквозь приоткрытые губы я видела, как кончика языка упирается в верхний ряд зубов, когда он произносит это протяжное «н», после спускается вниз, к нёбу, когда он присоединят к нему имя. Видела с каким наслаждением смакует он это открытие. Разве станешь в такой ситуации разочаровывать человека? Более того, когда ты понимаешь, чего именно он добивается. Я отложила приборы и подобно ему, почти по слогам, произнесла:
— А не мАгла-я бы вас послать? — Вернулась к своему стейку и добродушно добавила: — Но я это делать не стану.
— Премного благодарен, — отвесил он поклон головой. — Я сегодня не планировал никуда выходить.
Мы сладко улыбнулись друг другу.
— В моей семье было принято много читать. Книги. Да-да, я знаю, что это такое, — покивала я. — Это такие журналы с буквами, только страницы не глянцевые. Мой отец уважал Достоевского, Аглая Епанчина один из персонажей его «Идиота», именно в честь неё меня и назвали. Если тебе интересно.
— Не то чтобы очень, но спасибо. Я так и думал, что здесь идиот замешан.
И сказал это так, будто имел ввиду вовсе не книгу. Оставила без внимания, лучшее, что я могла сейчас сделать.
Но на этом обсуждение моего имени не закончилось. Видимо Ярослав пока не знал за что зацепиться и всецело сосредоточился на нем. Я торчала в библиотеке, в любимом кресле, которое купила специально для себя. Кресло это отличалось от остальной обстановки, но отлично вписалось и даже немного приукрасило помещение. Высокая удобная спинка поддерживала голову, позволяя разместиться с комфортом надолго.
По иронии судьбы я читала. Только вчера «похвалилась», сегодня сижу с книгой. В тот момент, конечно, я об этом даже не думала, читала и читала. Я действительно люблю провести время за хорошей историей. А таким дождливым днем лучшего занятия и не придумать.
Он вошел, окинул взглядом библиотеку, меня заметил в последнюю очередь.
— Ты не видела письмо? — спросил он. — Я оставлял в кабинете письмо, которое мне передал Яков Петрович, сейчас его там нет.
— Видела. Оно в верхнем ящике стола, — откликнулась я и имела неосторожность добавить: — Важной корреспонденцией не разбрасываются.
Спасибо я не услышала. Вместо этого он прошел, опустился в соседнее кресло. Кожаное, массивное, с широкими подлокотниками. Закинул ногу на ногу и уставился на меня. Я поборола желание встать и уйти, зная, именно этого от меня и ждёт. Продолжала скользить глазами по строкам, только уже значительно потеряв в качестве восприятия текста. Но он-то об этом не знает. Вдобавок, покачивающаяся нога, обутая в коричневую замшевую туфлю, изрядно отвлекала. Я внутренне подобралась, ожидая чего опять выдаст, он разумеется и выдал.
— «Иной имел мою Аглаю за свой мундир и черный ус, другой за деньги — понимаю, другой за то, что был француз, Клеон — умом её стращая, Дамис — за то, что нежно пел. Скажи теперь, мой друг Аглая, за что твой муж тебя имел?»
Сей милый стишок я слышала уже много раз, от студентов с потока, например. Надоел изрядно. Хотя читал Ярослав с чувством, у парня явный талант. Я подняла на него глаза, а он удивленно вскинул бровь:
— Что-то не так? Тоже решил приобщиться к классике, это Пушкин, между прочим.
— Я в курсе, — отрезала я. Захлопнула книгу, поднялась и произнесла ему в лицо: — Мой ответ деньги. Ты же лучше меня об этом знаешь, не так ли?
Книгу я забрала с собой, продолжу в спальне. Черт, кажется у него получилось вывести меня из себя!
Как можно меньше обращать на него внимания и тогда он сдастся. Сам будет готов предложить мне что угодно, только лишь, избавиться от моего присутствия всюду. И это будет не процент с прибыли, что он сулил. Карантин затягивал этот процесс, играя ему на руку. Мелькай я у него перед глазами ещё и в офисе, сдался бы многим быстрее. Но сейчас ещё рано. Слишком.
Сколько я ещё продержусь такими темпами? Равнодушно следовать привычным вещам, без оглядки на его присутствие. Как выяснилось сегодня, прежде уютный «островок» дома – библиотека утратила свое очарование, он и туда заглядывал.
А вообще, он много времени проводил на террасе, как минимум два ноутбука, поочередно, сопровождали его. Холодный, ветряный день загнал его в кабинет, до вечера Ярослав стучал там по клавишам. Потом поднялся к себе, а через пятнадцать минут сбежал по лестнице. Джинсы, футболка и кожаная куртка в руках, которую накинул в холле. Запрыгнул в свою тачку и молча укатил.
Я старательно и методично пытался вывести её из себя. И чем больше я это делал, тем больше убеждался в своей правоте. С ней явно что-то не так. Любая другая на её месте давно обиделась и надулась или залепила мне пощечину от души, а эта… ледяное спокойствие. Стойкости и самообладанию этой женщины можно только позавидовать. Сколько ей сейчас? Двадцать девять, тридцать? Выглядит значительно моложе, а по выдержке даст фору бойцу спецназа. Желание сбить её способность владеть собой захватило меня. Овладевая и двигая мной. Интерес нащупать ту самую точку, «кнопку», становился неудержимым. Где она у неё? Так ли она хладнокровна и бесстрастна, как хочет казаться?
В бассейне я разглядывал её тщательно до неприличия, как будто нужная «кнопка» уязвимости обнаружится где-нибудь сбоку, у талии, например. Или, как вариант, на груди. А тут даже сиськи находились в сговоре с их обладательницей, не оставив мне ни единого шанса. Грудь у Аглаи что надо. Никакие перекаченные «бидоны» рядом не стояли. Даже хотелось потянуть лямку купальника, спустить и убедиться в своей правоте. Интересно, проверни я что-то подобное, как она тогда станет реагировать?
Вопросы, вопросы… и не одного ответа. Они, кстати, множились в геометрической прогрессии. К примеру, текущий: зачем она притащила в дом мелюзгу? Нравится с ними возиться или пытается мне досадить? Если второе, нужно будет сказать ей, что я польщен вниманием снежной королевны к своей персоне. Заморочиться подобным образом…
Она играла в «Твистер» с детьми на лужайке, когда я спустился. Мясо уже поджидало на столе, Любаня сновала туда-сюда, подтаскивая овощи и зелень. Накрывала в беседке. Засыпал в мангал уголь, поджег. Есть новомодное барбекю, но я, пожалуй, не справлюсь с этим гробиком на колесах, с мангалом хотя бы все понятно.
Я поглядываю на неё, Аглая на меня. Ждёт, не справлюсь. Наверняка надеется, что я сожгу мясо либо проткну шампуром руку. Ну, жди, жди… Меня больше занимает её позиция, в которую загнали Аглаю правила. Голова где-то внизу, задница топорщится, так и манит пристроиться сзади и пошарить основательно на предмет поиска долбанной кнопки. Аглая словно угадала мои мысли и повалилась на газон, утягивая за собой Марью и хохоча. Та потянула за штанину братца, барахтаются, смеются. Мальчишка соскочил на ноги первый, встрепенулся, поправил очки и враз посерьёзнел. Словно смех недозволительная роскошь. Забавный пацан. Тоже ссышь попасть под её обаяние? Смешно сказать, но я почувствовал что-то вроде единства духа.
— Никитос, беги сюда, — подозвал я его. Пацан размеренной поступью направился ко мне. Подошел, с любопытством заглянул в мангал и поинтересовался:
— Шашлык сейчас будешь делать?
— Думаю, уголь уже готов, — отозвался я, вытирая о полотенце руки. Нанизанные мной шампура ровным рядком лежали на подносе. Я придвинулся ближе к нему и шепнул: — Если честно, я не очень в этом разбираюсь, только давай это будет нашим секретом.
— Я помогу, — на серьезных щах заявил он. — Я видел, как мама делает. Нужно это мясо разложить над углями и вовремя переворачивать.
— А папа что же, разве не он у вас жарит шашлык? — без задней мысли спросил я, поддержать разговор, и мысленно простонал. По тому как изменилось лицо Никитоса стало очевидно: наступил на больную мозоль. Тема отца – табу. И что именно с ним произошло, был ли он вообще в жизни пацаненка спрашивать я не в праве. Я подхватил шампура и, чтобы отвлечь его, брякнул: — Чего замер, помогай, раз обещал.
С задачей мы справились. Девки ели шашлык и нахваливали, особенно старалась Любка. Хотя из уст Аглаи похвала смотрелась ненастоящей. Дежурной, выторгованной суетливой кухаркой. Та, судя по всему, чувствовала себя некомфортно за одним с нами столом, казалось, искала поддержки на стороне. Попробовал сам, сносно, а с соусом что приготовила Люба вполне недурственно.
Пока Люба убирала со стола, я погонял с ребятней мяч, Аглая наблюдала за нами из кресла, сквозь солнечные очки. «Семейная идиллия», подумал я и решил — попался. Спешно закруглился с игрой, пасанул мяч Никитке и ушел к себе. План хитрой стервы, похоже, удался. От скуки я расслабился, этак совсем размякну. Нафиг.
Спустя пару часов визг доносился из бассейна. Аглая учила девчушку плавать. Ей действительно с ними интересно? – не поверил я. И сам не понял, как отправился за купальными шортами.
Ныряю с глубокой стороны бассейна, не дав себе времени на раздумья. Ухожу под воду, оставив после себя всполохи брызг. Коснулся выставленными руками глади плитки, оттолкнулся одними пальцами и поплыл под водой, на мелководную часть бассейна, на занятую ими половину. Упрусь в противоположный борт, тогда и вынырну. Я открываю глаза, прямо передо мной Аглая. Руками держится за круг, распростёртое тело, почти параллельно кромке воды, едва перебирает ступнями, с идеально вытянутыми носками. Будто маленькая упертая балерина, жаждущая стать примой. Даже здесь, в воде, готовая дать отпор, но укрыта не вдовьим платьем, лишь слитным купальником. А может именно поэтому особенно готова.
Проплываю под Аглаей, расчерчивая её тело в районе талии, и намеренно вытягиваю правую руку. Дурь, шалость, возможность досадить? Хрен знает что это такое, но остановиться я уже не в силах… Веду ладонью по её груди, ощущая горошины сосков, и понимаю – искушение. Эта мысль вызывает раздражение, я чувствую спиной, как она встрепенулась, опустила ноги на глубину, «нащупать почву», это немного примиряет. Выныриваю, провожу руками по волосам и поворачиваюсь к ней. Аглая смотрит в мою сторону, рассчитывает понять случаен ли этот жест. Я не подсказываю ей. Я – нейтралитет, само спокойствие и безмятежность.
Она удовлетворена, поверила в непреднамеренность. Внимание Аглаи вот-вот вернется к Машке, я понимаю это и, уловив самую последнюю секунду, растягиваю рот в улыбке. Широкой, больше похожей на ухмылку.
— Маша, Никита, нам пора! — зовет она и плывет к лестнице, таща за собой круг, с болтающейся в середине Машкой.
Посещение офисов при комбинатах, знакомство с местными управленцами заканчивалось по одному сценарию: обширной экскурсией по производству. Железный порошок, медь черновая, алюминиевые сплавы, трубы, проволока, листы, каждый завод хвастал своей продукцией. Нам объясняли подробно, как дурачью, впрочем, слушала я с удовольствием. Встречали нас настороженно, опасливо даже, потому как, не знали, чего от нас ожидать. Ни я, ни Ярослав не вписывались ни в одну более-менее привычную схему. Кто мы такие, в конце концов? «Баба» со светлыми волосами, которой не место среди мужских «игрушек», и мажор, который ничего тяжелее причинного места в руках не держал. «И эти двое станут здесь заправлять?» – читалось на лицах доброй половины.
Ярославу непременно хотелось затащить меня в самую гущу, показать все нелицеприятные стороны металлургии. Он подводил меня к термопечи, не иначе, толкнуть туда задумал, и деловито кричал мне в ухо, придерживая рукой выданную ему каску. Казалось, он верил всерьез что и сам имеет отношение ко всему происходящему вокруг. Я смотрела на него и думала: пожалуй, из него мог бы получиться грамотный руководитель. Рассуждает здраво, глаз горит.
По какой-то нелепой случайности, хотя, думаю дело лишь в географическом расположении, бывший «СМК» мы посещали последним, отложив поездку на следующий день.
Широкие, длинные брюки я сменила на укороченные, плотно сидящие на бедрах. Иначе вся металлическая стружка перекочует с полов на мои штанины. Поверх блузы накинула пиджак, дополнила образ кремовыми лодочками на шпильке, а буквально перед выходом упаковала в сумку замшевые эспадрильи на плоской подошве. Переобуюсь на обратном пути, ноги наверняка устанут.
Саша уже ждал в машине, тотчас же, выскочив из неё, принять у меня сумку. Ярослав для своего пользования выгнал из гаража «Гелендваген». Мудро. Гонять по бездорожью на его спортивной тачке верх безумства. Мужчины негромко переговаривались, обсуждая маршрут, пока я располагалась на заднем сиденье, а как только я уселась, Ярослав надавил на клаксон и выехал за ворота первым. Путь до «СМК» – никак не привыкну к новому названию – предстоял неблизкий, я включила себе аудиокнигу, приготовившись к ожиданию.
Поездка до требуемого промышленного города заняла более двух часов и чем стремительнее сокращалось расстояние, тем сильнее сжималось сердце. Волнение или предчувствие тому виной, так сразу и не разберешься. Книга больше не увлекала, я выключила её и задумалась. В то, что меня там кто-то узнает верилось с трудом. Руководит теперь комбинатом некий Брух Герман Валентинович, абсолютно сторонняя для меня личность. Вроде бы, ничем не рискую, но… на душе непонятно откуда взявшаяся маята. Ещё вчера убеждала себя – всё пройдет гладко, однообразно, как и на предыдущих производствах, а сегодня, гляди-ка, волнуюсь. Возможно, оттого, что подспудно ожидаю подлости от Ярослава? Он так ждал этой поездки, казалось, непременно заготовил козырь. Только пока его так и не предъявил…
Когда мы подъехали, «Гелендваген» уже стоял на парковке конторы. Сейчас так называть, конечно, непринято, больше используют «офис», но мне нравится отцовское – контора. Время близилось к обеду, это давало определенные надежды. Знакомство и экскурсию не грех сократить, продолжив общение за общим ланчем. Саша вышел, закурил, демонстрируя – внутрь не собираюсь. Мне хотелось, чтобы он пошел со мной, чудилась некая поддержка в его лице, просить, разумеется, не стала.
Толкнула тяжелую дверь, вошла. Стены прикрыли светлыми панелями, а старую щербатую плитку на полу не удосужились сменить. Стук моих шпилек гулко отсчитывал каждый шаг, разносясь эхом по холлу. Я замешкалась, хоть и предполагала где находится искомый кабинет, и завертела головой. Такое чудо, как камеры наблюдения теперь всюду, даже искать не стану, уверена и здесь имеются.
— Здравствуйте, — раздалось из примыкающего коридора. Девушка приглашающе помахала мне рукой и осталась стоять у распахнутой двери. Я подошла, она улыбнулась и посторонилась: — Прошу.
Приемная потерпела значительные изменения, я окинула её беглым взглядом, до того, как девушка распахнула передо мной следующую дверь:
— Сюда, вас уже ждут.
Ярослав и хозяин кабинета успели познакомиться и вели беседу под кофеек. Брух, а это был он, в интернете нашлись его снимки, встал и с интересом меня рассматривал.
— Знакомьтесь, Лапина Аглая Константиновна, — поднялся следом Ярослав. Указал на меня широким жестом и добавил: — Учредитель, тридцать один процент акций. Пардон, тридцать один целый и два десятых процента.
На два десятых он щелкнул пальцами, будто они всё и решали. Кривляться ему, судя по всему, ещё не наскучило.
— Брух Герман Валентинович, собственно… в вашем распоряжении, — замялся хозяин кабинета, метнулся ко мне и протянул руку. Слава богам к моей прикладываться не стал, обменялись легким рукопожатием. Он улыбнулся, едва приподняв уголки губ, и смущаясь произнес: — Должен заметить, вы, Аглая Константиновна, исключительной красоты женщина.
— Спасибо, — скромно покивала я и повертела головой, подыскивая себе место. Стоять посреди кабинета бессмысленно. Герман истолковал мои ужимки правильно и засуетился:
— Присаживайтесь, прошу. Диван или вот кресло, где вам будем удобнее.
Я выбрала кресло. На диване, сложив ногу на ногу и раскинув по спинке руки, уже восседал Ярослав, отдельное кресло предпочтительней. Брух занял своё рабочее место, за столом, девушка дождалась, когда все расселись, справилась у меня о напитке и вышла.
Кофе мне принесли незамедлительно, а столик, который стоял сбоку от дивана, секретарь выкатила на середину. Так, чтобы и Ярослав, и я могли спокойно дотянуться и отставить чашку. Как и все предыдущие директора, Брух вещал о достижениях и планах. Суетился, больше чем следовало, да и докладчиком оказался скучным. Я слушала вполуха, ненавязчиво разглядывала его, и почему-то думала о том, что этот человек боится за свое место. Металл в голосе отсутствует, взгляд бегающий, движения неестественные. На лбу испарина, которую он ощущает сам, но по неведомым причинам никак не воспользуется платком.
Во время обеда думала лишь об одном: звонить или не стоит? Лучше набрать, пришла я к выводу, закончила раньше компаньонов и отлучилась в дамскую комнату. Кто его знает, что придет Елисееву в голову, когда мы уедем, не позвони я. Заглянула в обе кабинки, убедившись, в отсутствии других посетительниц и набрала.
— Семен Борисович, это Аглая, — представилась я, как только он отозвался. Воцарилась недолгая пауза, мы словно не знали, о чем говорить друг с другом. Мой собеседник тяжко вздохнул и протяжно вывел «вот ведь…», а я шепнула: — Спасибо вам.
— Полно тебе меня благодарить, не за что пока, — по-стариковски проворчал он.
— Что не выдали меня, сообразили. Вы, пожалуйста, никому обо мне не рассказывайте, хорошо? Об этой встрече и вообще. Могу я на вас рассчитывать?
— Конечно, милая, конечно, будь спокойна. Ты прости меня, старого дурня, — зачем-то повинился он. Неожиданность и идиотское чувство вины, которым он себя несправедливо наделил, сыграли мне на руку. Именно поэтому он растерялся и не выдал меня с потрохами сходу же. Только терзания эти беспочвенны, и я поспешила его в этом уверить:
— Перестаньте, вы ни в чем не виноваты.
Неловкие паузы множились, а минуты шли. Пора возвращаться, подумала я, соображая, как повежливее закончить разговор, как на том конце трубки всхлипнули:
— Иногда я чувствую себя предателем.
— Даже думать такое не смейте! — отрезала я и принялась убежать его.
Разговор растянулся ещё минут на пять, с прощанием затягивать не стоило, шепнула «мне пора», напомнила о необходимости не болтать обо мне и отключилась.
Когда я вернулась в зал, Ярослав деловым тоном сообщил, что отправил Сашу обратно.
— Это ещё почему? — не слишком вежливо задала я вопрос.
— Веру нужно отвезти в больницу.
— Он доедет не раньше, чем через два, а то и три часа до неё. В какую её больницу нужно везти на ночь глядя?
— Что за недоверие, Аглая Константиновна? — попенял он. — Алексей Васильевич назначил ей вечернее время, можете позвонить и справиться. И не беспокойтесь вы так, в конце концов, я прекрасно довезу вас.
Очаровательная перспектива. Ещё бы понять, что ты задумал.
— Мои вещи, я так полагаю, уехали вместе с Сашей?
— Не верно полагаете. Сумку я любезно перегрузил, можете не благодарить.
Выезжали мы около четырех, без экскурсии по комбинату не обошлось. Ярослав запустил двигатель, глянул на часы и заметил – к ужину вернемся. «Отлично», — отозвалась я и покосилась на сумку, лежащую рядом, на заднем сидении. Но переобуваться при нем не решилась. Можно, конечно, забить, он впереди, я у него за спиной, не факт, что обратит внимание на мою возню. Однако, не стала. Вернулась к аудиокниге и прикрыла глаза.
Примерно через полчаса пути машина остановилась, я тут же вынырнула из дремы. Мы находились в одном из поселков, коих по пути множество. Лапин остановился у местного продуктового. Выскочил из машины, и в приоткрытую дверь спросил:
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет, спасибо.
Вернулся с двумя бутылками воды. Одну бросил на переднее кресло, из второй отпил и сунул в держатель. Покатили дальше. Я расслабилась и уверила себя – все отлично, мы просто спокойно доедем. Поездка с Ярославом ничем не отличается от поездки с водителем. Разница лишь в том, что он вправе остановиться где хочет, без моего на то разрешения, а подобные вещи и во внимание брать глупо.
Туфли я всё же решила сменить. Чего мучатся? Шпильки оставила стоять на полу, натянула эспадрильи и с ощущением счастья — женщины поймут — уставилась в окно. Ярослав сворачивал на проселочную дорогу.
— Зачем ты свернул? — забеспокоилась я, вытащив из ушей наушники. На что он повернул голову и сообщил:
— Так короче. Пятьдесят кэмэ сократим.
— Ты уверен, что там существует дорога?
— Даже если и нет, мы проедем везде. Но не беспокойся, она существует.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — шепнула я и выключила книгу.
Ярослав не ответил, продолжая сознательно углубляться в самую чащу. Поначалу дорога была сносной, по которой проедет даже обычная легковушка. Асфальтовое покрытие довольно узкое, разъехаться со встречкой проблематично, но в удовлетворительном состоянии. Вскоре мы миновали садовое товарищество, за ним «Приют рыбака», свернули и на этом асфальт закончился. Укатанную, подобно средневековому тракту, колею, с холмиком травы посередине, назвать дорогой язык не поворачивался.
Закралась мысль — он делает это нарочно. Наверняка ждет, что я испугаюсь и стану вопить, как потерпевшая, ему на забаву. Спокойствие, именно оно мне сейчас необходимо. Кочки и ямины «Гелендваген» брал без проблем, правда иногда цеплял боками ветки деревьев. А раз его не беспокоит испорченное покрытие машины, меня и подавно. В общем, нервничать пока не видела смысла.
Тропа, по которой мы катили, разделилась на две ещё более жутких колеи. Ярослав уверено повернул, будто ему подсказывал навигатор. Но телефон его скорее всего в кармане, а помощь навигации машины исключена, экран не светится нужной картинкой. Мы преодолели ещё несколько километров и уперлись в тупик. Что, в принципе, и следовало ожидать. Тропа неожиданно закончилась: лес впереди казался непроглядным. Ярослав остановил машину и вышел. Прогулялся немного, по возвращению беспечно сообщил:
— Кажется, немного раньше свернул. Сейчас вернемся.
Кое-как развернулся, чуть не зацепив толстенную березу, покатил обратно. Доехал до разветвления тропы, свернул на проигнорированную ранее. Теперь мы ехали даже дольше, прежде чем, понять, что и эта тропа никуда не ведет. Точнее, она вела, к небольшому озерцу, прятавшемуся за деревьями, но уж точно не напоминала короткий путь домой. Ярослав покатил вдоль озера, благо растительность вокруг позволяла, преодолев внушительное расстояние. Меня потряхивало, я скользила по глади кресла, то и дело хватаясь за ручку двери, но помалкивала, надеясь вскоре подобная забава ему наскучит, и он вывезет нас на нормальную дорогу.
В какой-то момент мне стало жалко Аглаю, но она дерзила, испепеляя высокомерным взглядом, отрезая тем путь назад. Ещё как нельзя удачно до…копалась с этими ключами. А провожающий связку взгляд, полный несбыточных надежд, я стану видеть во сне и смаковать его.
— Кретин, — буркнула она и бросилась к машине.
Я хотел завязывать её кошмарить, вправду готов был пойти на попятный. Подойти, вытащить из кармана настоящие ключи, услышать нелестное мнение о себе, но она заблокировала в машине двери. Стучу – не открывает. Прошу – тишина. Задние стекла более темные, но скрывается она там. И через лобовое её не разглядишь, тени от деревьев навалом.
— Хорошо, я идиот, — во всеуслышание согласился я. Ещё громче повторил, чтобы слышала наверняка и постучал в заднее стекло: — Ладно, извини. Я не прав.
Реакции ноль. Подождал пару минут, постучал снова. Хера с два.
«О-кей, милая, мы всё-таки посмотрим, чего ты стоишь», — ухмыляюсь я. Ночевку на свежем воздухе заказывали? Подвезли вот.
Я прогулялся по округе, набрал сухостоя на костерок, разжечь решил у воды. Всё живописнее. Чиркнул зажигалкой, сухие ветки вспыхнули мгновенно. Вытащил сигарету и прикурил от костра. По заветам коммунизма. Затянулся, выпустил густой дым и мечтательно уставился вдаль. А хорошо здесь! Палатку бы сейчас… Интересно насколько её хватит? Вода у неё есть, самолично купил, мне придется из этой лужи, похоже, хлебать. С её-то упорством может и до завтрашнего утра машину не покидать. Хотя… в туалет непременно захочет. Не прокараулить бы.
Продержалась недолго. Пришла, села рядом.
— Ну, и зачем ты это сделал?
— Ты меня разозлила, — говорю ей и подкидываю веток в костер.
— И как мы отсюда выберемся теперь?
— Придется совершить прогулку до места, где действительно обнаружится связь и вызвать эвакуатор.
— А как он сюда проедет, интересно?
— Проедет. Деньги умеют творить чудеса. Надо и два поедут, толкать друг дружку.
Смотрит на меня, будто, диву дается чего это я всё ещё здесь сижу, а не бросился во спасение королевы, то бишь в поисках связи.
— Пойду, если обещаешь следить за костром. — Кивает. Я поднимаюсь, отряхиваю штанины и добавляю: — Имей в виду, у меня зажигалка сдохла.
Аглая закатывает глаза. Хмурится, садится ближе к огню.
Гулял неподалеку, чуть не засыпав всё безнадежное дело: ей вздумалось отправиться на поиски дров для огня. Она сноровисто насобирала целую охапку, прижала к себе, не пугаясь испачкать трендовый пиджак, и пошлепала назад. Я почувствовал себя мачехой, отправившей сиротку за подснежниками. Эдак и вовсе паду к ногам и каяться начну. Даже в тех грехах, которых не совершал. Сам вернулся тоже с охапкой, раз уж подразумевается, что о её добыче не знал.
— Получилось? — встретила меня вопросом.
— Да, обещали через два-три часа найти нас, — глазом не моргнув насвистел я. Скинул сухостой в общую кучу и удивился: — Сама собрала?
— Нет, тень отца Гамлета помогла.
Я шутку не оценил, фыркнул и расположился на бережке. Руки заложил под голову, насвистываю. «Смеркалось», — пришло на ум слово, однако, вспомнить откуда оно никак не удавалось. И продолжение фразы никак не шло. Можно, конечно, спросить у этой сучки ученой, наверняка знает, но обойдусь.
Аглая сходила в машину, принесла воду. Одну бутылку мне протянула. Сажусь, беру минералку. Смотрит не враждебно уже. Да и сомневаюсь, что она мышьяк или какую другую дрянь с собой в сумочке возит.
— Выпьем, что ли, — хмыкает она и бутылку чокнуться тянет. Стукнулись краями, отпили, вздыхает: — Котелок бы сейчас.
— И чего ты в нем варить собралась, не меня ли?
— Можно и тебя. Но я бы предпочла горячий чай.
— Заварки всё равно нет, — пожимаю плечами.
— Полный лес заварки. Душицу, иван-чай, всегда можно найти. Листья крапивы и те годятся для заваривания.
— Я не разбираюсь, мне, что ряска, что душица – одинаково.
— Ряска в воде, — вздыхает она и спрашивает: — А ты запомнил место, куда ключи упали?
— Нет уж, я может и виноват, но в воду точно не полезу. И не смотри на меня так.
— «Так» это как?
— Этим особым бабским взглядом, от которого, по вашему мнению, все мужики на задние лапки встают.
— Господи, — цокает она. — Я и в мыслях подобного не держала!
Вскоре я отправился до машины. В багажнике валялась моя кожанка, которую я прихватил на всякий случай, принес бросил ей под задницу. Рожать поди когда-нибудь соберется. «Дебилоид, ей богу!» — пронеслось в башке. Куртка эта брошенная и есть первая ступень к «задним лапкам». Кукухой поехал, не иначе. Ладно, будем считать, что у меня приступ человеколюбия.
Темнота обступала, со стороны леса, от озера ещё света хватало. На свежую плоть слетались комары. Я смотрел на неё и ждал, когда распсихуется. Коленки обхватила, сидит, на костерок поглядывает, ветками изредка в нем шебуршит. Эвакуатор, платья приталенные, еду первоклассную и не вспоминает.
— Не страшно тебе? — спрашиваю.
— Не первый раз уж в лесу, — снисходительно бросает она.
А между строк читается: сам-то бывал? Или больше по дебрям мегаполисов? И тут своё превосходство демонстрирует. Ничем почву не вышибить. Как ей это удается только… В любой ситуации – королева. Она махнула рукой, отогнав досаждающих комаров, и произнесла:
— Знаешь, я любила походы в юности. У нас классная географичка была, частенько вытаскивала нас. Мне нравилось. Человек один на один с природой и никакой ширмы. Ты тот, кто ты есть. Тебе не спрятаться за модной шмоткой, аксессуаром или влиятельным родственником. В лесу все на равных.
Так… на философию потянуло. Самое интересное, чего-то подобного я и добивался. Только не рассчитывал, что упавшая ширма приоткроет такую сторону Аглаи.
«Стопе, милая, мне не эта сторона медали нужна, мне бы другую, открывающую темную часть». Я подкинул веток в костер, поглядывая на отблески огня на её лице, и подумал: «А не трахнуть ли тебя, дорогуша?» Прямо здесь, где ты один на один с природой.
Всё утро она проторчала у себя. Я ждал обеда, заглянуть в её глаза, но к обеду она не спустилась. Не знаю, что я хотел в них прочитать – ненависть, стыд, презрение? Хоть какую-то живую реакцию. Справился у Любы, повариха подхватила супницу со стола и ответила:
— Аглая Константиновна плохо себя чувствует. Елена Дмитриевна ей наверх отнесет.
Хм… Избегает или действительно недомогает? Уж не заболела ли, почувствовал я вину за собой. И ужинал, кстати, тоже в одиночестве.
Юмашев приехал на следующий день в районе полудня. Вышел ко мне на террасу, и протянул руку, сверкнув на солнце брюликами с печатки. Любит он весь этот антураж, издержки девяностых. Музыку, что играла, я отключил и подался навстречу. Мы поприветствовали друг друга, тот оправил брючину, опустился в кресло, а я поинтересовался:
— Вы по делу?
— А, — скривился он. — Больше от скуки. Вопрос и по телефону можно было решить. Как съездили?
— Нормально.
— Нужно было с вами прокатиться. Засиделся я что-то, тоска прям, — вздохнул он. — Ну, че там, не разбазарили ещё заводы по кирпичику местные умники?
— На первый взгляд всё неплохо. Горячие цеха работают усеченным составом, легкие стоят. Планирую вот наведаться в офис, просмотреть кое какую документацию.
— Это которую?
— Контракты, договора поставок. Уставные документы.
— Уставные-то тебе зачем? — приподнял бровь Юма и добавил: — Юристы же новые готовят.
— Вот и сравню чего они там наготовили, — улыбнулся я и предложил: — Кофе, Станислав Иваныч, или воды может быть?
— Нет, не хочу ничего. С Аглаей говорил?
— Говорил.
— Согласилась?
— Нет, но я дожму.
— Уверен? — уточнил он, а я неопределенно покивал, мол, фифти-фифти. — Тогда я юристов не тороплю, получается?
— Не торопите пока.
— Ты не затягивай с этим, послабление всего этого дерьма обещают. Нужно собрание акционеров сразу созвать, можно и не официальное для начала.
— Созовем, отчего бы не созвать, — согласился я. Юма ответил: «ну, вот и славно», хлопнул в ладони и растёр их, подытоживая наш разговор, а я предложил: — Может на обед останетесь, Станислав Иванович?
— Нет, поеду, пожалуй. Аглая не знаешь у себя? Надо бы поздороваться, почтение выразить, — усмехнулся он и поднялся.
— У себя, вероятно, — ответил я. Юмашев шагнул к распахнутой двери и повернулся:
— Знаешь, мы до всей этой катавасии выгодный контракт с китайцами готовил. Велю Завойчинскому тебе документы кинуть, ты посмотри не спеша, взвесь.
— Хорошо.
Кивнул я, а Юма попрощался и скрылся в доме. Мне показалось, главной целью визита был именно этот контракт, пусть и упомянул он о нём вскользь. А ещё я подумал, только ли здороваться он планирует с Аглаей?
Время обеда я поджидал заинтересованным вдвойне. Стоило Любе показаться в проеме, я тут же поднялся, не дожидаясь её приглашения. Но, как выяснилось, Аглая отбыла вскоре после отъезда Юмашева.
— Сегодня, я так понимаю, Аглая Константиновна чувствует себя намного лучше?
— Я её не видела, на кухне была, — откликнулась повариха, — мне Елена Дмитриевна доложила на хозяйку не накрывать.
А спустя час столкнулся с Сашей в кухне. Я заглянул туда попросить Любу сделать мне лимонад, Саша заканчивал обедать.
— Уже вернулись? — удивился я. Потому как, музыку я в этот раз не включал, намеренно работал в тишине, и пропустить шум подъезжающего к дому авто не должен был. Саша удивился не меньше моего и объяснил, что с утра никуда не выезжал, на что я спросил: — А разве Аглаю Константиновну не ты повез?
— Нет. Она сама за руль села.
Про лимонад я тут же забыл и вышел. Чуть позже отправился на поиски водителя, тот обнаружился в подвале. Натирал панель и без того чистого уже «Гелика», второй день с ним возится от безделья. Я немного его поспрашивал наедине и выяснил: с момента смерти отца, в одиночку Аглая катается впервые. Раньше вроде бы ездила чаще, но с точностью он сказать не мог, к Аглае тогда был приставлен Егошин Андрей. Но Андрюху она рассчитала, сохранив место за Сашей.
Я поджидал её в гостиной. Меня бесила вероятность того, что Аглая может что-то замышлять за моей спиной. Одна только мысль об этом действовала на нервы. Ждать пришлось около двух часов. Вошла. С таким невозмутимым видом, будто это не её трахали в лесу прямо на куртке. «Хоть снова в лес вези», — подумал я. Темный костюм по фигуре, юбка натянута на заднице до предела, сумка на руке. Очень хотелось заглянуть в неё, посмотреть, что таит в себе этот аксессуар. Меня не заметила действительно или сделала вид, я так и разобрал, прямой наводкой двинула к лестнице.
— Где ты была? — потребовал я.
Аглая сделала шаг. Остановилась. Вытянутая, как струна, спина напряглась. Повернулась, глянула на меня, как на пустое место и поразилась:
— С каких это пор я обязана перед тобой отчитываться?
К ужину я все-таки спустилась. Ярослав сверлил меня тяжелым взглядом, я старалась не замечать его, этот взгляд. Увлеченно насаживала овощи на вилку, целиком сосредоточившись на еде. Непохоже, что у меня получилось привить ему чувство вины за содеянное. А я очень старалась.
Ярославу вздумалось поиграться, пошатнуть моё равновесие, тогда я решила обыграть ситуацию в свою пользу. Мне было важно, чтобы он чувствовал себя, едва ли не насильником, чтобы я, как ходячее напоминание его греха мелькала у него перед носом, а он не чаял от меня избавиться. Насильником, неполноценным мужиком, без разницы, мне годился любой вариант, заставляющий его стыдливо прятать глаза, сталкиваясь со мной всякий раз. И тогда, когда я предложу ему свою сделку, он станет куда сговорчивее.
Кто бы только знал, чего мне это стоило. Ярослав не тот партнер с кем можно заняться здоровым, ничем не обязывающим сексом. Это было действительно сложно, хотя бы по причине отсутствия у меня сексуальной жизни на протяжении месяцев восьми, а то и больше. Виной тому являлась болезнь супруга, а изменять, пусть и не любимому, но законному мужу, не в моих правилах. Впрочем, и до воздержания похвастать насыщенностью и красками эта сторона моей брачной жизни не могла. Тем сложнее было себя сдерживать.
По тем же соображениям, дабы закрепить его муки совести, я сказалась больной и целый день не покидала комнату. Хотя, в заточении тоже нашлись плюсы, я, наконец, нашла время на сериал, о вспышке чумы в Испании, просмотр которого откладывала несколько раз.
Казалось, с поставленными буквально на ходу задачами я справилась, ан – нет, Ярославу вздумалось права качать. Да и глаза стыдливо не прячет. Вменить ему чувство вины, я обольщалась напрасно, плевать он похоже хотел.
— Я понимаю это не моё дело, но могу я всё-таки полюбопытствовать где ты была? — к концу ужина поинтересовался Ярослав. Вопрос прозвучал не в грубой форме, вполне по-человечески.
— У врача, — ответила я, вознаградив его за приличный тон. Тем более, это чистая правда, скрывать которую я не видела смысла.
— Помощь какого специалиста тебе потребовалась, интересно?
— А вот это уже не твоё дело.
Я неожиданно для него закончила с ужином и ушла к себе. Пусть гадает, что за напасть со мной приключилась. Посвящать его в свои проблемы я не намерена.
Следующим утром Ярослав нашел меня в кабинете. Насвистывая распахнул дверь и сбился с шага. Увидеть меня тут он не ожидал и слегка удивился данному факту. А когда сообразил, чем я занята, нахмурился и воскликнул:
— Какого… тут происходит?!
Я выдвинула очередной ящик, вынула стопку документов, разложила их перед собой на столе и только тогда подняла на него глаза.
— Разбираю бумаги моего покойного мужа, — объяснила я и приветливо улыбнулась: — Доброе утро, Ярик.
Резкими шагами отмеряет комнату, меня даже ветерком обдало, ладонями упирается в стол и зависает надо мной:
— Черта с два, Аглая! Ты не просто их разбираешь, ты что-то задумала.
Я подхватываю чашку с кофе, стоящую тут же, на самом краю стола, делаю небольшой глоток и возвращаю её на блюдце. Кофе успел остыть, растеряв своё очарование, но это не важно. Важно сейчас то, как Ярослав бесится, пытаясь отгадать мои планы.
— Уборку я задумала, только и всего. А Елену Дмитриевну просить не стану, не могу же я доверить разбор документов постороннему человеку.
Моя доброжелательность сбивает его с толку, он отступает, опускается на диван и закидывает ногу на ногу. Глаз с тебя не спущу – выражает всем видом. Я, не обращая на него внимания, просматриваю бумаги и откладываю их в две стопки. Боковым зрением я его прекрасно вижу, смотреть напрямую – лишнее. Нет его. Я в кабинете одна. Он откидывается на спинку, покачивает ногой и ухмыляется. Расслабился, ждет. О-о… у меня с терпением больший порядок, парень. Я уже много лет в режиме ожидания. Тут главное не думать, а идти к своей цели. Каждое взвешивание, каждое сомнение – шаг назад. Я их уже, этих шагов, наделала кучу, больше позволить не могу.
— И что ты надеешься там найти? — не выдерживает он. Ха, я же говорила! Ирония в голосе, а терпение на нуле.
— Найти? — удивленно переспрашиваю я и не дожидаясь ответа добавляю: — Ты меня с кем-то путаешь. Я не аудиторская проверка и не налоговая, чтобы искать. Я раз-би-ра-ю. Документацию. Нужную от ненужной.
Показала я руками на обе стопки поочередно и терпеливо уставилась – что непонятного?
— Ню-ню, — покивал он и снова примолк.
Я не торопилась, уделяла внимание каждому листочку. Вчитывалась, иногда хмурилась, иногда с легкостью откидывала в стопку «ненужное». В этот раз его терпения хватило на дольше. Казалось, ещё немного и напевать начнет. Тогда я потянулась к следующему ящику, сунула руки, дабы вытащить очередную порцию, и бросила взгляд на стол в поисках свободного места. Ловким движением скрутила в трубочку ворох «ненужное» и сунула в мусорную корзину. Ярослав подскочил. Схватил корзину, вытащил бумаги.
— Может ты будешь советоваться со мной, прежде чем что-то выбрасывать?!
— Там ничего особенного, — беспечно заявила я. — Совета те бумаженции не требуют.
Он перенес всю стопку на диван и принялся листать. Я в это время вытащила записную книжку Николая в толстом кожаном переплете. В неё я даже заглядывать не стала, потянулась к коробке, стоящей слева от стола.
— Постой, это записная книжка отца, — одернул он меня. Я подтвердила, аккуратно определила её на самое дно и повернула к нему надпись на коробке:
— Здесь будет архив, спущу в подвал.
Он автоматом перекладывает следующий лист и наконец натыкается на свои «успехи и достижения». Зачетная книжка о присвоении Лапину Ярославу первого юношеского разряда по фехтованию.
— Это по-твоему бумаженция? — оскорбился он. Я вытянула шею, глянула и спросила:
— Что-то важное? Должно быть пропустила.
— Блять, — в сердцах выругался он и потребовал: — Аглая, черт возьми, прекрати немедленно эту… уборку!
В офис я отправился пораньше. Саша крутился во дворе, что означало, Аглая ещё где-то в доме. Юма всё-таки настоял о созыве акционеров, не дожидаясь, решится ли вопрос со вдовой. Может и к лучшему, подумал я, посмотрит, глядишь придет к выводу: никакого веселья в том нет, скучная, однообразная рутина.
Я ещё пару раз поднимал вопрос, и получал отказ от Аглаи. «Мне ничего не нужно, достаточно того, что оставил муж». Но я прекрасно понимал, если человек говорит, что ему ничего не нужно, скорее всего, ему нужно всё. Что ты за зверь такой, Аглая Дорофеева?
Лапина, конечно же. Дорофеева – фамилия до замужества. Данный факт выяснился, когда я наводил уборку в кабинете, по её милости. Я наткнулся на свидетельство о браке, в котором и была указана эта фамилия Аглаи. Нужной мне Дорофеевой в сети не нашлось, тогда я забил её с фамилией Лапина. Скудный аккаунт в инстаграм и только. Одно единственное фото, никаких постов, никаких похвастушек перед подругами. Женщина – загадка, да и только.
Как-то за ужином я спросил Аглаю о родителях, обычный вопрос, без всякого желания уколоть. Должна же она их навещать, в конце концов. Зрачки Аглаи сузились, сама нахохлилась и подобралась. Ежик, ей богу. Задумалась, видимо размышляла стоит ли вообще говорить со мной на эту тему.
— Их давно нет в живых. Мама ушла чуть раньше, рак. Папа через два года, сердце, — сухо сообщила она, будто боялась сказануть лишнего.
«Всё, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде», — вспомнилось тогда. Казалось, эта фраза вертится на подсознании Аглаи и она попросту боится дать мне почву для новых атак. Зря, родителями точно доставать не стану, кем бы они небыли на самом деле.
Шлагбаум мне подняли без проблем, каждую машину отца охрана знала назубок. Мест на парковке оказалось предостаточно, поэтому «Ауди» из нашего автопарка я разглядел сразу. Как она здесь оказалась раньше меня? В лифте я нетерпеливо жал нужную кнопку, тронулся он казалось через вечность. Табло сменяло цифры одну за другой, а я мысленно подгонял, поторапливал.
Холл встретил тишиной, кондиционированным воздухом и улыбчивой девушкой за стойкой. Дежурно вежливым тоном, без суеты, поприветствовала и вызвалась провожать меня. Где находится кабинет отца я прекрасно знал, поблагодарил и от помощи отказался. В приемной поджидала вторая. Эта суетилась. Поздоровалась, подскочила, представилась и кинулась из-за стола встречать. Волнуется. «Сидите, сидите», — указал ей жестом, но та один черт подобралась и поинтересовалась нужно ли мне чего. В приемной стоял аромат молотых зёрен, невольно пробуждая аппетит.
— Принесите мне кофе, Оксана, — ответил я и толкнул тяжелую дверь.
Аглая сидела в кресле руководителя. Дежавю, подумал я, вспомнив недавнюю сцену в кабинете дома. Сегодня у неё этот номер не пройдет. Наводить беспорядок и здесь, я ей просто не позволю.
— Чуть свет уж на ногах, — заметил я ей и поздоровался. Дома мы умудрились не столкнуться. Хотя, чего удивляться, в такой громаде можно годами жить и при желании не встретить друг друга ни разу. Аглая подняла на меня сосредоточенное лицо и ответила:
— Просматриваю кое-какую документацию. Доброе утро, Ярик.
Я снова молча проглотил «Ярика», иначе только так и станет меня звать. А запрещать не хотелось, к черту, пусть тешится. Оксана принесла мне кофе, я потягивал его, расположившись в кресле, и наблюдал за ней. Стопка папок, лежащих перед ней, выглядела внушительно. Мне было интересно, когда ей надоест создавать иллюзию, будто она что-то смыслит в этих бумагах. Та старалась. Изображала бурную деятельность. Впрочем, кресло ей шло. Лицо хоть и смазливое, но интеллекта не лишенное. Учитывая костюмом, в который она облачилась, я вынужден был признать, необходимый образ Аглая создавала умело. То она счастливая невеста, то скорбящая вдова, сейчас вот бизнес-леди.
Рылась она в бумагах основательно, ясен пень, для меня старается. Надеется повторить былую сцену? Нет уж, ройтесь, Аглая Константиновна, шуршите, я больше на этот номер не поведусь.
Оксана постучала, вошла и доложила:
— Станислав Иванович приглашает в переговорную.
Мы дружно покивали, я поднялся, вопросительно глянув на Аглаю.
— Я догоню, — ответила она.
Переговорная в двух шагах от кабинета отца. Я вошел и поздоровался со всеми. Юма жестом мне предложил занять место отца. Отказываться не стал, сел, Станислав Иванович расположился по правую руку, где он всегда и заседал. На столе, напротив каждого акционера лежали одинаковые коричневой кожи папки, подготовился Юма, выходит.
— Аглая Константиновна? — повернулся он ко мне. Я объяснил где она и стал осматривать присутствующих.
Наталья Владимировна, бывшая супруга Юмы, отсудившая при разводе часть его акций, заметно похудела, с нашей последней встречи, а ещё основательно перекроила лицо. Всё, что можно натянуть, натянула, а что не стоит накачала. На бывшего мужа поглядывала враждебно, с затаенной обидой, но каждый раз приосанивалась, стоило тому повернуться в её сторону.
Кропоткин Юрий Михайлович, прибившийся к холдингу много лет назад, вместе со вторым комбинатом. Вклад его в общее дело гигантским не назовешь, отсюда и количество акций. Что-то около шести процентов. И Завойчинский Кирилл. Отчество не вспомню. Юрист, акциями обзавелся за услуги, оказанные отцу. Выручал отца он не раз, тот оставил его при себе, в благодарность наделив ценными бумагами. Тут процент ещё меньше, чем у Кропоткина.
Аглая вошла, с маленькой сумочкой наперевес, извинилась, что заставила ждать себя - и тут королева. А вид... сущий ангел. Она заняла место рядом с Натальей Владимировной, последняя ухмыльнулась и выразительно глянула на Юму – в нашем полку прибыло, мол.
Слово взял Станислав Иванович. Ни я, ни Аглая возражать не стали, все-таки у человека опыт. Более того, инициатива собраться исходила от него, выходит, ему и карты в руки. Начал он официально, представил нас, пояснил весь расклад по акциям, хотя слухами земля полнится и вся компашка давно уже в курсе событий. Внес предложения по антикризисным мерам, часть из которых показалась мне дельными. Мы, мужчинами, немного подискутировали на эту тему –дамы предпочли не вмешиваться, только слушать – и пришли к выводу какие нововведения следует внести на голосование. Затем Юма обратил наше внимание на папки и попросил каждого ознакомиться. Самые важные, по его мнению, пункты нам выделили цветными маркерами. Заглянул, тот самый потенциальный контракт с китайцами, который несколькими днями ранее я получил на почту. Я покосился на остальных и у меня сложилось впечатление, народ видит его не впервые. Разве только, Аглая слишком внимательно просматривала отдельные страницы.
Разумеется, я согласился. Юма обратился к Кропоткину, тот высказался против, изрядно удивив меня. Завойчинский – ответ положительный.
— Я, понятное дело, за. Мнение Аглаи Константиновны мы уже услышали, — подвел Юмашев и с победоносным видом повернулся к Наталье Владимировне.
Та схватила со стола ручку, повертела её, избегая смотреть Юме в глаза. «Ну же, удиви», — мысленно подстегнул её я. Она словно собиралась с духом и удивила:
— А знаете, я с ней согласна.
— Что ты, черт побери?! — деланно ослышался Юмашев. Для пущей убедительности прижал ладонь к уху и перегнулся к ней через стол. Выглядело устрашающе. Робеть его бывшая и не подумала. Напротив, вскинула подбородок, будто получила вызов, и гаркнула:
— Против я! Против!
И не речь Аглаи её впечатлила, просто радовалась возможности подложить свинью бывшему. Тут уже Станислав Иванович себя не сдерживал. «Куриные мозги», «идиотка», Юма не стеснялся нас ни секунды.
— На шлюху свою глотку дери, а на меня не нужно, — посоветовала ему она и подобно Аглае скрылась за дверью.
Юмашев кинулся за ней. Их крики постепенно отдалялись в глубине коридоров, Кропоткин глянул на часы и повернулся ко мне:
— Я, так полагаю, на сегодня закончили?
— Думаю, да.
Он попрощался и вышел, следом улетучился Завойчинский. Я остался в переговорной один, подхватил в руки папку и ещё раз пробежался по контракту. «Скандальному контракту», — ухмыльнулся я.
— Сука старая, — пришел к выводу, вернувшийся Юмашев. Опустился в кресло и откинулся: — Нет, ты подумай, а, вот же сукондры, твою мать. Связались... Не женись Ярсон, не женись, — похлопал он меня по плечу. — Все беды от баб. Мы их берем душками, лапочками, а они через год все стервами становятся. Да… подкинул нам Николай проблем.
Он замолчал, не иначе ожидая моего согласия, но я тоже молчал, поддакивать не собирался. Сам как-нибудь решу, что мне с моей жизнью делать.
— Ладно, Наташку я на себя беру. А с этой… даже не знаю. Да и к черту её, одна она ничего не решает.
— А Кропоткин? — напомнил я, больше из любопытства, посмотреть, что ответит. — У него такая же позиция по этому контракту.
— Этот жук мстит мне, похоже. Я у него в прошлом году идею одну зарубил, убедив Николая – туфта чистой воды, вот и гадит. Они и вдвоем ничего не решат, противовес в нашу сторону. А Наташке я ещё всыплю, паскуде. Смущает меня только одно: Аглая и дальше станет палки в колеса втыкать? Черт! — стукнул он кулаком по столу и возмутился: — Что за манера у них стала, ты мне скажи вот? Сидите дома, ждите, когда вам мужик в зубах денежку принесет, нет, им нужно везде свои ноздри засунуть. А гадливые стали, что кошки… Ты её гладишь, гладишь, а она тебе когти и всё норовит в горло вцепиться.
Он стиснул пальцы на шее, демонстрируя, как его душит брак. Вторая супруга, значительно моложе Натальи Владимировны, кстати, видимо, тоже набила оскомину.
— А ушлые до чего… — покачал он головой, продолжив он свою тираду. Задумался, о чем свидетельствовали сузившиеся зрачки, а потом выразительно на меня посмотрел и признался: — Я ведь Аглаю нашу Константиновну подозревал. Докторишко этот возле неё крутится, который Николая лечил. Но… тромбоэмболия, тут не поспоришь, никоим образом в вину ей не поставишь. От такого диагноза никто не застрахован.
Я насторожился, потому как, меня посещали подобные мысли и спросил:
— А подкупить могла?
— Нет, — досадливо цокнул он. — Я проверял, с патологоанатом точно всё, чисто. К смерти Николая она не причастна, выходит. Но как-таки она его обработала, а?! Не перестаю удивляться. Это же надо, сравнить бабу с сыном! Выдал, конечно, Коля номер…
— Ну, выдал и выдал, что теперь уже об этом говорить, — пресек его я. Мне почему-то не хотелось обсуждать с ним поступки отца. Конечно, в душе я считаю отца не правым, не справедливым, если быть точным, но лучше я это сам собой переварю. Поднялся и сообщил: — Я к себе, ненадолго, потом уеду. Если буду нужен, звоните.
Под «к себе» я имел ввиду кабинет отца, по праву считая его своим, как считали остальные, плевать. Им придется с этим смириться. С Юмой мы попрощались на сегодня, условившись созвониться по контракту. Как только он добьётся согласия Натальи, созовет официальное собрание. В моем одобрении уже наметились некоторые сомнения, но объявлять ему об этом я пока не стал. Для начала более детально изучу вопрос.
В кабинете я пробыл недолго, из любопытства прошелся по бумагам, которые просматривала Аглая, и поперся к лифту, предварительно отпустив и Оксану. Смысла торчать девушке на рабочем месте уже не было. От пожарной лестницы тянулся сигаретный дымок. В тамбуре была организована курилка, это я знал ещё с времен юности. Много раз бегал туда покуривать, поджидая, когда освободится отец. Курильщиками за дверью оказались Кропоткин и Завойчинский. Я узнал их голоса и не спешил жать кнопку лифта, прислушиваясь к беседе.
— Ты меня удивляешь, — выговаривал Кропоткин. — Ну, попросил он, и что? Может ты ему ещё и акции свои продашь, раз он хочет.
— Ерунду не городи, причем тут акции! — взвился Кирилл.
— Коля этот проект завернул, и ты это прекрасно знаешь, а сейчас голосуешь за. И как мне не удивляться, если ты для меня всегда был человеком Николая.
— Николай Владимирович завернул, а младший иначе считает. Мне что прикажешь, против Лапиных переть?
— Ну, против Лапиной же ты попер, — усмехнулся Кропоткин и с той же интонацией добавил: — Двое Лапиных против одного, по твоей логике ты облажался.
Раздавшиеся в коридоре шаги, не дали мне возможности подслушивать этот интереснейший диалог и дальше. Я отступил от двери и нажал кнопку лифта. Вырулившая из-за угла Оксана вздрогнула, не ожидав увидеть меня здесь, лифт в здании курсировал исправно. А мне захотелось быстрее увидеться с Аглаей.
Машину бросил у самого входа, Саша отгонит. Прыжками преодолеваю лестницу, а у двери в её комнату замираю. Рука зависает в воздухе, не решаюсь постучать — что я ей скажу? Зачем ломлюсь в её спальню, будто что-то стряслось, обсудить контракт? Бред, о нем можно и за ужином поговорить.
Возвращалась затемно. Обогнула брошенную Ярославом машину, припарковалась у съезда в подвальный этаж и выключила фары. Руки скрестила на руле, опустила на них голову – выдохлась. Кладбища умиротворяют и утомляют одновременно. Да и ехала я не за покоем, за силами. Вышла с этого идиотского собрания и поняла – сдамся, не смогу. Ещё немного и сломаюсь. Эта подпитка прошлым была необходимостью, вынужденной мерой.
Только теперь выходило — измотана я донельзя. Столько километров за рулем не проделывала давненько. Ноги мои к каблукам хоть и приучены, но давить в них на педали целую вечность – испытание. На обратном пути скинула шпильки и вовсе жала босой ступней. К тому же, «поймала» штраф за превышение, уверена в этом, почти на подъезде к малой родине. Благо «Ауди», подарок Николая на день рождения, записана на меня, и письмо «счастья» придет на моё имя. Главное, чтобы Ярослав ненароком не выловил эту «рыбку». Завтра предупрежу Елену Дмитриевну, такого рода корреспонденцию — сразу ко мне.
Я представила какой раздастся грохот, от удара шпилек по плитке, подхватила с коврика туфли и выбралась из машины. Ничего страшного, если я немного пройдусь босиком. Дом спал: темный, громадный, лишь садовые фонари подсвечивали дорожку бледно-желтым свечением. Мрамор растерял остатки тепла, подаренное ему солнцем, но ещё не успел принять холод ночи, шлёпала с комфортом.
В холле, на стене, бра, имитирующие свечи, два их которых приглушенно горят, вероятно, оставлены для меня заботливой Еленой. Я решила, ярче мне и не нужно, дорогу найду, и прошла вперед. Гостиная тонула в темноте, к лестнице шагнула наощупь. Сначала раздался щелчок, следом зажглась лампа у дивана. Нежданно, врасплох. Я вздрогнула и резко повернула голову – Ярослав включил. Нога на ногу, сидит на диване.
— О боже…— выдохнула я. — Ты меня напугал.
Господи, а взгляд-то какой! Словно властный муж поджидает разгулявшуюся женушку. Даже Николай никогда на меня так не смотрел, приди мне в голову задержаться.
— Всё веселишься? – заметил он туфли в моих руках. — Пожалуй, стану звать тебя весёлая вдова. Как тебе?
— Угу, — согласилась я. Перекинула туфли в другую руку, схватилась за перила и добавила: — Только в терновый куст не бросай.
— Знать бы ещё где этот куст, — хмыкнул он и поднялся. Догнал меня на четвертой ступени и сообщил в лицо: — Вырубил бы на хрен, от греха.
— А топором-то пользоваться умеешь? — не удержалась я.
Ярослав вспыхнул, зрачки мгновенно сузились, словно он почувствовал вызов в моих словах, а я подумала, что фраза прозвучала двусмысленно. «Господи, нет, парень, я вовсе не это имела в виду!»
— Хочешь проверить? — вскинул он брови, а я убедилась, именно так он и воспринял. Прижала к груди руку и протянула:
— Боже упаси, ни в коем случае, меня пугает холодное оружие. Извини, я устала, продолжим наши прения завтра, — заспешила я наверх, на ходу добавляя: — И да, спасибо за любезность. Я сейчас об этой теплой встрече.
У двери своей спальни я бросила туфли на пол и принялась рыться в сумочке в поисках ключа. С тех пор, как Ярослав поселился в доме, я предпочитаю всегда запирать дверь. Замок, конечно, ерундовый, его можно вскрыть с помощь пилки для ногтей, но мне так спокойнее. Не думаю, что он станет вскрывать, а вот заглянуть в доступное, вполне.
Он встал за спиной. Я слышала его шаги, я почувствовала его дыхание у самой шеи.
— Я могу оказать ещё очень много любезностей.
— Например? — повернулась я, отыскав, наконец, ключ.
— Помочь открыть дверь, например.
— Ну, помоги, — вложила я в его руки ключ. Ярослав сунул его в скважину, повернул, отпустил ручку и распахнул дверь:
— Прошу.
— Это так мило, сударь, — улыбнулась я и вытянула ладонь.
Он вернул ключ, я скоренько шагнула в комнату, захлопнула перед его носом дверь, успев пожелать приятных снов. Туфли, как и Ярослав, остались за дверью.
Беспокойный сон, увиденный этой ночью, случился красочным и высокохудожественным, в том плане, что смотрелся реалистичным. Я, словно героиня низкобюджетного ужастика, носилась по заброшенному зданию, вкупе с остальными персонажами сна, которые состояли из толпы незнакомых людей, без особых навыков к спасению. Спасались мы от сколопендр. Не знаю, как выглядит на самом деле упомянутая божья тварь, но в моем сне она смахивала на подросшего скорпиона. Черного, неприятного, с загнутым хвостом-присоской. Молодая особь передвигалась ползком и поддавалась уничтожению в том случае, если вам удалось разбить её грубый панцирь и добраться до «мясца». Но стоило этой особи присосаться своим хвостом к человеку, дабы испить его крови и вкусить плоти, особь вырастала до размера крупного кролика. Человек, кстати, после подобной экзекуции падал замертво. А подросшая сколопендра приобретала возможность телепортироваться сквозь стены.
С замиранием сердца я тянула за ручку дверь, спасаясь от нашествия мелких тварей. Подвальное помещение, с грязным под потолком окном не гарантировало спасение, но давало небольшую передышку. Грязные, в подтеках стены, цементный пол и кем-то перевернутый стеллаж. Коробки, ящики, упавшие с него, валялись тут же, из них высыпались гайки, шурупы и какие-то тонкие железки, совсем не пригодные для обороны. Впрочем, у мужчины, прячущегося со мной, имелся арбалет, а кроме меня под его опекой находились двое детей. Во сне я знала: и мужчина, и эти дети для меня посторонние, абсолютно чужие люди, однако, данный факт не умалял важности спасти их любой ценой. Девочку лет шести и мальчишку-трехлетку. Только доверять незнакомому компаньону во всех отношениях я не могла, поэтому полагалась лишь на себя и добела между костяшек пальцев сжимала дверную ручку. Там, по ту сторону, кишели ползущие твари.
Прислушиваюсь к тому, что творится снаружи и прижимаю к губам палец, повернувшись к детям. До конца не уверена, но предполагаю – твари реагируют на звук. Во многих ужастиках, кстати, так и бывает. По спине катится тонкая струйка пота, а я набираюсь смелости и совсем чуть-чуть приоткрываю дверь – здесь сидеть невозможно, нужно искать воду и пропитание, детей следует накормить. Я вижу: коридор почти пуст, лишь особо нерасторопная особь ползет в единственном экземпляре. Можно дождаться, когда и он скроется в лабиринтах здания и сорваться, в надежде найти более надежное пристанище. Я делаю мужчине знак рукой – пара минут. Он меняется со мной местами, вскидывает арбалет, готовясь вскоре выйти наружу. Я заставляю детей, сидящих в углу, подняться, девочку ставлю компаньону за спину, мальчишку хватаю на руки. Стану прикрывать тыл, с ребенком на руках, для защиты мне больше нужны ноги. Сильные ноги. Топтать, давить этих тварей.
Выяснить где была прописана Аглая до того, как вошла в наш дом, делом оказалось плевым. Маленький городишко в двухстах с хвостиком километрах. Пора бы уже познакомиться с родственничками, решил я с самого утра и покатил до места назначения.
Дорога заняла почти три часа, ещё минут двадцать ушло на поиски нужного адреса. Я кружил по улочкам недоумевая, кому это пришло в голову назвать данное поселение городом. Хотя, в провинции я бывал не часто, сравнивать особо не с чем. Удивляло лишь одно – большую часть города составляла частная застройка. Длинные улицы уж больно напоминали деревенские. Однако, в защиту стоит упомянуть замеченные высотки в центре, которые могли похвастать девятью этажами. Нужная мне улица оказалась окраиной, вдобавок дом стоял предпоследним в ряду.
Стоило на него глянуть, как становилось понятно: встречи с потенциальными родственниками ждал напрасно. Не жилой он. Но уезжать, сдаваясь, проделав такой путь, глупо, я приткнул с угла машину и вышел. Мало ли…
Сто лет не мытые окна и покосившийся забор доказывали мою теорию, но сдаваться не хотелось. Я обошел дом по кругу, с тоской поглядывая на заросший огород и согласился – двести верст проделал напрасно.
— Уж не новый ли вы хозяин? — услышал я за спиной, когда попыталась приблизиться к окнам, в попытке заглянуть внутрь.
Я повернулся на голос, женщина лет пятидесяти, стоящая у дома напротив, держала козырьком руку, приглядываясь ко мне. Выглядела она провинциально, настоящая деревенская кумушка, повязанная на голову цветастая косынка, только усиливала это впечатление.
— Здравствуйте, — гаркнул я и ткнул большим пальцем за спину, указывая на дом: — А продается?
— А бес их знает, — крикнула в ответ она. Общаться подобным образом, занятие наиглупейшее, более того, соседка вполне могла поведать чего-нибудь любопытного, я не спеша двинул к ней, надеясь мой интерес она сочтет извинительным. Перешел улочку, разделяющую нас, а как только приблизился, она добавила: — Почитай уж пятый год никто не живет. Захиреет хатка, все бревешки почернели.
— А с хозяевами как-то можно связаться? — поинтересовался я и объяснился: — Я бы купил, место мне очень нравится.
— Если бы знать их, хозяев этих, может и связались бы. Это вам в палату стоит прокатиться, кому достался дом, так и не выяснилось. Ждали наперво все, приедут наследники, продадут, али жить станут, но так и не явился никто.
— И чьих вы наследников поджидали? — с полуулыбкой спросил я и указал глазами на лавку, возле дома: — Можно?
«Присаживайтесь, конечно», — дождался в ответ и расположился, надеясь на содержательную беседу. Женщина опустилась рядом и незамысловато пояснила:
— Так Надьки-пистолет.
— Почему пистолет? — фыркнул я. Что ещё за прозвище для такой глуши, более того, для женщины? Ведь неведомая Надька априори не может быть мужчиной. Соседка вздохнула и ответила:
— Палец у неё один не живой был, кривой и не гнулся. Торчал навечно прямо, ровно дуло пистолета, вот Надьку так дразнить-то и стали. А палец она сама себе изуродовала, в молотилку его по молодости сунула, говорят, нерв перебила.
Молотилки, пальцы, впрочем, как и Надьки, меня не особо интересовали, углубляться в данную тему излишне. Состариться здесь на лавочке я не планировал.
— Скажите, а Аглая Ла… — вовремя опомнился я, — Дорофеева в этом доме, когда проживала?
— Аглая, Аглая… это Глашка что ли, выходит? У Надьки мать Клавдия была, а бабку уж и не знаю, как величали. Погоди-ка, а жила одна Глаша, ниже по улице, — обрадовалась она и ткнула меня локтем в бок: — Так, то Хромова была! А тебе, говоришь, какая нужна?
— Дорофеева.
— Дорофеева, — словно эхо повторила она и задумалась.
Нет, выяснилось. Не знает она никакой Дорофеевой.
— А дети, у вашей соседки были, у Надежды? Той Аглае, про которую я интересуюсь, лет тридцать сейчас.
— Какие дети, господь с тобой! Надька баба суровая, нелюдимая, не один такую не выдержит, а все через палец этот её. Сторонилась парней, мне мама рассказывала, да так в девках и засиделась. Правда насмешила она как-то, лет ей уж, стало быть, как мне сейчас стукнуло, прибился к её берегу мужичонка, Аркаша плотник. Не местный он, из Деево, село тут неподалеку, с полгода они семьей прожили, а потом она его взашей выгнала. Ох и гнала она его, как козла вицей по всей улице провела, насмешили они тогда. Но после замужества своего неудачного, она ещё больше замкнулась, иной раз и вовсе не поздоровается пройдет. А ты дети, говоришь, вот тебе и дети! Аркаша хоть и плотником был, но ребеночка стругануть ей не успел, да и какое дитя, чай не молодуха уже. Оно, конечно, и позже быват, одна женщина из Индии вообще в шисят восемь родила, не слышали?
— Нет, не слышал. А выгнала она его за что? — заинтересовался я чужой судьбой и покачал головой мысленно. Семечек стакана мне только не хватает. Дожил, на лавках с бабками тусуюсь.
— Аркаша этот больно шустрый малый оказался. На вид-то плюгавенький, а сам ходок, ещё какой. К Ленке продавщице из киоска захаживал, Надьке и донес кто-то, а может сама Ленка и похвастала, с той дуры сбудется. Её послушать так пол района по ней сохнет.
— А родственники, братья, сестры, племянники у этой Надежды имелись, дом же мог кто-то унаследовать?
— Так може и унаследовал кто, нам доложиться только забыл. Вроде был у неё брат двоюродный или троюродный, но я не видала его ни разу, не навещал он Надежду. Надька моталась в город пару раз, мать мою за домом присматривать просила, а к ней никто не ездил, не навещал.
— Но ведь Аглая Дорофеева в этом доме прописана, — не сдавался я, даже не опасаясь встречных вопросов. По мне, женщине просто хотелось поболтать, и она особо не задумывалась, откуда я и зачем задаю ей все эти вопросы.
— Ой, — отмахнулась она, — сейчас уж ничему не удивляйся. У Варзаковых вон двенадцать таджиков в доме прописаны! Двенадцать, шутка ли! Говорят, без их ведома прописали, а по мне так куда без них, сунули им на бутылку, они и рады, хоть сто пропишут.