Моя милая эскортница

Глава 27. Мы с тобой разные, разные…

— Максим! — кричу, просыпаясь. Оглядываюсь и замираю.

Голубые глаза совсем рядом, смотрят на меня пристально. Дрожь проходит по телу, закрываю рот рукой, но всхлипы вырываются. Я начинаю рыдать. Максим встает со стула и подходит, прижимает голову к своему телу. Его руки спокойно, бережно водят по макушке. От него исходят тепло и уверенность завтрашнего дня. С этой буйной силой и сильным мужчиной я точно справлюсь, выживу. Можно перестать бороться?

А я не верю. Не верю.

— Ты жив.

— Еще бы.

— Я в это не верю.

Он садится на корточки, смотрит на меня с грустью, аккуратно проводит ладонью по щеке, лаская. А я не могу перестать рыдать.

— Я вернулся за тобой, Сонь. Ты можешь больше не волноваться ни о чем. Впредь я о тебе позабочусь.

Порывисто прижимаюсь к нему, ощущая теплоту его тела. С плеч словно падает гора. Боюсь, что это всего-лишь сон, что он сейчас кончится.

— Не реви так, ладно? — сжимает мои плечи, говорит решительно и настойчиво. — Все будет хорошо. Я здесь, нашел тебя и пристрелил тех тварей. Как только ты пройдешь обследование, мы улетим в Москву. И ты никогда не переживешь ничего подобного, обещаю. Я больше не такой несмышленый дурак, как раньше. Теперь я тебя защищу.

Вдруг раздается скрип двери. Мы оба оборачиваемся. Алима осторожно выглядывает, стоит нам встретиться взглядами, она рвется ко мне, но останавливается, когда смотрит на Максима. Он недоверчив, но я успокаивающе киваю, и приходится уступить.

Он отпускает меня нехотя, с досадой смотрю прямо в глаз. Наклоняется, быстро целует в лоб.

— Можешь подойти, — бросает Алиме и уходит, оставляя нас наедине. — Только осторожнее, ей нужен покой.

Гляжу на него напоследок как на привидение. В висках стучит, голову разрывает. “Он жив” — мысль возвращается раз за разом, зарождая слезы облегчения и одновременно страх, что Максим лишь мираж.

— Ты видела его? — шепчу Алиме, опустивший голову мне на колени.

Она поднимает заплаканные глаза. И когда успела расплакаться? Я не заметила.

— Да, видела, — шепчет тихо. — Он такой как ты и рассказывала.

— Хорошо, значит жив все-таки.

Из груди вырывается вздох, и становится легче дышать, грудь расслабляется. Я смотрю на то, как руки сами водят по черным волосам Алимы, успокаивая ее, прижимая как ребенка.

— Я с тобой не расстанусь, ты не думай, — говорю ей.

Она замирает, всхлипывает, но потом облегченно выдыхает. Знала, что дурочка переживает. Но я дала слово.

— Я переживала за тебя, погналась за ним, когда он пришел, — начинает волнующий рассказ. — Но другие мужчины, которые пришли с ним, схватили меня. Не дали его остановить, и хорошо. Вдруг ты бы умерла… Из-за меня.

— Не говори глупостей.

— Ладно, — вытирает слезы. — Не буду.

Мы просидели так десять минут, пришел врач. Сообщил, что у меня недостаток витаминов, а так все хорошо. Отделалась легким испугом.

Какой же он легкий?

Максим не показывался и сердце начинало изнывать. Он должен быть здесь, я хочу его видеть!

— Где он? Позови его, — шепчу Алиме

Та кивает и уходит, пока врач продолжает зачитывать рекомендации.

Когда Максим вернулся, я смогла выдохнуть. Одно его присутствие сохраняло во мне рассудок, стойкость духа. А иначе, иначе я бы сломалась. Врач ушел, и мы остались наедине.

— Ты должен рассказать мне, что произошло, — говорю ему, прижимаясь к плечу.

— Не думаешь, что тебе лучше отдохнуть?

— Нет, расскажи.

Он вздыхает, запрыгивает ко мне и ложится рядом. Я кладу голову на грудь, пальцы наших рук скрепляются. Слышу как бьется его сердце, неторопливо провожу по знакомой груди рукой, наслаждаясь ценным мгновением. У нас не много таких будет.

— Я искал тебя в тот день, вся охрана была занята, со мной оставалось пару человек. В итоге стал легкой мишенью. Сам виноват, расслабился, — его сердце стало биться быстрее. — Схватили просто: всех поубивали, меня скрутили. Месяц я был в не самом райском месте, потом Ермола и Марат наконец вытащили. Я собственно в них не сомневался.

Я приподнялась, вместе с вопросом, возникшим в голове.

— Но полгода…

— Не все так легко, Сонь, — прерывает он. — Свалить то я свалил, но дело этим не кончилось. Те люди, с которыми ты была знакома… — Я замираю, наши взгляды встречаются. — В общем они мертвы. И не только они, те, что были выше тоже.

— Странно.

— Что именно?

— Думала мне станет легче, когда узнаю. А по факту словно ничего и не изменилось.

Он улыбнулся.

— Пока смерть тебя не радует, ты человек.

— А что дальше?

— Полтора месяца искал тебя, и наконец нашел. Ты изрядно попутешествовала. Пришлось долго отслеживать. Не думал, что решишь незаконно пересечь границу. Видимо пока я воевал, ты много что повидала.

Улыбаюсь ему горькой улыбкой, вспоминая пережитое.

— Ни к чему вспоминать. Неделю я была в Москве, ждала известий о тебе, но ничего не было. Мне было так страшно, я всего лишилась в один чертов день. Когда твой человек ушел, оставив мне чемодан, я металась между мыслями застрелиться или утонуть.

— И что тебя остановило?

— Глупость какая-то. Надежда, что все будет хорошо.

Снова скрип двери. Алима выжидающе глядит, сунув голову в палату. Я раздражаюсь ее настойчивости.

— Я позову тебя, — бросаю несносной девчонке и она скрывается так же быстро.

— Расскажешь о ней?

— Как-нибудь.

Москва. В руках чемоданы, а я на родной земле. Все внутри переворачивается, чертов холод, морозный воздух, я его обожаю, вдыхаю жадно. Скоро зима… Наконец-то снег.

Алима чихает рядом, натягивает плотнее шапку. В смешных варежках пытается поправить слетающий шарф.

— Дай мне, — говорю ей, протягивая руки к шее.

— Простите, могу я взять ваш багаж? — щебечет рядом охранник.

— Нет.

Это все прошлое. Меня обчистили в Иордани. Считай жива благодаря вот этой самой неумехе. Ее черные глаза сейчас светятся и слезятся от мороза, а тогда нависали мрачными темнющими тучами, пока я не забрала ее от “семьи”. Тяжело ей будет привыкать к новому климату. А я не готова отдавать багаж.

Идем к машине, выезжаем из аэропорта. Алима с интересом глядит на все вокруг. На неплохом русском опрашивает водителя обо всем, что видит. Иногда, забываясь от интереса, прилипает к стеклу. К концу поездки водитель устает от постоянных расспросов, а мне наоборот становится повеселее. Слабо улыбаюсь Москве, обратившей мечты наивной девчонки в жестокие приключения.

Подъезжаем к новому дому.

Максим встречает у порога. На нем футболка и штаны, руки скрещены на груди, а позади невысокий четырехэтажный дом, уже без панорамных окон.

В зале накрыт стол. Пока ужинаем, я не свожу с Максима глаз. Он видит как я осматриваю шрам у уха. Мрачнеет, но рассказывать не собирается.

За три дня, что мы пробыли вместе я так и не выпытала, что с ним делали. Но заметила: от прежней веселости мало что осталось. Как и от моей наивности, впрочем, тоже.

Два человека, встретившись вновь, были другими. Каждый поедал другого взглядом, примерялся, пытался выяснить, что именно изменилось. Ведь изменения ощущались в каждом.

Максим молчал о пережитых пытках, о своем ПТСР, Соня не говорила о первом месяце после их расставания, которое низвергло ее в пропасть одиночества. Максим слышал, как изменился тем ее речи, замечал как светлые невинные глаза потемнели, ощущал стержень, который Соня внутри себя заточила. Его интерес не ослабевал, наоборот, он знал, что отныне все не будет так просто, как раньше, и его это будоражило. Он больше не был уверен, что игра пойдет гладко.

И долго ждать подтверждения не потребовалось.

Они сидели у него в кабинете, наконец оставшись вдвоем. Но вместо сумасшедшей страсти, напряженно глядели друг на друга.

— Могу попросить тебя?

— Проси.

— Сними ей квартиру.

Максим вздохнул, откинулся на спинку кресла.

— Ты останешься со мной?

— Нет.

Что ж, он знал ответ.

— Мне нужно время, надеюсь ты поймешь, — произнесла Соня, наконец решившись на сколько-нибудь длинную речь. — Видишь ли, счастье не затмило мне глаза, я помню кто ты. Думаю, что теперь даже лучше знаю тебя. Например, наркотики. — Максим ухмыльнулся, как игрок, специально проигравший. — Ты не упомянул о них ни разу. Пришлось узнавать на горьком опыте. Зато стало понятно как ты так быстро разобрался с теми ребятами… Они наверняка работали на твоих же людей. Я помню все что ты сделал, что ты убийца, помню твои руки, принуждающие меня, помню пытки, что ты устроил, помню бордель. Я ничего не забыла Максим, и не прощу просто так. Здесь не хватит ни дня, ни недели, ни года.

Улыбка куда более сдержанная, чем раньше, но не менее обаятельная, коснулась его губ.

— Все не без греха, а я особенно, — он не пытался ничего утаить, смотрел на молчаливую Соню даже расслаблено. Казалось ее серьезные опасения, слова ничуть не смутили его. — Чуть не забыл, у меня есть для тебя сюрприз. Не хочешь прокатиться?

В камине треснула древесина.