Моя собака – некромант

— У-у-ууу!

— Гав!

— У-у-уу-ууу!

— Гав-гав! Гав!

— Уууу-у-уу!

— Р-ррр!!!

— Да понял я, понял, — пробухтел зомби и тяжко вздохнул. — Изверги… поднять подняли, а разбудить забыли…

Ленн, я свое дело сделала. Теперь твоя очередь. Свидетель поднят. Буди.

— А сама?

А я собака, и у меня лапы. Пассы не по моей части. Ты бы мне еще предложил файербол кастануть.

— Действительно, не подумал. Прости, Найда.

Маг-следователь Ленн Таани соединил большой палец с безымянным, скрестил средний с указательным, а мизинец оттопырил и направил на зомби.

— Файге ретт, ауно… — прозвучали слова заклятия, пробуждающего память покойника.

… Если реальность, о которой вы мечтали, оказывается хуже, чем в ваших грезах, значит, вы как-то неправильно мечтали. У Ленна Таани с грезами было все в порядке: реальность оказалась не просто не хуже, а во много раз прекраснее. Может быть, потому, что он был не один. С ним была лучшая в мире собака. Что значит — откуда вы это взяли? Да вы любого собачника спросите, он вам сразу скажет: его собака — самая лучшая!

Провинциальный городок Памме был маленьким и уютным. И полицейский участок Памме был маленьким и уютным. А еще — хронически недоукомплектованным: не так-то просто найти желающих служить в дальнем захолустье. Поэтому молодого мага-следователя с обязанностями штатного менталиста и некроманта в участке встретили с распростертыми объятиями. Никто не шпынял новичка, не придирался, как это нередко водится, никто не честил столичной штучкой. Наоборот, ему от души помогали поскорее постичь все тонкости службы. Освоился Ленн быстро. А Найда — и того быстрее.

Не будем забывать еще и о том, что за штатные обязанности менталиста и некроманта к окладу следователя полагается доплата. И не только Ленну, но и Найде. Шеф высказался на эту тему однозначно: «Если кто-то работает, как офицер полиции, то он — офицер полиции. Сколько у него ног и есть ли у него хвост — несущественно. Офицеру полиции полагается оклад. За дополнительные обязанности полагается доплата». Спорить с ним никто и не подумал. Во-первых, с шефом не спорят. Во-вторых, он прав. А в-третьих, Найду любили и уважали.

Таким образом, Ленн и Найда получали два оклада и четыре надбавки, и с деньгами им было вольготно. Работали они оба на совесть, и симпатия коллег была ими вполне заслуженна. Коллектив в участке подобрался на диво дружный. Одним словом, сплошное благолепие, да и только.

Однако если вспомнить, начиналось это благолепие отнюдь не безоблачно. Стоя перед дверью аудитории, где проходил заключительный выпускной экзамен по некромантии, Ленн и помыслить не мог, как обернется дело…

Пятеро студентов маялись под дверью в ожидании своей очереди.

— Вибрируешь?

— Еще бы! Борода лютует.

Бородой студенты втихомолку прозвали профессора Торе Лаана. Никакой бороды, ни окладистой, ни козлиной, профессор Лаан не носил. Он всегда был выбрит до блеска. Тем не менее, прозвание это удивительно к нему подходило.

— Как — Борода? С какой стати?

— Должен же был профессор Файден принимать! С какой радости вдруг Лаан?!

Высшую некромантию у выпускного курса вели два преподавателя. Профессор Лаан читал лекции по теории и славился педантичностью вплоть до занудства. Профессор Файден вел практику. Он относился к студентам куда лояльнее своего коллеги.

— Файден по дороге на экзамен ногу сломал. Лаана буквально минут за двадцать до начала экзамена с кроватки сдернули.

— Все. Нам кранты.

— Точно. Борода и так не подарок, а Борода без кофе и завтрака…

— Мы все умрем.

— Не получится. Борода нас поднимет и все равно загонит на экзамен.

— Да, парни, не повезло нам всем. Завалим некромантию — и прости-прощай приличное распределение.

— Ну, ты за всех не говори. Кое у кого есть все-таки надежда сдать. А Ленн и Эльми и вообще отличники. У них такая сумма баллов, что пара-другая туда-сюда роли не сыграет. Достаточно хоть как-то некромантию спихнуть.

— Э, нет, хоть как-то не годится! — вознегодовал Эльми Кинс. — Мне не спихнуть, мне сдать надо. В наилучшем виде.

— Мне тоже, — поддержал его Ленн. — Профилирующий предмет.

— И зачем тебе эта морока, никак не пойму, — скривился Эльми. — Шел бы в расчетчики, горя бы не знал. И никакой некромантии. Еще не поздно, между прочим.

— Из меня расчетчик, как из зайца белка. Никакой.

— С твоими способностями? Да не смеши. У тебя по всем математическим предметам даже не «отлично» стоит, а «блестяще».

— Точно! Вот чем тебе расчетчиком не житье? Место хлебное, работа спокойная…

— А тем, что не способности это. Да не шучу я! Это не способности, это… ну — любовь, что ли. Я люблю математику. Она прекрасна, как… как даже не знаю что. Ну так я и живопись люблю. Но художником это меня не делает. Парни, вы же знаете, как я рисую — курица со своей лапой отдыхает. Мой предел — схему какую-нибудь начертить.

Студенты засмеялись. Действительно, все знали, что схемы Ленн чертил отменно, но изобразить хотя бы лежащее на столе яблоко было свыше его сил.

— Вот и с математикой то же самое. Любить люблю, понимать понимаю, но рассчитать новое заклятие мне не по плечу. А всю жизнь сидеть и тупо обсчитывать чужие заклятия может любой третьекурсник, который вылетел за прогулы. Да и характер в карман не спрячешь.

— Это — да, характер у тебя для тихой сидячей работы неподходящий.

Положим, Ленн отчасти лукавил. Не так малы были его способности. Создать и рассчитать новое сложное многоступенчатое заклятие он бы не сумел, но что попроще — вполне. А характер… мало ли с каким характером люди годами маются на неподходящей работе. Нет, дело было в ином. Просто у Ленна Таани была мечта. И должность расчетчика заклятий в нее не вписывалась.

— Ну, нет так нет. Сам решил не идти в расчетчики, сам теперь и сдавай Бороде некромантию.

— Да куда ж я от нее денусь…

— Жарко… — Эльми вытер пот со лба, облизнул губы, открыл сумку, вытащил из нее маленькую бутылочку с фруктовой шипучкой, открыл ее и жадно, в три глотка залпом осушил.

Ленн не особо и обращал внимание на его манипуляции — он сосредоточенно повторял в мыслях основные формулы и схемы: раз уж экзамен принимает Борода, то основной упор в дополнительных вопросах придется не на практику, а на теорию. И потому он даже не заметил толком, как и когда Эльми открыл еще одну бутылочку.

— Хочешь?

— Что, прости? — Ленн не сразу сообразил, что Эльми протягивает ему шипучку.

— Хочешь? — повторил Эльми.

Ленн собирался было ответить, что нет, не особенно — но бутылочка уже открыта, и вдобавок Эльми уронил крышечку. Откажется он — и куда Эльми шипучку девать? Себе за шиворот вылить, что ли? Закрыть бутылочку уже не получится, самому выглотать — так ведь обопьется.

— Давай. — Ленн протянул руку и взял напиток. — Спасибо.

Дверь аудитории открылась. Наружу вывалился студент. Взгляд его был полон скорбного изнеможения, точь-в-точь как у младшего божества на побегушках, которого старшие боги оставили творить мир, а сами удрали на танцульки.

— Сколько?! — хором выдохнула пятерка ожидающих.

— Удовлетворительно, — простонал студент.

— У-уу… пересдавать будешь?

— Да упаси меня магия от такой пересдачи! Сдать сдал, живой убрался — чего мне еще?

— Ленн, а ты чего ждешь? Покуда Борода благостью проникнется? Так ведь не проникнется.

Все правильно, как раз подошла очередь Ленна идти на съедение Бороде. Он шагнул, запоздало сообразил, что так и стоял с открытой шипучкой, торопливо выглотал ее, едва уловив вкус малины, вручил опустевшую бутылочку Эльми, пригладил ладонью волосы — негоже являться на экзамен с распатланной шевелюрой — и толкнул дверь.

Все-таки приятели его порядком накрутили. Даже перед самыми тяжелыми экзаменами его так не потряхивало. Сердце колотилось сильно и быстро. Во рту от волнения пересохло, как будто он и не пил только что.

— Д-добрый день, — запинаясь, промолвил он.

— Надеюсь, мье Таани, — сухо ответил профессор. — Берите билет.

Профессор Торе Лаан никогда не обращался к адептам «студент такой-то» или «студентка такая-то». Только «мье такой-то» и «лиа такая-то», как если бы они уже были выпускниками. Файден его как-то раз даже спросил: «Торе, почему ты обращаешься с ними, как со взрослыми?» Лаан невозмутимо ответствовал: «Потому что они — не дети». Самой страшной бранью из уст профессора было слово «детка». Оно сулило несусветные ужасы в диапазоне между нулем баллов и отчислением.

Ленн, счастливый уже тем, что он не детка, взял первый попавшийся билет без долгих раздумий и положенные по регламенту экзамена три листа бумаги, сел за стол и вчитался в вопросы.

Тут-то его и накрыло.

И он даже успел понять, чем.

У этого зелья было, разумеется, длинное научное именование. Но все маги называли его коротко и просто — «моль». Оно выедало… нет, не саму память, но все пути и связи внутри нее. Вспомнить что-то после приема «моли» было физически невозможно. Не потому, что нужная информация куда-то делась, нет — просто вспоминалось не то, что нужно, а что подвернется. Как если бы ты хотел съесть котлету, но вместо вилки схватил утюг и шарахнул им со всей дури даже не по котлете, а себе по уху.

Действовала «моль» недолго, но хлебнуть ее было мучительно. Применялась она при лечении некоторых психозов — исключительно под наблюдением мага-менталиста: перемешивание памяти штука небезопасная. А за попытку напоить «молью» без предписания врача полагалась вообще-то уголовная статья. Однако желающие рискнуть все равно находились. Дело в том, что обычно их жертвы не помнили, как, когда и из чьих рук они выпили «моль».

Ленн тоже не помнил.

Да и не до того ему было.

Он пытался хоть как-то определиться в собственном мозгу. И с ужасом понимал, что не может.

... Если комплексное число состоит из действительной и мнимой части, то число арифмагическое состоит из реальной части и магической. Для расчета заклинаний применя…

... Спи, сыночек, засыпай, свои глазки закрывай, котик серенький зевнул, зайка серенький уснул…

... Околоцветник двойной, лепестков пять, правильной формы, пестик один, тычинок неопределенное число, кратное пяти, плод костянка…

... Бабушка, а пирожные можно засолить, чтобы их дольше хватило?..

... Статистически достоверной выборка считается, если…

... Мурзик, не мешай…

... Айда на рыбал…

... Асимптота…

Словно взбесившийся маятник, напрочь позабывший, что должен колебаться в одной плоскости, летал туда-сюда, зависая на мгновение над той или иной точкой памяти — но размах становился все шире, а мгновения зависания все короче, обрывки памяти сливались в неразборчивое месиво, в неясный шум.

И Ленн что было сил рванулся в ментал.

Если бы для этого требовалось применять мозг и только мозг, ничего бы у него не вышло. Но мысленных стараний недостаточно. Без помощи тела в ментал не выйдешь. А память тела совсем не то же самое, что память мозга. Тело само сбросило лишние напряжения в мышцах, само приняло правильную осанку, а дальше все пошло по натренированным рефлексам. Тело само сделало все, что нужно.

Все-таки Ленн был лучшим менталистом на всем курсе.

Но даже это не приготовило его к тому зрелищу, которое предстало перед ним в ментальной реальности.

Он сидел на кочке посреди болота, поросшего не то камышом, не то и вовсе неведомой какой-то травой — высоченной, в человеческий рост. Ладно, примем для определенности, что это камыш. Потому что другой какой-нибудь определенности тут нет и не было. Попробуй ее разглядеть, когда туман перевернутой чашей накрывает болото! Он съедает контуры, поглощает очертания — в редкие просветы меж камышей даже окоема не видно, нет его здесь. И солнца нет и в помине — тусклый бестеневой свет. И тихо так, будто Ленн напрочь оглох. Птицы не подают голоса, камыш не шелестит на ветру, да и откуда бы дуновению ветра взяться… ничего, как есть ничего, ни звука, ни шороха. Жуть жуткая. Может, беззвучный вид казался бы не таким выморочным, если бы болото хоть чем-нибудь пахло — тиной там, гнилой ряской, местной травой какой-нибудь или чем уж там на болоте должно пахнуть… но нет, запахов нет никаких, совсем, и от этого так трудно дышать, будто и воздуха тоже нет. Уж лучше бы воняло. Размечтался, студент. Нет тут ни звуков, ни запахов, ни пространства, ни времени. А посидишь тут еще немного, и тебя тоже не будет.

Совсем. Навсегда.

Это Ленн ощущал безошибочным чутьем прирожденного менталиста.

Посиди на кочке — перестанешь быть. Сойди с кочки — утопнешь в трясине. Захлебнуться грязью или расточиться на клочья тумана — что выбрать?

Все строго как в жизни — которое из двух зол тебе больше нравится?

Как в жизни, да? Ну так сами и выбирайте из двух зол, если вы такие реалисты! А Ленн дурак. Он не знает, что обязан выбирать одну пакость из двух. Ленн верит в сказки. А во что еще верить уже почти дипломированному магу?

В теорию преобразования ментальных полей.

Он ее, правда, не помнит, но ведь этого и не нужно. Довольно и того, что он в нее верит. А остальное сделает практика. Ментальная проекция тела подчиняется тем же рефлексам. Это неважно, что его настоящее тело сидит себе спокойно… или что уж оно там делает — Ленн не помнит, но это неважно. Важно то, что его ментальное отражение коротким рывком плеча перестраивает потоки в позвоночнике — а вот это Ленн еще почему-то помнит, это называется позвоночник, он внутри… и потоки, да… и его правая рука легко срезает целую охапку камыша и валит ее поверх топи. И еще охапку. И еще.

А теперь пригладить наваленный камыш, вот так, теперь он будет хоть и легким, но при этом прочным, как дерево… а что это, кстати, такое?.. неважно, главное, что Ленн это сделал… а теперь остается осторожно лечь на пузо поверх этой охапки.

Держит?

Держит!

Не вставая с охапки — еще взмах рукой. И еще. Уложить. Пригладить. Наползти.

Взмах рукой. Еще раз. Еще.

Ленн понимал, что срезает часть своей памяти, насовсем, навсегда, что ее больше не будет, но это было неважно. Лисица, попавшая в капкан, отгрызает себе лапу, чтобы выжить. Чем он не лисица? Он тоже в капкане, пусть этот капкан и выглядит, как болото. Какая разница, чем пожертвовать, чтобы вырваться?

Ленн не видел, не знал, куда он движется, переползая с охапки на охапку. Он запрещал себе думать, что бессознательно кружит по болоту. Он не позволял себе обернуться. Он полз. Срезал камыш и полз. От рубашки уже ничего толком не осталось, лохмотья сплошные, живот исцарапан вовсю. Руки тоже ободраны. Больно. Боль существует. Она есть. Пространства нет, времени нет — но хотя бы боль есть. Значит, можно ползти дальше.

Очередной взмах не скосил новую охапку камыша. Ребро ладони рассекло пустоту и что есть силы треснулось о гравий.

Дорога?!

Раздирающим тело усилием Ленн швырнул себя с камыша на гравий.

Дорога.

Приподнять хотя бы плечи, упираясь руками в дорогу, задрать голову и зажмуриться, подставляя лицо пусть неяркому, но несомненному солнечному свету, замереть на миг, ну пожалуйста, еще, еще… встать на четвереньки, потом на колени… снова замереть… и подняться, шатаясь, как струйка дыма на ветру…

Болото осталось позади, и Ленн снова запретил себе оглядываться. Нельзя. Он не знал, почему, но знал, что нельзя. Смотреть надо только вперед. Туда, куда ведет дорога. Она ведь куда-то ведет. Туда, где есть солнце, и воздух, и время.

Ленн, спотыкаясь то и дело, брел вперед. Долго ли? Ему откуда знать. Это ведь он не в самом деле бредет. Значит, это сказка такая. А у сказок с временем свои отношения. Он не помнит, какие, но точно — свои.

А впереди… впереди дорога разбегалась в стороны.

Перекресток.

Боги всеблагие — за что?

Выбраться из болота — чтобы застрять на перекрестке, мучительно выбирая, в которую сторону идти?

Хотя… вроде там камень какой-то виднеется. Ну да, все верно, в сказках так оно всегда и бывает. Торчит себе путеводный камень, а на нем ерунда всякая понаписана. Мол, направо пойдешь — пропадешь ни за грош, налево пойдешь — ничего не поймешь, а прямо пойдешь — а зачем, ты и так уже хорош. Но, может, на этом камне будет написано что-нибудь нужное и полезное?

Ленн свирепо рявкнул: «Будет!» — и решительно заковылял к перекрестку.

Действительно, на камне была написана вовсе не ерунда.

Ленн в диком изумлении воззрился на камень, где был глубоко и отчетливо врезан ответ на первый вопрос билета. Его, между прочим, почерком. Ну да, вот и клякса, которую он ляпнул на первые две буквы слова «направление». Сам потом со смеху помирал, когда дома прочитал, что получилось. И схема в правом нижнем углу, корявенькая такая — ее он кое-как накалякал, чтобы потом не запутаться, ему всегда было легче запоминать очертания, а не слова, особенно если схему он придумал сам, а эту он точно придумал сам… ну да, так и есть — это его собственный конспект!

— Мье Таани, ваше время на подготовку вышло, — раздался голос профессора Торе Лаана. — Вы готовы отвечать?

— Да, профессор, — хрипло произнес Ленн, вываливаясь из ментала.Его словно вышибло в спину волной горячего запаха нагретого на солнце камня. Как странно — неужели камень пахнет? Хотя там, в ментале, наверняка еще и не такое случается...

— А тогда — приступайте.

Ленн неловко взял свои три девственно чистых листа бумаги, пересел за профессорский стол и полуприкрыл глаза, чтобы сосредоточиться на мысленной картинке. Только бы камень с конспектом не исчез никуда!

Нет — не исчез. И конспект с него тоже никуда не делся.

— Влияние внешней среды на вектор некроэнергии, — медленно начал Ленн, — определяется несколькими факторами, в том числе и магическими. При его исчислении…

Он пересказывал конспект подробно и обстоятельно. И даже схему начертил, когда до нее дело дошло — аккуратно и старательно доводя каждую линию. Это в конспекте можно калякать что угодно и как угодно — а на экзамене подобная вольность непозволительна.

— Хорошая схема, — заметил профессор. — На лекции я такую не давал. Сами придумали?

— Да, — хрипло ответил Ленн.— Это я для себя сочинил, когда конспект перечитывал… чтобы понятнее было, мне со схемой или таблицей всегда понятнее...

— Хорошая схема, мье Таани. Вы позволите включить ее в методичку? Разумеется, с указанием авторства…

— К-к-кконечно, — выдавил Ленн. На такое он не мог не то что рассчитывать, но даже и надеяться.

— Значит, вы для схемы бумагу взяли. А я уж думал, зачем она вам. А на доске начертить не хотите?

— Мне так удобнее, профессор, если можно… — промолвил Ленн, по прежнему не подымая глаз.

Еще бы он захотел! На доске практически не глядя начертить схему не получится. И к тому же от доски одуряюще пахло мелом. Прохладный запах, матовый, даже чуть шершавый. Он отвлекает. Бумага пахнет гораздо слабее, и запах у нее гладкий, округлый, катящийся куда-то. Острые ноты грифеля вливались в него легко и уверенно. Они ничему не мешали. И еще один запах исходил от этих листов — его собственный. Это отчего-то придавало уверенности. А от доски и мела пахнет чужими руками.

— Можно, конечно. По первому вопросу довольно. Переходите ко второму.

Сердце у Ленна зачастило, как сумасшедшее. Ох, что сейчас будет!..

Но камень не подвел.

Текст на нем сменился. Это был по-прежнему его конспект — но уже другая его часть. И Ленн все так же старательно принялся излагать ответ, то и дело сверяясь с надписью на камне.

Холодный квадратный запах зачетки, лежащей перед профессором, отрезвлял. Он заставлял собраться. Не вязнуть в лишних деталях и не упускать подробностей. Колючий запах шерстяного костюма профессора напрягал и даже немного пугал — но совсем немного, самую малость. А от самого профессора пахло силой. Это было до головокружения странно. Никогда прежде Ленн не замечал и не думал даже, что сила имеет запах — и физическая, и магическая. И что он такой сложный. Сила пахла зимними зелеными яблоками только что с ледника, пахла смехом, хрустом снега под ногами, она пахла сосновой хвоей и золотистыми потеками смолы на рыжих стволах, сила пахла морской водой, влажной землей из-под лопаты, огнем в камине и тишиной. Ну, в смысле так пахла сила профессора Торе Лаана. Чья-нибудь еще сила наверняка пахнет иначе. Люди ведь разные, значит, и сила у них разная…

— Мье Таани?

— Простите, профессор — задумался немного…

— Ничего страшного. Продолжайте.

И Ленн продолжил, стараясь не обращать внимания на половодье запахов. Легко сказать — не обращать внимания! Они несли его, как утлую лодку, и выгрести против течения он даже и не пытался. Он отпустил себя. И правильно сделал. Течение несло его туда, где на перекрестке стоял путеводный камень с конспектом.

— Третий вопрос, мье Таани.

— Одну минутку, профессор. — Лаан едва успел перевести дыхание.

— Все в порядке?

— Да… просто я… погодите минутку, я сейчас только сообразил… я в конспекте себе три таблицы сделал, и только сейчас понял, как их свести в одну…

— Если так, сводите, мье Таани.

Таблицы свелись воедино наилучшим образом. И почему Ленн раньше не сообразил?

— Покажите вашу сводную таблицу. — Профессор взял лист бумаги из его неловких рук. — Что ж… достаточно, мье Таани. Давайте сюда вашу зачетку.

Сердце замерло и подпрыгнуло, толкнувшись куда-то в кадык.

— Вынужден признать, я в вас ошибся.

Короткая темнота в глазах… но ведь хотя бы «удовлетворительно» Борода поставит? Или нет?

— Я ожидал ответа на уровне «хорошо». Может, самую малость выше. Но вам удалось удивить меня. Вы прыгнули выше головы. Ваш ответ находится между «отлично» и блестяще». Обычно я в подобных случаях ставлю отметку по нижнему пределу. Но вы предприняли невероятное усилие. Это нельзя не вознаградить. «Блестяще», мье Таани.

Только теперь Ленн поднял ошеломленный взгляд на профессора.

И сразу же опустил.

Борода не успел не только позавтракать, но и побриться. На его щеках резкой сталью отблескивала короткая щетина. Проседь на висках делала его импозантным, вальяжным — но эта седина делала профессора Лаана старым. Не надо Ленну на нее смотреть. Нельзя. Почему-то Ленну казалось, что смотреть на колкую седину щетины — все равно, что сделать Бороде пакость исподтишка.

— Спасибо, профессор… — кое-как выговорил он непослушными губами.

Зачетку он едва не выронил. Но кое-как его руки справились с ней. Он вышел, забыв закрыть за собой дверь, прислонился к стене и медленно сполз по ней: ноги его не держали.

— Сколько? — Окружили его ожидающие.

— «Блестяще», — простонал Ленн.

— Сколько?!

Кто-то попытался поднять его.

— Оставь ты человека в покое! «Блестяще» у Бороды — да как его вообще удар не хватил! Не трогай, пусть себе сидит.

Ленн и сидел, привалясь спиной к стене. Он просидел так два часа, пока длился экзамен, и его не трогали. Впрочем, если бы кто и попробовал встряхнуть его или похлопать по плечу, он бы, скорей всего, не заметил. Половодье запахов медленно унималось, они слабели, выцветали, теряли форму и звучание, уходили прочь. На их место приходила ясность.

Он снова был хозяином своей памяти.

И он помнил, что должен сделать, если хочет и дальше считать себя честным человеком.

Когда последний из сдающих вышел, унося с собой драгоценное «хорошо», Ленн заставил себя встать и войти в аудиторию.

Это было трудно.

Это было нужно.

Иначе было нельзя.

Борода собирал со стола билеты. Вид у профессора был усталый, и Ленн ощутил некоторые угрызения совести. Скверно стоять между профессором и его завтраком. Но куда более скверно промолчать, взяв незаслуженное.

— Профессор… — выдавил Ленн сипло. — Я должен… простите меня… я должен просить… — Горло пересохло, звуки обдирали его, как наждак. — Должен просить о пересдаче…

Профессор Лаан удивленно приподнял кустистые брови.

— Вас не устраивает «блестяще»? Оценки выше просто нет.

— Это не моя оценка. — Лучше даже не представлять, какого труда стоило Ленну заставить свой голос звучать твердо. — Мне кто-то помог.

Борода пристально уставился на Ленна.

— Вот как? Крайне любопытно, мье Таани. Крайне. И в чем же выразилась эта помощь? Кстати, а кто ваш таинственный помощник?

— Я не знаю. — Ясность отдавала горечью — но это была правильная горечь. — Дело в том, что я… меня перед экзаменом опоили «молью». Не знаю, кто. Не помню.

— Разумеется, — кивнул Борода. — Так оно обычно и бывает.

— Когда я взял билет, меня накрыло. Какие ответы на вопросы — да я бы таблицу умножения в своей голове не нашел! И так уже чудо, что сумел из болота выбраться…

— Из болота, говорите? — переспросил профессор. — Любопытно. В ментале, надо полагать?

Ленн кивнул. Он больше не чувствовал себя несчастным, как минуту назад. Опустошенным — да. Но и только.

— И куда же вы выбрались из болота, позвольте спросить?

— На дорогу. Я пошел по ней… и там был камень. Такой… как на перекрестках в сказках бывает. Путеводный. И на нем был написан мой конспект. Моим почерком, с моей кляксой. Кто-то нашел его у меня в мозгах и показал мне. И я смог ответить. Мне дали мою отметку. Я не сам…

Горло снова перехватило. Но теперь это уже было неважно. Ведь главное сказано.

— Говорите, конспект был ваш?

— Да.

— Схема и таблицы — ваши?

— Да.

— В таком случае — зачем вы мне тут чушь несете, мье Таани? Не заставляйте меня разочаровываться в ваших умственных способностях.

Ленну показалось, что он ослышался.

— Мье Таани, я старый человек. Я преподаю раза в два с лишним дольше, чем вы на свете живете. Неужели вы думаете, что я мог не заметить, что моего студента опоили?

Мир перевернулся вверх тормашками, показал Ленну нос и язык и подмигнул. Ну, во всяком случае, так Ленну показалось.

— Я хотел прервать экзамен и отправить вас в лазарет. Избавить вас от непомерного усилия. Но вы предпочли его предпринять. Я решил не вмешиваться. Нельзя отнимать у человека победу. — Борода улыбнулся странной, совершенно незнакомой Ленну улыбкой — как равному. — Совершать невозможное полезно. Даже если его не удается совершить. Это все равно победа. Но вам удалось. Я ведь сказал, что вы сумели удивить меня и прыгнуть выше головы. Но я не сказал, что по моему предмету.

Ленн покраснел, аж щекам стало жарко.

— А что до вашего неведомого помощника… если у человека сломаны ноги и ему надо дойти до цели, тот, кто дал ему костыли, безусловно, помог ему. Но свой путь, пусть и на костылях, этот человек прошел сам.

— Вы хотите сказать, профессор… — вышептал Ленн.

— Я не ставлю незаслуженных оценок, мье Таани, — отрезал Борода. — И перестаньте терзать зачетку.

Он снова пристально посмотрел на Ленна и снова улыбнулся.

— Я рад, что не ошибся в вас, мье Таани. И мой вам совет — найдите вашего помощника.

— Вы… его знаете?

— Нет, — покачал головой Борода. — Хотя я знаю всех менталистов вашего курса. Никто из них не способен на такой фокус. От телепатии на уровне даже самого лучшего студента экзаменационные аудитории защищены. Так что полагаю, личность вашего помощника удивит нас обоих.

Давно уже профессор собрал билеты, распрощался и покинул аудиторию. А Ленн так и сидел за опустевшим экзаменационным столом и думал.

Вообще-то Борода прав: найти неведомого доброхота можно. У любого телепата, у любого менталиста есть свой почерк, свой стиль. Ментальный контакт опознается обычно раньше, чем собеседник назовет себя. Всех менталистов курса и всех преподавателей Ленн помнил наперечет. Телепатия профессора менталистики Энне Лауда оставляла по себе ощущение знобкого холодка — не то, чтобы неприятного, но основательного. Ментальный сигнал старосты курса Даннерта вообще вызывал чесотку в костях — будто стая комаров налетела и искусала скелет, бррр. Крепыш Майен разговаривал глубоким басом — но телепатически общался исключительно подростковым альтом, в минуты напряжения срываясь на дискант, и даже молчаливое его присутствие в голове оказывало себя легким, едва уловимым звоном. А после мысленного контакта с толстяком Найгом неизменно хотелось даже не есть, а жрать. Даже если ты только что отвалился от стола сытым под завязку. И так далее…

Но не было ни этих столь знакомых Ленну примет, ни прочего «и так далее». Ничего привычного, как есть ничего. Было только буйство запахов. Странная, ни на что не похожая структура мира, в которой открылась еще одна, прежде неведомая, незамечаемая грань. Да не просто открылась, а еще и оттеснила остальные. Запахи вели себя так, будто они тут главные. Таких менталистов Ленн не знал. Бред какой-то. И вообще — впору подумать, что по ту сторону мысленной связи сидит собака, не иначе. А что? Кому ж еще внюхиваться в окружающую действительность?

Молодец. Возьми с полки косточку.

Что?!

Люди обычно предлагают пряник. Но косточка лучше.

Ментальный голос у Ленна в голове был странным. Глубокого залегания альт — то ли очень низкий женский голос, то ли высокий мужской, не разберешь. Непонятный тембр. Не говоря уже, собственно, о содержании телепатического послания.

— Ты… кто? — спросил Ленн почему-то вслух.

Ну, ты же сам все правильно понял. Собака я. Собака.

— Ничего себе шуточки…

Это ты после экзамена оклематься не можешь или после «моли»? Ладно. Иди в правое крыло. Там, где виварий и артефакторий. Сегодня там в охране старый Маати дежурит. Спросишь Найду. Жду.

Найда. Таинственный помощник. У Ленна и сомнений не возникло: запахи вновь разбушевались. Он шел по коридорам, провожаемый ароматом поздней сирени из полуоткрытого окна. Волны ванили и корицы, летящие от чьей-то булочки, накатывали на него шагов за двести. Забытый на подоконнике кусок мела обдал его уже знакомым шершавым холодком. Металл затейливых оконных решеток пах томительно нежно. От одного этого можно было сойти с ума. Но Ленн держался. Он должен, он обязательно должен найти Найду и узнать, кто это.

А вот и сторожка. И старый Маати прогуливается перед ней взад-вперед по своему обыкновению. Ну, хвала всему сущему — хоть что-то привычное в этой взбесившейся реальности.

— Мье Таани, доброго вам денечка, — степенно произнес старик в ответ на его скомканное приветствие. — Зачем пожаловали?

— Мне бы… Найду, — промямлил Ленн, чувствуя себя полным придурком.

— А, ну это можно, это сейчас. — Маати обернулся в сторону вивария и повысил голос. — Найда, тут к тебе твой молодой человек пришел.

И навстречу ошеломленному Ленну из недр вивария вышла великолепная овчарка.

Все надежды на то, что это просто дурацкая шутка, и на экзамене по некромантии ему помогла все-таки не собака, а кто-то другой, рассыпались прахом. Не стоит сопротивляться реальности. Проиграешь с разгромным счетом.

Твоя правда. Ну что — пойдем знакомиться?

Позади вивария привольно раскинулась лужайка. Никаких беседок, никаких клумб, никаких садовых скульптур и прочей дребедени. Только скамейки по периметру веселого разнотравья.

На одной из скамеек сидели бок о бок Ленн и Найда.

Травы благоухали с такой силой, словно готовились к экзамену по благоуханию и сейчас повторяли пройденное за весну и начало лета. Ароматы и вообще опять разбушевались, но Ленну было все равно. Ведь совсем рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, доносился лучший запах на свете. От Найды так чудесно пахло чистой ухоженной собачьей шерстью — как говорил когда-то трехлетний Ленн, «собачатиной». Он с тех самых пор мечтал завести собаку, и чтобы непременно большую-пребольшую. Вот только мечты так и остались мечтами. А теперь рядом с ним сидела большая собака из его детских мечтаний, да не просто какая-то там, а волшебная, которая помогла ему сдать экзамен, несмотря на «моль»… и так хочется зарыться рукой в густую шерсть, погладить… вот только нельзя…

Почему нельзя?

— Ну… это тебя унизит…

С какой стати? Ну сам подумай. Вот, предположим, ты даришь цветы своей девушке, обнимаешь ее, гладишь. Девушке приятно. Тебе приятно. Девушку это унижает?

— Н-н-нет…

Ты даришь ребенку игрушку и гладишь его по голове. Ребенок радуется, ему приятно. Значит, и тебе тоже. Ребенка это унижает?

— Нет…

Ты помогаешь старушке собрать рассыпавшиеся покупки. Старушка называет тебя «сынком», благодарит и гладит по плечу. Старушку или тебя это унижает?

— Нет.

Так почему погладить меня вдруг будет унизительно?

— Ну… ты ведь разумная…

Девушка разумна. Ребенок разумен. Старушка разумна. Ты тоже.

— Надеюсь.

Мысленный смешок.

— Так что… можно?

Да можно, можно. Вечно вы, люди, всякого себе понавыкручиваете.

И Ленн сначала осторожно, а потом все более уверенно погладил Найду — еще и еще раз…

Мысленная волна удовольствия — такого же, как и его собственное — чистого, веселого, как в детстве, когда прыгаешь в луже, выбивая из нее хрустальные брызги…

Мысленный аналог улыбки: Найде явно понравилось то, как он чувствует.

Ты интересно интерпретируешь. Особенно запахи. Квадратный запах. Это же надо так воспринять!

— А для тебя это не так?

Ну, а чего ты хотел? У тебя в мозгу просто такого отдела нет, чтобы понимать и трактовать запахи, как я. Я ведь собака, а ты — нет. У тебя этим другие части мозга занимаются, когда ты через меня воспринимаешь. Я ведь тоже некромантию понимаю не так, как ты.

— То есть ты не просто нашла для меня мой конспект, ты ее действительно знаешь?

Конечно. Как бы я нашла то, чего не знаю? Н-да, тебя и правда «молью» пришибло. Ничего, дело поправимое. Откат скоро совсем пройдет.

— А откуда ты ее и вообще знаешь?

Ну, во-первых, я разумна. Как ты и сам заметил. Мы все разумны.

— Мы — это кто?

Собаки из охраны вивария и артефактория. Ты никогда не думал, почему там не стоит магическая защита? Почему по старинке собаки охраняют?

— Ну, это как раз понятно Там же магические животные всякие содержатся. И из нашего мира, и из других. И артефакты всевозможные. Тоже из разных миров. Там такие эманации, что ни одна защита не выдержит. Хрустнет, как скорлупка яичная, и поминай, как звали. А собаки и учуют, и облают, и задержат.

Правильно. Сигнализация «гав-гав» в лучшем виде сработает. Но мы постоянно находимся рядом с этими артефактами и прочими саламандрами и грифонами. Думаешь, для нас эманации даром проходят? Мы все живем долго. Даже не как люди — как маги. Мы все разумны. Мы все владеем мысленной речью. Мы все одарены магией. И мы все рано или поздно выбираем себе напарника из людей и уходим из охраны.

— Но почему именно некромантия?

А вот это уже во-вторых. Она мне в твоем понимании понравилась. Некромантии меня научил ты.

— Я?!

Именно ты, почтенный мэтр. Видишь ли, вообще-то как некромант ты… ну, скажем, на твердое «хорошо». Крепкий середнячок. Но не более того.

— Обидно — но правда.

Но это не значит, что ты не можешь научить. Потому что это некромант ты средненький — а вот менталист ты просто потрясающий. Тебя невозможно было не услышать. Я услышала. И училась вместе с тобой. Через твою память. Твоим усилием. Так что на экзамене я просто вернула долг. Я знала, что тебя опоили. Не могла не знать. Ты и не представляешь, как фонишь на сверхдлинных частотах!

— На каких?!

Обалдение Ленна легко было понять. К возможности существования сверхдлинных, а заодно и сверхнизких телепатических частот наука относилась, как в старом студенческом анекдоте: «Если бы медведи были птичками, у них бы имелись крылышки». Если бы третье следствие из теоремы Пилле-Аунта было верным, поведение сверхдлинных частот описывалось бы именно этим уравнением. Ну так их же не существует! Более двухсот лет лучшие ученые пытались хоть что-то сделать со своенравным третьим следствием, доказать его ошибочность или неполноту… до сих пор ни у кого не получилось. И тут вдруг Ленн, оказывается, вовсю вещает на частотах, которых нет в природе!

Да есть они, есть. Просто обнаружить их пока невозможно. Это ведь не аура, которую можно определять аппаратным способом. Для телепатии он не годится. Сам знаешь: воспринимать телепатическое послание может только живое существо. А человек не может слышать сверхдлинные волны. Нечем ему.

— А... тебе?

А я собака. Я слышу. Людей, способных излучать на сверхдлинных частотах, исчезающе мало. Людей, способных их слышать, просто нет. Ты сам себя не слышишь. Иначе бы сильно удивился. Но ты не бойся, я пока никому не скажу. Со временем напишу статью и возьму тебя в соавторы. Но не сейчас. Иначе поймут, откуда ветер дует, и тебя пустят на опыты. Разберут на составные части. Из лучших побуждений. А ты мне нужен не как подопытный экземпляр, а как напарник.

— Напарник?

Наверное, счастливее Ленна сейчас никого на свете не было. И Найда снова мысленно улыбнулась.

Конечно. По части некромантии я тебя подтяну, а где надо, и подстрахую. А вот менталист ты и правда исключительный.

— Из-за частот?

Нет. Из-за сверхдлинных частот ты всего лишь уникальный. Исключительный ты не поэтому. Ты прорвался в ментал и вылез из болота — это раз. И вот тут ты справился сам. Я тебе не помогала. Хотела, но не помогала. Нельзя было. Если бы я попробовала тебе помочь, ты бы утонул. Думаю, это ты и сам понимаешь.

Ленн действительно понимал. Все-таки он был хорошим менталистом. Найда права — в некоторые ментальные действия вмешиваться нельзя.

А второе — это дорога и перекресток. Маги полжизни тратят в поисках точки силы. Кому нужен берег моря, кому подвал, кому поле, кому вообще трактир. Всякое бывает. А ты не искал. Ты построил себе точку силы. И не где-нибудь, а в собственном мозгу. В себе. Она теперь всегда с тобой.

— Это… перекресток?

Именно, напарник. Твоя точка силы внутри тебя. Довольно потянуться внутрь себя — и она там. У тебя внутренняя фокусировка. Да мы вдвоем с тобой такое можем!

— А ты уверена, что вдвоем? Понимаешь, я собирался…

Да знаю я, куда ты собирался. Мне нравится. Поедем вместе. Только не забудь зайти в охрану и составить на меня запрос. Университет все-таки, а не танцульки деревенские. Тут без документов никуда.

Переговоры по поводу Найды увенчались успехом. Ленн мигом накатал и подмахнул запрос, получил подпись начальства и печать, горделиво развернул плечи, вскинул голову и отправился знакомить Найду с профессором Торе Лааном.

Профессор удивился — правда, не самому знакомству и не личности таинственного помощника, а размеру собачьего дарования к некромантии.

— Талант, ах какой талант! — приговаривал Борода. — Лиа Найда, это что-то невероятное, поверьте моему слову. И моя совесть теперь будет чиста. Все-таки мне казалось, что я не смог в полной мере раскрыть дарования мье Таани. Что мог справиться и получше. А курс уже закончен, ничего не поделаешь. Но с вами я могу отпустить мье Таани с легким сердцем. Вы его и подстрахуете, и поднатаскаете — и в теории, и в практике. С вами он не пропадет!

Ленн растерянно смущался. Найда мило и весело скромничала и осыпала профессора каверзными вопросами из области теории. Борода отвечал ей тем же. Поладили на обещании непременно вести научную переписку — кто же еще сообщит уважаемой лиа Найде последние новости науки и с кем еще они с мье Таани смогут эти самые новости обсудить. Говоря в двух словах — вечер удался. Беседа была увлекательной, кофе — ароматным, а булочки и вовсе превыше всяких похвал. Даже Найда съела одну — всего одну, как и любая уважающая себя дама: негоже даме разъедаться, даже если она — собака.

И лишь когда сумерки сгустились окончательно, напарники разошлись до утра. Ленн обитал в общежитии и не мог привести туда собаку. А Найде полагалась отвальная в родном вольере, и Ленн не очень себе представлял, что он стал бы там делать.

А утром выспавшийся впервые за последнюю неделю Ленн, непривычно принаряженный, вошел в большую аулу[1] Главного Магического Университета. Народу было — яблоку упасть негде: преподаватели, выпускники, их счастливые родители и родственники… только Ленн и был один. Совсем один: Найда на время выдачи дипломов телепатическую связь перекрыла.

Сам подумай. Кругом толпище, людей полным-полно, и каждый пахнет, и каждый на особицу. Ты как это выдержишь? Собаке, и то в толпе нелегко, а ты ведь не собака, у тебя привычки нету. И мозг твой все по-своему переиначивает. Тут тебе и квадратный запах будет, и треугольный, и хитровывернутый в крапинку, и кандибобером наизнанку. Рехнешься. И что я тогда делать стану?

Найда была абсолютно права. Но без ее мысленного голоса Ленну было неуютно. Быстро же он привык к тому, что больше не одинок! Впрочем, говорят, к хорошему быстро привыкаешь.

Трижды пропели золотые трубы, заставляя примолкнуть разговоры. Студенческий оркестр сыграл гимн университета. Когда последняя его нота затихла под сводами потолка, на сцену выступил ректор.

— Уважаемые выпускники и их почтенные родители! Позвольте в этот знаменательный день…

И так далее, и тому подобное. Хорошо Найде — ей не приходится выслушивать всю эту дребедень. А Ленну деваться некуда. Не отвертишься. Выпускник? Вот и слушай.

— Многовековые традиции, чтимые в этих древних стенах…

Ленн постарался было отключиться от занудства торжественной речи, но голос ректора бился о сознание, как осенняя муха об оконное стекло, и зудел, зудел, зудел… Ну, кто здесь и сейчас мог бы поверить, что ректор Эйте Ланд — один из лучших преподавателей университета, способный сделать понятным даже такой мутный предмет, как энергетическая алхимия? Правильно, никто. Хотя это и чистая правда.

— И первым свой диплом получает лучший выпускник этого года! Мье Ленн Таани, прошу подняться на сцену!

Бледный от внезапного волнения Ленн шагнул к сцене. Все было не напрасно. Изнурительный труд, бессонные ночи… все было не зря.

— Поздравляю вас, мье Таани!

Свиток с дипломом был опоясан лентой с прикрепленным на ней кулоном из обсидиана. Кулон лучшего выпускника с особыми успехами в математических дисциплинах, менталистике и некромантии. Без математики ему бы вручили гематит, как всем некромантам. Это его знак отличия. Его — и Найды. Один на двоих.

— Минуточку внимания! — возгласил ректор, перекрывая аплодисменты. — По давней традиции лучший выпускник года имеет право сам выбрать себе будущее место работы независимо от распределения и даже от того, есть ли желаемое место в списке заявок, поданных в университет. Достаточно того, чтобы это место было свободно.

Померещился Ленну или нет этот взгляд в спину — упорный, сверлящий, исполненный злобы? Обычно магов подобные ощущения не обманывают. Но сейчас Ленну было не до каких-то там взглядов.

— Итак, мье Таани — назовите выбранное вами место работы.

Все перешептывания, даже дыхание — всё как отрезало. Тишина наступила полная и нерушимая.

— Полицейский участок города Памме, — взломал тишину голос Ленна. — Должность следователя со штатными обязанностями некроманта и менталиста.

— Памме? — от неожиданности ректор напрочь вывалился из торжественного тона. — Это… это вообще где?

— Это в провинции, — пояснил Ленн. — На северо-востоке. Место свободно, я заранее узнавал. Там всегда недокомплект. Захолустье же.

— Весьма… хм… неожиданно, — пробормотал ректор. — Мье Таани, вы имеете какое-то отношение к этому… хм… городку?

— Да, — односложно ответил Ленн.

Незачем им знать о его бабушке, которая одна вырастила его, когда родители погибли. О том, как бабушкины руки пахли корицей и яблоками. Какие сказки она рассказывала маленькому Ленни. Как плакала, когда умер их серый кот Мурзик. Как вспоминала в счастливые минуты свой родной город Памме, как хотела когда-нибудь туда вернуться вместе с внуком — уважаемым магом. Не сбылось. Бабушки не стало год назад. В Памме он поедет один.

Нет — не один. С Найдой. Ей он расскажет все. А остальных это не касается.

— Хотите, значит, вернуться к корням? — поинтересовался ректор.

— Да, — так же односложно ответил Ленн.

— Крайне похвально! — возгласил ректор, вновь обретя почву под ногами. — Крайне! Прошу всех обратить внимание. Не секрет, что выпускники стараются любым способом остаться в столице или хотя бы поблизости от нее. Не секрет, что многие обзаводятся семьями, вступая в брак еще будучи студентами начальных курсов, лишь бы брак был заключен в столице, и их не отослали по распределению подальше от семьи. И эти постыдные уловки приводят к тому, что провинция задыхается от кадрового голода. В результате далеко от столицы по распределению попадают отнюдь не лучшие студенты, чтобы не высказаться яснее. Но выпускник Ленн Таани не отлынивает от своего долга. Напротив, он сам, по своей воле направляется в провинцию, хотя мог бы получить любое место в столице или ее окрестностях. Крайне похвально! Мье и лиа, прошу — аплодисменты мье Таани!

Аплодисменты получились нестройными и какими-то даже растерянными — но Ленну на это было в высшей степени наплевать.

— Мье Таани, хотите ли вы что-нибудь сказать в связи с вашим стран… простите, похвальным выбором?

— Только одно, — произнес Ленн. — Должен поставить университет в известность, что со мной поедет собака из охраны вивария.

Ректор устремил на Ленна неожиданно цепкий взгляд.

— Предварительная договоренность достигнута? - спросил он, и Ленн понял, что речь идет о согласии вовсе не начальника охраны, а самой собаки.

— Достигнута, — твердо ответил он.

— Тогда не вижу препятствий, — развел руками ректор. — Мье и лиа, пожелаем мье Таани счастливой дороги и удачной службы!

Снова аплодисменты. Ленн повернулся к залу лицом — и напоролся на тот самый взгляд, который сверлил его спину. Страшный взгляд. Магов учат видеть в глазах человека его внутреннего зверя. Из чьих-то глаз смотрит побитый щенок, из других — наглый котяра, покорная овца или хищный волк. Из этих глаз на Ленна смотрела змея. Огромная, черная, она приподнимала верхнюю часть туловища, раздувала капюшон, открывала пасть и шипела. Громко так шипела — прямо как бутылочка шипучки, с которой только что сняли крышечку.

Сняли.

И уронили.

Шипение напитка.

«Хочешь?»

Вкус малины на глупых губах.

Он не помнил, кто напоил его «молью». Никто не помнит и не может вспомнить сам. Но Найда помнила. И вернула ему это воспоминание. Не сейчас, раньше. Когда? Как? Неважно. Потом он ее спросит. Когда-нибудь. Важно то, что сейчас змеиный взгляд это воспоминание пробудил.

Как бы хорошо было не помнить! Но Ленн помнил. И знал, что он должен сделать — нравится ему это или нет.

Он поклонился, спустился со сцены, вышел из аулы и пристроился на подоконнике напротив двери. Долго ждать ему не придется.

Какое там долго — Ленн и с мыслями собраться толком не успел. Эльми Кинс, второй после Ленна Таани выпускник, вылетел из аулы в коридор так, словно его основательно пнули пониже спины. Он даже дверь за собой толком не прикрыл.

— Да ты издеваешься! — взвыл он перекошенным ртом.

Ленн от подобной наглости просто опешил.

— Нет, ну мне это нравится! — растерянно произнес он. — Травил меня «молью» ты — а издеваюсь я?

Эльми так и замер.

— Догадался? — прошипел он.

— Вспомнил, — коротко ответил Ленн.

— Так не бывает, — мотнул головой Эльми.

— А под «молью» экзамен сдать — так бывает?

— Это ты с профессором сговорился, — выдал Эльми.

А вот это уже не просто наглость. Это паскудство чистейшее. Честнее Бороды еще человека поискать надо. И Кинс смеет… смеет…

— А с тобой я сейчас тоже сговорился? — парировал Ленн.

Эльми вперил в него полный ненависти взгляд.

— Что же ты за выродок такой, что тебя и двойная доза «моли» не берет?!

Двойная?

— Кинс, ты в уме? — ахнул Ленн. — Двойная-то зачем?

— А чтобы наверняка. Чтобы не просто память отбить, а до полной бессознанки. Нервный срыв, обморок. Перезанимался. Бывает. Тебя — в лазарет. Пока дотащат, пока начнут разбираться с твоим обмороком — следа от «моли» не останется. Двойная доза распадается в крови с той же скоростью, что и обычная — помнишь фармакокинетику? Помнишь, заучка, а как же — чтоб ты да не помнил! И все путем. Тебе — академка до осени, мне — место первого выпускника.

— Академка мне не до осени, а в лучшем случае на год. А в худшем — я калека с ущербной магией. И не сказано, что в полном рассудке. Кинс, ты чем думал? Для чего это все? Ну далась тебе эта разница в три балла!

— А ты и правда не понимаешь… — неверяще выдохнул Эльми. — Ты ведь и правда не понимаешь..

— Так объясни дураку.

— Ты и правда дурак. — Будь ненависть камнем, на Ленна сейчас бы скала обвалилась, не меньше. — Первый выпускник имеет право выбирать место работы. Даже если его и нет в заявках. А в этом году освободилась вакансия четвертого придворного мага. Или ты так заучился, что даже не слышал?

Так все из-за этого? Из-за места при дворе можно подставить друга? Почти заведомо покалечить?

Друга ли?

Это Ленн думал, что они с Эльми друзья. А на деле оказалось, что довольно поманить сытной кормушкой — и где та дружба?

Предательство уничтожает не только будущее, но и прошлое. Теперь хоть всю жизнь гадай — было оно, не было? Или было, пока не сгнило? Или с самого начала — пустышка, обманка?

Пусто. Как же пусто. Не больно, не горько — пусто…

— Слышал, конечно, — ответил Ленн.

— Ах, все-таки слышал? — злобно сощурился Эльми. — Тогда ты совсем дурной. Такой шанс, такая возможность… а ты не взял! Дуром упустил!

— Да кто бы взял? — вздохнул Ленн. — Прыгать этакой дрессированной обезьянкой при раззолоченных придворных — много радости.

— Да что б ты понимал! — взвыл Эльми. — Такой шанс — а ты его сменял на драное захолустье! Это ты мне назло!

Нет, определенно Кинс в уме повредился.

— Ты и в первые выбился мне назло!

— Нет. Я хотел распределиться в Памме. И я распределился в Памме.

— Рассказывай! Тебе все всегда давалось легко, ты просто брал, что хотел — и все ради дыры в провинции?

Легко? Вот уж не все и не всегда. Над той же энергетической алхимией Ленн плакал, настолько тяжко и мучительно он ее не понимал. За день до экзамена он перезанимался настолько, что с ним случился приступ — ему почудилось, что буквы осыпались со страниц учебника, и перед ним лежит подшитая в книгу чистая бумага. Черной кровью далось ему понимание этого предмета, и свое «отлично» он получил заслуженно. Но разве Эльми поверит? Разве поверит, что можно так надрываться не ради места при кормушке?

— Ты и место королевского мага не взял мне назло! Но как ты только выкрутился?

— Я менталист, — пожал плечами Ленн. — Не стоит поить «молью» менталиста. Результат может тебе не понравиться.

Сейчас он даже не лукавил. Да — с экзаменом помощь Найды была неоценимой. Но из болота он выбрался сам, и перекресток с путеводным камнем он создал сам.

И Эльми сделал то, что сделал — тоже.

— Ты сам загнал себя в ловушку, Эльми.

— В какую еще ловушку? — ухмыльнулся Кинс. — Нет уж, вот в этом я тебя обошел. Ничего ты не докажешь. Ни-че-го. Бутылку из-под «моли» ты мне лично в руки отдал. Ее уже нет. Никаких улик. И экзамен ты сдал. Чем ты докажешь, что я тебя травил?

— Эльми, — негромко и очень серьезно произнес Ленн. — Ты пойдешь в полицию. Сам. И сам все расскажешь. Это твой последний шанс.

— На что — на тюремную камеру? Жди, как же! Или… — глаза Эльми злобно сузились, — или ты посмеешь сунуть мне ментальную закладку? Вот чтобы я пошел и рассказал, да? Посмеешь? Чтобы отомстить мне?

— Чтобы остановить тебя. Ты начал с того, что предал друга. Чем ты продолжишь?

Кинс неверяще выдохнул.

— И ты готов вот так, походя, сломать мою жизнь?

— Мою жизнь ты был готов сломать, не задумываясь. А что у тебя не получилось — так это не твоя заслуга.

Эльми процедил сквозь зубы что-то неразборчивое.

— Кинс, я не буду ставить тебе закладку с приказом. Я тебя прошу. В память о прежней дружбе. Признание уменьшает вину. Кинс, прошу тебя. Неужели тебя пять лет обучали на подонка?

— Да ты совсем рехнулся, — выплюнул Эльми. — И не подумаю даже. Никуда я не пойду.

— А идти не нужно, — вздохнул Ленн. — Ты уже все рассказал. При свидетелях.

Только тут Кинс догадался обернуться.

Неплотно прикрытая им дверь не смогла заглушить его воплей. И теперь она была распахнута настежь. Студенты, преподаватели, семьи студентов… они слышали все. В том числе и отказ от явки с повинной.

Ленн спрыгнул с подоконника и пошел прочь. На душе было мутно, мерзко. Он не имел права отпускать Эльми безнаказанным. Ему самому сказочно повезло — следующей жертве так не повезет. А в том, что она будет, и сомнений нет. Кто начал идти по головам, каждый следующий шаг совершает все непринужденнее.

Ленн сделал все, что мог, чтобы Эльми опомнился хотя бы сейчас. Но до конца жизни он будет спрашивать себя — а все ли?

Тяжкая пустота на том месте, где раньше была дружба, покинула Ленна только в дилижансе, увозившем его и Найду в Памме. Да и то сказать — какая пустота устоит против даже самой простой безволшебной собаки? Догонит и в куски пустоту порвет. Что уж и говорить о Найде — умнице Найде с ее телепатией, менталистикой и некромантией, с научным складом ума и своеобразным чувством юмора! О Найде, понимавшей Ленна не просто с полуслова или даже с полумысли, что для телепата само собой разумеется, а еще раньше — по изменению запаха! Ленн теперь тоже так умел. Мысленное общение с собакой открывает мир запахов даже человеку. В результате он опроверг свои же собственные слова о том, что расчетчик заклинаний из него никакой. Он рассчитал отличное заклятие, позволяющее избирательно глушить восприятие нежеланных запахов — и для себя, и для Найды. В конце концов, некромантам постоянно приходится иметь дело с не самыми приятными ароматическими объектами. Тот же зомби не только выглядит ужасно, но и пахнет соответственно. Ленн с Найдой были от этих издержек профессии избавлены, и в беседе с покойниками могли проявлять не обычную для некромантов выдержку, а доброжелательность. Неудивительно, что с ними мертвые беседовали охотнее, чем с их коллегами. Вот и сейчас зомби не просто отвечал на вопросы, но приложил всяческое старание, припоминая столь нужные магу-следователю подробности. После чего Ленн от имени не только своего, но и Найды поблагодарил его за доблестное посмертное исполнение гражданского долга свидетеля, и они вдвоем вновь упокоили ублаготворенного зомби. Мутное дело об серийном убийце, начатое еще до приезда Ленна и Найды в Памме, было, наконец, закрыто. Можно было возвращаться в участок.

А все-таки отличное заклятие у тебя получилось. Надо тебе статью написать. Поделиться разработкой. Другие некроманты, конечно, не собаки и даже не ты, но и им все это обонять тяжело. Напиши, точно тебе говорю. И — нет, на меня не спихивай. Во-первых, это твоя и только твоя разработка, я тут ни при чем. А во-вторых, у меня лапы.

— Что, вот прямо сегодня? Найда, ты даже не шути так. Мало мне было протокола по допросу зомби? А мне же еще по нему отчет писать. А уже, считай, утро…

Твоя правда. Значит, домой зайти уже не успеем…

— Какое там! Да ладно, перекусим в едальне, в первый раз, что ли…

Едальней сотрудники полиции называли симпатичное заведение, приткнувшееся аккурат возле участка. Называли правильно. Это был не трактир и тем более не кабак, никоим образом не ресторан, не кафе и даже не буфет. Едальня, и все тут. Там можно было перекусить на месте или взять еду на вынос.

Обычно по утреннему времени едальня пустовала, тем более в такую рань. Но сегодня, похоже, не только у Ленна с Найдой выдалась рабочая ночь, после которой уже не успеваешь позавтракать дома. Народу было полным-полно. И именно туда ввалился новичок в необмятой еще форме с нашивками стажера. Сдобный, румяный. По виду — сынок внезапно разбогатевшего купчика, несколько ошалевший от новых возможностей.

И, разумеется, первым же делом его взгляд уперся в Ленна с Найдой.

Они сидели за одним из центральных столиков. Ленн целеустремленно уничтожал порцию макарон с сыром и грибами, Найда деликатно ела кашу с мясом.

— Слышь, парень, — возгласил новичок на всю едальню, — твоя псина что, из миски с пола жрать не приучена?

Он явно едва удержался, чтобы не добавить: «гы-гы-гы!»

Такое хамство требовало ответа, но первым успел не Ленн.

Парень, а твой напарник что, приучен жрать, да еще из миски и с пола? В таком случае, полагаю, вам обоим крупно не повезло.

Найда ответила на самой широкой телепатической волне, чтобы ее слышали все — и всеобщий хохот был ей ответом. Найду и Ленна в отделе любили и уважали — и тут какой-то непонятный стажер позволяет себе…

Стажер выпучил глаза. Найда вывалила язык на сторону в откровенной ухмылке.

— Эт-то что… — заикаясь, выдавил стажер. — Эт-то… твоя собака — телепат?..

— Моя собака — некромант, — хладнокровно заявил Ленн. — А вот я — менталист. Хочешь, мозг вынесу? Почистить там, проветрить…

— Н-не н-н-надо… — кое-как выдавил совсем уже деморализованный стажер.

— Как скажешь, — пожал плечами Ленн. — Было бы предложено…

А спустя каких-то полчаса полицейский патологоанатом, присутствовавший в едальне при незабываемом выступлении стажера, укорял его:

— Ну как же это вы, батенька, так! Ну просто совершеннейшее безобразие! Запомните, молодой человек. У нас не принято хамить коллегам — это раз. У нас тем более не принято хамить старшим по званию — это два. А три — если от вас когда-нибудь будет хоть вполовину столько пользы, как от лиа Найды, в чем я лично сомневаюсь, можете сразу крутить дырку под знак отличника полицейской службы.

— А эта… собака которая… оно что, старше по званию? — возопил стажер.

— Лиа Найда — офицер полиции, — строго произнес патологоанатом. — А вы — стажер. И если вы продолжите в том же духе, я лично напишу рапорт начальству с просьбой именно ее назначить вашим куратором на время стажировки.

Бедолага испуганно примолк. Пес ее знает, эту собаку, на что она еще способна. Но уж точно на многое. Не вполне, правда, понятно, как она подпишет отчет о его стажировке — ведь у нее лапы. Но в одном он не сомневался. Лиа Найда сумеет.