Моя в наказание

Глава 10

Айлин

Экран мобильного вспыхивает многозначительным: «Все в силе?». Я замираю с наполненной нутеллой ложкой над тестом. Сглатываю.

На кухне шумит телевизор и вытяжка, Сафи носится по квартире. Голодная уже, ждет свой вкусный субботний полудник. Я слышу, как выстреливает четкими: «янт-т-тыки!», «анне делает янт-т-тыки!».

Дочка еще не в курсе, но мы с ее отцом договорились о встрече. Его с ней встрече.

На это ушло много моих нервных клеток и понадобилась куча смелости, но я смирилась с неизбежностью.

На отправленный Салмановым несколько дней назад вопрос: «так когда?», ответила отчаянным: «давай в субботу. Я ее подготовлю».

Крайним сообщением в диалоге до сегодняшнего утра висело «ок» бывшего мужа. А теперь…

Опускаю ложку назад в банку с шоколадной пастой. Протираю руки полотенцем от муки и, притворяясь перед собой же, беру телефон уверенным движением.

Ожиданием Салманова не томлю. Пишу: «да, всё в силе», отправляю и блокирую, разворачивая экраном вниз.

Теперь снова нужно собраться. Убедить себя, что не совершаю ошибку.

Сафи с отцом будет лучше, чем так, как сейчас. Я никем его дочке не заменю. Да и это ужасный цинизм, заменять, когда есть родной. Когда родной готов…

Молю Аллаха, чтобы хотя бы это не придумала и Айдар действительно был готов.

Уже не к запаху детской неожиданности, бессонным ночам, коликам и режущимся зубкам, это все мы с Сафиком пережили. Но просто любить ее так сильно, как она заслуживает. И как она полюбит его. Ох…

Я изо всех сил борюсь с ревностью. Заверяю себя, что их взаимная любовь меня третьей лишней не сделает. Просто мой ребенок станет счастливее. А я…

А мне на душе будет легче. Сначала нет, конечно, но потом…

Как бы там ни было, ложь лежала на душе тяжелым камнем. Не знаю, как несла бы ее всю жизнь. Должна радоваться, что могу сбросить уже сейчас.

А еще не должна ему перечить. Спорить с ним. Пререкаться.

Я прислушалась к Лейле. Хочу верить, именно этот путь и угоден Аллаху.

Слышу, что носившаяся по коридору Сафи затихает. Напрягаюсь. Дальше слышу уже кашель. Вздыхаю.

— Кызым, беги сюда, — зову ее, а сама по-быстрому закрываю янтык с бананами и нутеллой — наше с дочкой изобретение. Снова протираю руки и иду за прописанным малышке сиропом.

Сафи легко переболела после нашего возвращения из Италии. Обратная акклиматизация. Но кашель, чтоб его, остался. Мы несколько раз слушались. Легкие чистые. Но эти звуки мне душу разрывают.

Сафи послушно залетает в кухню. Видит меня с сиропом и ложкой. Кривится, хоть он и сладкий.

Маню ее пальцем и приседаю.

— Мамуль, я уже не кашляю, — разводит ручками.

— Ага, я слышу. Лето, ханым. Нельзя болеть. Так что рот открывай.

Вздыхает, но не спорит. Глотает, скривившись. А я даже не знаю — смеяться или ругаться. Избаловала я ее.

Только мне за это ни капельки не стыдно. Я понятия не имею, как сложится ее жизнь. Молюсь, чтобы счастливо. Но это зависит больше от Аллаха, чем от меня. Поэтому пока он дает — дарю ей счастливое детство.

Отставляю сироп, тянусь к пухлой щечке. Тону в зеленых-зеленых глазах. Сердце в клочья опять. Люблю ее так сильно, что умереть готова.

А еще думаю: он как ее узнал? По глазам? Свое в ней нашел или мое?

А хочет себе: свое вернуть или мое забрать?

Сафие тоже тянется. Трогает меня. Обводит губы. Брови. Я закрываю глаза — гладит по ресницам. Смеется, потому что они дрожат. Я распахиваю — опять смеется.

— Ты кр-р-расивая такая, анне… Ни у одной девочки такой красивой мамы нет.

От дочкиного признания у меня грудная клетка взрывается миллионом фейерверков. И дело не в том, что считает красивой. А в том, сколько восторга в глазах. Сколько доверия.

Не стоило бы, но хватаю ее на руки и кручу. Подбросить не смогу — слабачка, но и так вызываю смех.

Крутимся, а потом, запыхавшись, тормозим. Я сажусь на высокий стул, Сафи снова тянется к моему лицу. Гладит по бровям, вискам, волосам.

— Я такой же буду потом? — Спрашивает с надеждой.

— Лучше, кызым.

— И замуж меня красивый бей возьмет? — Тема меня уже будоражит, пусть и понимаю, что когда еще это будет?

— Самый красивый, кызым. Но нам не только красивый нужен. Нам достойный нужен. Верный. Честный. Смелый. — Каждый раз ей эти качества перечисляю, чтобы не ошиблась однажды, как я в Мите.

— Как мой бабасы был?

Я должна ответить дежурное: «как твой бабасы», но слова застревают в горле. Прокашливаюсь. Киваю просто. Увожу глаза в сторону. От собственного ребенка, господи…

— Да. Как твой бабасы.

Вздыхает.

— Жалко, что он в рай ушел…

Не выдерживаю. Вся моя ложь сходит лавиной на плечи.

У меня было достаточно времени, чтобы начать подводить Сафие к правде жизни, в которой ее мать — жалкая лгунья. Но я каждый раз трусила. И сейчас снова трушу. А через два часа у нас встреча с ее отцом.

И что я скажу? Как я объясню? Он же поймет, что я даже на это не сподобилась…

— Ханым, беги играй… Дай мне еще пятнадцать минут, хорошо? Янтыки доделаю и позову.

Опускаю дочку на пол. Она еще слишком маленькая, не понимает, что я трусливо прервала важный для нее разговор.

— Хорошо, анне. У меня там тигра заболела. Гр-р-радустник нужно поставить.

— Беги ставь, — хлопаю дочку по попе, подгоняя, она прыткой лошадкой несется обратно к своему звериному лазарету.

А я выравниваюсь. Долго смотрю в стену, не видя ее.

Переживаю, кажется, сразу несколько крахов и взлетов на вершину. Сегодняшняя встреча может пройти идеально, а может обернуться ужасным провалом. Я так его боюсь…

Я так всего боюсь…

Я не была такой трусливой в свои двадцать. Но теперь-то я знаю, как дорого могут стоить поступки.

Чувствую в теле слабость. В душе тоже.

Знаю, что малодушничаю, но на это смелости мне хватает.

Резко разворачиваюсь, снова беру мобильный. От Айдара пришло сообщение: «мы не договорились о месте».

Да, родной. Не договорились. И не договоримся, кажется. Я слишком тебя боюсь.

«Я померила Сафи температуру, Айдар. Высокая. Давай перенесем?»

Отправляю и жмурюсь. Знаю, что другого ответа, кроме как «давай» просто не существует.

Отложенная на пять лет встреча с моей легкой руки откладывается еще хотя бы на несколько дней.

Подарившая короткое облегчение отложенная неизбежность быстро будит во мне стыд.

Смотрю, как совершенно здоровая Сафи с аппетитом уплетает свои янтыки, и сердце кровью обливается.

Я знаю, что в любой момент могу позвонить Салманову и сказать, что дочке полегчало, встречу все же можно провести, но не делаю этого.

Что сам приедет не боюсь. Пусть он мне и не доверяет, но чтобы заподозрить такую трусость и низость — нужно быть способным на нее, а Айдар…

Он так не сделал бы. И не поймет. Он вообще меня не понимает. Правда и не должен.

Мы птицы разных полетов. Жители разных миров. Жаль, наверное, что слишком поздно это поняли. Жаль, что дали друг другу шанс. Перекаверкали две жизни. Правда третью создали. И это перечеркивает все лишения.

Я понятия не имею, чем теперь занять наш с Сафи день, но решение принимают за меня. Без спросу к нам все же приезжают, но не Айдар, а Леша. Я снова на него тихонько злюсь, а вот Сафи, как ни странно, видеть гостя рада.

Леша, как истинный стратег, быстро ловит, с чем из Керимовых сегодня нужно «работать» для достижения своей цели. Он убалтывает Сафи поехать в парк. Я против. Упираюсь руками и ногами. Придумываю несуществующие дела. Только про температуру собственного ребенка еще раз не вру. Леша, в отличие от Айдара, может прикоснуться к ее лбу и проверить.

Да и не выглядит она больной. Задорная. Игривая. Веселая. Энергии — хоть отбавляй. А меня снова топит в стыде. И перед ней, и перед ее отцом.

Заканчивается все тем, что я даже в ванную ухожу, оставив Лешу с Сафиком на кухне. Мне нужно продышаться. Сбавить градус паники и гадливости к себе. Неужели я на самом деле настолько ужасный человек, каким видит меня Айдар?

Интенсивно плещу в лицо водой. Немного прихожу в себя. А вернувшись, понимаю, что план, как мы проведем этот день, уже составлен.

— Анне, мы с Лешей едем в парк.

Сафи сообщает и идет в детскую одеваться. А я хлопаю ртом, глазами, злюсь, но в ответ на улыбку парня и разведенные в стороны руки, смягчаюсь.

Ладно. Так и будет. Смысл закатывать истерику и упираться, если Сафи это в радость, а мне не сложно?

Гадко только, что я так поступила с Айдаром.

Даже Аллаха не прошу, чтобы он меня простил, когда помогаю Сафи надеть любимый костюм с юбкой в горох и блузочкой с рюшами. В каштановые волосы вплетаю атласный изумрудный бант.

Сама одеваюсь быстро — в джинсы и футболку, связываю высокий хвост, но когда выхожу в коридор — дочь протестует.

— Мамуль, платьечко! — Топает ногой и требует. Леша и тут поддерживает.

— Платьечко, Аль…

Вздыхаю и подчиняюсь. Настоящая размазня.

Переодеваюсь, распускаю волосы, крашу губы, ресницы, наношу духи — на себя и на маленький любопытный детский носик.

Сафие хочется настоящих праздничных выходных. Она вьет меня, как веревку. Понимаю это и позволяю.

В местный парк развлечений мы едем на машине Леши. От предложения скататься в областной центр я отказываюсь категорически, хотя Сафи и была бы не против. Конечно, там Макдональдс, много огоньков, кондитерских, магазинов, каждая наша вылазка дарит дочке кучу впечатлений, но сегодня — точно нет.

С нашим счастьем встретим Салманова. Как буду объясняться — не представляю.

Леша пытается завести со мной разговор, пока едем, но я какая-то варенная. Только и могу, что «угукать». Сдавшись, он возвращается к болтливой Сафи, а я кручу в руках телефон.

То и дело открываю диалог с Айдаром. Несколько раз набирала: «Прости, я струсила, Сафи здорова, но не могу ей сказать, страшно», и удаляла.

Я могла бы признаться тому Айдару, который еще не записал меня во враги. А этому… Высмеет и сообщит, что это мои личные проблемы.

— Позвольте вас приподнять, владычица моего сердца… — когда мы выходим из машины, Лешка открывает заднюю дверь, отстегивает ремни, подмигивает моей дочери, берет ее подмышки и под звонкий смех спускает на асфальт.

Сафи тут же хватается за мою руку и крутит головой. По тому, как пальчики сжимаются и разжимаются, я понимаю, что малышка взволнована. Всё хочет.

— Вата, ма-а-ам… — Тычет в продавца сладкой ваты. — И коники! — дальше — в несчастного пони, который кроме жалости ничего не вызывает.

Я тоже, как этот пони, мне кажется. Какая-то обреченная и смирившаяся.

— На коника хочешь? — Леша готов стать для Сафи исполнителем желаний, но меня это царапает. Чувствую ревность не только за себя, но и за Айдара тоже.

Это он должен получать такие ее взгляды. Это он сегодня должен был отвезти нас в парк…

— Не надо, Леш, — прижимаю дочку к ногам и смотрю на Лешу, нахмурившись. — Идемте лучше поближе к аттракционам. На машинках покатаешься с ней?

Кивает. Сафи тоже.

Поначалу я сама же себе напоминаю оголенный провод — дергаюсь от громких звуков и резких движений. Нахожусь больше в себе, чем вовлечена в происходящее вокруг, но постепенно Леша меня все же разговаривает.

У Сафи в руках огромное облако сладкой ваты. В маленькой бисерной сумочке — подаренный киндер. Она уже покаталась на машинках и настреляла себе зайца в тире. Точнее стрелял-то Леша, но без ее вдохновения и поддержки… Ничего не было бы.

Они так искренне и так заразительно получают удовольствие от жизни, что в итоге даже меня отпускает.

Мой грех велик, конечно. Но я еще исправлюсь. А пока позволяю себе улыбнуться. Посмеяться над шуткой Леши.

С благодарностью принимаю такое же, как у дочери, только побольше, облако сладкой ваты.

Мы гуляем в парке несколько часов. Я слежу за дочкой и жду, когда попросится на ручки, а то и домой. Но она по-прежнему бодрая.

Вышагивает перед нами по вымощенной плиткой дорожке. Смотрит по сторонам. На нас — почти нет. Играет во взрослую.

Я улавливаю движение боковым зрением. Леша тянется рукой к моей руке. Гладит мизинцем мизинец. Обхватывает, ползет дальше по ладони. Это уже не впервые. И не впервые же я корчу из себя недотрогу.

Тянусь к волосам, заправляю их за ухо, улыбаюсь, а потом сжимаю ладонью локоть другой руки. Чтобы больше не пробовал.

Леша вздыхает. Еще и перед ним стыдно.

Посвистывает, смотрит перед собой, шагаем дальше нога в ногу. Я раз за разом про себя повторяю: я ничего не обещала. Я ничего не обещала. Ему. А не ему…

Щеки вспыхивают. Становится жарко. И я даже толком не знаю, почему.

Набравшись смелости, поворачиваю голову:

— Леш…

— М-м-м? — Парень дергает подбородком.

— Можно задать тебе вопрос, как юристу?

Улыбается. Бросает игривый взгляд. Уверена, что читаю его правильно: а расплатишься чем? На самом деле, надеюсь, что ничем. Хотя могу деньгами.

— Тебе все можно, Аль… За поцелуй…

Закатываю глаза и вздыхаю. Леша в ответ смеется. Я правда не знаю, когда ему надоест за мной вот так красиво, упорно и бессмысленно ухаживать.

Понимаю же, что ему от меня нужны не дурацкие поцелуи в щечку. Не девочка давно. Да и он…

Но сегодня согласна — поцелуй так поцелуй.

— А когда признается чье-то отцовство, проверяют документы… Матери?

Возросшее в разы волнение выдает ставший еще более отчетливым жар в лице. Но я не отступлю. Поздно.

Быстро смотрю на Сафи — она немного оторвалась, но окликать еще рано, потом на Лешу.

Он щурится и изучает лицо с интересом. Не мужским, как обычно. Это любопытство. Но по душам с ним я говорить не готова.

— Откуда такой вопрос?

Жму плечами.

— Передачу смотрела. Там женщина пришла в студию. Рассказывала, что в процессе признания отцовства ей все документы аннулировали…

— Нет такого «все документы аннулировали», Аль…

Отмахиваюсь, хотя, на самом деле, уже хорошо.

— Ну я не запомнила, как это правильно называется. Просто мне показалось, что глупо как-то… Нелогично. При чем тут документы матери и признание отцовства?

Сердце, на самом деле, работает навылет, но я усердно делаю вид, что мои вопросы — это простое человеческое любопытство.

Леша опускает взгляд и смотрит под ноги. Я тоже зачем-то смотрю на носки его туфель.

Молю Аллаха, чтобы парень сказал, что мои страхи и сомнения — пустые. А он зачем-то тянет.

После ботинок смотрит перед собой. Потом только на меня.

— Эти шоу для хайпа снимают, ты же понимаешь…

Опускаю взгляд и киваю. Да, понимаю. Но это не прямой ответ.

— Всякое может быть, конечно. Нужны детали. Но в целом — нет. Документы матери никто не проверяет. Зачем? Выдают новое свидетельство.

Выдыхаю, киваю. Сердце продолжает сходить с ума, жар со щек переползает на уши, но мне становится чуточку легче. Как будто крылья за спиной. Мне главное, чтобы он Сафи никак не забрал.

Поднимаю на Лешу голову и смотрю с улыбкой. Он в ответ — тоже.

— Вот, оказывается, что тебе интересно… Почаще включать юриста, я правильно понимаю?

В ответ на шутку я искренне смеюсь.

Понарошку хлопаю по плечу, Леша ловит мою кисть и придерживает.

Обстановка накаляется. Я бросаю взгляд перед собой — вижу Сафину макушку. Далековато. Пора окликать.

— Аль… — Но Леша зовет назад. Изворачивается, подныривает. Глаза ищет.

Я поддаюсь, позволяю поймать свой взгляд. Терплю, что ведет руку к губам. Целует костяшки. В голове проносится: хорошо, что Сафи далеко. При ней не стоит такого позволять.

Потом парень тянется уже к моему лицу. Чувствую на нем горячее дыхание. Слышу тихое:

— Хочу тебя, Алька…Ты такая красивая, не представляешь даже. Поехали на следующие выходные втроем? Я спа-комплекс один знаю. Там и малой будет весело, и нам с тобой…

Леша почти в губы шепчет. Просит. Я дрожу, но не потому, что предвкушаю, и не потому, что сомневаюсь. Отказывать тоже больно. Я же его по-человечески почти люблю.

Решаюсь резко. И как будто с треском.

Ускользаю. Вжимаюсь губами в щеку, оставляя на ней блестящий след. Отдаляюсь и смотрю со слишком яркой, как для динамщицы, улыбкой.

— Я невесту крашу в воскресенье, Леш. Никак.

Вытаскиваю руку, разворачиваюсь, сжимаю-разжимаю кулак, пытаясь пережить болезненный дискомфорт в грудной клетке. Если честно, больше всего я хочу, чтобы он быстрее ко мне остыл.

Подчиняясь рефлексам, скольжу по воздуху на уровне макушки дочки. Ищу Сафи и ее сладкую вату.

Проезжаюсь раз. Потом еще раз. Сердце до этого билось быстро? Ни черта! Вот сейчас только по-настоящему ускоряется.

— Леш, а ты Сафи видишь? — моментально забываю о возможной мужской обиде. Спрашиваю, оглядываюсь.

Леша тоже хмурится и смотрит туда же, куда смотрела я.

Не видит.

И я не вижу.

Руки начинают дрожать. Ускоряю шаг.

Перехожу на бег. Кручусь вокруг оси.

Кричу:

— Сафи!!!

Но только птиц пугаю и чуточку людей.

Снова по дорожке вперед, смотря во все стороны.

Я ужасная мать, Аллах. Ужасная! Но верни мне ее! Не забирай у меня ее!

Достаю телефон, к горлу подкатывает паника, вместе с ней — слезы. Нужно позвонить в полицию. Срочно. И на охрану бежать. И её искать. И кричать.

Отрываю взгляд от экрана и еще раз галопом скачу по человеческим туловищам и детским головам.

Останавливаюсь и кричу:

— Сафи!!!

Слышу откуда-то издалека:

— Анне! — резко дергаюсь. Успеваю испытать облегчение из-за того, что дочка где-то здесь. Почему-то у забора, за которым дорога. Стоит, машет мне рукой и ватой. Прыгает, улыбается. Я слышу: — Анне, тут Айдар!!! — тыкает куда-то через дорогу, а потом…

Я всю жизнь буду помнить. Никогда не прощу себе еще и это.

Моя дочь бросает вату, сумочку, берется за прутья и пролазит между ними.

— Сафи, нет!

Мажет по мне взглядом. Улыбается.

— Айдар!!! — кричит по направлению через дорогу, ступает на проезжую часть.

— Сафи! Нет! Там машины!!! — Я в жизни так не орала, но Сафие не реагирует. Бежит поперек четырех полос, машет руками и кричит: «Айдар-р-р, ты приехал!».

По спине каплями пота катятся отчаянный страх вперемешку с ее неповторимой радостью, а дальше гвоздями в тело врезается уже скрежет тормозов.