Моя в наказание

Глава 25

Айлин

Айдар решительным жестом берется за резинку моих «попугаичьих» штанов. Тянет вниз вместе с бельем. Совсем не эротичным как то, которое я купила специально для него, а обычным, повседневным. Расталкивает колени, нависает сверху. Дергает рубашку из-за пояса и тянет через голову. Дальше вверх скатывает мою футболку. Я бы сопротивлялась, честно, но под его напором — никак. Все происходит слишком быстро и определенно не подлежит обсуждению.

Я знаю, что липкая. Это ужасно волнует. Его я подпускаю к себе только, когда уверена на все сто… Сейчас — ни капельки.

Он накрывает своим телом мое. Целует настойчиво. Аж губы ноют. Кладет мои ладони на свой торс. Хочет ласки. Привык к ласке. Я пытаюсь… Отключиться. Но как же сложно!

Поцелуи ползут от губ ниже. По подбородку, шее. Мое дыхание частит, бедра вжимаются в голые бока. Я скребу по плоскому животу и кусаю губы.

— Айдар, нет… Я потная. Грязная… — щеки горят от мысли, что он будет губами собирать с меня соль. Совершаю еще одну отчаянную попытку его с себя столкнуть. А вместо этого он давит сильнее. Задевает кончиком напряженного языка ямку между шеей и ключицей, а потом длинно и пошло ведет вверх.

Все тело превращается в миллиард маленьких салютов.

Мы — идеально подходящие друг другу животные или все же что-то большее?

Уши и так горят, а их еще сильнее нагревает дыхание. Айдар тихо приказывает:

— Расслабься. Я тебя хочу.

Бывший муж руководящим жестом кладет мою ладонь четко на вздыбившуюся ширинку. Сжигает своей откровенностью и требовательностью, ждет, пока сфокусирую взгляд.

— Делом займись.

Он продолжает нависать, пока я не подчиняюсь. Трясет то ли все еще от неправильности, то ли уже от нетерпения, не понимаю. Дрожащими пальцами расстегиваю ремень, пуговицу, ширинку и спускаю боксеры.

Веду по горячему-горячему возбужденному члену. Прижимаюсь к губам, когда Айдар наклоняется. Мы целуемся, а он толкается бедрами навстречу моей ладони. Заражает меня неконтролируемым желанием и снова развращает.

Спальня крутится. Меня бросает то в жар, то в холод.

Айдар достает презерватив из кармана. Рвет зубами, отдает мне. Без слов понятно — надеть должна я. Слушаюсь. Раскатываю по длине, предвкушая, как почувствую его в себе.

Грязная-грязная. Телом и мыслями.

Дышу часто. Смотрю в потемневшие глаза и скольжу головкой по налившимся кровью половым губам.

Так приятно, что грудь рвет дыхание, в голове туманится. Айдар клонится ближе. Губами ловлю:

— Ты сладкая, — и соскальзываю рукой со ствола. Прогибаюсь, потому что он входит в меня до упора.

Дальше — полет в пропасть.

Уставшее тело отзывается на каждую из почти отсутствующих ласок. Айдар спешит взять свое. Делает это грубо, не целуя, а съедая. Покусывая. Подстегивая. Я — грязная. И наш секс тоже грязный.

Слышу:

— Покричи. — И вдруг понимаю, что правда хочется. Прекращаю сдерживаться. Постанываю, вскрикиваю.

Отпускаю себя окончательно вместе со срывающимися с губ звуками.

Перед соседями стыдно будет потом. Или не будет вовсе.

Но сейчас — неповторимо хорошо.

Ловлю ритм движений мужского языка, когда он снова тянется к моему рту. Глажу, куда дотянусь. Подстегиваю тихими:

— Айдар… Господи… Да… Айдар…

Ускоряю и получаю свой приз: красочный оргазм, который перерастает в еще один — мужской.

Оплетаю руками и ногами пышущее силой и жаром тело. Обычно Айдар откатывается, а тут давит сверху, да и я не отпустила бы так просто. Дышу — преодолевая, но не пожалуюсь. Хочу прочувствовать на себе его тяжесть. В руках — секундную беззащитность. Всё запомнить. Немного ожив — веду подушечками по голой спине. Утыкаюсь носом в шею. Вдыхаю запах чистоты, пота, туалетной воды и любимого мужчины. Тоже хочу всего облизать. И тоже уверена, что для меня будет сладким.

Наши дыхания выравниваются, но по ощущениям распирающей наполненности — член не опадает.

Правда больше я просто не смогу. Или смогу, если заставит.

Мысли возвращаются. Не знаю, как выныривают из тягучей патоки. Я была бы не против еще вот так полежать. Забыв о том, что мне бы в душ, по-прежнему, но хочется… Под одеяло.

Считаю вдохи. Почти засыпаю, а когда Айдар резко выдыхает, даже пугаюсь. Он подается назад и все же скатывается.

Снимает презерватив, возвращает на место боксеры, я тяну к груди угол покрывала. Не столько, чтобы прикрыться, просто без него вдруг стало холодно.

Неотрывно смотрю на Айдара. К нему тянет, как магнитом. Он же — сначала на меня, потом вокруг. Наверное, только сейчас осознает, как все это… Выглядело.

Наклоняется за моими вещами. Штаны с футболкой ложатся ровной стопкой рядом с моим размякшим телом.

Дальше — за рубашкой. Не надевает ее, а сжимает в руке. Я мысленно молю: «сядь». Он словно слышит. Опускается рядом на кровати. Смотрит перед собой. Дышит резче, чем когда совсем спокойный.

— Айдар…

Окликаю — тут же поворачивает голову. Душу жжет. Плавит, как сахар. Вместо вопроса «что?» — кивок.

А у меня мурашки по коже волнами.

— Ты подумал, со мной что-то случилось?

Ловлю и держу его взгляд своим. Подталкиваю: ответь… Ответь, пожалуйста…

Он смаргивает.

— Уборной воспользуюсь?

Мое «да» застревает в горле. Да он и не спрашивает, на самом-то деле. Разжимает пальцы. Рубашка остается на кровати, а бывший муж встает. Я провожаю его взглядом до самой двери. Еще раз мысленно оглаживаю рельефную спину, любуюсь гибкостью и мужественностью. Ловлю остаточные спазмы, которые до сих пор каким-то чудом не прошли.

Слышу щелчок. Шум воды.

Вспышкой озаряет волнительная мысль. Поднимаюсь на локтях и тянусь за своим телефоном.

Ничего не краду. И никто уже у меня этого не заберет, но чувствую себя воришкой.

А еще почему-то улыбаюсь. Внутри — вибрация.

Полтора часа назад он спросил меня:

«Есть планы на вечер?»

Через десять минут повторил: «?».

Дальше — звонок. Еще один с интервалом. Серьезное: «Айлин, набери». Выдающая с потрохами череда непринятых.

Как жал на кнопку дверного звонка — так и набирал, уверена. Нетерпеливо. Чуточку бешено.

Не помню, когда чувствовала себя настолько… Важной.

Откладываю мобильный, долго смотрю в дверной проем. Ловлю отголоски звуков, наполняюсь воспоминаниями, слишком смелыми мыслями.

Тянусь к прилично измятой рубашке. Глажу ткань пальцами. Несдержанно сгребаю и утыкаюсь носом. Закрываю глаза.

Голый же не уйдет, правильно? А я пока… Пару минуточек…

Засовываю в его рубашку руки, запахиваюсь и поджимаю ноги повыше. Она довольно тонкая, но греет лучше шерсти.

Прислушиваюсь ко всему, что происходит в ванной. И как выключает воду. И как берет полотенце.

Мое. Без спросу.

Говорит там что-то сам себе. Жалко, четко не расслышать.

Открывает замок и без спешки идет обратно в спальню.

Мои глаза закрыты. Ресницы подрагивают. Я даже не делаю вид, что сплю. Только то, что хочется в моменте — лежать и пропитываться им.

— Дашь рубашку? — Он не делает вид, что боится разбудить. Я веду головой из стороны в сторону. Вздыхает.

Заходит в спальню. Снова садится на край кровати. Локти упирает в колени. Кисти расслаблено свисают. Я любуюсь мелкими капельками воды на плечах. Мокрым ежиком на затылке.

— Айдар… — Окликаю, он оглядывается.

Во второй раз вопрос уже не повторяю. Он прекрасно знает, что я проверила телефон.

— Подумал, что случилось. Или сбежала. Опять.

Выталкивает слова маленькими, но такими тяжеловесными порциями. Не рвет контакт. Сгущает взгляд. Сердце реагирует, но определенно не страхом. Во мне разгорается жадность.

— Ты не хочешь, чтобы я сбежала? — Кривится. Знаю, как съедет. Вдвоем знаем. — Не Сафие забрала. Я сбежала. Не хочешь?

— Про Сафие даже думать не смей.

— А я?

Молчит долго, но я все равно в глазах читаю. Он съезжает своими на покрывало и кивает на мобильный.

— С собой носи. Иначе тоже бирку к одежде пришью.

Отождествлять меня с четырехлеткой — неправильно. Я бы даже сказала идеологически — это ужасный сексизм. Но черт… Я почему-то улыбаюсь. Бабочки щекочут.

Сажусь. Стягиваю рубашку с плеч и отдаю. Она теплая. От меня нагрелась. Айдар надевает ее тут же. Это почти так же интимно, как заниматься сексом.

Встает с кровати. Застегивает, развернувшись и разглядывая. Сейчас я жалею, что получаю всего один процент его мыслей, которые он сознательно озвучивает, чередую с двузначностями. Может быть дура, но хотела бы в эту же секунду нырнуть в его голову и испить до дна. Будет горько, но я справлюсь.

— Я тебя не выжгла, — произношу слишком твердо, как для человека, который, при желании Айдара, не устоит против него ни в споре, ни в жизни.

Ведомая интуицией, перехожу на родной для нас двоих крымскотатарский. Мне не с кем сейчас на нем разговаривать. Я только Сафие учу. Не хочу, чтобы дочка выросла без идентичности.

Бывший муж замирает с недостегнутой пуговицей. Хмыкает. Заканчивает.

— Легко убеждать себя, что только ненавидишь и пользуешься. А ты попробуй признаться, что любишь еще…

— Айка, — произнесенное со вздохом, должно означать «хватит». Правда я и сама понимаю: грань перейдена. Его. А я рисую свою.

Рвем зрительный контакт в унисон. Айдар опускает взгляд на ремень. Застегивает. Я — ноги на пол. Тяну за собой покрывало.

Делаю несколько шагом мимо, мечусь между просьбой закрыть за собой дверь и дождаться моего возвращения. Я же там про чай что-то плела, да?

В итоге решаю, что отпустить я его не готова, а остаться ради меня, скорее всего, не готов будет он. Делаю шаг, оглядываюсь и ступаю на плато наших бесконечных родительских компромиссов.

— Останешься на ужин? Сафие будет рада.