Айлин
Я запоздало слышу чирк спички, который был сделан давным-давно. Она всё это время летит вниз, оказывается, но бочка почему-то еще не взрывается.
А я бы уже была не против.
Не знаю, за что провинилась перед Аллахом, но моя жизнь зашла на новый круг, уперлась в новый тупик.
Я оказалась в ситуации, один в один такой же, как и пять лет назад. Только раньше у меня не было правильного выхода, а сейчас нет выхода вовсе. Я его не вижу. Только стены.
Вернувшись из уборной, веду себя так, будто в ней меня не растоптали. Даю Сафие насладиться десертом. Улыбаюсь даже… Как-то. Ощущение брезгливости и тошноты не отпускает. К себе. К ней и к нему.
Я чувствую мужские взгляды, но в ответ больше не смотрю. Ставлю между нами свою стеклянную стену.
Плачу за своего ребенка. Забираю своего. Ухожу со своим. И как же страшно, Аллах, оттого, что на самом деле она ведь наша! И от этой связи никуда и никак уже не деться.
Сообщение от Айдара приходит тем же вечером. Его «Привет, как дела?» звучит ужаснейшей из пережитых насмешек. Это больнее, чем когда отец с размаху бьет по лицу.
Как бы странно и страшно ни звучало, я ведь ему снова открылась… Я ему доверилась. Опустившись в тот раз на колени, я думала, это мой жестокий шаг навстречу.
Сейчас понятно — придумала себе сказку с преодолением и возможным счастливым концом, но мне казалось, я смогу заработать прощение. Получилось же… Наказание в самом разгаре.
И всё играет новыми красками.
Он меня приручал. Межевал жестокость с нежностью. Путал. Выводил на ложные следы и позволял делать ложные выводы.
Я разучилась перечить. Я расхотела сопротивляться. Я почувствовала себя достойным счастья человеком. Я ему стол накрыла, господи… Себя дала… Всё дала…
А он и примчался только потому, что я могла раньше времени обо всем узнать. Взбрыкнуть. Сбежать. Добавить ему проблем.
Но права создавать ему проблемы в его вселенной у меня больше нет. А моей вселенной давно не существует. Только в моей голове.
На сообщение я не ответила. Что?
Палец вверх и спать. Правда вместо спать — пытаться согреться в условиях, когда внутри — Антарктида. Не знаю, откуда она там, но ничего кроме холода я не чувствую. Зато он гасит боль.
После этого он не трогает меня несколько дней, но во вторник утром всё равно прилетает: «Приедешь в 8?».
Я читаю и меня начинает тошнить сразу и от перспективы, и от приказа, который звучит, как вопрос.
Айдар продолжает играть. Король хочет выебать свою пешку. Видимо, невеста недостаточно смелая, чтобы ставить ультиматумы ему. А вот мне…
Я начинаю ловить странные взгляды кожей. Хозяйка, забирая деньги за квартиру, впервые спрашивает: «но ты же мужиков своих сюда не водишь, правда?».
Ищу признаки знания в глазах кассиров, водителей маршруток и их пассажиров. Постоянных и новых клиентов.
Боюсь увидеть страшный вопрос в глазах дочери. А вдруг и воспитательницы в садике тоже?
Очень хочется спрыгнуть. Взять ее и действительно раствориться. Но я же понимаю, что нельзя. Он нас найдет и тогда уничтожит уже быстро. Или он, или она. Выбор у меня невелик.
А пока я даю ему травить себя медленно. Все время, пока привожу себя в порядок и еду в город, в голове слова о шлюхе. И я даже внутри спорить не могу. Они же справедливые. Он сделал из меня свою шлюху. Я просто закрывала глаза на то, насколько это очевидно.
От жалости к себе дрожит нижняя губа. Кипятком шпарит жуткий стыд перед дочерью. Отводя ее в гости к Алле, в глаза я посмотреть уже не смогла. Соседке. А когда не смогу собственному ребенку?
Вспоминаю его слова: Сафие будет лучше в городе побольше…
Наконец-то ловлю настоящий контекст.
Он будет таскать нас с Сафие за собой чемоданом. Шлюху и рожденную ею дочку. Рано или поздно дочка осознает, что я и моя любовь к ней — это грязь, от которой лучше отмыться.
Я думаю об этом и страшно до шевелящихся на голове волос. Но есть ли выход? Нет. Моя жизнь отныне — голое ожидание самого жестокого из возможных наказаний.
Может быть кто-то на моем месте прошагал бы по просторному гостиничному фойе гордо, потому что никто не имеет права вмешиваться в личные жизни других. Я же обнимаю себя за сжавшиеся плечи и вбиваю свою слабость в блестящую плитку дробным стуком каблуков.
В лифте еду одна. Смотрю в потолок, кусаю губы и плачу. Я не хочу всего этого. Я не хочу… Можно мне что-то вколоть, чтобы я хотя бы забыла?
Выйдя — стираю с щек следы преступления. Для него ведь это уже преступление.
А я даже не думала, что он меня так ненавидит…
С другой стороны, он же обещал меня уничтожить. С чего я решила, что план поменялся?
Коридор кажется бесконечным. Я иду медленно, пока не смиряюсь с тем, что оттягивать неизбежность бессмысленно.
Я даже «нет» написать в ответ не смогла. Чтобы что? Ждать его в гости? Злого?
А что я предъявлю? Он не говорил, что наказание закончено. Ничего не говорил. Всё я сама придумала.
А ему действительно может быть выгоден брак. И ему совсем без разницы, что это сделает со мной. Я для него, как и для всех, давно шлюха. Изначально я для него шлюха. Неважно, что он — мой единственный. Статус матери его дочери не спасает. Мухи отдельно, котлеты…
Прикладываю магнитный ключ и жму на ручку.
Аккуратно кладу сумочку на консоль. Закрывая дверь за своей спиной, чувствую себя зверенышем, добровольно севшим в клетку. Ну и кто мне виноват, что такая тупица?
По звуку шагов определяю, что Айдар вышел из спальни. Его силуэт давит на меня и лишает воздуха даже на расстоянии. Он сканирует меня взглядом, а я смотреть не могу. Глаза болят. Замерзшая душа трещит и обваливается кусками вместе с запекшейся на ней кровью.
— Сафие с кем? — голос бьет хлыстом. Не хочу его слушать. Не могу. Но приходится.
— Как всегда.
— Почему не сказала, что будете в городе?
— У нас было время вдвоем.
Делаю шаг за шагом к своему мучителю. Глаза потуплены. Я идеально покорная. Но не потому, что на то есть моя воля. Это слом. Он сделал то, что не смог отец. Через колено. Окончательно.
— Ты до утра договорилась?
Мотаю головой.
— Нет. Мне нужно домой.
Чувствую всплеск раздражения. Я знаю, что ты имел в виду до утра. Я до утра с тобой не выдержу.
— Набери, — Айдар требует, я снова мотаю головой.
Бери свое… Уничтожай… И дай хотя бы раны дома зализать…
— Я не могу.
Останавливаюсь перед ним. Смотрю в грудь. Она вздымается равномерно. Я завидую тому, насколько в ней, наверное, сейчас спокойно.
Он же победитель. Всегда и во всем.
И он не шутил, говоря, что я там всё выжгла. Мне бы тоже хотелось, чтобы кто-то… Так явно легче.
Айдар подцепляет мой подбородок, поднимает его. Ловит взглядом взгляд.
Я готовилась. Мое оружие — расфокус и онемение.
— Твоя машина готова. Завтра можно уже забрать.
Смаргиваю. Он не знает, что я обо всем догадалась. Думает, прежде, чем ударить о пол, можно еще немного возвысить. Это же так похоже на заботу: он занимается моей машиной, он не дает мне сесть в такси к незнакомцу пьяной ночью, он несется через города, он замечает, что я худая и стоило бы поесть, просит видео свое отправить, комплименты делает, цветы эти чертовы…
Я заглотила каждый из крючков. Они разодрали меня изнутри, когда за целый пучок нитей лески разом дернула Магда.
— Спасибо, что я должна за ремонт?
Губы Айдара кривятся. Пальцы немного съезжают на шею. Поглаживают. Раньше по коже побежали бы мурашки. Сейчас я еле держусь, чтобы не отступить.
Лишь бы не стошнило, Аллах…
— Найти и решить проблему стоило как половина твоей машины, Айлин.
Удивительно, но я, оказывается, еще умею волноваться. Сердце ускоряется.
— Хорошо, я верну деньги…
Мужские пальцы срываются вниз. Глаза сужаются. Айдар склоняет голову и смотрит на меня еще внимательнее.
— Что с глазами?
— Плохо спала.
— Спи нормально.
— Хорошо…
Молчим опять.
— Я не к деньгам, Айлин, — после паузы разговор продолжает Айдар. — Тебе стоит лучше думать и меньше доверять не тем людям. Благодаря выебону твоего друга ты влетела на плохую тачку и бесконечные траты…
Я даже улыбаюсь. Мне правда стоит меньше доверять людям. Например, тем, которые создают видимость, что взяв их член в рот, я заслужу себе право любить и быть любимой.
— Хорошо, я учту.
Сейчас слова отлетают от меня, как от стенки горох, но прямого зрительного контакта я больше не выдерживаю.
Отворачиваюсь и делаю шаг в спальню.
Оказавшись внутри — запинаюсь.
Сердце кровью обливается. Черт… Сердце кровью…
Маленький столик снова накрыт. В дальнем кресле — фирменные пакеты. Я читаю на них название того же ресторана, где меня растоптали.
Из-за запаха, пусть и вкусной, но еды, тошнота усиливается.
Я подношу ладонь к губам. Скольжу взглядом по сервировке. Это слишком жестоко.
Аллах, да за что же он со мной так жестоко?
С какой высоты я должна была рухнуть?
Свечи. Бокалы. Снова ведерко. Накрытые колпаками блюда. Какие-то нарезки. Десерты…
Айдар обходит меня. Разворачивается, уперев кисть в кресло, на котором скорее всего собирается сидеть.
А я думаю, как это все в его голове? Я буду более благодарной, восторженной, развязной за еду? Оттрахать себя дам во всех позах? «Кончать буду, как из пулемета»?
Трясет от отвращения.
Я не просто не требовательная. Магда права. Я шлюха. А шлюх никто не добивается. Над ними сладко издеваются.
Чувствую, что еще немного и обида брызнет слезами. При нем не позволю себе. Прокашливаюсь. Разравниваю плечи и поднимаю взгляд.
Сейчас он меня до конца не понимает — это видно, но это ничего не дарит. Ощущений — ноль. Я хочу только поскорее уйти и помыться.
— Ты ничего не ела. Там. Я видел.
— Потому что была не голодна.
Видел… А что ты еще видел? А что потом делал? Поднялись с Магдой в этот же номер и тоже…?
Мажу по кровати. Возвращаюсь к столу. Хочу дернуть за скатерть, выкричать всю боль в пол, а потом убежать. Но стою, как будто сзади стенка.
— Что с настроением, Айка?
Желание огрызнуться заталкиваю поглубже.
Рука Айдара спускается со спинки кресла и ныряет в карман. Он делает шаг ко мне. Желание отпрянуть достигает пика. Понимание, что даже этого позволить себе не могу, обрушивает прямехонько в ад.
У меня там, кажется, уже есть свой котел. Вокруг пляшут его черти. До этого наполнявшая его жидкость была обманчиво теплой, приятно вязкой. Бурлила. Ласкала пузырьками. Я называла их шампанским. Но на самом деле — это было масло. И вот теперь я прочувствую всё, что должна была.
Айдар подходит. Ведет головой в сторону стола.
— Сядешь? — Спрашивает, а я чувствую, как пятки начинает печь. Скоро печь будет каждую клеточку. Так зачем оттягивать?
Вид накрытого стола вызывает только тошноту. Правда и щекочущий ноздри запах еще недавно любимой туалетной воды — тоже.
Я собираю все силы в кулак. Смотрю в зеленые глаза и бью:
— Я приезжаю сюда не есть.
Это уже не наши игры в колкие ответы. Когда животное умирает от боли — оно часто кусается.
Мы — животные. Теперь без сомнений.
Взгляд Айдара меняется. Возможно, он воспринимает это как оскорбление. Что ж… Я даже удовольствия не чувствую. Унизить его сильнее, чем он унижает меня, не смогу.
Зелень становится колкой. Выстреливает в меня ледяными шипами. Губы сжимаются. Я слышу закономерное:
— Тогда раздевайся.