Айлин
Леша назначил мне встречу в странном месте.
Но дело в том, что в моей жизни уже столько странного и неправильного, что я даже не удивляюсь.
Почему-то ждала разговора хотя бы в кафе? Ну и кто тебе виноват?
Стой и жди во дворе одного из новостроев облцентра. В трех кварталах от ненавистной гостиницы.
Я уже настолько устала от всего, что и волноваться сил тоже нет. Заламывать руки и просить чего-то у Аллаха. Я просто послушно жду, прохаживая по парковке.
Нарушаю ли условие Айдара? Да, конечно. Но разве это имеет хоть какое-то значение, когда даже безупречное исполнение каждого из требований не приведет ни к чему, кроме моего полного уничтожения?
Я раскаиваюсь за слишком резкие слова и свое поведение в парке. И перед Сафие. И перед Айдаром. Нельзя было показывать ему свою слабость. Я ее обнажила. «Приглашений» больше не получала.
Уверена, он держит паузу перед нанесением нового невыносимого удара. А пока я избиваю саму себя.
Как бы там ни было, после всего, но во мне была честь. Я дала ему над собой поглумиться. Думала, что искупаю вину, а на самом деле всего лишь давала себя наказывать. Но это не закончится прощением. Я всё чаще думаю, что никогда не закончится. Разве что…
Во двор заезжает машины.
Уже темно, я не слишком хорошо вижу номера, но силуэт узнаю. Это Леша и его хетчбек.
Он без спешки паркуется на одном из множества свободных мест, выходит из автомобиля, ставит на сигнализацию.
А я свой оставила дальше по улице. Сюда заехать мне не позволили, хотя ЖК почти не заселен. По-человечески могли бы. Только кто же поступает в наше время по-человечески?
Слежу за приближением Леши. По дурацкой привычке пытаюсь угадать настроение мужчины, от которого может зависеть мое благополучие.
По телефону разговаривал он со мной сухо. Но это и логично. Чего еще я могла ждать? Он ко мне с чувствами, с чистыми мотивами, а я… Только когда припекло.
Чем он ближе — тем сильнее колотится мое сердце. В жар бросает. Я предчувствую плохое, но из последних сил цепляюсь за веру. Уже не в Аллаха. Устала как-то. Хотя бы в счастливый случай.
— Привет, — здороваюсь первой. Леша тормозит рядом и быстро пробегается по мне взглядом. Даже в темноте я ощущаю разницу между тем, как смотрел раньше, и как сейчас.
Между нами дистанция, но эту выдерживает уже он. Вспоминаю хмурый взгляд в парке. Сердце подскакивает из-за догадки. Вполне возможно, он тоже в курсе.
Господи…
— Привет. Поднимемся давай. Поговорим.
Киваю. Опускаю взгляд. Леша обходит меня и направляется к одному из подъездов. Я следую за ним. Сафие опять на попечении соседки. Я уже и сама не знаю, когда закончатся эти мои мытарства. Стыдно. Больно. Обидно.
Перед всеми. Но за соломинку, протянутую Аллой, я схватилась.
Леша правда может помочь. Если захочет.
Он кивает консьержу, сидящему за овальной стойкой. Взлетает по променаду светлых мраморных ступенек в сторону лифтов. Я мышкой юркаю за ним.
Вместе с направленным в спину хмурым взглядом под кожу въедается настойчивая аналогия с моими поездками в другое место. Отметаю. Леша… Он хороший человек. В нем черти не живут.
Мы молча ждем лифт и молча же поднимаемся на высокий-высокий двадцать четвертый этаж. Аж голова кружится. Но может быть это от волнения. Я всё же… Очень.
Без лишних, потенциально раздражающих, вопросов следую за ним по одной из веток холла. Останавливаемся перед дверью. Леша отмывает.
— Прошу. Чувствуй себя, как дома. Можешь не разуваться, я клининг после ремонта еще не заказывал.
В светлой прихожей включается свет. Я оглядываюсь.
Квартира пахнет свежими стройматериалами и мебелью. Выглядит сносшибательно. Я уверена, что она и куплена не за зарплату помощника судьи, и сделана тоже не за нее. У Леши богатая, влиятельная семья. Он пользуется благами, которые может себе позволить его отец. Я ему в укор это не ставлю.
Сейчас так вообще искренне завидую. Мне бы хотелось… Мне бы хотелось защиты отца. К сожалению, в моей жизни этого давно уже нет. Я, оставшись сиротой, ищу ее у других.
— Здесь очень красиво, — о чем-то нужно говорить. Я вымучиваю из себя улыбку. Оглядываюсь и коротко смотрю на Лешу.
Долго не могу. Чувство, что захлебываюсь в своих догадках о причине его слишком пристального, внимательного, оценивающе-прохладного взгляда.
Я одновременно жалею о своей затее и не могу позволить себе сдать назад.
— Спасибо, Айлин. Мне тоже нравится. Планирую въехать где-то через месяц. Остались мелочи.
— Надеюсь, здесь ты будешь очень счастлив.
Губы парня коротко дергаются. А я снова опускаю свой взгляд.
Твои пожелания никому не нужны, Айка. Неважно, насколько они искренние.
— Давай я тебе покажу тут всё…
Оставляю при себе закономерное: зачем?
Послушно передвигаюсь за ним по квартире. Хвалю дизайнерский ремонт. Подмечаю детали, за которые цепляется глаз.
В душе у меня красота не откликается, я не способна сейчас. Но и его расстраивать не хочу.
Когда Леша останавливается в своей будущей спальне у окна и начинает опускать ролеты — становится дико неловко. Успокаиваю себя — почти ночь. Человек не хочет чувствовать себя рыбкой в аквариуме.
— А шторы будут? — Уточняю, ухватившись за возможность задать хотя бы какой-то не пустой вопрос.
— Да, конечно. Ждем ткани.
— Если нужно будет подшить гардины…
Не договариваю. Меня тормозит ироничный, брошенный через плечо, взгляд и усмешка. Это ранит, хотя и ничего тут такого?
— Я плачу огромные деньги, чтобы гардины не приходилось потом подшивать. Так что спасибо, но…
— Я так и подумала…
Молчим.
Раньше он меня так не осаждал. Но это было раньше.
Смотрю куда-то сторону на декоративный столик. Кручу в голове слова и жду отмашки.
Ею служит тяжелый вздох и шаг навстречу.
С желанием тут же отпрянуть справляюсь. Но сердце все равно вылетает. Терплю. Леша подходит. Молча разглядывает. Особенно долго смотрит в глаза.
Не хотела бы знать, сколько всего прокручивает в голове он. Мурашит уже, хотя ни слова еще не сказано. Заканчивается тем, что Леша улыбается. Вроде бы нежно, но я ощущаю дикую опасность. По спине холодок. Зачем я приехала вообще?
— Вроде бы навсегда попрощалась, да? И тут вот как жизнь повернулась…
Он начинает со справедливого укора. Я покорно его глотаю.
Стыдно вспоминать, как горько-сладко было поначалу с Айдром. Как легко я сама же себя обманула. Дала нам с Салмановым «шанс». Лешу — в отставку. Его чувства заботили меня куда меньше, чем должны были.
— Прости.
Уголки мужских губ снова дергаются. Он ничего не отвечает. А к щеке моей тянется.
Я не хотела бы, но даю зачем-то погладить. Он прерывисто вздыхает и отрывает пальцы. Слежу за тем, как рука опускается, как он сжимает-разжимает кулак.
Прокашливается.
Поднимаю глаза. Он хмурится. Надевает маску дельца.
— Говори, что хотела, Айлин. Я готов слушать.
— Спасибо. Я хочу попросить твоей помощи. И готова к отказу.
— Ну ты сначала хотя бы озвучь… — Его немного снисходительная улыбка травит душу. Как и наклон головы.
Я бы тоже многое отдала, чтобы жить беззаботную жизнь, соответствующую моему возрасту. Как делает Леша. Но…
— Ты не ошибся, Леша. Салманов — отец моей дочери. И он хочет ее у меня забрать. Я неправа в том, что скрывала ее. И я готова была полюбовно договориться об общении. Но ему этого мало. Он… Хочет всё и сразу.
— В частности, тебя…
Шпарит кипятком стыда.
Он тоже знает. Алла слишком наивна в силу возраста и воспитания. Она никогда не слушала бы сплетников. Но остальные…
Переживаю очередной удар по опущенной в самый ад самооценке.
Поднимаю взгляд на Лешу.
— Нет. Я ему не нужна. Быстро надоем. Такое уже было. Он легко отказывается от меня. А от нее не откажется. Но я не выдерживаю. Я хочу… — Сказать, чего хочу на самом деле, не могу. Уже несколько дней об этом думаю. Это пугает до ужаса. — У меня проблемы с документами, Леша. Он сказал, что не поленится поднять на уши всех, по цепочке всех пересажать. А пока будут разбираться — я могу потерять своего ребенка. Он воспользуется возможностью, я знаю…
Леша снова улыбается. Меня трясет изнутри. Это не смешно совсем. Это моя жизнь.
— Он на понт тебя берет, Аль…
Буткевич легкомысленно отмахивается, в ответ хочется рявкнуть, но я делаю глубокий вдох, закрываю глаза. Считаю до пяти и выдыхаю.
— Я не могу так рисковать, Леша. Цена слишком высока. Мой ребенок. Понимаешь? Я не могу позволить его изменчивому настроению определять наши жизни. Сегодня он ко мне благоволит, завтра…
Тишина раскраивает тело скальпелями. Жду чего-то. Долго жду.
Получаю вздох.
— А от меня чего ты хочешь, Аль?
— Защиты.
Брови молодого человека взлетают.
— К Миллерам я пойти не могу. Они меня… Не станут слушать. Сбежать, как уже однажды сделала, тоже. Он быстро найдет. А больше влиятельных знакомых у меня нет. Только ты… И твой отец. Если он скажет нас с Сафие не трогать…
Произнесенные вслух мечты звучат слишком самонадеянно. Даже голос срывается. К горлу подкатывают слезы.
Я хочу спокойствия. Просто хочу спокойствия. Я не выдержу больше его издевательств. Не могу к нему ездить. Не могу с ним общаться.
Я хочу быть хорошей матерью для нашей с ним дочери. Я ею и была. Я долг свой исполнила на максимум…
— Аля-Аля…
Леша качает головой, разворачивается и идет к окну. Останавливается на расстоянии. Поддевает ролет пальцем и смотрит вниз.
Держит паузу, которая стоит мне нескольких лет жизни, я уверена. Почему они все так одинаково реагируют на слабость?
Когда поворачивает голову, у меня все разом ухает вниз. Кончики пальцев становятся свинцовыми.
— Не поможешь?
Кривится.
— Знаешь, что мне первым отец сказал, когда поползли слухи про тебя и Салманова? — Не знаю и знать не хочу. — Прекратить общение. Любое. Он давно так категорично ничего не требовал. Сказал, мы ни зарубаться с ним не будем, ни подбирать после.
Вздрагиваю.
— Ясно. Спасибо…
— Да подожди уж…
Не знаю, зачем, но жду.
— Я это к тому, Аль, что ты должна понимать: впрячься за тебя сейчас — это не цветочки купить. Не в парк малышку твою сводить. Это серьезные вещи. Серьезные люди. Последствия могут быть… — Трясет. Ты же минутой раньше сказал, что он меня на понт берет… — Твое предложение сейчас звучит не то, чтобы привлекательно, малыш…
Леша улыбается грустно, а я продолжаю смотреть в ожидании непонятно, чего.
— Но я не бессердечный, Айлин. И ты мне правда неравнодушна. Даже вопреки… — Сжимает губы. Чему? Статусу? Так и говори. Наверное, мне даже полезно с ним окончательно срастись. — Я готов поговорить с отцом, Аль. И впрячься готов.
Голос Леши звучит решительно. А я не верю. Хмурюсь. Тянусь к шее. Сжимаю ее. Переспрашиваю:
— Что?
Он улыбается. Делает шаги назад ко мне. Поддевает подбородок и придерживает. Блуждает взглядом по лицу. Хочет пробраться внутрь своим оптимизмом. Я не пускаю. Боюсь.
— Он, бесспорно, видный мужик. Умеет и договориться, и надавить. Но вряд ли всем сильно понравится, что какой-то хер со столичной горы приезжает и навязывает свои правила игры. Здесь до него играли. И после будут. И если он обижает мою малышку…
Дыхание сбивается. Глаза против воли наполняются слезами. В крови вдруг шкалит концентрация облегчения. Я… Не надеялась. По-настоящему, я не надеялась…
Леша ведет пальцем по щеке. Собирает влагу.
— Тиш… Не надо…
Просит, как будто ему неловко. Я киваю.
Уворачиваюсь от пальцев и стираю щеки самостоятельно.
— А что мне надо… Что мне надо, чтобы… Ты поговоришь с отцом? Он поговорит с Айдаром? Скажет… Скажет, что меня нельзя больше трогать?
Знаю, что нужно успокоиться. Через пелену непрекращающихся слез вижу, что Леша улыбается. Рассматривает меня. Энергетика в комнате даже пугает своей легкостью. Я забыла, как можно испытывать такие простые эмоции.
— Ну не прямо-завтра, конечно. Не гони, Аль. Мне нужно будет с ним поговорить. Всё объяснить. Быть настойчивым. Он может не сразу согласиться, но я в курсе, как на него давить. Против Буткевичей идти нельзя, малыш. Это все знают. Вплоть до Миллеров. Столичного хера тоже осадим. Но ты же понимаешь, от тебя тоже зависит многое…
— Что? Если нужно встретиться с твоим отцом и объяснить все — я могу. Я зла не желала. Старалась не делать. Я никому не вредила. Если я могу как-то отработать, отблагодарить…
— Можешь, конечно, Аль. Ты девочка умная. Понимаешь, что в таких делах нужны гарантии. Я должен знать, что завтра не побежишь назад жаловаться уже на нас. Ну и чего ради впрягаюсь тоже должен понимать.
Слезы резко сохнут. Дыхание замирает.
Я лепетала, скользя взглядом по новенькой мебели, а сейчас возвращаюсь к Леше. Насыщенная эйфорией кровь стынет в жилах. Кровоток останавливается. Артерии расширяются и лопаются. Пронзает дичайшей болью.
— Что? — переспрашиваю, Леша улыбается.
Слежу, как тянется к верхней пуговице рубашки. Расстегивает. Сглатываю.
Он делает шаг. Берется за ремень.
— Я ради тебя репутацией рискую, малыш. Хочу понимать, стоит оно того или…
Бьет по металлу пальцем. Я всё понимаю. Резко и больно.
— Можно воспользоваться уборной? — Спрашиваю, хмурясь. Леша кивает с улыбкой.
— Конечно. Воду настроишь. Полотенце бери.
Киваю. Разворачиваюсь.
Достигнув нужной двери, бью по всем включателям сразу. Под гул вытяжки захожу внутрь и щелкаю замком.
Движусь прямиком к новехонькому, блестящему фарфором унитазу. Падаю на колени. Выворачивает.
В ушах гудит. Под закрытыми веками — пряжка ремня. Узор брюк. Я подаюсь шеей вперед, но только не чтобы взять глубже, а чтобы вытошнить последний кусочек души.
Смываю. Встаю.
Споласкиваю рот, руки, лицо.
Пользуясь щедрым предложением Леши, беру одно из полотенец в шкафчике и вытираюсь.
Не пугаюсь, выйдя и застав Буткевича рядом с дверью.
Он ждет меня, прислонившись плечом к стене.
Смотрит нахмуренно. Взволновано.
Я не смотрю в ответ, чтобы снова не вытошнило.
— Спасибо за предложение, Леш. Я подумаю.
Направляюсь к входной двери. Открываю замки. Толкаю. Я хотела бы вдохнуть, но между лопатками стрелами врезается:
— Как хочешь, Аль. Я руку протянул, а ты решай. В конце концов, это не мне надо.