Мы мертвые

Настроение внутри было мрачным, обычные шутки смолкли. Единственные звуки доносились от готовящейся еды. Бетс едва кивнула Яс, когда та вошла в дверь, и еще что-то проворчала Арга.

Молчание продолжалось, пока Яс и Арга занимались своими обязанностями. Они быстро прошли по каждой комнате, стремясь оказаться подальше от окна, когда приговоренный начнет танцевать на виселице. Она не хотела видеть, как кто-то умирает. Возможно, информация, которую она передала Каре, помогла, и ханраны придут, чтобы спасти их. Она на это надеялась.

Одновременно Яс пыталась сообразить, где эгрилы могут хранить Тонин. На первом этаже была хорошо охраняемая зона, но Яс видела, как туда тащили заключенного, и Арга подтвердила, что это место допросов.

Жилые помещения наверху представляли собой смесь одноместных комнат и дормиториев, и она убрала большинство из них. Оставались кухни и тюремные камеры. Тонин не держали на кухне, и они не стали бы держать их в тюремных камерах… Затем она вспомнила о стальных дверях за камерами. Что эгрилы хранили за ними?

В своем кабинете губернатор был одет в парадную форму, его сопровождали три помощника. Судя по его измученным глазам, он почти не спал прошлой ночью. Группа сидела за столом лицом друг к другу.

— Должен быть какой-то способ остановить этот фарс, — сказал Эшлинг. — Что-то, что мы можем сделать.

— Мы испробовали все, милорд, — сказал один из помощников. — Эгрилы очень настойчивы.

— Может быть я? — спросил Эшлинг. — Что, если вместо них они повесят меня? Конечно, моя смерть станет более весомым заявлением, верно?

Помощник покачал головой:

— Боюсь, вы для них дороже живым. Они никогда не согласятся.

Эшлинг стукнул кулаком по столу:

— Черт побери. Черт бы побрал всех их. И они еще требуют, чтобы я пошел и сказал несколько слов в оправдание убийств! Они что, хотят, чтобы я просто стоял там и смотрел, как умирают невинные люди?

— Будет хуже, если вы этого не сделаете, сэр.

Эшлинг обхватил голову руками:

— Я думал, что смогу помогать людям, если буду работать с Эгрилом, но не имеет никакого значения, что я делаю.

Один из помощников заметил, что Яс наблюдает за ними:

— Вы, обе. Убирайтесь. И попросите кухню прислать еще немного вина.

Арга поклонилась:

— Да, сэр. Да, сэр.

Две девушки быстро ушли. Яс была сбита с толку тем, что увидела. Она никогда бы не подумала, что Эшлингу будет дело до кого-то, кроме себя, и все же он был здесь, почти в слезах, вызвавшись быть повешенным вместо заключенных.

Но Яс все еще носила синяки с того последнего раза, когда она пожалела этого человека. Этого больше не повторится. Он заслужил все, что получил.

24

Тиннстра

Айсаир

Тиннстра нырнула обратно за угол, прячась от Черепов, обыскивавших Гаррет-стрит. Она чувствовала, как желчь бурлит у нее в животе. Клянусь Четырьмя Богами, что я делаю? Это безумие. Я должна бежать, пока могу. Оставить их. Это не моя битва.

Она взглянула еще раз, чтобы убедиться, и треклято быстро отдернула голову. Ей это не померещилось. Десять Черепов, по крайней мере. Дерьмо.

Может быть, там было место, где она могла спрятаться. Подождать, пока Черепа не двинутся дальше. Но кто знает, когда это произойдет? Правда состояла в том, что у нее не было времени. Аасгоду и Зорике нужно выбраться из города как можно скорее. Она проверила переулки и витрины магазинов, ища способ забраться на крыши — возможно, она сможет пробраться по ним, — но все они были слишком открытыми и покрытыми снегом. Черепа заметят ее прежде, чем она преодолеет два фута — если она сначала не упадет и не сломает себе шею.

Она посмотрела еще раз. И не заметила никакой черной униформы. По крайней мере, не было Избранных, о которых стоило бы беспокоиться.

Делать было нечего, кроме как молиться, чтобы ее поддельный пропуск сработал. Она прислонилась к стене, набрала в легкие воздуха. Все будет хорошо. Я не похожа на Шулка. Я не похожа ни на какую угрозу. Все, что мне нужно делать, это сохранять спокойствие и не паниковать. Легко — для кого-то другого.

Она свернула на Гаррет-стрит, и Череп сразу же ее заметил.

— Иди сюда.

Тиннстра опустила голову и подошла. Послушная. Покорная. Окаменевшая. С ее стороны не было никакого притворства.

Череп ждал, положив руку на рукоять меча, давая ей понять, что готов его обнажить. С противоположной стороны пояса болтался длинный нож. «Куда ты идешь?» Он хорошо говорил на джиане, хотя и с сильным акцентом.

Тиннстра указала на конюшню. «Просто забираю лошадь с фургоном. Я направляюсь в Хаслам». Каким-то образом ее голос не дрогнул, но она чувствовала, что, несмотря на падающий снег, по спине течет пот, а ноги подкашиваются. Два эгрила стояли у дверей конюшни. Еще одна пара остановила мужчину и женщину, шедших с Хастин-уэй. Остальные двигались на восток, к Ленстеру.

— Документы? — спросил Череп.

Тиннстра вытащила документ из кармана:

— Конечно. Вот.

— Почему Хаслам? — Череп просмотрел документ.

Тиннстра молилась, чтобы он не умел читать:

— Моему отцу нездоровится. Мы надеемся, что тот климат будет лучше для его здоровья. Там живет его брат — мой дядя.

— Что с ним не так?

— Легкие, — ответила Тиннстра. — Здесь для него слишком холодно. Мы надеемся, что более сухая погода на юге поможет ему.

Череп оглядел ее, затем снова проверил документы. Он не торопился, слишком, на взгляд Тиннстры.

Череп указал на конюшню:

— Твой фургон там?

Тиннстра кивнула, слишком напуганная, чтобы говорить.

— Открой дверь. Если все в порядке, ты можешь идти.

— Спасибо, — ответила Тиннстра. Сначала ее ноги отказывались повиноваться, но, сделав над собой усилие, она заставила их двигаться и направилась к конюшне.

— Я разберусь с ней, — сказал Череп на эгриле двоим, ожидавшим у двери. Тиннстра опустила голову, ничем не показав, что поняла. — Вы идите с остальными, я догоню, когда закончу.

— О, да? — ответил один из них со смешком. — Уверен, что справишься с полным обыском самостоятельно? Рад был бы помочь.

Череп хлопнул своего коллегу по плечу:

— Я разберусь сам.

Остальные ушли, оставив Тиннстру наедине с Черепом. Она заколебалась, не зная, что делать.

— Что случилось? — спросил Череп на джиане.

— Ты меня пугаешь, — ответила Тиннстра.

Череп захихикал.

Вспышка гнева заглушила нарастающую панику Тиннстры, когда она толкнула дверь конюшни и вошла внутрь. Она надеялась, что придет день, когда эгрилы получат по заслугам. Прекрасный день.

Холодная, темная конюшня, пропахшая овсом, соломой и конским навозом, никак не успокоила нервы Тиннстры. Она надеялась, что внутри окажется мальчишка-конюх — кто угодно, — и она не останется наедине с Черепом, но конюшня была пуста, если не считать фургона и нескольких лошадей.

— Какое-нибудь оружие? — спросил Череп.

— Ничего такого. По крайней мере, ничего такого, о чем я знаю, — ответила Тиннстра, молясь, чтобы она говорила правду. Только боги знали, что Ханран мог спрятать в фургоне.

— Сиди. Не двигайся. Поняла?

— Поняла, — ответила Тиннстра. Она сделала, как ей было сказано, и опустила голову, чтобы скрыть, как сильно она нервничает.

Череп обошел фургон, заглянул под брезент, закрывающий заднюю часть, затем направился в другую сторону конюшни. Тиннстра сидела с сердцем во рту, стараясь, чтобы ее не стошнило. Время от времени она поднимала глаза, чтобы проверить, как продвигается работа Черепа, но никогда не позволяла своему взгляду задерживаться надолго.

Она заметила, что Череп наблюдает за ней, его рука покоилась на рукояти скимитара.

Страх сжал сердце Тиннстры.

Череп подошел ближе.

Тиннстра подумала обо всех способах, которыми она могла бы попытаться убить его, если бы пришлось, — способах, которым ее научили в Котеге. Выхватить у него меч. Вонзить пальцы в солнечное сплетение. Ударить тыльной стороной ладони ему в челюсть. Вдавить его нос в мозг. Все то, чему ее учили. Все то, чего она никогда не смогла бы сделать. Потом она представила себе все способы, которыми он мог бы убить ее, и ей потребовалось все мужество, чтобы просто сидеть и не двигаться.

— Здесь ничего нет, — разочарованно произнес Череп.

Тиннстра встала:

— Теперь я могу идти?

Тыльной стороной ладони он ударил ее в челюсть, сбив с ног.

Кровь капала из ее разбитой губы на пол. Его ботинок с хрустом врезался ей в ребра, перевернув ее на спину. У нее закружилась голова, зрение то появлялось, то исчезало, и каждый вдох отдавался острой болью, пронзавшей ее насквозь.

Череп встал над ней и снял шлем. Его лицо исказилось от гнева.

— Глупая женщина. Делай, что сказано. Так будет лучше. Так будет лучше для тебя. Так будет лучше для меня. — Он бросил шлем на кучу соломы, расстегнул пояс с мечом и бросил его на пол. За ним последовали его нагрудные доспехи. Он возвышался над ней в белой майке и брюках. Он выглядел всего на год или два старше ее, как и сотня других мальчиков, с которыми она тренировалась в Котеге. Такой обычный. Мальчик, а не чудовище.

Затем она увидела выражение его лица. Вожделение и, милостивые Боги, ненависть. Он собирался изнасиловать ее и убить.

Она брыкалась, отталкиваясь от Черепа. Ей нужно было уйти. Выжить.

Рассмеявшись, он наступил ей на лодыжку, растирая ее ботинком. Она вскрикнула, но Черепу было все равно. Он расстегнул брюки:

— Ты молодец, ты живая.

На полу, в нескольких дюймах от ее руки, лежал нож, все еще пристегнутый к поясу. Что бы ни случилось, Тиннстра знала, что не хочет, чтобы у Черепа в руке был клинок.

— Я буду вести себя хорошо. — Говорить было больно. Язык казался слишком большим, а полный рот крови вызвал у нее рвотный позыв. Ее крови.

Он упал на нее. Стал ее лапать. Стянул с нее брюки, причиняя ей боль. Он держал ее за шею, когда запустил руку в свои брюки и высвободился. Слезы наполнили ее глаза, и она зарыдала, почувствовав его плоть на своей.

Она вцепилась в землю. Она должна его остановить. Ее пальцы коснулись пояса, пока он старался раздвинуть ее ноги.

Его хватка на ее шее усилилась:

— Не сопротивляйся.

Тиннстра позволила своим ногам раздвинуться и подтянула пояс ближе. Его горячее дыхание обжигало ей шею, когда он лежал на ней сверху. Такой тяжелый. Он просунул руку под нее, приподнимая ее пах. Она могла чувствовать его. Милостивые Боги, нет.

Ее рука сомкнулась на рукояти ножа, когда она оттолкнула его, пытаясь сбросить с себя.

Его пальцы впились ей в горло. Она не могла дышать.

Череп усмехнулся ей в лицо:

— Тебе понравится настоящий мужчина.

— Нет. — Она вытащила нож и ударила его, хорошо и сильно, под мышку.

Он дернулся в сторону, выглядя сбитым с толку. Он отпустил ее горло и снова встал на колени, ощупывая рану рукой. Это не имело значения. У Тиннстры все еще был нож, и она вонзила его ему в почку. Она почувствовала, как его кровь залила ее, когда она высвободила нож и снова его ударила. И снова:

— Нет.

Череп попытался оттолкнуть ее руку, но в нем не было сил. Она оттолкнула его, и тогда настала ее очередь оказаться сверху. Ее очередь наблюдать, как он уставился на нее, широко раскрыв глаза и окаменев. Его очередь вцепиться в землю. Он кашлял кровью, пытаясь заговорить. Это не имело значения. Он не мог ее остановить. В ней не было милосердия. Она наносила удары, снова и снова. Кровь пропитала его белую рубашку и пузырилась у него в горле, но она все равно снова и снова вонзала нож, колола его, пока ярость в ней не угасла. Этот ублюдок больше никогда никому не причинит вреда.

Затем она остановилась, запыхавшись, с колотящимся сердцем, живая. Ее руки, ее одежда, все было покрыто кровью. Его кровью. Не моей. Не моей. Я жива. Я жива.

Она выронила нож и, пошатываясь, поднялась на ноги, подтягивая брюки. Я убила человека. Она не могла в это поверить, но он был там, у ее ног. Мертвый. Дерьмо. Что она сделала?

Выжила. Вот что я сделала. Выжила. Это все, что имеет значение. Но если другие Черепа вернутся… Дерьмо. Она подбежала к двери конюшни, приоткрыла ее и осмотрела улицу. Черепов не было. Они ушли. Она нашла перекладину и заложила ею дверь.

Я убила Черепа. Убила его. Тело там. Доказательство. Они меня повесят. Милостивые Боги, что я наделала? Черепа вернутся за ним. В этом нет сомнений. Они видели, как она вошла с ним в конюшню. Они знали, как она выглядит. Они придут ее искать. Они бы ни за что не оставят это так. Они захотят ее наказать. И не остановятся, пока она не будет раскачиваться на веревке. Черт.

Застегивая брюки, она заметила, что они все в крови. Она протерла их соломой, но это мало помогло. Ей надо уйти. Убежать.

Прошло всего несколько мгновений, но уже было трудно связать труп у ее ног с человеком, который так ее напугал. Раньше он казался таким могущественным, но теперь он был... никем. Она вспомнила женщину в доме на Салин-стрит, брошенную гнить. Она вспомнила своих друзей в Котеге. Черепа убили слишком много джиан. Было приятно дать отпор.

Она оттащила его в пустое стойло и укрыла соломой. Тщательный обыск позволил бы найти его достаточно легко, но, возможно, Черепа не приложат столько усилий. Вида пустой конюшни может оказаться достаточно, чтобы заставить их искать в другом месте — по крайней мере, на некоторое время.

Она разбросала еще соломы по пятнам крови на полу, а затем, как могла, умылась водой из корыта. Разбитую губу было не скрыть, но с раной на лбу она была просто еще одной избитой женщиной. В эти дни таких было предостаточно.

Тиннстра запрягла в фургон четырех лошадей. В кузове были еще припасы — еда, вода, одеяла и палатка, немного корма для лошадей — этого хватит на несколько дней пути, если они будут экономны. И одежда. Чистая одежда.

Она надела новые брюки, новую рубашку, новое пальто. Ничто из них не сидело хорошо, но, по крайней мере, она больше не выглядела так, будто побывала на бойне, и они были чертовски теплее, чем ее старая одежда. Окровавленные вещи она закопала в солому рядом с мертвым Черепом.

Она широко распахнула двери конюшни, и порыв холодного воздуха ударил в нее, обжигая порезы. На улице не было Черепов. Слава Четырем Богам. Пора уходить, вернуться к Аасгоду, и тогда я смогу уйти навсегда.

Но уйти куда? Меня будут разыскивать, на меня будут охотиться. Если я останусь в Айсаире, то закончу тем, что запляшу на веревке. Она покачала головой. У судьбы, казалось, были на нее свои планы.

Она в последний раз оглядела конюшни и заметила нож Черепа, лежащий на земле. Она его подняла. На стали все еще была кровь. Лучше не оставлять нож здесь. Лучше взять его с собой. На всякий случай.

Засунув его под пояс сзади, она позволила своему пальто упасть поверх него. Она чувствовала нож, когда забиралась на сиденье кучера. Это было приятно — он прижимался к ее пояснице, как будто у нее наконец появилась какая-то сила. И впервые за все время, что она себя помнила, Тиннстра не боялась. Может быть, во мне все-таки есть что-то от моего отца.

25

Дрен

Киесун

Повешение должно было начаться в полдень, и перед Домом Совета собралась толпа, чтобы за этим понаблюдать. Дрен думал, что за последние полгода им всем этого было более чем достаточно, но народ никогда не переставал его разочаровывать.

Он сидел на стене на восточной стороне площади, в двух шагах от виселиц, наблюдая за приготовлениями. Оставалось еще полчаса. Квист и Фалса были с ним, сумка лежала у них под ногами. Квист курил трубку, стараясь держаться как можно хладнокровнее, но девочка выглядела далеко не счастливой.

— Вы думаете, Ханран попытается их спасти? — спросила Фалса, ее голос был полон надежды. Глупый ребенок — она, вероятно, все еще верила в сказки и героев на белых конях. Дрен не потрудился ответить.

Девочка переводила взгляд с Дрена на Квиста и обратно, не желая оставлять эту тему. В конце концов, Квист сжалился над ней:

— Никто не попытается.

— П… почему?

Квист указал на другой угол.

— Посмотри туда, вниз по той улице. Там пара взводов Черепов, которые ждут, когда кто-нибудь достаточно тупой появится и попытается что-нибудь предпринять. — У Фалсы отвисла челюсть, когда она увидела солдат. Затем Квист указал на балкон. — И видишь там, наверху? У Черепов наготове куча арбалетчиков. И ты найдешь еще больше, если захочешь поискать. Может быть, даже одного или двух Избранных. Вряд ли кто-то настолько глуп, чтобы пытаться что-либо противопоставить таким силам.

Фалса подавила рыдание:

— Значит, никто даже не попытается что-нибудь сделать? Эти люди просто умрут?

Дрен вздохнул:

— Ага. Если ты не заметила, мы ведем войну, а в войнах гибнут люди.

— Но они не дрались, — запротестовала Фалса. — Черепа повесят их из-за того, что мы сделали той ночью. Сегодня из-за нас погибнет еще больше людей. Это наша вина.

Разозлившись, Дрен спрыгнул со стены и ударил Фалсу по лицу. Он сказал тихо, но так, чтобы она расслышала каждое слово:

— Это не наша вина. Это вина Эгрила — он к нам вторгся. Это вина старого толстяка Хэстера — он с ними сотрудничал. Это вина Шулка — они оказались чертовски бесполезны и сдались. И это вина этих бедных ублюдков, потому что они тоже ни черта не сделали, чтобы это остановить. Они должны сражаться. Все должны. Мы никогда не выиграем эту войну, если большинство людей просто пожмут плечами и будут делать все, что им скажут, и стонать о том, что жизнь уже не та, как раньше. Если ты решил быть овцой, то не удивляйся, когда окажешься на бойне.

— Н... но... — стала заикаться Фалса.

— Но ничего. Я — волк. Я охочусь и убиваю, — сказал Дрен, ткнув в себя большим пальцем. — Квист тоже гребаный волк. Тебе пора решить, кем собираешься стать ты.

Фалса опустила глаза, ее щеки были красными, как огонь, она избегала смотреть в глаза Дрену, но ему было наплевать. Он приподнял ее подбородок, увидел, как дрожат ее губы, а глаза наполняются кровавыми слезами. Было время, еще до войны, когда у Дрена все еще были родители, когда он был таким же, но не сейчас. На этой гребаной войне не было места слабости. Особенно в его команде. Он сжал руку в кулак, готовый вбить в нее хоть немного здравого смысла, когда Фалса подняла голову.

— Я желаю быть волком, — сказала она.

— Желание тут ни при чем, — прорычал Дрен. — Либо ты такая, либо нет.

Фалса выпятила челюсть и выпрямилась:

— Я одна из вас. Волк.

— Хорошая девочка, — ответил Дрен. Он поцеловал ее в лоб, как обычно целовал его отец. Пусть она почувствует себя желанной. — Если хотя бы еще один человек в этой толпе сегодня разозлится, наблюдая, как вешают невинных людей, и решит сразиться с Эгрилом, значит, никто не погиб напрасно. Нам нужны разгневанные люди. Нам нужно, чтобы их кровь кипела. Нам нужно, чтобы они захотели что-то сделать с этой гребаной армией, захватившей нашу землю. Нам нужно, чтобы они поняли — недостаточно просто пережить еще один гребаный день. Нам нужно, чтобы Эгрил продолжал убивать наших, чтобы у нас было больше солдат. Больше волков. Это единственный способ победить.

Фалса кивнула:

— Теперь я понимаю. Я понимаю.

Дрен взглянул на Квиста, который подмигнул ему в ответ. Этот парень определенно знал, каким будет результат разговора.

Толпа зашевелилась. Эгрилы выводили заключенных. Отряд Черепов расчистил проход к эшафотам. Они стояли плечом к плечу в два ряда, белые доспехи сияли на фоне грязных лохмотьев джиян. От их вида у Дрена всегда все внутри переворачивалось. Он хотел, чтобы эти ублюдки сдохли. Он ухмыльнулся. Скоро.

Затем другие Черепа вывели заключенных. Они были жалкой кучкой — шаркали ногами, волоча за собой цепи, все плакали и всхлипывали, просили и умоляли о пощаде. Если когда-нибудь настанет очередь Дрена, он не доставит этим ублюдкам такого удовольствия. Он уйдет с высоко поднятой головой, чертовски гордый тем, что сделал.

Черепа соорудили всего пять петель, поэтому они выстроили по шесть заключенных за каждой из них.

Затем вышел барабанщик, выбивая та-та-та на свиных шкурах и давая толпе понять, что представление вот-вот начнется. По пятам за ним следовал старик-губернатор, сам лорд Эшлинг, седые волосы зачесаны назад, ястребиный нос задран кверху, как будто его оскорблял запах простых людей. Его длинный черный плащ скрывал руку Рааку у него на заднице.

Дрен плюнул при виде него. Если когда-либо и был кто-то на вершине его списка убийств, то это лорд Эшлинг. Отец всех коллаборационистов. Он продал свой народ и сосал член Эгрила только для того, чтобы сохранить хоть какую-то иллюзию власти. Дрен понятия не имел, как этот человек спал по ночам. Вероятно, зажатый между двумя Черепами, по очереди делающих с ним то, что они хотели, при этом все время улыбаясь и говоря: Спасибо, да, пожалуйста, пожалуйста, сделайте это снова.

Эшлинг был не слишком популярен и среди остальной части публики. Они начали свистеть и шипеть, когда увидели его, и Дрен мог бы поклясться, что увидел, как губернатор вздрогнул. Поделом этому ублюдку.

К тому времени, когда Эшлинг занял свое место перед виселицами, толпа была по-настоящему взбешена. Не было даже слышно, как барабанщик отбивает свое та-та-та рядом с ним. Дрен рассмеялся, когда Эшлинг поднял руку, призывая к тишине. Жирный шанс, что это произойдет, мудак.

Мужик был очень близко, и Дрен пожалел, что у него нет кирпича, чтобы запустить в него. Увидеть, как разбивается его лицо. Так бы этому ублюдку и надо. Но у Дрена не было кирпича. Однако, у него были сферы.

Он подал знак Квисту. Пришло время. Дрен натянул перчатку, пригнулся, сунул руку в сумку, которую они принесли с собой, и достал бомбу. Он встал как раз в тот момент, когда Черепа переместились к виселицам, ощетинившись копьями.

Квист вытащил маленькое нож, не больше его большого пальца, но достаточно острый. Дрен протянул другую руку, и Квист так сильно надрезал большой палец, что пошла кровь. Дрен прижал порез к черной поверхности бомбы, смазывая ее своей кровью. Он почувствовал, как сфера отреагировала, сразу же начав нагреваться. Серьезное дело, без дураков. Жидкость внутри закручивалась все быстрее и быстрее по мере того, как кровь просачивалась сквозь поверхность.

Квист отступил назад, давая Дрену немного места. До эшафота было рукой подать, перед ним выстроились Эшлинг и Черепа. Чертовски мило. Он отвел руку назад, подождал один удар сердца, затем бросил бомбу. Дрен, Квист и Фалса нырнули за стену.

Дрен заткнул уши, но все равно это было похоже на конец света, когда взорвалась бомба. Взрывная волна ударила в стену, и, на мгновение, ему показалось, что она вот-вот упадет, раздавив их всех. Грязь и обломки, огонь и гром — ничего другого больше не существовало. У него звенело в ушах от кровавой великолепной ярости всего этого, пока они прятались за маленьким барьером.

Хрен знает, сколько времени потребовалось миру, чтобы успокоиться. Пыли, чтобы лечь неподвижно. Звуку, чтобы вернуться в мир. Но, наконец, воцарилось подобие порядка. Миру не удалось предотвратить то, что сделал Дрен.

Дрен услышал крики первым. Крики раненых и умирающих, мольбы о помощи, мольбы к Богам, мольбы о милосердии. Он опустил руки и открыл глаза. Увидел, что Квист и Фалса уставились на него, оба покрытые пылью и грязью. Рядом с ними лежали тела, много тел. Земля была залита кровью. Мимо, пошатываясь, прошел мужчина, сжимая отрубленную руку. Женщина пыталась втянуть свои кишки обратно в живот.

Он встал на дрожащие ноги и выглянул из-за стены. Виселицы превратились в щепки и дым, Черепа — в груду трупов в почерневших доспехах. А Эшлинг? От него вообще ничего не осталось. Это сделал Дрен. Он чертовски хорошо справился с этим. Он достал ублюдка.

Скольких он убил — сорок? Пятьдесят? Больше, чем надеялся. И гребаные Шулка пытались его остановить! Какими же они были дураками. Мир изменился. Ему больше не нужны Шулка. Ему нужны Дрен и такие, как он. Новая порода воинов. Кто-то, кто мог бы довести дело до конца.

Чья-то рука схватила его за плечо. Дрен развернулся, готовый к драке, но это был всего лишь Квист:

— Нам пора идти. Сейчас. Скоро появятся новые Черепа.

Дрен кивнул, но остался на месте. Он не хотел уходить. Это был его момент, и он хотел им насладиться.

— Пошли! — крикнул Квист и потащил Дрена к южному выходу с площади. Фалса была с ними и снова плакала. Слишком много для того, чтобы быть похожей на Дрена и Квиста. Девчонка была гребаной овцой. Достаточно скоро она будет мертва, как и все остальные.

Люди разбегались во все стороны, толкаясь, отчаянно пытаясь спастись. Дрен отскакивал то от одного плеча, то от другого, прокладывая себе путь. Было легко затеряться в этом хаосе. Он просто позволил увлечь себя, чувствуя энергию толпы, преодолевая панику, которую сам же и вызвал. Он ухмылялся как сумасшедший, но не мог остановиться. Он чувствовал себя таким чертовски живым. Он разбудил весь город, показал ему, что можно сделать. Он сделал. Больше никто. Дрен из Токстена. Сын рыбака.

Когда они вернулись на улицы Токстена, было уже далеко за полдень, и небо окрасилось в багровый цвет. Разрушенные здания почти не защищали от ветра, который обещал холодную ночь впереди. Еще час или около того, и зазвенят колокола комендантского часа, но в поле зрения уже никого не было.

Квист плюхнулся на груду щебня. Он положил руки на колени и уронил голову:

— Я как выжатый лимон.

Фалса соскользнула вниз по куску стены, который все еще стоял, и села на землю рядом с ним. Она обхватила ноги руками и уставилась в ту сторону, откуда они пришли, на другой конец города, как будто все еще могла видеть устроенную ими бойню.

У Дрена в голове роилось слишком много мыслей, чтобы сесть или даже стоять спокойно. Он переминался с ноги на ногу, расхаживая по кругу. Ухмыляясь, несмотря на то, что в ушах у него все еще звенело от грохота взрыва, а кожу все еще покалывало от жара:

— Мы это сделали. Мы это сделали. Мы чертовски хорошо это сделали.

Квист поднял голову и выдавил из себя полуулыбку:

— Конечно, мы это сделали.

Фалса просто прижала подбородок к груди и выглядела так, словно вот-вот снова разревется. Это было последнее, что хотел видеть Дрен.

— Эй, Фалса, почему бы тебе просто не свалить обратно к своим родителям? — рявкнул Дрен. — Приходи и найди меня, когда вырастешь.

Она подняла глаза, маленький ротик дрогнул:

— М... мои родители мертвы.

— М... мои родители мертвы, — передразнил ее Дрен. — Клянусь яйцами Ало, ты мне здесь не нужна. Мне не нужна плакса, которая расстраивается из-за всего. Ты понимаешь? А теперь иди.

— Но... но мне больше некуда идти, — ответила она. — Прости. Я буду стараться изо всех сил. Я… Я… Я обещаю.

— Твои обещания хрен что значат для меня. — Он махнул ей рукой. — Давай... сделай одно… уходи... убирайся отсюда.

— Отстань, Дрен, — сказал Квист. — Дай ей прийти в себя.

— Не помню, чтобы я спрашивал твоего мнения, — сказал Дрен, не глядя на своего друга. Он не сводил глаз с Фалсы, пока до ее тупой башки наконец не дошло, что Дрен не страдает фигней. Он, черт возьми, имел в виду именно это. Он хотел, чтобы она ушла.

Она, шатаясь, поднялась на ноги, шмыгая соплями:

— Дрен, пожалуйста...

— Пошла. На. Хуй. Сейчас. — Он сунул руку за пояс куртки, где хранил нож. Он бы не стал им пользоваться, но она этого не знала. Он улыбнулся, когда ее глаза вылезли из орбит, а затем она сорвалась с места, спасая свою жизнь.

Дрен рассмеялся, глядя ей вслед:

— Чертов ад. Ты видел, как она смоталась? Она действительно думала, что я собираюсь ее пришить.

Квист не ответил. Когда Дрен повернулся к своему другу, у Квиста был такой же взгляд, как у Фалсы. Дрен отступил на шаг и поморщился:

— Ты же не думал, что я собираюсь ее грохнуть, так?

Квисту потребовалось мгновение, чтобы обрести дар речи.

— Не-а. На самом деле нет. Нет. — Он помолчал. — Ты же не собирался, ага?

Дрен не мог в это поверить. Это было похоже на пощечину:

— Черт. За кого ты меня принимаешь? Ты меня знаешь. Я бы не причинил ей вреда. Она сводит меня с ума, но она одна из нас.

Квист не выглядел убежденным:

— Конечно. Как скажешь, Дрен. Ты босс. Если ты говоришь, что не собирался ее резать, значит не собирался.

— Тогда зачем ты спросил? Почему ты так на меня смотришь?

— Я ничего такого не имею в виду, ясно? — Квист поднял руки, сдаваясь. — Не бесись.

— Почему? Ты боишься, что я и тебя порежу?

Квист поднялся на ноги так непринужденно, как только мог, все еще держа руки в воздухе:

— Я собираюсь прогуляться. Пусть все немного остынут. Ты не против?

Дрен повернулся к нему спиной:

— Давай, вали. Ты такой же плохой, как Фалса.

— Дрен, в этом нет необходимости...

Дрен игнорировал его до тех пор, пока до Квиста не дошло и он не свалил.

Оставшись один, Дрен какое-то время возмущался их глупостью. Он ожидал этого от Фалсы, но не от Квиста. Не после всего, через что они прошли вместе. Им следовало бы отпраздновать то, что они сделали сегодня, а не спорить по пустякам. Пустая трата времени!

Он оглядел улицу, вернее, то, что осталось от его улицы. Воронки, обломки, разрушенные дома и черт-те что еще. Тут и там были установлены странные палатки или навесы, чтобы можно было хоть немного защититься от ветра, но больше ничего не было сделано, чтобы устранить раны, нанесенные Эгрилом. Он мог видеть прохожих вдалеке, но, кроме них, место было пустынным. Дрен был один.

Ну, и пошли они все к черту. Он поднялся по лестнице на крышу. Как только стемнеет, возможно, он пойдет и устроит еще какую-нибудь пакость. Он ни за что не сможет заснуть после того, что сделал.

Он тяжело опустился в углу водной башни рядом с грудой шлемов-черепов. После сегодняшнего дня к его коллекции должно присоединиться гораздо больше. Он уничтожил два отряда и гребаного губернатора — не хухры-мухры. Люди забудут об этом старом одноруком дураке Джаксе, который слишком напуган, чтобы посрать. Они больше не будут рассказывать истории о Шулка. Нет. Теперь легендой будет Дрен.

Он бросил камень в один из шлемов. Когда тот со звоном отскочил от металла, он поднял другой.

— Какое здание?

Дрен остановился на середине броска. Мужской голос. С улицы внизу.

— Этот. — Дрен узнал голос. Монон.

Дерьмо.

Он вскочил на ноги и перебежал на другой угол, откуда мог видеть улицу. Монона, долговязого ублюдка, было легко заметить, и с ним был настоящий зверь. Они пришли за ним. Наверняка.

Если бы Монон появился один, Дрен был бы более чем счастлив сразиться с ним, показать ему, насколько остер его нож, но против гиганта, которого Монон привел с собой, шансов не было. Он вжался обратно в тень, мысли его метались. Он не мог спуститься. Не мог и оставаться там, где был.

Оставались только крыши. Легко. Он уйдет еще до того, как они преодолеют половину лестницы. Эти дураки не найдут ничего, кроме пустой крыши.

Он обогнул водную башню. Он добежит до конца улицы и перепрыгнет через щель на соседний дом.

— Вечер, Дрен.

Дрен мгновенно остановился. На крыше уже был человек. Один из парней Монона. Чертов шулка.

— Босс подумал, что ты, возможно, пойдешь здесь. Послал меня помешать тебе уйти, — сказал мужчина с самодовольной улыбкой на лице.

Дрен одарил его своей собственной самодовольной ухмылкой.

— Можно подумать, что, после того пинка, который вам дал Эгрил, вы, гребаные Шулка, научились не быть такими самоуверенными. — Он бросил камень, который все еще держал в руке и попал тупому ублюдку прямо в глаз.

Мужчина отшатнулся, схватившись за лицо:

— Ты, маленький засранец...

Но Дрен уже обогнал его, мчась по крышам.

Дрен провел большую часть своей жизни на крышах, и даже сейчас, в полумраке и полуразрушенные, они не внушали ему никакого страха. Он перелезал через стены, перепрыгивал через дыры и огибал обломки водонапорных башен. Это был его дом, его территория.

Шулка бежал следом, спотыкаясь и натыкаясь на предметы. Крыша скрипела там, где он оступался, и стонала, когда он приземлялся не в том месте. У него не было надежды.

Дрен добрался до конца ряда. Он даже не притормозил, просто отскочил к торцевой стене и перелетел через щель.

Он приземлился на соседнюю крышу, согнув колени, чтобы принять удар на себя, перекатился вперед, чтобы погасить инерцию, а затем снова сорвался с места и побежал. Слишком треклято просто. Он рассмеялся, не заботясь о том, услышит ли его шулка. Это было именно то, что ему было нужно.

Что-то ударило его в грудь. Тяжело. Сбило с ног. Выбило воздух из легких. Он попытался встать, но ботинок угодил ему под подбородок, разбивая рот, сотрясая череп. Его зрение затуманилось. Он сплюнул кровь.

Перед ним стоял Монон:

— Пацан, ты настоящая заноза в заднице.

— Пошел ты на...

Монон снова пнул Дрена по голове. Мир погрузился во тьму.

26

Тиннстра

Айсаир

Тиннстра гнала фургон к Южным Воротам. Она была завернута в старый дорожный непромокаемый плащ, который нашла в наборе, предоставленном Ханран. Зорика сидела сзади, спрятавшись под брезентовой крышей фургона. Она почти ничего не говорила с тех пор, как Тиннстра забрала Аасгода и ее саму из гостиницы, и Тиннстра не знала, хорошо это или нет. Хотелось надеяться, что она придет в себя, когда они выедут из города.

Аасгод сидел, сгорбившись, рядом с Тиннстрой на сидении кучера. Она сменила ему повязки, но раны мага ее беспокоили. Люди умирали от менее серьезных травм. То, что он все еще жив, было чудом.

Закутанный в старый плащ, с капюшоном, натянутым на лысую голову, он не был похож на человека, который давал советы королям и королевам и командовал армиями, но, в конце концов, это и было целью. Однако Тиннстра знала, кто он такой, и это не успокаивало ее нервы. Особенно теперь, когда он полагался на нее, чтобы спасти их жизни. Да помогут им всем Четыре Бога. Какие бы силы и уверенность в себе она ни приобрела, убив Черепа, они давно исчезли. По правде говоря, она не была уверена, кто пугал ее больше — Черепа или Аасгод. А что она будет делать, если он умрет? Она понятия не имела. Она даже не знала, куда они направляются; просто на юг, сказал он. Никакого упоминания о том, где находятся эти врата — но они должны были добраться до них раньше, чем снег сделает дороги непроезжими. Она хотела задать еще несколько вопросов, но у нее не хватило смелости; голова и так шла кругом от всего этого безумия.

Несколько Черепов наблюдали, как они проезжают, и Тиннстра запаниковала. Однако они не попытались остановить фургон, и она почувствовала первый проблеск надежды в своем сердце. Вскоре перед ними остались только городские ворота. Пришло время выяснить, были ли Боги с ними, в конце концов.

Тиннстра старалась не напрягаться. У ворот было восемь Черепов. В полной броне. Изогнутые мечи на бедрах. Копья в руках.

— Они ищут нас?

— Нет. Они проверяют всех, — прохрипел Аасгод. Черепа отогнали какой-то фургон в сторону, в то время как водитель стоял рядом и спорил с ними. — Смотри. У этих нет никаких документов.

Кучер был средних лет, с сальными седыми волосами. На его измученном лице было выражение человека, делающего ставку на последний бросок костей, но знающего, что он уже проиграл. Женщина, вероятно, его жена, лежала в задней части фургона. Больная, возможно, умирающая. Древко копья, треснувшее по черепу мужчины, убедило его заткнуться и вернуться в город.

Ее сердце учащенно забилось, когда они подошли ближе. Ее брат погиб на одном из контрольно-пропускных пунктов, ее чуть не изнасиловали в конюшне. Она не осмеливалась думать о том, что может случиться на этот раз.

Она огляделась. Теперь не было ни возможности свернуть с дороги, ни возможности повернуть назад, не привлекая к ним внимания.

Тиннстра глубоко вздохнула. Сохраняй спокойствие. Как будто такое было возможно.

Звук огромных крыльев донесся до нее за секунду до криков.

Дайджаку.

Они пролетели низко над дорогой и вдоль городской стены, прежде чем развернуться и вернуться обратно. Их было шесть, высоких и худощавых, похожая на панцирь броня покрывала большую часть их тел, оставляя лишь несколько частей уязвимыми для нападения. Из их локтей, предплечий и коленей торчали шпоры, достаточно острые, чтобы выпотрошить любого человека, достаточно глупого, чтобы приблизиться. Хлопанье их крыльев, похожих на крылья летучей мыши, оглушало.

Люди разбежались в поисках хоть какого-нибудь укрытия. И без того напуганная стражами-Черепами, Тиннстра просто окаменела. В ее голове промелькнули воспоминания о вторжении, о том, что они сделали в Котеге.

Аасгод положил свою руку на ее:

— Жди.

— Мы не можем позволить им нас забрать.

— Да, — сказал Аасгод, глядя в небо. — Но они не ищут нас, и, если ты побежишь, они увидят и прилетят посмотреть. Будь терпеливой. Будь храброй. Они скоро улетят.

Тиннстра не знала, как сказать ему, что она никогда не была храброй. Вместо этого она сидела там и смотрела, как Дайджаку пикируют вниз и снова взмывают ввысь, снова и снова. Один мужчина не выдержал напора и побежал по главной улице. От стаи отделился дайджаку и полетел за ним. Тиннстра отвела взгляд, чтобы не видеть, как мужчина умрет.

Шли минуты. Дыхание Аасгода стало более прерывистым, и он откинулся в сторону, прислонившись к Тиннстре, в то время как она дрожала от страха. Затем, с пронзительным криком, ведущий дайджаку рванулся на восток, остальные последовали за ним. Демоны ушли, оставив позади только испуганных и мертвых.

У ворот Черепа помахали рукой тележке, которую они осматривали, настала очередь Тиннстры. Она подвела лошадей поближе. К ней приблизился Череп, в то время как другой подошел к Аасгоду. Третий осматривал заднюю часть фургона.

— Документы, — сказал первый, протягивая руку. На его наплечной броне были знаки сержанта.

Тиннстра улыбнулась так, как только могла:

— Да, конечно. Вот.

Череп развернул бумагу и взглянул на текст:

— Куда ты направляешься?

— Мы едем в Хаслам, — ответила Тиннстра. — Погостить у моего дяди.

Охранник перестал пытаться читать документы и посмотрел на них: Тиннстра с избитым лицом, Зорика, плачущая сзади, и Аасгод, сгорбившийся впереди, с надвинутым на голову капюшоном.

— Моему мужу нездоровится. Мы надеемся, что морской воздух пойдет ему на пользу. — Тиннстра понимала, что болтает лишнее, но ничего не могла с собой поделать.

Стражник заглянул под капюшон Аасгода:

— Он выглядит мертвым.

— Доктор говорит, что это просто лихорадка, — ответила Тиннстра.

Череп сунул ей бумаги обратно:

— Езжай.

— Спасибо. Спасибо, — сказала Тиннстра, засовывая бумаги под плащ. Она дернула поводьями, и они тронулись в путь, миновали ворота и выехали из Айсаира. Свободные. Каким-то образом им это удалось.

Аасгод покачнулся на сидении, и Тиннстра едва успела подхватить его, прежде чем он выпал из фургона.

— Пожалуйста, не умирай, — прошептала она. — Я не могу сделать это без тебя.

Аасгод не ответил.

В миле от Айсаира Тиннстра остановила фургон на обочине дороги.

— Почему мы остановились? — спросила Зорика дрожащим голосом.

Тиннстра улыбнулась, изо всех сил стараясь выглядеть ободряющей и скрыть страх, который она испытывала:

— Нам нужно перенести Аасгода в заднюю часть фургона, к тебе, чтобы он мог отдохнуть и согреться.

— Он умрет, как сказал тот дядя? — спросила девочка.

— Нет. Нет, конечно, нет. Ему просто нужно немного отдохнуть, вот и все. Беспокоиться не о чем.

— Хорошо, — ответила Зорика, и ее голос прозвучал так же неуверенно, как и у Тиннстры.

Девочка смотрела, как Тиннстра изо всех сил пытается сдвинуть мага с места. Он был крупным мужчиной, у которого осталось мало сил, чтобы ей помочь. Однако в конце концов она уложила его на зад фургона и укрыла теми одеялами, которые у них были.

— Прижмись к нему, — сказала она Зорике. — Помоги ему согреться. Погода будет только ухудшаться. — Как будто Боги хотели доказать ее правоту, снегопад стал сильнее. Если бы Тиннстра не боялась их гнева, она бы прокляла их за это. Вместо этого она забралась обратно на сиденье кучера и вывела фургон на дорогу.

Тиннстра натянула капюшон своего плаща, поскольку снегопад снова усилился. Даже лошади забеспокоились, когда она взмахнула кнутом, и жалобно заржали. Наверное, хотели вернуться в свою конюшню. Тиннстра их не винила.

Они ехали по главной дороге, и снегопад все время усиливался. Снег резал и жестоко кусал, заставляя Тиннстру с каждой секундой волноваться все больше.

Она оглянулась на Айсаир, ожидая увидеть Черепа или преследующих их Дайджаку. Но увидела только снег, все больше снега, падающего с неба, скрывающего город из виду, ударяющего ей в лицо и забивающегося под плащ. Одного взгляда на небо было достаточно, чтобы сказать ей: это всего лишь намек на то, что должно произойти.

Мир вокруг побелел, но, по крайней мере, дорога была надежной, сделанной из камня и гравия. Тиннстре просто нужно было найти приличное место для ночлега, пока не стало слишком темно, чтобы что-то разглядеть. На данный момент по обе стороны не было ничего, кроме замерзших полей, и ночевка под открытым небом была бы для них гибелью.

Она проверила своих спутников. Оба выглядели спящими. Хорошо. Они нуждались в отдыхе, особенно Аасгод. Если они собирались добраться туда, куда направлялись, ей нужен маг.

Снег повалил сильнее, кружась вокруг нее. Видимость сократилась до двадцати футов, и ледяные хлопья жалили ее в лицо. Руки онемели, но она все равно заставляла лошадей двигаться вперед, несмотря на их жалобы. Другого выбора не было.

Она подумала о мужчине, которого убила, и спросила себя, найдено ли уже его тело. Без сомнения, Эгрил наградит его медалью и сделает героем. Люди будут плакать над его могилой, не зная, что он умер как потенциальный насильник. В то время как Берис окажется в безымянной яме или его труп бросят в печь. Выбросят и забудут. Ее брат заслуживал большего.

Тиннстра вздрогнула. Если бы Череп убил ее в конюшне, кто бы по ней заплакал? У нее не осталось ни друзей, ни семьи, которые могли бы задаться вопросом, куда она делась.

К тому времени, когда снег перестал идти, уже стемнело. Непромокаемый плащ защитил ее от худшего, но Тиннстра промерзла до костей. Пальцы ничего не чувствовали, лицо стало красно-синим. Брезентовая крыша, покрывавшая фургон, провисла под тяжестью налипшего на нее снега. Если они в ближайшее время не остановятся, холод убьет их не хуже любого Черепа. Веки Тиннстры отяжелели, ей отчаянно хотелось немного поспать. Она выпрямилась, тряхнула головой, чтобы прогнать усталость, но секунду спустя обнаружила, что снова борется с собой, чтобы не заснуть. Сон — это все, о чем она могла думать. Всего несколько минут отдыха. Она бы почувствовала себя лучше, если бы могла просто…

Кто-то застонал у нее за спиной, и этот звук заставил ее подпрыгнуть. Тиннстра оглянулась и увидела Аасгода и девочку. Она забыла, что они были в фургоне. Он выглядел таким бледным. Им всем нужен был полноценный отдых, горячая пища, немного тепла.

Но где они могли остановиться? Костер на обочине дороги привлечет ненужное внимание. Любой, кто будет их искать, легко его заметит. Нет, ей нужно найти какое-нибудь укромное место. И как можно скорее. Если бы только она могла думать, вспомнить, куда ведет дорога… Это была та самая дорога, которой она воспользовалась, когда бежала из Котеге. Если бы только она не была такой уставшей. По крайней мере, холод ее больше не беспокоил. Ее веки опустились, но она сумела заставить себя открыть их снова. Спать нельзя. Нет. Нужно продолжать. Найти где-нибудь... огонь... но она так устала…

27

Джакс

Киесун

Джакс стоял в темном складе, глядя на море. Мейгор был где-то там, в тридцати с лишним милях отсюда, скрытый ночью. Достаточно близко, чтобы доплыть, если ты в хорошей физической форме — и у тебя две здоровые руки. Достаточно близко, чтобы маленькая рыбацкая лодка, висящая над ним, могла переправиться — если у тебя есть две руки, чтобы ею управлять.

Корабль из Мейгора прибудет через три дня, чтобы забрать короля и его семью. Три дня! Он молился, чтобы Аасгоду удалось вовремя увезти их всех из за́мка. У них был плотный график, даже если все пойдет по плану, и Боги знали, что этого никогда не случалось. Два дня до врат, затем день до Киесуна. Ничто не должно было пойти не так. Только тогда у них есть шанс. Даже при отсутствии луны на небе мейгорцы шли на ужасный риск. У Эгрила, возможно, и не было кораблей для патрулирования морей, но Дайджаку были более чем достаточно смертоносными и держали канал под контролем.

Последнее, что ему было нужно — разворошить Киесун, как осиное гнездо, но Дрен все испортил. Джакс покачал головой. Дайте мне армию Шулка и поле битвы, и я точно знаю, что делать. Но эта новая война магии и ужаса из теней? Я понятия не имею.

— Босс? — Это был Дилар, один из часовых. — Они здесь. С мальчишкой.

— Приведи их сюда. — Джакс покрутил шеей из стороны в сторону и загнал свои чувства поглубже, похоронив их вместе со всеми другими эмоциями и воспоминаниями, которые могли помешать ему сделать то, что нужно. Самодовольство стоило им Джии. Он больше не совершит ту же ошибку.

Он узнал Монона и Гринера по их силуэтам, когда они вошли в мрачное помещение. Они держали мальчика между собой с капюшоном на голове, волоча его ноги по грязи позади себя.

— Он все еще жив? — спросил Джакс, подходя к ним. Он взял с собой стул и поставил его в центре склада.

— С ним все в порядке. Немного избит, — ответил Монон. — Он пытался убежать. Понадобился удар ботинком по голове, чтобы его остановить. — Они бросили мальчика на стул, и Гринер связал его веревками, чтобы он никуда не ушел. Только тогда шулка снял капюшон, обнажив кровавое месиво, в которое ботинок Монона превратил рот Дрена.

Глядя на лежащего без сознания мальчика, Джакс вспомнил, насколько он молод. Недостаточно взрослый, чтобы принимать обеты. Вероятно, даже недостаточно взрослый, чтобы бриться. И все же на его руках так много крови…

Он вздохнул:

— Разбуди его.

Гринер вылил на мальчика ведро морской воды, холодной, чтобы разбудить его, и соленой, чтобы порезы начали щипать. Дрен пришел в себя, кашляя и отплевываясь, с широко раскрытыми дикими глазами.

— Что за хрень? — Он повернул голову, изучая лица своих похитителей, свое новое окружение. Последовала вспышка паники, и он начал брыкаться в веревках, но не ослабил узел, который завязал Гринер. Дрен понял, что ему не вырваться и успокоился; Джакс увидел, как маска «крутого мужика» скользнула на его лицо. Все шло непросто.

Дрен фыркнул и сплюнул кровавую мокроту под ноги Джаксу:

— Милое у вас тут местечко. — Он кивнул на подвешенную лодку. — У моего старика была точно такая же. Ты часто рыбачишь?

— Как ты, Дрен? — спросил Джакс.

— А как ты думаешь? — спросил парень с ухмылкой. — Я чертовски в порядке, весь связанный, со сломанным зубом или двумя, смотрю на ваши уродливые рожи посреди ночи. Треклято здорово. Нигде больше не хотел бы быть.

— Поверь мне, я бы предпочел быть дома, спать в своей постели, — сказал Джекс. — Но ты никогда не будешь делать то, что тебе говорят, верно?

— Отвали, старик. Никто не делал тебя боссом надо мной. Никто не давал тебе права указывать мне, что я могу делать, а чего не могу. — Он посмотрел на Монона так, словно тот был куском уличного мусора. — Я не один из твоих тупых Шулка.

— Теперь больше нет Шулка, — сказал Джакс. — Мы все на одной стороне. Все Ханран.

— Пошел ты нахуй. Я нет, — прорычал Дрен.

Монон хотел дать ему пощечину, но Джакс остановил его взмахом руки. Ещё нет.

Дрен рассмеялся:

— По крайней мере, ты их хорошо выдрессировал.

— Ты не выглядишь слишком обеспокоенным, — сказал Джакс.

— Если бы ты собирался меня убить, ты бы уже это сделал, — сказал Дрен. — Думаю, худшее, с чем мне придется смириться, — это твоя лекция. Мне может стать скучно, но, думаю, я переживу.

Джекс спросил себя, был ли он сам когда-нибудь таким уверенным, таким дерзким:

— Ты знаешь, скольких людей ты убил сегодня?

Дрен поджал губы и посмотрел в потолок, притворяясь, что размышляет. Потом пожал плечами:

— На самом деле я об этом не думал. Я знаю, что достал губернатора, два отряда Черепов. Ну... скажем... двадцать, двадцать пять.

Джакс подтянул ящик и сел так, чтобы быть лицом к лицу с мальчиком:

— Это только врагов. Ты также убил тридцать наших людей, ожидавших повешения. И их друзей и семьи, которые были там, чтобы поддержать их в их последний час. Это семьдесят три. Мертвых.

— Семьдесят три, да? Семьдесят три? — Дрен усмехнулся, затем сплюнул еще крови на пол. — И что, черт возьми?

— Ты убил пятьдесят своих соотечественников, — сказал Джакс. — Вот что.

— Тридцать из них были уже мертвы. Я просто ускорил процесс. Некоторые могли бы сказать, что это было милосердие. Никаких танцев на канате, никаких соплей, никто не обоссался на публике. Просто бум — и кончено. — Дрен снова пожал плечами. — Остальным вообще не следовало смотреть. Эгрилу нужна именно такая аудитория. Без орущей толпы Черепа никого бы не повесили. Так что пошли они все к ядреной фене. Они это заслужили.

Джакс взглянул на Монона, который покачал головой. Его друг, вероятно, думал, что лучшим местом для Дрена было дно гавани. Джакс начинал соглашаться:

— Хорошо. Значит, жизни невинных людей для тебя не имеют значения. Я понимаю. Но чего ты добился сегодня? Чего ты добился со всем этим беспределом и хаосом?

— Чего я добился? Я убил гребаного губернатора. Я показал Черепам, как легко до них можно добраться. — Дрен фыркнул, затем ухмыльнулся. — Я сделал чертовски больше, чем ты за всю свою жизнь, старик.

— Губернатор был марионеткой, которую мы знали и понимали. Кем-то, с кем мы могли работать. Теперь Черепа заменят его другим, кому будет что доказывать, кто захочет сделать свою карьеру, подчинив этот город. И у него будет армия Черепов, готовых вышибать двери, убивать и калечить любого, кого они захотят. — Джакс сделал паузу, надеясь, что его слова проникли в тупую голову Дрена. — Ты дал им повод выйти и убить столько из нас, сколько они, черт возьми, пожелают.

Мальчишка рассмеялся:

— Пусть попробуют. Чем больше Черепов они пришлют, тем больше я убью. Если ты не забыл, мы воюем с этими этими ублюдками.

— Нельзя выиграть войну, бездумно убивая людей, — сказал Джакс.

— Что ты знаешь о победе в гребаной войне? — огрызнулся Дрен. — Вы, Шулка, вели только одну войну и ту проиграли.

Моно ударил Дрена обратной стороной ладони. Мальчик и стул упали на землю. Гринер поднял его, как будто он ничего не весил, и поставил на место.

Дрен улыбнулся кровавой улыбкой:

— Ой.

— Босс? — вернулся Дилар. — Нам нужно поговорить. — Выражение лица мужчины говорило о том, что это важно.

— Как бы тяжело это ни было, не причиняйте ему вреда, — предупредил Джакс остальных и подошел к Дилару. Только тогда он заметил Кару, ожидающую у двери. Что-то было не так. Что-то ужасное. — Кара, что ты здесь делаешь? Тебе не следует выходить на улицу после комендантского часа.

Кара почесала щеку и убрала волосы со лба. Ее взгляд метнулся к Джаксу, а затем обратно в тень:

— Джакс… О, Джакс.

Старый генерал обнял ее за плечи. «Что случилось?» Он не был уверен, что у него хватит духу выслушать еще одну плохую новость.

— Кастер прошел через врата… Он сказал… Король мертв. И королева.

— Что? — Слова ударили его как молотом. Он не хотел в них верить. Не сейчас. Не тогда, когда все их надежды были связаны с попыткой спасения. Как все могло снова пойти так плохо? — Когда? Как?

— Пока они пытались сбежать. Лариус заявил права на трон. Его коронация состоится в полнолуние.

Мир закружился. Джакс хотел сесть, ноги подкашивались, но он знал, что не может проявить слабость, даже перед Карой:

— Что с детьми?

Кара покачала головой:

— В официальных отчетах говорится, что все они были убиты, но мы не смогли это подтвердить.

— Есть какие-нибудь новости об Аасгоде?

— Не точные.

— Что ты имеешь в виду?

— Черепа ворвались в место встречи, куда Аасгод должен был привести короля. Там был Харка. Маджас. Тосмер. Росина. Они убили их всех.

— Был ли с ними Аасгод?

— Мы не знаем. Мы просто не знаем.

— Этого недостаточно. Нам нужна информация. Если Аасгод и дети все еще живы, у нас есть некоторая надежда. Недостаточно просто сказать «мы не знаем».

— Да, но почти невозможно составить какую-либо картину происходящего. Все напуганы и залегли на дно. Нам повезло, что Ханран в Айсаире отправили птицу Кастеру с этой информацией.

Это еще не конец. Шанс все еще был:

— Я отправлю Монона и Гринера через врата посмотреть, действительно ли Аасгоду или кому-либо еще удалось сбежать. Если это так, им, вероятно, понадобится вся помощь, которую мы можем им оказать.

— Хорошо. Я посмотрю, что еще смогу раскопать.

— Что насчет нашего источника в Доме Совета?

— Я ничего не слышала от нее с момента взрыва.

— Черт. — Джекс глубоко вздохнул и попытался успокоиться. — Мне жаль. Я знаю, это трудно. Просто сделай все, что в твоих силах. Надеюсь, она скоро свяжется.

Кара кивнула.

У него кружилась голова; король мертв, Харка, Маджас:

— Какой гребаный бардак.

— Просто скажите нам, что делать. Я и мальчики последуем за вами в Великую Тьму, чтобы сразиться с Кейджем, если вы нас об этом попросите.

Джакс собирался сказать ей, как это было бы глупо, но остановил себя. Каре не пойдет на пользу видеть его полным сомнений и страха, как и всех остальных:

— Начни с того, что выясни точно, что произошло. Нам нужна информация.

— Я займусь этим, босс.

— Будь осторожна на улицах, — сказал он. — Все еще комендантский час, и мы не можем позволить, чтобы тебя схватили.

— Они меня не достанут, — ответила Кара.

— Мы не можем допустить, чтобы тебя схватили, — повторил он, глядя ей в глаза и ненавидя себя за то, о чем ее просил.

— Я понимаю, — сказала Кара. — Если дела пойдут плохо, я не позволю им меня забрать. — Она похлопала по карману, где хранила яд.

— Пусть Четыре Бога присмотрят за тобой.

— И за вами, сэр.

На этот раз Джакс позволил ей уйти. Ему потребовалось мгновение, чтобы успокоиться; он не мог позволить чудовищности ситуации захлестнуть его, иначе он сошел бы с ума. Все, что он мог сделать, это сосредоточиться на текущих делах. Держать все, что мог, под контролем. Это еще не конец.

Он вернулся к остальным, чувствуя себя очень усталым, и снова сел на ящик. Он не мог вспомнить, когда в последний раз полноценно спал ночью.

На лице Дрена все еще было самодовольное выражение, как будто он заслуживал медали, а не побоев.

— Послушай, ребенок, — сказал Джакс. — Я искренне верю, что тебе и твоим друзьям предстоит сыграть важную роль в предстоящие месяцы, если мы когда-нибудь собираемся победить Эгрил и вытеснить его из Джии. И как бы мне ни было больно это говорить, твой способ борьбы — это то, что нам сейчас нужно. Сейчас не время для полей сражений и мира, который я знал. Возможно, этого больше никогда не будет. Но мне нужно, чтобы ты был на моей стороне, работал с нами. Атаки, подобные сегодняшним, только настроят других джиян против нас — против ханранов. Мы должны быть выше этого, лучше Черепов. Если мы потеряем народ, мы потеряем все.

— Бла-бла-бла, — сказал Дрен. — Тебе никогда не надоедало слушать, как ты говоришь? Я никогда не потеряю народ, потому что я и есть народ. Проблема в вас, чертовы Шулка, а не во мне. Так что заткнись и либо отпусти меня, либо сбрось в гребаное море, потому что мне надоело слушать твою болтовню.

Джакс встал, качая головой. Это было не то, что он хотел услышать, но, очевидно, сегодняшняя ночь годилась только для этого. Мальчик был слишком диким. Он был проблемой, которая Джаксу не нужна. Проблемой, которую нужно было решить. Он посмотрел на Гринера:

— Сделать то, что он просит. Брось его в гавань.

Это сбило улыбку с лица Дрена. Он боролся с веревками.

— Нет. Нет! — закричал он, когда Гринер поднял его вместе со стулом и всем остальным и понес к краю складского причала. Вода, черная, как ночь, ждала. — Вы ублюдки. Опустите меня. Это неправильно.

Гринеру не нужно было повторять дважды. Он бросил мальчика в воду.

28

Тиннстра

Южная Дорога

Колесо фургона попало в выбоину на дороге. Вздрогнув, Тиннстра проснулась, ее разум был затуманен от холода и усталости. Что она делает? Где она? Затем все вернулось в одном жестоком порыве. Ведет фургон. В нем королева Джии и Лорд-маг. Бежит от Черепов. Это было безумие. Жестокая шутка Четырех богов — история о трусихе, королеве и маге и о том, как они умерли.

Она вглядывалась в темную ночь, ничего не видя, моргая, просыпаясь, когда падал снег, и пыталась править фургоном. Каждая клеточка ее тела болела от холода, который проник в ее кости и наполнил голову туманом, от которого она не могла избавиться. Она проверила, как там Аасгод и Зорика, но они были спрятаны под одеялами в задней части фургона. Толчок не разбудил их — она просто надеялась, что они не умерли. Хотя, скорее всего, все они скоро умрут. Ей нужно было где-то остановиться, развести костер, согреться, прежде чем для них всех все закончится.

Но вокруг были только темнота и снег, холод и ветер.

Ее глаза затуманились, сон снова попытался ею завладеть. В любом случае, она ничего не могла сделать. Бежать было некуда. Они все умрут, но она не боялась. Она слишком устала, чтобы бояться. На самом деле, она так устала, что почти пропустила это. Пламя. Сначала она подумала, что это игра снега или плод ее воображения, но она снова появилась. Искра света. Вспышка надежды.

Она села, размяла шею и протерла глаза. Посмотрела снова. Свет остался. Значит, это не сон, не обман зрения. Огонь. Тепло. Безопасность. Выживание.

Лошади тоже могли это видеть. Они ускорили шаг, когда дорога повернула направо. Стало еще светлее. Огни. Костры. Она могла видеть повозки, лошадей, людей, передвигающихся вокруг.

Лагерь. Место, где можно остановиться.

Тиннстра направила фургон к кострам, чувствуя, как ее охватывает облегчение. Нужно было только продержаться еще немного. Она насчитала по меньшей мере дюжину фургонов на разных стадиях обустройства на ночь. Насколько она могла расслышать, разговоров было немного; без сомнения, все просто слишком замерзли и устали, чтобы тратить энергию на что-то несущественное.

Широкоплечий мужчина ждал у поворота с дороги. Небольшая жаровня у ног согревала его, но свет не падал на его лицо, скрытое широкополой шляпой.

— Остановись там, — крикнул он, когда они приблизились.

Тиннстра наклонилась вперед:

— Вечер, друг. — Она старалась говорить непринужденно.

— Я? — Северянин, судя по его акценту. Мужчина фыркнул. — Нам придется подождать и тебя проверить, ага? Ты собираешься остаться здесь на ночь?

— Мы, если ты нам позволишь, — ответила она дрожащим голосом. Она кивнула в сторону задней части фургона. — Мой муж нездоров, а моей дочери нет и пяти.

— Тем не менее, у нас есть правила, которым нужно следовать, — сказал мужчина.

— Конечно — и они?..

— Мы не воруем друг у друга, мы не сражаемся друг с другом, и мы не беспокоим друг друга. Придерживайся их, и ты могешь остаться. — Мужчина подошел к фургону и поднял голову, чтобы Тиннстра могла видеть его лицо. Его нос был искривлен, а ухо не раз разбито. Кем бы он ни был, ему было не привыкать к насилию. Пугающий человек, но холода Тиннстра боялась больше.

Она кивнула:

— Буду.

— Поверь, что, если будешь, ты больше не услышишь от меня ни слова. Сверни по тропинке направо, там найдешь укромное местечко. — Мужчина приподнял шляпу и ухмыльнулся, продемонстрировав улыбку, примечательную тем немногочисленным количеством зубов, которыми он обладал, и отступил назад, позволяя Тиннстре въехать в лагерь со своим фургоном.

Тиннстра последовала указаниям и нашла тихий уголок поля, где три упавших бревна были выложены неровным кругом вокруг ямы для костра. Она остановила фургон, радуясь, что отдых близок. На мгновение холод и изнеможение захлестнули ее. Она обмякла, чуть не упав со своего места на землю. Почти на месте. Почти на месте. Скоро я смогу уснуть. Сначала разведи огонь. Огонь, или мы все умрем.

Она перетащила сухие дрова из задней части фургона к яме, молча поблагодарив того, кто их туда положил. Немного хвороста и несколько ударов кремнем — и костер разгорелся. Языки пламени, перепрыгивающие с ветки на полено, были прекрасные, яркие и завораживающие, их внезапное тепло было таким желанным. Она положила огниво в карман. Такая мелочь, но это может означать разницу между жизнью и смертью в дикой природе. Веки снова стали опускаться, но она заставила себя встать. Нужно было еще кое-что сделать. Она распрягла лошадей, стреножила их и вычистила шкуры. Затем накрыла их одеялами и дала корм.

Работая, она продолжала наблюдать за соседними фургонами в поисках угрозы, но находила только усталые, затравленные лица, очень похожие на ее собственное. В кои-то веки она была рада их видеть. В кои-то веки это означало, что они в безопасности.

Когда костер был разведен и лошади расседланы, она помогла остальным.

Зорика проснулась, и ей не терпелось покинуть фургон.

— Давай-ка согреем тебя, — сказала Тиннстра, опуская ее на землю. Улыбка, которую она получила в ответ, была почти достаточной наградой. Зорика села на бревно рядом с костром, и Тиннстра накинула ей на плечи одеяло. — Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть. Дай мне сначала заняться Аасгодом.

— Ему нехорошо, — сказала Зорика.

— С ним все будет в порядке, как только он снова согреется.

Возможно, это было правдой, но проблема, в первую очередь, заключалась в том, чтобы вытащить его из фургона. Тиннстра, прилагая все силы, наполовину поднимала, наполовину тащила едва находящегося в сознании мага, чуть не падая под его весом. Те немногие силы, что у нее оставались, быстро таяли.

Мужчина из соседнего фургона заметил ее усилия:

— Нужна помощь, девочка?

— У нас все хорошо, — солгала она. — Мы в порядке. — Последнее, что им было нужно — чтобы кто-то узнал Аасгода. Они должны были оставаться безымянными.

Мужчина наблюдал, как она преодолела последние несколько ярдов и опустила Аасгода на бревно рядом с Зорикой. Когда она вернулась за одеялом, она жестом показала мужчине, что Аасгод пьян. Он кивнул с сочувственным выражением лица.

Когда все расселись, Тиннстра поставила кастрюлю, чтобы приготовить ужин, радуясь тому, что находится поближе к огню и чувствует, как холод медленно отступает от ее пальцев на руках и ногах.

Тепло пошло им всем на пользу. Постепенно Аасгод пришел в себя и начал сидеть сам. Это, должно быть, хороший знак, сказала она себе. Возможно, он сможет восстановиться, возможно, сотворит какое-нибудь волшебство со своими ранами.

Зорика тоже выглядела вполне счастливой, теперь, когда она была рядом с огнем. Она, определенно, не была похожа на королеву. Кто за ней последует? Ее отца любили, как и его отца до него, и трон принадлежал ей по праву, это правда, но в такие отчаянные времена судьбу Джии нельзя было доверить ребенку, который едва заговорил. Ни одна армия не последует за девочкой, которая только что научилась ходить.

Аасгод поймал ее взгляд:

— Еда готова?

Тиннстра опустила взгляд на кастрюлю, чувствуя себя виноватой, и помешала содержимое:

— Думаю, да. Я принесу несколько мисок.

Еда была невкусной, но горячей и наполнила их желудки. Они поели быстро и спокойно, маленький момент нормальности среди всего этого безумия. После того, как они закончили, Зорика прижалась к Аасгоду, и он ее обнял. Через минуту ее глаза закрылись, и она заснула.

Тиннстра хотела сделать то же самое. Согретая, накормленная, оставалось только справиться с усталостью.

— Нам нужно поговорить, — сказал Аасгод.

— О чем?

— Я умираю.

— Нет. Нет, — сказала Тиннстра, пытаясь прекратить разговор. Она не хотела этого слышать. — Нет, вы выживете.

— Я умираю, — повторил Аасгод.

— Пожалуйста, не думайте так. С вами все будет в порядке. Хорошенько отдохните ночью, и с вами все будет в порядке. — Даже произнося эти слова, она знала, что это ложь, но ей нужно было верить, что ему станет лучше. Он был их единственной надеждой пережить все, что ждало впереди.

— Я умираю, и тебе нужно знать, что делать, когда это случится, — ответил маг.

— Нет. Нет. Вы не умираете, — повторила Тиннстра. Она не хотела знать. Только не снова. Берис сказал ей то же самое, и он умер.

Маг проигнорировал ее слова:

— Через три дня в Киесун прибудет корабль из Мейгора, чтобы забрать Зорику и доставить ее в безопасное место при дворе ее дяди. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что доставишь ее на борт.

— Три дня? Я никогда не доберусь туда вовремя. Киесун находится в двух или трех неделях езды отсюда. Может быть, больше.

— Ты будешь путешествовать не по дороге.

— Что? — Она так устала. Все это не имело смысла.

— Ты знаешь гору под названием Олиисиус?

Тиннстра кивнула:

— Да. Она недалеко от Котеге. Я была там студенткой... Мы на ней тренировались.

— Недалеко от вершины есть небольшой храм.

— Я его знаю. Он принадлежит Руусу. — Ее сердце учащенно забилось, когда воспоминания вернули ее назад. Она смогла представить храм. Маленький, покрытый мхом, такой старый, что казался частью горы. Она никогда не была внутри, никогда не осмеливалась заглянуть. Некоторые жители деревни поднимались к нему и оставляли снаружи подношения перед сбором урожая, надеясь получить благословение Бога Земли.

Асгод поморщился, явно от боли:

— Хорошо, что ты знаешь. Тебе нужно отвести Зорику туда. Зайти внутрь.

— Но почему? Мы не можем там спрятаться. Поблизости нет воды. Нет еды.

— Не спрятаться. Храм — это врата.

— Врата?

— Они питаются магией, оставшейся от старого мира. Они соединяются с другими вратами в других частях Джии. Вы просто проходите через них и можете оказаться в дюжине других мест, за сотни миль отсюда.

Магия? Тиннстре стало дурно от этой мысли:

— Но как я узнаю, как добраться до Киесуна?

— В храме вас будет ждать Ханран. Они проведут вас через врата и отведут к кораблю.

— Вы будете с нами. Вы сможете ее отвести. — Она чувствовала, как нарастает паника. Даже если они преодолеют снег, который вскоре сделает восхождение к храму невозможным, Аасгод был слишком слаб, Зорика — слишком мала, и она — слишком напугана.

— Я могу умереть к утру, — сказал Аасгод.

— Пожалуйста, не говорите так. — Что она наделала? Ей не следовало соглашаться помогать Берису, не следовало вмешиваться. Я — проклятие. Берис бы не умер, если бы не я. Теперь Аасгод? Этого не может быть. Ало и Синь этого не допустят. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

— Это правда. Чего бы мы ни желали, это ничего не изменит.

Тиннстра перевела взгляд с Аасгода на спящую девочку. Она была такой маленькой. Если с Аасгодом что-нибудь случится, Тиннстра будет всем, что у нее есть. Бедняжка. Проклятие убьет и ее, если она останется на попечении Тиннстры.

— Нет. Нет. Нет.

— Отвези ее на судне в Мейгор. Останься с ней.

— Мейгор? Нет. Нет, я не могу этого сделать. На судне она будет в безопасности. Они отвезут ее к дяде, королю.

— Речь идет не только в том, чтобы доставить Зорику к ее дяде. — Аасгод проверил, что девочка все еще спит. Удовлетворенный, он продолжил: — Есть кое-что важнее, чем просто обеспечить ее безопасность. Что ты знаешь о магии?

— Только то, чему нас учили в школе. О, есть еще истории, которые нам рассказывали родители. — Слишком много историй о том, что было раньше. Легенды и небылицы о битвах добра со злом, о людях, которые могли бы быть Богами. Они пугали ее в детстве, вызывая ночные кошмары.

— Магия исходит из чего-то, что называется колодцем Чикара. Один из них был в пещерах под замком в Айсаире, месте, известном лишь немногим из нас.

— Кто такие «мы»? — спросила Тиннстра. Ей не понравилось, как это прозвучало. Аасгод говорил так, как будто он был жив тогда, но, если бы это было так, он должен был бы быть невероятно старым…

— Тысячу лет назад колодец был размером с озеро. Магия пронизывала все: воду, которую мы пили, пищу, которую мы ели, воздух, которым мы дышали. — Маг уставился на огонь. — Она была частью нас, частью нашей крови и наших генов. У каждого был дар, который проявлялся с наступлением половой зрелости, и мы праздновали каждое новое чудо. — Он взглянул на Тиннстру, и на мгновение показался таким же старым, как само время. — Затем дети начали рождаться без дара. Нам это казалось странным, но какое это имело значение, когда остальные из нас все еще были подобны Богам? Но лишенных магической силы становилось все больше с каждым новым поколением, пока те, у кого был дар, не стали исключением. Только тогда мы поняли, что источник иссякает. По мере того, как он иссякал, иссякали и наши силы. И, наконец, магия почти исчезла из мира.

— Но у вас есть магия. Я видела, как вы им пользуетесь, — сказала Тиннстра. — У Рааку она тоже есть. Есть и другие маги. И еще Избранные.

— Магия не то, что приходит ко мне само собой. Да, у меня есть дар, но мне нужна помощь, чтобы им воспользоваться. — Аасгод полез в карман и достал три пузырька с зеленой жидкостью внутри. — Это вода из колодца. Когда я выпиваю жидкость, я могу использовать магию, на короткое время. То же самое касается и других моих магов. Я не знаю как Рааку или Избранные получают свою силу, но мы полагаемся на это.

Тиннстра уставилась на флаконы, на жидкость внутри:

— Сколько у вас флаконов?

— Это последние три, которые у меня остались. Колодец пересох. Больше нет.

Паника и страх боролись внутри Тиннстры:

— Но должно же быть что-то еще, другой колодец, где вы могли бы пополнить свои запасы?

— В течении своей жизни я делал все возможное, чтобы найти больше колодцев Чикара. Мой собственный брат погиб, пытаясь найти другой источник.

— Ваш брат?

— Он умер более ста... сто двадцать лет назад. — Аасгод закашлялся и поморщился от боли. — Его звали Лаафиен. Он был моложе меня, но обладал гораздо большим талантом.

— Как он умер?

— Не знаю, честно говоря. Он отправился на поиски других колодцев Чикара и не вернулся.

— Мне жаль.

— Это было давно.

— И какое отношение все это имеет к Зорике?

— У Зорики есть дар.

— Дар?

— Впервые за более чем пятьсот лет родились двое детей со способностью использовать магию без необходимости в жидкости Чикара: Зорика и ее брат Гент. Я никогда не видел такого потенциала. Когда она подрастет, ее возможностям не будет предела. Она станет самым мощным оружием, которое у нас есть в борьбе с Рааку.

Тиннстра снова взглянула на девочку:

— Откуда вы знаете, что у нее есть эти способности?

— Вокруг каждого, кто может использовать магию или обладает потенциалом, есть аура уникального цвета, в зависимости от их способностей. Что касается Зорики, то вокруг нее плавает мириад цветов. Это довольно красиво.

— Я ничего не вижу.

— Как и большинство людей. Я могу видеть только после того, как выпью воду Чикара.

— А ее магия — ее силы, — они проявятся только тогда, когда она достигнет половой зрелости?

Аасгод кивнул.

— То есть через десять лет. К тому времени Рааку будет повержен. — Тиннстра какое-то время молчала. Все это было слишком тяжело для восприятия. — Верно? Когда Мейгор вступит в бой?

— Я не знаю, сможет ли их армия сдержать Рааку. Как только он положит на них глаз, они, вероятно, падут, как и любая другая страна.

— Тогда почему мы идем туда? Почему не куда-нибудь еще?

— Потому что там безопасно, пока. Дорнуэй пал. Чонгор пал. Больше нигде нет места, доступного и свободного от контроля Эгрила, и Зорике нужно где-то расти, где ее можно было бы обучать. Если Эгрил вторгнется в Мейгор до того, как ее силы проявятся в полной мере, тогда ее придется увезти в другое место, пока она не будет готова.

— Быть королевой?

— Быть воином.

— Но как? — спросила Тиннстра. — Если вы… если вы не... если вы не с нами… Я не могу…

— Одна из моих последних живых магов ждет в Мейгоре. Ее зовут Анама. Она знает о потенциале Зорики. Мне нужно, чтобы ты пообещала, что доставишь к ней принцессу.

— Кто-нибудь еще знает? Ее дядя?

— Нет. Это слишком большой секрет. Если Рааку узнает, он использует все оружие, которое у него есть, каждого солдата, чтобы ее убить. Мы уже потеряли ее брата. Мы не можем себе позволить потерять и ее. Если мы это сделаем, Рааку захватит мир.

— Он действительно настолько силен? Говорят, он сын Кейджа. Правда?

— Эгрилы верят, что даже Четыре Бога когда-то тоже были детьми Кейджа, так что в эту историю легко поверить. — Аасгод покачал головой. — В реальности? Я думаю, он похож на Зорику — одарен сверх всего, что мы когда-либо видели, и ему удалось использовать эту силу, чтобы превращать людей в невообразимых существ.

— Таких как Дайджаку?

— Да, — согласился Аасгод, — и гораздо хуже. У него есть и другие монстры, с которыми Джии еще предстоит познакомиться.

Тиннстра прикусила губу, чтобы сдержать крик, и посмотрела на Зорику:

— Она знает?

— Конечно, нет.

Тиннстра уставилась на спящего ребенка. Ей лучше не знать. На Тиннстру возлагались большие надежды, связанные с тем, что у нее был знаменитый отец, и она их не оправдала. Будущее мира зависело от Зорики. Как кто-то мог бы с этим справиться?

И это только в том случае, если Аасгод не умрет и Тиннстра сможет ее уберечь. Да помогут им всем Четыре Бога. Все это было слишком тяжело вынести. Ей хотелось кричать. Ей хотелось убежать. За свою жизнь она подвела всех, кто когда-либо от нее зависел. Она не хотела ответственности. Почему я? Почему я должна это делать?

Но она знала ответ на свой вопрос. Потому что я решила вернуться и спасти девочку. Я могла бы ее оставить тогда. Я мог бы ее оставить потом. Но я этого не сделала, потому что не могу. Ей нужен кто-то — и я все, что у нее есть.

29

Дрен

Киесун

Дрен сильно ударился о воду. Было холодно, так чертовски холодно, но он зажал рот, все инстинкты работали, чтобы сохранить ему жизнь. Вес стула, к которому он был привязан, тянул его вниз, в темноту. Он извивался и напрягался в веревках, но ничего не менялось. Паника вспыхнула в его груди.

Он тонул быстро. Об этом позаботился стул. Тени мелькали по его лицу, потревоженные его появлением. Он выпустил изо рта пузырек воздуха и наблюдал, как он устремляется к поверхности, забирая с собой немного жизни, когда почувствовал нарастающий гул в ушах.

Дно подошло с легким толчком, и он лежал там среди обломков и хлама, водорослей и камней. Холод мешал думать, и он чувствовал, как воздух прижимается к внутренней стороне его губ, стремясь вырваться из легких обратно на поверхность. Он выпустил еще один пузырек. Он ничего не мог с этим поделать. Ничто не могло это остановить.

Он не хотел умирать здесь, в темноте. Один. Забытый. Он хотел, чтобы кто-нибудь его спас, притащил обратно, сказал ему, что все будет хорошо. Он хотел свою мать. Он хотел... Нет. Он не был тем мальчиком. Он был волком, воином. Он будет сражаться до конца.

Он должен освободиться. Он должен жить.

Нож. У него все еще есть нож. Тот, что в ботинке. Тот, который нашли бы чертовы шулка, если бы потрудились обыскать его как следует. Надежда. Он провел каблуком по ножке стула, почувствовал, как ботинок сдвинулся, пошаркал по грязи, почувствовал, что ботинок сдвинулся еще немного. Разочарование смешивалось с гневом и боролось со страхом, когда он передвигал ногу на долю дюйма за раз. Краем глаза он увидел, как еще один пузырек драгоценного кислорода скользнул мимо его губ.

Темнота давила на него, когда потребность дышать вытеснила все его мысли, и грудь начало сводить спазмами, как будто ему нужно было откашляться. Я сейчас умру. С его губ сорвалось еще больше воздуха, унося с собой часть боли, и он наблюдал, как пузырьки поднимаются к поверхности, так далеко. Я сейчас умру.

Нет.

Усилием воли Дрен подавил панику. Что бы ни случилось, он будет бороться. Он не собирался умирать среди мусора в гавани. Он не позволит Джаксу победить. Он лучше него. Лучше, чем этот гребаный шулка. Он посмеется последним. Месть.

Он пошевелил ногой, почувствовал, как ботинок расстегнулся, нога соскользнула. Нож блеснул в иле. Если бы только не было так трудно думать. Его легкие горели от того малого количества воздуха, от той малости жизни, которая у него осталась.

Он крутанул стул, пытаясь подобраться поближе к лезвию, его пальцы отчаянно тянулись к нему. Его грудь свело судорогой. Всего этого было слишком много. Больше воздуха вылетело из его губ. Давление ревело в голове. Он сдвинулся еще на дюйм, и еще. Почему бы не умереть? Кто будет скучать по нему? Почему он сражается? Лучше присоединиться к своим матери и отцу. Лучше сдаться…

...Он прикоснулся к лезвию. Сильное. Крепкое. Острое. Обхватил пальцами рукоять. Почувствовал заключенную в ней силу. Жизнь и смерть. Его жизнь. Он повернул нож так, чтобы лезвие могло работать с веревкой.

Боль в голове и в легких превосходила все, что он когда-либо испытывал. Веревка врезалась в него, даже когда он ее резал, делала все возможное, чтобы удержать его, убить. Рев исчез из его головы. Все стало тихо. Осталось только жжение в груди и постоянное давление. Это говорило ему, что он все еще жив или что он умирает. Он не был уверен, что именно.

Его рука плавала перед ним, словно сделанная из ничего. Он зачарованно смотрел на нее, видя порезы от веревки и ножа, следы крови, пока не понял, что его рука свободна. Оборвалась одна нить веревки, затем другая. Изо рта у него вырвалось больше воздуха. Последняя нить оборвалась, и его вторая рука была свободна. Он царапал воду, как будто море было грязью, в которой нужно было копаться. Гнался за пузырьками воздуха, которые бежали перед ним. Увидел свет, зовущий его.

Его голова вырвалась на поверхность.

Холод ударил ему в лицо. Он схватил ртом воздух, а затем снова оказался под водой, море стремилось удержать его в своих руках. Он замахал руками, еще на секунду поднял голову над водой, затем снова погрузился.

Глупо, на самом деле. Он жил рядом с океаном, учился на рыбака. Но так и не научился плавать. Его отец обещал его научить. Обещал, но не научил.

Он высунул голову из воды. Проглотил еще один глоток воздуха и еще один глоток воды. Подавился. Увидел причал. Увидел веревку. Бросился. Начал тонуть. Наконец ему удалось зацепиться рукой за веревку и подтянуться. Кашляющий. Отплевывающийся. Каждый глоток причинял боль. Его легкие болели. Голова кружилась.

Он жив.

Он висел там, пока холод не сказал, что хватит. Он начал дрожать так сильно, что на мгновение подумал, будто упадет с веревки. Ему нужно выбраться из воды, обсохнуть. Он подтянулся трясущимися руками и высунул голову ровно настолько, чтобы заглянуть за край причала. Джакс, Монон и здоровяк все еще сидели на складе, погруженные в беседу. Гребаные тупицы Шулка. Он им покажет. Большая ошибка связываться с Дреном. Большая ошибка. Их последняя.

Было приятно выбраться из воды, но холод не отпускал его, пробирал до костей. Не было ни времени ждать, ни времени отдыхать. Он с трудом поднялся на ноги, держась за стену склада, чтобы не упасть. Каждый вдох причинял боль. Каждый шаг был битвой. Он стиснул зубы, чтобы они перестали стучать. Обхватив себя руками, чтобы согреться, он приветствовал боль, используя ее, чтобы подпитывать свой гнев и вести его вперед, к своей мести.

В дальнем конце переулка, который тянулся вдоль стены склада, он увидел часового, спрятавшегося за какими-то бочками. Мужик не ожидал неприятностей сзади. Не ожидал Дрена. Никто не ожидал. В конце концов, они его утопили. Большая ошибка.

Дрен нашел камень, хороший и тяжелый. Он справится с работой не хуже ножа.

Часовой не услышал его приближения, высматривая неприятности в неподходящем месте. Дурак не сводил глаз с улицы, выполняя приказы. Хороший маленький солдат. Дрен подошел поближе. Поднял камень высоко над головой. Часовой, должно быть, что-то почувствовал, потому что повернулся как раз в тот момент, когда Дрен опустил камень. Глаза шулка выпучились от удивления, но было слишком поздно что-либо делать — кроме как умереть. Бедняга даже не вскрикнул, когда Дрен треснул его по голове. Он поймал часового, когда тот падал, и осторожно опустил его на землю. В качестве меры предосторожности он еще раз ударил его камнем. Затем еще, потому что ему захотелось раскроить мужчине голову.

Когда он надел сухую одежду мертвого часового, ему сразу стало лучше. Пальто мужчины было толстым и теплым, и у него был большой треклятый клинок, так что Дрен забрал их оба. Шулка все равно задолжали ему нож. Ботинки этого человека были ему не по размеру, но Дрен мог какое-то время ходить босиком.

Он заковылял на пустынную улицу, оставив тело и свою одежду, чтобы их нашли. Джакс и остальные обделаются, когда поймут, что Дрен все-таки не умер. Он направился прочь от доков в поисках места, где можно спрятаться. Где можно согреться. Он держался в тени и дверных проемах, прекрасно понимая, что сейчас комендантский час. Черепа могли убить его на месте только за то, что он был снаружи. Он ни за что не собирался этого допустить. Не сейчас. Не после всего, через что он прошел. Джакс и остальные заплатят за попытку его убить. Заплатят кровью.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

30

Дарус

Айсаир

Дарус наблюдал за полетом Дайджаку в заснеженном рассветном небе над Айсаиром, пытаясь сдержать свой гнев. Они все еще не нашли мага и принцессу. Ответственные за этот провал — губернатор и пять его бесполезных помощников — сидели в ожидании приговора позади него. Скара развалилась в кресле с топором в руке, раздражающе беззаботная.

— Наши люди обыскивают весь город, — сказал губернатор, скучный мужчина с красным носом. Пятна пота под мышками отмечали его серую униформу. Отвратительно. — Мы найдем Аасгода и девчонку. Это всего лишь вопрос времени.

— Конечно, это всего лишь вопрос времени. — Дарус повернулся к мужчине. — Вопрос в том, сколько времени у вас уйдет? Час? День? Неделя? Скажи мне — точно – сколько времени вам нужно?

Губернатор посмотрел на своих помощников, за помощью. Те смотрели на стол. Мужчина был предоставлен самому себе.

На дальнем конце стола Скара начала постукивать топором по дереву. Тук, тук, тук. Тук, тук, тук. Тук, тук, тук.

На лбу губернатора выступил пот.

— Мы его найдем... — Тук, тук, тук. — Это большой город. Население... — Тук, тук, тук. — ...враждебно настроено. — Тук, тук, тук.

— Вы хотя бы знаете, кто лидеры Ханран в этом городе? — спросил Дарус.

— Мы... мы считаем... что существует несколько групп, — ответил губернатор. — Действующих независимо. Однако наши источники...

Дарус подошел к губернатору сзади и положил руки ему на плечи:

— Прошло больше двенадцати часов с тех пор, как они совершили побег, а вы так ничего и не выяснили! Возможно, его даже нет в Айсаире, к вашему сведению.

— Но... но милорд... — Губернатор вздрогнул от прикосновения Даруса. Хорошо.

Тук, тук, тук.

— Все, что я слышу, — это оправдания, — сказал Дарус, продолжая расхаживать. — Мы — Империя Эгрил. Мы завоевали три четверти известного мира. Мы взяли Дорнуэй за неделю, и его жители, известные своей свирепостью, быстро приняли новый режим. Чонгор пал за десять дней, и теперь они поклоняются, как и положено, единому истинному Богу, без жалоб. — Дарус сделал паузу, позволив глупцам еще немного попотеть. — Наш Господин и Повелитель, Рааку, Всеотец, сын самого Кейджа, доверил нам принести мир и стабильность на эти земли, и все же мы неспособны это сделать. Как вы думаете, он поймет, когда мы скажем, что потерпели неудачу? Как вы думаете, он простит, когда узнает, что мы позволили лидеру сопротивления сбежать с законной наследницей трона?

Тук, тук, тук.

— Нет. — Губернатор опустил глаза, вздрагивая при каждом тук топора Скары.

— Давайте все признаем, что время — это дар, который я не хочу отдавать, — продолжил Дарус. Он вернулся и встал у окна. — Давайте признаем, что поиск Аасгода — дело такой важности, что мы готовы сровнять этот замечательный город с землей, если это то, что нужно, чтобы заставить его выбраться из любой дыры, в которой он прячется. Давайте признаем, что мы прочешем страну дюйм за дюймом, чтобы найти его. Да?

— Да, — ответил губернатор.

Тук, тук, тук.

Дарус улыбнулся:

— А теперь я бы смиренно предложил вам разослать всех ваших людей с приказом забрать всех, кто, по их мнению, может знать, где находится Лорд-маг, и доставить их сюда, для допроса. Они должны сжечь любой дом, который, по их мнению, может принадлежать кому-либо из членов Ханран или сочувствующих им. Я хочу, чтобы все в этом городе поняли, что их жизнь будет невыносимой, пока мы не найдем этого мятежника. У вас есть двенадцать часов, чтобы сообщить мне результаты. Вы понимаете?

Тук, тук, тук.

Губернатор был мертвенно-бледен:

— М... м... мы понимаем.

— Хорошо. Хорошо, — сказал Дарус. — Теперь, прежде чем вы уйдете… Ты хочешь что-нибудь добавить, Скара?

Скара поднялась со стула, разминая спину. Ее топор все еще отбивал ритм.

Тук, тук, тук.

Она переводила взгляд с одного помощника на другого, пока ее взгляд не остановился на губернаторе.

Тук, тук...

ХРЯСЬ.

Не отводя взгляд от губернатора, Скара взмахнула топором и обезглавила его помощника, сидевшего справа от нее. Голова ударилась о каменные плиты, и из шеи брызнула артериальная кровь, заливая пол, стол, помощника по другую сторону от трупа и саму Скару, но она по-прежнему не двигалась. Просто продолжала смотреть на губернатора. Потребовалось несколько секунд, чтобы сердце мертвеца перестало биться и прекратился красный дождь. Только тогда она заговорила:

— Я надеюсь, губернатор понимает, насколько серьезна ситуация. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из нас был разочарован.

Никто не ответил. В наступившей тишине мертвое тело соскользнуло со стула и ударилось об пол.

Дарус хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание к себе:

— Хорошо. Вы знаете, что делать. Я помолюсь Кейджу, чтобы у вас все получилось. Теперь идите.

— Чудесно сделано, дорогая сестра. Чудесно, — сказал Дарус, как только они остались одни.

Скара стряхнула кровь со своего топора:

— Иногда нужно что-то сказать.

Это он уже сделал. Но Дарус не дал ей понять, что она его разозлила. Вместо этого он посмотрел на город. Под ними раскинулся Старый Город с его волшебными разноцветными зданиями, созданными еще в те времена, когда у джиан магия была в изобилии — до того, как они стали такими жалкими. Дарус спросил себя, каково это было — наблюдать, как она угасала поколение за поколением, пока не остались только старые дураки вроде Аасгода и его магов.

И все же, несмотря на это, они все еще поклоняются своим Ложным Богам. Невероятно.

Ходили слухи об источнике святой воды в Айсаире, но его еще предстояло найти. Он взглянул на Скару. Без сомнения, она искала его, пока Дарус был поглощен попытками решить проблему Ханран. Все, что угодно, ради ее личной славы. Дарус содрогнулся. Только через мой труп.

Возмущение, должно быть, отразилось на его лице, потому что Скара смотрела на него так, словно пыталась прочитать его мысли. Он указал в окно:

— Джиане растратили так много силы на легкомысленные и пустые заявления, когда могли бы править миром.

— Они считали себя такими особенными, — сказала Скара.

— Скоро от их наследия останется лишь пепел. — Дарус улыбнулся. После того, как он поймает Аасгода, он сможет вернуться домой героем. Возможно, Рааку позволит Дарусу еще раз искупаться в святых водах Эгрила. Он закрыл глаза. Тогда Скара не осмелится считать себя равной ему.

— Пришло наше время, — сказала Скара.

Дарусу это не понравилось. Она надеялась присосаться к его славе.

— Время Рааку. Время Кейджа, — поправил он ее. Его время.

Скара склонила голову:

— Конечно.

Дарус знал, что ее вера была просто еще одним действием, способом подняться по служебной лестнице. Он знал, что ей не хватало его убежденности, его веры. Еще одна причина, по которой она никогда не будет ему равной. Однажды он отправит ее в Великую Тьму, где она будет рабыней Кейджа.

— Мы всегда должны помнить об этом.

— Милорд. Миледи. — Монсуты обернулись как один. Мужчина, еще один из помощников губернатора, дрожа, стоял в дверях. Его взгляд метнулся к трупу на полу.

— В чем дело? — спросила Скара.

Мужчина поклонился:

— Киориу прибыли.

— Наконец-то. — Дарус улыбнулся. — Отведи нас к ним.

Они спустились по главной лестнице в подвал и прошли мимо камер. Заключенные шарахались от них, когда они проходили мимо, прячась в любой тени, которую могли найти, молясь, без сомнения, чтобы Дарус за ними не пришел. Возможно, позже он смог бы найти для них время. Но не сейчас. В конце концов, работа должна быть на первом месте. Приоритеты.

Они подошли к железным дверям, охраняемым стражниками. Покои Тонин занимали половину подвального этажа за́мка. Когда Эгрил вторгся в Джию, тонины были отправлены заранее, замаскированные под беженцев от правления Рааку, чтобы найти места, которые позволили бы солдатам переправиться далеко за любые укрепления. Тонины были настолько важны, что охранники были там не только для того, чтобы защитить их от вреда, но и для того, чтобы помешать им уйти. Когда тонины открывали портал, охранники стояли рядом с ними с обнаженными мечами, готовые убить их, если они попытаются сбежать.

Тонин, назначенная в Айсаир, спала, свернувшись калачиком в углу. Как и все тонины, она была лысой, а ее кожа была мертвенно-белой: признак жизни, проведенной без естественного освещения. Ее лицо покрывали язвы, которые усугублялись грязью и копотью. Если великий Бог Кейдж когда-либо создал более отвратительное существо, чем тонин, Дарусу еще предстояло с ним встретиться.

Конечно, Киориу были еще одним неизбежным злом. И они были очень нужны сейчас, если он хотел найти Аасгода. Прикованные цепью за шею и в намордниках, они бродили по комнате на четвереньках, длинноногие и долговязые. Каштановые волосы покрывали их тела, как мех. Дарус держался на расстоянии. Киориу были больше животными, чем людьми, и он своими глазами видел, какой вред они могут причинить.

— В тебе есть магия, — сказал дрессировщик, южанин. Из всех эгрилов они были самыми набожными последователями Кейджа. Его маска была подобием собственного лица Кейджа, вырезанного из черного оникса, и Дарус знал, что за ней у человека не будет одного глаза и одного уха в честь их Бога.

— Конечно, у меня есть магия — я один из Избранных Императора, — ответил Дарус. — Надеюсь, твои животные способны на большее, чем просто чувствовать очевидное.

— Магия заражает своим зловонием все, к чему прикасается. — При этих словах дрессировщик скривил губы. — Когда ее используют, она сильная и ясная и зовет моих детей. Никакое расстояние или здание не могут скрыть запах от них. Зловоние прилипает к тебе и оставляет на тебе метки.

Дарус кивнул:

— У тебя есть имя?

— Осмер.

— Как скоро твои создания будут готовы приступить к работе?

— Сейчас. Им не нужен отдых. — Осмер кивнул в сторону спящей тонин. — Киориу не такие слабые, как другие.

— Хорошо, — сказал Дарус. — Немедленно выпусти их. Я хочу, чтобы они нашли этого мага.

— Если он не использует свои силы, моим детям будет труднее его найти, — сказал Осмер.

Дарусу не понравилось безразличие этого человека к нему, отсутствие страха и уважения. Он шагнул вперед, чтобы его ударить, но животные встали на дыбы, зарычав, поэтому он опустил руку:

— Я не в первый раз имею дело с твоими созданиями.

— Тогда ты понимаешь, что будут жертвы. Когда они окажутся на свободе, им нужно будет поесть.

Дарус ухмыльнулся:

— В этом городе нет невинных. Только джиане. Твои «дети» могут съесть их столько, сколько захотят. Я требую только, чтобы Аасгод и девочка были найдены и доставлены ко мне, все еще способные говорить. Все остальные — честная добыча.

Осмер улыбнулся в ответ:

— Очень хорошо. Мы приступим к работе. Начнем с того места, где их видели в последний раз, и оттуда пойдем по следу.

— Отлично. — Дарус подумал, не стоит ли ему предупредить губернатора, но быстро отбросил эту идею. Этому человеку нужно преподать урок.

31

Тиннстра

Южная Дорога

Тиннстра проснулась рано. Она лежала в задней части фургона, Зорика была зажата между ней и Аасгодом. Она проверила мага и с облегчением обнаружила, что он все еще жив. По крайней мере, это было уже кое-что. Возможно, знак того, что удача им улыбнулась.

Утро выдалось холодное, земля покрылась инеем, в воздухе висел туман, солнце еще не взошло, но, по крайней мере, ночью не выпал снег. Еще один хороший знак.

В лагере было тихо; насколько она могла судить, все остальные еще крепко спали. У дороги стоял охранник, но он держался поближе к своему костру, повернувшись спиной к лагерю.

На мгновение у нее возникло искушение снова лечь — она плохо спала. В голове крутилось все, что сказал ей Аасгод, что он от нее хотел, но она знала, что лучше встать и чем-нибудь заняться.

Тиннстра снова сложила костер и использовала кремень, чтобы его разжечь. Она смотрела, как пламя потрескивает и растет, когда она подбрасывала еще хвороста. От огня всегда становилось лучше – этому научил ее отец.

Мысли о нем вернули боль его потери: тупую, опустошающую боль в животе. Она сомневалась, что когда-нибудь смирится с его смертью.

Она встала и потянулась. Хватит тратить время впустую. Скоро рассветет, и Тиннстра никак не сможет попрактиковаться в шуликан, когда все будут бродить по лагерю.

Ее ноги скользнули в первую позицию. Обе руки взмыли вверх, а затем опустились вместе с остальным телом. Медленно и с идеальным контролем она отодвинула левую ногу назад, повернув ступню под прямым углом к телу, затем выровнялась так, чтобы обе ступни были расположены шире плеч. Она пригнулась к земле, правая рука двинулась вперед, левая — за спину и над головой. Лошадь-стойка была первой позицией, которую показал ей отец, когда она была ненамного старше Зорики. В сознании она снова была ребенком, тренирующимся под бдительным присмотром отца, изо всех сил пытающимся быть для него идеальной.

— Что ты делаешь?

Голос разрушил концентрацию Тиннстры. Она споткнулась, затем выпрямилась и обнаружила, что Аасгод пристально смотрит на нее из фургона; рядом с ним сидит Зорика. Даже сквозь туман она могла видеть его очень бледную кожу и темные круги под глазами. Но он был все еще жив. И зол.

Тиннстра покраснела, убрала прядь волос с лица, чувствуя себя глупо:

— Просто немного разминаюсь.

— Возможно, лучше не показывать всем, кто ты есть, — отрезал Аасгод. — Нам не нужно ничье внимание.

— Простите.

— Солдаты в замке обычно так делали, — сказала Зорика.

— Они были Шулка, — сказал Аасгод, его тон смягчился. — Великие воины.

— Ты Ш... Шул… Шулка? — спросила Зорика.

— Папа Тиннстры был очень известным Шулка. — Аасгод уставился на Тиннстру так, словно впервые увидел ее как следует.

Тиннстра почувствовала, что сгибается под его пристальным взглядом:

— Был. Он научил меня упражнениям.

— Он мертвый? — спросила Зорика, переводя взгляд с Тиннстры на Аасгода и обратно.

— Да. — Боль в ее груди стала острее.

— Мои мама и папа тоже умерли, — сказала Зорика, уставясь в пол.

— Ах, моя дорогая. — Аасгод обнял ее. — Ты храбрая девочка.

— Я скучаю по ним.

— Я знаю, — ответил Аасгод.

Тиннстра стояла и смотрела на них, не зная, что сказать. Если и существовали слова, которые могли бы облегчить боль Зорики, она, конечно, их не найдет. Время еще не излечило и ее саму от чувства утраты — а Тиннстре было девятнадцать лет; только Четыре Бога знали, каково это ощущать ребенку.

Аасгод поднял глаза:

— Как бы я не ненавидел тратить впустую хороший костер, нам следует запрячь лошадей. Лучше отправиться в путь как можно быстрее. Нам предстоит долгий путь, а время работает против нас.

— Э-э... конечно. Конечно. — Тиннстра покраснела, чувствуя себя глупо. Им потребуется по меньшей мере день, чтобы добраться до Котеге, затем день, чтобы подняться на гору — если погода позволит.

В лагере кипела деятельность, когда они покинули его и отправились по пустой дороге. Туман еще не рассеялся, ограничивая видимость не более чем на двадцать ярдов. Они были отрезаны от мира, невидимые, одни. Снег пошел несколькими минутами позже, мягко падая, кружась на ветру, появляясь из ниоткуда и исчезая в тумане внизу. Он заметет их следы и замедлит любого, кто за ними последует.

Тиннстра правила фургоном, Аасгод сидел рядом с ней. Она предложила сменить ему повязки перед отъездом, но маг отмахнулся, заявив, что в этом нет необходимости. Тиннстра не была так уверена:

— Если вы хотите, можете отдохнуть сзади. Я с удовольствием поведу фургон сама. Я разбужу вас, если возникнут проблемы.

— Я в порядке, — ответил Аасгод. В лагере он нашел длинную палку и наклонился вперед на сиденье, перенося на нее свой вес.

— Но...

— Я сказал, что со мной все в порядке.

Вспышка огня в его глазах предупредила Тиннстру, что не надо настаивать на этом вопросе.

— Твоя стойка сегодня утром была идеальной, — сказал Аасгод. — Твой отец гордился бы тем, как хорошо ты освоила движения.

— Он серьезно относился к нашему обучению. Мы не получили никакого снисхождения только потому, что были его детьми.

— Возможно, в то время ты так не думала, но твой отец оказал тебе большую услугу.

— Теперь я это знаю. Мне кажется, я знала это даже тогда. — Ее мысли блуждали; чего бы она ни отдала, чтобы сейчас вернуться туда со своим отцом, когда все, что ее беспокоило — необходимость рано вставать утром.

— Итак... ты происходишь из знаменитой семьи Шулка, ты училась в Котеге, ты практикуешь шуликан, и все же ты не Шулка. Я уверен, что за этим стоит интересная история.

Тиннстра не отрывала взгляда от дороги. «Нет. Не стоит». Она не могла сказать ему правду. Не сейчас.

— Возможно, ты расскажешь мне ее позже. — Аасгод откинулся назад и поплотнее закутался в плащ.

Нет, не расскажу. Я хочу забыть обо всем этом. Сделать вид, что этого никогда не было.

И все же они находились в тех же местах, направляясь на юг, к Котеге. Из всех мест в Джии они должны были ехать именно туда. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела атакующие Черепа, пикирующих Дайджаку, кровь, мертвых. Она надеялась, что никогда не вернется в это место, но у Четырех Богов были другие планы. Забвения не будет.

Они медленно, но верно продвигались по пустой дороге. Зорика напевала себе под нос песни на заднем сиденье, в то время как Аасгод, казалось, был доволен, наблюдая за дорогой впереди. Затерянный в тумане, он был почти умиротворен. Возможно, все будет хорошо. Мы сможем добраться до Котеге, переночевать там и утром подняться на гору.

И, конечно, в тот момент, когда Тиннстра подумала об этом, впереди в тумане появились темные силуэты, выстроившиеся по обе стороны дороги. Она натянула поводья, чтобы притормозить, неуверенная в том, к чему они приближаются, чувствуя страх, но Аасгод тронул ее за локоть:

— Это всего лишь Хэскомский Лес. Мы показываем неплохое время.

Тиннстра проходила через этот район по пути в Айсаир после того, как сбежала из Котеге. Тогда стоял прекрасный летний день. Сейчас все было совсем по-другому. Деревья сдерживали туман, пока тот не превратился в сплошную стену облаков вокруг них; единственными звуками были скрип колес и цокот лошадиных копыт. В тумане появились очертания: мусор, оставленный проезжавшими мимо путешественниками, колесная спица, разбитое ведро, разорванная ткань. Маленькие кусочки отвергнутых жизней и разбитых надежд.

Затем они услышали голоса. Шепот, разносимый ветром, кружился вокруг них. Больше, чем один голос. Больше, чем несколько. Достаточно причин для беспокойства, и это было то, в чем Тиннстра была хороша. Она подпрыгнула, услышав плач ребенка. Было легко представить, что это завтрак какого-нибудь невидимого существа.

— Мне страшно, — сказала Зорика, озвучивая то, что чувствовала Тиннстра. Она выбралась из кузова и протиснулась между Тиннстрой и Аасгодом.

Аасгод обнял девушку:

— Бояться нечего. Это просто туман.

— Мне это не нравится, — ответила Зорика. — Там чудовища.

— Никаких чудовищ, — сказал Аасгод. — Только деревья, одинокая сова, может быть, и лиса.

Тиннстра не была так уверена. Из тумана появилось еще больше мусора, запутавшегося в кустах и покрытого снегом. Мертвое тело, покрытое инеем, лежало на поваленном стволе — слава Четырем Богам, девочка его не увидела. Тиннстра дотронулась до ножа у себя за спиной, скорее от нервов, чем от желания им воспользоваться.

Что-то шевельнулось.

— Рядом люди, — сказала она.

— Да, — тихо ответил Аасгод, прищурившись.

Тени двигались в тумане, появляясь и исчезая из виду, снуя взад и вперед. Тиннстра разглядела лагерь с навесами и палатками, а также пару фургонов. Лошадей, правда, не было. Без сомнения, все они были давно съедены. Мальчик не старше восьми или девяти лет наблюдал за ними с вершины ствола дерева, разрушенного ударом молнии, с трубкой, зажатой в зубах. С его тела свисала рваная одежда, пальцы ног казались синими. Он зарычал, когда они проходили мимо, и Зорика тихонько пискнула, уткнувшись в бок Аасгода. Тиннстра пожалела, что не может сделать то же самое.

Появилось еще больше людей, привлеченных звуком их фургона. Усталые, изможденные лица, надежда вспыхивала, а затем гасла, когда они поняли, что в фургоне только еще больше беженцев.

— Что они здесь делают? — спросила Тиннстра.

— То же, что и мы — убегают от Черепов, — ответил Аасгод. — Возможно, их выгнали из домов по какой-то причине или по капризу Эгрила. По крайней мере, здесь есть укрытие. Можно поймать какую-нибудь дичь, если они достаточно проворны.

К ним подошел мужчина, весь в грязи, с протянутой рукой, ребра просвечивали сквозь разорванную рубашку, в глазах была угроза:

— Не найдется монетки? Что-нибудь поесть?

Асгод покачал головой:

— Нам нечем поделиться.

— Да ну, — запротестовал мужчина. — У нас ничего нет. Совсем ничего. Дети умирают. — Он потянулся к уздечке лошади, вытащил нож из-за спины. — Вы можете чем-нибудь поделиться.

Аасгод наклонился вперед, становясь больше.

— Отойди с дороги. — Сила в его голосе заставила мужчину отпрянуть назад. Маг наклонился ближе к Тиннстре. — Езжай быстрее. Их будет больше, и остальных будет не так легко напугать, когда они соберутся вместе.

Тиннстра не собиралась спорить. Она взмахнула поводьями, чтобы увеличить скорость. Из тумана появилось еще больше людей, бегущих и кричащих. Мужчины и женщины с растрепанными волосами и в изодранной одежде. Все размахивали ножами или дубинками.

Что-то задвигалось на деревьях. Люди были как на ветвях, так и перед ними. Их окружили. Зорика издала еще один крик страха, и Тиннстра с трудом удержалась от того, чтобы не закричать самой.

Лошади побежали быстрее, и Тиннстра почувствовала, как колеса фургона заскользили по заснеженной земле. Если она потеряет управление, фургон опрокинется, и тогда толпа их схватит. Она молилась, чтобы впереди под снегом не было скрытого льда.

Мужчина спрыгнул с нависающей ветки и приземлился на крышу. Брезент лопнул под его весом, осыпав всех снегом, и фургон покачнулся, когда он ударился о пол. Тиннстра рискнула взглянуть и увидела, как он поднимается, устремив на них безумные глаза, с ножом наготове.

Аасгод взмахнул своей палкой и ударил ею мужчину по лицу. Тот упал назад и перевалился через борт фургона.

Еще больше бродяг выстроились в линию поперек дороги впереди. Тиннстра снова и снова хлестала поводьями, и лошади проносились сквозь них, разбрасывая тела в стороны. Колеса наехали на что-то — на кого-то — и затем они оказались на свободе.

Тиннстра не сбавляла темпа, и повозка с грохотом катилась вперед, подбрасывая их на каждой выбоине и колее, пока, в конце концов, Аасгод не положил руку ей на плечо, показывая, что можно безопасно замедлиться. Если бы только она могла так же легко замедлить свое сердце. Она оглянулась, ожидая увидеть какую-нибудь безумную атаку, но дорога была пуста, и туман уже снова опускался, скрывая путь, которым они пришли.

После этого никто больше ничего не говорил. Они держали уши открытыми, слушая, не притаилось ли что-нибудь в кустах, их глаза обшаривали деревья в поисках опасности, пока час спустя они не покинули лес. Но любое утешение было недолгим. Они миновали фермерский дом, вернее, то, что от него осталось — четыре обугленные колонны и несколько обломков, оставшихся там, где рухнула стена, и ни души в поле зрения. Шрамы войны были видны не только в городе.

Когда туман поднялся, снег пошел быстрее, покрывая все вокруг, пощипывая любую открытую кожу. Аасгод обернул одеяло Зорики вокруг всех них, и Тиннстра была ему очень благодарна за заботу.

Они продолжили путь, и чувство неловкости Тиннстры росло с каждой секундой. Мир казался неправильным, как будто в нем отсутствовали все естественные чувства. Это сделали Черепа. Все сдвинулось с осей. Казалось, что они забрали все хорошее из жизни.

В полдень Тиннстра остановилась на перекрестке. Левая дорога должна была привести их на восток, в Хаслам, в то время как другая вела к Котеге. Последнее место, куда Тиннстра хотела бы пойти, но у нее не было выбора.

32

Дрен

Киесун

Возможно, это был новый день, но Дрен лелеял старую обиду. И, на этот раз, это не касалось Черепов. Вместо этого он сосредоточился на том старике, Джаксе, и на том, как заставить ублюдка заплатить за то, что тот бросил его в гавань. Больше никаких игр в милашку. Больше никакого притворства — они, дескать, какие-там союзники. Пришло время действовать жестко. Время пустить кровь.

Дрен провел ночь в заброшенных комнатах. Кто бы там ни жил, он был схвачен Черепами или бежал из города, не то чтобы Дрена это в любом случае волновало. Он разбил стул и развел хороший огонь, а затем заснул, в кои-то веки согретый.

Однако теперь, когда комендантский час закончился, Дрен вернулся в доки и нашел симпатичный темный переулок с хорошим видом на склад Джакса и кучу мусора, в которой он мог спрятаться. В конце концов, нужно быть терпеливым, если собираешься убить человека.

Некоторое время спустя он увидел, как Монон и Гринер умчались прочь, выглядя так, словно их миру пришел конец, но Дрен их проигнорировал. Они — просто лакеи. Призом был Джакс.

Старик ушел примерно через час, ковыляя со своей палкой и выглядя на сто лет старше, чем был на самом деле. Дрен выскользнул из переулка и последовал за ним, держась достаточно далеко, чтобы его не заметили. Осторожность, осторожность, на каждом шагу.

Джакс покинул доки, обогнул Брикст и направился в Рисенн. Гребаные Черепа были повсюду, но за последние полгода Дрен научился мастерски их избегать. Им было насрать на такую помойную крысу, как он.

Он взял яблоко из корзинки какой-то женщины и откусил кусочек, прежде чем сделать следующий шаг. Не то чтобы она заметила. Для этого Дрен был слишком быстр.

Его рот наполнялся слюной с каждым кусочком. Сок стекал по подбородку. Его желудок одобрительно заурчал. Это было немного, но пока помогало ему держаться.

Улицы становились все уже и более многолюдными, прятаться стало легче. Рисенн был во многом похож на Токстен, за исключением того, что Черепа не разбомбили это место к чертовой матери. Люди там все еще притворялись, что живут нормальной жизнью. Они не ели, не спали и не гадили в грудах обломков, которые когда-то были их домами. У них не было Плачущих Людей, хватающих тела для работорговли в тот момент, когда те поворачивались к ним спиной. Дрен сплюнул. Везучие ублюдки. Хорошая работа, в этом они были заодно.

Джакс зашел в ковровую лавку, и Дрен прошел мимо, не сумев заглянуть внутрь — хрен знает, когда окна мыли в последний раз. На уровне улицы не было места, откуда можно было наблюдать незамеченным, поэтому он прокрался в здание напротив и взбежал по лестнице на крышу. Это был идеальный наблюдательный пункт, так что Дрен устроился поудобнее, чтобы посмотреть, куда Джакс отправится дальше.

Проходили минуты, а никаких признаков ухода шулка не было. Дрену было все равно. Он не торопился — в конце концов, он был терпеливым человеком.

Минуты превратились в час. Солнце поднялось выше, но западный ветер с океана удерживал температуру на чертовски низком уровне. Хорошо, что у Дрена было новое пальто. Ног, правда, жалко. Он втер в них немного тепла. Может быть, он возьмет ботинки Джакса, когда тот умрет — это справедливо, поскольку Дрен потерял свои из-за старика.

Прошел полдень, а Джакса все еще не было видно. Он не выходил. Его визит в ковровую лавку не был поручением или передачей сообщения. Он оставался на месте. Возможно, это был его дом. Возможно, он вздремнул. Возможно, это было подходящее время для визита. Дрен ухмыльнулся.

Он встал и потопал ногами, чтобы разогнать кровь, пока проверял расстояние между зданиями. Это был легкий прыжок. Расстояние, которое Дрен преодолевал сотни раз.

Он вытащил свой украденный нож и крепко его сжал. Лучше держать его в руке, чем рисковать, что он выскользнет во время прыжка. Дрен не собирался наносить Джексу визит на дом, не имея наготове лезвия. Это было бы плохой идеей. Он оглядел улицу, но никто не поднял глаз. Зачем им это? Слишком занятые беспокойством о своих гребаных жизнях. Он посмотрел на небо, но там не было ни одного дайджаку. Он был готов идти.

Дрен отступил назад, убедился, что у него достаточно места для приличного разбега. Сделал несколько глубоких вдохов. Пришло время. Он мог это сделать. Время для гребаной расплаты.

Приземлившись на крышу напротив, он подождал в тени, переводя дыхание. Кровь забурлила в жилах, и он сказал себе, что это просто от прыжка. Он не испугался. Не какого-то старика с одной рукой. Старика, который, вероятно, наложит в штаны, увидев, как Дрен входит в дверь с ножом в руке. Как призрак.

Эта мысль заставила Дрена улыбнуться. Он готов.

Дверь на крышу легко открылась. Люди всегда беспокоились о входной двери и никогда не думали о том, что находится у них над головами. Они никогда не верили, что неприятности придут таким образом.

На лестничной клетке было темно, поэтому он подождал, пока его глаза привыкнут. Он прислушался в поисках подсказок о том, где может быть Джекс, но в доме было тихо. Если повезет, старый ублюдок будет спать. Однако он разбудит его, просто для того, чтобы Джакс увидел, кто перерезал ему горло. Он ни за что не хотел, чтобы этот человек умер, не узнав, кто его убил. Ни за что. Дрен хотел посмотреть этому ублюдку в глаза. Если бы существовала какая-то загробная жизнь, Джакс мог бы провести остаток вечности, зная, что Дрен взял над ним верх.

Он спускался по лестнице очень осторожно, следя за тем, куда ставит ноги, чтобы убедиться, что его вес распределен равномерно. Его не выдаст ни одна скрипучая доска.