Мысли Госпожи Жанлис о старости

Всего непріятнѣе человѣку ѣхать далеко и на-долго, когда онъ не имѣлъ времени собраться въ дорогу, и принужденъ оставитъ все въ безпорядкѣ: старики безъ Религіи находятся въ >положеніи еще непріятнѣйшемъ. Имъ необходимо и скоро надобно отправиться въ путъ; нѣтъ возврата, и забвеніе нужныхъ приготовленій должно имѣть великія слѣдствія…. Всякой старикъ-вольнодумецъ бываетъ печаленъ въ уединеніи, естьли онъ не совершенной глупецъ. Мнѣ хвалятъ веселость нѣкоторыхъ распутныхъ стариковъ: должно видѣть ихъ дома, не въ гостяхъ. Они подобны слѣпымъ, которые очень веселы съ людьми, забывая на время свое положеніе въ пріятностяхъ разговора; но какъ они жалки въ уединеніи, занимаясь только собственными мыслями!… Одна набожность дѣлаетъ старостъ почтенною, доказывая жизнь добродѣтельную, или раскаяніе, которое заглаждаетъ слабости и преступленія.

Никто изъ стариковъ не казался мнѣ столъ любезнымъ, какъ Маршалъ Баленькуръ, умершій за нѣсколько лѣтъ передъ симъ, на девяносто первомъ году отъ ражденія. Долговременная жизнь его не запятналась никакимъ порокомъ; онъ былъ всегда веселъ и спокоенъ. Мы видѣли въ немъ цѣлый вѣкъ щастія, воинской славы и добродѣтели. Въ самой глубокой старости онъ наслаждался еще здоровьемъ и крѣпостію силъ; имѣлъ острое зрѣніе, хорошую память, и не лишился ни одного зуба. Въ послѣдній годъ жизни его я провела въ Баленькурѣ четыре мѣсяца и не могла наслушаться мудраго старца, особливо же, когда онъ разговаривалъ съ другомъ и товарищемъ своимъ, старымъ Маркизомъ Камильяномъ.

Сіи два Героя воспоминали анекдоты, осады, сраженія, которыхъ отдаленное время изумляло молодыхъ людей; казалось, что мы слушали Исторію. Бесѣды ихъ походили также и на, разговоры въ царствѣ тѣней, между людьми прошедшихъ вѣковъ. Я всегда удивлялась кроткой веселости сего любезнаго Маршала. Онъ уже не занимался сборами: все было готово для дороги; ничего его не тревожило, и душевное спокойствіе мудраго старца ясно показывало, что онъ кончилъ всѣ дѣла своя. Добродѣтельная старостъ наслаждается досугомъ и покоемъ въ совершенной чистотѣ жизни. Что можетъ бытъ почтеннѣе набожнаго старца, просвѣщеннаго опытомъ, свободнаго отъ страстей, приводящихъ насъ въ заблужденіе — свободнаго отъ заботъ, терзающихъ молодость, и видящаго суету ложныхъ благъ, плѣняющихъ наше сердце! Вздыхая смотримъ ты на милую невинность дѣтства: ахъ! горестное предвидѣніе омрачаетъ сіе нѣжное удовольствіе! Глядя на любезнаго младенца, всякой долженъ вообразить опасности, ожидающія его въ свѣтѣ — и кого мысль сія не опечалитъ? кто безъ горести можетъ видѣть его веселіе и безпечность? Юная, трогательная жертва, украшенная цвѣтами!… Время влечетъ ее къ необходимымъ бѣдствіямъ жизни; жестокій приговоръ Судьбы неизвѣстенъ младенцу…. Всякой разъ, когда вижу дѣтей играющихъ, сіе любезное зрѣлище приводитъ меня въ глубокую меланхолію; но глаза мои съ нѣжнымъ и сладостнымъ умиленіемъ обращаются на величественное лице почтеннаго старца! Онъ знаетъ всю красоту, всю пользу добродѣтели, и пороки уже не соблазняютъ его. Удивляюсь ему безъ всякаго безпокойства; знаю, что онъ не можетъ перемѣниться. Не имѣя уже честолюбія дальнихъ намѣреній для будущаго, старецъ освобождается почти отъ всѣхъ мірскихъ связей, и душа его безъ усилія стремится ко Всевышнему. По самой слабости физическихъ силъ своихъ будучи уже существомъ едва тѣлеснымъ, онъ ближе другихъ къ естеству божественному и къ Духамъ небеснымъ, и не привязанной къ землѣ, остается на ней какъ бы единственно для того, что бы учить насъ… Благополучно семейство, когда оно слѣдуетъ мудрымъ совѣтамъ сего Ангела хранителя!… Правда, что мысль о смерти неразлучна съ мыслію о старости; но только преждевременная смерть ужасна, будучи въ нѣкоторомъ смыслѣ насильственною и дѣйствуя противъ законовъ Натуры; всякой непредвидѣнной случай имѣетъ въ себѣ нѣчто разительное.

1803