Чтобы пройти из кабинета Готье к себе, Сен-Жюст, если только не хотел делать обход через фотолабораторию, должен был миновать редакционный зал.
Он быстро прошел его, не задерживаясь, раскланиваясь направо и налево, приветствуя редакторов коротким жестом руки.
Поскольку он всех знал, то приветствовать приходилось без конца. Он уже почти добрался до выхода когда нос к носу столкнулся с Гонином.
Новому заместителю главного редактора едва исполнилось тридцать пять лет. Но его лоб уже был украшен «интеллектуальными» залысинами. Он не был ни слишком высок, ни слишком красив, но взгляд его черных проницательных глаз светился умом и злобой. Оба эти определения употреблялись в зависимости от того, был ли человек с ним в хороших или плохих отношениях.
На губах его играла насмешливая и ехидная улыбочка:
— Говорят, Пьер, что вы завербовали молодого португальца?
Слегка растерявшись, Сен-Жюст ответил:
— Это очень умный паренек.
Заметив растерянность Пьера, Гонин улыбнулся еще более насмешливо:
— Может быть, вы хотите взять его стажером?
Сен-Жюст смутился сильнее. В конце концов он начал импровизировать и повторил ту же историю, которую придумал для Дюброя — хозяина отеля «Авианосец».
— Ничего подобного,— сказал он.— Но я хочу подготовить статью о рабочих-иммигрантах во Франции. А история этого молодого португальца очень интересна,— и, желая быть любезным, добавил: — Я еще ничего не говорил вам об этом, потому что мои планы пока довольно туманны.
Гонин не переставал улыбаться. Теперь в его тоне появилось что-то фальшиво-отеческое.
— Мой дорогой Пьер, не забудьте, что вы работаете в газете и что труд газетчика — это труд коллективный. Вы очень талантливы, но слишком независимы. Когда у вас появляется идея, предупреждайте меня. Я ничего не имею против того, чтобы вы занимались проблемой рабочих-иммигрантов. Но если бы я случайно не узнал об этом, я мог бы поручить эту весьма актуальную тему кому-нибудь из репортеров отдела общей информации и получилась бы двойная работа, потеря времени и денег.
Сен-Жюст был в ярости. Он пробормотал какие-то извинения и продолжал путь к себе в кабинет, поклявшись в следующий раз совершать обход через фотолабораторию. Лишних сто шагов, чтобы избежать нравоучения и высокомерный тон Гонина, стоило сделать.
Войдя в свой крохотный кабинет, он вздохнул, словно после долгой пешеходной прогулки. Риотт находился в другой комнате. Он сделал вид, что встает, когда Сен-Жюст вошел, проворчав недовольным голосом: «Привет». Ему очень хотелось спросить, как прошло свидание в «ПЛМ». Но нахмуренное лицо Пьера заставило его отказаться от этой мысли. Он снова сел, многозначительно посмотрев на Жаки, и прошептал:
— Я думаю, сейчас неподходящий момент.
Он погрузился в бумаги «Клуба Сен-Жюст». Это была одна из последних идей Пьера. Риотт должен был ее осуществить. Нужно было изучить проект хотя бы приблизительного бюджета со всеми вытекающими из этого преимуществами и недостатками. Риотт, как и Сен-Жюст, прекрасно знал, что первый же вопрос Эстева будет: «Во сколько это обойдется?»
Идея Пьера была остроумной. С помощью своих «клубов» он сможет заиметь по всей Франции множество корреспондентов — неисчерпаемый и эффективный источник информации. Одновременно, если этот проект удалось бы осуществить, его рубрика стала бы еще более независимой, эдаким «государством в государстве».
Риотт, который был отнюдь не глуп, подумал, вновь принимаясь за работу: «Эстев, наверное, заинтересуется, но Гонин, конечно, будет возражать. Он хочет, чтобы Сен-Жюст подчинялся ему, и, конечно же, будет против любого проекта, который может привести к потере хоть частицы его авторитета».
Мысли Пьера, запершегося в своем кабинете, были также заняты Гонином. Замечания начальника крайне раздражали его, тем более, что они были справедливы. «Если бы я был на его месте, я поступал бы точно так же», —думал он.
Но антипатия его к Гонину пересиливала все. И он решил, что пока никому ничего не скажет о леманском деле. Риотт и Лоретта были в курсе дела, и этого вполне достаточно Со свойственной его двадцати пяти годам беззаботностью он без труда отогнал мысль о том, что рано или поздно придется обо всем этом рассказать. «Каждому овощу свое время. Посмотрим позже».
Теперь проблема для него заключалась в том, чтобы определить каждого из «заговорщиков отеля «Авианосец».
Сен-Жюст был полон оптимизма, ему и в голову не приходило, что его предприятие могло не удасться.
Конечно, время от времени у него возникали сомнения, но он быстро отгонял их и находил все новые аргументы, чтобы все представало в розовом свете. Вернув себе хорошее настроение, он позвал Риотта, рассказал ему о свидании в «ПЛМ» и подробно изложил причины, в силу которых все должно было пойти как по маслу.
Риотт согласился, что в «ПЛМ» все прошло удачно. Теперь был известен Танака. Было ясно, что он входит в «банду». Удалось засечь Франка и Франсуа. Наверняка Фабиен идет по следу Франсуа. И все же Риотту это казалось недостаточным, и он сказал Пьеру:
— Ты только что видел Готье, ты знаешь машины, которые могут выиграть. Но ведь Готье сказал тебе, что поломка машин, по его мнению, невозможна. А ведь Танака не дурак. Наоборот, это очень умный человек, прочно восседающий на своем мешке с миллионами. Для того чтобы этот японец вошел в банду, чтобы он согласился влезть в такое дело, нужно, чтобы оно было столь хитро задумано, что разгадать его будет очень сложно. Мне кажется, мы сумеем раскрыть все это лишь после преступления, а тогда будет слишком поздно.
Такие рассуждения были разумны, но они не устраивали Сен-Жюста. Раздосадованный, он спросил Риотта:
— Значит, если я тебя правильно понял, лучше все бросить и дать этим бандитам спокойно действовать?
Риотт знал, что, притворившись огорченным, он смутит Пьера, заставив его, поскольку у того было доброе сердце, извиниться или по крайней мере смягчиться. Он пробормотал:
— Мне казалось, что мы достаточно близки, чтобы ничего не скрывать друг от друга.
Замысел полностью удался — Пьер протянул руку в знак примирения:
— Прости, если я тебя обидел. Но этот Гонин треплет мне нервы.
Риотт немедленно расплылся в улыбке. Он пошевелил своими длинными ногами, которым было тесно в этой маленькой комнатке:
— Я не говорю, что надо бросить это дело. Я просто констатирую, что даже с помощью Фабиена наши возможности весьма скромны, чтобы рассчитывать на разгром этой банды.
Сен-Жюст это понимал, он спросил:
— Раз ты это говоришь, значит, у тебя есть какая-то идея?
Риотт вздохнул, погладил свои непокорные вихры, взглянул исподлобья на Пьера и наконец решился:
— На твоем месте я бы предупредил полицию.
— Что?!
Риотт знал, что Сен-Жюст не особенно любит полицию. Разумеется, он признавал полезность ее существования, но, по его собственному выражению, «не испытывал притяжения к людям в синей форме».
Риотт заерзал на стуле, задвигал ногами, стремясь найти более удобное положение.
— До чего он маленький, этот кабинет! — пробормотал он. Восклицание друга не смутило его, он настаивал: — Речь идет не о том, чтобы пойти в ближайший участок и рассказать им эту историю, а о том, чтобы пойти к комиссару Ронжье.
Сен-Жюст вытаращил глаза. Но на Риотта это не произвело никакого впечатления, и он продолжал:
— Да, представь себе, я пошел бы к Ронжье. Это полицейский, занимающий высокий пост, и ты сам говорил мне, что считаешь его умным и честным. Ты его знаешь, он тебя знает. Я убежден, что ему очень нравнтся твоя новая рубрика. Значит, он хорошо встретит тебя и выслушает с интересом. Наконец, я предполагаю, что у него больше возможностей, чем у тебя, нейтрализовать этих преступников.
Он снова переставил ноги, встал и сказал:
— Таково мое мнение.
Это была разумная точка зрения, и Сен-Жюст должен был это честно признать. Однако, чтобы не подумали, будто он уступил, сказал:
— Так или иначе, мне нужно дождаться новостей от Фабиена. Если он удачно поохотился и если мы получим дополнительные сведения, это будет хорошо. Признайся, что пока информация, которую я мог бы дать Ронжье, небогата. — И предложил Риотту: — Скоро придет Кандидо. Его поезд уходит в 9 часов 18 минут. Я пригласил его поужинать до отъезда. Мы пойдем в «Красный шар». Я тебя приглашаю.
Риотт лукаво улыбнулся. Он покачал головой, и волосы его растрепались.
— К сожалению, сегодня вечером я занят.
Сен-Жюст, выходя из газеты, повел Кандидо через фотолабораторию. Ему не хотелось проходить через «вокзальный перрон», где он мог в любой момент столкнуться с Гонином. Добравшись без помех до гаража, Сен-Жюст спросил Кандидо, показывая на свой мотоцикл:
— Нравится?
Лицо португальца просияло. Он наклонился над огромной машиной, чтобы лучше рассмотреть ее.
— «Кава-750»! — воскликнул он.
Эти несколько слов и тон, каким они были произнесены, стоили целой речи.
Довольный Сен-Жюст сказал, садясь на мотоцикл:
— Мы поедем на нем на вокзал.
— Какой прекрасный день! — вздохнул Кандидо, ловко оседлав мотоцикл позади Пьера.
За обедом они мало говорили о Ле-Мане, о Франке, Танаке и других. Речь шла о спорте вообще и о футболе в частности.
Сен-Жюст заставил Кандидо разговориться. Он изучал его, рассматривал. У него возникла мысль, которую ему совсем случайно подсказал Гонин, когда спросил, не собирается ли он взять португальца в качестве стажера.
Он прекрасно понимал — и Риотт прямо напомнил ему об этом, — что силы, которыми он располагал, были недостаточны в борьбе с бандой преступников. И он подумал, что Кандидо был бы надежным и полезным помощником в начавшейся операции.
Слушая Кандидо, он размышлял: «Этот парень, безусловно, умен. Жизнь не была с ним ласкова. Нужно ему помочь, чтобы он смог в будущем заняться каким-то интересным делом. Нужно повидать папашу Дюброя и организовать это».
Но в то же время, если бы он взял на работу Кандидо, это вызвало бы в газете разговоры. Пожатием плеч он отвел этот аргумент. «Надеюсь, что мне удастся убедить Эстева». Однако, чтобы не вызвать у Кандидо разочарования в случае всегда возможной неудачи, он предпочел не раскрывать своих планов.
«Красный шар» был отличным бретонским рестораном. Рыба была свежая, масло соленое, а сидр искристый. Время там летело незаметно, как всюду, где жизнь приятна.
Сен-Жюст подал сигнал к отправлению, услышав как большие настенные часы пробили девять часов.
Вокзал находился в двух шагах, по ту сторону улицы. Кандидо исчез в наступившей темноте, а Сен-Жюст сел на мотоцикл и поехал домой. От вокзала Монпарнас до улицы Орфила возле Пер-Лашез даже на мотоцикле путь неблизкий. Тем более, что Сен-Жюст, воспользовавшись хорошей погодой и свежестью майского парижского вечера, поехал окружной дорогой.
Было уже десять часов, когда Пьер выходил из лифта на своей площадке. Он услышал, что в квартире звонит телефон, и заторопился. Когда он поднял трубку, холодный и безликий голос спросил:
— Это господин Пьер Сен-Жюст?
— Да.
— Говорят из больницы Лаенек. Мы звоним по просьбе одного из наших больных, господина Алазара.
— Господина какого?
Голос повторил:
— Господина Алазара.
— Вы, наверное, ошибаетесь, — сказал Сен-Жюст.— Я не знаю никакого господина Алазара.
Голос переспросил:
— Вы действительно господин Сен-Жюст, журналист из газеты «Суар»?
— Да, ну и что?
— Я не в курсе дела. Соединяю вас со «скорой помощью». Это они просили вас вызвать. Может быть, они лучше объяснят вам, в чем дело.
Раздалось несколько щелчков, и новый голос вновь спросил его, действительно ли он Пьер Сен-Жюст. Услышав подтверждение, голос продолжал:
— Это говорит дежурный «скорой помощи». Молодой португалец, на которого налетела машина, просил позвонить вам.
Сен-Жюст сразу же подумал о Кандидо и спросил с беспокойством:
— Его зовут Кандидо?
— Да, — ответил дежурный. — Его зовут Кандидо Алазар.
Сен-Жюст вдруг отдал себе отчет, что никогда не спрашивал у молодого португальца его фамилию, и торопливо спросил:
— Он серьезно ранен?
— Нет, не думаю. Он получил сильный удар в голову и только что пришел в себя. Но мне кажется, что повреждений черепа нет. Тем не менее мы будем делать рентгеновский снимок. Остальное — пустяки. Несколько синяков на теле.
— Я сейчас буду! — крикнул Сен-Жюст и бросил трубку.