На грани искры

Глава 1

Батюшка мой, Устий Кирка, был известным и уважаемым купцом в нашем городке. И уважение это он заработал своим по́том и трудом. Слово плохое, может, кто-то в его адрес и осмелился бы сказать, но никто не спорил с тем, что фигура он значимая.

К нашей семье относились с почтением. Пусть мы и купцы, но всегда старались жить по справедливости. В помощи простому люду никогда не отказывали. Денег, правда, тоже зазря не давали. Если приходил кто с просьбой малой, то маменька обязательно вникала. Кому хлебушком, кому одежкой оказывала содействие. Не бесплатно, конечно. В лавке, да и в доме, всегда находилась работенка.

Все знали: госпожа Кирка — женщина душевная и понимающая, но просто так даже старые башмаки не отдаст. И пусть просительница обольется слезами, сетуя на тяжелую вдовью долю или сиротку, которую нужно одеть и обуть, маменька выслушает, вздохнет, может, и слезу уронит. А потом найдет дело: половики для стирки выдаст или лопату для снега — в зависимости от сезона. И лишь после выполненной работы вручит нужное.

Никто из нас, братьев и сестер, не донашивал вещи друг за другом, а отдавали нуждающимся.

— Купец я или мешочник? Могу себе позволить! — заявлял батюшка, покупая очередную обновку для детей.

Нас он любил безмерно, хоть и воспитывал строго. По поводу любви Устия Кирка к отпрыскам многие шушукались и сплетничали. Особенно когда дело доходило до меня. Не то чтобы я какой дурной и ущербный получился, просто отсутствовала во мне купеческая жилка.

Старший брат Еклавий уже был опорой для отца. Батюшка оставлял на него лавку, уезжая за товаром, а брату-то лишь семнадцать исполнилось. Второй по старшинству братишка — Середа — в уме считает дюже хорошо. Что ни дай ему на пересчет, деньги или товар, все в один миг решит и результат на бумажку напишет. Дядька Митро — батюшкин приятель — одно слово как-то называл. В столице у господ бывают какие-то «бухалтеры» или кто-то такой похожий (слово больно сложное, никак не запомню). Мол, наш Середа тем самым сложным словом вполне может стать. И будет у купца Кирки через пару лет личный, значит, счетовод. Правда, пока возрастом не вышел, ведь брату только пятнадцать в следующем месяце исполнится, но через пару лет документы оформят.

После братьев идет Дуняша, наша старшая сестра, а младшенькой Любаше всего восемь. Мне же тринадцать, и с тем, как помогать семье, я пока не разобрался. Батюшка, слушая мои размышления, обычно задумчиво чешет затылок, бороду теребит, но ответа не находит.

Пробовали меня и помощником в лавке поставить, да толку немного. Я бывало задумаюсь о своем, а тут кто-то что-нибудь спрашивает, а я и не заметил. А мыслей у меня — ох сколько!

Вот, например, почему у луговых васильков летом белые звездочки на стеблях светятся, а к осени пропадают? А если стебелек сорвать и засушить, эти светящиеся точки не исчезают. Или кадыш лесной совсем загадка! У него серебристые искорки и на стебле, и в цветках, даже в корнях есть. Я сам проверял: совочком выкопал, корень почистил, посмотрел, как искорки светятся. Причем всегда: хоть летом, хоть осенью, хоть засуши его или истолки в пыль. Интересно ведь!

Матушка правда огорчается, когда я долго в задумчивости сижу. Предлагала меня отправить какому-нибудь ремеслу поучиться. Еклавий почти год у портного в подручных ходил, ещё и платили мы за эту науку по два золотых в месяц. Это чтобы братец хорошо понимал, какую ткань на какой костюм надобно и какие кружева годятся для пожилых дам, а какие девицы носят.

Братья на мою задумчивость с некоторых пор нервно реагируют. Ну а нечего было мне лягушек в ботинки подкидывать! Они тогда это шуткой назвали. Потом-то оказалось, что мои шутки и фантазия более хм… В общем, поболее. Еклавий и Середа вдвоём не успевали за моими забавами уследить.

Но не подумайте, что я со зла. Всегда только в ответ. Вот, например, подсунут мне травяной отвар не с медом, а с солью — значит, следующие три дня у них вся еда пересолена. Как я это проворачивал, не спрашивайте. Тут же не просто надо на кухню прокрасться, чтобы в пирожок соли подсыпать, а еще и проследить, чтобы этот «особенный» пирожок к батюшке не попал. Бывали и такие преце… пренцид… э-э-э… случаи.

Батюшка после со всей своей отеческой любовью мне её, любовь, ремнем через одно место вбивал, приговаривая, что это обучение такое.

Науку его я принимал всегда стоически, утешая себя мыслью, что Еклавий, пока у портного в подмастерьях ходил, тоже немало розог на своей шкуре испробовал. Утверждал, что ему такая наука впрок пошла.

Середу, второго брата, батюшка специально мастеровому делу не учил. Для него пригласили гувернантку из столицы. Впрочем, не только для него. Все мы, дети купца Кирки, получали образование по столичному образцу. Чистописание мадам Рума прививала каждому, не делая поблажек ни по возрасту, ни по настроению. Еклавий ворчал, Середа вздыхал, сестры жаловались маменьке на пальцы, испачканные чернилами, и усталость. Только мне доставляло радость выводить ровные буковки. Я всегда первым справлялся с заданием, а в свободном месте рисовал цветы и травинки.

Мадам Рума заметила это и обратила внимание батюшки на мою «склонность к научным изысканиям». Отец, как обычно, почесал затылок, подумал, прикинул и нанял мне учителя рисования.

— Вдруг чё путное выйдет, — сказал он, объясняя свое решение.

Маменька не была согласна, что я три дня в неделю посвящаю рисованию, и беседы с отцом-настоятелем храма Стихий вела, обсуждая, как бы меня к ремеслу полезному склонить. А всё потому, что я любил слушать проповеди в храме, особенно те, где рассказывали о древних временах, магах и героях. В нашем городке, кроме как в храме, о таких вещах и не узнаешь. Когда я научился бегло читать, то попросил батюшку купить мне в лавке книгу по истории.

Еклавию в той лавке большую тетрадь для учета купили, потратив две монеты серебра. Середа за учебник по арифметике схватился. Тоже приобрели, заплатив три серебряных. Книжка же по истории стоила пять золотых!

— Берем твою историю или две пачки бумаги, чернила и набор металлических перьев? — спросил батюшка, показывая на стопку качественной бумаги и блестящие перышки.

Посмотрев на пачку отличной бумаги, набор перышек и чернила столичных зельеваров, я решил, что рассказы по истории и в храме послушаю. Я и раньше во время проповедей всегда поближе сесть старался, а после того как маменька подарила настоятелю бархатную накидку с серебром и бисером ко дню весеннего равноденствия, мне даже разрешили сидеть в первом ряду.

Возражений ни у кого не было. В свои тринадцать лет роста я был небольшого и за спинкой лавки меня почти не видно. Обзор на новую накидку, которой все любовались, никому не загораживал. Кумушки городские, считай, месяц матушкино подношение храму обсуждали. Всё сетовали, что с доходами купеческими мало кто у нас в городе сравнится. Зато Еклавий уже жених хоть куда. К тому же наследник и сам по себе парень не дурак. И как бы узнать, когда Устий Кирка начнет сыну невест присматривать? А то есть тут…

Далее обычно следовал такой длинный перечень девичьих достоинств и приданого, что я старался подальше отодвинуться, сосредоточившись на проповеди, где отец-настоятель рассказывал об очередном подвиге известного мага.

Бархатная накидка, а вскоре и комплект пуховых перин сделали своё дело: глава храма нашего городка взялся активно участвовать в обсуждении моей судьбы.

— Отдавать мальца на рисование — пустая трата времени, — уверял родителей отец-настоятель. — Ваш сын травками интересуется. Вот на это и нужно сделать упор. Я напишу рекомендательное письмо. На Западной заставе есть школа травников, многие её выпускники становятся помощниками магов-лекарей. А если кто-то замолвит за него словечко… — Настоятель выразительно посмотрел на батюшку.

Родитель почесал затылок, тяжело вздохнул и скрепя сердце согласился:

— Хорошо, пришлю рабочих крышу храма обновить.

Так моя судьба была решена, причем самым наилучшим образом, с моей точки зрения. С травами я любил возиться лет с шести. Меня все эти искорки и огоньки забавляли. Не сразу я понял, что, кроме меня, никто их и не видит.

Братьям по малолетству рассказал об огоньках. Они, конечно, посмеялись, немного подразнили, а потом решили меня попугать, подпалив веник. Веник красивые искры выбрасывал вокруг. Чуть первый этаж не подожгли.

Батюшка так осерчал, что аж ногами топал, а нас троих гонял этим самым веником. С тех пор я решил никому не рассказывать об огоньках.

Спустя несколько лет так и не выпячивал свои умения, Зато понимал какая травка будет полезной добавкой к отвару, а какая просто даст аромат. Я же по искрам и огонькам, виденным мной в травах, ориентировался, но как оно правильно и почему так, не знал. Потому решение отправить меня в специальную школу воспринял с воодушевлением. Если вдруг повезет попасть в помощники к магу — считай, жизнь удалась!

Магов в нашей провинции не видели уже много лет. Не было нужды таким великим господам посещать захолустные городишки. Но дядька Митро уверял, что однажды в столице видел самого настоящего мага погоды! Это случилось, когда он вёз на весеннюю ярмарку копчёную рыбу.

В наших местах водится замечательная рыбка. Если услышите про рыбу из Мендалья, обязательно попробуйте. Не пожалеете! В столице её ценят, но везти туда товар накладно. Не каждый год собирается подходящий обоз. Мало просто запастись рыбой, нужно ещё охрану нанять и обзавестись дорожными документами. А без подношений чиновники их, как правило, не выдают. Да и подношения предпочитают той же рыбой.

В результате, чтобы отправить товар в столицу, нужно и чиновников ублажить, и охрану надёжную найти, и потратить немало времени. Середа таблицу расчётов батюшке нарисовал, доказывая, что ориентироваться на столичных покупателей невыгодно. Проще привезти ткани из прибрежного района и продать их местным кумушкам. Так получится и быстрее, и прибыль в три раза больше.

— Умный, весь в меня, — похвалил батюшка Середу за эти расчёты.

Брат гордо ходил, на меня свысока поглядывая, но как только маменька с отцом-настоятелем всё решили по поводу моей учёбы, его гордость тут же исчезла. В глазах обоих братьев появилась зависть. Они-то дома останутся, а я в свои тринадцать лет отправлюсь далеко, мир увижу, ещё и освою редкую профессию.

Конечно, учеба выйдет дороговато, почти тысяча золотых за год. Но батюшка решил не экономить, разумно предположив, что это окупится в будущем. Всё равно больше некуда меня устроить.

Жаль, что никто из родни не мог сопроводить в такой долгий путь. В Холмогорье встретит Ивин, племяш дядьки Митро, но добираться до него я буду обозом, который храмовые служащие отправляют по окрестным деревням и селениям.

Не каждую весну, но примерно раз в три года набирают сирот мужского пола для приюта в Холмогорье, где их содержат и обучают за счет храма. Меня решили присоединить к этому обозу. Батюшка пообещал, что вместе с детишками скучно не будет.

Сомнения насчет этого появились сразу, как я увидел тех самых «детишек». Оно понятно, что сироты одежку имели скудную, но взгляды некоторых больше напоминали злых волчат, чем обещанных мне «детишек» и развлечения.

Лысые головы сирот наглядно показывали, что их жизнь была полна приключений и трудностей. Старые шрамы, свежие синяки, грязь по всему телу — это был явный след жизни на улице. Хотя одежда скрывала многое, но я не сомневался, что перед отправкой их не мыли, разве что подстригли и переодели.

— Вот здесь, сразу за возницей, посадим в первой повозке, — показал старший сопровождающий, указывая на моё место. — И пылью дышать не будет, и под моим присмотром.

Повозка имела высокие бортики почти до моего пояса. Для удобства поездки её заполнили сеном. В нем, наполовину зарывшись, сидели семеро мальчишек примерно моего возраста. Сено было свежим и ароматным, так что поначалу запах немытых тел не почувствовали ни я, ни мой родитель.

Батюшка с натугой перевалил через высокий борт повозки корзину с припасами для дороги. Следом подкинул мешок и подсадил меня так, чтобы я оказался в углу, прямо за местом возницы. Напоследок чмокнул меня в затылок, и мы поехали.

Стайка молодых волчат разглядывала меня с нескрываемым интересом. Знакомиться никто не спешил, но один из пацанов все же провел небольшую разведку, пнув меня ногой в бок. Было больно. Это у меня башмаки кожаные с наборной подошвой, а сироты имели на ногах нечто грубое с деревянным низом.

Не дождавшись второго пинка, я быстро сдвинулся в сторону, чтобы меня прикрыл мешок. Пацан вцепился в него руками. Я еле вырвал его обратно. Вещей в нём немного, но маменька положила туда сверток для племянника дядьки Митро.

Пока я отбивался от одного пацана, защищая свой мешок, с правой стороны подполз другой мальчишка. Он засиял щербатой улыбкой и вытащил из-под сена дрын. Палка сразу же была испытана на моих ребрах. Я попытался перехватить её, но неудачно. Оружие пацана сорвалось и стукнуло возницу по спине.

— Ах вы ж сопляки! — взревел мужчина, оглянулся и, не особо разглядывая, щелкнул плетью по принципу «на кого попадет».

Он явно делал это не в первый раз, и пацаны успели среагировать, быстро нырнув в сено. Мне же не досталось, потому что я сидел в углу, и для плети возницы я не был доступен.

Так и продолжалась наша поездка. Сначала пацаны пытались достать меня, я как мог «отстаивал свою честь». Потом возница обращал внимание на наше копошение и пару раз щелкал плеткой. Сироты прятались и где-то с четверть часа вели себя смирно, а затем всё повторялось.

Хуже всего пришлось на первой остановке в середине дня. Мы все спрыгнули на землю, и меня сразу окружили мальчишки с первой и второй повозок.

— Купечишка…

— Маменькин сынок…

— Вырядился-то как… — послышались насмешливые восклицания со всех сторон.

Повезло, что никто не осмелился меня открыто бить, раздевать или лишать одежды. Всё же охрана у обоза была. Две повозки с ребятней сопровождал целый десяток верховых с копьями. Они присматривали, чтобы никто из сирот на мою одежку не претендовал. Зато с корзиной с провизией и свертком для племянника дядьки Митро получилось не так красиво.

— Чего ты с сиротами не делишься? — со смехом вытащил из повозки корзину один из стражников.

На ту корзинку косились все без исключения. Особенно пацаны, сидящие рядом с ней. Ароматы из корзины доносились непередаваемые. Там от одной копченой рыбы можно было слюной захлебнуться. Маменька ещё три десятка свежеиспеченных пирожков запаковала в плетёную коробку. Сало было двух видов, туда же положили колбаски и ветчину. Подозреваю, что и в свертке для племянника дядьки Митро были матушкины острые колбаски к пиву.

Многие из городских кумушек пытались выведать секрет тех колбасок, но маменька всегда отшучивалась, отнекивалась и не раскрывала, что именно она добавляет. Наверное, только я знал, что на вкус колбасок влияла щепотка перетертого кадыша лесного. От него колбаски слегка искрились, если смотреть на них особым взглядом. Правда, люди этих искорок не видели, а я, когда всматривался внимательно, всегда замечал огоньки.

В общем, колбаски маменькины были почти так же знамениты, как рыба из Мендалья. Вот и саму рыбу охранники с возницами сожрали в первую очередь на привале. Правда, сиротам тоже выделили долю, кинув в корзину объедки и всё, что не привлекло их внимания. В основном остались пирожки и сало простого соления. Мне ни одного пирожка не удалось урвать — все съели. А потом еще и посмеялись надо мной.

Обиду на сирот я не затаил, лишь вздохнул и молча собрал распотрошенные вещи — коробочки, полотенца и баночку из-под меда. Мед мужчины вылизали подчистую, но на баночку никто не позарился. Я забрал её и положил в мешок с вещами, в котором охранники тоже покопались, но вещей там почти не было. Батюшка решил, что не стоит тащить с собой лишнее барахло. Он написал письмо племяннику дядьки Митро, обещая передать деньги.

— Пусть купит тебе новые вещи, когда из Холмогорья в столицу поедете, — сказал он. — Чтобы ты в школе появился не как сынок купца, а как кто-то чуток повыше рангом, в новом «столичном» наряде. — Одежку пусть справную берет, не жалеет денег. — Диктовал батюшка письмо для Ивина.

Гувернантка мне «поставила руку», и почерк был такой замечательный, что я переписал многие документы батюшки и красиво разложил по папочкам. Письмо же для Ивина запаковал в маленький мешочек и повесил на шею. Это была такая захоронка от чужих взглядов. Кроме того, у меня имелся секретный поясок, который матушка сшила, положив в него немного денег — медяшки и пару монет серебра на всякий случай, если в дороге понадобятся.

Больше никаких ценных вещей с собой не было. Охранник, перетряхивающий мои вещи, небрежно откинул писчие принадлежности, пузырек с чернилами и пенал с перьями, бросив их обратно в мешок. Пара полотенец, мыло и расческа также не привлекли его внимания. Наверное, сироты и хотели бы что-то припрятать, но это было бы откровенным воровством.

Зато по поводу еды никто не стеснялся. Охрана до вечера грызла карамель под завистливыми взглядами пацанов из повозок. Маменька, зная, что мне предстоит долгий путь, дала сладостей с запасом. Надеялась, что хватит на весь путь до столицы. Не хватило…

Не скажу, что это меня сильно расстроило. Куплю себе чего-нибудь сладкого в Холмогорье или в столице до того, как попаду в школу. Западная застава, конечно, не рядом со столицей, но туда мы перейдем через самый настоящий портал! Я когда об этом услышал, чуть не задохнулся от восторга. Потому в поездке я был поглощен мыслями о предстоящем проходе через магический портал. Всё остальное казалось неважным. Что мне тут эта проза жизни с мелкими неприятностями.

До столичного портала, конечно, ехать было и ехать. Пять дней с сиротами до Холмогорья, потом ещё столько же до столицы. Долго, но стоит того. Поэтому батюшка не поехал меня сопровождать. Ему б пришлось оставить лавку на месяц, а это уже было расточительством.

Занятый мыслями о батюшке, учебе и магическом портале, я не заметил, как мы добрались до какого-то поселения, где встали на постой. Хозяин явно не первый год принимал такие обозы.

— Пацанва, углы мне не зассыте, в туалет ходите по назначению. Увижу, кто мочится в другом месте, отведаете плети. Ночевать будете на сеновале, ясно? Кто лестницу вниз сбросит — тому тоже не поздоровится, — сказал хозяин, строго оглядывая нас.

Зря он про лестницу сказал. До того момента мальчишкам такая идея и в голову не приходила. Но как только он произнёс эти слова, пацаны начали толкать друг друга локтями, переглядываться, а некоторые ещё и на меня поглядывали. Ну точно, затеяли какую-то проказу. Хм… У меня же два старших брата, я хорошо знаю такие взгляды и сразу начинаю думать, как избежать подставы.

Сообразив, что лучше совсем избежать ночёвки на сеновале, я заявил старшему охраннику, что буду спать в повозке. Как ни крути, а меня не как сироту к ним прикрепили. Батюшка ведь не зря всю поездку оплатил.

— Ну, если так, — пожал плечами мужчина, — тогда иди в повозку.

Радостный, я побежал к своему месту ночёвки. На восьмерых пацанов места не так много, а для одного — просто императорское ложе. И сено точно такое же, как и в том месте, куда мальчишек спать определили.

Единственное, что я забыл на радостях, так это про ужин. Поездка оказалась настолько утомительной, что я уснул моментально и проснулся только перед рассветом, ощущая утреннюю прохладу и голод. Желудок, который получил сытный завтрак сутки назад, напомнил о себе, ведь пищи он с тех пор не видел. Вернее, я видел, как она исчезла в животах охранников, а мне осталась лишь пустая корзина, пропахшая ароматом копченостей.

Понятно, что на завтрак я бежал чуть ли не первым, быстро выяснив у одного из соседей по повозке, куда нужно идти за едой.

— Этого не кормим, он не из сирот, — преградил мне путь к навесу, где стояли стол и лавки, старший охранник.

— Как это? — не понял я.

— «Доставить отрока Эрика Кирака в Холмогоры. Оплата десять серебряных монет выдана Устием Кирка», — потряс мужчина перед моим лицом документом и зачитал его. — Про кормёжку тут ничего не написано.

— Так вы же моё всё и съели… — промямлил я.

— Ты сам решил угостить, кто ж тебе виноват? Все это видели и подтвердят, — усмехнулся охранник и направился к столу, где дородная тетка начала выставлять миски с кашей.

Невольно я повторил жест батюшки, почесывая затылок. И как мне теперь быть?

О том, что еду можно было купить, я подумал уже в повозке. Деньги имеются, а миска каши больше медяка не стоит. Но не постигнет ли деньги участь колбасок и пирожков? Пока никто не знает о секретном поясе, который я под бельем ношу, но если увидят, то ощупают все и заберут. Глядя на хитрые морды моих соседей по повозке, я не сомневался, что так и будет. Если не они, то охранники точно обыщут, а потом снова скажут, что я сам отдал.

Мрачный и голодный, я ехал до обеда. В середине дня мы встали на отдых. Лошадей распрягли и повели поить. Охранники быстро соорудили костер. Оказалось, у них имеется человек, который занимается приготовлением еды в походе, да и припасы есть свои. Всё, что они не съели накануне, использовали сейчас.

Мне досталась лишь кружка горячей воды. Кружка была моя, воду в ручье набрал. Там же парочку травок сорвал и заварил в виде напитка. Голод немного приглушило, но не сильно.

С надеждой я ожидал вечерней стоянки. Не могут же меня совсем голодом заморить? Не верилось мне, что такое возможно.

Увы, и вечером кормить меня никто не стал.