На охоте

Однажды вечером отец заявил: "В ближайшую субботу мы всей семьей отправляемся на охоту". Не сказать, что данное известие меня – школьницу и домашнюю девочку сильно обрадовало, но и особых протестов не вызвало. Тем более, когда выяснилось, что ехать мы должны были на вездеходах.

В моем сознании быстро изобразилось, как мы на военных самоходках, которые показывали в передаче "Служу Советскому Союзу", разрезаем поля и болота, смешивая клюкву с грязью, в погоне за обезумевшим от страха зайцем. На Урале, правда, нет обширных болот, а клюкву можно найти только на прилавках Центрального рынка, но откуда это могло быть известно одиннадцатилетнему ребенку, практически не выезжавшему за пределы города?

Итак, начались сборы. Мама копошилась на кухне, а мы с сестрой, не зная, как еще можно готовиться, предались мечтам.

– Ты думаешь, стрелять нам придется? – спросила я сестру, лежа на кровати поверх покрывала.

– Разумеется, нет, что за глупые вопросы? – ответила она с высоты своего пятилетнего старшинства, – Раньше совершеннолетия это вообще не положено. К тому же, нужно иметь права на охоту, вроде водительских, они называются лицензией.

Я немного засомневалась в таком известии, но с облегчением приняла, что охотиться меня не заставят.

– Пап, а мы с Людой тоже будем стрелять? – приставала на следующий день я к отцу, чтобы прогнать самые последние сомнения.

– Обязательно! Дадим тебе ружье, и будешь ждать лося в засаде.

– Я ведь не умею пользоваться ружьем!– переполошилась я, и здание моей уверенности, с таким трудом возводимое во вчерашних ночных разговорах с сестрой, тут же заколебалось

– Научим – это недолго, – в глазах папы засияла лукавинка.

– А почему тогда у тебя глаза стали узкие? – не унималась я.

– Смотрю на тебя, вот и узкие…

– Ма-а-ам, мне ведь нельзя брать в руки ружье, я ведь ребенок.

– Да успокойся ты, никто не заставит тебя это делать, – пообещала мама, на мгновенье отрываясь от готовки ужина.

– А папа говорит, что меня в засаду поставят.

– Конечно, поставят, и ружье дадут, – подхватывал вошедший на кухню отец, и все начиналось по второму кругу.

В общем, переживаний хватало, а окружающие только посмеивалась над моими страхами.

Утром все было готово: два рюкзака набитые непонятно чем и мы с сестрой навьюченные как на Северный полюс в зимние пальто и в три кофты. Родители одевались на ходу.

Когда к условленному месту подъехал всего один вездеход, то моему разочарованию не было предела. Явилась не военная колона самоходок, а обыкновенный фургон с высокими колесами, какой обычно собирает рабочих на вахту. Отец разговаривал со своими сослуживцами, о чем-то шутил и не представлял, как в детской душе, сперва робко, а потом все более настойчиво зрел отчаянный вопль: "Не видать мне подавленной брусники, глядя в щель обзора как в танке!"

– Что насупилась? Болит что-нибудь? – поинтересовался отец, заметив мою скривившуюся физиономию.

Ах, как мне хотелось тогда сказать что-то противное. Нет, лучше жалостливое, чтобы вокруг меня все закопошились, забегали, стали причитать. Да хоть бы и соврать, что болит. Да! вот именно болит нога или лучше – живот. Только ни в коем случае нельзя говорить настоящей причины своего уныния, потому как-то стыдно признаться, о чем я размечталась. И эти взрослые, еще чего доброго, смеяться будут и дразнить. Так что вслух я только и произнесла:

– Ничего не болит, – на том внимание к моей персоне закончилось.

После того, как фургон проколесил час по городу, собирая охотников с их семействами, внутри него стало тесно и оставалось благодарить небеса, что это не крохотная самоходка.

– А кто убьет лося, тому достанутся его рога. Да? – обратилась ко мне тетя Люся – замечательная стряпуха и жена папиного начальника.

От ее слов все мои прежние страхи возобновились, поэтому не нашла ничего лучшего, как поглубже спрятать голову в накрученный шарфом воротник и ничего не ответить.

Тем временем компания шумно обменивалась впечатлениями от предыдущей охоты.

– Славка у нас пить мастак! Последнюю бутылку мы спрятали в дупло, а ему не сказали куда, чтобы было чем угощаться на посошок. Приходим через три часа: бутылки на месте нет, а Славик назюзюканный. Вот человек, нутром пол литра чует.

– За это дело стоит выпить! – вставил дядя Слава свое веское слово.

Взрослые засмеялись, зашевелились. Откуда-то возникли металлические чарки и кружки, какие-то бутерброды. Дали и нам с сестрой по пирожку. Оказывается, никто не собирался нас морить голодом до тех пор, пока не завалят лося и не сварят из него шулюм. Настроение медленно, но неуклонно стало подниматься.

– "Ти ж мене пидманула, ти ж мене пидвела…" – затянула хохлушка тетя Люся свою любимую песню. Тут же ее подхватили остальные. Было видно, что наша компания не только "спитая", но и "спетая". После затянули "Эх, дороги", и, наконец, вспомнив, что среди них есть и дети, запели "Пусть бегут неуклюже". Эту песню я не любила. Сами посудите, в ней повествовалось, что прилетит волшебник в голубом вертолете и оставит в подарок "пизод из кимо". Знаете что это такое? Я тоже была в полном недоумении и думала, что поют неправильно, так как волшебник, скорее всего оставит "эпизод из кино", но так как себя к киноманам не относила, то мне было непонятно почему такой странный подарок может быть столь желанен. Слова песен я всегда плохо разбирала. А потому не могла догадаться, что на самом деле речь шла о пяти сотнях эскимо. И что такое эскимо? Родители рассказывали, что мороженное на палочке, покрытое шоколадом. У нас в Уфе такого не продавали, поэтому приходилось им верить на слово.

Так за песнями, за шутками с пирожками, чаем и чем покрепче мы добрались до охотничьего хозяйства. Сестра как взрослая самостоятельно спустилась по ступенькам вездехода. Меня же передали из рук в руки и поставили на утоптанный снег исключительной белизны. В городе под тысячью ногами снеговые массы не только прессовались, но и, смешиваясь с песком, пылью и выхлопными газами, приобретали сперва грязновато-серый, а потом землянисто-коричневый оттенок. Но здесь снег удивлял своей пронзительной чистотой.

Таких моментов в жизни бывает не так много, когда острота восприятия становится необычайно высокой, а окружающая обстановка чувствуется какой-то своей внутренней сущностью. Часто эти мгновения запоминаются надолго, если не навсегда. И даже на смертном одре, в поражённом склерозом мозгу, забывшем события своей многотрудной жизни, они остаются. Не всегда это что-то знаменательное вроде «первый раз в первый класс», первые шаги или слова. Что вы помните из своего детства? Какие-то незначительные, с точки зрения взрослого человека, события в песочнице, когда кормили или лечили куклу, когда вас поставили в угол и долго оттуда не звали.

Моё первое воспоминание из детства относится к двухлетнему возрасту: мы с подружкой бежали в угловой на нашей улице дом, где были качели. Это казалось невероятным богатством, когда во дворе частного дома в личной, можно сказать, собственности находится такое сокровище. Следующее воспоминание: как меня на коляске спускают с крылечка многоэтажного дома, в котором наша семья жила следующие десять лет. Когда я выросла, поинтересовалась у мамы – как такое могло случиться, что пока мы снимали дом в частном секторе, то я ходила, даже бегала, а пол года спустя почему-то ездила на коляске? Оказывается, меня по причине поноса прямо из яслей отправили в инфекционку, там же заразили дизентерией, и я разучилась ходить. Кстати, больничные передряги начисто выветрилась из моей памяти и даже в пятилетнем возрасте об этом уже ничего не помнила. А вот события зимнего утра, когда мы подъехали к охотничьему хозяйству, до сих пор стоят перед моими глазами.