На поздних поездах

1

Между октябрём и ноябрём

тротуары были скользкими.

Я зачем-то неспеша забрёл

к станции метро «Сокольники».

Время близилось уже к нулю.

Сыпалась со стен мозаика,

окружали тени развалюх.

Непонятно, оказались как

эти жёлтые бараки тут.

Никогда не видел раньше их,

и почти упавшую плиту,

и киоск косой оранжевый.

Сушится бельё, и половик,

массовик-затейник, песенник,

надиктует строки о любви

к ОВД района Красносельского.

…и я там был

за то, что пил.

2

Завод дымит. Дымит завод.

Отрава Екатеринбурга.

Но из поэтов – никого,

кто воспевает здешних бурь гвалт.

Бетонной отдадим плите

своё тепло, сюда усевшись.

Я на неделю прилетел,

но здесь своя давно у всех жизнь.

Дворов неправильный квадрат:

начало социальных лестниц.

Поддатым вышел из двора.

Что может быть ещё чудесней?

На перекрёстке зарыдал

от страха спившийся шарманщик.

Панельных домиков гряда.

Всё точно так, как было раньше.

3

Я тут накидал тебе строк лабиринт

о том, что засело поглубже внутри.

Когда облысеешь, не плачь, не ори:

навряд ли поможет хороший парик.

Как вольные птицы, махнули б в Норильск,

ветрами укрывшись, решившись на риск?

Что делать, когда не сумел жалюзи

закрыть, чтоб сберечься от вёсен и зим?

Сбежавшим мальчишкой по локоть в грязи

дешёвенький гроб в катафалк погрузи.

Беги от сплетения труб, арматур

и помни: обитель найдётся к утру.

Не страшно, что кеды мозоли натрут.

Я верю в тебя, одинокий мой друг.

И если слеза на шершавости щёк

блеснёт под луною, но долог ещё

твой путь средь развалин, пещер и трущоб,

напомню тебе, что ты вновь не учёл.

От множества яств и от сладости вин

не будешь ни счастлив, ни полон любви.

Ты помни, что, если душа и кровит,

мечта альпиниста – покорность лавин,

мечта книгочея – в окно фонари.

Невнятно эпоха с тобой говорит.

Такси закажи до «Кольцово» на три,

лети (и обратно билет не бери)

туда, где за тучей белеет Норильск.

4

Берегите сумочки!

Поутру на ящиках

в подворотнях сумрачных

похмелялись сварщики.

Не подскажет зеркальце,

вот спросите прежде вы.

Помечтай, что Ельцин цел;

помечтай, что Брежнев жив.

Не по мерке рубище.

Отливали колокол

из пород, что тут ещё

добывали около.

Прекрати невнятицу

прогонять сказуемым.

Городским огням несу

идеал безумия.

5

Если пресса, то жёлтая.

Под купюрами несколько

этажей, но пошёл-ка я

прогуляюсь по Невскому.

По окраинам ёрзая

с этажа на этаж, они

говорили, что пользу яд

не приносит, и страшные

муки творчества. Выбелил

потолки и подъездные

стены. Нам ли до гибели,

но уж точно не в Дрездене?

На краю этой пропасти,

и закончился синтаксис.

Отсылаю в Европу стих

потому за один присест.

6

Под глазами круги расширял.

Расширял под глазами круги.

Вот четвёртый. За ним – дальше ряд,

но сперва перепутай с другим,

не похожим, и чтоб не учёл,

пусть ухмылка твоя коротка,

ни предательски узкий зрачок,

ни пропахшую вереском ткань,

ни того, что запачкан башмак

чем-то серым, ни папку в руке.

После этого падай плашмя.

Извиняйся. Вставай. Турникет

через двести шагов. Отсчитай,

подойдя, девятнадцать секунд.

Откажись от услуг. Проще так,

но не медли, а то просекут.

Повернёшь у подвала, и лифт

подвезёт на четвёртый этаж.

Из бутылки в стакан перелив,

прошептать не забудь: «Ты всё та ж».

7

То ли ветер метался по полюшку,

то ли речка сегодня быстра,

но историю эту не вспомнишь всю –

драгоценное время не трать.

Не сказать, и останется тайною;

не испачканы будут листы.

Под окном – остановка трамвайная,

силуэт одинокий застыл.

На балконе того общежития

дрянь какая-то жёлтым цвела.

Не ругаясь с вахтёром, машите им,

тем, кто вышел с утра по делам.

И не вспомнить такое, не выискать.

Вешний воздух привычно пьянил.

Узнавали по уличным вывескам

те места, где мечтали они,

после дождика видели радугу

в позапрошлом каком-то году,

а сегодня погода не радует:

юго-западный ветер подул.

И грустил я под песни по радио,

и с таксистом завёл разговор

о заводах, что были украдены,

но не знают, спросить-то с кого.

За погоду и спрашивать не с кого.

День устанет, и яркий закат

перекрасит пейзажи апрельские

и пойдёт по аллеям скакать.

8

Пришвартован кораблик у пристани:

он намедни нечаянный гость.

Сквозь окошко высматривал пристально

панораму того, как жилось

за высоким забором окраине.

Повздыхаем мы сердце скрепя:

покосилась избушечка Танина,

что вскормила с десяток ребят.

Из бетона торчат арматурины;

перевернутый мусорный бак.

Над Уктусом сгущаются сумерки;

Вторчермета дымится труба.

На листах нацарапаны горы од,

мне приснившихся позавчера,

о любимом, но пасмурном городе.

Чем же он меня очаровал?

9

Кирпичных домов обыватели

рыдали, готовясь зарыть

бездетную старую Катю, и

нарушили сон детворы.

То ветер гулял и проказничал

и листья на крыше погнул,

то солнце февральское празднично

к открытому настежь окну

притронется. Будет ли затемно

наш дворик дремотой объят?

Поделят имущество Катино -

останется ворох тряпья.

В промёрзшем покоится гравии.

На деньги свердловских барыг

ей памятник мраморный ставили,

цветочки несли во дворы.

10

Небо цвета воска.

Плакать погоди:

в старенькой повозке

едет командир.

Цвета мёрзлых яблок

стынет в кружке чай,

но трёхстопным ямбом

не буди скворчат.

Ветер шкалик крутит

бодро по двору.

Леонид Агутин

пляшет под Варум.

В беспардонном вальсе

кружится бельё.

У соседа Васи

крыша снова льёт.

За стеной мужчине

плохо. За стеной

тротуар морщинист,

во дворе темно.

11

Если жизнь, то она магистраль.

Фантазировать можешь? Представь так:

будто книгу, страницы листай

и не спи, новоявленный автор.

Погадай нам ещё, фантазёр!

Если в прошлое, лучше трамваем:

он со скрипом меня повезёт

мимо жёлтых знакомых развалин.

Нагадай мне, цыганка, не взвыть

от стихов, что в тетради скопились.

Я шагаю на берег Невы,

даже если он грязен и илист,

даже если я тут пропаду

под неистовый города шелест,

убегая от сказочных дур,

отнимающих всё, что в душе есть,

от початых бутылок и пинт,

от помятых, суровых, угрюмых,

от дорог, что заводят в тупик,

от стаканов стеклянных и рюмок,

отнимающих время и сталь

превращающих в ржавую рухлядь.

Будто книгу, страницы листай,

изгоняя сказуемым дух лярв.

12

Пошлю воздушный поцелуй,

где солнца блик застенчивый.

Пройду по сонному селу,

прислушиваясь к птенчикам,

а к вечеру дружище-дождь

окатит крышу. Помнишь, как

летела грязь из-под подошв

и горечь шла из горлышка?

Бродяга-дождик льёт и льёт,

ведь я, как ты, бродяжничал,

пытаясь отыскать своё.

Теперь мне дорог каждый час.

Но пусто. улица не та,

не там цветёт боярышник.

Июнь и солнышко из тар -

глотками жадно тянешь их.

13

У каждого есть Внутренняя Припять,

где Государь ни тонок, ни пузат,

как Чичиков, не ведающий зла,

чиновник добрый, как Прутков Кузьма.

И в этом государстве можно выпить.

А впрочем, лучше горькую не пить.

Когда объявится в потёртой робе

родной когда-то городок Чернобыль,