На расстоянии

Глава 10

Глубоко затянувшись сигаретой, Климент поднял глаза на трехэтажное здание, — в глаза сразу же ударили ослепительные солнечные лучи, и сощурившись он продолжил дальше смотреть на темно-серый фасад здания, от одного вида которого его сразу же начинало душить чувство грусти. Выпустив густое облако дыма вперемешку с паром, он выбросил окурок в мусорный бак и, ему бы стоило начать идти, но ноги словно приросли к земле, за ночь которую усыпали мелкие крупинки снега. Он перевел взгляд на крайнее окно второго этажа, — всё ещё не двигаясь с места, и в голову пришла мысль, что может, стоит развернуться и уехать? Однако если он сейчас сядет в машину и покинет это чрезвычайно мрачное место, ему не станет легче. Наоборот, это проявление трусости ляжет на него громадной бетонной плитой и с каждой минутой будет увеличивать своё давление на его тело, и он не выдержит и вернется сюда. Так происходило с ним не раз…

Опустив глаза на носки своих ботинок он почувствовал облегчение от того, что в глаза перестал врезаться солнечный свет. Протяженно выдохнув он прочистил горло, и нерешительно шагнул на встречу к своим страхам, и кошмарам, которые слишком часто не давали спать по ночам.

Внутренняя отделка стен выглядела немного жизнерадостней чем внешняя, но это ни капли не облегчало усилившееся паршивое состояние его души — стоило ему переступить порог. Пустой, длинный коридор с нежно-розовыми стенами и, несколькими лавочками стоящие вдоль них — встретил его звенящей тишиной и специфическим запахом, который ему не доводилось чувствовать где-то ещё. Запах обреченности, страха…

Медленным шагом он подошел к нужной двери и его ноги снова приросли к полу. Только теперь побелевший асфальт сменила бежевая плитка. Засунув руки в карманы пальто он вспомнил, как медсестра провожающая его до второго этажа настоятельно рекомендовала снять пальто и оставить в гардеробе. Но Клим смог уговорить её, и остаться в нём. Ему казалось, что так он чувствует себя более защищенным, словно это обычное, черное пальто даёт возможность не забывать о том, что он посетитель, а не пациент. Что его мир не заключен в этих стенах, которые за многие годы он изучил досконально: каждый скол, каждую мелкую трещинку на постельном оттенке плитки. Верхняя одежда, как гарантия того, что он может покинуть это место, когда захочет…

Нерешительность, которая одолевала его сейчас, находила на него всякий раз, когда он смотрел на белую, пластиковую дверь с номером одиннадцать. То, что происходило с ним на улице, — было лишь слабым подобием страха и неконтролируемой тревоги, которые одолевали его в данную минуту.

Понимая, что он слишком долго не двигается с места, он поднял глаза к потолку — встретившись с камерой, обращенной прямо на него. И то, что человек сидящий за монитором, который сейчас, возможно, наблюдает за ним решит, что он ведет себя странно — сподвигло его схватиться за холодную дверную ручку. Практически без шумно нырнув в палату, он так же тихо прикрыл за собой дверь.

Не смотря на то, что окна были на половину прикрыты шторами, он сразу нашел её — слегка сгорбившись, сидящую на краю кровати к нему спиной.

— Пришел мой Слава… — тишину разбавил тихий, с толикой радости голос. Клим тяжело сглотнул, а в карманах — ладони непроизвольно сжались в кулаки.

— Это Клим… мам, — хрипло отозвался он не решаясь подойти к ней.

— Сынок, — с тяжелым вздохом, чуть громче произнесла она не оборачиваясь. — Я думала, что это папа пришел… у вас такая схожая энергетика. Ты давно не навещал меня… — она опустила голову и последние слова парень едва расслышал.

— Прости, времени не было… я сейчас работаю.

— Правда? — оживилась женщина. — Где?

— В ночном клубе… барменом. — он сказал правду, понимая, что это расстроит её и возможно, даже разочарует. Ему стало слишком отвратительно нагло врать ей в глаза. Каждый раз, скармливая ей очередную порцию лжи он ощущал себя куском дерьма, который только и может, что придумывать истории о своей жизни, где всё просто великолепно: и в учебе преуспел, и в друзьях не знает нужды, а с отцом отношения наконец наладились, и они стали по-настоящему близки. Нет, Клима вполне устраивала его жизнь: отчисление из университета — для него не беда; каждодневные стычки с отцом и взаимная неприязнь, которая увеличивалась после каждой ссоры — его особо не волновала. Ему нравился его образ жизни, который давал возможность ощущать себя свободным, беззаботным, живым… Он жадно поглощал каждое мгновение, старался сохранить в памяти каждую минуту, которая приносила ему радость. Но то, что радовало его — приносило боль маме. Несмотря на всё, что с ними произошло, и о чем она вероятно забыла, а он никогда не сможет стереть из своей памяти — она переживала за него, отчаянно просила его добиться высот в этой слишком быстротечной жизни, и больше всего на свете он боялся разочаровать её.

— Клубе? — удивленно переспросила она.

— Да, так вышло…

— А как же учеба? Ты скоро должен был получить диплом, ты обещал, что покажешь мне его! — воскликнула она, и Клим мгновенно ощутил напряжение в теле. Он и боялся, и отчаянно желал хоть немного поговорить с ней, он нуждался в её поддержке, но решение признаться обо всех своих делах могло вызвать с её стороны непредсказуемую реакцию, и в дальнейшем им пришлось бы снова встречаться в присутствии доктора, — он должен был это учесть. Непростительная ошибка с его стороны.

— Я не надолго взял академический отпуск. — прозвучала сотая фраза состоящая из одной лжи, но укол совести он не почувствовал, ибо её психическая стабильность была в данный момент для него важнее.

— Но зачем? Отец не даёт тебе денег? И почему ты стоишь в дверях?! Ты же знаешь как я не люблю, когда позади меня стоят. — протараторила она с легкой раздражительностью.

Клим тут же сделал несколько шагов, остановившись около кровати, он аккуратно взял стул у письменного стола и не спеша обогнув кровать, сел сбоку от неё. На него тут же нацелились темные глаза, которые выражали такие не понятные для него эмоции: то ли тусклая радость вперемешку с эмоциональным возбуждением, то ли злоба которую она пыталась скрыть. Изогнутый нос, как у него самого и её безумный взгляд, хоть и сама она выглядела довольно спокойной и даже умиротворенной — привели его в замешательство. Он подумал о том, что его визит снова приведет к эпизодам, из-за которых они не смогут какое-то время видеться. И это понимание причиняло ему дикую боль, ибо он не понимал, как собственный сын может расшатать её эмоциальное состояние. Она же должна радоваться? Ведь, так?

Внимательно рассматривая её лицо он пришел к выводу, что в данный момент, она кажется, уже вовсе ничего не испытывает. Её глаза потухли, и стали вновь пустыми, — безжизненно уставившись на него, она практически не моргала, и не выдержав, он отвел взгляд.

— Отец не обделяет меня в денежном плане. Мне просто захотелось самому заработать… — спокойно произнес он снова взглянув на неё. Густые, черные кудри достающие ей практически до поясницы находились в беспорядке и, только сейчас он обратил внимание, что на ней была надета ночная сорочка. Видимо, она только проснулась и даже не успела привести себя в порядок, в то время как он не смог сомкнуть глаз за эту слишком долгую ночь.

— Прошу, вернись к учебе как можно скорей. Ты же знаешь, как в наше время это очень важно. — мягко произнесла она и её взгляд приобрел теплоту. Клим тоже ответил ей улыбкой, но эта улыбка вышла печальной от понимания, что её время прошло. От того, что она никогда не покинет этих стен, не сможет напомнить себе: каково идти по переполненной улице, и каждый день встречать сотни новых лиц, и быть свободной…

— Хорошо, мам. — снова ложь.

— И как тебе работается? Получается? Коллектив хороший? — заботливо поинтересовалась она, что его слегка удивило.

— Да. Мне нравится.

Женщина внимательно оглядела его с головы до ног и тут же резко остановилось на его руке.

— Что с рукой? — обеспокоено спросила она, и схватила его за ладонь. Клим непроизвольно дернулся от неожиданности её захвата, который причинил боль, ибо она надавила на середину ладони.

— Немного поранился… — ответил он пытаясь осторожно высвободиться, через мгновение она расслабила хватку и ему это удалось.

— Будь аккуратней, сынок. — аккуратные черты лица смягчились, и он вновь поймал себя на мысли, что она обладает невероятной красотой, даже не смотря на выбивающийся из её нежного образа — изогнутый нос. Он вовсе не портил её внешности, скорей придавал некой особенности, изюминки. И то, что эта красивая, молодая женщина была обречена до последних своих дней волочить своё существование в этих стенах — лишало его всякой надежды, опускало его руки, словно часть его была заточена вместе с ней. Это понимание разбивало его сердце.

— Расскажи лучше, как у тебя дела. — решил перевести тему он. Женщина вздохнула, а затем пожав плечами снова уставилась в окно, которое находилось напротив неё.

— Всё нормально… у меня ничего интересного. — ему показалось, что её голос приобрел тоску. — Знаешь, давай лучше говорить о тебе. — она махнула истончавшей рукой и снова посмотрела на него.

— Конечно. Как пожелаешь. — закивал он, и понимая, что контакт налажен, позволил себе придвинуться к ней, и аккуратно взять её за руку. Холодная ладонь женщины сжала его руку, а затем улыбнувшись, она спросила:

— А как с девушками? Встретил ту самую? — она всё ещё продолжала улыбаться и с толикой неловкости поглядывать на него. Клим усмехнулся, и почему-то в его голове сразу же возник образ Элеоноры, и это его чертовски удивило. Нахмурившись, он качнул головой, желая прогнать её из своих мыслей, но та, кажется, не собиралась уходить — посылая вспышки воспоминаний о том дне, когда они познакомились, затем, когда он наблюдал за ней во время рабочих моментов, когда жадно целовал её…

— Смотрю, я задала правильный вопрос. — Из воспоминаний, которые приносили ему радость и одновременно грусть, его вырвал тихий голос матери. Часто поморгав он посмотрел на неё и, покачал головой:

— Нет у меня никого. Ты же знаешь, я не особо жалую долгие отношения. Мне мало кто по истине может понравиться. — он пожал плечами.

— Ты не договариваешь, — женщина одарила его широкой улыбкой, от чего ему и самому стало радостно, невзирая на то, что ещё секунду назад было невозможно паршиво. — Я не буду давить на тебя, вижу, что ты не хочешь признаваться… но только скажи, как её зовут и сколько ей лет. Обещаю, что после этого отстану от тебя. — мать заговорщически посмотрела на него и он понял, что не сможет обрубить её ожидания, и выпалил:

— Элеонора. Ей тридцать четыре.

Брови матери поползли вверх и её взгляд приобрел замешательство.

— Клим… ты меня удивил… — она нервно откинула пышную копну волос назад.

— Мам, я же говорил, что у меня никого нет. С этой девушкой ничего серьезного… мы не в отношениях, так что не принимай близко к сердцу. — поспешил успокоить её он, наблюдая как женщина занервничала.

— Нет, нет… здесь нет ничего такого… просто я немного не ожидала… — явно испытывая уже неловкость она принялась поправлять сорочку. — Она же старше меня всего на десять лет… Боже… — женщина резко замерла, а потом медленно повернула голову в его сторону. — Прийди в следующий раз с ней. — вдруг попросила она, от чего Клим расширил глаза.

— Что? Мам, я же говорил, что между нами ничего серьезного. Не надо… ладно? — его взгляд буквально умолял её передумать, но женщина была непреклонна.

— А что такого? Я очень хочу посмотреть на неё… наверное, она настоящая красотка.

— Да, она и правда хороша. Но ты не можешь меня о таком просить… мы с ней чужие люди… это абсурдно. — протестовал Клим, пытаясь излагать свои мысли как можно мягче, чтобы не расстроить её.

— Как это? — она непонимающе на него уставилось. Клим выдохнул опустив голову, не зная как ей всё объяснить. Вот что он должен ей рассказать? Что при первой встрече он повел себя немного некорректно, а она чуть не выцарапала ему глаза? А потом пойдя на поводу каких то невидимых импульсов — он поцеловал её, и ему довелось прожить прекрасные двадцать минут их единения, и теперь он страдает по ней, в то время, как она ходит на свидания с левыми типами? Такой рассказ её устроит? Клим ухмыльнулся про себя, снова ощутив себя полным идиотом.

— У нас нет отношений… была небольшая интрижка и на этом всё. Мы даже толком не общаемся. — попытался он как можно расплывчато ответить. Женщина нахмурилась:

— Но она же тебе нравится. — констатировала она. — В чем проблема?

Клим покачал головой и обреченно застонал:

— Я не знаю… сегодня она мне нравится, а завтра разонравится. Вот и всё. Она мне не нужна… — честно признал он.

— Ты слишком жесток. — женщина поджала губы в тонкую линию. — Если вдруг, она тебе не разонравится — прийди как-нибудь с ней. Я не настаиваю, но мне бы этого хотелось.

— Хорошо. — сдался Клим.

— Иди ко мне. — она улыбнулась и протянула к нему тонкие руки. Клим нырнул в её объятия, и изо всех сил прижался к матери, чувствуя как на душе становится легче.

— Мой сыночек… Мой хороший… не кури больше, тебе это не нужно — шептала она крепко прижимая его к себе. А Клим же как никогда наслаждался этим моментом — её полного сознания, и такой неожиданной заботе. Он уткнулся носом в её костлявое плечо, и слегка разомкнул руки на спине, — переживая, что сломает её своим натиском. Женщина принялась то ласково гладить его по голове, то перебирать пальцами его густые волосы, и он почему-то вспоминал тот момент, когда эти же руки чуть не лишили его жизни…

В то время, когда Клим наслаждался каждой минутой проводимой с матерью, Элеонора сидя у себя в кабинете решила, что хватит терять время и пора начать действовать. Отложив ручку, она взялась за телефон. Через несколько минут в кабинет вошла официантка Юля. Девушка закрыла за собой дверь и поспешила сесть за стол:

— Эль, что такое? — спросила она. Элеонора придвинулась ближе и неуверенно заговорила:

— Всё нормально. Просто… просто… — замялась она и отвела взгляд.

— Не пугай меня. Говори, как есть. — прямо сказала девушка, и Элеонора была как никогда рада тому, что со своим коллективом она в дружеских отношениях. И она может позволить себе, как и они — всегда обратиться за помощью.

— Юль, ты как-то говорила, что твоя родственница работает в детском доме… — Элеонора резко подняла глаза на девушку, чтобы считать её реакцию. Официантка задумавшись, ответила через мгновение:

— Да, моя тётя работает там нянечкой.

— Я бы хотела тебя попросить узнать у неё, как происходит процедура усыновления… — Элеонора опустила глаза и принялась нервно прокручивать ручку пальцами. — Может, она расскажет о каких-то нюансах, и всё такое…

— Эмм… ладно. Я могу спросить, зачем тебе это нужно? — Юля накрыла своей ладонью руки Элеоноры и ей пришлось взглянуть на официантку.

— Да. — кивнула она. — Я хочу усыновить ребенка. — Элеонора слегка улыбнулась, внимательно всматриваясь в лицо собеседнице, и ища в ней поддержку. Юля приподняла брови в удивлении, а затем мягко заговорила:

— Я всё узнаю. Ты, конечно, обескуражила меня… но я рада за тебя. Ты приняла невероятно важное решение. — поддержала её девушка.

— Спасибо. Я долго думала, а теперь точно решила. Я очень хочу ребенка… хочу заботится о нём, любить его. — затараторила Элеонора.

— Я понимаю тебя. Но, Эль, ты уверена, что способна полюбить чужого ребенка? Всё же есть разница… не каждый способен на такое. — выразила свои сомнения Юля. Элеонора немного напрягалась, хоть и прекрасно понимала её. Ибо тоже считала, что не каждый человек способен впустить в своё сердце ребенка, который не был связан с ним кровными узами. Но Элеонора была уверена, что её сердце не то, что готово впустить себя, оно обливалось кровью отчаянно желая, вручить всю свою любовь, нежность, заботу — малышу, который так в этом нуждается. Возможно, в данный момент, когда она оценивает свои возможности, её ребенок в отчаянии просит высшие силы, о любви, о том, чтобы ощутить на себе ласковые, нежные прикосновения матери. Возможно, и не той, которая носила его девять месяцев под сердцем, не той, которая в муках впустила его в жестокий мир. А той, которая способна отдать всё, что у неё есть. Той, которая способна раскрыть своё сердце и впустить его туда. Принести в его жизнь, как можно больше радости, и ясных дней. Которая сможет его искренне полюбить… Как же она может проигнорировать этот порыв? Это желание, которое одолевало её каждую минуту.

— Я уверена в себе. — четко произнесла Элеонора.

— Я всё узнаю. Всё будет хорошо. — заверила её Юля и, сжала её дрожащую ладонь.