На Востоке

Глава первая Особое задание

Ранним утром 16 ноября 1929 года наш поезд прибыл на железнодорожную станцию Мациевская, расположенную в нескольких километрах от китайской границы.

Поступила команда быстро выгрузиться, немедленно покинуть станцию и замаскироваться в окрестностях. Каждому батальону нашего 106-го Сахалинского стрелкового полка был указан свой район.

Во второй половине дня командиров подразделений собрали в штабе, расположенном в небольшой рощице у подножия сопки. Командир полка М. И. Пузырев кратко, в общих чертах, познакомил с обстановкой и поставил боевые задачи.

Я возвратился в свою 6-ю стрелковую роту, проверил, как разместились взводы, и только собрался заняться уяснением задачи, оценкой обстановки и выработкой решения, как прибежал посыльный.

— Вас срочно вызывает командир полка, — доложил он.

Пока добирался до штаба, конечно, поволновался. Чувствовал, что не простой это вызов, что ждет меня и мою роту какое-то новое особое задание, иначе бы не вызывал командир полка к себе командира роты. Тем более что я только недавно пришел с совещания от него.

Все мы в тот день находились в возбужденном состоянии. Да и как иначе? Назревали события необычайной важности. Наконец-то мы готовились дать по-настоящему решительный отпор наглым провокациям белокитайцев. Долго мы их терпели — вот и осень на исходе, а ведь еще с лета Дальний Восток и Забайкалье стали одним из районов, где международный империализм активизировал свою враждебную деятельность против Советского Союза, готовя открытое выступление против нашей страны. Становилось ясно, что подстрекаемая империалистическими державами белокитайская военщина может в любой момент спровоцировать вооруженный конфликт. Радио и печать почти ежедневно приносили тревожные вести о событиях на границе, на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД)[1].

Китайско-Восточная железная дорога построена Россией в 1897–1903 годах по контракту, заключенному в соответствии с русско-китайским договором 1896 года. На ее строительство Россия израсходовала 375 млн. рублей золотом. Работы по прокладке КВЖД способствовали экономическому оживлению северо-восточных районов Китая, притоку сюда населения, возникновению и росту городов. С момента вступления в эксплуатацию КВЖД служила укреплению исторических связей между русским и китайским народами. Во время русско-японской войны 1904–1905 годов по КВЖД шло снабжение русской армии в Маньчжурии. В результате поражения царской России в войне южное ответвление КВЖД от Чанчуня до Дальнего по Портсмутскому мирному договору 1905 года отошло к Японии и было названо Южно-Маньчжурской железной дорогой (ЮМЖД). После Великой Октябрьской социалистической революции КВЖД оказалась в руках иностранных интервентов и белогвардейцев и использовалась ими для борьбы против Советской России. В 1918 году в зону КВЖД вошли японские войска. Япония и Соединенные Штаты Америки, заключив соглашение об осуществлении надзора за дорогой, создали так называемый Межсоюзный комитет, к которому затем присоединились Англия и Франция. На Вашингтонской конференции 1921–1922 годов вопрос о КВЖД стал предметом острых разногласий между империалистическими державами.

В мае 1924 года в Пекине было подписано советско-китайское соглашение, по которому КВЖД рассматривалась как чисто коммерческое предприятие, управляемое совместно СССР и Китаем. Однако уже с 1925 года китайские власти, подстрекаемые империалистическими кругами других стран, встали на путь нарушения этого соглашения, совершили ряд провокаций на КВЖД и границе с советским Дальним Востоком.

10 июля 1929 года нам сообщили, что в 8 часов по местному времени в Харбине китайской полицией занято здание центрального телеграфа КВЖД. Начались аресты советских служащих. Китайскими властями было объявлено о закрытии представительства советских учреждений, а управляющему дорогой и его помощнику предложено выехать за пределы Китая. Белогвардейцы, находящиеся в Маньчжурии, усиленно вооружались.

Произвол китайских властей вызвал гнев у советских людей, у воинов Красной Армии. Волна возмущения и протеста против безумства китайских милитаристов, затевавших провокации против Советского Союза, росла по всей стране. Миллионы трудящихся заверяли партию и правительство в том, что по первому зову заводы и села дадут боевые полки и батальоны, по первому приказу к дальневосточной границе выйдут новые красноармейские корпуса.

На провокации китайских властей Советское правительство ответило нотой от 13 июля 1929 года, подписанной заместителем наркома иностранных дел Л. М. Караханом. В ней говорилось:

10 июля утром китайские власти произвели налет на КВЖД и захватили телеграф по всей линии, прервав телеграфное сообщение с СССР… Дубань (губернатор. — И. Ф.) дороги Люй Чжунхуан предъявил управляющему КВЖД Емшанову требование передать управление дорогой лицу, назначенному Дубанем… Управляющий дорогой Емшанов отказался выполнить это незаконное требование… Он был насильно отстранен. Начальники служб были отстранены и заменены белогвардейцами. По всей КВЖД закрыты и разгромлены профсоюзы и кооперативные организации рабочих, арестовано более двухсот граждан СССР… Емшанов и Эйсмонт высланы из пределов Китая[2].

Советское правительство высказалось за мирное разрешение конфликта, понимая, что маньчжурские правители действовали не самостоятельно, что их подталкивали некоторые империалистические страны. Однако у советских границ продолжали сосредоточиваться маньчжурские войска, приведенные в полную боевую готовность. Вместе с ними располагались отряды недобитых белогвардейцев.

15 июля была объявлена новая нота СССР, в которой излагалось требование в трехдневный срок удовлетворить законные права Советского Союза. Однако палач китайской революции нанкинский правитель Чан Кайгаи ответил так:

Мы хотим сначала взять в свои руки КВЖД, а потом приступить к обсуждению остальных вопросов.

Советское правительство в ноте от 17 июля заявило о том, что оно отзывает из Китая своих представителей, прекращает с ним сообщение и предлагает представителям Китая в СССР немедленно покинуть пределы Союза.

Однако и после этого враждебные действия белокитайских властей не прекратились. На КВЖД продолжались аресты советских граждан.

20 июля дипломатические отношения между Китаем и СССР были прерваны, советские консульские учреждения отозваны из Китая, а китайским консульствам предложено покинуть нашу страну.

Между тем в Маньчжурию подтягивались войска. Кроме того, белокитайцы продолжали усиленно укреплять пограничные районы. К рытью окопов привлекалось местное население. На границу прибыли китайские броневики. Маньчжурия превращалась в плацдарм, откуда международный империализм готовился нанести удар по СССР.

Естественно, Советское правительство не могло равнодушно смотреть на враждебную деятельность китайских правителей. Возникла необходимость срочно принять меры по обеспечению безопасности наших восточных границ.

В сложившейся ситуации, как я позже узнал, было решено создать единое руководство частями Красной Армии, противостоящими Китаю.

6 августа 1929 года Реввоенсовет СССР издал приказ, в котором говорилось:

1. Объединить все вооруженные силы, ныне расположенные на территории Дальнего Востока, в армию, присвоив ей наименование Особая Дальневосточная армия.

2. Командующим Особой Дальневосточной армией назначить товарища Блюхера.

3. Товарищу Блюхеру немедленно вступить в исполнение своих обязанностей[3].

Выбор на Блюхера пал не случайно. Василий Константинович — сын ярославского крестьянина, рабочий-металлист, прославленный герой гражданской войны, награжденный тремя орденами Красного Знамени, среди которых орден за номером 1, прошел славный боевой путь от солдата до командарма.

Жители Дальнего Востока с радостью встретили приезд Василия Константиновича в Хабаровск. Именно в этом краю в годы гражданской войны гремела его боевая слава. Здесь его знали, помнили.

Прибытие Блюхера на Дальний Восток вызвало большой резонанс за рубежом. Он уже был известен как выдающийся полководец, человек твердой воли.

Да простит меня читатель за слишком пространную цитату, но она как нельзя лучше отражает взгляды определенных международных кругов на назначение В. К. Блюхера. Английский журнал Чайна ревью в передовой статье под заголовком Галин возвращается на Дальний Восток писал:

Одним из наиболее резких контрастов в нынешнем китайско-русском конфликте является возвращение на Дальний Восток генерала Блюхера, известного в Китае под именем Галина. Прибытие Галина создает положение, которое может оказаться небывалым в истории. В случае войны Россия будет иметь командующим ее военными силами, действующими против Китая, человека, бывшего руководящим деятелем в армии этого государства и с более безукоризненным, из первоисточников, знанием о силах противника. Проведя более десяти лет на Дальнем Востоке, Галин хорошо знает Дальний Восток и Китай. Без сомнения, принятие командования вооруженными силами России на Дальнем Востоке Блюхером создает новую обстановку в русско-китайском конфликте[4].

Василий Константинович в самом деле хорошо знал Китай, ибо в 20-с годы под именем генерала Галина долгое время был главным военным советником при национально-революционном правительстве Китая, возглавляемом Сунь Ятсеном.

И этому блестящему советскому военачальнику китайские власти хотели противопоставить маршала Чжан Сюэляна, который всерьез возомнил себя полководцем, способным нанести поражение Красной Армии на советском Дальнем Востоке. Перед Китаем стояли нерешенные внутренние проблемы, а китайские милитаристы носились со своими сумасбродными планами агрессии против своего северного соседа.

К концу лета 1929 года в мукденской армии было уже около 300 тыс. человек. Кроме того, в Маньчжурии находились белогвардейские формирования, насчитывавшие 70 тыс. человек. Китайские войска располагались близ границы на четырех основных стратегических направлениях, с таким расчетом, чтобы создать угрозу жизненно важным коммуникациям и районам Восточной Сибири и Дальнего Востока[5].

Во второй половине августа провокации на нашей дальневосточной границе усилились. С китайской стороны почти непрерывно гремели выстрелы. Однако наши войска на огонь не отвечали. Советские воины строго соблюдали приказ командования армии № 14 Не стрелять!. Когда же белокитайцы совершали нападения на пограничные заставы или позиции советских войск, мы давали им отпор, но границу не переходили. Выдержку и терпение советских воинов белокитайцы, видимо, приняли за слабость. Они начали прощупывать границу более крупными силами.

Части нашей дивизии получили приказ выйти на государственную границу (наш полк оставался пока на месте, в Песчанке). Они расположились в маленьком приграничном городке Борзя. Как рассказывали мои товарищи из 108-го Белореченского полка, их очень удивила жизнь в густом населенном пункте. Куда ни зайдешь, всюду китайцы. Все лавки и столовые принадлежали им. Будто этот городок был не наш, а китайский. Но по улицам китайцы ходили как-то осторожно, словно бы побаивались наших воинов. Однако их никто не трогал. Красноармейцы обращались с ними вежливо.

Обстановка на границе между тем накалялась. 108-й полк передислоцировался поближе к месту возможных инцидентов. Действительно, вскоре и ему пришлось отражать нападение белокитайцев. Так, 16 августа один взвод полка отбил атаку большой группы китайских солдат в районе поселка Абагайтуевский и севернее города Маньчжурия.

Еще более крупная стычка произошла 18 августа. О ней я узнал от своих товарищей из 108-го полка. Ранним утром из района Чжалайнора начался обстрел нашей пограничной заставы. Пограничники на огонь не ответили. Начальник заставы доложил в штаб:

Наступают белокитайцы от Чжалайнора ротой. Правее накапливаются значительные силы. Огонь противника нашей заставе вреда не нанес. Продолжаем наблюдение. Вынуждены отстреливаться.

К 11 часам намерение белокитайцев становится ясным: вторгнуться на советскую территорию. За первой ротой противника появились вторая, третья. Это уже целый батальон. Такими силами белокитайцы и решили вести наступление. Пограничной заставе одной не справиться.

На помощь пограничникам поспешили части Красной Армии с артиллерией. Завязался жаркий бой. Ударили батареи противника, у Чжалайнора показался бронепоезд. Наши части получили приказ отрезать врага, заняв его окопы на китайской стороне. Красноармейцы действовали дерзко, решительно. Частью сил сдерживая белокитайцев с фронта, наши подразделения совершили быстрый маневр и вышли в тыл врагу. Белокитайцы были разбиты. Наши войска получили приказ отойти на свои позиции и продолжать охрану границ.

Суровый урок, который преподала Красная Армия белокитайцам, не пошел им впрок. Китайская военщина не унималась. Провокаторы ежедневно обстреливали советских пограничников и с 1 сентября стали систематически перебрасывать через границу диверсионные банды. Они терроризировали наше население, угоняли скот, поджигали дома. В начале сентября нашу границу перешла банда Мохова. Бандиты были вооружены не только винтовками. У них имелось два пулемета. Они ворвались в село Благодатное верхом на захваченных у крестьян лошадях. В Благодатном бандиты тоже грабили бедняков и середняков, отбирали у них лошадей, телеги. Но долго не задержались там, боясь подхода подразделений Красной Армии.

Совершая свои грабительские рейды по селам, моховские белобандиты называли себя или пограничниками, или красноармейцами, или отрядом уголовного розыска, стремясь подорвать авторитет Советской власти. Однако никто им, конечно, не верил. В деревне Ивановка местные крестьяне чуть было не захватили бандитов. Те бежали, бросив свое имущество, китайские деньги, бланки и подписанные документы со штампами и печатями белогвардейских организаций города Харбин.

Эта банда позже была уничтожена вместе с ее атаманом Моховым. Но таких банд было множество. И число их продолжало расти. Часто в расположение частей нашей дивизии перебегали, главным образом ночью, китайские солдаты и русские рабочие из Маньчжурии. Они рассказывали о тяжелом положении мирного населения Маньчжурии, о бесчинствах и грабежах белокитайских солдат, о росте дороговизны, о том, что белогвардейские газеты ведут злобную пропаганду против Советского Союза, печатают насквозь лживые и гнусные материалы о Красной Армии, о ее бойцах и командирах.

Глядя на наших воинов, перебежчики сравнивали их с китайскими солдатами. Они говорили, что китайское войско и белогвардейцы вооружены неважно, в основном русскими трехлинейными и японскими винтовками. В кавалерии лошадей мало, все больше мулы. Кавалеристы вооружены только винтовками и револьверами, шашек нет.

Но, несмотря на это, китайское войско, по-видимому, мечтало о победе. И аппетиты у китайских правителей, особенно у военщины, разгорались. Они строили далеко идущие планы. Об этом сказал в своем обращении к войскам Особой Дальневосточной армии В. К. Блюхер. Это обращение мы прочитали в газете Тревога 10 сентября 1929 года. В нем говорилось:

Все эти враждебные действия нельзя рассматривать иначе, как сознательную провокацию. По-видимому, они замышляют нечто большее, чем творимое на КВЖД и налеты на границы. Ставя об этом в известность войска армии, я призываю всех к величайшей бдительности.

Еще раз заявляю, что наше правительство и в данном конфликте придерживается политики мира и принимает все зависящие меры к разрешению его мирным путем.

На провокацию необходимо отвечать нашей выдержкой и спокойствием, допускать впредь, как и раньше, применение оружия исключительно только в целях собственной самообороны от налетчиков[6].

Бойцы и командиры нашего полка были хорошо информированы об этих событиях. О провокациях белокитайцев писали газеты, о них мы рассказывали в политинформациях, разъясняя миролюбивую политику нашей страны, направленную на сдерживание агрессора и решение конфликта мирным путем.

Убеждать же кого бы то ни было в том, что это не является проявлением слабости, а лишь желанием избежать военных действий и напрасного кровопролития, не требовалось.

Сомневавшихся в силе Красной Армии в наших рядах не находилось.

Вот что, например, 9 сентября 1929 года военный комиссар нашего 106-го Сахалинского стрелкового полка доносил начальнику политотдела дивизии о настроениях личного состава в связи с событиями на КВЖД:

В связи с последними событиями на КВЖД настроение красноармейцев и комсостава повышенное — боевое.

Сегодня утром на совещании командно-политического состава была зачитана телеграмма начпуарма[7], после чего из среды красноармейцев было несколько возгласов: Мы знаем, что последняя нота китайского правительства есть очередная провокация…

После зачтения этой телеграммы красноармейцам последние тоже высказали свое мнение: Нам ждать нечего больше, надо наступать.

Полковая школа вынесла резолюцию по этому поводу, в которой отмечается, что провокационные замыслы китайского правительства мы и так знали, а эти факты, совершившиеся на Пограничной, подтверждают нам их провокацию.

Многие красноармейцы заявили о том, что на провокационные действия китайского правительства мы должны усилить свою бдительность и в нужный момент должны быть готовы дать должный отпор[8].

Особенно крупную провокацию белокитайцы совершили 2 октября 1929 года. Под покровом темноты две роты пехоты и группа всадников противника перешли границу и углубились на нашу территорию. Они были обнаружены конными разъездами между сопками Фронтовая и Кальсина. Завязалась перестрелка. Не принимая боя, противник начал отходить в район сопок № 7 и № 2.

Командир 108-го стрелкового полка получил приказ — в 2 часа выслать отряд под командованием комбата Алексеева с задачей, двигаясь в направлении разъезд 86, сопка Бепо, обойти сопку № 1 с тыла, внезапным ударом захватить ее и воспрепятствовать отходу белокитайцев. После выполнения задачи вернуться в свое расположение. Отряд насчитывал 200 штыков и 25 сабель. Он был разбит на три группы. Одновременно была выдвинута к сопке Бепо сводная рота, которой было приказано занять сопку, а после выполнения задачи отрядом Алексеева прикрывать его отход.

Я подробно описываю действия наших подразделений, поскольку это были первые наиболее серьезные стычки с белокитайцами, и мы впоследствии тщательно изучили их ход и исход, опыт наших командиров, приобретенный в боях с врагом.

Итак, отряд вышел на выполнение боевой задачи. Впереди двигалась разведка от погранзаставы под командованием начальника заставы Маркина. Ей было поручено обследовать сопку Бепо и местность вокруг нее, снять сторожевые посты противника на пути к сопке № 1.

Комбат Алексеев также выслал группу разведчиков во главе с командиром взвода Несимовичем. Они обнаружили, что на подступах к сопке № 1 противник выставил охранение, а его оборонительная позиция расположена на самом гребне высоты. Она состояла из трех линий окопов, имелось несколько хорошо оборудованных блиндажей, которые соединялись ходами сообщения. Словом, оборона довольно сильная.

Получив такие данные, комбат Алексеев решил развернуть отряд на южных скатах сопки № 1 и отсюда ударить по врагу. Все три группы быстро заняли исходные позиции и изготовились для атаки. По сигналу комбата бойцы броском выдвинулись на гребень высоты, сняли посты, перерезали телефонный провод, связывающий находящиеся здесь подразделения с крепостью Любенсян.

Стремясь ошеломить врага, отряд атаковал стремительно. Оправившись, китайцы открыли ураганный огонь, однако из блиндажей[9] не выходили, стреляли оттуда. По нашим атакующим цепям открыла огонь артиллерия противника из крепости. Видимо, обороняющиеся сумели каким-то образом сообщить туда. Но это не остановило наших воинов. Они действовали смело, решительно, забрасывали блиндажи гранатами. Вот выскочил вперед командир взвода Ким-Ю-Ген. Он хорошо владел китайским языком. Подбежав к одному из блиндажей, из которого велся особенно сильный огонь, он крикнул по-китайски, чтобы ему открыли дверь. Солдаты противника, очевидно, приняли его за своего офицера, спешившего укрыться, выполнили приказание Ким-Ю-Гена. Наши воины ворвались в блиндаж. В бою командир взвода был смертельно ранен, но воинский долг он выполнил до конца.

Атаки на других участках возглавляли коммунисты Чернецов, Сабинин, Моисеев, Макорейкин и другие. Они все время были впереди, личным примером вдохновляли воинов. Храбро сражался секретарь ротной партячейки командир взвода К. Д. Запарин. Он погиб как герой.

Огнем, штыком, гранатой крутили советские воины противника. Раненые не покидали поля боя. Получив ранение в плечо, командир роты Лещинский продолжал руководить действиями подчиненных. И только когда подразделение возвратилось к месту своего расположения, он согласился ехать в госпиталь.

Выполнив задачу, отряд под прикрытием копной I руины начальника погранзаставы Маркина и сводной роты Ермакова стал организованно отходить по заранее разработанному плану. И тут коммунист Конягин услышал стон раненого.

Может быть, красноармеец, — подумал он. — Может, о помощи просит.

Конягин немедленно вернулся обратно, хоть понимал, что рискует.

Так и есть: в окопе остался раненый красноармеец. В темноте его никто не заметил. Конягин помог ему выбраться из окопа и вместе с ним догнал товарищей…

Однажды в дивизию приехал командир 18-го стрелкового корпуса С. С. Вострецов. Он решил побывать в передовых подразделениях у разъезда 86, на самой границе с Китаем. Разъезд небольшой — всего три железнодорожных пути, несколько маленьких деревянных домиков. До конфликта на КВЖД он был тихим пограничным пунктом, на котором для проверки останавливались поезда и потом через пограничную арку уходили в Китай.

И вот этот тихий, мирный разъезд 86 стал местом кровавых столкновений. Здесь белокитайцы часто устраивали провокации.

С разъезда хорошо просматривались китайские окопы, блиндажи, другие укрепления. На них-то, очевидно, и хотел взглянуть Вострецов. То ли китайцы каким-то образом пронюхали, что на разъезде находится красный командир высокого ранга, то ли просто задумали очередную провокацию, — только они внезапно открыли огонь по нашей территории, а на ближайшей высотке появились их подразделения. Комкор Вострецов приказал находящимся поблизости артиллеристам дать несколько выстрелов по сопке. Снаряды легли точно. Белокитайцев как ветром сдуло. Огонь с китайской стороны прекратился.

Комкор поблагодарил артиллеристов за меткую стрельбу и весь личный состав Белореченского полка за отличную службу.

Да, настроение у личного состава нашей дивизии было боевое. Красноармейцы и командиры горели стремлением как следует проучить китайских милитаристов, ударить по ним так, чтобы навсегда отбить охоту нападать на нашу страну. Сотни тысяч рабочих и крестьян изъявляли желание вступить добровольцами в нашу Особую Дальневосточную, чтобы в ее рядах сражаться с белокитайцами, защищая интересы Страны Советов.

Как нам говорили, сплошной поток писем шел в политуправление ОДВА и лично командарму В. К. Блюхеру. В них люди разных профессий обращались с просьбой зачислить их в ряды Особой Дальневосточной. Даже юноши китайцы, проживающие в Советском Союзе, хотели добровольно сражаться с китайскими милитаристами.

Посылая письма в части и подразделения, советские люди призывали бойцов стойко защищать завоевания социалистической революции. Многие письма трудящихся предварительно обсуждались на цеховых собраниях рабочих или на заседаниях заводских и городских комитетов профсоюзных организаций.

В нашей дивизии служил бывший рабочий красноармеец Алексей Орлов. Однажды ему пришло письмо от рабочих Московской фабрики Красный Октябрь такого содержания:

Дорогой товарищ Орлов! Мы, рабочие и служащие Красного Октября, шлем тебе пролетарский привет и гордимся, что ты, как рабочий нашей фабрики, охраняешь наше социалистическое Отечество. Мы у станков крепим наше социалистическое хозяйство, но, если нужно будет, мы вместе с вами железной стеной станем на защиту Страны Советов. Привет всем бойцам шестого взвода. Посылаем вам много подарков.

В ответных письмах воины нашей дивизии заверяли рабочих и крестьян, что они с честью выполнят свой долг.

А на границе по-прежнему было тревожно. Противник сосредоточил в районе городов Лахасусу и Фугдин большие силы, он подтянул сюда 9-ю пехотную бригаду, которая заняла оборону в населенных пунктах северо-восточнее Лахасусу. В районе Могонхо расположились подразделения береговой обороны врага. Вдоль берега реки Сунгари белокитайцы возвели оборонительные сооружения для пехоты и артиллерии, которые прикрывались кораблями Сунгарийской флотилии.

Из этого района противник и готовился нанести удар. Но наши войска опередили его. Под командованием героя гражданской войны начальника штаба ОДВА А. Я. Лапина они нанесли 12 октября сильный удар и разгромили белокитайские части. Укрепления Лахасусу были разрушены.

Но и после этого китайские милитаристы не успокоились. Вскоре в районах городов Маньчжурия и Чжалайнор они сосредоточили крупные силы. И вот на состоявшемся несколько часов назад совещании командир полка М. И. Пузырев рассказал нам в общих чертах, что предстоит сделать дивизии и полку, выполняя замысел командования ОДВА по разгрому противника.

Конечно, всего, по понятным причинам, он тогда не мог сказать, да и не все знал. Только позже, оценивая те события с позиции и других должностей, и солидного боевого опыта, я до конца уяснил важность и значение проведенной нами операции.

К тому времени советскому командованию был известен замысел врага. Разведка доносила, что враг вот-вот начнет операцию, по плану которой главная группировка, сосредоточенная в районах городов Маньчжурия и Чжалайнор, намеревалась нанести внезапный удар, дойти до Байкала и перерезать Транссибирскую магистраль. Враг собирался взорвать на ней железнодорожные туннели и отрезать тем самым советский Дальний Восток от западной части страны. Одновременно 1-я Мукденская кавалерийская дивизия, усиленная пехотными частями и отрядами русских белогвардейцев, действуя из района Мишаньфу, должна была перейти границу и перерезать железную дорогу Хабаровск — Владивосток.

В середине ноября, готовя наступление крупными силами, белокитайцы провели разведку боем на различных участках границы.

Теперь уже каждому было ясно, что за этим последуют боевые действия. В сообщении ТАСС так и говорилось:

Учитывая создавшуюся на Дальнем Востоке обстановку, командование Особой Дальневосточной армии принуждено было принять со своей стороны контрмеры по защите наших границ и для обеспечения охраны пограничного населения и нашего тыла[10].

Советские войска, приведенные в боевую готовность, были выдвинуты к границе. Забайкальская группа ОДВА под командованием С. С. Вострецова к этому времени сосредоточилась в районе станиц Даурия, Борзя, поселок Абагайтуевский. В группу входили 35-я и 36-я стрелковые дивизии, 5-я Кубанская кавалерийская бригада, 26-я легкобомбардировочная эскадрилья, 18-й корпусной саперный батальон, 1-я железнодорожная рота, отдельный Бурят-Монгольский кавалерийский дивизион, бронепоезда № 66, 67, 68. В Читинском лагере в резерве стояли 21-я Пермская стрелковая дивизия и рота танков МС-1.

Правда, наши части в большинстве своем были укомплектованы по штатам мирного времени. К примеру, 21-я Пермская стрелковая дивизия была территориальной, и ее из района Перми подтянули к границе, когда назревал конфликт. Одним словом, ОДВА численно уступала противнику почти в три раза.

Объявляя о решении советского командования проучить агрессора, командир полка остановился во время совещания на политических задачах военных действий. Они преследовали цель установления мира у советских границ.

До нас довели разосланную политотделом 18-го стрелкового корпуса в войска накануне наступления Директиву о политическом обеспечении операции в районах Маньчжурия — Чжалайнор.

Приведу строчки из нее, ибо в них можно найти разъяснение тех задач, которые стояли перед нашими войсками:

Ни на шаг не отступая от настойчивого курса на мирное разрешение конфликта, не изменяя общих оборонительных задач ОДВА, РВС армии решил предпринять активно оборонительные действия и, упредив противника, разгромить его группирующиеся силы. Успех этой операции будет иметь совершенно исключительное политическое значение, выражающееся в деморализации китайских войск на всех участках, в переломе настроения беднейшей части китайского населения в нашу пользу, в создании вполне положительного общественного мнения в Маньчжурии для ускорения разрешения мирным путем затянувшегося конфликта. Вместе с тем это будет новой и яркой демонстрацией и превосходства Красной Армии над противником[11].

Далее в директиве указывалось, что помимо разгрома вооруженных сил противника войскам предстоит разрушить все укрепления и сооружения, важные в военном отношении, разгромить и уничтожить здания тюрьмы и полицейских участков, а всех арестованных освободить.

Особое внимание в директиве обращалось на необходимое в обеспечении образцового поведения красноармейцев на захваченной территории. Об этом говорилось так:

Обеспечить самое выдержанное и корректное отношение ко всем слоям населения, и особенно к трудящимся… Категорически запретить присвоение военнослужащими даже самых мелких вещей, а также всяких покупок на территории противника.

Незадолго до второго в этот день и столь необычного вызова в штаб я довел эту директиву до личного состава вверенной мне 6-й стрелковой роты и теперь сам еще находился под ее впечатлением.

В штаб прибыл, признаюсь, во взволнованном, возбужденном состоянии. Командир полка встретил тепло, выслушал рапорт, пригласил к походному столу, установленному посреди штабной палатки. Я успокоился, снял перчатки, поправил шинель. Приятно было очутиться в тепле после целого дня, проведенного на морозе. А мороз, надо сказать, достигал в тот день 20 градусов.

М. И. Пузырев начал без предисловий, запали в память его четкие, рубленые фразы:

— Вашей роте предстоит ответственное дело… Подразделение — лучшее в полку, потому уверен — справитесь.

Я подтянулся, уставившись на небольшой походный стол, на котором была разложена топографическая карта района предстоящих действий.

Командир полка продолжал:

— Приказываю… скрытно выдвинуться к разъезду Абагайтуй и разрушить железнодорожные пути, затем обойти станцию Маньчжурия, перерезать железную дорогу и нарушить сообщение со станцией Хайлар… Главная задача — лишить противника возможности маневрировать силами и средствами… Все ясно?

— Ясно…

Я уже собрался уходить, однако Пузырев остановил.

— Одну минуту. Возьмите вот это, — сказал он и достал из командирской сумки свой компас.

В то время компасы и бинокли были большой редкостью, почти не имели мы и топографических карт, поэтому меня тронуло внимание командира. Трудно бы мне пришлось ночью на незнакомой местности.

Возвращаясь к себе, я думал над тем, что сказал командир полка. Он назвал роту лучшей в полку, а давно ли это стало так…

До перевода в 106-й Сахалинский стрелковый полк, входивший в состав 36-й стрелковой дивизии, я служил в Даурии. Назначение было неожиданным. Прибыл в Песчанку, где дислоцировался полк, и сразу представился командиру. Пузырев принял сердечно, приветливо, поинтересовался семейным положением, где и в какой должности служил раньше. Беседа окрылила меня, подняла настроение. Кому из военных не известны тревоги, связанные с переводом на новое место службы. На первых порах все кажется чужим, неприветливым. Так и хочется вернуться обратно. На сей же раз со мной подобного не произошло. Теплая встреча сняла тяжесть разлуки с прежними сослуживцами. Правда, легкой жизни командир полка не сулил, скорее, наоборот: предупредил о больших трудностях, с которыми придется встретиться.

— Не буду скрывать, — сказал он, — рота досталась вам тяжелая. Подобрались в ней, как мы привыкли говорить, трудные бойцы. С боевой подготовкой дела плохи, с дисциплиной тоже… Предшественник ваш пытался поправить дела, но ему это не удалось. Надеюсь, что вы сумеете.

Я не знал, что ответить. Категорически заявить, мол, выведу роту в передовые, не мог. Это походило бы на бахвальство, а хвастаться не привык. Пасовать — тоже не в моих правилах. Помедлив, сказал:

— Постараюсь сделать все, что можно.

Ответ, видимо, пришелся командиру полка по душе. Он улыбнулся:

— Вот и хорошо. Желаю удачи. Помощь понадобится, не стесняйтесь, приходите ко мне.

Со смешанным чувством отправился в роту. С одной стороны, владело желание оправдать надежды командира полка вывести ее если не в передовые, то хотя бы из отстающих, с другой — брало сомнение: а получится ли? Мой предшественник, очевидно, тоже старался, да не вышло. А почему выйдет у меня? Я гнал прочь эту мысль, настойчиво внушал себе: Ты должен справиться, обязательно должен, Ведь не зря же именно тебя назначили командовать этой ротой. Значит, надеются.

Первое знакомство с личным составом подразделения оставило неплохое впечатление, я бы сказал, даже ободряющее. Красноармейцы как на подбор рослые, красивые, физически крепкие. С такими, казалось, горы свернуть можно. Вот только что скрывалось за этими внешними качествами, оставалось для меня загадкой, которую и предстояло разгадать. Но под силу ли это одному? Найдутся ли в роте надежные помощники? Подобные вопросы волновали меня до тех пор, пока не познакомился ближе с политруком Т. Бабушкиным, командирами стрелковых взводов И. Лукиным, Л. Суховольским, И. Шамшуровым и командиром пулеметного взвода П. Коневым. Первые же дни совместной работы показали, что на этих людей можно опереться. Они горели желанием вывести роту из прорыва. Нельзя не сказать добрых слов о политруке Бабушкине. Это был грамотный, вдумчивый политработник. Он ничего не решал поспешно, старался внимательно вникнуть в существо дела, разобраться, а уж потом принимал решение.

За дело мы взялись дружно, однако, как ни старались, на первых порах мало что удавалось. Нарушения дисциплины продолжались, но даже не это самое скверное. Тревожило какое-то равнодушие личного состава роты к учебе. Я долго ломал голову, как зажечь людей, как пробудить у них стремление учиться и служить лучше. Немало было проведено собраний, бесед, однако все они пока оказывались малодейственными. Слова мои не очень-то доходили до бойцов. Нужна была какая-то встряска.

И вот однажды — было это в воскресенье — я сидел в своей комнате и глядел на плац городка. День стоял погожий, ярко светило солнце. Дело близилось к обеду. Как обычно, из казармы нашей роты вышли воины, собрались группами, закурили. Послышался смех. До построения оставалось еще несколько минут, и я решил выйти к красноармейцам, побеседовать просто так, как говорят, по душам, не задаваясь какой-то определенной целью. Подошел, поздоровался, спросил о настроении.

— Отличное, — ответил красноармеец Бобров. — Погодка-то какая, прямо мечта.

— Верно, — говорю, — погодка как по заказу.

— А мы и заказали ее, — ответил Бобров. — Написали всевышнему прошение. Мол, так и так, не хватит ли хмуриться небу, не довольно ли дуть ветрам, а то не ровен час надорвутся. Вот он и внял нашей мольбе.

Красноармейцы засмеялись.

— Давай ври дальше.

— А чего мне врать, сам видишь — результат налицо. Так стояли, перебрасываясь шутками. Уловив хороший настрой подчиненных, как бы между прочим сказал:

— Гляжу на вас, ребята, и понять не могу, что же это получается? Люди в роте — один лучше другого, а плетемся в хвосте. Просто не верится. Ведь стоит вам только захотеть — и были бы первыми не только в полку, но и в дивизии.

Бойцы мои приумолкли, стали прислушиваться, а я продолжал:

— Мало того, что сами в отстающих, полк назад тянем. И какой полк! Вы же наверняка знаете его историю, традиции. Они складывались в жарких боях с врагом в годы гражданской войны…

— Вроде что-то говорили, — неуверенно отозвались красноармейцы.

И тут я понял, что история части, ее боевой путь совершенно незнакомы моим подчиненным, а ведь именно с этого должна начинаться служба красноармейца в полку. Значит, кто-то упустил, забыл о столь важном деле, а мне и в голову до сих пор не могло прийти, что подобное возможно.

И решил я поправить эту оплошность. В тот же день выбрал свободное время и коротко рассказал бойцам о том, как создавался полк, как защищал он молодую Советскую Республику. А рассказать было о чем.

В тяжелый для молодой Советской Республики 1919 год 29 июня в Симбирской губернии (ныне Куйбышевская область) было закончено формирование первого стрелкового полка первой особой бригады.

Сразу же после формирования он в полном составе отправился на Восточный фронт. Первые горячие сражения с частями Колчака — первые успехи в боях. После разгрома Колчака полку была поставлена задача уничтожить кулацкую банду есаула Белова, действующую в районе города Атбасар. И эту задачу выполнили с честью. Вскоре банда перестала существовать.

26 июля 1920 года полк передислоцировался в Забайкалье. Здесь он уничтожил банду Донского, а спустя год сражался с отрядами белого барона Унгерна.

Рано утром 5 июня 1921 года банды Унгерна напали на поселок Басийский, где была расположена школа полка. Завязался бой. Свыше полутора тысяч белогвардейцев с несколькими орудиями оттеснили горсточку курсантов. Через час к месту боя прибыл с небольшим подкреплением командир полка Лысов. Страстным большевистским словом и личным примером он увлек бойцов на врага. Противник не выдержал дружной атаки красноармейцев, отступил и ушел в сопки. На помощь отважно сражавшимся курсантам пришли 80 крестьян из окрестных деревень. Вооружены они были охотничьими ружьями, вилами, рогатинами. Комполка Лысов объединил крестьян с курсантами и снова атаковал врага. И опять заставил его отступить.

Па другой день к месту боев прибыли 2-й и 3-й батальоны полка. Бандитов изгнали с территории Советской страны, однако полного их уничтожения добиться не удалось. Полк получил приказ перейти границу и вместе с другими частями Красной Армии помочь молодым отрядам Монгольской Народной Республики окончательно ликвидировать банды барона Унгерна. Это ответственное задание он выполнил блестяще.

В годы мирной учебы личный состав полка настойчиво овладевал оружием и техникой, приемами ведения боя. В подразделениях выращено немало настоящих мастеров военною дела.

Я назвал имена лучших красноармейцев.

Конечно, то, что я пишу сейчас, лишь краткое, лишенное эмоциональности изложение той памятной для меня и, уверен, для всего личного состава роты беседы.

Между прочим, иногда говорят, что одной беседой никого но перевоспитаешь и дела не поправишь. В принципе это, конечно, так. Но вот та беседа удалась — и оказалась весьма и весьма действенной.

Закончив рассказ, оглядел подчиненных. Они стояли молча. Видимо, каждый думал о чем-то своем. О чем? Этого я не знал, но чувствовал, что мой рассказ затронул их сердца.

А утром из доклада дежурного я узнал, что в роте даже после отбоя продолжалось собрание. Возникло оно стихийно. Это было, собственно, продолжение нашей беседы. Говорили на нем бойцы о дальнейшей своей жизни, об отношении к боевой учебе и службе. И решили все, как один, бороться за первое место в полку и дивизии.

О нашей беседе с красноармейцами, об изменении их настроя я рассказал политруку, командирам взводов. Посоветовал побольше отмечать людей, не оставлять без внимания ни одного самого маленького успеха красноармейца, самого крошечного доброго дела.

— В общем — не скупиться на доброту, — вставил политрук Бабушкин. Помните, у Максима Горького есть такие слова: Людям слишком часто и настойчиво говорят, что они плохи, почти совершенно забывая, что они при желании своем могут быть и лучше. По-видимому, так получилось и с личным составом нашей роты: приросла к ней дурная слава. Бойцам стали говорить только плохое, не замечая ничего хорошего. Люди, естественно, приуныли, а некоторые на все махнули рукой, свыклись.

С того дня все мы, ротные руководители, старались подмечать в людях сильные стороны, развивать их, помогали избавиться от недостатков. Воспитывали бойцов доверием, сложными заданиями, рассказывали им о героических делах старшего поколения, победившего в неравных боях гражданской войны.

Не будет преувеличением сказать, что личный состав менялся буквально на глазах.

И вот настал момент, когда командир полка уверенно назвал нашу 6-ю роту лучшей в полку. Да что там назвал — он доверил ей ответственное и сложное задание, от выполнения которого зависел успех действий не только полка, но и дивизии…

Уяснив задачу и оценив обстановку, я выработал решение и собрал командиров взводов, чтобы довести до них боевые задачи. Сразу предупредил, что действовать будет нелегко. Степь и сопки, отсутствие ориентиров, темная и очень холодная ночь, резкий ветер — все это обернется против нас. Но мы обязаны все преодолеть и оправдать доверие командования.

Предстояло всесторонне подготовить роту к предстоящим действиям, довести до сознания каждого бойца их ответственность.

Ночью мы сделали последние приготовления. Я, конечно, не спал, но не только от волнения, которое было вполне естественным перед первым боем, — даже о коротком отдыхе подумать было нельзя.

Разумеется, в эту ночь не сомкнули глаз и политрук Бабушкин, и командиры взводов. Задолго до рассвета я заслушал доклады командиров подразделений о полной готовности к действиям и направил связного к командиру полка. Тот прислал короткий ответ: Действуйте. Верю в вас!

В полной темноте, соблюдая тишину, мы двинулись в путь. На рассвете, когда сопки еще окутывал густой туман, рота подошла к разъезду.

Я прислушался. Стояла мертвая тишина. Выслал вперед двух дозорных, приказал разведать противника. Через несколько минут красноармейцы вернулись. Старший доложил о том, что дорога охраняется часовыми. Подразделение охраны спит в казарме.

— Снять часовых, — распорядился я. — Командиры взводов — ко мне! Задача…

Замысел был прост. Едва разведчики сняли часовых, мы плотным кольцом окружили казарму. Враг, застигнутый врасплох, почти не оказал сопротивления. Мы быстро обезоружили его.

Теперь предстояло как можно скорее разобрать полотно железной дороги, разрушить связь. Мы захватили с собой кое-какой шанцевый инструмент, но его оказалось мало. Что делать?

Я приказал поискать в казарме ломы, кирки, топоры, пилы.

И вдруг разведчики доложили о приближении поезда. В предрассветной дымке возникли огоньки сигнальных фонарей. Мимо нас промчался маньчжурский экспресс.

— Досадно, — воскликнул я, — не сумели его остановить…

— Не горюйте, командир, — успокоил политрук. — Мы сделали все, что в наших силах. А поезд этот не уйдет.

И действительно, он далеко не ушел, на подступах к Хайлару был задержан нашими кавалерийскими частями.

Упущенный поезд словно подхлестнул всех. Заскрежетали ломы, завизжали пилы, которые, к нашему счастью, мы нашли в казарме. Один за другим падали телеграфные столбы, полетели под откос рельсы, шпалы. За каких-нибудь полчаса путь был разобран, связь нарушена.

Медленно занимался рассвет. На горизонте стала вырисовываться гряда гор. Там находились китайские укрепления.

И вдруг горы словно ожили. Эхом прокатился по ним грохот выстрелов. Над нами засвистели пули.

Неужели обнаружили? — подумал я. — Надо закрепляться. Наверняка предпримут контратаку.

Рота стала окапываться, но противник так и не успел атаковать. Со стороны границы до нас донесся гул канонады. Началась артиллерийская подготовка. С минуты на минуту должны были ринуться на врага главные силы.

Теперь нам предстояло развернуть фронт обороны роты, чтобы встретить внезапным огнем отходящего врага. Атаки мы отбили. Рота прочно удерживала разъезд в своих руках.

Неожиданно в наших боевых порядках появилась легковая машина. Из нее вышел рослый мужчина в полушубке нараспашку. На гимнастерке сверкали ордена Красного Знамени. Поражало его удивительное хладнокровие. Посвистывали пули, рвались снаряды, а он словно не замечал опасности.

Это был комкор Степан Сергеевич Вострецов, возглавлявший Забайкальскую группу войск Особой Дальневосточной армии.

Я подбежал к нему, намереваясь доложить о наших действиях. Но он опередил меня вопросами:

— Кто вы? Что за подразделение?

— Командир шестой стрелковой роты сто шестого полка Федюнинский. Имею задачу… — И я подробно доложил, что мы сделали и делаем.

— Хорошо, — сказал Вострецов. — Правильно действуете. А теперь… Видите вон те сопки?

— Вижу.

— Возьмите их и держите крепко.

Через минуту машина умчалась дальше, туда, где решался успех боя.

Я быстро поставил задачу командирам взводов. Указал объекты атаки, направления дальнейшего наступления.

Взводы уже изготовились для атаки, когда у нас в тылу послышался шум двигателей и вскоре из-за сопки вынырнули два танка МС-1. Я жестом приказал им остановиться. Командиры танков доложили, что отстали от своего подразделения и не знают, что делать.

— Поддержите атаку роты, — распорядился я и указал задачи.

Заметил, что бойцы мои сразу повеселели. С танками идти на врага вернее.

И вот атака началась.

Противник открыл интенсивный огонь, однако красноармейцы действовали сноровисто, дерзко и решительно. С ходу ворвались в первую траншею у подножия сопки. Здесь оказалось несколько блиндажей. Перекрытия их состояли из рельсов и бетона. Как потом выяснилось, строились блиндажи под руководством немецких инструкторов. При расчетах была допущена ошибка: на подступах к укреплениям образовались большие, не поражаемые огнем пространства. Это и позволило нам атаковать почти без потерь. Выявился и второй серьезный просчет. Дымоходы от печей, расположенных в блиндажах, поднимались вертикально вверх. Это позволило бросать в блиндажи гранаты через трубы печей. Оставшиеся в живых китайские солдаты стали поспешно покидать блиндажи и сдаваться.

Обходя захваченные нами позиции, я не мог не отметить, сколь тщательно строили китайцы свои оборонительные сооружения. Они, видимо, считали оборону основным видом боевых действий, полагая, что если в начале наступления не добьются успеха, то постараются измотать силы наших войск в боях на укрепленных позициях, а уже затем нанесут решительный удар. В районах Маньчжурии и Чжалайнора китайцы возвели мощные фортификационные сооружения, подготовили оборону и в противотанковом отношении: отрыли широкие, до 4 метров, рвы, в промежутках между ними установили минные поля, камнеметные фугасы. Инженерные сооружения прикрывались ружейно-пулеметным огнем. Правда, маскировка их оставляла желать много лучшего, и этим, конечно, воспользовалось наше командование. Разведка быстро установила расположение и характер вражеских укреплений.

Общая глубина полосы оборонительных сооружений составляла от 2 до 5 километров. Сооружения располагались, как правило, в линию, круговая оборона отсутствовала. Надо сказать, что укрепления были достаточно мощными. Артиллерийские снаряды малого калибра вреда им никакого не причиняли.

Решающая роль в обороне отводилась ружейно-пулеметному огню и бомбометам. Артиллерийские орудия вели огонь, как правило, с закрытых позиций, беспорядочно. Маневр ни живой силой, ни огневыми средствами в ходе боя не проводился. Разведка велась плохо или совсем не велась. Взаимодействие между подразделениями отсутствовало, что позволяло громить их по очереди, расчленяя боевые порядки и совершая обходы и охваты.

В ходе боев противник не организовал ни одной контратаки, ни одного контрудара. Китайские солдаты оказывали сопротивление нашим воинам, не выходя из окопов и блиндажей.

В окопах белокитайцы устраивались основательно, по-видимому, рассчитывали сидеть в них долго. В добротных, утепленных блиндажах мы обнаружили запасы муки, чумизы, риса и других продуктов питания. Словом, подготовился враг основательно, но это не помогло ему удержаться на занимаемых позициях. Наше командование определило уязвимое место в обороне противника. Главный удар был нанесен в промежуток между маньчжурским и чжалайнорским укреплениями. Это позволило изолировать их и разгромить по частям.

Однако вернемся к событиям 17 ноября. После захвата сопок перед 6-й ротой была поставлена задача занять высоты около железной дороги и тем самым перерезать пути отхода противника от станции Маньчжурия. Командир батальона передал в мое распоряжение 12 пулеметов и часть личного состава пулеметной роты И. Г. Тазова.

— Что с вашим командиром? — поинтересовался я у прибывших ко мне пулеметчиков.

— Погиб, — ответили мне, и я услышал печальный рассказ о том, как это случилось.

Рота столкнулась с многократно превосходящими силами противника. Завязался жестокий бой. В разгар его у наших воинов кончились патроны, и тогда Тазов приказал срочно отвести замолчавшие пулеметы в безопасное место. Сам же остался лицом к лицу с врагом с небольшой группой красноармейцев. Бойцы, возглавляемые им, дали достойный отпор врагу. Не одну атаку отбили они. Тазов умело и уверенно руководил боем, враги видели, что в открытом бою советских воинов не одолеть. Тогда к Тазову подкрался белокитаец и бросил гранату. Так погиб красный командир И. Г. Тазов, до конца выполнив свой долг перед Родиной. Посмертно он был награжден орденом Красного Знамени.

Все 12 пулеметов роты Тазова и 6 пулеметов, имевшихся у нас ранее, я сосредоточил на главном направлении возможного прорыва маньчжурской группировки к Чжалайнору вдоль железной и шоссейной дорог. И, как показали события, поступил правильно.

Ночь на 18 ноября выдалась холодной. Дул резкий, пронизывающий ветер. Мороз пробирал до костей. Питались сухим пайком, горячую пищу доставить нам, находившимся в тылу врага, оказалось невозможно. Хлеб так замерз, что его пришлось рубить топором.

Чтобы хоть как-то обогреть личный состав, приказал развести на обратных скатах высоты костры. Однако противник тут же открыл по этому району артиллерийский огонь, и их пришлось потушить.

Во второй половине ночи из-за туч появилась луна. Стали вырисовываться контуры местности. Приглядевшись, я различил железную и идущую рядом с ней шоссейную дороги из Маньчжурии на Чжалайнор.

Вскоре донесся шум моторов и обрывки фраз. Вдоль полотна двигалась какая-то бесформенная масса людей. Я приказал командиру отделения Чирцову с группой бойцов уточнить, что это за колонна. Через несколько минут он доложил:

— Товарищ командир, китайцы стремятся вырваться из окружения.

— Приготовиться к бою, — приказал я.

Мы находились в 300–400 метрах от дороги и могли в упор расстреливать противника из всех 18 пулеметов.

Не подозревая об опасности, вражеские войска шли в направлении Чжалайнора. Когда они достигли высот и оказались перед нашими позициями, ночную тишину разорвали пулеметные очереди. Море свинца обрушилось сверху на головы врагов. Удар был неожиданным и сокрушительным. Среди белокитайцев началась паника. До нас донеслись крики и стоны. Часть подразделений, которые уже прошли высоты, побежали в сторону. Пришлось несколько пулеметов перебросить на это направление, чтобы преградить путь врагу. Я решил лично возглавить эту группу пулеметчиков, ибо положение складывалось там, прямо скажем, угрожающее. Обезумевшие массы солдат панически бежали на наши позиции.

Кинжальный огонь остановил толпу. Не давая врагу опомниться, мы ударили в штыки. Жаркой была схватка, безграничны доблесть и мужество наших воинов. Каждый сражался, как герой, и враг запросил пощады.

Пленных сразу обезоружили и собрали в одном месте, чтобы при первой возможности отправить в тыл. Раненым оказали помощь.

Те же подразделения противника, которые вырвались из-под нашего огня и, казалось, уже достигли станции Маньчжурия, попали под фланговый удар нашего Бурят-Монгольского кавалерийского дивизиона, которым командовал Л. А. Бусыгин. Конница врезалась в толпы бегущих китайских солдат. Вскоре и здесь все было кончено.

В середине дня, когда закончился бой, приехал С. С. Вострецов. Я доложил о выполнении задачи.

— Это твоя работа? — спросил он, показывая на поле боя, усеянное трупами врагов.

— Это работа красноармейцев, которыми я командую, — ответил ему.

Ответ ему понравился, и он попросил рассказать, как было.

Доложил все по порядку, стараясь ничего не упустить. В конце добавил, что мы подбили четыре автомашины с офицерами, которые после неудачного прорыва возвращались в город Маньчжурия. Среди взятых в плен оказался начальник полиции Маньчжурской провинции. У него воины отобрали портфель с важными документами. Я передал портфель командиру корпуса.

Выслушав меня внимательно, Вострецов сказал:

— С документами я разберусь.

Потом, много позже, когда закончились события на КВЖД, меня по случаю награждения орденом Красного Знамени пригласили на прием к командиру корпуса Вострецову.

Степан Сергеевич подарил мне полевую сумку и именной револьвер. Мне было очень приятно получить подарок от такого заслуженного и известного военачальника. Это был поистине бесстрашный командир, человек большого мужества, храбрости и выдержки, могучей энергии и твердой командирской воли. В годы гражданской войны Вострецов храбро сражался на Западном и Восточном фронтах, командуя полком, дивизией, группой войск. Первый орден Красного Знамени Степан Сергеевич получил за мужество и отвагу, проявленные в боях за освобождение Челябинска в июле 1919 года. Через год его наградили вторым орденом Красного Знамени за героизм в боях против белополяков.

Особенно отличился С. С. Вострецов при штурме спасена и освобождении Приморья в 1922 году. В то время он командовал группой войск Народно-революционной армии Дальневосточной республики. В этих боях широко раскрылись его незаурядный талант командира и умение руководить войсками. За боевые заслуги он был награжден третьим орденом Красного Знамени.

Четвертый орден Красного Знамени Степану Сергеевичу вручили за ликвидацию банды генерала Пепеляева в Охотско-Аянском районе. Командуя экспедиционным отрядом, он действовал дерзко и решительно.

Степана Сергеевича отличали хорошее знание военного дела, ясность ума, решительность. Он не боялся брать на себя ответственность. Требовательность к себе и к подчиненным сочеталась с душевной простотой и доступностью.

В частях дивизии рассказывали о таком эпизоде. Приняв командование 18-м стрелковым корпусом (это было 13 октября 1929 года), он сразу же выехал в войска для знакомства с ними. Комкор тщательно проверял боевую подготовку личного состава, подолгу беседовал с командирами, со знанием дела вникал во все вопросы жизни и боевой деятельности частей и подразделений.

В 35-й стрелковой дивизии он приказал перековать лошадей, поскольку соединению предстояло действовать на местности, покрытой льдом, а у коней были подковы без шипов. Перед отъездом комкор поинтересовался, как выполняется его приказ. Вместе с комдивом пошли посмотреть. Молодой кузнец, видимо еще малоопытный, изо всех сил дергал и хлестал упиравшегося коня, стараясь завести его в станок.

— За что вы наказываете лошадь, разве она в чем-нибудь виновата? — спросил Вострецов.

Боец смущенно посмотрел на командира:

— Не хочет идти.

— Такого не может быть.

Степан Сергеевич подошел к лошади, взял ее за узду, ласково погладил, успокоил и без всякого труда завел в станок. Собравшиеся бойцы и командиры с нескрываемым любопытством смотрели за действиями комкора, за тем, как он искусно управлялся с конем. Вострецов не спеша проверил подковы, гвозди, взял молоток и начал перековывать лошадь. Делал он это ловко, умело, будто всю жизнь занимался такой работой. Закончив, позвал старшего коваля.

— А ну, принимай работу, только посмотри, может быть, что не так? — сказал он.

Старший коваль придирчиво осмотрел подкованного коня.

— Отлично сработано, лучше не подковать! — сказал он с восхищением. — Вот бы мне такого кузнеца в помощники.

— Польщен вашей похвалой. Но, к сожалению, принять ваше предложение не могу, — с улыбкой сказал Степан Сергеевич. — Другие дела ждут меня.

Стоявшие рядом бойцы и командиры громко засмеялись. Когда Вострецов ушел, они еще долго обменивались мнениями. Простота, деловитость комкора и удивили, и покорили их. Прославленный герой, грудь в орденах, пост высокий занимает, а не чурается никакой работы. Словом, командир из народа, свой человек. С таким в огонь и в воду не страшно.

И действительно, бойцы и командиры глубоко уважали комкора Вострецова.

Глава вторая Разгром

Я рассказываю о боевых делах своей роты, но хочу подчеркнуть, что в первый же день операции удача сопутствовала не только нам, но и нашим соседям.

107-й стрелковый полк перешел в наступление в 7 часов. Комполка Л. А. Бакуев намеревался атакой с фронта и охватом обоих флангов занять сопку № 9 и к 10 часам выйти к сопке Железная. Наступление полка поддерживали дивизион артиллерийского полка и танковая рота. Однако танкисты не вышли своевременно на исходный рубеж, и это замедлило продвижение стрелковых подразделений. К 12 часам, когда танковая рота подошла, полку удалось нарастить силу удара и овладеть сопкой № 9. Развивая успех, полк вышел на линию сопок Жаба и Кольцо, которыми в середине дня овладел 108-й полк.

Активно действовала и наша авиация. Она наносила бомбоштурмовые удары по позициям противника. Летчики 26-й отдельной легкобомбардировочной эскадрильи, 25-ю и 6-го отдельного авиаотрядов, несмотря на плохую погоду и трудности и ориентировке на местности, точно выходили на цели и метко сбрасывали бомбы, причиняя врагу значительный урон.

В результате умелых действий к исходу дня 17 ноября 1929 года наши войска полностью окружили противника в районе города Чжалайнор и станции Маньчжурия.

Нельзя не подчеркнуть, что в первый же день наступления бойцы и командиры нашего полка продемонстрировали высокое боевое мастерство, образцы мужества и храбрости. Отважно сражался с врагом командир роты А. В. Белявин, бывший рабочий из Перми. В 1917 году он добровольцем ушел в Красную гвардию, а затем — в Красную Армию, навсегда связав с ней судьбу. Это был смелый и инициативный командир. Хладнокровием и бесстрашием он вдохновлял подчиненных на подвиги, вселял в них веру в свои силы, в успех боя.

Несмотря на ранения, остались в строю отделенный командир Шигин, красноармеец Сартанов и многие другие. Санитар роты Саверский под сильным огнем врага вынес с поля боя трех раненых. Когда выносил четвертого, пуля противника настигла его.

В напряженную минуту ротный писарь красноармеец Деньгин заметил, что рядом с командиром роты упала брошенная белокитайцем граната. Деньгин подскочил к командиру, свалил его на землю и накрыл собой… Граната разорвалась, но командир и красноармеец остались живы.

Примеров мужества и отваги в первый день боя было множество. Каждый воин старался образцово выполнить свой долг.

На 18 ноября задача нашему 106-му Сахалинскому полку осталась прежней: вместе с частями других соединений создать прочное внутреннее кольцо окружения маньчжурской группировки, которая насчитывала свыше 9000 солдат и офицеров. Основные силы нашей дивизии продолжали наступать на Чжалайнор.

В течение дня 18 ноября белокитайцы неоднократно пытались вырваться из окружения, однако подразделения нашего полка стойко удерживали занимаемые рубежи. В 15 часов противник начал наступление в направлении сопки Каменистая. Его артиллерия открыла ураганный огонь по нашим позициям. Завязался жестокий бой, часто переходящий в рукопашный. На отдельных, участках врагу удалось потеснить наши подразделения. Казалось, он вот-вот прорвет кольцо окружения. Но этого не случилось. По приказу командира дивизии во фланг белокитайцам ударил Бурят-Монгольский дивизион. Лихой атакой советские кавалеристы сломали боевые порядки врага, он не выдержал натиска и начал поспешно отходить. Дивизион устремился в преследование и с ходу овладел высотой Суркино, имевшей важное значение.

Активные боевые действия вели 18 ноября и другие части нашей дивизии. 107-й стрелковый полк перешел в наступление в 7 часов на участке сопок Стремя и Железная. При поддержке полковой артиллерии и дивизиона 36-го артиллерийского полка он медленно, но уверенно продвигался вперед. Уже к середине дня полк подошел с запада к окраинам Чжалайнора.

108-й стрелковый полк начал наступление немного позже — в 9 часов 30 минут. Развернувшись у сопок Мать и Сын, он, при поддержке танковой роты и авиации, ринулся на противника. Белокитайцы оказывали упорное сопротивление, но остановить продвижение советских войск не смогли.

В это время 5-я Кубанская кавалерийская бригада К. К. Рокоссовского, перерезав железную дорогу, вышла в тыл чжалайнорской группировке врага. Белокитайцы не раз контратаковали части кавбригады во фланг, но безуспешно.

В 12 часов 18 ноября 108-й полк при поддержке 5-й кавалерийской бригады занял Чжалайнор, взяв в плен около 500 солдат и офицеров врага и трофеи.

Попавшие в окружение китайские части снова попытались вырваться из кольца через позиции 35-й стрелковой дивизии. Часть этих войск была уничтожена, а остальным удалось просочиться в незанятые промежутки между частями дивизии. Помог удачный выбор момента удара. Враг нанес его во время перегруппировки частей дивизии. Поэтому штабу дивизии не удалось своевременно организовать преследование. Командованию группы пришлось выделить для этой цели часть сил 5-й кавбригады.

Бой в Чжалайноре продолжался целый день. Остатки гарнизона врага укрылись в шахтах, в подвалах зданий и оказывали упорное сопротивление. Их пришлось буквально выковыривать из этих укрытий.

В Чжалайноре произошел любопытный эпизод. Когда наши войска штурмовали город, вражеский самолет ошибочно сбросил вымпел, адресованный командиру 17-й бригады, в расположении наших войск. В сообщении говорилось, что из Хайлара на помощь окруженным спешат части 5-й смешанной бригады.

Наше командование приготовилось встретить подкрепление врага в районе станции Цаган. Однако, как выяснилось позже, послание командиру 17-й бригады имело одну цель — поддержать моральное состояние окруженных. Никакая помощь из Хайлара в Чжалайнор не шла, никто не собирался выручать гарнизон, оказавшийся в кольце. Этот факт лучшим образом характеризует нравы милитаристских генералов.

Взятие Чжалайнора явилось крупной победой наших войск, и далась она, эта победа, нелегко. Здесь мне хотелось бы не ограничиваться своими впечатлениями и сослаться на свидетельства других очевидцев.

Вот что рассказал о штурме Чжалайнора командир Бакуев:

При занятии первых укрепленных высот противника он оказал сильное сопротивление. Три наших батареи били по высотам, куда мы шли в атаку. Но артиллерийский огонь не устрашал белокитайцев, отстреливались они храбро. Наш полк вел бой за первое укрепление около трех часов. Благодаря поддержке танков развязка была ускорена. Когда бойцы увидели, что танки ползут по блиндажам белокитайцев, они бросились вперед, и блиндажи были заняты.

В этом бою пал смертью храбрых командир роты Богданов. Пуля сразила его, когда он бросился в атаку.

Отступивший с первых высот противник бежал и укрепился на очередном рубеже, но и оттуда был выбит. К 15 часам мы заняли исходное положение для наступления на Чжалайнор. В 16 часов началась атака. Противник открыл сильный артиллерийский огонь, он пристрелял командный пункт и позиции нашей артиллерии. Едва мы приблизились к позициям белокитайцев, как попали под перекрестный пулеметный огонь. Однако уже стемнело, и мы обошлись без потерь. Вскоре Чжалайнор был в наших руках. Здесь мы могли оценить работу нашей артиллерии, от огня которой враг понес большие потери. Нас удивляло упорство, с которым дрались китайские солдаты. Лишь впоследствии выяснилось, что китайские офицеры запугали их выдумками о зверствах командиров и бойцов Красной Армии.

Обороняя Чжалайнор, белокитайцы шли на самые различные уловки: ставили артиллерийские орудия под навесы, затаскивали на крыши зданий пулеметы. Они знали, что наши части по зданиям мирных жителей огонь не ведут, и поэтому считали себя в безопасности. Но просчитались. Советские воины снайперскими выстрелами поражали расчеты пулеметов, стремительными маневрами заходили в тыл и внезапно захватывали огневые позиции артиллерийских подразделений.

Когда мы вошли в Чжалайнор, то увидели неприглядную картину: кругом все было разбито и разграблено. На улицах валялось оружие врага, снаряжение, патроны, возле домов — различное имущество, а точнее, ненужное барахло, которое не понадобилось грабителям в форме китайской армии. Куда ни глянь, двери в зданиях сорваны, окна разбиты. Клуб разрушен, библиотека разграблена, электростанция и водокачка взорваны. Население осталось без воды и света. Жители попрятались в шахты, подвалы домов. Многие убежали в сопки. Стремясь уйти от возмездия, китайские офицеры и солдаты переодевались в гражданскую одежду и выдавали себя за мирных жителей.

Советское командование начало наводить порядок. Па другой день после окончания боев жители, и в первую очередь рабочие, стали возвращаться в свои дома. Проходя мимо наших красноармейцев, они боязливо съеживались, некоторые просто дрожали от страха. Они, видимо, ожидали, что сейчас советские солдаты начнут над ними издеваться, так по крайней мере им внушали белогвардейские газеты, китайские агитаторы. Но, убедившись, что красноармейцы их не трогают, а, наоборот, дружелюбно жмут руки, жители осмелели, воспрянули духом. Они сами подходили к нашим воинам, завязывали беседы. Рабочие рассказывали о своей тяжелой жизни, жаловались на жестокое обращение с ними администрации угольных копей и китайских солдат.

Командование нашей группы оказало помощь рабочим-китайцам, выдало им муку, керосин.

Пораженные образцовым поведением бойцов Красной Армии, местные купцы заявили нашему командованию: Нам стыдно за свою армию. Она нас ограбила и позорно бежала. С вашим приходом восстановлен порядок.

Не только местные жители, но и пленные были несказанно удивлены гуманным отношением к ним. Когда их вместо расправы накормили обедом, они совсем воспрянули духом. Им прочитали письмо китайских солдат, которые раньше попали в плен. В нем говорилось:

Друзья и братья!

Нас обманывали. Наши офицеры говорили, что красные войска не берут в плен, а убивают, грабят мирных жителей, насилуют женщин.

Неправда! Мы убедились, что собой представляет Красная Армия. Красная Армия не воюет с трудящимися Китая.

Красная Армия защищает свою страну и угнетенные народы всего мира.

Здесь, в СССР, они строят свое государство, которым управляют рабочие и крестьяне. Своих помещиков и буржуев они прогнали 12 лет назад.

Мы, пленные китайские солдаты, не думали, что с нами будут так хорошо обращаться. Но у нас все есть: светлое помещение, сытный обед, хорошее отношение красноармейцев.

Мы сейчас убедились, что проливали свою кровь за богатеев Чжан Сюэляя и Чан Кайши продают нашу страну по частям империалистам всех стран, а китайские рабочие и крестьяне вынуждены влачить жалкое существование.

Ради чего мы воюем? Ради того, чтобы сытно жили милитаристы.

Братья и друзья! Бросайте воевать с Красной Армией, последуйте примеру русских рабочих и крестьян. Гоните в шею капиталистов и помещиков[12].

На другой день пленные пошли на работу. Они охотно разрушали блиндажи, которые сами же строили по приказу своих начальников. Многие китайские солдаты говорили, что хотели бы служить в Красной Армии. Им, конечно, отказали. Но главный итог состоял в том, что они начали все больше понимать, кто стоит и борется за трудовой народ и кто его враг.

Советские командиры, политработники, да и красноармейцы проводили с китайскими рабочими беседы. Знакомили их с жизнью в нашей стране, рассказывали, что дала народу Советская власть.

В клубе состоялся вечер смычки Красной Армии с рабочими копей, о котором подробно впоследствии написал в сборнике На удар двойным ударом[13] присутствовавший на этом мероприятии товарищ Зубенко. В клубе собралось свыше двух тысяч рабочих-китайцев. Они рассказали о своем тяжелом, бесправном положении, об изнурительном труде.

После собрания все вместе смотрели кинофильм Броненосец Потемкин. Затем бойцы пригласили китайских рабочих к себе на ужин. Так кончился первый интернациональный вечер смычки.

Первые же встречи бойцов Красной Армии с китайским населением произвели огромное впечатление на рабочих и крестьян, развеяли клевету, которую распространяли белогвардейские и белокитайские газеты о большевиках, красноармейцах.

Рабочие в знак благодарности вручили 5-й Кубанской кавалерийской бригаде знамя и адрес, в котором писали:

Красным кубанцам от рабочих Чжалайнорских копей. Мы, рабочие Чжалайнорских копей, в составе 400 человек, выражаем свою признательность частям Красной Армии за их хорошее, заботливое к нам отношение. За все время нахождения в Чжалайноре частей Красной Армии не было ни одного случая мародерства или грубого отношения к нам красноармейцев. В знак своей признательности и благодарности преподносим вам, красным кубанцам, знамя и сей адрес[14].

После взятия Чжалайнора все внимание советских войск было сосредоточено на разгроме противника в районе станции Маньчжурия. Как стало известно, командующий Забайкальской группой комкор С. С. Вострецов предложил китайским войскам сложить оружие. Но генерал Лян Чжу-цзян отклонил ультиматум. Позже стало известно, что он рассчитывал на помощь резервов, которые должны были подойти из глубины.

Около 5 часов 19 ноября белокитайцы предприняли очередную попытку прорваться на участке Бурят-Монгольского кавалерийского дивизиона и нашего 106-го Сахалинского стрелкового полка.

Бой завязался жестокий. Численное превосходство было на стороне врага. Он, как говорится, лез напролом. Ценой больших потерь ему удалось потеснить подразделения Бурят-Монгольского кавалерийского дивизиона к разъезду Абагайтуй. Под сильным давлением врага отошли несколько назад левофланговые подразделения нашего полка. Однако успех противника был кратковременным. К 8 часам дружной контратакой подразделения кавдивизиона и 106-го стрелкового полка восстановили положение.

Во второй половине дня командир дивизии Е. В. Баранович перебросил из района Чжалайнора на разъезд Абагайтуй стрелковый батальон 107-го полка, который поступил в распоряжение командира нашего полка. Это было значительное усиление. Естественно, мы почувствовали себя увереннее.

Бой не прекращался в течение всего дня. Белокитайцы стремились прорвать кольцо окружения то на одном, то на другом участке. Не скрою, порой нам приходилось туго. Противник располагал большими силами, но тем не менее мы выдержали его бешеный натиск и сами перешли в контратаку. Кольцо окружения сжималось. Важную роль в этих боях сыграли танки. Позже командир 108-го полка Соловьев писал, что своими действиями танки оказывали большую моральную поддержку бойцам, своим огнем и видом вносили полную деморализацию в ряды противника… В очистке блиндажей во многом помогли те же танки.

Наши командиры и бойцы значительно превосходили врага и в тактическом мастерстве, и в мужестве, и в стойкости. Каждая минута, каждый час боя рождал новых героев. Помню, всю дивизию облетела весть о подвиге красноармейца Петра Никифорова. В ночь накануне наступления командиру взвода Алешину было приказано провести разведку в тылу противника. Взяв с собой красноармейца Никифорова, Алешин вышел на задание. Поиск в тылу противника на незнакомой местности всегда опасен. А тут еще надо учесть особенности местности, где, куда ни глянь, толпятся сопки, похожие одна на другую.

Под покровом ночи разведчикам удалось скрытно подобраться к указанным командованием объектам и собрать необходимые данные. Однако на обратном пути они неожиданно встретились с большой группой белокитайцев. Противник открыл огонь. Наши воины стали отстреливаться, однако силы были неравными. Алешин получил тяжелое ранение в грудь. Красноармеец Петр Никифоров бросился к командиру и сразу определил, сколь опасна рана. Что делать? Как спасти его? Белокитайцы уже близко. Вот они на расстоянии броска гранаты. Никифоров затаился. Еще немного, еще… Очевидно, враги посчитали, что разведчики убиты. Но тут-то Петр Никифоров и пустил в ход карманную артиллерию… Оставшиеся в живых китайские солдаты отошли.

Взвалив на плечи командира, Никифоров понес его в полк. Нота была нелегкой, к тому же воин был ранен в обе ноги, но он не оставил раненого… Уже на своей территории Никифоров потерял сознание. Его нашел конный разъезд. Красноармеец лежал лицом вниз в окровавленном обмундировании, широко разбросав руки. А рядом с ним был раненый Алешин. Когда Никифорова привели в сознание, он первым делом спросил:

— Жив командир?

— Жив, — ответили ему.

— Хорошо, — проговорил он и улыбнулся.

Обоих воинов отправили в даурский госпиталь. В свою часть Никифоров вернулся с орденом на груди.

Пример мужества, бесстрашия, как правило, показывали коммунисты и комсомольцы. В нашей дивизии добрая слава шла о Косте Абрамове — секретаре комсомольского бюро. Он всегда был в гуще бойцов, в учебных классах, на стрельбище, в поле на тактических учениях. Абрамов живо интересовался успеваемостью комсомольцев, организовывал помощь отстающим. Когда стояли на границе, не проходило ни одной ночи, чтобы Абрамов вместе с командирами не побывал в полевых караулах и не проверил, как несут службу комсомольцы. С началом боев дрался в первых рядах, показывая личный пример.

За мужество и отвагу, проявленные в боях, К. Абрамов был награжден орденом Красного Знамени. Забегая вперед, хочу заметить, что после разгрома белокитайцев на КВЖД он окончил Военно-политическую академию имени Толмачева (ныне имени В. И. Ленина). В годы Великой Отечественной войны Абрамов был членом Военного совета одной из армий. Мне в те годы не раз доводилось встречаться с ним. И приятно было видеть, что он оставался таким же жизнерадостным, энергичным, каким знал я его в двадцать девятом…

Могу привести и другие примеры мужества, отваги, сообразительности и смекалки наших воинов.

Командир отделения нашего полка Медведко получил задачу нарушить телеграфную связь с Чжадайлорой. В тыл пробрались успешно, достигли линии связи, но тут наткнулись на большую группу белокитайцев. Противник открыл сильный огонь. Однако Медведко выдвинул отделение на выгодный рубеж и под прикрытием огня подчиненных, пренебрегая опасностью, спилил телеграфный столб. Белокитайцы бросились в атаку, но были остановлены метким огнем. В перестрелке Медведко был тяжело ранен, но боевую задачу выполнил до конца.

В другом бою отличился комсомолец Касаткин. В ходе атаки рота попала под сильный пулеметный огонь из блиндажа. Бойцы залегли. Тогда Касаткин попросил разрешения у командира уничтожить пулемет. Воин подполз к огневой точке врага и забросал ее гранатами. Пулеметы замолчали. Путь роте был открыт.

В эти дни подвиг стал нормой поведения каждого воина-комсомольца. Политработники заботились о популяризации этих подвигов, о том, чтобы имена героев были известны каждому бойцу. Об этом говорили на политинформациях и во время коротких бесед, проводимых в передышки между боями.

Запомнился один такой рассказ. 3-я рота, в которой служил курсант-стажер Хомячков, получила приказ овладеть сопкой Железная. По сигналу командира воины атаковали врага. Ни мороз, ни жгучий ветер, ни интенсивный пулеметный и ружейный огонь белокитайцев не могли сдержать их боевого порыва.

Курсант Хомячков шел на врага в первых рядах атакующих, увлекая за собой бойцов отделения. По его команде воины забросали траншею противника гранатами и с винтовками наперевес ринулись на белокитайцев. Сопротивление было сломлено. Подразделение начало преследование противника и овладело сопкой Железная.

Вдруг на пути встал хорошо подготовленный к обороне блиндаж штаба одной из бригад армии генерала Ляна. Хомячков быстро оценил обстановку. Он понял, что перед ним численно превосходящий противник, однако превосходство свое ему будет реализовать трудно из-за тесноты блиндажа. К тому же дерзость и решительность сделают свое дело.

С криком ура отделение курсанта Хомячкова бросилось на врага. Бойцы забросали блиндаж гранатами и ворвались в него. Оставшиеся в живых китайские и белогвардейские офицеры сдались. Оказалось, что было их там около 50 человек. Забегая вперед, отмечу, что так же мужественно, умело дрался Хомячков и в 1939 году в боях на Халхин-Голе с японскими захватчиками. Там он уже командовал ротой.

…В ночь на 20 ноября части нашей дивизии совершили перегруппировку с целью решительного наступления на город Маньчжурия. Около 4 часов подразделения 107-го и 108-го стрелковых полков, переброшенные из-под Чжалайлора, где они выполнили поставленную задачу, заняли исходное положение.

До наступления оставались считанные минуты. Однако противник опередил нас. Около 6 часов он предпринял очередную попытку прорвать кольцо окружения. Большая группа белокитайцев нанесла удар по левому флангу нашего полка и потеснила обороняющиеся там подразделения. Тогда Пузырев приказал Бурят-Монгольскому дивизиону, приданному нашему полку, атаковать врага в районе сопок Синяя и Слива, чтобы заставить его распылить свои силы. Советские кавалеристы блестяще выполнили свою задачу. Словно вихрь налетели они на белокитайцев и заставила их в беспорядке бежать назад, в город Маньчжурия. Прорыв был ликвидирован.

Однако враг не успокоился. Видимо, потеряв надежду на помощь извне, решил всем составом гарнизона вырваться из кольца. Операцию начал без разведки. Разбившись на несколько колонн, белокитайцы двинулись на юг и юго-восток, унося и увозя с собой награбленное у своих же соотечественников добро. Надо сказать, что китайское командование, в частности генерал Лян, правильно выбрало направление для прорыва. Оно нашло те участки местности, где мы не могли выставить крупные силы. С юга и юго-востока к Маньчжурии примыкает довольно высокий массив хребта Баюоржин с ограниченным числом перевалов, которые находятся к тому же на значительном удалении от нашей границы.

Ио и на этот раз врагу не удалось осуществить свои замыслы. Метким огнем, лихими конными атаками наши войска рассеяли колонны белокитайцев, вынудив их повернуть обратно. В этом бою отличились 73-й и 74-й полки 5-й Кубанской кавалерийской бригады. На полном скаку они врезались в колонну противника, насчитывающую не менее 3–4 тыс. человек и разгромили ее. Сотни солдат и офицеров врага нашли смерть от острых шашек отважных советских кавалеристов. Оставшиеся в живых в панике бежали в город Маньчжурия, под прикрытие укреплений.

Глава третья Капитуляция

Неудачная попытка прорыва решила судьбу Маньчжурского гарнизона. Генерал Лян Чжуцзян понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно. И когда войска нашей Забайкальской группы к 11 часам 20 ноября заняли исходное положение для последнего штурма маньчжурских укреплений, поступило известие, что на разъезд 86 прибыли японский консул и дубань провинции для ведения переговоров о капитуляции. Комкор С. С. Вострецов приказал передать им (подробности я узнал из личного архива С. С. Вострецова), что советская сторона будет вести переговоры с командованием белокитайских войск, поскольку с Японией у нас конфликта не было.

В 13 часов командующий Забайкальской группой Вострецов и начальник политотдела корпуса Зайцев в сопровождении нескольких человек выезжали в сторону города Маньчжурия. Стрельба как с китайской, так и с нашей стороны прекратилась. Не доезжая километра три до города, командующий увидел машину с белым флагом. Это были дубань и начальник штаба генерала Ляна. Дубань хорошо говорил по-русски, так что можно было обойтись без переводчика.

Вострецов потребовал немедленно сложить оружие. В ответ на это дубань и начштаба попросили сутки на размышление.

— Нет, даю всего два часа, — сказал Вострецов.

Такой короткий срок смутил дубаня. Но, видя непреклонность советского командира, он попросил перенести переговоры в другое место, а не вести их здесь, в чистом поле. Дубань предложил зайти хотя бы в железнодорожную будку, находящуюся в ста метрах. Вострецов согласился. Они направились в будку. В ней все было поломано, искорежено, даже не на что присесть. Видимо, сюда попал снаряд.

— Двух часов нам не хватит для того, чтобы подготовить гарнизон к сдаче, сказал дубань.

Вострецов пристально посмотрел на него. Тот держался как-то неестественно, отводил глаза в сторону. Было ясно, что вопрос о сдаче ими уже давно решен, но дубань с чисто азиатской хитростью старался по каким-то соображениям оттянуть его выполнение.

— Нет, только два часа — не больше, — твердо повторил Вострецов и предложил немедленно поехать в Маньчжурию, в штаб генерала Ляна, чтобы там окончательно договориться о порядке сдачи гарнизона.

Машина направилась в город Маньчжурия. На улицах уже было полно народу. Тут и китайцы, и вступившие в город красноармейцы наших 36-й и 21-й стрелковых дивизий. Автомобили подъехали к зданию, в котором жил и работал дубань. Охранявшие дом полицейские старательно отдавали честь советским командирам и низко кланялись. Дубань позвонил в штаб генерала Ляна. Но там его не оказалось.

— Где Лян? — строго спросил Вострецов начальника штаба.

— Мне неизвестно, — уклончиво ответил тот.

— Немедленно найдите и привезите сюда.

Начальник штаба вышел из комнаты, сел в машину и уехал.

Дубань пригласил Вострецова и Зайцева в большой зал, обставленный на европейский манер, и предложил выпить чаю. Но прежде чем сесть за стол, Вострецов приказал двум сопровождавшим его командирам из 21-й дивизии организовать надежную охрану здания. Те немедленно удалились выполнять приказ.

Прошло около часа, а начальник штаба Ляна не возвращался. Наконец он прибыл и сказал, что генерала нигде найти не удалось. Вострецов догадался, что Лян скрылся в японском консульстве. Так оно и было. Комкор вновь приказал разыскать Ляна. Но шло время, а тот не появлялся. В город уже приехали командарм Блюхер и работники штаба Забайкальской группы. Ляна все не было. Разгневанный Вострецов твердо заявил дубаню:

— Если не найдете Ляна и не доставите сюда, могут быть неприятности для ваших офицеров.

Дубань понял, что шутки плохи. Он вызвал ответственного чиновника и приказал ему ехать в японское консульство. С ним отправился и работник нашего штаба Вейкин. Через час Лян все же прибыл. Начались переговоры. Генерал Лян оказался представительным мужчиной. Среднего роста, шатен, умные, вдумчивые глаза. Держался с достоинством, однако на все вопросы отвечал уклончиво. Я приведу беседу Вострецова с Ляпом, текст которой нашел в архиве комкора.

— Какое количество войск в гарнизоне, сколько и какого оружия, запасы? спросил Вострецов.

— Точно не знаю, ведь боя были. Не успели подсчитать, — ответил Лян.

— В японском консульстве с вами находились ваши офицеры. Куда они дели оружие?

— Кажется, сдали.

— Какое и сколько?

— Около десяти маузеров.

— А другое оружие в консульство не сдавали?

— Вроде нет.

Лян был неискренен. Сотрудник нашего штаба побывал в японском консульстве. Там оказалось 48 маузеров, 2 пулемета германской системы и около 4 тыс. патронов. Когда об этом сказали генералу Ляну, он удивленно пожал плечами: дескать, это ему не ведомо.

Начальник политотдела Зайцев спросил Ляна:

— Почему вы допускаете грабежи?

— Армия вышла из повиновения, — ответил он.

— Взгляните на Красную Армию.

— Чувствуется превосходство.

Вскоре командующему доложили, что капитулировавшие китайские солдаты и офицеры гарнизона собраны. Вострецов и Зайцев направились на площадь, чтобы выступить перед пленными. Разгромленное китайское воинство представляло собой разношерстную толпу. У многих офицеров были сорваны погоны. Большинство пленных с опаской поглядывали на советских командиров. После того как им сказали, что их жизнь в безопасности, пленные стали низко раскланиваться, подобострастно улыбаться, и, когда объявили, что их командующий генерал Лян тоже в плену, многие не поверили, просто не укладывалось у них в голове, что такой большой начальник, чуть ли не бог для них, мог оказаться в плену.

— Красная солдат шибко воюй, большой капитан забирай.

Так оценивали враги доблесть и мужество советских воинов.

Здесь хотелось бы сказать несколько слов о дальнейшей судьбе китайского генерала Ляна. Ляп выделялся среди мукденских генералов незаурядными воинскими способностями. Очевидно, потому его и назначили командующим группой войск, которой предстояло нанести удар по Советскому Союзу.

После пленения генерал Лян находился в Даурии, а когда советско-китайский конфликт был урегулирован, выехал в Мукден, где его принял Чжан Сюэлян и вручил награду за стойкость и мужество. Словом, Ляну воздали большие почести, а потом, в феврале 1930 года, отравили. Мукденская клика расправилась с ним своим старым, — испытанным способом.

После капитуляции Маньчжурского гарнизона наш полк вошел в город. Этот небольшой, но оживленный городок, выросший возле железнодорожного узла, находился в нескольких километрах от советской границы. Население его тогда было около 10 тыс. человек, много русских, осевших там еще с времен строительства КВЖД. Бросилось в глаза обилие магазинов и вывесок различных контор иностранных торговых фирм. Как торговый центр, Маньчжурия обслуживала Чжалайнорский каменноугольный бассейн и частично Восточную Монголию.

В годы гражданской войны сюда эмигрировало много всякой белогвардейской нечисти. Этот сброд поселился в так называемом Зареченском поселке, который стал к моменту конфликта на КВЖД настоящим осиным гнездом. Здесь еще задолго до конфликта формировались бандитские шайки, группы контрабандистов. Пленение Маньчжурского гарнизона застало белогвардейцев врасплох. Правда, верхушка успела удрать в Харбин еще летом, предчувствуя серьезные события. Впрочем, и те, что остались, представляли активную силу белогвардейцев. Пришлось их разоружить.

Хочу сразу оговориться. Мероприятия командования Забайкальской группы войск в Маньчжурии сводились только к разоружению китайских войск и белогвардейцев. Вопросы управления в городе взял на себя Общественный комитет из представителей местного населения.

Когда мы вошли в город, нам представилось ужасное зрелище. На улицах валялись трупы лошадей, громоздилась разбитая мебель, кружился пух распоротых подушек, повсюду были разбросаны женское белье, детская обувь, разбитые хрустальные люстры, солдатские полушубки, рубахи, брюки, фуражки. Тротуары были усыпаны битым стеклом, На мостовой грудами лежали винтовки, тесаки, пики, гранаты.

Красноармейцы ходили но городу, собирали разбросанные вещи и несли к коменданту. Все, что они находили — часы, браслеты, золотые серьги, кольца, ожерелья, — все немедленно сдавали. Ни один красноармеец, ни один командир не позволил взять себе даже самую мелочь.

Как нам рассказывали, перед вступлением советских войск в Маньчжурию в городе началась паника. Офицеры бросали свои подразделения и удирали кто куда. Солдаты бежали вслед за ними, умоляя спасти их. Не получив помощи, они стреляли в своих командиров, а затем врывались в дома, лезли в подвалы, прятались в сараях, били окна, поджигали строения. Брошенные кони метались по улице и сбивали людей. Запылала железнодорожная станция, взлетела в воздух водокачка.

Затем начался повальный грабеж. Прикладами винтовок солдаты вышибали двери и окна магазинов, винных лавок, ресторанов, срывали замки с ломбардов. Они хватали все, что попадало под руку. Многие стали переодеваться в штатскую одежду, напяливали на себя роскошные шубы, пальто, лакированные ботинки. Они бегали по улицам, стучали в дома. Предлагали за бесценок награбленные дорогие веща.

Солдаты проникали в публичные дома, а то прямо на улицах ловили и насиловали женщин и девушек, малолетних девочек.

Потом все это воинство, которое хотело завоевать Советский Союз, укрылось в казармах, стадо ждать прихода частей Красной Армии.

Мы, то есть несколько командиров нашего полка, побывали в одной из казарм. Еще с порога на нас дохнуло смрадом и пылью. Дышать было нечем. Вместо коек в казарме возвышались трехэтажные нары. На верхний ярус было не так-то просто забраться — он находился под самым потолком, — а подставок или лесенок мы не видели. Но солдаты как-то все-таки умудрялись забираться туда. В казарме было несколько сот солдат. Они валялись на нарах кто в чем, некоторые лежали в верхней одежде.

— Ну и казарма, — сказал кто-то из командиров, — у нас лошадей в лучших условиях содержат.

Зашли в центральную комнату. Солдаты кивали, протягивали руки, некоторые становились на колени и кланялись. Трудно было представить более пришибленного человека, чем китайский солдат. Воспитанный на палочной дисциплине, он в каждом красноармейце видел большого капитана, который может безнаказанно бить его. Наше поведение — улыбки, дружественное отношение — вызывало у пленных откровенное удивление.

— Красная капитана хо (хорошо)! — восклицали одни.

— Будут ли нас расстреливать и когда? — спрашивали другие через переводчика.

Получив успокоительный ответ, китайские солдаты осмелели и стали задавать множество вопросов.

— Бьет ли красный капитана своих солдат?

— Всегда ли кушают у вас такую похлебку, какую нам давали?

О Советской власти пленные не имели никакого представления. Да и откуда они могли знать, когда читать газеты китайским солдатам запрещалось. Впрочем, грамотных в их среде почти не было.

За сутки пленные достаточно хорошо освоились с новой обстановкой, но некоторый налет недоверия все же оставался. На вопросы переводчика большинство из них отвечали очень скупо или отделывались односложными да, нет, не знаю.

Когда одной группе пленных предложили возвратиться обратно в китайскую армию — все категорически отказались.

— Наша воюй не хочет.

— Наша иди обратно, когда война кончай.

И вот эти забитые, политически неграмотные солдаты во время боя стойко оборонялись, не покидали окопов, часто стреляли до последнего патрона. Ими руководила не храбрость, не желание во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу, а инстинкт самосохранения. Офицеры внушали им: Сдадитесь в плен — вас русские будут мучить, резать, убивать. Если вздумаете сдаться в плен — тут же получите пулю в спину.

Как мы узнали позже, в частях и подразделениях китайской армии шла усиленная идеологическая обработка солдат. Им показывали сфабрикованные рисунки кошмарных большевистских пыток, рассказывали истории о зверствах, которым якобы подвергается каждый китайский военнослужащий, попавший в плен.

В пропагандистских листовках китайское командование напоминало об участии войск царской России в подавлении боксерского восстания в 1900 году.

На основании опроса пленных, изучения документов штаб нашей 36-й дивизии подготовил специальный документ, в котором содержались выводы, сделанные по итогам боевых действий с 17 по 20 ноября 1929 года. В документе, в частности, отмечалось, что китайские военнослужащие систематически подвергались идеологической обработке, в которой важное место занимала националистическая пропаганда. Суть ее состояла в лживом отождествлении политики Советского Союза с политикой царской России. Китайским солдатам пытались доказать, что правительство Советской России, как и царское правительство, посягает на национальные права Китая.

Эти утверждения от начала до конца носили клеветнический характер. Однако они были главным тезисом китайской пропаганды и требовали от тех, кто ее вел, немало труда. Еще бы. Приходилось сочинять целые легенды о некоем посягательстве Советского Союза на Китай, китайские пропагандисты делали вывод о необходимости ведения войны против северного соседа.

Цель этой деятельности белокитайских властей состояла в том, чтобы скрыть от своего народа, и особенно от армии, правду, держать их в невежестве. Штаб нашей дивизии подчеркивал в выводах: Низкий культурный уровень китайского солдата, ограниченность его классового самосознания, неприспособленность к политической жизни, муштра и палочная дисциплина — все это создает такое положение, что в своей массе китайский солдат, независимо от классовой дифференциации, представляет из себя послушный человеческий материал, легко воспринимающий все, что ему преподносят.

Итак, Маньчжуро-Чжалайнорская операция закончилась. Докладывая Народному комиссару обороны К. Е. Ворошилову о выполнении поставленной задачи, В. К. Блюхер писал 20 ноября;

Чжалайнор занят 18 ноября. Вторым ударом занят г. Маньчжурия 20 ноября. Бой за Чжалайнор длился двое суток. Противник, несмотря на превосходство нашей техники и полное окружение, оказывал небывалое по упорству сопротивление.

Чжалайнор и Маньчжурия были противником настолько укреплены, что полевая и гаубичная артиллерия не пробивала верхних перекрытий окопов и блиндажей. Несмотря на это, разгромлены полностью 15-я и 17-я смешанные бригады противника. В результате боев взято свыше 8 тысяч пленных и около тысячи раненых солдат. В числе пленных захвачен командующий Северо-Западным фронтом генерал Лян Чжуцзян со своим штабом и около 250 офицеров. Противник потерял убитыми около полутора тысяч.

Нами взята почти вся имеющаяся артиллерия, два бронепоезда, большое число военного имущества, снаряжение, орудия и прочее.

…Наши войска дрались отлично, проявляя высокую доблесть и героизм. Настроение войск отличное.

Для выполнения поставленной задачи по разгрому круп-поп вражеской группировки в районах Маньчжурии и Чжалайнора Забайкальской группе войск потребовалось всего четыре дня.

В течение 17 и 18 ноября группа наших войск под командованием начальника штаба ОДВА А. Я. Лапина провела еще одну операцию — разбила врага в районе города Мишаньфу. Были разгромлены штабы 1-й Мукденской кавалерийской дивизии и 1-й стрелковой бригады. Противник потерял убитыми около 1500 человек, наши части взяли семь полковых знамен и много оружия. В этой операции отличились части 1-й Тихоокеанской дивизии под командованием А. И. Черепанова и 9-й отдельной кавалерийской бригады Д. А. Вайнерха.

После разгрома противника под Мишаньфу командующий группой Л. Я. Лапин доносил командарму Особой Дальневосточной:

Преодолевая большое расстояние, наши войска выбросили противника из осиного гнезда — Мишаньфу с большими для него потерями. Возложенная на нас задача блестяще выполнена. В столкновениях наблюдалась исключительная доблесть всех бойцов и командиров; члены нашей партийной и комсомольской организаций бросались вперед в опасные места.

За умелое руководство боевыми действиями Лапин Альберт Янович был награжден четвертым орденом Красного Знамени.

Однако на этом события на КВЖД не закончились. Китайское правительство не спешило урегулировать конфликт. Советское командование решило двинуть свои войска на Хайлар. В то время это был крупный центр торговли в Западной Маньчжурии. От него к юго-западу шел торговый караванный путь в Монголию, а на север — тракт в Трехречье и к нашим границам. Город расположен в песчаной котловине на реке Имингол, неподалеку от впадения ее в реку Аргунь. В 6–7 километрах к западу и юго-западу от Хайлара находится гряда песчаных пологих высот, которые китайское командование использовало для создания Хайларского оборонительного района.

Хайларская операция являлась заключительной частью Маньчжуро-Чжалайнорской операции. Она имела цель — движением в глубь территории Маньчжурии оказать давление на мукденское правительство и заставить его быстрее разрешить создавшийся конфликт.

В ночь на 25 ноября командующий Забайкальской группой поставил нашей дивизии следующую задачу: наступать двумя полками вдоль железной дороги в направлении Хайлара, запять район станции Хорхонтэ, Вангунь, Хайлар. В авангарде выдвигался батальон нашего 106-го полка под командованием Подушкина. К 18 часам он достиг станции Вангунь, пройдя расстояние около 100 километров. Движение осуществлялось вне соприкосновения с противником. Вскоре на станцию Вангунь прибыл головной эшелон основных сил дивизии. Здесь стало известно, что части белокитайцев покинули Хайлар, лишь отдельные группы противника бродят западнее города.

Было принято решение ускоренным маршем следовать на Хайлар. В 21 час головной батальон Подушкина двинулся к Хайлару. Вместе с ним на автомашине выехал комкор С. С. Вострецов. Марш проходил в трудных условиях — ночью, по незнакомой местности, по плохим дорогам. Подобного в нашей боевой практике еще не было. Тем не менее батальон организованно, без задержек вступил в Хайлар. Утром прибыл туда весь наш полк, а затем и другие части дивизии.

В Хайларе мы увидели примерно ту же картину бесчинств белокитайских войск, что и в Маньчжурии. На улицах города и в пригородах — трупы зверски убитых железнодорожников, кучи брошенного награбленного имущества. Командование Забайкальской, группы отдало приказ навести в Хайларе порядок, наладить снабжение населения водой, возвратить жителям награбленные китайскими солдатами ценности.

В течение нескольких дней наши воины завоевали полное доверие местных жителей, хотя до прихода наших частей у населения Хайлара, питавшегося информацией из харбинских газет, было самое превратное представление о Красной Армии. С первых же дней пребывания дивизии в городе политотдел развернул широкую работу. Еще на станции, прямо у воинских эшелонов, был проведен летучий митинг. Населению разъяснили цели и задачи наших войск. Это сыграло большую роль. Если до этого и был у кого-то страх перед Красной Армией, то прошел или, во всяком случае, стал меньшим. А вскоре, уже на большом общегородском митинге, был заслушан и утвержден план мероприятий созданного в городе Общественного комитета, в котором прежде всего нашли отражение вопросы защиты интересов бедноты.

Дифференцированно проводилась работа среди рабочих, служащих, торговцев. Для жителей города и красноармейцев демонстрировались советские фильмы. На собраниях и лекциях разъяснялась жителям города сущность политики Советской власти, цели и задачи Красной Армии. Но самое большое воздействие на местное население все же оказывало безупречное поведение наших красноармейцев, твердый порядок, установленный в городе советским командованием.

Постепенно жизнь в городе входила в нормальное русло. Открывались магазины, начали работать учреждения, функционировать гражданские власти. Возвращались жители, которые, запуганные враждебной пропагандой, перед вступлением в город наших войск ушли в сопки. Местные власти продолжительное время распространяли небылицы о Красной Армии, раздувая слухи о каких-то выдуманных зверствах и насилиях. Жителям внушали, что большевики у них все заберут. Поэтому, если, мол, придут красные, прячьтесь сами и убирайте все ценное. Разумеется, были и такие, кто клюнул на эту удочку. Их, сбитых с толку враждебной пропагандой людей, мы встретили позднее, когда вели разведку из района Хайлара в направлении Большого Хингана.

Возвращаясь с задания ночью, мы наткнулись на несколько землянок. Решили заглянуть в гости. Мне хотелось воспользоваться возможностью обогреть солдат. Вошли в землянку. Обитатели ее были перепуганы невероятно. Одна из женщин истерично закричала:

— У нас ничего нет! Все взяли китайцы! Остался только нож!

Однако наше поведение успокоило обитателей землянок. Они видели, что красноармейцы не собираются их обижать, напротив, стремятся помочь, чем могут, делятся хлебом с голодными женщинами и детьми. Мы постарались объяснить, что представляет собой Красная Армия.

Да, многое пришлось перенести жителям Хайлара. Особенно издевались белогвардейцы и китайцы над советскими подданными и железнодорожными рабочими, угоняли с собой женщин и детей, всячески глумились над ними.

Красная Армия вернула покой населению, обеспечила его безопасность. Многочисленные письма различных организаций и жителей городов, в которые вошли наши части, позволили командующему ОДВА В. К. Блюхеру сказать на заседании Реввоенсовета СССР:

Мы не имеем ни одной жалобы на наших красноармейцев на плохое отношение их к населению. Наоборот, в Маньчжурии были доказательства личной симпатии со стороны китайцев к Красной Армии, так как им было ясно, что она защищает мирное население.

Глава четвертая Доверие оправдали

С занятием Хайлара, по сути дела, была решена судьба конфликта на Китайско-Восточной железной дороге. Победа Красной Армии заставила мукденских и нанкинских дипломатов говорить с нами совершенно другим языком, ускорила ведение переговоров.

Уже 22 ноября Наркоминдел получил телеграмму от Чжан Сгоэляна о согласии принять требования СССР, выдвинутые еще в начале конфликта — в первой ноте. А 1 декабря в Никольск-Уссурийск прибыл представитель китайского правительства Цай для предварительных переговоров с представителем Наркоминдела. Через день он подписал предварительный протокол об урегулировании конфликта. 5 декабря 1929 года Чжан Сюэлян утвердил Никольск-Уссурийский протокол.

23 декабря в Хабаровске было подписано советско-китайское соглашение, по которому китайское правительство взяло на себя такие важнейшие обязательства: восстановление прежнего положения на КВЖД, разоружение белогвардейцев и высылка их главарей из Маньчжурии. Ни одно унизительное условие не поставила наша страна Китаю. Блестящие победы ОДВА были использованы Советским правительством исключительно в целях укрепления мира. Этим мы доказали пролетариату всего земного шара, какая огромная разница между империалистическими государствами, порабощающими китайский народ; и СССР, уважающим права и независимость угнетенных народов.

8 января 1930 года по Китайско-Восточной железной дороге началось нормальное движение поездов.

Итак, Особая Дальневосточная армия одержала важную победу. Трудно передать всеобщую радость и ликование наших бойцов и командиров, В войсках появилась песня, которая сразу стала очень популярной, несмотря на то что слова ее были просты и бесхитростны. Бойцы пели о стойкости Красной Армии, о ее несокрушимой мощи.

Особая Дальневосточная армия с честью оправдала доверие партии и народа. В своем приказе, который доводился до нас, командиров, Нарком обороны К. Е. Ворошилов отмечал, что она дала сокрушительный отпор китайским наемным войскам и белобандитам. Красноармейцы, командиры и политработники доблестно отстаивали политику Советского Союза, его права, защищали его границы. Когда им приходилось отбивать нападение, они сражались как достойные носители боевых традиций Красной Армии.

Сочетая энтузиазм, мужество, героизм и беззаветную преданность делу пролетарской революции с высокой боевой выучкой последних лет, доблестно сражались все рода войск. Коммунисты и комсомольцы были впереди, во главе частей, показывали пример исполнения боевого долга перед пролетарской революцией.

В тяжелых боях против белокитайцев воины ОДВА проявили высокие морально-боевые качества. И в этом большую роль сыграла хорошо поставленная партийно-политическая работа. Партполитработа в армии имела особый характер, вытекающий из сложностей политической обстановки. Основное своеобразие конфликта на КВЖД заключалось в том, что, не находясь в состоянии войны, мы вынуждены были вести боевые действия. Всей системой политической и партийной работы надо было добиться того, чтобы красноармейцы и командиры отчетливо поняли необходимость проведения мощного удара по врагу как средства скорейшего достижения мира для Советской страны. Одной из важнейших задач было также: не дать империалистам осуществить свой план использования конфликта на КВЖД как предлог для втягивания СССР в войну, как удобный случай сорвать строительство социализма в нашей стране.

Анализируя с высоты своего жизненного и профессионального опыта проделанную в те дни нашими политорганами работу, считаю, что она была построена продуманно по содержанию и форме и потому оказалась действенной и эффективной.

Политорганы ОДВА совершенно правильно определили политическое значение проводимых операций как средства, позволяющего быстро ликвидировать конфликт. Они учитывали, что наш боевой успех деморализует китайских генералов, создаст перелом в настроении китайского трудового населения и будет способствовать скорейшему разрешению конфликта мирным путем. В своих документах политорганы подчеркивали, что удачные действия наших войск являются демонстрацией силы Страны Советов и боевой готовности нашей Красной Армии. Особенно это было важно в связи с тем, что нашу последовательную мирную политику, нежелание развязывать военные действия китайские милитаристы, подстрекаемые империалистами крупных буржуазных государств, расценивали как нашу слабость.

Партийно-политическая работа была тесно увязана с задачами, решаемыми подразделениями, частями, соединениями. Политорганы, партийные и комсомольские организации быстро реагировали на изменения в обстановке, принимали действенные меры по мобилизации воинов на разгром врага. Поэтому боевой дух красноармейцев и начсостава был все время очень высоким и устойчивым. Личный состав прекрасно понимал сущность конфликта, храбро сражался с врагом, безупречно вел себя на его территории.

Важное значение для воспитания высоких морально-боевых качеств у воинов ОДВА имела тесная связь с рабочими фабрик и заводов, коллективами учреждений, колхозниками. Трудящиеся Страны Советов окружили Особую Дальневосточную вниманием и заботой.

В частях и соединениях побывали делегации рабочих из Москвы, Ленинграда, Сталинграда, Днепропетровска, Владимира, Рязани, Омска и других городов. Посетили они и нашу 6-ю стрелковую роту. Надолго запомнился этот день. Рабочие интересовались жизнью и учебой воинов. Они побеседовали с красноармейцами, а потом был организован взаимный отчет: рабочие рассказали о ходе индустриализации, воины — о боевой подготовке. Мы с заместителем по политчасти и командирами взводов внимательно выслушали замечания членов делегации, взяли на вооружение некоторые советы и дельные предложения. О боевой выучке рабочие отзывались восторженно: личный состав частей я подразделений показал себя с самой лучшей стороны. Красноармейцы отлично владели оружием, техникой, приемами ведения боя в различных условиях.

При отъезде из нашей армии рабочая делегация обязалась поставить перед трудящимися соответствующих предприятий вопрос о повышении качества продукции для ОДВА. Коллективы предприятий передавали личному составу частей наказы соблюдать выдержку, бдительность, настойчиво учиться военному делу, надежно охранять мирный труд Страны Советов.

Отважнее сражайтесь за дело пролетариата, — говорилось в наказе совета профсоюзов Бурят-Монгольской Советской Автономной Социалистической Республики. — В тот момент, когда вы с винтовкой в руках защищаете подступы к нашим границам, мы боремся за генеральную линию партии, за индустриализацию страны, за грамотного и культурного человека. Вы стреляете по обнаглевшим бандитам мы бьем по вредительству, пьянству, разгильдяйству, прогулу. Мы мобилизуем все силы на выполнение пятилетнего плана в четыре года и проверяем выполнение планов первого года пятилетки. Не забываем наших задач — крепить связь с Красной Армией.

Подобные обращения — а их было много — являлись выражением всенародной любви к Красной Армии.

Много писем приходило в наши части от комсомольских организаций. Но особенно сильное впечатление производили письма детей. Вот одно из них:

26 октября. Письмо бойцам великой армии. Здравствуйте, дорогие наши братья красноармейцы, шлем вам пламенный привет и поздравления с праздником Октябрьской революции, которую вы завоевали своими мозолистыми руками. Мы, ученики, желаем завязать с вами связь. Посылаем, как и наши матери, свои маленькие подарки. В газете Знамя пионера мы читаем, как вы стойко боретесь на границе, защищая пашу Советскую власть. Мы живем дружно, стремимся учиться и так же, как взрослые, проводим социалистическое соревнование за лучшее звено по дисциплине и посещению школьных занятий. Боритесь, наши бойцы, бейте хорошенько белогвардейцев. Мы — ваша смена — подрастаем и сменим вас, Пока всего хорошего. Ждем от вас письма.

С пролетарским приветом ученики 3-й труппы и.-д. школы станции Ерофей Павлович. От имени группы Ваня Козолезов.

Тесную связь с Особой Дальневосточной держал социалистический сектор деревни. Крепко охраняйте границы, а мы будем перестраивать деревню на социалистических началах — так писали крестьяне из коммун и артелей.

Мы теперь уверены в том, что наша мощная и боеспособная Рабоче-Крестьянская Красная Армия и наш Бурят-Монгольский кавалерийский дивизион, как боевая единица Особой, сформированный из детей трудящихся Бурят-Монголии, веками страдавших под игом капиталистического режима, сумеют дать отпор всем империалистам и наймитам — китайским генералам и белогвардейцам.

Коммунары сельхозкоммуны Шенэ, Вайдалы.

Трудящиеся крестьяне поддерживали тесную связь с теми частями, в которых служили их односельчане. В одном из налетов белокитайцы убили пулеметчика Гринева. Жители его родного села на общем собрании решили просить передать пулемет Гринева другому красноармейцу-односельчанину и написали об этом в часть. К сожалению, не сохранилось в архивах фамилии этого красноармейца, да и служил он не в моей роте, потому я запомнил только имя — Никита.

Этот красноармеец не был передовиком ни в учебе, ни в дисциплине. Но обращение односельчан, их напутствие заставили изменить отношение к службе. Вскоре Никита стал примерным воином. Командир сообщил об этом в село.

В нашей дивизии служил красноармеец Вахрушев. Однажды он получил письмо от отца, который строго наказывал ему:

Дорогой сын, если тебе придется идти с винтовкой в руках в бой, иди без страха. Мой тебе приказ: защищай Советский Союз. Нужно — умри. Но умри как честный боец, не выпуская из рук винтовки. Помни, что твой дедушка был крепостным и получал жалованье 5 коп. в день.

Сын выполнил наказ отца.

В адрес ОДВА шли письма от рабочих, коммунистов, видных партийных деятелей зарубежных стран. В нашей армейской газете Тревога было опубликовано приветствие Макса Гельца.

Мы, революционные борцы Германии, — говорилось в нем, — посылаем вам, героическим бойцам Особой Дальневосточной армии, наш пламенный братский привет. Мы восхищаемся вашей храбростью, вашей неустрашимостью, с которыми вы отразили наступление врага. Вашей заслугой является то, что за последние недели престиж Советской власти чрезвычайно поднялся во всем мире. Вы являетесь острым орудием для защиты и обеспечения социалистического строительства. Мы гордимся тем, что в этой борьбе мы можем стоять рука об руку с вами.

Да здравствует победоносное социалистическое строительство в первом рабочем государстве!

Ваш Макс Гельц[15].

До глубины души тронуло воинов приветствие Французской Коммунистической партии, которое было получено уже после завершения конфликта на КВЖД.

Французские рабочие, солдаты и революционные моряки, их Коммунистическая партия и ее Центральный Комитет шлют горячий боевой привет мужественным борцам Дальневосточной армии, — говорилось в приветствии. — Когда в ноябре мы узнали во Франции о блестящей победе пролетарской армии над палачами китайского народа и над белогвардейцами, наш Центральный Комитет обратился ко всем рабочим Франции с воззванием, чтобы приветствовать эту пролетарскую победу, равносильную крупному успеху международного пролетариата в борьбе с империалистическими державами — Францией, Англией и Соединенными Штатами.

В ноябрьские дни 1929 года части и соединения ОДВА получали тысячи приветствий от конференций и собраний.

Внимание и забота Коммунистической партии, правительства и всего советского народа вдохновляли воинов частей и подразделений ОДВА на ратные подвиги в учебе и в бою.

В борьбе против китайских милитаристов бойцы Особой Дальневосточной продемонстрировали всему миру свои высокие морально-политические качества, мужество, героизм и бесстрашие, а также боевое мастерство. В боях на КВЖД ярко проявилась одна из черт советского военного искусства — решительный характер боевых действий, которые велись до полного разгрома врага, нарушившего безопасность наших границ.

Маньчжуро-Чжалайнорская операция является первым примером операции на окружение, проведенной нашими войсками в период после иностранной интервенции и Гражданской войны. Особенность ее состояла в том, что в ней во взаимодействии с общевойсковыми соединениями принимали участие советские танки отечественной конструкции (МС-1) и авиация. Советские войска приобрели б этой операции немалый боевой опыт, который пригодился им в последующих боях и сражениях за нашу любимую Родину.

После подписания советско-китайского соглашения 25 декабря 1929 года мы покинули территорию Китая и направились к месту постоянной дислокации. Местное население тепло провожало советских воинов. На привокзальной площади яблоку негде было упасть. Гремела музыка, звучали песни. Сквозь образованные в толпе коридоры подразделения четким строем проходили на перрон.

Вот и моя рота заняла отведенные ей места в вагонах. Паровоз дал свисток, состав дернулся и пошел вдоль платформы, постепенно набирая скорость.

На душе было радостно. Мы возвращались на Родину.

Подъехали к границе. Состав проскочил под арку, сразу замедлил ход и вскоре остановился.

Объявили построение у подножия гряды сопок, на склонах которых я увидел братские могилы. Здесь были похоронены наши боевые товарищи, погибшие в те дни, когда еще белокитайцы совершали свои подлые провокации, а также в период Маньчжуро-Чжалайнорской операции.

Вынесли Знамя дивизии. К нему подошли командующий ОДВА В. К. Блюхер и начальник политуправления армии Н. Е. Доненко. Командующий обратился к красноармейцам и командирам с небольшой речью:

— В эти торжественно-траурные минуты, отдавая последние воинские почести товарищам, погибшим за дело революции, каждый из нас помнит, что здесь лежат лучшие бойцы за дело рабочего класса, лучшие представители армии рабочих и крестьян Советского Союза, лучшие представители масс всего мира.

Смерть должна вызвать у нас не слезы. Она должна влить в каждого из нас больше энергии и решительности закончить дело социалистического переустройства, закончить дело социалистической революции… На могиле лучших бойцов за наше дело мы должны оставить память нашего глубокого к ним уважения. Над этой могилой мы должны склонить Красное знамя с черной каймой в знак нашей скорби. К этому Знамени прикрепим высшую награду, которой рабочий класс и трудящееся крестьянство отмечают своих лучших сынов, — орден Красного Знамени.

И В. К. Блюхер прикрепил к полотнищу орден.

Через несколько дней наша 36-я стрелковая дивизия прибыла в Читу. Население устроило бойцам горячую встречу. Улицы города были заполнены людьми. Слышались восторженные приветствия. Народ любовно чествовал победителей.

Части дивизии приступили к мирной учебе. Помня о том, что в приграничных районах надо быть всегда готовыми к любым провокациям врага, бойцы и командиры неустанно повышали бдительность и боеготовность, учились тому, что необходимо на войне. Мы знали, что впереди нас ждут новые, еще более суровые испытания. Об этом напоминало нам наше командование. Об этом говорилось в приказе № 25 Народного комиссара обороны К. Е. Ворошилова от 6 августа 1934 года по случаю пятилетнего юбилея Особой Краснознаменной Дальневосточной армии.

Нарком обороны отмечал, что, к сожалению, не только от нас зависит сохранение мира. Имеется немало охотников поживиться советской территорией, помешать нашему строительству, навязать нам снова войну, поправить свои скверные дела путем кровавой войны, путем захвата чужой земли, чужого добра.

Подводя итоги проведенной Особой Дальневосточной армией операции, Правда в передовой статье 2 января 1930 года писала:

Особая Дальневосточная армия всеми своими действиями демонстрировала твердую неизменную политику мира, проводимую нами. Имея возможность уничтожить своего противника, О ДВА с величайшей сдержанностью отвечала на удары провокаций, не выходя из рамок необходимой самообороны. Когда же выяснилось, что эти налеты и нападения являются подготовкой к серьезным наступательным операциям против СССР, наша армия нанесла молниеносный ответный удар, который заставил противника в панике бросить свои опорные противосоветские базы.

В этих боях закалялись командные кадры Красной Армии, набирали боевой опыт для будущих сражений с врагом.

На всю страну прозвучало имя прославленного полководца Великой Отечественной войны, а в то время командира 5-й Кубанской кавалерийской бригады, К. К. Рокоссовского.

В ночь на 17 ноября 1929 года, когда советские част двинулись на врага, 5-я Кубанская кавалерийская бригада обошла Чжалайнор с востока и, выйдя на линию железной дороги, отрезала китайские войска от Хайлара. Бригада, возглавляемая К. К. Рокоссовским, блестяще справилась с поставленной задачей путь отхода от Чжалайнора был перехвачен, в то же время противник лишился возможности доставлять подкрепления в район боев.

18 ноября на долю кавалеристов Рокоссовского выпало тоже немало работы они преследовали мелкие группы противника, рассеянные между сопками, пытавшиеся укрыться в различных местах. Как правило, солдаты противника яростно отстреливались, но тщетно. 5-я Кубанская кавбригада уничтожила все вражеские части, успевшие вырваться из огненного кольца.

Командовал конной батареей в этой бригаде Г. И. Хетагуров, впоследствии крупный военачальник, генерал армии.

Политруком роты был А. П. Белобородов. В одном из ожесточенных боев командир роты поднял бойцов в решительную контратаку. И тут его сразила вражеская пуля. Командование принял Белобородое. Под его руководством бойцы ворвались на станцию и захватили важную позицию. За мужество и отвагу, проявленные инициативу и находчивость в бою А. П. Белобородов был награжден орденом Красного Знамени.

Замечательна судьба Афанасия Павлантьевича. Он родился в 1903 году в деревне Акинино Иркутской губернии в семье крестьянина, участвовал в гражданской войне в Восточной Сибири, в 1926 году вступил в партию.

После событий на КВЖД находился на разных командных должностях. Дивизия, которой он командовал, отличилась при разгроме гитлеровцев под Москвой. С осени 1942 года А. П. Белобородое командовал 5-м, а затем 2-м гвардейскими корпусами, в 1944 году — 43-й армией, войска которой особенно проявили себя в Витебской операции и при штурме города-крепости Кенигсберг.

Затем он снова оказался на Дальнем Востоке. Учитывая опыт, знание театра военных действий, в завершающий период второй мировой войны его назначили командующим 1-й Краснознаменной армией 1-го Дальневосточного фронта. В послевоенное время дважды Герой Советского Союза генерал армии Афанасий Павлантьевич Белобородой командовал войсками ордена Ленина Московского военного округа.

Много ярких страниц в боевую летопись воинов-забайкальцев вписал отдельный Бурят-Монгольский кавалерийский дивизион, о действиях которого я уже упоминал. За высокие заслуги в разгроме врага дивизион получил награду ЦИК СССР Почетное революционное Красное знамя. 14 наиболее отличившихся воинов были награждены орденом Красного Знамени, в их числе командир пулеметного взвода И. В. Балдынов. Во время Великой Отечественной войны командир Береславско-Хинганской дивизии генерал-майор И. В. Балдынов стал Героем Советского Союза.

Тысячи бойцов и командиров проявили мужество и героизм в боях на КВЖД, сотни стали кавалерами боевых орденов.

Рука об руку вместе с бойцами Особой Дальневосточной армии сражались славные часовые рубежей — пограничники. За проявленное в боях мужество и массовый героизм Советское правительство наградило пограничную охрану ОГПУ Дальневосточного края орденом Красного Знамени.

Советские воины с честью оправдали доверие партии и народа. Советское правительство высоко оценило подвиг ОДВА. Армия была награждена орденом Красного Знамени и стала называться Особой Краснознаменной Дальневосточной армией.