На закате эпохи

Марк Певзнер & Алексей Пехов.

На закате эпохи

Осенним вечером в Нью-Йорке довольно холодно, особенно в конце октября. Стылый, соленый ветер, налетает со стороны Гудзона, сметая все на своем пути, назойливо забирается ледяными пальцами под плащ, с надеждой пытается добраться до сердца. Люди глупы и слепы, а ветер помнит. Помнит, на чьей стороне я был, когда пришлось, не задумываясь, жертвовать жизнью.

Низкие тучи, подобно стаду лохматых, высокогорных яков, поглотила вершины небоскребов, скрыв их от глаз спешащих домой жителей огромного мега полиса. Только группке японских туристов плевать на дрянную погоду. Вечно улыбающиеся человечки, несмотря ни на что, щелкали фотокамерами, снимая вечерние достопримечательности Нью-Йорка.

Я шёл по улицам, в лицо мне дышали огни неоновой рекламы, били по глазам яркие вспышки, требующие купить Кока-колу или новенький телевизор. К чему? Разве они когда-нибудь поймут, что я никогда не куплюсь на эту дешевку? Торговцы, в их душах не осталось ничего святого.

Я поднял воротник плаща и свернул с широкой улицы в один из многочисленных переулков и сразу как будто попал в другой мир. Где свет, реклама, гудки вездесущих канареечных такси, респектабельные галстуки и костюмы за тысячу долларов? Все там, за спиной. В другом мире. Тут грязь, перевернутые мусорные баки, граффити на стенах обрюзглых от безнадеги домов. Где-то плачет ребенок, из освещенного окна звучит старенькая песня Луи Амстронга. Странно, его голос затрагивал скрытые струны моей души и заставлял вспоминать о прошлом.

Попадались и люди. Некоторые из этих подозрительных нелицеприятных типов угрожающе косились на меня, но от агрессивных действий их останавливало то, что им не были видны мои руки.

И правильно. С тем, кто когда-то служил в Зелёном Взводе, лучше не связываться, пускай эта шваль даже не знает такого названия, как Зелёный Взвод.

На мне был широкий серо-зелёный плащ, купленный в одном из скромных магазинчиков Бруклина. Я не люблю выделяться среди людей. Плащ не стесняет движений, его почти не чувствуешь, когда двигаешься. Под ним, к бедру, в удобных плотно прилегающих ножнах, дремал кинжал - старый и верный друг, единственная память о прошлой жизни. Эта сталь побывала со мной во многих боях и вдоволь напилась соленой крови врагов.

Грубые формы автоматического пистолета в кобуре, также создавали некоторую уверенность при пересечении затемнённых пространств великой клоаки Нью-Йорка. Вы не подумайте, пистолет был абсолютно законный, у меня имелось разрешение на ношение оружия. Правда, я больше доверяю, холодной стали, слишком много времени пришлось вести с ней дружбу. И хотя на левой руке у меня не хватает мизинца, это совсем не мешает в неприятных ситуациях. К тому же, природа наградила меня прекрасным слухом, да и переулок, наконец, кончился, а улицы вполне сносно освещены, так что застать меня врасплох не так-то просто. Да и вряд ли, кто-то на это сегодня решится. А жаль. Иногда, когда ярость, ненависть, вперемешку с болью и безграничной тоской вечного одиночества, просыпалась во мне, когда я ненавидел себя и тех, кто причинил мне страдания, я шел на улицу, ловя, ища, ожидая поединка. Хоть с кем-нибудь, чтобы убить боль. Хотя бы на миг заглушить стоны души на то время, когда кровь вновь победно звенит в ушах безумством боевых горнов. Время, когда я начинаю забывать, где, волею судеб, оказался. Время, когда наступает молодость.

Но сегодня я просто гулял, не ища забытья реальности в схватке. Мне хватило вчерашней ночи. Куинс отличное место для разрядки эмоций. Их было пятеро, и они хотели развлечься. Как и я, впрочем. Когда я начал танец, лишь один из пятерки успел достать нож, но это его не спасло. Я ушел до приезда копов, оставив на мокром асфальте, пять неподвижных теней.

По ходу такого рода прогулок встречаешь немало странных людей. На некоторых взгляд останавливается не больше секунды, на лицах других - чуть дольше. Здесь угрюмые вечерне-ночные бродяги с пронизывающим взглядом, подозрительные типы, приторговывающие травкой, а то и пыльцой, просто опьяневшие забулдыги, пытающиеся дотащиться домой, девушки, торгующие своим телом. Безразличные ко всему полицейские, панки, нагловатые безработные чернокожие и латиноамериканцы, в глаза которых лучше не смотреть, попрошайки, грязные бездомные.

Многие из нищих довольно назойливы - протягивают почерневшие от многолетней грязи руки, пытаются с вами заговорить и выпросить пару центов. Другие сидят, упёршись невидящим взглядом в никуда, находясь далеко от этого мира или же просто спят.

Около одного из них я остановился. Я видел его еще вчера, автоматически прошёл мимо, но его облик накрепко засел в мою память, не давая мне покоя весь день. Этот был коротышкой. Длинная косматая седая борода выдавала его преклонный возраст. Правда, она была довольно грязна, и не чесана целую вечность, и с возрастом можно было ошибиться. Голову его украшал лоснящийся от старости кожаный чепец со свисающими завязками, а на спину ложилась такая же седая и грязная, как борода, жидкая косичка. Он действительно был очень мал, этот бездомный. Мне по грудь, не больше. Коротенькие и довольно кривые ноги. Туловище тоже не велико, но чувствовалось, что сбит он чрезвычайно крепко, плечи широки даже для человека нормального роста. Привлекали внимание руки, достойные атлета - под коричневой тканью рубашки просматривались бугры мышц, - и неимоверно широкие, явно привыкшие к тяжелой физической работе, ладони. Был он также несколько сутул. Что это врождённый горб или мышцы грузчика с многолетним стажем? Трудно ответить на этот вопрос. Он полусидел-полулежал на тёмных, вонючих картонках и одеялах, не приставая к прохожим. Рядом с ним валялась пустая жестянка из-под пива. Взгляд его немигающих глаз был устремлен в вечность.

Я остановился напротив коротышки, немного дольше, чем того позволял секундный заинтересованный взгляд. Он заметил это и его глаза, под кустистыми бровями прояснились, когда человек посмотрел на меня. Потом его взгляд уперся в грязный асфальт. Что это? Стыд? Замешательство? С каких это пор, нищим стыдно просить милостыню?!

Он произнёс явно заученную фразу:

- Мистер, помогите бедному бездомному.

- Я могу тебя покормить. Пошли в ближайший бар, - ответил я, чуть-чуть помедлив.

Его взгляд прыгнул и впился в меня. Я удостоился более внимательного изучения. За коричневыми окнами зрачков отразилась борьба желания, точнее голода и осторожности. Я вынул руки из широких прорезей плаща. Это несколько успокоило его.

- Здесь, - я качнул рукой по направлению неоновой вывески с надписью Бар. Он коротко кивнул и поднялся. Я человек невысокий, но и по сравнению со мной он, действительно оказался коротышкой. Вот только, двигался он своих кривоватых ногах, обутых в дырявые кроссовки, на удивление прямо. Он ни о чем не спрашивал, просто шёл рядом.

- Простите, сэр, - вышибала изучал моего нового знакомого довольно неприязненным взглядом, но моя одежда его смутила, и он решил до конца быть вежливым. - Мест сегодня, увы, нет.

- Нам нужен самый дальний столик. Мы не побеспокоим посетителей, вежливо произнес я и сунул в карман человеку двадцатидолларовую банкноту. Жадность вступила в битву с долгом и жадность победила. Она почти всегда побеждает в людях.

Мы зашли в бар, я выбрал дальний тёмный столик и уселся в самом углу, надвинув широкополую спутницу-шляпу поглубже на глаза. На долю моего приятеля тоже приходилось немного света. Посетители покосились на нас, но тут же вернулись к своим кружкам. Какое им дело до свихнувшегося невзрачного посетителя, решившего облагодетельствовать нищего?

Для него я заказал большую яичницу с беконом, картофельный салат и пиво. Я ограничился только пивом. Мы молчали. Я потому, что думал, он потому что ел. Едок он оказался что надо, пришлось заказать повторную порцию. Наконец, почти закончив есть, он сказал:

- Спасибо, мистер, не каждый день доводится ужинать. К сожалению, я ничем не смогу вас отблагодарить. У меня ничего нет. А моё тело не продаётся, - вдруг добавил он грубо, с ожесточением сверкнув антрацитом глаз. Видимо у него уже были инциденты.

- И в разных там шоу я тоже выступать не буду, - уже менее враждебно добавил он. Я отмёл все его подозрения жестом руки и едва заметным покачиванием головы, одновременно пододвинув к нему очередную кружку пива. Он с готовностью осушил её.

- Ну ладно, что вы хотите, мистер?

- Расскажи мне о прошлом, - тихо попросил я.

- Каком прошлом? - напрягся он.

- О том прошлом, каким ты его себе представляешь. Я писатель - мне интересны всякие истории. А ты, думаю должен что-нибудь знать. Какую-нибудь историю.

- А, ну раз так, - вздохнул он с облегчением.

- Этот мир умирает, - так начал он и его взгляд затуманился. - Мы живём на закате эпохи. Люди вырождаются, они больше ни на что не способны. А мы нас почти совсем не осталось, - он грустно поглядел на мелькание неоновых вывесок за окном, прислушался к отдалённым пьяным выкрикам.

- Раньше было больше пространства, больше света, больше тьмы, больше истинных чувств - теперь все серое, подделанное, а люди больше похожи на полусумасшедших шутов. При виде настоящего меча или боевого топора их охватывает страх. Посмотрите на эти руки, - глаза его загорелись огнём, и он раскрыл свои широкие ладони. - Они держали и кирку, и тяжёлый боевой топор, клянусь Великим Глорином! Они касались алмазов и изумрудов, они выковывали доспехи. Я видел пещеры полные кристаллов и золота, я видел шеренги моих родичей - гномов, построенные в боевом порядке под ало-синими знаменами, слышал как ревут горны, зовущие в бой. Я принимал участие в битвах против людей, драконов, орков и эльфов. Я участвовал в Последней битве.

- Я убил многих, - глаза его яростно сверкнули. - Где, где все мои сородичи, где все мои враги, я спрашиваю вас? Посмотрите на этих жалких потомков былых витязей, у которых я выпрашиваю кусочки меди и никеля, чтобы заглушить голод и одурманить мозги этим пойлом, - он кивнул на пиво. - Всё, всё в прошлом. Я видел, как расправляет свои крылья дракон на рассвете, как он изрыгает струи огня ночью. Я вспоминаю каждую его чешуйку, которая намертво отпечаталась в моей памяти. Я видел громадные арбалеты и катапульты, которые мы устанавливали на холмах, чтобы поразить его в полёте. Слева на груди у меня шрам от ожога - его пламя проплавило даже пластины брони. Я вижу цепочки эльфийских лучников под зеленым флагом. Их копья подняты, а стрелы уже готовы сорваться с тетивы луков. Я помню, как кипела у нас кровь при виде наших врагов. Мы ненавидели их и в той, Последней битве. Вопрос был о том, что либо они, либо мы. Мои братья и дядья падали рядом со мной замертво, пронзённые стрелами, одна с красно-зелёным опереньем, со знаком эльфа королевского рода, попала мне в бедро, а я всё бежал вперёд навстречу ненавистным врагам. В том сражении я убил тридцать два эльфа. Это была битва битв. Были и другие битвы, писатель. До этого. И никогда мы не могли разойтись с эльфами по-хорошему. Я вел счет их головам. Сначала я делал зарубки на щите, потом тот щит раздробили орки, а на новом я уже не продолжал... Наверное мы просто все перебили друг друга, я не знаю. А может всему виной наша не знающая границ любовь и не знающая границ ненависть, недоступных в этом мире... Прошлое ушло, ушло безвозвратно. Я один, писатель. Совсем один. Тоска одиночества съедает меня ночами. Наша эпоха умирает. А то, что надвигается, сдаётся мне, не принесёт ничего хорошего...

Пока он говорил, я всё глубже вдвигался в тень. Под полами плаща моя рука легла на рукоять древнего кинжала из родной эльфийской стали, выкованного ещё во времена лучезарной Галадриэли. Под шляпой заострённые уши загорелись от прилившей к ним крови. Серо-зелёные глаза застилал туман того утра, когда мы, Зеленый Взвод, рассыпались цепочкой на окраине зелёного тихо шепчущего леса, натягивая наши луки, а с холмов на нас надвигалась лавина гномов под ало-синими знаменами, крича и размахивая боевыми топорами. Это моя стрела с красно-зелёным опереньем ранила его в бедро. Это его родичи или даже он сам отсекли мне мизинец и оставили глубокий, долго не заживавший шрам от топора на плече. Пальцы сжали рукоять кинжала с эльфийскими рунами. Длины лезвия хватило бы как раз, чтобы пронзить его сердце насквозь.

Но я лишь медленно вынул кинжал и положил его на стол рукоятью к нему. Он на секунду застыл, а потом впился глазами в эльфийские письмена. Я выдвинулся из тени на свет и снял шляпу, так, чтобы он смог явственно различить серо-зелёные глаза и заострённые кончики ушей.

Застывшее время отбивало гулкие удары колоколов наших сердец.

В отдалении слышалась сирена полицейской машины. Какой-то пьянчуга чертыхаясь расплачивался с официантом. Через улицу доносился рэп из соседнего бара. Мой обострённый слух воспринимал даже наделанный смех торгующих собой женщин за два квартала отсюда.

Также неспешно я вынул из внутреннего кармана перетянутую резинкой пачку долларов и подтолкнул к нему. Я видел насколько он потрясён. В его глазах застыл немой вопрос.

- Я тоже видел как дракон расправляет крылья на рассвете, - только и сказал я.

Мы сидели, смотря друг другу в глаза, двое, бывшие заклятые враги, одни в этом гигантском городе, в чужом мире, на закате Великой Эпохи.