Награда для Регьярда

Вилия

Безумно хотелось пить.

Но доступ к воде был особой привилегией, как, впрочем, и еда. Есть уже не хотелось, пустота в желудке стала привычной и легкой, даже урчание прекратилось. Вся утроба, казалось уснула, обиженная таким небрежным обхождением с собой. Но вот к чему не мог привыкнуть измученный организм, так это к жажде.

Жажда была невыносима.

Во рту сухо, першит в горле, язык распух и зудел. Говорить не хотелось. Плакать тоже. Даже смешно стало – раньше я чуть что, сразу заливалась слезами, а тут не смогла проронить ни слезинки, а это не помешало бы. Хоть какая-то влага попала бы на растрескавшиеся, будто солончак, губы.

– Мы все умрем, – простонала Силен – моя двоюродная сестра, по воле обстоятельств, разделившая со мной участь пленницы самого жестокого народа в мире.

– Конечно умрем, – вторила ей Нея – наша старая няня и наставница, превратившаяся за последние недели в тростинку, – когда-нибудь мы все умрем.

Силен всхлипнула, а Нея улыбнулась, правда, одними глазами – губы были слишком сухими и потрескавшимися, ими улыбаться было невозможно. Говорить тоже было невозможно, но почему-то у них получалось.

Горы неумолимо приближались. Значит гонят на юг, на невольничий рынок в Кардассе. Если повезет пережить переход через перевал и через пустыню Ашал, что лежит за Великой степью, то невольничий рынок не самое лучшее вознаграждение за тяготы пути.

Жизнь в рабстве – не просто смерть или забвение. Для дочери правителя Смежных земель – это позор, который ложится на всю семью. Надо умереть еще до невольничьего рынка. Проще это будет сделать в горах, где стремнины сменяются пропастями, а ретивый ветер сталкивает незадачливых путников на острые камни. По собственной воле делать это было страшно, одно утешало, что переход я не переживу, а если не повезет – пустыня доделает свое дело.

– Не спеши, девонька, – просипела Нея, ей было, наверное, хуже всех, но именно из-за этого она держалась лучше, чем остальные, – конец нам предначертан Богами, успеешь их еще прогневить, но не стоит оскорблять их самоубивством. Ночью будет привал – помолись, успокой душу.

Нет. Не думаю, что близкие станут оплакивать меня. Я была седьмой дочерью Хельдога и единственной от Диляр, которая умерла в родах. У моего отца было много детей от многих жен, целых тринадцать и все дочери. От пятой жены Ульги наконец-таки родился единственный сын и наследник. Моему брату – Хелгуду – было только полгода, о нем все знали, его все берегли и, случись что, за него четвертуют, казнят или растерзают.

Дочерей же отец воспринимал как неизбежное зло. Не то чтобы не любил или ненавидел. Просто такое количество девиц на ветвях его родового древа навевало уныние на его величество. Все, что он мог с нами делать – это выгодно отдавать замуж, но для этого было необходимо приданое, что повергало моего отца в еще большее уныние.

Кто меня мог бы оплакать теперь, либо погибли от рук кочевников, либо находились со мной среди пленниц.

Тетка Гила, у которой я росла и воспитывалась на ровне с ее дочерью Силен, любила меня, по-своему, довольно своеобразно, но любила.

Илвар…

От воспоминаний защемило в груди. Вряд ли он будет страдать, узнав о моей гибели, разве что расстроится, не получив желанного места в свите отца и приданого, что оставила мне моя покойная мама.

Моя любовь была однобокой и от этого не менее болезненной. Но тетка говорила, что женщине не пристало вообще распоряжаться своей судьбой, а тут – жених мне люб, что вообще счастье для девицы великое. А то, что на меня Илвар не смотрит влюбленным взглядом – не беда. По словам родственницы – не слишком это большое счастье быть замужем. Главное родить побольше наследников.

Тут тоже была проблема – роста во мне не очень много, как и веса. А для того, чтобы выносить потомство наших северных мужчин требовалось отменное здоровье и крепкое тело. Не могла похвастаться ни тем, ни другим.

На смотринах Илвар в мою сторону даже не поворачивал голову, но, почему-то, выбрал именно меня. Отец не возражал, а я и огорчилась, и обрадовалась. Радовалась тому, что стану женой любимого мужчины, а расстроилась… мне так хотелось, чтобы он меня увидел, оценил не мое происхождение и статус, а меня саму – настоящую. Я ведь не только серая мышь Вилия, в сердце моём, подобно весенним робким побегам, взросла любовь и безграничная преданность. Чувствовала, что могу сделать все, чтобы он стал просто счастливым. Но никому мои душевные порывы не были нужны.

Гила говорила, что я не уродина и даже не дурнушка, просто меня было трудно заметить среди других высоких статных сестер, а то, что менестрели нарекли красиво, это просто, чтобы ладнее звучало. Не петь же песни про Вилию – Серую мышь, в самом деле. Вилия – Среброглазая принцесса, куда лучше звучит.

Тетку зарезали – она была слишком толстой, чтобы стать невольницей на продажу, правда это не мешало ее перед этим изнасиловать. Зачем было убивать? Не проще ли в живых оставить? Но, все разграбившие за ночь, сугуры остались пировать до следующего вечера, за это время они изрядно напились. Однако, помощь так и не пришла. Слишком далеко находилась деревня, где мы жили, слишком глухое место даже для Смежных земель. А может решили, что нет смысла спасть тех, кто заранее обречен – вступать в схватку с кочевниками равносильно смерти.

Няню Нею спасло то, что она была целительницей. Не смотря на возраст, такие ценились на рынке довольно дорого. Беда только, что не особо наши пленители заботились о своем товаре, не чураясь похлестывать плетью, если уж совсем двуногое стадо ленилось тащиться пешком.

Впереди горы… Там верная смерть.

Во глубине души тлело желание выжить и попасть в рабыни. Тогда уж точно обо мне вспомнили бы в доме моего отца и заговорили, чего уж там. Потом, конечно, послали бы кого-нибудь верного за горы на юг, чтобы неверной дочери и принцессе перерезать горло – смыть позор кровью. Не забывали бы меня точно долго. И кто знает, может в рабстве не так уж и плохо. Но распластанное изувеченное тело Гилы – резко всплывшее в памяти – вернуло с небес на землю. В худшем случае – меня ждет именно это, в лучшем – я стану безликим покорным существом, благодарным на миску похлебки.

Не очень хочется. К труду я, конечно, привычна, тетка спуску не давала – даром, что принцесса. Но вот потерять свободу, оказаться в чужих краях, среди чужих людей с незнакомой речью – было страшно.

Все равно хотелось жить, любить и… почувствовать любовь. Хоть минуту любви, хоть миг…

Я довольно глубоко погрузилась в собственные мысли. Слишком сильно переживая за свою судьбу, учитывая, что рядом находились еще Нея и Силен, их ожидала та же участь, что и меня. Не заметила совсем, что вокруг творится. Как выросли с двух сторон крутые стены ущелья, и глубокая синяя тень от скал закрыла немилосердное солнце. Очнулась, когда обоз, состоящий из ослабленных женщин и нескольких таких же ослабленных мужчин заволновался, задергался, все стали друга толкать. Меня толкнули я упала. Веревка, до того туго стягивавшая запястья, неожиданно ослабла. Сил подняться не было. Совсем.

Женщины, что-то очень эмоционально друг другу шептали, потом стали говорить все громче и громче, а после и вовсе кричать.

– Нас спасают! – радостно воскликнула Силен. – Смотри, Вили, нас и правда спасают.

Горцы.

Даже не знаю, кто лучше – горцы или кочевники, и те и те – воинственные и кровожадные. Только горцы пленными не торговали, считая, что свобода превыше всего. В чем-то я была с ними даже согласна.

С кочевниками они расправились быстро.

Горы.

Мы только подошли к перевалу, ведущему к ущелью, а горцы уже ждали. Нас не задели, зато пленители были поражены стрелами в одно мгновение. Те, кто уберегся от лучников, попали в засаду и были перебиты пешими воинами. В живых из кочевников не оставили никого. Когда все стихло, мы – пленники – замерли в ожидании.

Одно дело кочевники – дикий степной народ, нападают на приграничные территории, грабят, берут пленных, торгуют ими, как между собой, так и на невольничьем рынке Кардасса.

Другое дело горцы – живут в горах, ведут закрытый образ жизни, нетерпимы к нарушению их собственных границ. Но, что они будут делать с нами – чужими пленными? Сложно было надеяться на их доброту и гостеприимство. Но не оставят же нас здесь в горах умирать?

Или оставят?

Мы так и стояли, сгрудившись, затаив дыхание, ожидая своей участи, пока к нам не вышел предводитель наших освободителей.

Мне казалось, что горцы были чем-то похожи на тех же кочевников, особенно невысоким ростом и коренастой фигурой. В жизни я никогда их не видела, разве что читала в старых книгах теткиной библиотеки. Гордый, свободолюбивы народ, изгнавший архейские племена с предгорий и каменных кряжей Гримхайла и отстаивающий свою независимость. А ведь моя мать была горянкой, маленькой хрупкой, но непокорной. Говорили, что мой отец привез ее против воли, в надежде заполучить от горной девы-провидицы сильного и бойкого наследника, но разочарование его было катастрофическим. Странно, что Хельдог не приказал меня выбросить в реку, только отослал к сестре в северные земли, как раз на границу с кочевыми народами.

Так вот горцы были совсем не такими, как я себе представляла.

Совсем.

Распоряжавшийся и отдающий приказы зычным голосом был высок и статен, не так широк в кости, как наши воины, но силы в нем чувствовалось немеряно, его люди расступались перед ним, а он шел вдоль ряда с пленными, оглядывая добычу. А еще он носил длинные волосы и совсем не носил бороды…

Я засмотрелась.

Ничего не подумайте, просто из любопытства. Горец не был похож на наших мужчин, от того и было интересно. Даже жажда и чувство голода притупились и позабылись. Зато его взгляд направился в мою сторону, и он подошел. Я привыкла к тому, что чаще всего меня не замечали или делали вид, что меня нет, поэтому и думала – горец пройдет мимо. Какой ему интерес к грязной и измученной пленнице. Так и вышло, его взгляд на мне не задержался, скользнул мимо и направился дальше на Силен.

– Это точно горцы? – с опаской прошептала двоюродная сестра, и, тем не менее, в ее голосе проскользнуло любопытство. – Или мы попали в какую-то волшебную страну?

– Да, это они, – подтвердила Нея, загадочно посмотрев на меня, – ты еще много не знаешь об этом народе.

И почему мне кажется, что последняя фраза предназначалась мне. Мама была самой лучшей провидицей, единственной в своем роде, но глава ее клана отдал моему отцу за большие деньги, а моей судьбой сородичи не интересовались.

– Как тебя зовут?

Глубокий голос вывел меня из задумчивости, и я подняла взор. Горец смотрел в мою сторону, с непривычки я даже обернулась, может он обращается к Силен, которая как раз стояла за мной и была выше на голову.

– Я говорю с тобой, – снова произнес предводитель наших спасителей, – почему не отвечаешь на вопрос?

Вокруг меня все расступились. А у меня, как на зло, рот снова вспомнил о жажде, от чего язык так и прилип к небу. Не привыкла все же я к такому вниманию, чувствовала себя глупо и неуютно. Хотя, как вообще должна чувствовать себя пленница с судьбой, зависшей на тоненьком волоске.

– Вилия! – нашлась двоюродная сестра, с чего-то решившая помочь. Не скажу, что была благодарна за такую услугу.

– Я не к тебе обращаюсь! – горец грубо оборвал девушку, от чего сестра вся стушевалась и сникла. – А ты язык проглотила?

Сглотнула, чтобы протолкнуть ком, застрявший в горле и хоть как-то смочить иссушенные связки.

– Она права, – произнесла надтреснувшим и хриплым от жажды голосом, – мое имя Вилия.

– Теперь ты останешься здесь, Вилия! А остальные пусть возвращаются обратно, мои люди их проводят до восточной межи.

Что?!

Как же так-то? А Илвар? Моя свадьба с ним. Я так о ней мечтала! Грезила долгие годы, с самого детства. Как только увидела его на весеннем празднике в замке моего отца. Ведь я подумать не могла, что он захочет на мне жениться.

Неужто, заслужив у богов избавления от одной беды, взамен я получила другую?

И что теперь?

И откуда только силы взялись бежать за горцем на истоптанных ногах? Не мешала даже волокущася за мной веревка.

– Постой… – горло болело и першило, но я все равно силилась и кричала ему вслед. – Ты не можешь так… со мной! Нет… не хочу…

Все же споткнулась, теряя опору на ослабленных ногах, все же запуталась в веревке и упала.

– Тебе будет не так уж и плохо в наших краях, Вилия! – горец обернулся и подошел ко мне, взял за плечи и потянул наверх. – Я спас твоих сородичей, в ответ – ты останешься здесь!

В его руках блеснула холодная сталь кинжала. В один миг мне стало дурно и в голове мелькнула мысль: «За что?»

Но тотчас почувствовала, что руки мои свободны – запястья были больше не связаны.