Наложник

Александр Левиц

Наложник

Пролог

Мне нравится его бить. Я ударяю его по щеке, и он опускает глаза. Не плачет, не трет щеку, не спрашивает за что, как другие мои мальчики, что были до него, он молча сносит наказание, только его длинные черные ресницы слегка подрагивают. Он судорожно сглатывает и его кадык дергается, ещё больше возбуждая меня. Я бью его снова, сильнее, рассекая губу до крови. Он слизывает алую капельку и поднимает на меня глаза, но смотрит не выше моего подбородка.

– Господин, вы позволите помыть вас? – произносит он ровным голосом.

– Приступай, – разрешаю я и отклоняюсь на стенку джакузи.

Он придвигается ко мне ближе, скользя коленками по дну ванны, кладет намыленную мочалку на мою грудь и нежно трет, осторожно поглядывая на меня. Я поднимаю руку, и он вздрагивает, ожидая нового удара, но не отклоняется, продолжает мыть мой живот. Я провожу пальцами по его щеке, по которой только что бил, размазываю вновь появившеюся капельку крови, раздвигаю его губы. Он послушно приоткрывает рот, и я мну его язык, ощупываю зубы, мне нравится, что один его клык чуть выдвинут из верхнего ряда, а в нижнем ряду сбоку есть маленькая щелка между зубками. В это время его руки опускаются к моему паху, и он аккуратно омывает моего малыша.

– Приласкай его, – приказываю ему.

Он послушно опускается в воду и вот я уже чувствую нежное прикосновение его языка к моей головке. Он вылизывает полностью моего малыша и выныривает, чтобы захватить ртом свежую порцию воздуха.

– Ты прервался, – делаю ему замечание.

– Господин, вы разрешите мне иногда дышать? – спрашивает он, наконец смотря мне в глаза.

– Нет, пока я не кончу, я запрещаю тебе прерываться, – строго говорю ему.

– Слушаюсь, господин, – отвечает он, набирает полные легкие воздуха и снова погружается в воду.

Послушный мальчик. Сейчас он до последнего будет меня ублажать, не вынырнет, пока не отсосет до конца, даже если не сможет дышать. Потому что верный, так и переводится его имя с древнего нарди – Эмин, что значит верный.

Из пышной мыльной пены торчит только его светло-русая макушка, поглаживаю его по волосам и улыбаюсь, вспоминая, как он мне достался…Глава 1. «Царство наслаждений»

Я только что переехал из Эль-Башина, из старой древней столицы, где средневековые дворцы высечены в песчаных скалах, а сквозь тесные улочки можно протиснуться только на мини-купере, в Аланабад, в новую столицу Даара, построенному по современным технологиям, с широкими проспектами и высоченными небоскребами.

Аланабад – город будущего, город ярких цветов и цветочных запахов. Он сразу пленил меня своей красотой. Здесь столько парков и садов, сколько нет и во всем Дааре. Аланабад похож на зеленый оазис посреди пустыни.

Я поселился в Мило – в самом роскошном районе столицы, где живут только известные и богатые даарийцы в основном из господствующей касты арраситов – сам царь Аржан III и его приближенные, а также аристократы и купцы. Мило огражден от всего остального многомиллионного города высоченной зубчатой стеной и охраняется днем и ночью царскими гвардейцами, поэтому в нем жить довольно комфортно и безопасно.

Все мои прежние мальчики остались в Эль-Башине, в доме моего отца, мне они порядком уже поднадоели, и я оставил их в общем гареме для отца и моих братьев. Мне хотелось чего-нибудь новенького и свежего. В первую же пятницу после всех деловых встреч я вырвался из своего комфортабельного аристократического района в соседний, славящийся дорогими развлекательными заведениями и сверкающий яркими неоновыми вывесками. Мой лимузин остановился возле самого шикарного ночного клуба «Царство наслаждений», стилизованного под знаменитый дворец в Эль-Башине. Я усмехнулся краешком губ – словно опять оказался дома.

Господин Алиб, управляющий клубом, или попросту карач вышел лично встречать меня на улицу и сопроводил в самый дорогой салон. Здесь играла приятная мелодичная музыка и несколько танцоров выступали на подиуме. Они кружились на цыпочках, водя руками в такт мелодии. Карач устроил меня и сопровождающих мою дорогую персону людей в уютном кабинете, свет был приглушен, и я отчетливо видел всё, что происходило на сцене.

Не успели мы как следует разместиться как несколько красивых мальчиков уже принесли нам подносы с чаем и фруктами. Карач знал кто я такой и поэтому суетился изо всех сил, чтобы я остался доволен. Он знал, что я прибыл не просто расслабиться и посмотреть на танцы, что я обязательно куплю у него на ночь какого-нибудь хорошенького мальчика.

Музыка прекратилась, и танцоры сошли со сцены и вдруг ударил барабан, заиграла новая мелодия и из темноты вынырнул очень красивый юноша. Он двигался плавно, намеренно медленно, разводя руки в такт музыке. На его бронзовой коже блестели капельки воды, глаза были подведены черной тушью. Он на цыпочках обошел сцену, из-за длинной юбки из золотой парчи казалось, что он парит над полом, едва касаясь его пальцами. Торс его был оголен, и он, то втягивал немыслимо глубоко живот, то расплавлял его и выгибался дугой.

Зал мгновенно оживился. Здесь похоже его знали и ждали. Юноша не обращал на них внимание, он знал свою цену. Движения его были грациозны, он завораживал. Я так и не притронулся к чашке, всё смотрел на него и смотрел, чувствуя, как приподнимается мой малыш в широких шароварах. Я специально не надел деловой костюм, а предпочел национальную одежду – длинную тунику и свободные штаны из чистого дорого хлопка, вышитые золотом. На поясе у меня в красивых ножнах висел кинжал, подарок моего отца. Я практически не расставался с оружием, чувствовав себя спокойнее, когда я вооружен. К чаю я смог прикоснуться только тогда, когда этот юноша покинул сцену. Возможно я и куплю его, отметил я про себя, но мне хотелось посмотреть и других мальчиков.

Следующий танцор был высокий, нос горбинкой, не так красив, как предыдущий, но возможно моложе. Он неплохо двигался, выгибался, показывая свое гибкое тело, взлетал на невысокий насест, поднимая вверх длинные сильные ноги, эротично разводя их в стороны. Затем он упал на колени и изогнулся в спине, показывая голые ягодички, выпадающие из тонких трусиков-стрингов. Поиграв своими ягодичками, он снова вскочил на ноги и побежал вокруг сцены.

Как ни занят я был этим танцем, но от моего внимания всё же не ускользнуло некое шевеление за сценой. Охотничий инстинкт и годы военных тренировок сделали свое дело – я замечал любое движение.

С моего место отлично просматривалось всё то, что происходило за шторой. Несколько мальчиков стояли возле сцены и наблюдали за выступающим. Судя по их простой одежде, они не являлись танцорами. Они были босы и на их шеях темнели кожаные ошейники – верный признак рабства.

Я бы не стал им уделять больше времени, если бы мое внимание не привлек один из этих юношей, парень с длинными почти до плеч медно-русыми волосами, в свете софитов казавшимися золотистыми и с выразительными темно-синими глазами. Он был одет в белую рубашку, что было очень необычно для раба. Белые европейские рубашки и черные брюки носят только маслы, очень религиозная каста. Они ведут благочестивый образ жизни, обитаю в скромных домах, много молятся, много работают. Часто из них получаются очень хорошие врачи и инженеры, редко дельцы. Их никогда не встретишь в ночном клубе.

Мальчик был заметно смущен, всё что происходило вокруг него, было для него ново, непонятно и стыдно. Да, он точно масл. Они презирают практические любые развлечения, а ночные клубы для них страшнее ада.

Он стоял, опустив голову, но вдруг поднял глаза и тут же потупился, краснея от увиденного – молодой танцор чуть приспустил трусики, на мгновение показав зрителям свой большой возбужденный ствол. Я усмехнулся: масл, наверное, даже своего меньшого друга омывает с закрытыми глазами, чтобы не дай бог не узреть разврата.

Я вернулся к представлению. Потягивал чай, вкушал сладкие сочные фрукты, наслаждался танцами красивых мальчиков. Но время от времени мои глаза нет-нет, да и устремлялись снова за штору, чтобы ещё раз посмотреть на этого скромного юношу.

Что же привлекло меня в нем? Он не был так красив и высок, как выступающие танцоры, не широкоплеч. Он был строен, возможно гибок, но маслы не танцуют, и он явно не был этому обучен. Мне нравился изгиб его темных густых бровей и длинные черные ресницы, особенно они были заметны, когда он опускал глаза. Ещё меня возбуждала его природная скромность, этот его животный страх в глазах, словно он беззащитный ягненочек, внезапно оказавшийся посреди стаи свирепых волков, но он держался стойко. И я вдруг понял, что очень хочу его трахнуть.

Я поднимаю два пальца вверх, знак, что я хочу видеть управляющего, и он появляется мгновенно, словно вырастает из-под земли. Для начала я интересуюсь о стоимости некоторых мальчиков, уже станцевавших свой танец. Все они были свободными танцорами и искали либо богатого покровителя на длительное время, либо клиента на одну ночь. Затем раздраженно киваю в сторону шторы, стараясь ничем не выдать свой истинный интерес.

– А там что за толпа нищих? – небрежно говорю я, – что-то они не очень похожи на танцоров.

– Да, господин Искандер Алан Мусла Алихур Ражжамит. Это новые рабы, я набрал их с разных рынков. Они ещё ничего не умеют, пока просто смотрят, как работают другие мальчики, – торопливо объясняет карач. – Но, если они мешают такому великому господину наслаждаться представлением, то я тотчас прогоню их с глаз долой.

– Да, – киваю я, строя кислую надменную мину, – мне неприятно видеть их тут. Прогоните. Слишком дешевый товар. Поди по тыщу тарталов за штуку.

Я специально называю цену не в аранах, а в тарталах, в денежной купюре, которая больше в ходу у среднего и бедного населения.

– Сейчас они стоят не больше пяти тысяч, мой господин, но потом, после обучения, я выручу с каждого по пятьдесят тысяч тарталов, – хвастается карач. – Много уважаемых клубов заплатят мне за обученных мальчиков.

– Таки пятьдесят? – я делаю вид, что не верю.

– Таки пятьдесят, – гордо отвечает карач.

– А сейчас пять?

– Сейчас пять, – улыбается карач, так и не понимая, что проваливается в мою хитросплетенную ловушку – он произнес цену при свидетелях и теперь не сможет её поднять.

– Каждый?

– Каждый!

– И даже вон тот, в белой рубахе? – киваю я на понравившегося мне мальчишку.

– И даже вон тот, – подтверждает карач.

– Ну нет, – я мотаю головой. – Он то уж точно не сможет танцевать, он урожденный масл, видно издалека.

– Ваша правда, он масл. С ними трудно. Очень религиозная каста. Танцор из него выйдет никудышный, в отличие от других мальчиков, которых я специально отбирал для танцев, – отвечает он.

– Тогда что он тут делает? – бросаю я как бы между прочим, отпиваю чай, не смотрю больше на мальчишку, любуюсь танцором.

– Оооо, – загадочно произносит карач. – У меня на него иные планы – я сделаю из него прекрасного слугу. Хорошо обученный слуга-масл это редкость и на рынке стоит очень дорого. Они верны своему долгу. Сегодня утром он мне очень удачно достался, и пока я не нашел ему места, держу его временно вместе с другими рабами.

Значит, так просто он мне его не отдаст. Тут нужно действовать хитро.

– И как вообще масл стал рабом? Я слышал они очень религиозны и нравственны, – небрежно говорю я, делая вид, что спрашиваю лишь ради того, чтобы поддержать беседу.

– Отец этого мальчика, уважаемый господин Бишон из Марсухи, совсем прогорел, задолжал большие деньги ростовщикам, и чтобы спасти семью от окончательного разорения в счет уплаты долга отдал своего младшего сына. Долг и честь для них святое, – отвечает карач. – А я выкупил его за четыре с половиной тыщи.

Хмурюсь. Бишон… Мне кажется знакомым это родовое фамильное имя… Возможно он участвовал в каких-нибудь делах с моей семьей. В нашем маленьком государстве среди дельцов и купцов почти всех знаешь.

Возможно отец выручил за сына тысячи три тарталов, а то и три с половиной – большая сумма для скромного дельца из Марсухи, с лихвой должно было покрыть все растраты. Выгодная сделка.

– Говорят, маслы не делают обрезание мальчикам, – вдруг произношу я.

– Я тоже об этом слышал, мой господин, – отвечает карач.

– Я хочу на это посмотреть, – властно заявляю я.

Возможно карач и удивляется моей прихоти, но не подает вида. Он с готовностью исчезает из кабинета и через некоторое время появляется вновь, но уже с тем юношей. Масл со страхом и непониманием смотрит на меня и на моих людей, но старается держаться. Вблизи его глаза мне кажутся ещё прекраснее и его длинный тонкий торс начинает возбуждать меня.

– Как твое полное имя? – спрашиваю я его.

– У меня теперь нет полного имени, господин, – отвечает он, спокойно глядя на меня темно-синими глазами. – Я раб, господин.

Мне нравится его голос. Ещё юношеский, но с нотками мужчины. Говорит вроде тихо, но четко слышится каждое слово.

– Я разрешаю тебе назвать свое полное имя, что было до того, как ты стал рабом, – властно заявляю я.

– Эмин Габор Бишон, господин, – отвечает он.

Два имени, значит, из уважаемой семьи, значит, точно с этим Бишоном возможно мы вели дела. А теперь сынок этого уважаемого масла стал рабом, лишился обуви и второго имени, а взамен приобрел кожаный ошейник. И я ещё больше захотел его трахнуть.

– Ты обрезан?

– Нет, господин, – отвечает он, – в нашей касте удаление крайней плоти считается кощунством. Мы не вмешаемся в дела бога и живем так, как нас сотворили при рождении.

– Покажи мне.

Он вздрагивает и испуганно хлопает длинными красивыми ресничками.

– Сними штаны и покажи господину то, что он желает, – рычит на него карач.

Краска заливает лицо мальчика, но он послушно тянет вниз полозок молнии на ширинке, чуть стягивает штаны и прикусив губу, стаскивает немного трусики.

– Спусти всё до колен и задери рубаху, – велю ему.

Ему очень стыдно, его красивые брови изгибаются ещё сильнее, взгляд становится жестким, он смотрит в пол, но всё же повинуется, стаскивает брюки и трусики до самых колен, поднимает рубашку.

– Выше, – велю я.

Он задирает её ещё выше, обнажая красивый впалый живот с пупком-ямочкой, и выпуклые ребра. На его лицо невозможно смотреть, кажется, что внутри него происходит сильнейшая борьба. Это огромный позор для масла – стоять вот так вот со спущенными штанами перед кучей народа. Многие уже отвлеклись от танцующих мальчиков и повернулись к нам, с любопытством разглядывают его округлую попку и необрезанный член, немного прикрытый волосиками. Они даже там не бреются, надо же. Масл замечает особое к себе внимание и прикусывает губу до крови.

Его малыш немного приподнялся, но скорее всего не от возбуждения, а от напряженной ситуации. Почти целиком вставший, а кончик висит ещё не выпрямившись, головка закрыта кожицей. И вдруг во мне вспыхивает огромное желание схватить губами эту опущенную головку, сжать изо всей силы, впиться острыми зубками в висящую кожицу и сорвать кусочек плоти. Но вместо этого я вгрызаюсь в персик, жадно откусываю мякоть, что по подбородку начинает течь сок.

– Мне нравится этот танцующий мальчик, – вдруг говорю я, с трудом совладев со своими чувствами и кивая на сцену. Там как раз изгибается высокий хорошо сложенный юноша, плавно двигаясь в такт музыке, на его руках и ногах позвякивают колокольчики. – Кто он?

Карач с жаром принимается рассказывать мне о танцоре, всячески нахваливая товар. Я задаю пару вопросов, словно действительно заинтересовался им, но на деле мне всё равно на него. Все мои похотливые мысли теперь крутятся около масла. Он всё так и стоит передо мной со спущенными штанами.

– Алиб, я ещё раз хочу посмотреть танец того первого мальчика, что выступал, когда я только пришел, – властно заявляю я, развалившись на диване.

– Будет исполнено, мой господин, – кланяется карач и делает знак маслу одеваться и следовать за ним.

– А этот пусть останется здесь, – повелительным тоном говорю я. – Я еще не видел его попки.

Масл уже нагнулся, чтобы натянуть штаны, но от моих слов вздрагивает, испуганно поднимает на меня глаза, затем переводит взгляд на управляющего. Мне нравится, как при этом изгибается его спина. Он не просто нагнулся, его спина выгнулась как парабола. Облизываю пересохшие губы.

– Как вам будет угодно, мой господин, – снова кланяется карач и делает знак юноше. Масл выпрямляется и снова поднимает рубаху.

– Сколько тебе лет? – небрежно бросаю я, когда карач исчезает из кабинета.

– Девятнадцать, господин, – отвечает он, осторожно поднимая на меня глаза.

– Чем ты занимался?

– Я учусь в университете на втором курсе, господин… то есть, учился, ещё вчера, – сбивчиво произносит он, опуская глаза, краска снова заливает его лицо.

– Вчера?

– Да, господин, – кивает он. – Я вчера пришел домой с лекции, и отец сказал мне, что ради спасения чести семьи он вынужден отдать меня за долги. А сегодня утром меня продали сюда.

– Ты девственник?

– Да, господин, – чуть с вызовом отвечает он. – Уважающий себя масл никогда не разделит свое ложе с женщиной до брака.

– А с мужчиной?

– Нет, господин, – с неподдельным ужасом в глазах отвечает он.

Чуть усмехаюсь про себя, я знаю, что мужеложство у маслов считается одним из величайших грехов.

– Но тебя трогали здесь за попу или за член?

– Нет, господин, – испуганно хлопая ресницами отвечает он.

– Ты знаешь, что тебя ждет?

– Господин Алиб говорил, что обучит меня всему, что требуется, чтобы стать хорошим слугой, а затем продаст в услужение в богатый дом. Из-за того, что я окончил школу и смог поступить в университет, цена на меня может подняться и принести ему хорошую прибыль. Ведь я смогу научиться разбираться в деловых бумагах, а не только подметать пол, господин. – Его голос дрожит, он судорожно сглатывает слюну, его кадык чуть дергается, он изо всех сил старается доказать мне, что ценен, что его держат тут для большего, а не стоять перед клиентами со спущенными штанами.

Я еле сдерживаю себя, чтобы не набросится на него прямо сейчас. Так и хочется поиметь того, кого ещё никогда не трогали, не касались его розовых ягодичек, не проводили пальчиком по его горячей ложбиночке.

– Повернись.

Он вздрагивает, но поворачивается. Теперь он к залу своим полувставшим малышом, а ко мне жопкой, ровной округлой упругой соблазнительной попкой.

– Чуть нагнись.

Он нагибается, его позвоночник снова изгибается, заставляя теперь уже меня судорожно сглатывать слюну. Мой собственный малыш каменеет и выпирает из шаровар, а жадный похотливый взгляд продолжает шарить по его аппетитным ягодичкам и бесстыдно проникает в темную чуть расправленную щелочку. Интересно, касалась ли плеть его розовой попки?

Я даже не сразу замечаю, что на сцену вышел заказанный мной танцор, с подведенными глазами и с бронзовой кожей. Только когда слышу оживление в зале, тогда отрываю взгляд от соблазнительной попочки Эмина и смотрю на сцену. Танцор медленно идет по кругу, опустив глаза, строя из себя невинного мальчика, но по всему видно, что он очень опытный и знает, как ублажать мужчину. Он восхитительно двигает своим телом, что невозможно оторвать глаза и можно забыть обо всем на свете. Порой из-за таких вот красивых мальчиков уважаемые люди сходили с ума и бросали к их ногам все свои сбережения.

Карач опять оказывается подле меня.

– Хаасин ищет господина на одну ночь, – шепчет он, показывая на танцора.

– И что? – хмурюсь я. – Кто-то уже выбрал его?

– Два очень влиятельных господина, не таких влиятельных как вы, мой господин, спорят между за собой за ночь с ним, – доверительно сообщает карач. Чувствую, что не врет. Да и нельзя мне врать – язык отрежу. – И ещё один купец из Давина тоже присматривается к нему. Я пока никому из них не дал ответа, но они все очень возбуждены, господин мой, боюсь, как бы не случилось раздора, – прибавляет он с напущено грустными нотками в голосе.

Ухмыляюсь. Раздор ради красивого мальчика делает только честь ночному заведению, такому как этот. Чуть медлю с ответом, отпиваю чай, поглядываю на танцующего Хаасина. Он босиком, а на шее сверкает алмазными вкраплениями ошейник из золотой парчи. Он не раб, свободный танцор, а одет так больше для забавы и привлечения к себе внимания, будто как раб готов на всё, на любые прихоти.

Мой малыш уже рвется в бой, я жажду неудержимого страстного секса, но с другой стороны, я хочу неспешно насладиться девственностью этого масла. Я допиваю чай и наконец…