Напев

Для народов был мой напев,

сложенный в области моря,

среди моря я жил и народов,

как невидимый часовой,

защищающий их в сраженье,

был полон любви и звуков,

потому что родился звонким,

я свидетельствую надежду

в этом казнённом столетии,

соучастник всего человечества,

где живут мои братья убийцы.

Все мы хотели выиграть.

Это был век причастных,

участников и причастий.

Мир у нас на руках умирал,

и мы продолжали проигрывать,

что-то всё время выигрывая.

Мы участвовали с землёй

в каждом разливе любви

и народили людей,

пока не сделалось тесно,

и нахлынули чужаки,

чтобы всё заграбастать.

Печальна эта печаль.

Я должен петь и об этом.

Светает.

Семидесятый.

Грядущие тридцать лет —

в тумане. Пусть станут они

продолжением дня, раскроются,

как бутоны не знаю чего —

бутоны цветов или пламени,

но что-то должно прорасти,

вырасти, биться в сердцах,

надо, чтобы не погибла

новая нежность на свете.

Умирал я со всеми, кто умер,

поэтому я и выжил,

упорный в летописанье,

в своей нерушимой надежде.

Смертный среди смертных,

я уверенно предрекаю:

несмотря ни на что, несмотря

на преставленье света —

человек —

бесконечен.

Ломая новые звёзды,

молотя по упрямым металлам,

среди грядущих созвездий,

задубелые от страданий

и смертельно уставшие

от уходов и возвращений —

мы всё же найдём радость

на самой горькой планете.

Земля, я тебя целую

и прощаюсь с тобой.