Нарушая все запреты

Глава 21

Глава 21

– У тебя красиво… – задумчивая фраза Гаврилы после того, как они так отчаянно страстно занимались сексом, звучит довольно иронично.

Полина фыркает, запрокидывает голову, которой так уютно было лежать на его голой груди, смотрит в глаза.

Не придумала – в них тоже смех и озорство. Он, наконец-то, обратил внимание на комнату…

– Приходи ещё… Я всегда рада гостям…

Полина шепчет томно, тянется к губам Гаврилы. Он знает, что единственный гость, которому она рада, – это он. Склоняется, целует.

Уже не так, как во время толчков, наполненных жадностью. Не позволяя ни себе, ни ей снова завестись.

Они и так по лезвию ходят. Нельзя забывать об осторожности.

Ему нужно вернуться на рабочее место. Ей тоже.

– А камеры…

Полина вдруг вспоминает, её сердце ускоряется… Она даже цепенеет из-за страха. Отрывается, снова ищет взгляд парня…

Тот же улыбается. Ведет по щеке, опять тянется к губам.

– Проблемы какие-то… Изображение застыло что-то…

Говорит легкомысленно, пожимая плечами, а по телу Полина разливаются восторг и возмущение.

Он камеры сломал, что ли? Какой же дурак… И молодец какой…

Гаврила немного давит, Поля, поняв суть просьбы, падает спиной на покрывало. Гладит парня по голове, когда он едет ладонью от ее талии вниз на бедро. Его гладит, попу тоже. Целует снова.

Тоже наверняка помнит, что им некогда разлеживаться, но берет на себя ответственность еще за несколько незабываемых минут в её постели.

– Я же говорил, всё откроешь…

Отрывается неожиданно для Поли. Она тянется следом, глаза Гаврилы еще сильнее зажигаются. У него такое хорошее настроение, что даже съязвить себе позволяет, возвращая мыслями в ночь их знакомства.

И все вопросы Полины, которые стоило бы задать (например, как он так быстро и так точно определил ее окно, как камеры выключил, как вообще ее нашел, как на работу устроился, за какие деньги крестик купил), теряют любой смысл.

Добивается всего, что хочет. Захочет иметь – заимеет. Быть захочет – будет.

– Ты и назад через окно? – злиться на его колкость невозможно. Отрицать – бессмысленно. Поэтому Полина тянется к лицу и гладит, пока может.

Гаврила кивает, ловит ладошку, целует подушечки пальцев по одной… Ладонь в середине. Задерживается губами там, а глазами на ее глазах. У Полины снова сводит низ живота. Он будто всё еще раз за разом толкается в неё.

– В душ только…

После чего отрывается, откатывается, оставляя Полину наедине с собой на бессмысленно широкой кровати.

Садится на ее край, подбирает с пола вещи.

Своей наготы не стесняется. Как и того, что он то ли всё еще, то ли опять возбужден.

Обходит кровать, позволяя Полине собой любоваться. Сначала торсом, потом спиной и ягодицами.

Полине приходится сдерживать себя и губу закусывать, чтобы не увязаться следом за ним с предложением спинку потереть. Но это совсем неразумно. Вдвоем из душа они в случае чего ну никак не выберутся. А если их застукают – это будет конец всему. Поэтому…

Гаврила тормозит у самой двери, сжав пальцами ручку. Немного думает, оглядывается…

Полина отмечает, что в его взгляде что-то изменилось. Это тревожит. Она немного ёжится…

– Ты про просьбу мою помнишь, Поль? – как оказывается – не зря. Он впервые задает этот вопрос вот сегодня.

Полина кивает на автомате, хотя у самой ускоряется сердце. Стыдно рядом с ним быть такой трусихой. Стыдно брать только, и практически ничего взамен не давать.

– Не думай, что я шучу или для красного слова… Я готов. Хочу. Ты же не считаешь, правда, что верх моих мечт в окно к тебе лезть, чтобы коснуться, пока папа не видит?

Она, конечно же, не думает. Но его слова мурашат. Им минуту назад так хорошо было, а сейчас на кончике языка горечь. Она не хочет его обесценивать. Она его любит сильно.

– Долго играться так не будем.

Произносит спокойно, но в словах чувствуется твердость… И холод.

– Я тебя услышала…

Полина отвечает то единственное, что сейчас готова. У нее сердце сходит с ума. Он хочет от нее слишком многого, но потерять его – чертовски страшно.

Девушка следит, как Гаврила кивает. Открывает дверь в душевую, включает там свет, замыкается…

Через несколько секунд включает воду, а Полина сворачивается, обнимая руками колени. Ей от одной мысли страшно, что скажет отец в ответ на её: «папа, я влюбилась в своего водителя».

В ее ванной больше не слышен шум воды. Значит, Гаврила скоро выйдет. Полина ждет этого момента, уже одевшись и приведя лицо с волосами в порядок перед зеркалом. Смывать с кожи воспоминания об их близости совсем не хочется.

Она пойдет в душ перед сном… Если ей удастся сегодня заснуть.

Полина слышит, как Гаврила шуршит в ванной. Уверена, когда он выйдет, снова будет ласковым и нежным. Они еще ни разу не расстались на плохой ноте. Он её слишком любит, чтобы мучить. Но это не отменяет того, что сказал правду. И что подобный разговор повторится еще много раз, если она не начнет шевелиться.

А она… Боится. Просто боится и всё тут. Потерять то, что имеют сейчас, не обрести ничего…

Подходит к двери, которая ведет из её комнаты в длинный темный коридор. Открывает замок медленно и аккуратно, чтобы без щелчка. Просто выглянуть хочет, а потом снова закрыть.

Открывает на щелочку, прислушивается…

Не хочется встретиться ни с кем на обратному пути. Ей бы вообще не выходить, а лучше – выйти вместе с Гаврилой в окно, но эти варианты не рассматриваются. Рано или поздно к ней поднимется мать или отец.

Сначала ей кажется, что в коридоре никого – тихо. Потом же слышится движение.

Еще немного – и тянет фруктово-дымным запахом. Слышатся голоса.

– Бесит так…

– Что?

Которые Полина знает с детства. Знает, как менялись. Росли. Это Марьян и Артурка. Зачем-то поднялись сюда. Уединиться, наверное. Покурить... В торце большое окно. Открыли, наверное. Дымят…

И не то, чтобы таятся. Говорят громко довольно. А от мысли, что они с Гаврилой так легко пропустили мимо ушей приход посторонних людей, по спине Полины холодок.

– Да всё, блять. Всё…

Всё бесит Марьяна. Это ясно по словам. Слышится в интонации. Но Артур не бросается утешать друга. В обычной своей манере молчит.

– Отец мне мозги вынул все. Доебывается по поводу и без. Весь вечер сегодня в спину тычет. К Полине подойди… К Полине подойди…

Марьян передразнивает очень унизительно. Пусть Полина никогда не записывалась в фанатки их с Варей отца, но по отношению к своему такого себе не позволила бы.

– А нахуя мне к ней подходить? Динамит сучка…

Оскорбление в своей адрес заставляет скривиться. Полине захотелось тут же закрыть дверь, но она себя остановила.

Марик замолк ненадолго, слышно, что затягивается и выдыхает.

– Кстати, её ж ебет какой-то хрен. Знаешь?

А потом задает вопрос. Разговоры о ней без неё очень отличаются от слов, которые парень обычно адресует Полине лично. Никаких тебе малинок. Мандаринок тоже нет.

– Варька что-то ляпала такое…

Артур бубнит невнятно, Марьян реагирует смехом.

– Всем распиздела сестренка…

И Варю добрым словом поминает. А Полина мысленно бога благодарит, что не рассказала подруге почти ничего важного.

– Натягивает нашу недотрогу ебарь какой-то. Сука… Я как думаю об этом, грохнуть хочу. Я, блять, хороводы водить должен, а эта дрянь мелкая…

Полине даже не обидно, что она «дрянь». Умом понимает, что и слушать дальше не надо, но зачем-то слушает…

– Ты знаешь, с кем она? – Артур задает вопрос не из любопытства. Просто оправдывает ожидания. Ему вряд ли интересно знать, кто «натягивает недотрогу». В отличие от Марьяна и его сестры.

– Нет. Я Варьку по-всякому пытался развести на информацию – она нихуя не говорит. Глазами хлопает, но я думаю – тупо не знает. Полина, сука, в загадочность играет…

Знал бы он, почему, не поверил бы. Но он, благо, не знает.

А вот грязью ее поливать продолжает.

– Кароч мне нужно эту сучку побыстрее приручить. Пока этот уебок не вылез. Обидно, конечно, что с блядью дело иметь придется. Но сосать научится хоть. А может уже умеет, раз этот цацки дарить начал… Мне сосать будет, пока не прощу.

Полина и сама не сказала бы в какой именно момент, но ее начинает потряхивать. Очень хочется выйти и дать в морду.

Даже не честь свою отстоять, а тупо заткнуть рот. Ей всегда было похуй на мнение Марьяна. Но слушать, как тебя поливают, никому не в удовольствие.

Тем более, в её доме. Тем более, такими словами.

Но делать этого нельзя. Проглотить надо. Запомнить и проглотить.

Полина очень медленно тянет дверь на себя, держа ручку опущенной вниз.

Закрыть. Вернуть на место. Тихо защелкнуть. Всё делает правильно, а развернувшись, холодеет. И сердце в пятки тоже.

Потому что Гаврила уже не в ванной. Он за спиной был. Теперь – перед глазами. Только смотрит не в них. А туда, где еще недавно была щель. Где докуривают, наверное.

Полине кажется, что страх сковал, до момента, пока он не делает еще один шажок к двери.

Что будет дальше – представить не сложно.

Это она проглотить может. Он – не позволит. Убьет просто. Головой вниз спустит или язык вырвет. Она же помнит того мужчину в подворотне…

Она же так боялась подобной встречи… Неделю вымаливала у Гаврилы слово, что он не будет попадаться на глаза никому из тех, кого когда-то встретил в Акуле.

И он свое слово сдержал, но из-за нее…

Испытывая зверский страх, Полина делает шаг наперерез, обнимая Гаврилу, вжимаясь в него всем телом…

Всё равно пятится, потому что он не останавливается, а ей не хватает сил противостоять, стоя на носочках…

Полина обнимает еще сильнее, шепчет в шею:

– Пожалуйста, Гаврюш… Пожалуйста… Не надо…

Умоляет так искренне, как никогда в жизни. На колени встала бы. Потому что самое страшное – это дать ему выйти из спальни. Или чтобы в спальню вот сейчас зашли, увидели их, всё поняли...

– Поль…

Но Гаврила слишком зол. Он, наверное, слышал всё. Или как минимум достаточно, чтобы грохнуть.

Пытается снять с нее свои руки. Увернуться от шепота.

– Пожалуйста, Гаврюш… Умоляю…

Но Полина цепляется пиявкой. Её честь не нужно отстаивать ценой, которую они пока даже оценить не могут. Отец Марьяна – очень непростой человек. Сам Марьян – его единственный сын… Её отец воспримет выходку, как плевок в лицо. Ему не докажешь ничего. Даже слушать не станет.

– Поль…

Гаврила окликает, Полина вскидывает молитвенный взгляд. Он зол немыслимо – у него волнуются скулы и глаза ничего хорошего не обещают.

– С тобой так нельзя.

Он ей объясняет, а вместо того, чтобы снова таять из-за его особенного отношения, она головой машет.

Наверное, нельзя, но страха в ней сейчас больше, чем гордости.

Гаврила смотрит в ее глаза. Долго. Он глубоко и часто дышит.

– Чего ты боишься? – спрашивает, хмурясь. Но отвечает без её помощи. Сам себе же. Его взгляд меняется. Из неконтролируемой злости в боль сожаления…

– За тебя… – её неуклюжее объяснение бьется горохом о стенку. Он понимает иначе. Наверное, суть главной непобедимой для Полины проблемы. Он – бесстрашный, не боящийся унижения потому, что его невозможно унизить – найдет и отомстит, связался с ней – слишком трусливой, чтобы отстаивать то, что считает ценностью.

Будь то собственное доброе имя или их отношения. В нем нет сомнений, а в ней – целый ворох.

Её доверие – только в постели.

Полина физически чувствует, как каждое из этих осознание ядом отравляет кровь Гаврилы. Это тоже больно, но ей кажется, что так правильно.

– Пообещай мне, что ты ничего не сделаешь…

Полине и самой противно от осознания, что эта просьба срывается с ее губ и адресуется Гавриле. Как ему – представить сложно. У него даже щека чуть дергается.

– Полина…

Он не согласен. В его мире делается не так. Но Полина только глаза закрывает и мотает головой.

– Пожалуйста.

А потом становится совсем плохо. Потому что за Полиной спиной несколько раз дергается ручка.

Гаврила снова поднимает взгляд на дверь, а Полине хочется сквозь землю провалиться. Она закрывает глаза. Через шум в ушах слышит обращенное из коридора:

– Поль…

Потом еще несколько дергающих движений ручкой вниз. Дальше – стук.

– Полинка, ты подслушиваешь, что ли? – дружелюбно-игривое. Отражающееся на лице Гаврилы такой ненавистью, что даже Полине страшно.

Снаружи в дверь ломится Марик, который облил ее словесным дерьмом. Внутри слышавший всё это Гаврила.

А между ними то ли Полинка, то ли Полюшка…

Которая берет себя в руки, вздрагивает из-за продолжающегося доноситься через дверь:

– Да я же пошутил, Полинка… Ну открой…

Ей гадко, но кажется, что правильным будет шепнуть одними губами, смотря в любимые глаза:

– Уйди, пожалуйста. Как пришел. Я сама разберусь.