Нарушая все запреты

Глава 27

Глава 27

У местной речки неоднородный, рваный даже, берег. Высокие обрывистые насыпи чередуются с пляжами в условных бухтах.

Их компания устроилась на одном из таких. С сероватым песком, чуть скользким заходом в теплую воду, немного грязном, но все равно… Фантастическом.

Полине здесь нравилось всё.

Особенно – поворачивать голову и наблюдать за одним из пригорков, с которого то и дело доносятся счастливые визги.

Там – Гаврила и старшие дети, пацаны. А малыши с ней.

Им, наверное, тоже хочется, но к тарзанке никто не подпускает. Зато сами прыгают с таким наслаждением, что даже Полине завидно, пусть она и категорически отказалась пробовать.

Не готова. Боится.

Но заражается адреналином тех, кому страх не свойственен.

Гаврила нашел где-то руль от старого велосипеда, добротный канат. Закрепил на ветке дерева…

Первым пробовал сам, а Полина смотрела снизу и захлебывалась восторгом вперемешку с предчувствием беды.

Так боялась, что сорвется… И так красиво летел…

Убедившись, что сделал надежно, позволил детям. А сам или контролировал сверху или снизу страховал.

Полина по своей глупой городской привычке очень боялась, что с минуты на минуту к ним придут разбираться недовольные родители, но хватало ума прикусывать язык и не тормозить веселье.

Постепенно стало ясно: никто не против. В Любичах Гавриле доверяют.

К нему и местные парни подходили. Его ровесники. Они говорили о чем-то, улыбались…

Полина снова любовалась… Своим. Особенным, с кем ты ни сравнивай.

Он безоговорочно побеждал папенького сынка Марьяна. Точно так же разительно отличался от пацанов, росших в одном с ним селе.

Будто чувствуя её новый влюбленный взгляд, опустил свой…

Полине казалось, он сгущается и темнеет, пусть и видеть она этого не могла. Немного пожалела, что они не одни сейчас, с другой стороны… Больше соскучатся. Сильнее с ума сойдут, когда останутся.

Улыбнулась, подмигивая. Вызвала улыбку у Гаврилы. Который через силу отрывается, подзывает к тарзанке очередного смельчака, дает отмашку…

И парниша со счастливым криков разгоняется, отталкивается, взлетает под кроны сначала, потом летит бомбочкой вниз…

Счастливый и свободный…

Такой же, как смех маленькой Полины, которая устроилась между ног большой.

Старшая Полина вовремя заметила, что малышня подмерзла – даже губы посинели. Позвала к себе, укутала одним из полотенец, обняла, грея.

И если сначала маленькое тельце подрагивало, теперь уже нет. Девчушка лопала очередной пирожок, как за телевизором наблюдая за полетами парней.

А Полина не сдерживалась иногда – всё же вжималась носом в макушку, вдыхая детство. И снова думала, что лишь бы родители не видели, а то ведь подумают не то…

А она же просто как-то моментально влюбилась. И просто как-то внезапно задумалась, а что если… Себе…

У них с Гаврилой тоже ведь может получиться блондинка, хотя бы в детстве. Они русые оба, но не слишком темные. Она другой будет, конечно. И уж точно не Полиной. Но пахнуть – детством. Заключать в себе их любовь и общий тайный смысл.

Страшно хотеть такого, но вот сейчас Полина хочет.

Следит, как Гаврилу снова отвлекают. Как-то неожиданно. К тарзанке подходит мужчина в длиной черной рясе. Понятно, что это местный поп. Но он такой молодой…

Старше Гаврилы, конечно. Но высокий, статный…

Окликает, Гаврила поворачивается. Грозит, чтобы без него не прыгали, а потом отходит к мужчине.

Батюшка протягивает руку, Гаврила вкладывает свою. Пожимают, улыбаясь. Они даже щеками прижимаются…

Это, наверное, свидетельствует о большой близости, Полину даже мурашит. У нее абсолютный ноль знаний и опыта в духовных делах. Она бы к батюшке не рискнула прикоснуться из-за какого-то суеверного страха оскорбить. А Гаврила… Совсем другой.

Они говорят о чем-то, продолжая улыбаться.

Несколько раз Полина ловит взгляды на себе. Гаврилов – теплый. Батюшки – мимоходом скользящий. Хочется и на свои плечи что-то набросить, но опять же из суеверного страха оскорбить, спровоцированного незнанием, она сдерживается.

Признается себе же – не прочь была бы подслушать, но не судьба…

– А есть еще? – отвлекается, когда Полинка, дожевав, начинает ерзать… Куда в неё столько влезает – загадка. Но Полине льстит, что получилось вкусно. Дети дочиста всё смели. И ягоды, которые Гаврила сбегал-купил, тоже.

После речки пойдут домой. Мангал разожгут. Пожарят мясо и картошку запекут. Это они уже обсудили.

Полина достала один из последних оставшихся пирожков, вручила малышке, чтобы самой дальше облизать чуть липкие пальцы…

Очередное впечатление в бесконечную копилку нового. Грязный пляж. Чумазые дети. Пахнущая тиной слишком теплая вода… И счастье.

Вскинув на пригорок новый взгляд, Полина чуть покраснела. И Гаврила, и батюшка снова на неё смотрели. На сей раз внимательно оба. Оба же с улыбкой.

Незнакомый ей мужчина легко кивнул, не давая усомниться – ей, сказал что-то Гавриле… Губы того задрожали.

Один направился обратно к дороге, с которой сошел на ведшую к речке тропу. Гаврила – с холма вниз.

Полина следила за его приближением, замирая. Каждый раз заново влюблялась в манеру его движений.

Когда совсем рядом оказался – окончательно залюбовалась блестящими глазами и светлым-светлым лицом.

– Идем плавать.

Гаврила обратился, протягивая руку. Пока Полина обдумывала, скосил взгляд на малявку.

– Я пойду…

Которая оказалась посмелее. Тут же начала полотенце стягивать и пытаться запихнуть в рот недоеденный кусок разом.

– Ты мне за пацанами следи, хорошо? Чтобы без меня не прыгали. Доверяю тебе…

Полина понятия не имела откуда это в Гавриле, но он не просто любит детей. Он ихпонимает.

Маленькая Полина совсем не обижается. Наоборот – грудь расправляет. У нее впереди ответственное задание. Это интереснее, чем плавать.

Она готова отпустить Полину. И Полина тоже, кажется, готова…

Вкладывает в ладонь Гаврилы свои пальцы. Встает рывком, когда он дергает…

Тянет в сторону воды, не давая возможности передумать. Чуть медленней, когда они уже стоят по колено…

– Ты с батюшкой близко знаком? – реагируя на ее вопрос, Гаврила снова улыбается и смотрит лукаво.

Прижимает Полину к себе, в щеку целует…

С берега доносится счастливый визг. Такой же, как когда пацаны прыгали. Маленькая Полинка будто чувствует, что у взрослой схожие ощущения. Тоже счастьем изнутри взрывает.

– Тоже в детстве дружили.

Полине сложно поверить, что даже у людей в рясе когда-то было детство, но она кивает.

– О чем говорили? – спрашивает чуть нагло.

Гаврила опять улыбкой реагирует.

Тянет глубже, до ямки…

Детям сюда нельзя, а им – да.

Ноги теряют почву, вода укутывает до шеи.

Гаврила опять к себе прижимает, одной рукой держась на плаву, второй забрасывая на себя Полины ноги.

Она снова чувствует возбуждение. Но при детях – ничего неприличного. Разве что чуть потереться друг о друга под водой. Поцеловаться, дальше от берега отплывая, когда у Гаврилы освобождаются обе руки, а Полина обвивает его шею…

– Хочу тебя…

Парень признается, ныряя взглядом в Полины глаза. Она сглатывает. Тоже хочет, конечно же.

– Как хочешь?

Она провоцирует, радуясь искрам, которые тут же бьют из любимых глаз. Как только не хочет… И все получит, конечно. Только наедине останутся…

Она тянется к уху парня, шепчет всякое, обещая… Отрывается, в щеку целует нежно… Ластится…

– Так о чем говорили? – повторяет вопрос, пользуясь тем, что у Гаврилы, должно быть, меньше трезвости в уме сейчас. Может правду скажет…

– О тебе, – и он действительно отвечает, скользя уже по ее щеке носом. – Тебя в церковь приглашали зайти тоже.

Это странное предложение – мурашит. Будто важное очень… А если для Гаврилы важно – она согласна.

– Когда скажешь…

Полина обещает, становясь причиной новой улыбки. Они еще немного целуются здесь, на глубине, за камышами, на расстоянии от детских глаз. Потом же возвращаются с порозовевшими щеками и энтузиазмом, который надо выплескивать допустимыми в обществе детей способами.

Поэтому Полина берется плести девочкам красивые косички. Гаврила снова к тарзанке.

И невозможно разобраться, им уже сейчас невероятно хорошо или вечером будет еще лучше. Хотя зачем разбираться?

Посмотрят…

Деревенские дети провели с Гаврилой и Полиной весь день. После возвращения с озера Гаврила организовал им нехитрый душ, потянув из колодца шланг. Вода была холодной, напор сильным, но стоявший визг не давал усомниться – никто не в обиде.

Солнце жгло нещадно. Но никак не влияло на детский аппетит. Обещанное мясо с овощами они опять уминали так, будто не ели неделю.

Полине даже легче стало. Она окончательно убедилась, что дело не в голодной сельской жизни. Они просто так ведут себя, когда вкусно. Как коты, которым и лопнуть не страшно, лишь бы удовольствие в моменте.

Как ей самой хотелось бы жить.

После обеда Гаврила взялся косить траву во дворе. Полине нравилось и так – двор не казался заброшенным, но чуть более диким чем те, в которых постоянно живут. Но стоило Гавриле начать – обрадовалась, что не успела возразить.

Он внимательный и послушный. Не воспринял укол тёти Розы в штыки. Не пошел на глупый принцип. Нужно покосить – он косит.

Серп в детские руки парень не давал. Только следить разрешал. Старшим было интересно. Поле тоже. Потому что… Господи… Как же красиво.

По плечам, спине и рукам перекатываются мышцы. Капельками скатывается пот. Его лицо то напряжено и сосредоточено, то губы улыбаются…

Он командует Полине:

– Поднимешься на чердак? Там коробки с Настиными игрушками есть… Может малые выберут себе что-то…

Это предложение ненадолго ввергает в ступор, но Полина опять не возражает. Ему виднее.

Находит те самые коробки, с помощью мальчиков сносит вниз, они занимают себя разбором.

Те игрушки, которые были у погибшей Насти, сильно отличаются от тех, которыми ломились её коробки. Здесь всё куда проще. Многое, наверное, досталось в наследство еще от Гавриловой мамы, но в Полине их разбор вызывает восторг явно не меньший, чем в остальных девочках.

К забору то и дело кто-то подходит и заглядывает внутрь. В основном – взрослые мужчины и женщины.

Поначалу это вызывает в Полине дискомфорт, но она видит, что ни Гаврила, ни его гости не реагируют, и понемногу успокаивается.

Это деревня. Здесь, наверное, не существует совсем уж личной жизни…

Что больше всего интересует она – Поле понятно. Как и то, что она вряд ли произведет совсем уж хорошее впечатление. Потому что… Если в Любичах есть молоденькие девочки, которым уже бы замуж – о лучшем зяте и мечтать нельзя.

Но безнадежно. Он – Полин.

Никому не отдаст.

Ближе к пяти дети разбегаются по домам. А Полина с Гаврилой собираются в церковь.

Зачем откладывать? Полине тоже интересно.

Мандраж оставляет ее почти сразу, стоит войти внутрь. Гаврила знакомит её с тем же батюшкой, который нашел их на пляже. Теперь Полина чувствует себя куда уверенней – она одета, ещё и в платке.

Взгляд батюшки отличается от тех, кто заглядывал за забор дома Гаврилы, и тех кто рассматривал во время службы. В нем нет стремления оценить. Полину мурашит даже, потому что… Кажется, в Любичах не один Гаврила душевный.

– Рад познакомиться, Полина… Вы к нам почаще приезжайте… И приходите…

– Отец Павел, можно крестик посвятить?

Вопрос Гаврилы оказывается неожиданным, но Полина не противится. Его подарок святят в Любичевском храме.

Том же, фотографии которого Полина когда-то стыдливо рассматривала, вбив название деревни в Гугл.

Вернувшись домой, она чувствует себя опустошенной, но счастливой.

Есть уже некуда. Куда больше хочется поваляться.

Они себе в этом не отказывают.

Занимают опять маловатый для двоих диван в гостиной на первом этаже.

Но если лежать в обнимку – сойдет. А они постоянно в обнимку, если есть такая возможность.

Гаврила гладит Полину по спине и плечу, она дышит, вжавшись носом и губами в его шею.

Ей так хорошо просто лежать, что даже секса не хочется. Всё может измениться через секунду, но вот сейчас и вот так – идеально.

Под цокот настенных часов её память впитывает момент, который останется с ней на всю жизнь…

– Скажи мне, а Поля, она…

В ушах до сих пор периодически взрываются счастливым визгом воспоминания о девочке. Полине важно, а Гаврила почему-то не спешит отвечать.

Гладит молча, хмыкает…

Касается подбородка и тянет за него вверх. Чтобы запрокинула голову и смотрела в глаза.

Смеющиеся.

– Ты уже для каждого придумала душещипательную историю, да? – Полине стыдно, но отвечать ложью не хочется. Она моргает. Если честно, да. Судя по всему, зря…

– Здесь не так-то плохо жить, Поль. Детям хорошо. Очень не так, как в городе. Но они тут не голодают и любят их тут не меньше, чем городские родители. Кому-то не везет, конечно. Но разве в городе пьяных отцов нет? Разве в городе мать детей не бросает?

Есть, конечно. И бросают. Снобизм тут неуместен, Гаврила прав.

Да и честно говоря… Только побывав тут, Полине становится окончательно понятно, насколько Гаврила больше и лучше знает жизнь. Теперь она бы тоже хотела, чтобы её дети если не росли тут, то хотя бы бывали.

Жалко только,егоЛампы тут больше нет.

– У Полины хорошие родители. Чуть старше меня – я их со школы помню. Одноклассники. С двенадцати лет вместе, представляешь? Отец уезжает часто – на заработки. А Маруся с Полиной тут его ждут. Они и второго вот скоро рожать будут. Братика твоей звонкой…

Гаврила так точно подбирает слова и характеристики, что искать новую зацепку для того, чтобы себя накрутить, бессмысленно.

– Успокоилась?

Полина кивает. Да.

Получив поцелуй в губы, снова вжимается в его шею. Сильнее обнимает руками. Замирает, прислушиваясь…

Осознает, что ей сейчас так хорошо, что аж в груди больно. А может больно потому, что конечно…

Дыхание сбивается, учащаясь…

– Эй…

Гаврила слышит это, снова пытается от себя оторвать и заглянуть в глаза. Но на сей раз Полина не дает. Жмурится, выдавливая слезы на кончики ресниц. Дрожит немного, благодаря без слов за то, что Гаврила сильнее укутывает собой.

Она не хочет жить в мире, где всё это может кончиться. Она себе навсегда его хочет. Общую Полину. Счастья в этом доме.