Наследница

Глава 24

Несколько секунд Ясмин боялась проснуться. Стояла в напряжении, вцепившись в собственную руку, и с ужасом ждала, что откроет глаза. Но миг шел за мигом, а она оставалась внутри погасшего круга.

Спустя десяток лепестков она жалела, что не проснулась. Потому что с противоположной стороны импровизированной арены на неё смотрели Хрисанф и Верн, а поодаль от них с колен уже поднималась мама. А позади, как верный страж, оставался Абаль. Ясмин закрыла на минуту глаза и приняла решение.

— Я ненадолго, — сказала она, обернувшись к Абалю. — Так давно не видела маму.

Абаль метнул далёкий от любви взгляд на ее мать и натянуто улыбнулся. Было очевидно, что мастер Гербе ему не нравится и никогда не понравится, даже ради Ясмин. Но ради Ясмин он будет вежлив.

— У тебя есть время, Яс, ведь теперь ты глава Бересклета, — Абаль играл кончиком косы и демонстрировал социально одобряемое поведение.

И захочешь упрекнуть — не подкопаешься. Ясмин виновато улыбнулась и пошла навстречу к матери. Подумаешь. У него и самого родственники не сахар. Она быстрым шагом пересекла круг и обняла подошедшую к ней маму. Боль от потери настоящей, оставшейся в другом мире матери уже не была такой сильной. Между ней и болью вставали Абаль и Варда, Хрисанф и Верн, ее ученики и Консулы, и мать Ясмин — так сильно похожая на ее собственную мать.

— Я ждала тебя, — мама слабо улыбнулась и морщинки сложились в знакомый рисунок — лучики вокруг глаз, мелкие заломы у губ. — Ты должна рассказать мне все-все.

Ну, все-все она не расскажет, никому.

Мать увела ее в свой лабораторный замок, где не было места ни дружескому чаепитию, ни даже приличных кресел. Пришлось садиться на передвижные носилки. Там можно было обняться.

— Я скучала, — Ясмин тут же воспользовалась этим и спряталась в маминых руках.

Мама ласково перебирала ее волосы. Если не приглядываться, она по-прежнему выглядела юной девчонкой, но Ясмин приглядывалась. Слишком резкие движения, закаменевшие мышцы рук, едва уловимая глазом сеть морщин, лёгшая на все еще юную фигурку. Сквозь молодость ума проглядывала физическая старость. Ясмин намертво вцепилась в мать, она хотела терять ее снова.

— Подожди же, детка, — со смехом отстранилась мама. — У меня есть для тебя сюрприз!

— Не надо, — тут же отказалась Ясмин. После виновато исправилась: — Приятный?

Вместо ответа из-за белой двери в белизне медицинской сорочки к ней навстречу выплыла номер Семнадцать. Юная Ли имела салатовый оттенок кожи и рожки-веточки, проглядывающие из высокого пучка. Глаза у неё влажно блестели.

— Приветствую мастера Белого цветка, — она пыталась сказать это с присущим Варде достоинством, но голос у неё сорвался и она почему-то бросилась перед Ясмин на колени. Онемевшая от шока Ясмин взялась ее приподнимать, а после обхватила всю ее тонкую, как молодое деревце фигурку и прижала к груди.

— Ох, Ли, я не надеялась увидеть тебя в порядке. Прости меня, прости меня за все.

— За что? — ее голос остался прежним — высокий и звонкий, он звучал колокольчиком.

— Что не защитила, — серьёзно сказала Ясмин. — Взрослые должны заботиться о младших, а я знала, что тебя послали умирать, но не смогла остановить это. Ты ведь… помнишь, как…

Помнишь, как умерла?

Ли помнила, но почему-то солгала. Ясмин интуитивно чувствовала слабые волны ее эмоций. Тёплый розовый — к ней, золотой — к ее матери, холодный и темный к Хрисанфу, который слабо угадывался в ее мыслях, когда она думала о смерти.

— Не помню, мастер, наверное, я умерла во сне. Или не совсем умерла… Зато я теперь зелёная, прямо, как первые березовые листочки, красиво, правда? — Ясмин сначала содрогнулась, после стоически кивнула. — Мастер Гербе смогла меня починить.

— Вылечить, — автоматически поправила Ясмин. — Нельзя говорит о себе, как о вещи.

Ли весело пожала плечами и снова полезла обниматься, доверчивая и ласковая, как котик.

Ясмин уложила ее голову себе на колени и посмотрела на мать:

— Что происходит, мам? — мама все ещё обнимала ее за плечи и со стороны они наверняка походили на трех граций, присевших в тени деревьев отдохнуть.

Мама внимательно рассматривала ее, словно пыталась не столько увидеть, сколько разгадать. Ясмин даже засмеялась и поторопила:

— Ну! Глава Астер действительно умер?

— Конечно, — мама удивилась и снова взяла ее лицо в чашу ладоней, пристально вглядываясь в ее лицо. — Глава Астер мёртв, и убил его вовсе не Зеф, ты ведь понимаешь?

— Не понимаю, — тут же вставила Ясмин, с беспокойством глядя на мать. — А кто убил? И зачем?

Мама спокойно улыбнулась, разглаживая пальцами собравшийся в маску скорби лоб Ясмин.

— Он дал слово, что позаботиться о Ясмине, даст ей кров, имя и статус, и никогда не причинит вреда, и я поверила ему. Он никогда не лгал мне, даже в мелочах. Вместо этого он использовал ее, как средство мести Примулу. Его сердце не дрогнуло, хотя она была ненамного старше Айрис, которую он баловал и любил. Я не взяла с него кровную клятву, и он воспользовался этим. Взамен, он тоже не взял с меня клятвы, и этим я тоже воспользовалась.

— Ты его убила? — с немыслимым удивлением спросила Ясмин.

Мама кивнула с застывшей улыбкой:

— Он бы умер в любом случае. Много лет назад, мастер Файон взял с Зефа клятву о выполнений трех его приказов в обмен на жизнь Древотока, и тот согласился. У него уже родилась Ия, и ты знаешь, как сильно он любит ее. Изначально милость жизни была дарована только главной ветви Бересклета, а Древоток и Катх подлежали уничтожению, поэтому я его не винила. Первым приказом Зефу было найти наиболее одаренную девочку в Бересклете, вторым лишить Абаля оружия, а третьим — убить главу Бересклета. Невыполненная клятва уничтожила бы его в любом случае, так что когда Абаль сохранил свой дар, Зеф пришёл ко мне и рассказал обо всем. С самого начала. — голос матери тёк спокойным ручьём, словно она рассказывала сказку на ночь.

Ясмин слушала и обманывалась спокойствием ее голоса. Вот только она помнила, каково быть пустой. Кишкой, в которой бултыхается воздух. Они хотели сделать Абаля таким?

— Дядя пытался лишить Абаля дара?

— Конечно, но никто из нас не знал, что… он такое. Никому из нас не приходило в голову, что Примул сделает такое с собственным сыном. Впрочем, как видишь, мне не приходило в голову, что мой муж поступит так с моей дочерью.

Ли задремала. Во сне ее лицо разгладилось, а кожа приобрела более густой цвет. Ясмин переложила ее на кушетку и подивилось, насколько легкой та была. Или тому, насколько сильной она стала. В России она не поднимала ничего тяжелее кастрюли с супом.

В дверь просунулась встрепанная голова Мечтателя.

— Мам, гости беснуются, требуют выдать им сестрицу.

— Мастер Абаль? — мама остро взглянула на Калоха, а Ясмин растерянно застыла у кушетки.

— Венценосный помалкивает, но ведь он всегда такой. Терпит-терпит, а после атакует без предварительных реверансов.

Калох язвил, на его лице застыла нарочитая смешливость, но веселым он не выглядел. Он выглядел… плохо. Он был голосом богов, а теперь снова стал просто Калохом — мальчиком с оружием второго порядка из падшего тотема. Марионеткой с отрезанными нитями.

— Сейчас выйдем, — мягко мама прикрыла дверь и повернулась к Ясмин. — Мастер Тихой волны многое рассказал мне, но я по-прежнему не одобряю ваш союз. Ты видишь в нем волшебного принца, но понятия не имеешь, что находится в его красивой голове. Невозможно… Просто невозможно ужиться с человеком, который прошёл немыслимые испытания и не получил базовой любви.

В дверь снов застучали, но мама прислонилась к двери спиной, словно блокируя выход.

— Почему же не получил? — удивилась Ясмин. — И у него была мать. Мне же было достаточно тебя одной, чтобы вырасти адекватным человеком. Вот и он справится.

— Если бы он гневался или ненавидел, если бы был жесток, с ним ещё было бы можно иметь дело, — попыталась мама снова. — Но он спокоен, как лесное озеро, как много от человека осталось в нем?

Ясмин хмыкнула, бросив взгляд на руны запястья. У неё был цветок и мама. Всего год назад — ещё до маминой смерти — она бы прислушалась. Она бы испугалась.

— Если бы он был жесток, никакого дела я бы с ним иметь не стала.

— Но после всего, что он пережил… — мамин голос дрогнул. — Жить и не знать, что чувствует человек на другой стороне постели. Что думает и вынашивает его сердце… Хотя бы ты должна остаться и жить счастливо.

Она с мольбой протянула к ней руки. Постаревшая, усохшая от бесконечных лишений, в простом хлопковом платье. Человек немыслимого таланта, который, однако, всего лишь человек.

— Никто не знает, что думает другой, — мягко сказала Ясмин. Взяла маму за руку и отвела от двери, за которой, судя по голосу, вопил Верн. — И никогда не узнает. Ну чем не счастье?

В дальнейшем, Ясмин решила причислить встречу с друзьями к личному подвигу. Едва они вышли за дверь, она без всяких экивоков обняла вмиг подобревшего Хрисанфа, а после и Верна, который повёл себя неожиданно сдержанно. Но глаза у него блестели знакомой радостью и он нежно гладил ее по спине, как уставшую лошадь, пока Абаль не намекнул ему, что погладить Ясмин он сможет и без его участия.

— Я же во сне, — с полуутвердительной интонацией сказала Ясмин. — Могу хоть обнять.

— Ты такая искренняя, — Айрис подошла поближе, разглядывая их троицу. — Я за всю жизнь обнималась только с мамой.

— И все? — с удивлением вдруг уточнил Верн.

— И все, — отрезала Айрис и отвернулась.

Верн приобрёл черты отвергнутого щеночка и надулся. Абаль хмыкнул.

К удивлению Ясмин за порогом лаборатории лежал не лес, а сад, хотя всего половину двоечасия назад они видела выжженное пятно на его месте. Пятно и рунный круг. А теперь вокруг цвели глицинии, в темной листве влажно блестели сливы и глянцевые точки вишен. На горизонте пролились первая кровь рассвета.

— Мы ведь во сне?

— В небытие, — напомнил Абаль. — Все, что ты видишь — своего рода иллюзия. Память тела. Большинству привычно увидеть здесь сад, и мы его видим, а если захотим увидеть дом, то увидим дом. Ты даже почувствуешь тепло очага и вкус еды, потому что небытие работает на тонком силовом уровне.

— Если можно так выразиться, мы сейчас находимся в мире своего оружия, — равнодушно подтвердила Ия.

— Получается, я вернусь, едва закончится сон?

— Все сложно, Миночка, — после длинной паузы Хрисанф чуть оттеснил Абаля и встал рядом. Почти вплотную. — Мастер, вызванный в тотемный круг, возвращается после выбора главы тотема, вот уж истинная правда.

Ясмин близко-близко видела его тёмные крапчатые глаза и пот, выступивший бисером на широком лбу. Как и всегда, рядом с Хрисанфом ей делалось неловко и жарко. Подумать только, лет в пятнадцать она мечтала стать роковой красавицей, в которую влюбляются целыми автобусами. А на деле не может перенести тоскливого взгляда одного-единственного человека.

Ах… К черту, к черту.

— То есть, я проснусь, а вы останетесь здесь? — нервно уточнила она.

— Конечно нет, глупая, — буркнул Лён. — Видишь ли, куколка, любые клятвы, данные тобой до этого момента обнулились, кроме тех, что ты дала богам Бересклета. Ты настолько тупая, что еще не поняла значение титула? До конца своих дней ты будешь работать на благо Бересклета, а если богам не понравится ход твоих мыслей, тебя выжгут, как твоего папашу…

Мечтатель, оставленный в тени яблонь, как это обычно с ним и случалось, вдруг подскочил и ударил Лёна с подлёта. На диво удачно. Кровь хлынула носом, и тетушка Ле-Ле с причитаниями взялась размазывать ее по бледной физиономии сына. Голова у Ясмин тут же разболелась. Видимо, ей придётся держать Лёна в руках, как это делал глава Астер, но… Как?

— Потребуй клятву, — шепнула мама.

Она стояла у неё за левым плечом, как змей-искуситель, и ласково улыбалась. Лицо ее было спокойным и тихим, и замечательно одухотворенным, словно не она убила собственного мужа и советовала взять в узду расшалившийся тотем через кровь. — Да, — кивнул Абаль. — Это будет кстати. Когда мы вернёмся, Яс, нам будет не до детских истерик в наших тотемах. Так что возьми с него клятву послушания главе, раз он не понимает этого самостоятельно.

— Как же мы вернёмся? — тут же уцепилась за приятные сердцу слова Ясмин. — У вас метки пустые.

Абаль рассмеялся своим фирменным бархатным смехом и лукаво посмотрел на ее мать.

— Мастер Гербе невероятно талантлива, неужели она не сможет ничего придумать?

Лицо у него сделалось нехорошо лукавым, как у злого мальчишки, хотя расслабленно пальцы путались у Ясмин в волосах. Молодежь, как и обычно реагирующая почти на каждый поворот головы Абаля, затихла, жадно наблюдая противостояние. Противостояние, которое началось задолго до рунного круга, как теперь понимала Ясмин. Эти двое успешно пикируются не первые сутки, перекидывая друг другу мяч, слепленный из недомолвок и нелюбви.

Мама с усилием засмеялась.

— Я талантлива и кое-что придумала, но я помогаю своим детям, а не чужим.

— А давайте меняться, мастер, — с искусственным азартом предложил Абаль. — Вы поможете парочке чужих детей, а я забуду, что Судья исполняет приказы совести, а не Примула?

И Ясмин вдруг поняла, что Абаль знает, кто убил главу Астера. Знает и без зазрения совести шантажирует ее мать, одновременно пытаясь уберечь от правды ее саму. Это было настолько жестоко и трогательно, что она даже опешила. В какой-то мере мама была права. В голове у Абаля творилась очень сложная ерунда.

В гляделки мама проиграла. Опустила глаза и согласилась:

— Всем чужим детям я не помогу, только тебе, если ты готов стать частью Бересклета.

— Получается, помочь-то вы можете? — уточнил Хрисанф

Мама усмехнулась. Обвела взглядом настороженные семьи Древотока и Катха, и кивнула:

— Та метка, которую ты мне оставил, — она мельком взглянула на Абаля. — Неплохо придумана. Изобретение Файона? Разумеется, его… С десяток меток я уже сделала, но они настроены на Бересклет, чтобы ни у кого не возникло желания взять чужое.

— А мы, значится, останемся туточки? — Хрисанф перестал изображать вежливость и набычился.

В темноте глаз мелькнула та полузабытая опасность, которую чуяла в нем Ясмин в свои первые дни в этом мире. Верн непокорными глазами смотрел на Ясмин, не отводя глаз.

— Я заберу вас сразу, как вернусь и получу новые метки, — лениво заверил Абаль Хрисанфа, мельком глянул на Верна: — Слово Судьи.

Верн послушно опустил голову.

Обвенчали их тем же вечером.

Время в небытие текло странно, а пространство то растягивалось, то сокращалось, и Ясмин чувствовала себя клеткой какого-то неведомого организма, который не ловит глаз. Настолько велик, настолько величественен он был. Можно было войти из рунного круга в мамину лабораторию, а после вышагнуть сразу в сад, хотя они видели, что сад был уничтожен яростью богов Бересклета. А вечер длился и длился, и никто не чувствовал усталости, вынимая словно из воздуха предметы быта, старые книги, алое полотно… В это полотно завернули Ясмин, наподобие сари, а едва она открыла рот, положили на язык ядовитую ягоду бересклета. Она протестующе пискнула, но мама успокаивающе погладила ее по руке:

— Бересклет принял тебя, Бересклет не уничтожает своих.

О… Главы могут многое. По-настоящему многое. К примеру Ясмин выяснила, что может загнать себя в кому, уйти без тела на другой конец страны, приказать подчинённым Бересклету растениям и даже обвенчать саму себя. Теоретически.

Практически ее с Абалем обвенчал Илан, старательно читая слова древней клятвы и размазывая кровь жертвенной сойки по их запястьям. Ясмин давила тошноту, избегая взглядом алтаря, где прикончили птицу. Абаль загородил его, но Ясмин продолжала видеть мертвую сойку даже под закрытыми веками.

Церемония венчания включала в себя ритуальный танец, круговой ход по кругу Богов, который те вкладывают в голову новобрачных, и распитие алкоголя неясного происхождения, в который, кажется, накапали крови. Ясмин сначала отказалась, но мама хлопнула ее пониже спины, как маленькую.

— Пей, детка, не упрямься.

Всю церемонию, она страшно боялась смотреть на Абаля. Что бы он не говорил про свадьбу, но женился он прямо сейчас и ради возвращения домой. Мама ясно дала понять, что метка рассчитана только на Бересклетов, так что у Абаля было не очень много шансов вернуться обратно иным способом.

— Послушай, — спросила она шепотом, невозмутимо глядя в сторону, — если ты глава Спиреи, как ты можешь стать частью Бересклета?

Она хотела спросить, ты не против? Ты действительно хочешь этого? И Абаль словно услышал:

— Я делаю это, потому что хочу, — развернул ее к себе и жадно поцеловал.

Дыхание у Ясмин застряло в горле, и возражения, просьбы, мольбы превратились в птичий клёкот. Абаль с трудом оторвался от поцелуя и судорожно зашептал, что скрепление уз лучше провести здесь, потому что в Варде их достанут своими нравоучениями. Будут ходить и возмущаться, пока не протопчут жёлоб через Тихий квартал к их дому.

— Да соединят боги вашу кровь воедино… Целоваться во время церемонии не положено, — буркнул Илан и перелистнул страницу катехизиса. — Так… Дети воды и солнца, придите к своим богами и станьте на колени пред их ликом…

Айрис весело хмыкнула и опрокинула на них корзинку с лепестками флоксов и герберы. Она выглядела умиротворенной и была очень мила, хотя Ясмин чувствовала на себе неотпускающий взгляд Верна. Но Верн, пусть и ненадолго, оставался с Айрис, а Ясмин становилась замужней госпожой, что смешным образом улучшило отношения сестер. Айрис даже простила Верну его взгляды, поскольку он был послушным и соблюдал этикет.

Перед возвращением в Астрель Ясмин взяла в оборот маму на предмет различных целебных настоек и лекарств, но та упорно называла ее деткой и отшучивалась. Лекарства, впрочем, дала. Одно для Эгира, второе, в виде крупного бледного цветка, для матери Абаля. На маму это было не очень похоже, и Ясмин вдруг подумала, что она перестала называть ее по имени. Все детка, да детка. В груди кольнуло, и ту же погасло.

Она не успела додумать мысль, потому что мама передумала и отдернула цветок, глядя на Абаля.

— Десятилетие на него потратила, — сказала она ворчливо. — А теперь раз и отдай.

— Ну ладно, не давай, — тут же отступила Ясмин.

И мама тут же сделалась виноватой, и через несколько минут отдала и цветок, и собственную рукопись с новооткрытыми веществами, которые даёт Чернотайя. И целую тьму каких-то склянок, колб и пузырьков. И все это без учёта жизненного скарба, который всучили юным ростках Катх и Древоток. Абаль оглядел творящееся безобразие с усмешкой, а после с беспрецедентной вежливостью поблагодарил мастера Гербе за доброту, проявленную к его матери. Любезность в его исполнении выглядела, как атака на поражение. В процессе шутовских прений, Абаль все так же ненавязчиво отжал у Древотока останки древней связи с Вардой и клятвенно пообещал, что связь останется. Но между Ясмин и ее матерью.

Маму и это не проняло. Абаль числился в ее вселенной сыном врага, и Ясмин снова подумала о жизни с человеком, который умеет делать больно. Умеет не прощать. Сейчас Абаль ее любит, но что будет завтра? А через десять лет? Через двадцать?

Она не умеет искать компромиссы, не имеет опыта семейной жизни, а с людьми, которые ей причиняли боль она поступала одним и тем же способом. Выкидывала их из своей жизни и закрывала дверь.