Наследники Скорби

***

Ворота были распахнуты, от земли тянуло жаром, знойный воздух не колыхался, а только слабо дрожал. Каменная громада Цитадели казалась раскаленной, будто жерло печи. Путники въехали во двор Крепости в полдень. Клесх спешился, бросил поводья подбежавшему выучу и сказал Лесане:

— Заплечник бросишь — и к Нэду. Гляди, не копошись, он ждать не любит.

Девушка кивнула и наставник ушел.

Ведя свою лошадку в стойло, обережница оглядывалась. Диво, но она и впрямь чувствовала себя дома. Цитадель больше не казалась чужой и пугающей. Все здесь было знакомо до последнего камня, все хранило память. Пускай иной раз и страшную, но память. Да и мало что менялось тут. Снуют выучи, служки, в небе мелькают черные тени воронов. Все, как было года — столетия до этого, все, как продолжится века спустя.

Хотя…

Через двор, подобрав подол и сверкая голыми пятками, мчалась за рыжей кошкой чудная девка с кудлатой неубранной головой. Заметив обережницу, растрепа остановилась, вмиг утрачивая интерес к неведомо откуда взявшейся в Крепости кошке. Незнакомка замерла, подергала голубиное перышко, ниткой примотанное к спутанной пряди у виска, улыбнулась и подошла к Лесане. Глаза у чужинки были дикие — переливчатые, безумные.

— Здравствуй-здравствуй, родненькая, вот и возвратилась, да?

Выученица Клесха удивленно смотрела на скаженную, гадая, чего бы той с ней разговаривать, будто со старой знакомой, коли видятся они впервые?

— Здравствуй, — приветливо поздоровалась ратница. — Как звать тебя?

— Светлою. А ты согрелась, милая? Верно? Чутка совсем, — блаженная с необъяснимой усладой разглядывала девушку.

— Я и не зябла, — удивилась Лесана. — Лето ж на дворе.

— Лето, лето… — закивала блаженная. — Лето. Да только озябшая ты, как льдом скованная.

Обережница пожала плечами и запустила руку в скинутый со спины заплечник. Нашарила на дне медовый пряник и протянула его Светле:

— На вот, гостинец тебе. Полакомись.

— Мне? — безумные глаза удивленно распахнулись.

— Тебе, тебе, — улыбнулась девушка.

— Благодарствуй, зорька ясная, — дурочка чуть не в пояс поклонилась за подарок. — Пойду родного своего угощу.

И Светла, забыв про беззаботно распластавшуюся невдалеке кошку, которая лениво наблюдала за собеседницами, побежала куда-то вглубь крепости.

Лесана пожала плечами, и пошла своей дорогой.

На верхнем ярусе, возле покоя Нэда ее нагнал Клесх. Наставник успел сменить пропыленную одежду и теперь неодобрительно смотрел на выученицу.

— Хоть бы умылась с дороги, — сказал он.

— Ты ж велел не копошиться, — вспыхнула от досады послушница.

— За это время можно было коня вычистить, не то что одну девку тощую в лохани ополоснуть, — заметил мужчина.

— Я со скаженной говорила, а потом что-то… задумалась, — повинилась подопечная.

— Со скаженной? Важное дело, — сказал крефф и бросил через плечо: — И задумываться тоже иногда надо.

Вот ведь язык у него!

Нэд сидел за столом и читал крохотный свиток, по всей вероятности, принесенный сорокой. Оторвавшись от клочка бересты, Глава проворчал без злобы, а скорее по привычке:

— Ну, надо же. Вернулись. Года не прошло. Повидала родню? — смотритель поглядел на Лесану.

— Повидала, — ответила она.

— Хорошо приняли?

— Да, — по-прежнему спокойно ответила девушка, вспоминая косые взгляды и перешептывания родичей.

— Раз отдохнула, то давай, собирайся. Завтра обоз до Свиркова доведешь.

— Одна?! — против воли вырвалось у Лесаны.

И тут же глупая осеклась. Клесх прожег таким свирепым взглядом, что слова застряли в горле. Нэд сделал вид, будто не заметил, как смешалась недавняя выученица и сказал:

— Зачем одна? Со всеми старшими выучами и креффами. Можешь даже стряпуху прихватить, будет тебя в дороге кашу варить, — с каждым словом Глава скучнел лицом.

Обережница почувствовала, как кровь приливает к ушам и щекам. Стояла она посреди покоя дура-дурой, пунцово-красная, с отчаянно горящими ушами.

— Ступай, — смягчился Глава. — Старшего обоза в кузне найдешь.

Девушка кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.

Едва мужчины остались одни, Нэд отложил в сторону берестяной свиточек. Вздохнул.

Клесх глядел на смотрителя. Сдавать начал воевода. Месяц всего не виделись, а как будто годы прошли, седины и морщин добавляя.

— Муторно мне, — поймав взгляд креффа, признался Глава. — Беспокойно. Со всех сторон сороки летят. Только за седмицу последнюю шесть вестниц примчались. Ходящие как с цепи сорвались, чуть не белым днем нападать стали. Жальники встают, наузники не успевают упокаивать. Что-то сдвинулось в мире, Клесх, будто половодье. А я не знаю, как его остановить.

Ратоборец слушал, мрачно глядя исподлобья, а когда Нэд закончил, резко сказал:

— Допрежь надо было думать! Я тебе, когда еще говорил, что у Ходящих Осененные появились? Так нет, надо было со мной, не с ними воевать. Нашел супротивника.

Крефф не стал жалеть Главу, не стал сочувствовать. Вины Нэда не умаляли ни возраст, ни заслуги. Вина она и есть вина. И ее надо не только уметь признавать, но и ответ держать.

— Я объехал те веси, из которых пропали осененные дети, — сказал Клесх.

— И что? — Нэд жадно подался вперед.

— И то. Все сгибли, — обережник прошелся туда-сюда по покою. — Одного пацаненка в чаще потеряли — пошли ребятишки к бортям, двое вернулись, а третий сгинул. Может, в болото канул, может, заплутал. Всей деревней аукали — не отыскали. Другой на озеро отправился выбирать сети и пропал. Испугались — думали, утоп, но снасти оказались нетронутыми, да и одежды на берегу не нашли, то есть до места парень даже не дошел. Еще один вместе с отцом на лов отправился, оба не вернулись. Только отец мертвяком через три дня в родной дом постучался, а сын нет. Вот тебе и все.

— Трое сгинувших, — смотритель покачал головой. — Дети, мал-мала. Среди них старше двенадцати весен ни одного не было. Мы бы за ними и не поехали, если бы не нужда такая. В этом году и вовсе послушников не набрали. А в тех, кого привезли, Дар едва теплится. Ихтор, вон, тоже пустой приехал. Вместо выуча кошку приволок и теперь с ней таскается.

— Кошку? — Клесх поднял брови.

— Кошку, кошку, — Глава с горечью усмехнулся. — За Донатосом дурочка хвостом ходит. Скоро Цитадель в ярмарочный балаган превратится, а мы как скоморохи кривляться тут станем, глядишь Ходящие от смеха и перемрут, на нас глядючи. Всего шесть послушников, Клесх, в этом годе у нас. Ратоборца ни одного.

— И трое пропавших Осененных… — задумчиво произнес Клесх. — Это те, про которых мы знаем. А сколько тех, о ком нам неведомо, а?

Нэд окаменел и задохнулся.

— Немало, поди, — твердо закончил Клесх. — А мы только заквохтали.