Настояshие люди

Лев Власенко


Север — жестокий и прекрасный край света, который не прощает слабости. Но даже здесь наступает весна и распускаются цветы, а люди не меньше, чем в других краях умеют радоваться, страдать, ненавидеть и любить. Повесть "Настоящие люди" рассказывает о противостоянии двух племен, живущих по разные берега Берингова пролива. Молодой северянин Элгар, втянутый в этот конфликт, должен не только одолеть врагов из плоти и крови, но и сделать выбор между темным миром духов и полным страстей миром людей.



Повесть будет интересна тем, кто устал от штампов и стереотипов жанра фэнтези и не против ознакомиться с новым взглядом на древний как мир сюжет о несчастных влюбленных, разделенных многолетней враждой.



От автора



Далеко на Севере есть прекрасный и суровый край. Полуостров, похожий на кривой нож, источенный солеными водами двух океанов. Большую часть года землю здесь покрывает одеяло глубокого снега, а море сковывает прочный ледяной панцирь. Лишь поздней весной и кратким летом мерзлота отступает, и на поросших травой берегах появляются яркие цветы.


Это — Чукотка. Прекрасная земля, населенная необычными людьми. Здесь буквально рождается день, потому что на границе между Чукоткой и Аляской расположен меридиан от которого отсчитывают начало суток.


Моя повесть посвящена коренному населению Чукотки — малым народам Севера. Каждый день, каждый час их жизни — это жестокая, непримиримая борьба за выживание. Но именно в таких условиях ярче проявляются основополагающие человеческие качества: любовь, дружба и нерушимые узы родства, связывающие воедино семьи и племена. История этих народов насчитывает несколько тысячелетий, но их численность, обычаи и образ жизни почти не менялись до того момента, как на Чукотку пришли русские. Выпасая бесчисленные стада оленей, северяне совершают невероятные по продолжительности и сложности путешествия. Но, несмотря на огромные расстояния, отважные пастухи знают всех своих соседей и поддерживают между стойбищами тесную связь.


Для произведения о жизни экзотического народа очень важным является историческая и этнографическая достоверность. Чтобы добиться необходимой правдоподобности я изучил труды С.П.Крашенникова, В.Г.Богораза, А.К.Нефедкина и других ученых, которые исследовали северо-восточную Азию. Разумеется, досконально воссоздать картину быта северян можно только прожив с ними много лет и на своем опыте прочувствовав все тонкости и особенности их ежедневных тягот. Мое произведение не является сугубо этнографическим и художественный вымысел в нем преобладает над познавательным материалом. Читателю, которого интересует именно историко-культурный аспект могу рекомендовать книги Тана-Богораза в которых, по словам самого автора, этнограф преобладает над художником.


Главная сложность при работе над историческим произведением — это соблюдение баланса между достоверностью и увлекательностью. Если пренебречь историчностью в пользу простоты текста, то автора неизбежно упрекнут в том, что он не владеет материалом. Если автор предпочитает давать многочисленные примечания и ссылки — читатель справедливо заметит, что художественное произведение не должно быть похожим на справочник или энциклопедию.


При работе над повестью я рассматривал различные варианты композиции, от максимально подробного до предельно упрощенного. В итоге я решил поступить следующим образом: все названия, термины и редко употребляемые в повседневной жизни слова были собраны в краткий "Чукотский словарь". Я рекомендую читателю ознакомиться с ним перед прочтением повести и обращаться к нему по мере необходимости.


Я надеюсь, что моя повесть откроет перед читателем удивительный мир, где время будто остановилось, где рядом с людьми по бескрайней тундре странствуют злые и добрые духи, где в небе танцуют огни северного сияния, а ночь может длиться несколько месяцев.


Это мир Севера, мир настоящих людей.




Глава 1


Зима закончилась. Короткие дни и холодные длинные ночи отступили перед весенним теплом. Поначалу казалось, что это просто кратковременная смена погоды и скоро холода вернутся, уничтожив едва пробившиеся ростки жизни. Но оттепель не прекращалась, сковывающий пролив лед треснул и раскололся. Волны и ветер разбросали белые осколки по морскому простору, и они начали свое первое и последнее плавание на юг. Будто в насмешку над недавними морозами море наполнилось жизнью. Самые крупные из дрейфующих льдин потемнели от собравшихся на них моржей, а два острова, расположенные в центре пролива, заселили колонии птиц.


Восемнадцать тысяч лет назад, когда землю укрывал прочный щит ледников, на этом месте произошло извержение подземных вулканов. Лава прожгла ледяной покров и затвердела, образовав две высокие скалы с плоскими вершинами. Так появились острова Инетлин и Имегелин. Темными пятнами они выгнулись над волнующимся морем, как спины огромных китов. Легенды местных жителей, впрочем, гласили о том, что сначала это был один остров, но люди по неосторожности прогневили морских богов, и те в наказание заставили воду подняться и поглотить селение святотатцев, отделив при этом одну вершину от другой. Как бы то ни было, острова находились точно посреди пролива и будто самой природой были созданы как место для встреч двух живущих по разные берега народов.


Одинокая байдара приближалась к островам с запада. Волны легко подбрасывали лодку, но экипаж из двух человек правил хрупким суденышком умело и храбро. Мужчина богатырского телосложения сидел на веслах, а худощавый, проворный юноша стоял на носу и следил, чтобы байдару не повредили скрытые под волнами обломки льдин. Оба мореплавателя были коренными северянами, с черными, как уголь, густыми волосами и загрубевшими на соленом ветру лицами. Юношу звали Элгар, что на языке северян значило «полярная лисица», гребца — Умкой, «белым медведем».


Они принадлежали к гордому народу луораветлан, что на их языке означало «настоящие люди», они презирали соседние племена и ходили на них войной при первой возможности. За века жизни на севере луораветлан разделились на оленеводов и жителей побережья. Эти две ветви некогда единого рода помнили о своем родстве, но с каждым десятилетием разница в их образе жизни и обычаях углублялась. Умка и Элгар были морянами, они не выпасали в тундре многочисленные стада оленей, а жили за счет рыбной ловли, охоты на моржей и тюленей. Как и все жители побережья, они зависели и от морской торговли.


Обычно зимой пролив замерзал настолько, что мог выдержать груженые сани, и торговцы передвигались на собачьих упряжках. Но нынешняя весна выдалась ранней и очень теплой. Сейчас, хотя стояла только середина месяца таяния льдов, море уже успело освободиться от белого панциря. Конечно, путешествовать среди льдин было опасно, но сегодня погода благоприятствовала мореходам — они благополучно добрались до отдаленных островов…


Невдалеке от байдары из непроглядно-черной бездны вынырнул кит: его громадный хвост ударил по воде, обдав людей брызгами. Элгар отпрянул и выронил копье, древком которого отталкивал льдины. Умка недовольно посмотрел на него, продолжая налегать на весла. Старый морянин будто решил подтвердить свое право называться медведем. Он и впрямь был похож на белого гиганта: могучие мышцы вздымались под облегающей кухлянкой из оленьей кожи. Его грубое и некрасивое лицо напоминало обветренную скалу. Вокруг глаз и губ залегли глубокие впадины, лоб избороздили трещины морщин, а всю левую половину лица — от края носа до уха — пересекал старый шрам.


Умка гордился этим шрамом и натертым до блеска кольцом, которое носил в ухе. Шрам оставила пуля, а кольцо Умка вытащил из кольчуги Якунина — вождя таньгу, воинственных пришельцев с запада, именем которого оленеводы пугали детей. Старик верил, что к этому кольцу накрепко привязалась и его, Умки, удача, и темная сила иноземца-душегуба.


Темные вершины были уже совсем рядом. Целью путешественников был Имегелин — больший из двух братьев-островов. Сейчас его блестящим венчиком ропак окружала корка прочного льда, и пристать к берегу можно было лишь в нескольких местах, где темная вода соприкасалась со склоном, усеянным крупными серыми валунами. Байдара обогнула остров и приблизилась к его северной оконечности. Берег был здесь более пологим, и кое-где можно было подобраться к нему без опасности распороть мягкое кожаное днище байдары. По мере того как приближалась каменная громада, Элгара все сильнее охватывало неприятное чувство, как будто кто-то за ними наблюдает. Юноша пристально всматривался в темные склоны, пока, наконец, не различил одинокую фигуру, затаившуюся среди громадных валунов. Элгар указал Умке на наблюдателя. Старик прищурился и кивнул.


Когда байдара подошла достаточно близко, Элгар подхватил лук, перекинул через плечо лямку колчана и выпрыгнул за борт. Ноги будто обхватили тяжелые холодные обручи. Он не боялся, что промокнут сшитые из дымлины сапоги, но оставаться в ледяной воде было неприятно. Человек, наблюдавший за их прибытием, исчез, было слышно только шуршание потревоженной гальки. Ловко прыгая по скользким камням, Элгар выбрался из воды и устремился вверх по склону. Умка, держа в руках копье с железным наконечником, неторопливо последовал за воспитанником.


Мужчинам потребовался почти час, чтобы осилить подъем. Взобравшись на каменную площадку на вершине Имегелина, Элгар огляделся. Человек, наблюдавший за их прибытием, спускался по противоположному склону. С такого расстояния Элгар без труда мог поразить его, но это не был задумавший недоброе воин. Черная фигурка — маленькая, быстро удаляющаяся — была ребенком или женщиной.


— Один из местных… — Умка покраснел, но не запыхался. Он все еще был очень силен и вынослив, хотя и с трудом поспевал за проворным молодым воспитанником. Подъем утомил старика, но он не желал показывать слабость.


— Стрелять?


— Не нужно. Они плохо живут, всего боятся…


Юноша проводил беглеца взглядом и продолжил осматриваться. Большой остров был практически лишен растительности, прошлогодняя трава и мох кое-где пробивались сквозь подтаявший снег, но по большей части Имегелин состоял из серого камня. С вершины хорошо просматривался соседний меньший остров, Инетлин. На его берегу Элгар разглядел следы местных жителей: свернутые яранги, наспех потушенные костры и другие отметины, которые неизбежно оставлял человек. Наметанным глазом юноша определил, что в селении живет не меньше пяти семей. По-видимому, они спрятались, когда увидели приближающуюся байдару.


— Здесь живут инук? — спросил Элгар.


— Сыроеды? — переспросил Умка. — Да, они с ними одного корня, но островитяне отличаются от жителей побережья также сильно, как мы — от оленеводов. Мы зовем их большеротыми.


Юноша повернулся к морю. Имегелин возвышался над беспокойной черной водой, будто поддерживаемый белым поплавком окружающего его льда. С вершины острова Элгар видел море, перекатывающееся темными разводами волн. В небе парили низкие серые облака и редкие птицы, отважившиеся взлететь в такой ветер. С запада, покачиваясь на волнах, приближались большие лодки торговцев. Несмотря на поднятые паруса, они шли гораздо медленнее проворного суденышка, на котором плавали Умка и Элгар.


— Когда-то большеротые были сильным племенем, — Умка присел на землю. — Они даже воевали с другими островитянами и людьми моего рода, но частые стычки ослабили их…


Элгар двинулся вдоль склона, он увидел несколько каяков у противоположного берега, вокруг которых суетились люди.


— Что ты видишь, малыш? — щурясь, спросил подошедший Умка.


— Это инук, — ответил Элгар. — Но здесь только легкие каяки. На них нельзя перевезти большой груз…


— Сколько?


Элгар насчитал пятнадцать каяков и две небольшие рыбацкие байдары.


— Много… — прогудел Умка. — Не припомню, чтобы раньше сыроеды собирали такую толпу.


Старик упрямо называл инук — обитателей соседних берегов — сыроедами. Он рассказывал, что так их прозвали восточные соседи. В молодости Умка был отчаянным путешественником и видел места, где до него не ступала нога настоящего человека. Славу бродяги-Умки затмевала только его же слава Умки-воина.


— Будем сражаться? — спокойно спросил Элгар.


Старый медведь одобрительно посмотрел на воспитанника. Стройный и ловкий, Элгар не обладал и толикой физической силы, данной от рождения Умке, но был необычайно умен и проворен. Юноша никогда не избегал боя, но и не выказывал неразумной поспешности, когда дело шло к кровопролитию. Умка объяснял это врожденной осторожностью, но он ошибался. Элгара возбуждал вид крови. Еще в детстве он заметил за собой это качество и прилагал все силы, чтобы контролировать свою жажду. Даже в суровых северных краях такая излишняя, противоестественная кровожадность осуждалась и считалась проклятьем, наложенным злыми духами.


— Может, и будем, — старик хлопнул юношу по плечу. — Но мы пришли для обмена, а не для драки. Идем, нужно встретить остальных…


Торговцы-луораветлан уже подошли к берегу. Они вывели свои неповоротливые суда на мелководье и теперь переносили на сушу тюки с товарами. Некоторые мужчины были одеты легко, по-летнему, другие, пришедшие из далекой тундры, все еще носили глухие зимние одежды и сапоги-торбаса, подбитые мехом.


— Говоришь, инук привели много воинов? — мужчина по имени Омрын, предводитель торговцев, был взволнован. Он беспокойно теребил завязки шапки из собачьей шерсти, которую носил поверх чепца с меховыми наушниками. От морских брызг этот массивный головной убор отяжелел и грязным комом валился ему на глаза. Омрын без конца поправлял его и поглядывал на Умку, который помогал разгружать баркасы.


Таких торговцев, как Омрын, жители побережья называли «кавралинами» — вечными странниками. Он путешествовал от самого мыса Пок’ыткын до берегов полноводной Экулумен и торговал со всеми народами и племенами, живущими на этих обширных землях. Его хорошо знали и моряне, и оленеводы, и даже коряки и островитяне-инук. Хорошо знали и одинаково недолюбливали за скупость, пронырливость и незаменимость, ведь всем нужна была его помощь, чтобы договориться с соседями. Еще одной причиной для такого отношения к Омрыну было его темное прошлое. Кавралина изгнали из рода. Это было самое тяжелое наказание для луораветлан, такой приговор означал медленную голодную смерть в тундре. Но Омрын выжил, сумел завязать отношения с соседями и стал странствующим торговцем. Спустя много лет после своего изгнания он даже возобновил общение с отказавшимися от него родственниками.


— Они не отважатся напасть, — предположил Элгар. — Боятся, что мы нападем первыми — вот и привели с собой больше людей.


Кавралин бубнил о том, что нужно было позвать еще воинов. Его считали трусом, потому что торговец предпочитал избегать поединков.


— Если они готовятся напасть — стоит ли выгружать наши товары? — с сомнением спросил Омрын у подошедшего Умки.


— Нападут — будем защищаться, — хмуро отозвался старик. — Не годится нам нарушать свое слово, даже если они свое нарушат.


Омрын нахмурился, но промолчал. Торговец боялся засады, но спорить не стал. Он вспомнил ясный день поздней зимой, когда пришел к Умке со своим предложением...



***



Нежданные гости приехали на собачьих упряжках по припорошенному снегом твердому прибрежному льду, протянувшемуся вдоль неровной гряды торосов. Найти Умку можно было, двигаясь от мыса Пок’ыткын на север по морскому берегу не меньше пяти дней. Люди не заходили сюда случайно. Старик не соблюдал старое правило, согласно которому жилье соседей должно находиться не дальше, чем на расстоянии видимого дыма, и в округе негде было накормить или поменять оленей. К тому же эти края пользовались у морян дурной славой. Молва гласила, что над ними довлеет проклятье.


Много лет назад здесь находилось стойбище, в котором жил многочисленный род. Море было богато рыбой, на суше в изобилии водились звери, а птиц было столько, что их стаи закрывали солнце, и днем становилось темно, почти как ночью. Люди этого богатого рода забыли времена нужды и уверились, что их сети и силки наполняются добычей без помощи высших сил. Они перестали приносить жертвы богам и не боялись злых духов-кэле. Гордыня довела этих людей до того, что они перестали даже чтить предков и лишились своей последней защиты.


Однажды зимой по стойбищу проехали на костяных санях кэле и принесли с собой мор. Люди начали болеть и умирать, а те, кому хватало сил для охоты или рыбалки возвращались с пустыми руками. Соседи отказались принимать жертв проклятия, и весь род вымер. Богатое стойбище пришло в запустение, и зимний ветер занес его снегом. Элгар знал, что это правдивая история, потому что однажды при устройстве временного лагеря наткнулся на полусгнившие остовы яранг.


Люди появлялись в этих краях только с одной целью: для встречи с Умкой-бродягой. Элгар помнил три таких визита. Первый раз, когда он был еще совсем маленьким, к старику приехали родичи. Они сообщили важные новости и попросили его вернуться. Умка отказался. Во второй раз отряд молодых воинов искал себе опытного предводителя для набега на соседей. Тогда был голодный год, и запасов не хватало до лета, поэтому Умка согласился. В третий раз в одинокий валкаран пожаловали родичи тех, на кого отряд Умки совершил нападение. В память об этих незваных гостях у Элгара на груди остался длинный бугристый шрам, а старик едва не лишился глаза, когда его ранили в лицо. Они уцелели, оставили на снегу восемь исколотых тел и продолжили жить своей замкнутой, размеренной жизнью.


До сегодняшнего дня никто больше не беспокоил отшельников: возможно, их надежно защищала слава проклятого стойбища, а может быть у убитых просто не осталось родственников…


— Ты недавно никого не убил? — спросил Умка, наблюдая за быстро приближающимися санями.


— Нет.


— Хорошо, — Умка улыбнулся. — Приготовь лук и стрелы.


Пока Элгар ходил в валкаран за оружием, три упряжки приблизились настолько, что стало возможно рассмотреть ездоков. Каюры умело правили санями, погоняя собак звенящими палками-остолами. У каждого за спиной, на сидениях из белых медвежьих шкур, устроилось еще по одному человеку. Упряжки остановились за двадцать шагов до валкарана, пришельцы спешились, успокоили лающих собак и пешком направились к жилищу.


— Пришли, — окликнул их Умка. — С миром или воевать?


— С миром! — сказал мужчина, показывая пустые руки. — Умка, ты?


— Я, — великан рассмеялся. — Ослеп, что ли?


— Место здесь дурное, — пояснил пришелец, — а вдруг кэле нас морочат? Скажи своему человеку, чтобы лук опустил.


— Убери лук и принеси лучше колотушки, — приказал Умка.


— Ты знаешь этих людей? — Элгар не удержался от вопроса.


— Знаю, — буркнул старый медведь. — Одного из них знаю.


По сравнению с великаном Умкой все мужчины казались низкорослыми, но один из гостей ростом был не выше ребенка, к тому же до того худощавым, что одежда болталась на нем, как на пугале. У странного человечка была слишком большая голова, покрытая редкими спутанными волосами. Но самым запоминающимся в его необычной внешности были глаза: большие, как у оленя.


— Твой воспитанник? — спросил коротышка.


— Его зовут Элгар, — ответил старик. — Ну, проходите в валкаран, там поговорим.


Все гости тщательно выбили деревянными колотушками снег с одежды. Элгар раздул огонь, и хозяева вместе с гостями уселись вокруг очага. Валкаран, как моряне называли свои землянки, сильно отличался от яранг оленеводов и был очень просторным для двух человек. Каркас хижины, изготовленный из плавуна и крупных китовых костей, почти наполовину уходил под землю. Конусообразный купол, покрытый оленьими шкурами, был засыпан землей и мхом, от чего он казался больше, чем был на самом деле. В центре жилища находился аккуратный, уютный очаг, обложенный тщательно подобранными по форме и размеру черными камнями.


Удобно устроившись и отведав предложенное угощение, гости представились и объяснили цель своего визита. Коротышку, которого знал Умка, звали Омрын. Вместе с ним проделали долгое путешествие двое морян из селения Улык, что на мысе Пок’ыткын. Первого звали Кляу, он был рыбаком и мореплавателем, второй, Рыргин, оказался избранным предводителем жителей Улык. Элгар не слишком разбирался в том, как ведутся дела во внешнем мире, но даже он понял, что вождь не отправился бы в долгое и опасное путешествие без крайней нужды.


— Весна в этом году будет очень теплой, — начал Омрын. — Лед трескается, на санях по нему не проехать.


— Знаем, — грубо буркнул Умка, — на берегу живем.


Старик говорил с коротышкой с большой неохотой, поэтому слово решил взять широкоплечий вождь.


— Наше селение торгует с племенем инук, — сказал Рыргин. — Для этого мы каждый год встречаемся на острове Имегелин.


— Что меняете? — заинтересовался старик.


— Мы привозим оленьи шкуры, — морянин кивнул в сторону кавралина. — Их Омрын добывает у чавчу. Они нам — одежду, посуду, другие товары.


— Одежду? — переспросил Умку. — Брони? Панцири из кожи или кости?


Луораветлан, будь то оленеводы или моряне, пренебрегали женской работой и часто не умели себя вооружить, но при этом не видели ничего постыдного в том, чтобы приобрести необходимые воинские принадлежности у соседей: инук или коряков. Такая торговля стала особенно важной после того, как пришельцы с запада запретили продавать оленеводам предметы из железа.


— И броню тоже, — сказал Омрын.


— Так вот, в этом году торговля должна непременно состояться, — продолжил вождь Рыргин. — Мы условились, что выше счета шкур привезем и заберем столько товаров, сколько сможем увезти. Нельзя, чтобы обмен сорвался. В большом убытке тогда окажемся и мы, и инук, конец торговле будет.


Умка сразу сообразил, в чем заключалась проблема. Первоначально обмен предполагалось осуществить на санях, но неожиданное тепло спутало планы кавралина. Лед растаял, и условленные для встречи острова стали недостижимы для саней.


— На Инетлине живет племя большеротых, — напомнил старик, — сделали бы их своими посредниками.


— Раньше так и делали, но большеротые стали ненадежны, — Омрын покачал головой. — Инук на них не раз нападали, могут просто наши товары отобрать и не оставить оговоренную плату.


Умка беспокойно поерзал на месте. Он по-прежнему не понимал, зачем торговец и моряне из Улык беспокоят его разговорами о своих трудностях.


— Мы вот что придумали: когда лед начнет сходить — переправимся на лодках на Имегелин и там сами с инук произведем обмен.


— Ничего у вас не выйдет, — отрезал Умка, — зря байдары испортите или совсем утонете.


— У нас лучшие на побережье мореходы, — похвастал Кляу. — И не в такой ледоход в плавание ходили и ни одной лодки не потеряли!


— Ну а мы-то вам зачем? — напрямик спросил Умка.


— Расскажешь ему, Омрын? — осторожно спросил вождь.


Умка нахмурился. На севере не принято было вести долгие и бессмысленные разговоры из чистой учтивости или тем более утаивать что-то от собеседника. Еще большее раздражение у старика вызывала почтительность, с которой моряне обращались к кавралину. Между Умкой и Омрыном существовала давняя неприязнь, которая временами едва не перерастала в открытую вражду.


Элгар напрягся, увидев помрачневшее лицо старика. Как и большинство луораветлан, Умка был вспыльчивым и легко раздражимым. Несмотря на нерушимые законы северного гостеприимства, не раз между настоящими людьми по нелепому поводу вспыхивали ссоры, последствием которых была кровная вражда или даже война. Не раз из-за неосторожно брошенного слова мужчины хватались за оружие или убивали обидчиков голыми руками. Умка мог переломить Омрына как сухую щепку. Торговец понимал это и был осторожен.


— Замолчи, Рыргин, — сказал коротышка. — Послушай, Умка. Говорят, что у инук, живущих на другом берегу пролива, появился новый предводитель. Непобедимый воин и прирожденный вождь.


— Повезло им, — хмуро бросил старый медведь. Он, наконец, начал понимать, что привело этих людей в его одинокий валкаран.


— Говорят, он убил старого вождя, — энергично размахивая руками, заголосил Рыргин. — Говорят, разбил в бою тех, кто обижал инук и собрал вокруг себя несметное войско!


— Почему тогда я про него ничего не слышал? — спросил Умка.


— Ты же для обмена к оленеводам ходишь, так?


— Так.


— Им до наших новостей дела нет, — Кляу махнул рукой. — У моря мало моховиков и негде выпасать стада, поэтому чавчу не знают, что происходит в наших краях. Они торгуют с инук, это верно, но только через кавралинов, а те через нас.


— Лучше бы им поинтересоваться, — добавил Омрын. — Если торговля остановится, оружие и брони брать будет неоткуда. Придется чавчу или самим учиться их делать, или выменивать у коряков. А зачем корякам оленьи шкуры? У них своих оленей бесчисленные стада.


Все сидящие у очага мужчины замолчали, раздумывая над тем, какую важную роль в их жизни занимали острова и происходящая на них торговля.


— Мы пришли, чтобы просить тебя о помощи, — признался Рыргин. — Омрын меня отговаривал, считает, что ты не согласишься. Но я решил, что нужно попробовать. Кто еще прославился как непревзойденный воин? Кто убил Якунина? Все знают про Умку-великана.


— В Якунина с десяток стрел попало, прежде чем я его копьем прикончил, — нехотя сказал старик.


— Все равно, одного твоего присутствия хватит, чтобы испугать инук, — настаивал на своем Рыргин.


Умка не спешил соглашаться. Он понимал, что гости многое недоговаривают. В былые времена вражда между племенами не была редкостью, но торговля на время войны прекращалась. Моряне из Улык опасались нового вождя инук, но при этом искали возможности произвести обмен. Предстоящая встреча была для них настолько важна, что они готовы были пойти на немалый риск. Умка не боялся смерти, но ему претила мысль о том, что его могут использовать.


«Если я вступаю в бой, то по своей воле сам выбираю противника, — подумал он. — Элгар, скорее всего, попросит принять это соблазнительное предложение. Молодость слепа, когда дело касается войны и любви».


К его удивлению Элгар не торопился вступать в разговор. Он сидел неподвижно, скрестив ноги и положив руки на колени. Хотя младшим не годилось перебивать вождей и старейшин, но юноша был уж слишком вежлив. Другой проявил бы интерес, а Элгар сохранял ледяное спокойствие. Умка задумался о том, как он плохо понимает приемного сына.


«Вдвоем мы легко можем справиться с тобой и твоими морянами, Омрын, — подумал Умка, — убьем вас и утопим в оттаявшем море. Укрепим недобрую славу здешних мест и обезопасим себя от возможных неприятностей. Из твоих предложений, кавралин, все равно никогда ничего путного не выходило. Закон гостеприимства? Как он помог мне, как он в прошлом помог моей семье?..»


С другой стороны, потеряв Омрына, он порвет последнюю нить, связующую его с внешним миром. Кавралин добывал необходимые товары, доставлял новости и служил посредником между многочисленными селениями и кочевьями.


— Значит, довольно будет мне с вами пойти, чтобы напугать сыроедов? — переспросил Умка.


Кляу и Рыргин энергично закивали, и начали перебивать друг друга, нахваливая хозяина. Но оговорка в речи Умки не укрылась от Омрына. Торговец мысленно проклял старого медведя. С большой неохотой кавралин согласился искать помощь Умки. У него и Рыргина был долгий и бесплодный спор об этом. Омрын был уверен, что опасность преувеличена, и нет никакой нужды брать с собой «непобедимого воина».


— Ты сам слышал, какие новости принес Тиркыет, — напомнил ему Рыргин.


Он имел в виду необычайное событие, случившееся зимой. Мужчина по имени Тиркыет, которого все считали утонувшим во время рыбалки, неожиданно вернулся домой. Он рассказал, как его взяли в плен инук и как он провел у них всю зиму, выполняя унизительную женскую работу. Ему удалось сбежать и по льду, соединяющему берега пролива, вернуться домой. Именно из рассказа Тиркыета жители Улык узнали про нового грозного вождя соседей.


— Тиркыет лжет, — твердо сказал Омрын. — Оправдывается, чтобы не показаться трусом. Я не раз бывал в гостях у племени, о котором он говорит. Не было у них сильных воинов и неоткуда было взяться.


Но спорить было бесполезно. Рыргин твердо решил заполучить в свой отряд Умку и не желал слушать возражения.


— Что мы получим взамен за нашу помощь? — спросил Умка.


— Столько товаров, сколько смогут увезти двое саней, — сказал Омрын.


Это было очень щедрое предложение, и вежливое к тому же. Омрын мог воспользоваться своим преимуществом и предложить одну десятую или одну восьмую часть от всего товара. В таких сделках кавралины всегда были в выигрыше, потому что только они могли произвести необходимый расчет.


— Мы сами выберем себе товары, — добавил старик.


— Согласен, — быстро сказал торговец.


Умка едва не выругался — кавралин слишком легко согласился на все его условия. Он ожидал, что его наглое предложение будет отвергнуто, и завяжется жаркий спор, во время которого он сможет получить больше необходимых сведений.


Рыргин и Кляу радостными возгласами выразили свое одобрение. Остаток дня они провели, обсуждая детали путешествия и обмениваясь другими новостями. Гости уехали следующим утром, взяв с Умки обещание прибыть в селение Улык, едва треснет лед.



***



Элгар не ошибся, когда сказал, что инук на остров прибыло намного больше, чем нужно для торговли. Они появились почти сразу после того, как люди Омрына выгрузили на берег все товары. Инук было не меньше двух десятков. Все вооружены костяными ножами и копьями, и одеты для боя: в прочные панцири из китового уса и моржовых шкур. Одного взгляда на эту толпу было достаточно, чтобы понять — честного обмена не будет.


— Что будем делать? — спросил Омрын.


— Я не вижу у них луков, — заметил Элгар. — Мы можем отплыть от берега и попробовать расстрелять их…


— Помолчи, — буркнул Умка. — Я хочу посмотреть вблизи на их нового вождя.


Никто не стал ему перечить. Для Умки страх был незнаком. Он родился и вырос в годы войны, когда северяне при опасности говорили: «только раз умираем!» и предпочитали гибель в бою или самоубийство позору и мукам плена. Элгар тоже не боялся смерти. Сейчас он пытался вызвать в себе страх или ярость, но внутри была лишь темная, изголодавшаяся по крови пустота. Спокойствие и уверенность старика невольно передались другим мужчинам, и они дождались, пока вооруженные пришельцы приблизятся.


Иноплеменники остановились в десяти шагах от луораветлан. Две группы мужчин пристально и недружелюбно разглядывали друг друга, не решаясь пересечь разделяющую их невидимую черту.


— Ты говорил, что будешь вести переговоры, — напомнил Умка, обращаясь к Омрыну.


Кавралин с явной неохотой сделал несколько шагов навстречу инук, намереваясь поприветствовать их. Но те внезапно начали кричать, бить копьями о землю и швырять в торговца камнями, отгоняя его, как собаку. Прикрывая лицо руками Омрын, попятился, споткнулся и упал под дружный смех инук. Умка вышел вперед, другие луораветлан двинулись за ним. Омрын оказался в безопасности за спинами товарищей. Коротышка тяжело дышал и прижимал руку к рассеченной щеке. Многие смотрели на него с откровенным презрением и перешептывались, обсуждая слабость своего предводителя.


При виде крови, проступившей между грязными пальцами кавралина, сердце Элгара тяжело забилось, а заполнившая его ледяная пустота шевельнулась в надежде на то, что ее голод будет утолен. Юноша заставил себя отвести взгляд от торговца и сосредоточиться на врагах.


— Расступитесь, не портите забаву! — наперебой кричали инук. — Верните карлика, пусть еще попляшет!


— Неужто мы так вас напугали? — усмехнулся Умка и обвел шумящую толпу равнодушным взглядом.


— Замолчи, собака! — крикнул тощий мужчина. — Сам от страха дрожишь!


Старик быстро нагнулся за острым камнем, размахнулся и метнул его. Удар был такой силы, что наглец только охнул, схватился за ушибленную грудь и упал, даже не пытаясь подняться. Насмешки и крики тотчас прекратились.


Инук расступились, пропуская стройного, высокого воина. Увидев его, Элгар нахмурился и невольно потянулся к колчану. Незнакомец был очень молод и хорош собой. У него была белая как снег кожа, густые волосы и пронзительные темные глаза. Но куда больше, чем приметная внешность юноши, Элгара поразил багровый ореол нечеловеческой силы, исходящей от его фигуры. Элгар даже поначалу решил, что перед ним кэля, потому, что раньше ни разу не видел, чтобы человек из плоти мог быть вместилищем для такой силы.


Умка перехватил копье двумя руками и шагнул навстречу врагам, но его остановил Омрын.


— Я буду говорить, — напомнил кавралин.


Хотя его лицо было перемазано кровью, Омрын твердо держался на ногах. Юноша-инук не стал дожидаться и заговорил первым:


— Пришли на торг, чавчу?


— Мы не чавчу, — сказал Омрын. — Вы меня знаете, я Омрын, кавралин. А люди, которых я привел не оленеводы, они приморские жители — вам вреда не делали…


— Все, кто живет по ту сторону пролива — чавчу, — перебил его молодой красавец.


— Уже много лет ваш род ведет здесь обмен, — напомнил Омрын. — Наши предки условились встречаться каждую весну. Вы про этот уговор знаете, раз ждете нас.


— Все чавчу наши враги, — сказал инук.


— По какому праву щенок в разговор старших лезет? — громко спросил Умка.


Копье в руках дерзкого юноши задрожало. Элгар натянул тетиву. Костяной наконечник уставился в красивое лицо, искаженное гневом. Элгар не боялся промахнуться — пылающий багровым огнем силуэт был прекрасной мишенью. Инук заволновались, пришедшие с Омрыном люди забарабанили древками копий об землю. Умка не упустил возможности воспользоваться замешательством:


— Анурят, Оки! — окликнул он стоящих в соседней толпе мужчин. — Я ведь вас знаю! Что за представление? Мы пришли для обмена, а не убийства. Усмирите своего дурачка, и займемся делом.


— У нас теперь новый вождь, — глядя себе под ноги, ответил Анурят. — Передайте это своим старейшинам.


— Ты про этого щенка? — фыркнул седовласый гигант. — Умом тронулись?


— Никому не одолеть его в поединке, — не поднимая глаз, продолжил инук.


— В моей силе скоро убедитесь, — хвастливо заявил юноша, — летом мы придем к вам, готовьтесь!


— Умка, вызови его на поединок, — зашептал Омрын. — Если мы убьем его сейчас, остальные разбегутся.


Умка был силачом и опытным бойцом — никто не стремился добровольно скрестить с ним копья. Но Элгар с пугающей отчетливостью осознал, что этот юнец сильнее. Все ожидали поединка, но старый медведь промолчал. Он неподвижно стоял, опираясь двумя руками на длинное копье, и сверлил молодого вождя взглядом. Тот тоже не двигался. Между ними шла молчаливая невидимая борьба. Наконец, молодой инук отвел глаза. Умка усмехнулся.


— Ну что, вызовешь его? — нетерпеливо повторил кавралин.


— Первым не вызову, — сказал старик.


Смысл его слов дошел до врагов, их вождь презрительно улыбнулся.


— Заберите все, что они привезли, — приказал он своим людям.


Несколько инук направились к мешкам. Умка не шевельнулся. Молчали и моряне, сжимая в руках копья и ножи. Они ждали сигнала, но великан равнодушно смотрел на покрытое белыми льдинами и бурунами волн море. Изуродованное шрамом лицо не исказила злоба или ярость. Он не собирался драться.


Не будь у врагов молодого вождя — Элгар не сомневался бы в исходе боя. Но этот юноша был очень силен. Не грубой силой мышц и воинского искусства, как Умка. Не умением читать слова в ветре и понимать язык зверей, как Элгар. Силу давал ему огонь, горящий в его груди. Элгар не мог понять источника этого огня и не мог определить, злое то было пламя или благое. Очевидно, Умка тоже сумел почувствовать опасность, исходящую от такого противника.


Когда инук удалились, Рыргин набрался храбрости:


— В чем дело?! — закричал он на Умку. — Разве не ты хвалился, что никто не одолеет твое копье?!


Умка резко повернулся, заставив мужчину пугливо отпрянуть.


— Не я хвалился, — медленно проворчал старик. — Другие хвалились, да вот только у них уже не спросишь.


Он мог бы начать перечислять имена всех силачей и отважных воинов, которых одолел в поединке, но это бы заняло слишком много времени, а Умка не терпел пустой болтовни.


— Мы свое слово сдержали, — сказал старик.


— Он не обещал тебе сражаться с их вождем, — напомнил Омрын. — Он сказал: «довольно мне будет с вами пойти, чтобы напугать сыроедов». В следующий раз не будешь меня перебивать, будешь слушать, что я говорю.


Вождь морян из Улык растерялся, а Элгар, воспользовавшись его замешательством, быстро добавил:


— Мы условленной платы теперь тоже не получим.


— Значит, бежим от боя?! — воскликнул Рыргин.


— Если меня зарубят во сне — это будет бой? — ухмыльнулся Элгар. — Если меня заколют копьем в спину — это будет бой? Если женщина подмешает в мою еду отраву?..


Луораветлан, еще недавно униженные и угрюмые, захохотали. Их позабавила стычка Умки и Рыргина, а слова Элгара выражали их настроение, ведь никто из них не стремился ввязываться в неравное сражение…


— Малыш верно говорит, — великан охотно принял помощь. — Мы будем сражаться, когда придет время для боя. Сыроеды сами зазвали в свой дом беду, обманув нас.


Умка говорил гордо и уверенно, но от Элгара не укрылась усталость, с которой его наставник смотрел на море. Когда повеселевшие луораветлан ушли, юноша подошел к старому медведю и шепотом спросил:


— Почему ты не согласился на поединок?


— Мальчишка-сыроед схитрил, — нехотя ответил Умка, — если бы я его победил, мы бы ничего не добились. Они все равно не привезли для обмена оружия и брони. Если бы я проиграл, он стал бы для своих людей героем. Так все лучше вышло: сыроеды всем показали, что они худого и подлого рода. Пусть радуются, пока могут.


— Будем мстить?


— Мстить? Нет, малыш, ведь они не убили никого из нас, — глаза старика загорелись недобрым огнем. — То, что произошло здесь, называется по-другому…


— Война, — прошептал Элгар.



Глава 2



Прошел месяц со дня стычки на острове Имегелин. Севернее пролива, там, где стоял одинокий валкаран Умки, землю все еще сковывало последнее дыхание умирающей зимы. Корка льда крепко держала побережье, и байдары, прикрытые шкурами, бессильно лежали далеко от воды.


Омрын отправился к оленеводам, чтобы рассказать о дерзости инук, моряне же вернулись в Улык — собраться с силами и обсудить план возмездия. Обманутые торговцы и проводники сошлись на том, что оставлять наглость соседей без ответа нельзя. Все помнили кровопролитные войны, которые велись между жителями противоположных берегов в прошлом. Столетия потребовались предкам Умки и Омрына, чтобы утвердить свое превосходство над соседями. С появлением у инук нового вождя соперничество могло возобновиться, а, по мнению Умки, луораветлан сейчас были к этому не готовы.


«Сыроеды не знали Якунина, — веско заметил старик во время обсуждения возможной войны. — Много их расплодилось: на одного нашего пятеро наберется. Я против большого похода. Нужно решить спор одним точным ударом, чтобы враги уже не поднялись».


Как ни странно, Омрын согласился с ним. Вместе старый воин и кавралин отговорили рвущегося в бой вождя Рыргина. Тот нехотя пообещал не торопиться созывать людей и дождаться решения оленеводов. Все стороны условились встретиться в начале месяца воды, когда снег подтает, и стада оленей смогут отыскать в тундре пропитание. Местом сбора должно было послужить одно из небольших стойбищ, которых немало было разбросано между мысом Пок’ыткын и валкараном Умки.


Перед тем, как покинуть свое жилище и отправиться на общий сбор, Умка и Элгар условились разделиться и обойти побережье. Умка хотел убедиться в том, что рядом с ними не появилось чужаков. Старик за свою долгую и насыщенную жизнь успел собрать немалые богатства, и не раз выказывал опасения, что они могут привлечь искателей легкой наживы. Элгар обрадовался отсрочке и возможности несколько дней побыть одному. Он любил одиночество. Любил сам снаряжать в дорогу нарты и запрягать в них собак. В одиночку выслеживать дичь и выходить в море, забрасывать сети… Вот уже десять лет прошло с того дня, когда Умка в последний раз помог воспитаннику натянуть лук и привязать к упряжке тушу убитого зверя. Старик говорил, что настоящий человек должен уметь самостоятельно преодолевать трудности, Элгар чувствовал — Умка не хотел быть возле него. Никто не хотел.


Элгар понимал: сколько бы трудностей он ни вынес, ему никогда не удастся занять место в натопленном уютном пологе, рядом с многочисленной, дружной семьей. Не будет дома и семьи, не будет жены и веселой толпы шумных ребятишек...


Он всегда будет один на один с ветром, снегом и соленой водой. Со стаями бесчисленных птиц, их криками и шумом крыльев, заглушающих прибой. С моржами, оглашающими морской простор своим грустным гортанным пением. Со всем, что он чувствовал, что понимал. Со всем, что отделяло его от других людей.


Никто никогда не гнал его, никто никогда не ругал его и не повышал голоса в его присутствии. Элгар не помнил бранных слов, обращенных к нему. Никто не испытывал к нему ненависти или злобы. Но, стоило ему появиться среди людей, и те настороженно умолкали.


Ему не было места среди людей.


Поэтому, хотя Элгар и любил Умку и разговоры с ним, юноша всегда с большой неохотой заканчивал свои одиночные путешествия и возвращался к хижине на морском берегу. Оленеводы-чавчу каждый месяц переносили свои жилища, а дом Умки оставался неподвижным уже больше двадцати лет.


«Я свое отходил, — говорил старик, отмахиваясь от приглашений перебраться к соседям. — Нет больше Умки-бродяги…»


Юношу никогда не злила нарочитая отчужденность Умки, потому что сам Элгар тоже отнюдь не стремился сближаться с людьми. Он любил свое одиночество, как другие любят морской прибой или весенние цветы. Одиночество было живым существом, которое имело над Элгаром власть…


Завершив осмотр побережья и не обнаружив пришельцев, Элгар вернулся домой. Навстречу ему выбежала свора собак. Заливаясь радостным лаем, они встречали сородичей в упряжке его нарт. Заслышав шум, из валкарана показался старик. Он отодвинул тяжелую шкуру, закрывающую вход, и лениво потянулся, сбрасывая остатки сна.


— Ты быстро вернулся, — сказал старик.


Поверх кухлянки Умка набросил черный, блестящий плащ из моржовых кишок. На голове старого морянина вместо привычного капюшона красовалась маленькая вязаная шапочка, покрытая узором из мелкого бисера. Умка мог показаться смешным и нелепым, но только если забыть, что каждая крохотная бусина этого узора была человеческой жизнью, которую отнял воин.


Предстоящий сбор очень волновал старика, и он решил напомнить племени о своих подвигах. До этого Элгар не видел, чтобы Умка носил другие трофеи, кроме кольца Якунина.


— Людей в округе нет, но я нашел много следов: звери уходят на север, — сказал Элгар.


— По просьбе Омрына пришли оленеводы и привели свои стада, — пояснил Умка. — Они спугнули диких зверей, и те сбежали в наши края.


— Идем, мне нужна твоя помощь, — великан снова скрылся внутри хижины, оставляя на свежем снегу глубокие следы; его ноги, затянутые в кожаные штаны и массивные камусовые торбаса, напоминали стволы молодых деревьев.


Элгар счистил с сапог смерзшееся месиво из снега и грязи, после чего последовал за стариком. Умка сидел возле разведенного очага и что-то мастерил из дерева. Элгар не первый раз видел его за этим занятием, но ничего не спрашивал. Старик или сразу посвящал воспитанника в свои дела, или предпочитал отмалчиваться. Они жили необычной, непонятной для посторонних жизнью — не чужие друг другу люди, но и не семья. Их общение складывалось из трудноуловимой паутины жестов, взглядов и невысказанных вопросов.


На огне весело посвистывал железный чайник. В ярангах оленеводов у такого огня принято было сидеть семьей не меньше, чем в шесть человек, да еще приглашать соседей… Элгар вытянул длинные руки, отогревая их в облачке пара, вырывающегося из длинного железного носика. Во время первого своего путешествия на юг, Элгар выменял этот чайник у коряков. Юноша гордился тем, что принес в дом ценную вещь, пусть даже всего одну по сравнению с множеством диковинок, которые собрал Умка.


— Не опасно оставлять дом без присмотра? — вспомнив про сокровища старого медведя, спросил Элгар.


— Ну, побережье мы осмотрели, если кто оттуда и появится, то наш валкаран он найдет позже, чем мы вернемся, — буркнул Умка. — Моряне заворачивают к югу, а оленеводы сюда не приходят, травы здесь нет, стада кормить нечем. Про славу выкошенного мором проклятого стойбища ты и сам знаешь…


— Отправляемся завтра утром?


Умка молча кивнул. Он закончил работать над своей деревяшкой, поднял ее над огнем и придирчиво оглядел. Получившееся изделие напоминало птичье крыло или плавник кита.


— Что это? — спросил Элгар.


— Встань, — попросил старик.


Юноша подчинился, поднялся, чуть пригнув голову, чтобы не касаться свода землянки. Умка приблизился, придирчиво оглядел Элгара и приложил изделие к его спине.


— Подходит, — пробурчал он. — Такие крылья мы делали во время войны с Якуниным. Они защитят тебя от стрел, пущенных сзади. Но ты старайся не показывать спину непобежденному врагу.


Элгар принял подарок. Полоски обработанного дерева еще предстояло скрепить ремнями, но он уже видел преимущества такой защиты. Конечно, в крыльях особо не побегаешь, но в бою лучникам и не нужно двигаться. У Элгара был кое-какой боевой опыт. Два года назад, во время своего первого большого путешествия, он успел дважды участвовать в стычках с коряками. Элгар помнил, какую радость доставлял ему вид пролитой крови, и сколько усилий стоило сдержаться и не попробовать ее на вкус. Юноша слышал о воинах, которые приходили в неистовство во время боя и творили зверства над плененными врагами, но он понимал, что его жажда — иной природы. Он оторвался от своих раздумий и посмотрел на старика. Умка улыбался своей редкой, скупой улыбкой.


— Конечно, правильнее было бы сделать тебе настоящий панцирь из моржа, с поножами, с воротником для шеи. Но ты такой худой, что в нем не повернешься.


— А ты? — спросил Элгар. — Хочешь, помогу смастерить для тебя крылья?


— Мне крылья без надобности, — ворчливо отозвался Умка.


— Но…


— Посмотри, — Умка вытянул руки. Его пальцы заметно дрожали. — Еще совсем немного, и старость свое возьмет. Не хочу, чтобы ты на лед меня повел…


— Я никогда этого не сделаю.


— Поведешь. — Уверенно сказал старый медведь. — Сейчас хороший год и еды хватит обоим, но всегда прокормить себя и немощного старика ты не сможешь. Нет для меня лучшей участи, чем погибнуть в бою.


Элгар не ответил. Умка заботился о воспитаннике и добывал для обоих еду, пока Элгар не научился ходить и охотиться самостоятельно. Юноша знал, что в суровые зимы, когда солнце надолго скрывалось, и побережье погружалось в долгую полярную ночь, сделанные летом запасы кончались быстро. Тогда Умка брал копье и шел в далекие стойбища, чтобы по праву сильнейшего воина присвоить чужую еду. Еще не научившись говорить, Элгар стал причиной чужой смерти…


— Почему тогда…


— Почему я не захотел сражаться с тем сопляком? — догадался Умка.


Юноша кивнул.


— Всему свое время. Я уже сказал: если бы мы перебили сыроедов, то ничего бы не добились. Оленеводам нужна броня и оружие, Омрыну нужна выгода от торговли, им безразличны наша жизнь и наши беды. Чавчу и моряне забыли, что они одного корня. Забыли, что они все луораветлан.


— Хочешь им напомнить?


— Хочу, — признался Умка, — я уже говорил, что старый стал и немощный. А они все на меня полагаются. «Умка убил Якунина!», «Умка силач, богатырь!». Нельзя вечно жить победами стариков.


— Мне кажется, молодой вождь инук тоже это понимает. Я бы с ним биться не стал. Ты не видел его, как могу видеть я…


Юноша замолк. Он терялся всякий раз, когда приходилось объяснять нечто, недоступное другим. В детстве, еще не понимая своих особых талантов, он без всякого стеснения рассказывал Умке о том, что говорят волны и шепчет ветер. Старик сначала смеялся, потом начал прислушиваться к ребенку. С осторожностью и уважением, которыми на севере окружают все, что стоит выше понимания простого человека.


— Расскажи мне, — попросил Умка.


— Этот вождь не просто силач или ловкий воин, — Элгар прищурился, вспоминая исходящую от незнакомца горячую волну. — Он как рыба… плывет в своем красном море. Человек не может быть источником такой силы.


— Я сразу смекнул, что вы с ним в чем-то похожи, — кивнул старик.


— А нам обязательно нужно воевать? — спросил Элгар. — Инук, конечно, оскорбили жителей Улык, но без твоей и Омрына поддержки никто не станет за них заступаться.


Умка присел и сдвинул чайник с огня, пригласил Элгара сесть рядом. Обычно они со стариком обменивались вечером не более чем десятком слов — болтливость среди настоящих людей считалась недостатком, но сегодня Умка был настроен на долгий, обстоятельный разговор. Он достал две белые керамические чашечки и заварил чай. Этот напиток в доме Умки пили только по особым случаям, потому что доставался он им нечасто.


— Когда я был молодым, — протянул старик, прихлебывая кипяток, — мы хватались за оружие по малейшему поводу. В нашем роду тогда было много людей, и все чувствовали свою силу. Войны разгорались из-за любой обиды…


Умка прищурился, мыслями переносясь в давно ушедшие времена.


— Воевали с сыроедами, воевали с коряками, воевали с юкагирами и якутами, со всеми, до кого могли дотянуться. А когда воевать было не с кем — дрались между собой: род против рода, семья против семьи, брат против брата, — Умка вздохнул. — У нас в те времена не было недостатка в железном оружии и доспехах. Так было, пока не пришел Якунин.


Старый медведь замолчал. Он никогда не рассказывал воспитаннику про большую войну. Элгар слышал несколько песен и сказаний об этих событиях: о том, как появились воинственные и безжалостные пришельцы с запада, о том, как великан-полководец Якунин привел их с собой во владения настоящих людей и как в двух крупнейших сражениях было разбито войско Якунина, и как погиб сам кровожадный душегуб. Умка редко вспоминал, что это он убил Якунина, но и не отрицал, когда ему приписывали этот подвиг.


— Мы победили, это верно, — продолжил Умка. — Но из десяти мужчин ушедших на ту войну не вернулось девять. Наш род захирел, женщины-луораветлан стали брать в мужья коряков, чего раньше никогда не было, сыроеды в любой момент могут пойти войной на Улык…


— Мир меняется, — прошептал Элгар.


Он, наконец, смог словами выразить то, что постоянно чувствовал. Умка внимательно посмотрел на юношу.


— Да… — после долгой паузы сказал он. — Меняется страшно. Во времена моего деда все решали копье и храбрость, а по тундре, не таясь, бродили кэле и людоеды. Мне довелось воевать с врагами, которые и убивают-то худо: пулями с большого расстояния. Кто знает, что застанешь ты?..


— Почему Омрын так настаивал на торговле? — Элгар задал давно интересовавший его вопрос. — Даже без опасности попасть в засаду это был немалый риск. Мог просто налететь шторм и потопить все лодки.


Бывалый бродяга нахмурил густые брови, тронутые сединой.


— Я догадался почему, — ответил Умка. — Готовится большой поход на коряков. Чавчу нужно оружие, а сами коряки с ними торговать не станут. Знают, что вооружат себе на погибель. Оленеводы никогда не умели сами плести брони и всегда полагались в этом на сыроедов, с которыми вели торговлю через кавралинов. За то и поплатились.


Коряками звалось племя кочевников, живущих по соседству с чавчу. Богатство коряков не раз становилось поводом для войны.


— Значит, война будет не только с инук?


Умка кивнул.


— Сыроеды — мелочь, — он махнул рукой. — По крайней мере, чавчу так думают. Они всегда были далеки от наших бед, всегда считали себя важнее… Это будет последняя война, которую я увижу. Не верю, что при моей жизни еще раз соберется большая толпа.


Он привычно ткнул Элгара кулаком в плечо. Прикосновение сильной руки было надежным, крепким. Худощавого юношу восхищала эта сила, как восхищает людей все недоступное им. Умка явно хотел поболтать еще немного, и Элгар решил воспользоваться такой возможностью.


— В последний раз много воинов собиралось на войну с Якуниным?


— Да… — старик задумался. — Столько людей я никогда не видел. Мы шли на врага с копьями и луками, а они били по нам из пушек и ружей. Конечно, многие испугались и убежали, но я остался, и самые сильные мужчины нашего рода…


— Ты ведь и до этого видел такое оружие? Когда путешествовал на запад?


Умка был одним из немногих луораветлан, которые держали у себя дома ружья. Элгар не знал, как старику достались эти ценные трофеи, но не раз видел их, держал в руках и даже стрелял из них. Порох, впрочем, достать на севере было невозможно, поэтому ружья лежали в тайнике с небольшим запасом пуль.


— Хочешь послушать про теплые края? — ухмыльнулся бывший странник. — Ну, слушай, хотя я тебе уже не раз рассказывал. Чем дальше на запад или на юг, тем короче зима, а весна и лето — теплее и дольше.


Умка помолчал. Тени плясали по его жесткому лицу.


— Деревья там выше и на них растут плоды, сочнее и вкуснее всего, что я когда-либо пробовал.


Элгар попытался представить себе лес, где ветви высоких деревьев скрывают небо и солнечный свет, будто полог огромной яранги. Земли, которые никогда не знали снега и льда, где вода в море теплее, чем кружка чая, и на берегу круглый год слышны китовые песни.


— Почему… — юноша запнулся. — Если все так прекрасно, как ты рассказываешь — почему мы живем здесь?..


— На юге люди умирают и убивают, так же, как мы. — Нахмурился старик. — Якунин — тот был из теплой, очень теплой страны. Все люди вышли из огня…


— Разве таньги не потомки собак, которых прогнали наши предки? — удивился Элгар.


Умка рассмеялся.


— Так рассказывают в сказках, а сказки сочиняют о том, чего боятся, чтобы победить страх. Нет, все люди — и мы, и таньги — все вышли из огня.


Он резко провел рукой над пляшущими языками пламени.


— Это так же верно, как то, что кэле — дети льда. Огонь породил людей, поэтому мы теплые и боимся холода. Холод породил кэле, поэтому они ледяные и боятся огня.


Рука старика, уже медленнее, проплыла над очагом. Его лицо исказилось, и Элгар понял, что Умка намеренно обжег свою ладонь. Он будто хотел показать, что чувствует, а значит живет…


— Но огонь тоже ранит нас, — выдохнул старик и прошептал. — Мы горим.


Умка вспомнил, какой казни подвергли труп Якунина, чтобы умертвить его неприкаянный дух. Его закрепили на жерди и вертели над огнем, пока от тела не осталась лишь груда черного пепла.


— Ты знаешь названия всех месяцев, — продолжил Умка. — Сейчас начинается месяц воды. В этом году название подходящее, но обычно в это же время вся вода еще стоит замерзшей. Следующий месяц и вовсе называется «месяц рождения листьев». Даже в самые теплые годы листья рождаются куда позже… Ты понимаешь почему так?


Элгар покачал головой. Он знал, что в словах старика кроется что-то важное, но суть долгого разговора ускользала от него. Любой ребенок знал, что в разных краях время течет по-разному. Чем дальше на север — тем короче становились дни и удлинялись ночи. Рассказывали, что на самой шапке мира и вовсе нет времен года, а есть только один длинный день и одна ночь. Там, где жили Элгар длинная ночь наступала всего на один зимний месяц, и в этом году уже миновала.


— Названия для разных лун придумали раньше, чем мы пришли на север. Когда-то мы тоже жили вдали от снегов. Мы, луораветлан, настоящие люди, — продолжил старик, — бежали от огня, который согревает юг. Потому что боялись сгореть. Вот так я думаю…


«Люди, дети огня, — подумал Элгар. — Кэле, дети льда. Только на вершине мира, они могут встретиться друг с другом».


Тем вечером они больше не говорили. На следующий день им предстояла долгая дорога, и мужчины рано легли спать.



***



Когда утром они выбрались из запорошенного снегом валкарана, небо расцвело зелеными сполохами. Для настоящего человека смотреть на небесные огни считалось дурным знаком. Луораветлан верили, что сияние — это громадный хищный червь, способный проглотить целиком стадо оленей.


Элгар вспомнил как впервые увидел небесное свечение, когда был еще совсем ребенком. Пляшущие полосы живого огня восхитили его и приковали к себе взгляд. Умка, увидев, что мальчик смотрит на небо, взял его за плечи и заставил повернуться спиной к огню. С тех пор, каждый раз, когда вспыхивало чудесное сияние, Элгар избегал смотреть на небо и чувствовал яркий свет за своей спиной.


Они подготовили нарты, Умка вернулся в валкаран и вынес оттуда тяжелый деревянный сундук. Элгар знал, что старик годами хранил его под оленьими шкурами и зимними одеялами.


— Подарки, — объяснил Умка и поставил сундук на землю. — Не годится нам являться на общий сбор без подношения. Ну-ка, подойди, хочу, чтобы ты кое-что увидел…


В сундуке лежали крепкие железные ножи, другая полезная утварь и несколько деревянных сосудов. Старик взял один из них и протянул воспитаннику. Элгар взвесил сосуд на ладони.


— Дурная вода, — пояснил Умка. — Таньги продают ее вместе с чаем и табаком. Если выпьешь много, то потеряешь голову. Если выпьешь еще — потеряешь душу.


Элгар недоуменно уставился на своего воспитателя, с опаской сжимая сосуд со страшным зельем.


— Открой и понюхай, — предложил старик.


Элгар послушно открыл бутылку. В нос ударил отвратительный, резкий, ни на что не похожий запах. Юноша пошатнулся и закашлялся. Умка улыбнулся и продолжил:


— Молодые дураки думают, что этот напиток дает мудрость шаманов, но на самом деле это яд, притом страшный. Я видел людей, пристрастившихся пить такое зелье. Жалкое зрелище. Они похожи на высушенную рыбу. Несчастные глупцы, с глазами, горящими, как звезды…


— Я не буду пить, — пообещал Элгар.


— Нет, уж, глоток сделай. — Приказал старый медведь. — Ты должен знать этот вкус, как и вкус любого яда.


Элгар осторожно поднес ко рту горлышко, стараясь не вдыхать отвратительные пары дурной воды, потом зажмурился и быстро отхлебнул. Глотку сразу обожгло жидким огнем, а немного позже в животе разлилось приятное тепло. Юноша фыркнул и вытер губы рукавом. Умка выхватил у него сосуд и, хорошо размахнувшись, ударил воспитанника по щеке.


— Ни капли больше. — Предупредил он.


Элгар затряс головой и кивнул.


— Кого ты хочешь таким ядом одарить? — спросил он.


— Я давно обнаружил, что дурная вода полезна во время торга или переговоров, — Умка лукаво улыбнулся. — Тот, кто слишком много выпьет, совершает странные поступки. Главное не перепоить ею человека, иначе на следующее утро он не вспомнит, что обещал и станет все отрицать. Запомни мои слова — это знание может тебе пригодиться.


Пока Умка крепил сундук с подарками на нартах, Элгар закрывал шкурами валкаран. Крыша землянки была настолько прочной, что могла выдержать глубокий слой снега, а дымоход и все щели были надежно заделаны дымлиной и шкурами, чтобы не пропускать сырость. Вернувшись из путешествия сложнее всего было найти валкаран на однообразном заснеженном побережье, но весна была близко, и к их возвращению снег мог уже растаять, к тому же, Умка и Элгар хорошо знали эти земли и все немногочисленные здешние приметы.


Когда приготовления были закончены, спутники заняли свои места на нартах, и Умка стегнул собак. Упряжка, заливаясь лаем, двинулась на запад.



***



К полудню следующего дня они прибыли в стойбище оленеводов, где проходил большой сбор. Временная стоянка съехавшихся гостей раскинулась вокруг селения под названием Вэлвыхты. Обычно это поселение насчитывало не больше семи яранг, в которых ютилось несколько бедных семей. Сейчас постоянные жилища коренных жителей были едва заметны в растянувшемся по тундре постоянно шевелящемся черном многопалом чудище. Эти яранги образовали центр временной стоянки, а вокруг них, постоянно прибывая, разбивали шатры пришедшие охотники и оленеводы.


Стойбище приходилось растягивать, чтобы собаки не загрызли ездовых оленей, чтобы разместить чавчу рядом с чавчу, морянина рядом с морянином, и кавралинов везде, где их ждала выгода. Все это шумело, кричало, стонало гортанным пением и собачьим лаем, и проедало за день больше, чем одна семья съедала за год.


Чавчу кочевали со всем своим имуществом, семьями и огромными стадами оленей. Сейчас животных не было видно — пастухи увели встревоженную и непредсказуемую массу подальше от жилья — но вытоптанная земля, разрытый снег и опустошенные моховища напоминали о близости стад.


Возле наскоро возведенных палаток и яранг громоздились сложенные друг на друга десятки нарт и саней. Новоприбывших встречал дружный лай. Собаки были всюду: дрались, играли, прогуливались вокруг костров, где их хозяева готовили еду.


По упряжкам и жилищам Элгар насчитал, что в лагере собралось не меньше сотни человек. Столько людей одновременно он прежде никогда не видел. Неподалеку от яранг, на участке очищенной от снега и выровненной земли группа мужчин играла в мяч. Сшитый из лоскутов кожи комок подскакивал в воздух под возбужденные возгласы игроков. На другом конце стоянки проводили воинские состязания. Лучники расстреливали тупыми стрелами человека, одетого в панцирь с крыльями. Тот ловко принимал и отражал ими летящие в голову стрелы. Элгар смотрел на него с восхищением. Не было недостатка и в желающих померяться силой на копьях. Гости, не принимающие участия в соревнованиях, собирались возле костров, чтобы поделиться новостями, некоторые танцевали, другие играли на варганах, извлекая из них протяжные и жалобные звуки.


Умка и Элгар спешились и, ведя собак, прошествовали сквозь шумное кольцо временных жилищ к главной яранге, установленной в центре поселения. Ее исполинский каркас, обтянутый упругими кожаными стенами, высотой превосходил взрослого человека. Павильон был наполовину врыт в землю, и по краям укреплен камнями. Из большого отверстия в крыше валил темный дым. Южан, живущих близ Анадырского острога, таким шатром было не удивить, но Элгар в жизни не видел ничего более величественного.


Пригнувшись и отбросив занавес в сторону, Умка вошел в исполинскую ярангу. Элгар, чуть помедлив, последовал за ним. Внутри было темно, душно и жарко, слышались приглушенные голоса. Судя по всему, старейшины уже собрались и держали совет о том, как им ответить на угрозу, исходящую от нового врага. Умка без колебаний скинул кухлянку, обнажив могучий торс, покрытый старыми шрамами. Следом в общую кучу полетела глухая камлейка Элгара.


Все присутствующие старейшины и уважаемые воины сдержанно приветствовали Умку и косо смотрели на его молодого спутника, но прогнать Элгара никто не решился. Он сел немного поодаль от огня, возле стены павильона, и внимательно следил за собранием.


Неловкое молчание, наступившее после прихода Умки, нарушил лидер оленеводов-чавчу — высокий, худощавый Арепу. Он был среднего возраста, с лицом, покрытым шрамами, морщинами и пятнами от перенесенных болезней.


— Что, Умка… — хрипло проговорил вождь, расправив худые, но при этом широкие плечи. — Погнали тебя сыроеды?


— Погнали, — старый медведь склонил голову.


Элгар искал в его голосе и взгляде следы сдерживаемой ярости, но находил только усталость.


— Омрын говорит, появился у них молодой предводитель. Злой и свирепый, как бешеная собака.


Низкорослый кавралин утвердительно кивнул.


— Я говорил с Оки и Анурятом, — проговорил Умка. — Они сказали, никто побить его не сможет. Верю им.


— Вот как… — протянул Арепу.


Некоторое время он задумчиво смотрел на огонь, но Элгар сразу почувствовал: решение было принято задолго до того, как они вошли в павильон.


— Сейчас воевать против них не можем, — отрезал оленевод. — Лед подтаял — на санях и нартах не проехать, лодки тоже до лета не пройдут, все море в льдинах. Мы уже решили…


Старый медведь громко, скрипуче расхохотался. Элгар вздрогнул. Он еще не слышал, чтобы его воспитатель так неприятно и зло смеялся.


— Послушай себя, Арепу, — утирая выступившие от смеха слезы, продолжил Умка. — Ты кого сейчас обмануть хочешь?


Предводитель оленеводов подобрался и недобро нахмурился.


— «Сейчас сражаться не можем», — Умка глумливо перекривил его слова. — Скажи, зачем ты тогда явился на большой сбор и своих людей привел? Не много ли чести, чтобы отказать в помощи одному старику?..


— Я не лгу! — возмущенно воскликнул вождь.


— Верно, не лжешь, — согласился старик. — Вы собираетесь воевать не против сыроедов…


В шатре повисла гнетущая тишина. Все взоры устремились на Омрына.


— Я ничего не говорил, — быстро сказал торговец. — Он сам догадался.


Умка кивнул.


— Только сыроедов бить сейчас надо! Их вождь знал, что напасть в ответ на них не сможем, оттого и храбрился. Знает, что сильнее всегда тот, кому нельзя отомстить. Если разнесется слух, что он нас пугнул — к лету еще сто человек к нему примкнут. Нового Якунина хотите?


Сидящие в яранге мужчины громко захохотали.


— Якунин! — насмешливо сказал Арепу. — Якунин в железе ходил, из большой пушки стрелял. Где уж ему до Якунина?!


— Верно, в железе ходил, — спокойно сказал Умка, глядя на развеселившихся мужчин. Своими грубыми, громадными пальцами он прикоснулся к висящему в ухе кольцу.


Смех и возгласы мужчин оборвались. Умка продолжил:


— Вот только убили его копьем и стрелами — и не спасли его железо или пушка. А храбрился он оттого, что по одному его слову сотня таньгу и тысяча коряков приходила!


— Все равно нельзя сравнивать, — запротестовал оленевод. — Рыргин, ты что скажешь?


Вождь селения Улык неприязненно посмотрел на Умку.


— Мы могли драться против инук, — быстро заговорил он. — Это Умка отказался биться с их вождем. Его трусость во всем виновата.


Старик не пошевелился, он вообще не смотрел в сторону Рыргина.


— Омрын, что ты скажешь? — продолжил расспросы Арепу.


— Меня с самого начала не слушали, — поджал губы коротышка. — Если бы все сделали, как я предлагал, обмана бы не случилось. Нужно было встречаться на нашем берегу, не нужно было полагаться на Умку. Я бы сам поговорил с инук, только не с их молодым вождем, а с рассудительными старейшинами…


— Они бы голову твою на палку насадили, — тихо сказал старый медведь.


— Может, и насадили бы, — кавралин не растерялся. — Но скорее бы меня убили, чем провели.


— Хватит себя хвалить, — прервал его Арепу. — Что скажешь про их вождя?


— Умка прав. Мальчишка храбрый и сильный, под его руку люди охотно пойдут. На Имегелине против нас вдвое больше их было, к лету втрое большее число соберут. Вы готовите поход на юг, это так. Только оружие где будете брать?


— Ты сказал, что договоришься с коряками, — напомнил чавчу.


— Договорюсь, — кивнул Омрын. — В этом году будет вам чем воевать. А в следующем? А через два года? Через десять?


Арепу крепко задумался. Как и большинство луораветлан он привык жить сегодняшним днем и не загадывать дольше, чем в кладовой оставалось запасов. Но перспектива оставить детям незавершенные войны и опасных врагов пугала. Арепу был слишком молод, чтобы участвовать в войне против Якунина и его сильно смущало это обстоятельство. Умку и других стариков навсегда запомнят как героев, защитивших свой народ от страшного врага. А как запомнят Арепу и его сверстников?..


— Что предлагаешь, Умка? — осторожно спросил помрачневший вождь.


— Пойдем на байдарах ночью, — ухмылка старого медведя была зловещей. — Утром нападем, вырежем, кого сможем — и сразу назад.


Оленеводы заворчали. Никто не желал посылать людей на гибель среди льдин. Приморские жители тоже остались недовольны решением Умки. Идти в поход нужно было на больших рыболовецких байдарах. Что делать, если те не вернутся? На чем выходить в море, чтобы забрасывать сети и охотиться на кита?


— Много людей нужно не будет, — уточнил Умка. — Три десятка, самое большее.


Еще несколько часов они спорили, ругались, обсуждали каждую мелочь. Дважды оленеводы порывались схватиться за ножи, но успокаивались, стоило им встретиться взглядом с Умкой. Многих, впрочем, останавливал не свирепый голос и тяжелый взгляд старика, а вид спокойно застывшего в углу полога Элгара. Воспитанник медведя не проронил за время спора ни слова, лишь отблески пламени плясали на худощавом, мускулистом теле, будто выточенном из моржовой кости.



***



...Когда обсуждение подошло к концу и участники переговоров покинули большую ярангу — уже стемнело. Элгар вдохнул свежий, морозный ночной воздух и посмотрел вверх. Небесный огонь отгорел, и вновь лишь россыпь звезд и серебряный диск луны освещали укрытую блестящим снегом тундру. Белая смерзшаяся корка хрустела под ногами.


Собаки, оставшиеся ждать в лагере, радостно встретили своих хозяев. Элгар присел и потрепал по голове вожака упряжки. Бурый кобель покорно подставил голову и несколько раз осторожно лизнул ладонь юноши. Элгар всегда ладил с животными. Куда лучше, чем с людьми…


— Не гладь собаку, она от этого тупеет, — буркнул Умка. Как и большинство луораветлан, он избегал лишних привязанностей. Часто бывало, что собаки становились едой для своих хозяев, нередко и наоборот — озверевшая свора могла запросто растерзать человека…


Умка потянулся и глубоко, с наслаждением вздохнул. Его медная, чуть вспотевшая кожа блестела в лунном свете. Старик остался доволен переговорами, и не скрывал этого. Элгар почувствовал уколы холодных снежинок на своей голой спине и начал натягивать камлейку.


— Не торопись одеваться, — пробурчал Умка. — Намечается большое дело… обычай велит просить совета у шамана.


— Шамана? — переспросил Элгар.


Он много слышал про шаманов, посредников между миром духов и миром людей. Никогда в жизни юноше не приходилось разговаривать с человеком, который сумел подчинить себе кэле. Элгар не раз ловил себя на мысли, что истории о шаманах сильнее всего притягивают его внимание, в их силе он видел отражение собственных спящих возможностей. Шаманы одновременно отпугивали, потому что у всего на севере была своя цена. Умение понимать язык моржей и птиц давалось Элгару не просто так, взамен он был отмечен внутренней пустотой и неутолимой жаждой. Умка догадывался, какие чувства испытывает найденыш и никогда раньше не заводил первым разговор о шаманах.


— Я слышал, что сюда приехал шаман из Улык, — продолжил Умка. — Он меня знает, даст совет без долгих уговоров.


— Когда твой родственник Комо мне рассказывал про заклинателя моржей, ты его прервал и сказал, что это враки, — напомнил Элгар. — Я с тех пор думал, что ты шаманам не веришь.


— Я и не верю, — хмыкнул старик. — Только никому не говори. Даже сейчас есть немало людей, которые меня безумцем назовут. Не верю, что шаман может моржам приказывать или по небу летать. Но советы они мудрые дают, это я давно понял…


Шаманом, про которого говорил Умка, был старый Иный, люди отзывались о нем с благоговейным страхом, когда рассказывали, как найти его жилище. Несмотря на возраст, Иный вместе с другими морянами из Улык тоже совершил путешествие, чтобы попасть на большой сбор. Он знал, что без его советов тут не обойтись.


Шаман жил в яранге из белых шкур, стоящей поодаль от стойбища. Снег сильно присыпал ее, и над белым сугробом теперь торчал только пучок острых жердей. По традиции устье яранги должно было быть обращено к востоку, но белая яранга шамана была повернута к западу. Ее хозяин всеми возможными способами показывал, что на него не распространяются законы, по которым живут простые люди. Умка разгреб снег и отыскал вход.


Внутри яранги стоял неприятный, гнилостный запах. Покров был такой низкий, что приходилось сильно горбиться и передвигаться почти на четвереньках. В пологе было холодно, потому, что огонь в очаге не был разведен. Вместо него помещение освещал трепещущий огонек жирника. И без того крохотное помещение было завалено самым разным хламом: одеждой, костяными украшениями, железной утварью. Элгар понял, что это подарки и подношения, которые Иный уже успел получить за время пребывания в стойбище.


Шаман нашелся посреди этого беспорядка, маленький, еще ниже Омрына. Сморщенный, с лицом крохотным, как у ребенка, он был похож на сушеную рыбу. Он был столь небольшого роста, что даже внутри тесной яранги сидел на треножнике из оленьих рогов, свесив с него короткие тонкие ноги, покрытые черными пятнами.


— Молодой медведь пришел на встречу к старому седому волку, — голос шамана был хриплым и тихим.


— Моя молодость давно прошла, — Умка уселся напротив шамана. — Мы пришли за советом.


— За советом? — протянул ветхий старик. — Раньше тебе не нужны были советы. Умка-бродяга, Умка-всезнайка. Ты все видел, все слышал, всему был свидетелем. Как поживает твой отец, молодой медведь?


Лицо Умки напряглось, он стиснул свои огромные кулаки и с видимым усилием спокойно ответил.


— Моего отца убили таньги, ты это знаешь, Иный.


— Знаю, — подтвердил шаман. — Кого ты привел ко мне? Покажи.


Элгар придвинулся к огню. Иный прищурился, пристально разглядывая юношу. Внезапно его глаза расширились, он издал протяжный стон и дрожащей рукой придвинул к себе светильник.


— Что ты привел? Что ты пустил сюда, глупец?! — хрип шамана превратился в визг. — Убери, убери это от меня!


— Успокойся, Иный! — прикрикнул на него Умка. — Парень тебя не обидит.


Старичок съежился, натянул на себя просторную одежду до самого носа, округлившиеся от страха глаза блестели в полумраке. Элгар сидел неподвижно и никак не отреагировал на чудное поведение шамана. Он не знал, что именно в его облике так испугало этого удивительно старого человека. Спустя несколько минут Иный успокоился, голова старичка перестала дрожать.


— Дал себя провести, молодой медведь? Я всегда говорил, что умрешь ты страшно…


— Мы собираемся в поход против сыроедов, — прервал Умка. — Вот, возьми.


Он положил рядом со светильником деревянный сосуд. Глаза шамана алчно заблестели, сухопарая рука, похожая на птичью лапу, тотчас метнулась к подарку.


— Отправляетесь за море? Тяжелые вопросы ты задаешь, молодой медведь. Мои кэле не бывают за морем, не могу я видеть, что там делается. Нужно подняться выше, нужно стать сильнее…


Старичок снял висящий на крюке бубен. Большой инструмент был размером почти со своего хозяина.


— Дунь в бубен, — попросил шаман.


Умка потянулся к инструменту и шумно выдохнул, Элгар хотел последовать его примеру, но шаман резко убрал бубен.


— Пусть парень тоже дунет, — возмутился Умка. — Для нас обоих камлаешь.


— Не дам, — уперся Иный. — Кэля рассердится, накажет меня.


— Трус, — фыркнул Умка. — Люди говорят, ты подвластных тебе духов держишь в строгости, заставляешь выполнять любые прихоти. А сам? Бубен запачкать испугался!


Иный заволновался, уязвленный словами Умки. Как и все шаманы, он больше всего боялся того, что люди усомнятся в его силе.


— Пусть дунет, — после недолгой внутренней борьбы разрешил шаман. — Ты тоже снова дунь после него!


После того, как дыхание Элгара коснулось бубна, старый шаман привстал, дрожащими руками оторвал кусочек гриба от висящей под сводом яранги связки. После чего он удобно устроился на своем треножнике, закутавшись в теплые шкуры. Закрыв глаза, он положил белый ломтик гриба в рот. Медленно разжевывая гриб, шаман начал ритмично раскачиваться и мычать, подражая моржовому пению.


Огонь жировой лампы заметался, хотя в полог не проникал даже малейший ветерок. Смоляно-черные тени закружили по стенам, падая на лицо Иныя, искаженное страшной гримасой. Внутренним взором Элгар видел, как стягиваются вокруг тощей фигуры старца неясные, непонятные силы, присутствие которых было подобно давлению темной толщи ледяной воды, сомкнувшейся над безрассудным ныряльщиком. Пение шамана достигло высшей точки. Он закричал, выплевывая остатки дурманного гриба, вскочил и вскинул над головой звякнувший бубен. Казалось, старичок вдвое прибавил в росте. Элгар немного отодвинулся от упавших рядом белых кусочков, на которых застывала слюна шамана.


Иный закончил петь, выронил бубен и опустился на колени, беспомощно приоткрыв рот. Он начал раскачиваться, в тусклом свете только блестели закатившиеся глаза с проступившими капиллярами. Протяжный вой шамана перешел в тяжелое дыхание, он шумно втягивал воздух сквозь редкие зубы. Неожиданно к вою прибавились новые голоса. Они исходили не из уст шамана, а звучали из разных концов полога, как будто сидящих мужчин обступил незримый хор. Это были голоса кэле — протяжные, глухие, нечеловеческие.


— Пришли убить белого волка?! — сказал один из голосов.


— Снежный лис и молодой медведь пришли, чтобы убить волка-гиганта! — подхватил другой голос. — Никогда еще земля инук не рождала такой силы и отваги!


Элгар понял, что кэле говорит про вождя инук.


— Люди говорят, его мать сошлась с духом из нижнего мира, люди говорят — без южан не обошлось. Не наш, не наш, не наш! Прогоните его, убейте его!


Шаман неистово заорал, его голова дергалась на тонкой шее, как у тряпичной куклы. Голоса стали громче.


— Кровь на белом снегу! Снежный лис летит над бушующим морем, его крылья сломаны. Кровь на белом меху!


Иный повернулся к Умке.


— Бродяга, — прошипел шаман, — ходил, пока смерть за собой не привел. Не ходи больше! Снова приведешь несчастье. Снова будут гореть яранги. Снова смерть придет по твоим следам, как мыши по следам творца-ворона. Остановись!


Элгар заметил, как Умка вздрогнул. Всего на мгновенье умудренный годами воин исчез, и на его месте появился растерянный, испуганный юнец.


— Остановись, не тебе тягаться с ним!


— Не мне, — согласился Умка. — А вот ему?


Он указал на Элгара. Шаман мучительно медленно, подрагивая всем телом, повернулся к юноше. Глаза старичка еще сильнее расширились, на губах появилась пена. Иный пронзительно закричал, схватившись руками за голову.


— Не смотри на него! — крикнул Умка. — Отвернись, лисенок!


Как только Элгар покорно закрыл глаза, крик оборвался. Иный опустился на землю, прикрыл плешивую голову руками и затих. В полог тут же выскочили две юные девушки и склонились над бесчувственным шаманом.


— Уходите, — одна из них с неприязнью посмотрела на посетителей. — Вы утомили нашего мужа. Теперь он будет спать, и говорить с кэля. Уходите!



***



Ночью большая яранга, где проходили переговоры старейшин, снова заполнилась народом. Теперь люди собрались не для переговоров, а чтобы послушать занимательные истории, обменяться слухами и поучаствовать в общем пиршестве.


Пришедшие из тундры оленеводы привезли с собой богатые подарки: еды в яранге с лихвой хватало, чтобы накормить всех гостей. Здесь были как привычные рыба и оленина, так и редкие лакомства — глаза нерпы, костный мозг и сушеные листья ивы. Трапеза закончилась обильным чаепитием. Новая яранга еще не успела обзавестись духом-хранителем, а потому никто не боялся нарушить чистоту ее очага, и для кипячения воды использовали все нашедшиеся в стойбище чайники и котлы.


Несколько юнцов из семей богатых чавчу распивали «дурную воду» из такого же деревянного сосуда, как и тот, что Умка подарил шаману. К счастью, собравшиеся в Вэлвыхты оленеводы еще не пристрастились к этому яду, и потому только воротили нос от неприятного запаха и подшучивали над молодыми дураками, вздумавшими пить жидкий огонь.


Элгар попробовал посчитать, сколько зверей нужно было забить и сколько брикетов чая потратить, чтобы накормить всех собравшихся людей, но число получалось «выше счета». Из всех присутствующих в яранге, пожалуй, только кавралин Омрын смог бы решить такую задачу. Сейчас торговец восседал на почетном месте рядом с предводителем оленеводов и отвечал на вопросы. Обычно люди недолюбливали предприимчивых бродяг за их богатство, но сегодня Омрын был окружен заботой и уважением — все хотели задобрить его и таким образом расположить к разговору.


Омрын прославился как непревзойденный знаток легенд и занятных историй, которого люди любили послушать. Обычно рассказчиками были старики, которые запинались, невнятно выговаривали слова беззубыми ртами или вообще засыпали посреди повествования. Омрын был также отнюдь не молод, но прожитые годы еще не догнали его. Шутили, что кавралин убегал от старости на санях или лодке, постоянно перебираясь с места на место, так, что разносящие немощь и болезни кэле не могли поймать его. Он неизменно рассказывал интересные истории с такой живостью и энтузиазмом, что слушатели не могли остаться равнодушными. Даже самые старые и известные сказки обретали в устах Омрына новое звучание, потому что он рассказывал их по-своему. Поскольку говорил кавралин складно и живо — люди считали именно версию Омрына правильной и не возмущались, напротив, потом даже перебивали других рассказчиков и обвиняли их во лжи и глупости.


После пиршества у очага собралось так много слушателей, что в пологе стало тесно и душно. Омрын наслаждался всеобщим вниманием и кутался в красивую одежду из белой кожи. Другие люди разделись, но все равно сильно страдали от жары, а кавралин даже не вспотел.


— В детстве все говорили, шаман будет, — буркнул Умка.


— Почему же не стал шаманом? — спросил Элгар и оглядел торговца. Омрын был похож на шамана куда больше, чем Иный. Он был привлекательным, несмотря на свою худобу, хрупким и полностью лишенным грубой физической силы.


— Омрын не нашего корня, — ответил Умка. — Его прадед был пришельцем из теплых краев, а шаман обязательно должен быть настоящим человеком.


— Пришельцем?


— Да, на юге есть большие острова, на которых живет многочисленный народ. Коряки называют их сисман, «продавцы иголок». До того как с запада пришли таньги, весь наш металл был от «продавцов иголок» — все ножи, котлы, доспехи… Торговали с ними обильно и выгодно, но потом что-то случилось и сисман позабыли дорогу в наши края. Может быть, Якунин, перед тем как идти на нас войной, истребил «продавцов иголок» всех до единого.


— Предок Омрына был из этого народа?


— Да, — кивнул старик, — он приплыл на большой лодке с целой армией сисман. Но их судно напоролось на льды и все, кроме прадеда Омрына, утонули. Он уцелел, хоть и отморозил половину пальцев и одно ухо. Говорят, знаменитый был хитрец. Вся округа съезжалась на него посмотреть и проверить, как он умеет считать.


— Ты много знаешь про Омрына, — заметил юноша.


— Конечно! — рассмеялся Умка. — Ведь его мать была…


В этот момент один из любителей «дурной воды» схватился за раскаленный чайник, обжег руку и с воем покатился по полу, разбрызгивая вокруг себя кипяток. Люди с проклятьями и руганью вытолкали пьяницу прочь из полога.


— Ну все, хватит с меня, — нахмурился Омрын, которого сильнее остальных окатило кипятком. От ожогов кавралина спасла только плотная одежда из шкур.


— Не уходи! — стали упрашивать гости. — Расскажи еще что-нибудь.


— Про ворона Куркыля!


— Про Якунина!


— Не хочу про него слушать, — громко, чтобы все слышали, сказал Умка. — Надоело.


Другие голоса тотчас умолкли, все повернулись к великану.


— Пусть уж лучше про ворона рассказывает, — махнул рукой Умка.


Омрын привстал со своего места — небольшой рост позволял ему выпрямиться. Он отряхнул мокрые белые шкуры и начал.


— Давным-давно не было в мире земли, — голос кавралина постепенно набирал силу, и слушателям казалось, что коротышка становится больше и сильнее. — Было только небо и бескрайнее море. Небом повелевал ворон, звали его Куркыль. Долго летал Куркыль в небе среди звезд. Устал ворон, решил отдохнуть, но негде было ему присесть. Решил тогда Куркыль землю сделать. Из Куркыля вышла земля…


Слушатели засмеялись, представив, сколько пришлось трудиться ворону, чтобы сделать столько земли.


— Когда появилась земля, присел Куркыль на нее отдохнуть, да и заснул. Опрокинулось тогда ночное небо, скрылось оно под твердью земной, а на его место вышло солнце. Согрело солнце землю, спящего ворона и его следы. Ожили следы Куркыля. Стали мышами. Принялись мыши бегать, тревожить спящего ворона хвостами. Куркыль проснулся и чихнул, и чихнул до того сильно, что треснула земля и вздыбилась горами.


Омрын сделал паузу, чтобы отдышаться.


— «Откуда мыши?» — заговорил он голосом мудрого ворона. — «Никак с солнца свалились?». Погнался Куркыль за мышами, но те бегали быстрее, а когда ворон подымался в воздух, тут же прятались в горах. Надел тогда Куркыль лыжи и погнался снова за мышами. Там, где проносился Куркыль оставались русла рек, заполняющиеся водой, там, где он останавливался, в земле появлялись озера. Никак не мог догнать мышей. Разозлился тогда Куркыль, начал прыгать, бушевать, трясти землю…


Элгар заметил, что Омрын перестал следовать традиционной легенде о сотворении мира и выдумывал продолжение сам.


— Потревожила земля сокрытое под ней ночное небо, упали звезды, опустились в недра земли, в пещеры, расщелины и на морское дно. Стали кэле — губителями живого. Раскачалось ночное небо, подтолкнуло дневное и закружились они, сменяя друг друга. А ворон все ловит и ловит мышей, сотрясая землю. Да где ему? Разве от собственных следов уйдешь?


Кавралин закончил рассказ и слушатели стали громко восхищаться, выпрашивая продолжение. О том, как Куркыль ходил свататься к лебедям, как наконец-то нашел себе подходящую супругу и вместе с ней породил настоящих людей. Элгару история понравилась, особенно запомнились звезды, превратившиеся в кэле. Юноша попробовал представить, что чувствует падающая звезда и его охватила необъяснимая грусть.


— Расскажи про войну с таньгу, — послышались новые просьбы.


— Про то, как собаки сбежали на запад!


После громкого замечания Умки никто не отваживался напрямую просить рассказать про Якунина, но люди хотели слушать истории о войнах и героических подвигах.


— Выпросят все-таки, — нахмурился Умка и громко крикнул. — Ну, Омрын, расскажи нам про Якунина, истребителя людей!


Кавралин вздрогнул, сжал кулаки и до того стиснул зубы, что задрожал подбородок. Эта перемена поразила Элгара, хотя длилась всего несколько мгновений. Омрын овладел собой и начал новый рассказ:


— Жила-была девочка по имени Гынкы-нэут. Вернулась она как-то домой и увидела, что в яранге закрыто дымовое отверстие. Заглянула туда и увидела собак. Собаки плясали вокруг огня и выли. Девочка позвала на помощь — люди прибежали и стали колотить собак. Убежали собаки на западную сторону, стали народом.


— Идем, — сказал Умка и направился прочь из полога. — Я спать хочу.



***



— Ну что, лисенок, посмотрел на шамана? — спросил Умка.


Элгар открыл глаза. Он уже успел задремать. Старый медведь лежал рядом, положив громадные руки под голову. Ничто в нем не напоминало молодость, о которой говорил Иный. Лицо, изборожденное морщинами и шрамами, было спокойно, но Элгар достаточно давно знал старика, чтобы понять: он был взволновал пророчеством шамана.


— Те девушки… я не заметил, откуда они появились, — смущенно сказал Элгар.


— Это жены шамана, не смей притрагиваться к ним, — предупредил Умка. — Иный стар, но своего не упустит.


— Почему он взял дурную воду?


— Старикам вроде него яд уже не страшен, зато утоляет жажду.


— Разве он хочет пить? — удивился Элгар. Ему, как и всем, выросшим среди снегов, была непонятна потребность в воде.


— Хочет, но не воды, — хмыкнул старик. — Его тело уже свое отжило, но душа голодает. Иный всегда был таким, сколько я себя помню. Думаю, он меня переживет.


Повисло долгое, тягостное молчание.


— Когда он увидел меня… — начал Элгар.


— Знать не желаю.


— Но…


— Ты оглох? Я не желаю знать.


— Почему Омрын не хочет рассказывать про Якунина? — Элгар сменил тему.


Старик хмыкнул.


— А с чего ты взял, что не хочет?


— Он разозлился, когда услышал, что ты просишь эту сказку, — сказал юноша. — Омрын ведь помнит войну с таньгу? Я знаю, что он старше, чем выглядит.


— Ты стал наблюдательным, — похвалил Умка.


— Расскажи мне…


— Не буду, — буркнул старик и перевернулся на другой бок.


Элгар почувствовал несвойственное ему раздражение.


— Как хочешь, — согласился он. — Только мне кажется, что все, кроме меня, про вашу с Омрыном вражду знают.


— Наверное, так и есть, — после долгого молчания сказал Умка. — Но сегодня не расскажу. Может быть, в другой раз. Напомнишь мне.


Он протяжно зевнул.


— Хватит болтать, — проворчал великан. — Нет никого хуже болтуна.


Умка перевернулся на спину и закрыл глаза. Он притворялся, что спит. Элгар знал, что старик засыпал тяжело и всегда мучился страшными снами.


«Что ты видишь, когда уходишь в мир снов? — подумал юноша, глядя на своего наставника. — Что заставляет бесстрашного воина вздрагивать и шептать во сне?»


Элгар прикрыл глаза и дал усталости затянуть себя в зыбкий сон.



Глава 3



Стены снежного дома искрились в лучах дневного света. Для вождя и его семьи жилье строили несколько человек, их иглу всегда было больше и красивее других.


Инира любила спать в просторном, хорошо проветренном помещении. В ее доме не было вечно шумящей толпы родственников, никто не спорил за удобное место для сна, не толкался ночью и не будил громким храпом или детским криком. Можно было подолгу лежать утром и предаваться мечтам о приближающемся беззаботном лете.


Ветерок проник сквозь отверстие в потолке, неприятно кольнул холодом кожу, но девушка только улыбнулась. Инира откинула одеяло и потянулась, прогоняя остатки сна. Сегодня она спала непозволительно долго — проступок, за который другая женщина понесла бы серьезное наказание. Но Инира пользовалась среди соплеменников особым положением. Она была сестрой вождя, и всюду ее окружали почитание и суеверный страх. С тех пор, как ее брат впервые взял в руки копье и победил в поединке, она не знала нужды или тяжелой работы. Инира плохо помнила первые годы жизни, брат рассказывал, что тогда они часто голодали и не могли рассчитывать на помощь, но теперь такое было сложно себе даже представить.


Впрочем, ее положение в племени редко занимало мысли Иниры. В этом году на щеку девушки нанесли татуировку — знак того, что она достигла брачного возраста. Инира пыталась представить себя женой удачливого, опытного охотника Анурята или силача Оки, но образы всех мужчин меркли, стоило сравнить их с братом.


Молодой вождь был необычайно красив и невероятно силен, самой природой он был создан, чтобы править племенем. Инира росла, греясь в лучах этого живого солнца, и его свет затмил для нее весь мир. Девушка не могла восхищаться другими людьми. Мужчины тоже не стремились завоевать внимание красавицы: она была окружена ореолом беды и многие не могли забыть мрачные обстоятельства ее рождения. Поэтому хотя уже наступила весна, Инира была далека от того, чтобы принять решение…


Девушка протерла глаза и начала одеваться. У нее были лучшие одежды из оленьей кожи и меха, но чаще всего Иниру можно было увидеть в простой кухлянке из птичьих шкурок. Ей не нравился запах оленей, как и все, что было связано с дикими кровожадными кочевниками-чавчу. В детстве она часто слышала истории про этих людей из-за моря, которые убивали ради развлечения и страшно пытали несчастных, попадавших к ним в плен.


Одевшись, Инира покинула иглу. Снаружи было тепло, снег немного подтаял, напоминая о том, что скоро инук переберутся в летние жилища. Селение давно проснулось, его жители были заняты своей повседневной работой. Слава нового вождя привлекала людей со всего побережья, они слетались, как мотыльки на огонь. Всего за год племя, еще недавно слабое и малочисленное, увеличилось на тридцати человек.


Сейчас в селении недоставало больше половины мужчин — молодой вождь собрал дружину и поехал проведать соседей. Амарок уже не раз проявлял невиданную щедрость, делился с соседями всем, что не было нужно его роду. Старейшины сначала обвиняли вождя в расточительстве, но потом смекнули, что таким образом он завоевывает преданность людей и увеличивает свою и без того немаленькую дружину.


Инира оглядела опустевшее селение. Возле большого иглу возилась со шкурами старая Ахна. Инира любила ее, ведь старуха заменила ей мать. С мнением Ахны считались не меньше, чем с шаманом. Сама мудрая женщина неохотно давала советы и часто упоминала о том, что люди понимают ее слова так, как сами хотят — и, прежде всего, ищут в них подтверждение собственного мнения. В последний раз она настояла на своем, когда жители селения решили избавиться от маленьких близнецов, родившихся у женщины, которая сошлась со злым духом.


Близнецы, впрочем, недолго обременяли старуху. Первые годы казалось, что мудрая женщина совершила ошибку. Дети росли маленькими и слабыми. Мальчик, которого Ахна назвала Амарок, постоянно подвергался нападкам сверстников и не проявлял способностей к охоте или воинским упражнениям. Однажды он убежал из дому и не возвращался несколько дней. Никто не знал, что произошло с Амароком, но вернулся он уже совсем другим: уверенным в себе и отважным. С годами мальчик стал выше и сильнее, он начал охотиться и рыбачить, ходить на моржа наравне с взрослыми. Хвастался, что справился бы и с медведем, доведись белому гиганту встретиться на его пути. В минувшем году Амарок отказался подчиняться старшим и сделался вождем племени. Все другие претенденты или погибли в поединке, или приняли верховенство человека, которого хотели убить в младенчестве.


Его сестра, которую Ахна назвала Инирой, в детстве бралась делать любую работу по дому и обещала вырасти работящей женщиной. Сейчас она, к неудовольствию старухи, обленилась, хоть и по-прежнему безропотно помогала наставнице выделывать шкуры.


— Как думаешь, Амарок скоро вернется? — спросила у старухи Инира.


— Со дня на день, — прикинула Ахна, — путешествие больше недели не займет. Соседи с каждым годом свои селения ближе к нам переносят. Скоро и вовсе сюда переберутся.


Инира представила что будет, если все живущие в округе инук переселятся в Катаюк. Иглу и летних шалашей станет много, как грибов, всюду будет слышен веселый смех и пение, а праздники станут такими шумными и веселыми, что будут слышны даже на другом берегу.


— Все благодаря Амароку! — восхитилась братом Инира.


— Да, — покивала старуха, — только гордый он стал. Забывает богов, не чтит стариков. Большая сила приходит с большой ответственностью.


Девушке не хотелось спорить с Ахной. Она взяла плоский камень и принялась за работу.


— Инира! — окликнул знакомый голос.


Сестра вождя подняла голову. Перед ней, закрывая солнце, стоял высокий, широкоплечий инуит. Его звали Анурят и он был другим молодого вождя. Никогда не скрывая своих намерений, он открыто обхаживал Иниру. Девушка не любила его за резкий и сумасбродный нрав, хотя он и был хорош собой. Высокий, стройный, Анурят всегда носил длинное копье, к втулке которого, бахвальства ради, привесил медный колокольчик, который мелодично звенел при малейшем движении. Инира ненавидела этот звон, потому что он преследовал ее повсюду.


— Хочешь, помогу?


— Не хочу, — нахмурилась Инира.


— Амарок оставил меня присмотреть за тобой, — напомнил Анурят, улыбнулся и повторил, — давай помогу.


— Не нужно.


— Твой брат…


Инира начала терять терпение. Она все же была сестрой вождя, и часть воинственного характера передалась ей.


— Амарок ясно дал понять, что я сама выберу мужа, — вспылила красавица. — Не думай, что дружба с ним дает тебе права на меня.


Мужчина дернулся, хотел ударить своенравную девушку, но сдержался. Насилие над женами осуждалось среди инук, но ни одна женщина еще не вела себя так нагло… Анурят пробурчал себе что-то под нос и отошел.


— Ты напрасно его прогоняешь, — Ахна осуждающе посмотрела на воспитанницу. — Он сильный, и охотник из него хороший.


— Какой мне с того прок? — Инира вытерла вспотевший лоб. — У меня и без него ни в чем нет нужды.


Ахна покачала головой. Она знала что на самом деле Амарок с большим трудом убедил своего друга ухаживать за Инирой. Несмотря на всю свою красоту, девушку сторонились, и никто не желал себе такую невесту.


— Знаешь, почему люди хотели убить тебя и твоего брата при рождении? — неожиданно спросила Ахна.


— Наш отец не был настоящим человеком, — буркнула девушка.


— Это половина правды, — признала старуха. — Но есть еще кое-что. Я говорила об этом с Амароком. Он просил меня не рассказывать тебе, но теперь я думаю, что ты должна знать…


— О чем ты толкуешь? — Инира запуталась. — Скажи прямо.


— Когда рождаются близнецы, то это как бы один человек, разделенный на две части. Ни одна из частей не может быть целым, пока существует ее половина.


— Глупости, — Инира понимала, почему брат насмехался над суевериями старухи.


— Это не глупости, — возмутилась Ахна. — Когда вы родились, одного из вас хотели убить. Я вмешалась и настояла, что в живых нужно оставить вас обоих. Но ты никогда не будешь свободна, пока твой брат жив. Ты всегда будешь частью…


— Замолкни! — прикрикнула девушка.


Ахна дернулась как от удара, нахмурилась и часто заморгала, сдерживая слезы. В мире инук преклонный возраст всегда предполагал всеобщее уважение. Старуха не привыкла, чтобы с ней спорили или тем более повышали голос в ее присутствии.


Инира не стала просить прощения. Она сильно разозлилась на старуху, потому что отчасти вынуждена была признать ее правоту. Молодая красавица никогда не чувствовала себя неполноценной, но она находилась в полной зависимости от своего брата, и делала все, чтобы сохранить такую зависимость. Девушка понимала, что Амарок не может стать ее мужем — близнецы уже успели нарушить много табу, но такой союз не потерпело бы даже самое покладистое племя. К тому же она не была уверена, что вождь захочет себе такую ленивую жену…


«Скорей бы он вернулся», — подумала Инира.



***



Предыдущим утром на противоположном берегу пролива чавчу и моряне обсуждали грядущий поход против инук. После большого сбора Умка и Элгар не стали возвращаться домой, а сразу отправились в селение Улык, откуда решено было начать плавание.


Там на воду спустили три больших байдары, с которых сняли всю рыболовецкую оснастку, чтобы облегчить их и разместить больше людей. Нашелся и провожатый, который взялся помочь воинам отыскать селение, в котором жил оскорбивший чавчу молодой вождь. Во время большого сбора Омрын отыскал и привел человека по имени Тиркыет, который утверждал, что был в плену у инук.


— Прошлой весной схватили меня на Инетлине, — сказал Тиркыет. — Мы плавали на торг к островитянам. Ночью после угощения пришли инук, перерезали наших часовых. Меня вместе с уцелевшими угнали в плен.


— Видел в бою их предводителя? — спросил Умка.


— У них тогда был другой вождь, — бывший пленник покачал головой. — Когда мы прибыли на их берег, инук начали делить награбленное. Самую большую долю потребовал молодой воин. Я его запомнил, потому что у него лицо красивое, как пологий холм. Он так наглел, что я думал, его тогда на корм моржам пустят, но тогдашний вожак с ним согласился и уступил.


— Сколько ты пробыл у них в плену?



— До зимы. Когда море замерзло, я сразу убежал. За мной гнались, но нарты по тонкому льду не прошли, а бегом меня никто не нагонит.


— Что еще скажешь про сыроедов?


— Вождь у них при мне сменился. Старого вождя в поединке побил тот самый наглый красавец. Его имя Амарок. Многие его сильно боятся, думают, что он сын злого духа. После того как он троих убил в поединке — никто больше с ним не решается спорить.


— Настоящий безумец, — сказал Умка. — Омрын, ты что скажешь?


— Я видел этого Амарока когда тот еще мальчишкой был, — подтвердил торговец. — Он был слабаком, но даже из хилого щенка может вырасти бешеная собака. Знал я и его мать, женщину-шамана по имени Ная. Думаю, она и вправду со злым духом сошлась.


— Женщина-шаман! — Умка сплюнул. — Да, тут добра не жди. Тиркыет, расскажи, где стояли сыроеды в последний раз. Куда и как нам плыть от Имегелина?


— Найти их нетрудно, — кивнул проводник. — Племя у них большое, переезжают редко, и всегда держатся побережья. Если плыть от Имегелина прямо на восток, сразу на них наткнетесь. Может, день или два поблуждать придется…


— Не придется, — уверенно сказал Умка и посмотрел на Элгара.


Юноша знал, что старик больше полагался на его умение читать ветер, чем на путаные объяснения Тиркыета.


— С нами пойдешь? — спросил Умка у беглого раба.


— Пойду, — согласился тот. — Хочу инук должок вернуть.


Омрын, до этого молча наблюдавший за разговором, решил вмешаться.


— Я не понимаю, зачем нам плыть ночью, — сказал он. — Утром безопаснее и надежнее.


— Не такие уж сыроеды дураки, — ответил Умка. — Если промышляют тем, что грабят соседей, то должны всегда ожидать нападения. Мы прибудем с рассветными сумерками, иначе они нас издалека увидят и успеют приготовиться.


— Откуда ты знаешь, что мы рядом с ними пристанем, может, придется еще два дня их по побережью искать, как Тиркыет говорит?


— Знаю, — буркнул старик и снова посмотрел на Элгара.


— Тебе Иный сказал? Слышал, что вы к нему за советом ходили.


— Да, Иный, — соврал Умка.


Кавралин растерялся, он явно хотел еще поспорить, но понимал, что авторитет шамана был непререкаем.


— Раз Иный так сказал, послушаемся его, — нехотя согласился Омрын.


Умка и торговец еще раз обменялись неприязненными взглядами, и больше не возвращались к этому разговору.


На рассвете было сделано жертвоприношение, чтобы предсказать итог рискованного похода. Жертвенный олень упал раной вверх и головой на восток, что было истолковано как благоприятный знак. Мужчины закончили приготовления, попрощались с друзьями и родственниками и оттолкнули лодки от берега.


Против инук выступило три десятка человек. Все пошли охотно — у многих, как у Тиркыета, были свои счеты с новым вождем. Как выяснилось, Умка правильно рассудил, что молодой герой представляет большую опасность для луораветлан. Все, кто встречался с ним, в один голос говорили о нечеловеческой силе юноши и паническом ужасе, который он вселял в своих врагов. Инук нужно было преподать урок, и как можно скорее, пока они еще испытывали страх перед настоящими людьми.


Из уже знакомых Элгару луораветлан в экспедиции участвовали Омрын и вождь морян Рыгрин, который вел отряд из пяти жителей Улык. Кавралин сначала не хотел участвовать в набеге и согласился только под давлением предводителя чавчу Арепу. Тому нужен был надежный наблюдатель в сборном отряде из оленеводов и морян, где последних было большинство.


Когда лодки покинули мелководье, мужчины подняли паруса и взялись за весла. Ветер оказался благоприятным, что еще сильнее утвердило воинов в успешности похода — ведь сама стихия была на их стороне. Женщины вышли проводить храбрецов. Желая привлечь удачу, они забрались на самую высокую сопку и начали танцевать. Элгар наблюдал, как их пляшущие фигуры удаляются вместе со знакомым берегом, пока он совсем не скрылся, соприкоснувшись с горизонтом.



***



После полудня луораветлан добрались до Имегелина и встали лагерем на каменистом берегу. Островитяне не приближались и предпочитали следить за пришельцами издали. Едва зашло солнце, как люди снова сели в байдары и продолжили опасное плавание. Море возле островов было по-прежнему заполнено покачивающимися на волнах льдинами. Плыть приходилось медленно и осторожно, длинными жердями непрерывно расчищая себе путь. На каждом судне поддерживался небольшой огонь в сосуде с жиром. Его использовали, чтобы греть руки, и не терять друг друга из виду.


Одна байдара все же распорола днище. Ее команда выбралась на льдину и терпеливо дожидалась пока подойдут остальные лодки. Трем воинам не удалось избежать темной пучины. Как и большинство оленеводов, они не умели плавать и быстро уходили под воду, скованные холодом и страхом. Один из несчастных, который успел мертвой хваткой вцепиться в поплавок-пыхпых, все еще был жив, когда байдара Умки проплывала мимо. К тому времени бедолага уже сорвал себе горло и мог только тихо стонать, призывая товарищей на помощь. Они не могли отогреть несчастного, поэтому вытаскивать его из воды было бесполезно. Элгар хотел оборвать его мучения, но Тиркыет сказал:


— Он теперь во владениях морского бога, пусть чернолицый насытится и защитит нас в обратном плавании…


— Морского бога? — переспросил Элгар.


— Да, черноликий Кереткун живет под толщей вод со своими женами. Утопленников он съедает. Когда я бежал от инук по тонкому льду, то не раз видел его голову, высовывающуюся из проруби.


Элгар хотел сказать, что он всю жизнь прожил у моря и ни разу не приносил жертву черноликому, но передумал. Умка не чтил богов и не боялся злых духов, но многие из-за этого считали старика безумцем.


Утонувшая байдара задержала плавание, и подойти к негостеприимным берегам под покровом ночи не удалось. Небо уже начало светлеть, когда путешественники увидели впереди полосу чужой земли. Берег казался мертвым, словно выгоревшим. Ни кустика, только голые темно-серые склоны, на которых среди подтаявшего снега лежали редкие скелеты вынесенного морем плавникового дерева.


Элгар прищурил глаза, пытаясь почувствовать парящих в воздухе птиц, прочесть следы людей в легком ветре. Ничего. Чужой берег не отзывался на зов, он молчал: грозно, внушительно, враждебно. Элгар вздрогнул, когда сидящий рядом с ним мужчина вскрикнул и указал рукой в сторону земли. Там, среди камней и крупной серой гальки суетилось несколько человек — это были рыбаки, они возились со снастями. Рядом с водой лежали маленькие одноместные каяки. Увлеченные своим занятием инук не смотрели в сторону моря, поэтому не сразу заметили приближение чужаков. Байдары уже вышли на мелководье, когда рыбаки, наконец, увидели их. Они начали быстро сворачивать сети и уносить улов, уверенные, что успеют сбежать до того, как медлительные лодки незваных гостей достигнут каменистого берега…


— Нельзя, чтобы сыроедов предупредили, — прорычал Умка.


Элгар потянулся за луком, старый медведь без слов понял воспитанника и выпрыгнул за борт. Он поднял фонтан брызг, но вода не доставала ему даже до пояса. Примеру Умки с запозданием последовали остальные. Схватившись за борт, великан двинулся к берегу, увлекая за собой облегченное судно. Когда к нему присоединились другие мужчины и начали толкать байдару — она полетела по волнам быстрее, чем на веслах.


Элгар поднял лук и устроился на носу. Земля стремительно приближалась, инук уже бросили снасти и схватились за оружие. Зазвенела тетива, стрела просвистела в воздухе, один из суетящихся на берегу мужчин вскрикнул и упал. Рука Элгара метнулась к колчану. Одну за другой, он прикладывал стрелы к тетиве, и навскидку спускал их. Перед глазами сверкали бусинки поднимаемых брызг, медный напульсник на руке Элгара нагрелся от ударов тетивы…


Нос лодки ударился о берег, и юноша спрыгнул на твердую землю.


— Всех! — изумленно воскликнул Омрын.


— Да твой мальчишка стрелами траву срежет! — восхищенно выдохнул Рыгрин.


Другие мужчины тоже стали в голос восхищаться мастерством лучника. Из четырех рыбаков-инук ни один не стоял на ногах. Двое погибли на месте: стрелы угодили им в голову и в шею. Один бился в предсмертной агонии, зажимая покрасневшими от крови руками живот, еще один пытался отползти вверх по склону, неуклюже волоча раненную ногу. Элгар подскочил к нему и резким движением вогнал в его горло стрелу, тут же дернув ее назад. Раненый издал протяжный хрип, в его пробитой гортани забулькала кровь. Чавчу недовольно заворчали, у них не принято было сразу добивать врагов. Умка похвалил воспитанника.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги