Маттиас
Я просыпаюсь, и накатывает осознание. Всё пахнет Элейн. Нет, не только ею, а так, будто аромат моей пары оказался смешан с запахом старья, пыли, старой бумаги и влажной земли. Я сажусь и смотрю на цементные стены, коробки и ящики, заполненные рождественскими украшениями, и кто знает, чем ещё. Подвал. Я в подвале Элейн.
Страх пронзает сердце при мысли о том, что я мог сделать с ней в отчаянии.
Я поднимаюсь наверх по лестнице и распахиваю дверь, выкрикивая её имя и не заботясь о вежливости.
— Элейн! Элейн, где ты?
Она, одетая в халат, стоит в гостиной с кружкой в руке.
— Прямо здесь. Ты в порядке? — В её широко распахнутых глазах полно подозрений. — Выглядишь немного лучше.
Я понятия не имею, как выгляжу, но судя по напряжению и грызущему голоду в животе, уверен, что далеко не самый симпатичный мужчина, из всех кого она видела.
— Спасибо, что дала мне убежище.
— Я не собиралась оставлять тебя на солнце.
— И я это ценю. Не стоило в таком виде приходить к тебе. Ты оказалась в зоне риска.
— Потому что должен был покормиться?
Я издаю стон, когда волна голода накатывает на меня.
— И всё ещё должен. Боже, Элейн, я мог тебя убить.
— Но нет. Я в порядке.
— Мне нужно уйти. Ты так хорошо пахнешь. — Она делает шаг ко мне, и я отступаю. — Стой. — У меня дрожат руки от желания схватить её. — Не могу. Я могу тебя убить.
— Я так не думаю.
— Тогда ты глупишь, потому что я убью. Вампир не может взять в пару человека, не убив его. Это всё равно, что посадить льва в одну клетку с ягнёнком.
Она хрипло смеётся.
— Я уже такое слышала. Вампиры и люди. Но, похоже, что тебе заморочили голову, потому что, возможно, у ягнят больше силы, чем ты думаешь
Если бы я не умирал от голода, рассмеялся бы.
— Я не могу остаться. — Мне нужно поесть, иначе я не смогу прийти в себя несколько недель, а времени у меня нет. Охотники вернутся.
Она скользит взглядом по моему лицу, вниз по телу, а затем снова вверх.
— Ты похож на труп, и не можешь в таком виде выходить. Только не в этом городе.
— И что же я должен сделать? — Меня охватывает разочарование, но понимаю, что она права. Я не могу воспользоваться скоростью или силой, когда так слаб.
— По крайне мере, прими душ. У меня завалялась одежда, которая может тебе подойти.
Я хмурюсь, отчего больно лицу там, куда ублюдки брызнули жидким серебром. Уверен, что сейчас я ужасно выгляжу.
— Куда идти?
Моя пара берёт меня за руку, её тёплая ладонь вызывает такие приятные покалывания, и ведёт наверх, где её аромат сильнее. Должно быть, тут её спальня. Будь я в лучшей форме… Чёрт, да будь даже на четверть в лучшей форме, я бы показал, как между нами могло бы быть всё хорошо.
Элейн толкает дверь в ванну и отпускает мою руку.
— Сюда. Я принесу тебе полотенце, а ты… — она указывает на мою прожжённую и грязную одежду, — сними это, я избавлюсь от неё.
— Сожги, — говорю я без малейшей неуверенности в голосе. — Они попытаются выследить меня. Не выбрасывайте вещи в мусор.
Она прикусывает полную нижнюю губу, обдумывая мои слова, затем кивает и узел у меня груди ослабевает.
— Хорошо, что у меня есть дровяная печь.
Элейн наблюдает, как я вхожу в ванную, и озабоченное выражение её лица пробуждает сильное желание сказать, что я сам справлюсь. На самом деле, я не уверен. Никогда прежде меня так сильно не ранили.
— Тебе… тебе нужна помощь?
— Нет, всё хорошо. — Я хватаюсь за подол изодранной футболки и начинаю поднимать её, чтобы стянуть через голову, но мучительная боль пронзает плечо. — Чёрт, — шиплю я, опуская футболку
Элейн тут же приходит на помощь, ласково прижимая пальцы к средоточию боли.
— Боже, Маттиас, тебе ещё больно.
— Мне просто нужно… время.
— Стой здесь, — приказывает она и уходит на несколько минут. А возвращается с ножницами и тряпками. Она смотрит на меня и хмурится. — Можешь сесть? Ты такой высокий.
Я сажусь на закрытый унитаз, и она тут же принимается за работу, срезая и откидывая ткань и обнажая глубокие раны.
— Ты сказал, что на тебя напали, но не признался, что всё так плохо.
Я смотрю на живот — левый бок пересекают рваные раны. Они глубокие, медленно кровоточат и сильно болят. На плече и руке много следов от ожогов.
— Не следовало приходить к тебе, но я боялся, что они найдут тебя первыми. И нужно было убедиться, что ты в безопасности.
Намочив тряпку, Элейн прижимает её к некровоточащим ранам, очищая.
— Знаю, что ты примешь душ, но мне нужно посмотреть, насколько все плохо.
— Очень плохо, — скрежещу я, но не из-за ран. Элейн так близко, а я умираю от голода, и пульс на её горле манит, как вода манит умирающего от жажды.
— Извини.
Я качаю головой и протягиваю к ней здоровую руку.
— Ты не виновата. На самом деле, уверен, именно ты сохранила мне жизнь. Если бы я не видел тебя, попал бы в ловушку. Ты — твоё прикосновение, твой вкус — меня уравновешиваешь.
— Помочь с ними? — спросила она, указывая на джинсы.
— Если хочешь, — отвечаю я, с лёгкой усмешкой в голосе
— Рада, что к тебе вернулось чувство юмора. — Она встаёт и пятится. — Оставлю тебя принять душ. Если что-нибудь понадобится — буду внизу.
Когда дверь захлопывается, я медленно снимаю джинсы и боксеры, оставляя их на полу. Струи душа мучительны, но это необходимо, судя по огромному количеству крови, стекающему в канализацию. Было слишком близко к концу. Я стою в душе гораздо дольше необходимого, но здесь не чувствую запаха крови Элейн. Сейчас, я не хочу её выпить и теперь стал увереннее.
Выключив воду, я выхожу и чувствую себя лучше. Да, мне больно и слабость никуда не делась, но теперь больше мужчина, чем раненое существо. Обернув полотенце вокруг талии, я открываю дверь и заглядываю в комнату. Элейн крепко спит на кровати, а сложенный комплект одежды лежит с края. Как бы мне ни хотелось разбудить пару, поцеловать и сказать, как сильно я не хочу уходить, нужно утолить голод. Сломленным и находящимся на краю контроля, я не сделаю ничего хорошего.
Натягивая спортивные штаны, которые как минимум на десять сантиметров короче, я давлю всплывающие вопросы о том, почему у неё есть мужская одежда. А затем натягиваю футболку через голову. Я наклоняюсь, нежно убираю в сторону прядь волос и целую её в висок.
— Я вернусь, моя пара. Обещаю.