Найди

Глава 70

Дни проходят так быстро, что я не успеваю понять, сколько всего времени живу в доме убийцы. За эти дни я, не пропуская ни одного, захожу к Гаю, разговариваю с ним и радуюсь, видя то, что с каждым моим новым приходом он выглядит всё лучше и лучше.

И наконец в один момент он встаёт на ноги и уже вовсю занимается привычными ему и непривычными мне делами.

Сегодня обед проходит в столовой, за одним столом с Вистаном. Я почти привыкаю к вынужденной каждодневной с ним встрече.

— Чего вы такие оба мрачные? — спрашивает он с усмешкой, поддевая вилкой кусок жареного мяса в своей тарелке. — Чем-то недовольны?

Гай поднимает голову:

— Ничего подобного, отец.

— А я думаю, что всё-таки вы мрачные. Что ты, сыночек, что моя прелестница-невестка.

Представляю, как сложно Гаю терпеть все эти унижения. Была бы моя воля, я бы воткнула вилку прямо в горло Вистану. Но за его спиной сейчас стоит личная охрана — два крупных мужика, не отходящие от него ни на шаг. Шансов нет никаких.

— Какова твоя жёнушка в постели? — вдруг спрашивает Вистан.

Я напрягаюсь от смущения и неприязни. Гай бросает в мою сторону взгляд, высказывающий, что ему жаль слышать подобный вопрос и не мочь что-то предпринять в ответ.

— Думаю, я очень хороша, — говорю я вместо него уверенно, заставляя Гая в удивлении уставиться на меня.

Вистан хмыкает:

— В самом деле? Так значит этим ты приручила моего сынка?

— Возможно. — Беру в руку бокал с виноградным соком и отпиваю немного. Сладкий вкус прохладного напитка стекает по горлу вниз. — А что, вам так важно это знать?

— Хотелось бы знать, что именно у моей невестки выступает мощным оружием. Оказалось, тоже, что и у всех жалких женщин – их вагина. Скукота. Я был о тебе лучшего мнения.

Мне противно лицезреть его усмешку на губах. Даже его достаточно привлекательная внешность кажется дьявольски злодейской, страшной и неприятной на фоне всех его слов и деяний. Гай сжимает в злости руку, а я спешу перехватить это его движение прежде, чем он совершит глупость.

Вистан режет себе кусок крупного жареного мяса. Гай не притронулся к еде совсем. Я вижу, как сложно ему находиться в одном помещении с отцом. Даже представить не могу, что происходит у него на душе в эти минуты.

В голове у меня всё крутятся воспоминания о недавнем разговоре с Джаспером. А потом вспоминаются и слова Нейта с Зайдом. Ни один из этих вопросов пока мной не разгадан.

— Чем будете заниматься? — вдруг спрашивает Вистан, словно желание вести нормальную беседу было при нём всегда. — Сегодня особенно чудная погода. Не хотите прогуляться? Съездить в кино? Или чем занимается нынешняя молодёжь?

— Я хотел отвезти Каталину в ресторан на ужин, — произносит Гай.

— Замечательно! Вот и сходите!

Я недоверчиво кошусь на него, не понимая, что за игру он затеял. Очередное издевательство или что похуже? Вистан Харкнесс чертовски непредсказуем. Мне всё кажется, что в любой момент он достанет пистолет и пристрелит меня на месте, хотя в последние дни он и ведёт себя со мной почти галантно. Почти как с дочерью.

Камилла в доме Харкнессов после своего уезда с мужем не показывалась. Я только рада этому. Лишнее лицезрение её лица заставляло бы меня едва сдерживаться от самого настоящего нападения на неё.

Вистан встаёт, вытерев рот салфеткой.

— Обедайте дальше без меня. Увы, покину вас. Дела ждут.

Больше не сказав ни слова, он действительно просто выходит из столовой, а охрана идёт за ним. Вместе с Вистаном из помещения вытесняется и всё напряжение и накалённый им воздух. Плечи у меня расслабляются. Гай устало вздыхает.

— Так значит, ресторан? — спрашиваю я, желая отвлечь его.

Подняв голову, он нежно мне улыбается:

— Да. Я, конечно, ещё не успел спросить у тебя, хочешь ли ты...

— Конечно, хочу. Побыть с тобой наедине – всё, что я хотела.

А наедине бывать с ним почти невозможно, как оказалось. Гай все эти дни пропадает на особых заданиях, которые даёт ему отец. Вистан словно не желает оставлять нас без своего «присмотра». Так что спим мы даже отдельно, в своих комнатах, будто послушные дети строгого родителя.

— Так продолжаться не может, — говорю я, хмурясь.

Резкая смена моего настроения заставляет Гая пристально взглянуть на меня.

— Разве это можно назвать жизнью? — тем временем продолжаю я. — Вечный прессинг со стороны твоего папаши... Это невыносимо.

— Я не могу ничего сделать с этим, — холодно отвечает Гай. — Я могу лишь попытаться поселить тебя где-нибудь за пределами этого дома, но сам... Я не могу покидать фамильного дома.

— Почему? Разве мы не можем просто сбежать вместе? Ты ведь однажды собирался сбежать вместе с... со своей бывшей девушкой.

Когда я упоминаю Алексис, он вдруг резко поднимает голову. Его лицо искажается от такой боли, что у меня сбивается дыхание. Мне кажется, я вонзила ему невидимый нож в сердце.

— Откуда ты... — начинает он, но затем приходит к догадке самостоятельно: — Нейт? Или Зайд?

— Оба.

— Понятно.

Его взгляд теперь совсем другой. Будто воспоминания об Алексис, — самые грустные и ужасные, — разом прокрутились в голове и рискнули выбраться наружу через его зелёные глаза. Я пододвигаюсь к нему на стуле ближе. Он теребит пальцем вилку в своей тарелке и нервно трясёт ногой под столом.

— Гай? — Мой голос отдаётся от громадных стен столовой эхом. — Всё хорошо?

— А может быть как-то иначе?

— Ты всё ещё... любишь её?

Мой вопрос заставляет его повернуть в мою сторону голову и заглянуть мне в глаза. Я, наверное, совершенно не умею притворяться или скрывать истинных чувств. Наверное, я сейчас одним взглядом дала ему понять: меня пугает то, как легко её упоминание может вызвать у него такие сильные эмоции, даже если они и отрицательные.

— Ты действительно так думаешь? — спрашивает он.

Я опускаю голову.

— Разве человек, который тебе уже безразличен, может так сильно влиять на твоё настроение? — спрашиваю я тихо, будто боюсь, что мои слова вызовут ещё больше проблем.

Гай встаёт со своего места и подходит. Садится на одно колено передо мной, кладя руки на мои ноги.

— Я надеюсь, ты ляпнула это, хорошо не подумав, моя Роза. А ещё надеюсь, что твою прелестную голову подобные мысли посещать больше не будут.

— Какие мысли? О твоей бывшей? Будут, ещё как.

Он вздыхает, гладя мою ляжку. И хотя на мне сидят штаны, я отлично чувствую, как по спине ползут мурашки от его прикосновений.

— Выбрось из головы, — говорит Гай. — Не думай о том, будто я могу что-то чувствовать к... к Алексис.

— Конечно, можешь. Даже одно её имя вызывает у тебя такие сильные эмоции.

— Да. — Он вдруг кивает, соглашаясь со мной. — Да, вызывает. Ненависть. Злость. Отчуждение и ужас. Да. Я небезразличен к ней. Но это «небезразличие» не то, чего тебе следует бояться. Оно не несёт в себе чего-то хорошего или опасного для нас с тобой. — Он делает небольшую паузу. — Больше всего на свете я презираю предательство. И никогда не прощаю. Она осталась в прошлом точно так же, как и моё смирение с маминой смертью, которую, как я думал, я никогда не смогу пережить. Но сейчас я здесь. Я смирился с потерей. Но маму я буду помнить всегда, тогда как Алексис давно для меня мертва.

Я не знаю, стоит ли мне снова заговаривать и не ляпну ли я еще чего лишнего, если заговорю. И Гай словно это понимает по одним лишь моим глазам, и, улыбнувшись, целует меня в губы, поддавшись чуть вперёд. Я не отстраняюсь и не собираюсь отстраняться ближайшие сотни лет.

Поцелуй с Гаем — нечто такое, что легко вышибает из головы все лишние мысли. Тепло его губ, которые касаются моих, позволяет не думать больше ни о чём другом.

Поэтому я больше действительно ни о чём и не думаю в эти секунды.

— Обещай мне больше не ревновать, — произносит он, когда нам обоим уже не хватает воздуха и приходится отстраниться.

— Что? — переспрашиваю я.

— Для меня нет больше других женщин, Каталина. Не из прошлого, не из настоящего, не из будущего. Ясно? Только ты.

Нейт однажды мне говорил, что Гай любит преданно. Что если он выбирает возлюбленную сердцем, не существует больше никого вокруг. Разве не об этом может мечтать девушка, жаждущая любви, как я?

Я улыбаюсь и киваю, глядя на него со стула вниз, пока он по-прежнему сидит на колене.

— Позволь мне любить тебя сильнее, чем обычно, — говорит он.

— Позволяю, — хихикаю я, запуская свои пальцы в его каштановые волосы. Мне хочется копошиться в них вечно. Они такие мягкие и приятные на ощупь.

— Тогда после того, как я вернусь, будь уже готова к поездке в ресторан.

— А ты снова куда-то уезжаешь?

— Да... Нужно разобраться с кое-какими людьми. Отец недавно выкупил половину Сиэтла, которая принадлежала итальянцам. Приходится подчищать некоторые заведения.

Я не говорю ему, что знаю об этом. Что я сама участвовала в той сделке и видела всё своими глазами. Ни разу об этом не упоминала и до этого. А зачем ему знать? Пусть всё остаётся как есть.

— Я буду скучать, — признаюсь я.

Гай снова улыбается, целует мою коленку.

— Постараюсь не задерживаться, моя королева.

— Буду тебя верно ждать, мой король.

* * *

Когда Гай возвращается после своего задания, на часах уже семь вечера. Я наблюдаю за ним из окна, одетая в длинное золотистое платье из атласа. Расчесав чёрные волосы, я закрепила за ушком золотистую брошку, повторяющую форму взлетающей птицы.

Горничные всё это время приносили мне всё, чего я только желала, никто не препятствовал моим желаниям. Знаю даже, что платье им пришлось срочно заказать, и как суетливо они его ожидали. Моя фамилия навевала на них страх. Им казалось, если они совершат какую-либо ошибку, она будет дорого им стоить.

— Вас зовут вниз, — оповещает меня одна из женщин, приоткрывая дверь. — Мистер Харкнесс ждёт вас во дворе.

— Да, уже иду, — отвечаю я, поправляя грудь перед зеркалом.

Проверив, всё ли на месте, как выглядят волосы и нет ли на платье каких-нибудь неприятных казусов, я выхожу из комнаты и спускаюсь на первый этаж.

Холл пустует, Вистана дома нет, нет и Камиллы, так что я решаю возомнить себя полноценной хозяйкой этого поместья. Выхожу во двор: дверь мне открывает личный швейцар Харкнессов. Не понимаю, зачем он нужен. Неужели открывать дверь самим кажется этой семейке делом слишком «низким» для такой аристократии, как они?

Гай ожидает меня возле своей машины: в чёрных штанах, чёрной водолазке с длинным воротником, скрывающим его шею, и в чёрном длинном пальто. На шее висит цепочка, на пальцах снова новые кольца. И эта одежда так хорошо на нём сидит, что я вздыхаю от лицезрения такой красоты перед глазами.

— Ты выглядишь, как моё творение, — шепчет он мне в ухо, когда я приближаюсь и в приветствии обнимаю его. — Безупречное создание, которым хочется любоваться вечность.

— Ну, какой создатель, такое и творение, — усмехаюсь я.

— Значит, создатель из меня превосходный.

Его рука ложится мне на талию, а кожа на моей спине открыта благодаря фасону платья. Я решила своё пальто пока не надевать. Наверное, просто хотелось показаться Гаю во всей красе.

— Пойдём? — спрашивает он.

— Пойдём, — соглашаюсь я.

Я сажусь в машину, он приподнимает подол платья, помогая мне усесться удобнее, а потом, обойдя автомобиль, садится за руль. Мы выезжаем на проездную дорожку, затем движемся через открывшиеся ворота. Охрана у калитки кивает, будто желая нам приятно провести время.

— В честь чего ты решил сводить меня в ресторан? — спрашиваю я, глядя на него.

В очередной раз задыхаюсь от вида его красивого профиля. И в очередной раз задаюсь вопросом: как человек может быть так идеален внешне? Так красив, что вызывает желание откинуть все дела на потом и потратить часы на его разглядывание.

— В честь моего желания тебя порадовать, — усмехается он.

— А ты уже выздоровел?

Гай кратко смеётся, и этот звук проникает в самое моё сердце.

— Я надеюсь, это вопрос без подвоха, — говорит он.

— В смысле?

— Ты ведь просто интересуешься моим здоровьем, а не подводишь разговор снова на сторону своих желаний, правильно?

До меня сразу доходит смысл его слов. И я даже смущаюсь, хотя, как мне казалось раньше, я уже разучилась смущаться рядом с ним.

— Нет... — отрицательно качаю я головой. — Ну... разве что чуть-чуть.

— Была бы моя воля, я бы удовлетворил тебя прямо на заднем сиденье этой машины, — вдруг говорит Гай. У меня поджимаются колени от пролетевших в голове сцен. — Но первый раз девушки должен быть особенным и нежным, так что машина выходит из списка желаемых мной мест.

— Но особенным и нежным можно быть и в машине, — произношу я настолько тихо, что даже думаю: вряд ли он слышал.

Но он слышал.

Гай усмехается, протянув ладонь и гладя мои волосы. При этом он не перестаёт следить за дорогой.

— Всё будет, моя Роза. Когда настанет время.

Мне почему-то не нравится слышать фразу «Когда настанет время». Она будто подразумевает под собой то, что это время может настать через сотни лет и веков.

А потом я вдруг начинаю задумываться о странных предположениях.

Прочистив горло, я набираюсь смелости и решаюсь спросить:

— Ты не хочешь близости со мной из-за Алексис?

У Гая сжимаются на руле руки. Костяшки пальцев белеют так, что серебряные кольца на их фоне больше походят на фольгу.

— О чём ты? — спрашивает он.

— Ты не из тех, кто спит с кем попало, да? И, может, ты не хочешь касаться меня, как это полагается, потому что ещё во мне не уверен? А может ты меня и не хочешь вовсе?

— Откуда такие глупые мысли, Каталина?

— По-моему, не глупые... Ты ведь... ты даже не позволяешь мне касаться тебя. Ты предпочитаешь самому управлять процессом и при этом не позволять мне как-то действовать в ответ. Ты даже стараешься лишний раз не показываться мне без верха. Спишь в одежде, если оказываешься рядом со мной. Что это может значить?

Он вздыхает, и этот звук я принимаю за поражение. Будто бы он сдаётся. Будто бы я оказалась права.

— Это значит только то, что я люблю доставлять удовольствие тебе, а не упиваться наслаждением сам, — наконец отвечает Гай. — Только и всего.

— А если я хочу, чтобы приятно было и тебе?

— Мне и так приятно. Приятно видеть, как приятно тебе.

Я цокаю, а потом смеюсь.

— Ты мне не веришь? — спрашивает Гай.

Наверное, я просто спятила, раз думаю об одном и том же при виде него. О да, один лишь его вид и факт того, что он мой, заставляют меня много фантазировать, и фантазии эти хочется поскорее перевести в реальность.

Я не отвечаю.

— Каталина, — жёстко выдаёт Гай. — Я ведь могу и наказать за игнорирование моих вопросов.

От неожиданности я сглатываю, округлив глаза и повернув голову в его сторону. Его очень радует моя реакция.

— Так тебе хочется этого? — выгибает он бровь. — Чтобы я был таким? Властным? Грубым?

— Я... — У меня всё внизу ноет, и я свожу ноги вместе, чтобы избавиться от этого чувства.

Боже ж ты мой... Кажется, мне и в самом деле нравится такое.

Мне не надо ничего отвечать, чтобы он понял всё по моему лицу.

— Ах вот как, — усмехается Гай, приоткрыв рот от удивления. — Так вот что тебя возбуждает.

— Прекрати, Гай. — Я прикрываю лицо от смущения и чувствую, как разгорячена моя кожа.

— Хорошо. Не стесняйся, милая. По крайней мере, не стесняйся хотя бы во время ужина. А затем мы уж придумаем, чем заняться.

Я вижу из окна, что мы подъезжаем к роскошному высокому зданию, исполненному в стиле барокко. Над широкими золотистыми дверьми висит витиеватая надпись на, кажется, французском языке.

— Французский? — интересуюсь я, пока мы выходим из машины.

— Да, — кивает Гай. — Решил накормить тебя изысканными блюдами. Поешь нисуаз[1] с тунцом, почти тоже самое, что и твой любимый тунцовый салат, но вкуснее.

— Хорошо, — смеюсь я.

Мы входим в фойе, и у стойки нас встречает хостес. Она приветливо улыбается, будто очень рада видеть нас.

— Добро пожаловать в наш ресторан, мистер Харкнесс, миссис Харкнесс! — выделяя наши имена, проговаривает она. Улыбка у неё белоснежная. В речи слышится явный французский акцент. — Где бы вы хотели сесть?

— Nous avons une table près de la fenêtre, — вдруг произносит Гай. — Près du silence, madame[2].

Я от неожиданности даже теряюсь, а вот девушка остаётся очень довольна, когда слышит, видно, свой родной язык, и улыбаясь ещё шире, отвечает:

— Suivez-moi, Monsieur[3].

Нас провожают в зал, устланный дорогим ковром и обставленный столиками и стульями, набитыми бархатом, с золотистыми ножками. В воздухе витает сладковатый аромат. Всё так и кричит об изысканности. Мы садимся за столик у широкого окна, завешенного роскошными шторами.

— Здравствуйте! Закажете что-то сейчас или вам нужно время подумать? — спрашивает подоспевшая официантка.

— Думаю, нам понадобится немного времени выбрать, — отвечает ей Гай.

— Хорошо! Как пожелаете! Я подойду через через несколько минут.

Девушка уходит, а я, всё ещё не отошедшая от удивления, сижу, уставившись на Гая, а потом наконец спрашиваю:

— Ты и на французском говоришь?

— Вообще я говорю на шести языках, в том числе и на испанском, — издаёт он смешок. Я вспоминаю, как однажды он перекинулся парой слов на испанском с моей мамой. — Но французский – мой второй родной язык. Моя мама всё же была француженкой, и она никогда не давала нам об этом забыть.

Я охаю, потому что факт того, что Гай, как оказалось, полиглот, да и к тому же француз наполовину, заставил меня обомлеть.

— Французский тебе так идёт, — говорю я, улыбаясь. — Ты звучишь очень... сексуально, когда говоришь на нём.

— Буду иметь ввиду, ma chérie[4], — смеётся он.

Официант подходит к нам спустя несколько минут, и мы делаем заказ. Цены в меню показались бы любому среднестатистическому человеку запредельно высокими, но мы с Гаем, выращенные в семьях, совсем не считавших денег, не обращаем никакого внимания.

Зал полупуст, но всё же на дальних столиках сидят молодые девушки, которые совсем не стесняются бросать взгляды на Гая. От такого количества женского внимания в его сторону мне становится некомфортно и вызывает сплошную злость.

— Они все так пялятся на тебя, — говорю я, оглядываясь по сторонам.

Зато зелёные глаза передо мной устремлены только на меня. А их обладатель мне говорит:

— Какая разница, если я смотрю только на тебя? Этого должно быть достаточно, моя Роза.

— А пусть не смотрят на то, что принадлежит мне.

У него слегка поднимаются брови:

— Вот как. Я принадлежу тебе? Так ты у нас собственница?

— Всё честно. — Пожимаю плечами, беря в руку бокал с водой. — Я принадлежу тебе, а ты принадлежишь мне.

— Как скажете, ваше высочество, — ухмыляется Гай. — Как вы скажете, так и будет.

— Ну и правильно, — бурчу я.

Салат под необычным названием «нисуаз» лежит передо мной в украшенной золотистыми узорами тарелке. Я вижу аккуратно выставленные сваренные, разделённые ножом на две половины яйца, кусочки тунца, овощи и листья салата. Запах такой аппетитный, что я вдруг только сейчас понимаю, как сильно проголодалась.

— Может, сперва дождёмся горячего блюда? — предлагает Гай, взглянув на то, как я схватилась за вилку.

— Я думала, я уже получила горячее блюдо, — говорю я, намекая на него.

Гай округляет глаза, едва не поперхнувшись.

— Ты не перестанешь меня удивлять сегодня? — спрашивает он, отпивая немного воды.

— Нет. Хочу быть такой же непредсказуемой, как и ты.

— Я довольно предсказуем, Каталина.

— Я бы так не сказала.

Он выгибает бровь в вопросе, но потом решает изменить своё желание снова об этом заговорить. Выражение лица меняется. Он скрепляет руки в замок на столе.

— Софи хочет сделать нас крёстными своего сына, — вдруг произносит Гай.

Я округляю глаза: не от самого факта желания Софи, а от прозвучавшего слова «сын».

— Так значит, всё-таки точно известно, что у них будет сын? — спрашиваю я.

— Да. Теперь точно известно. Они хотят назвать его Томми. Кажется, решение окончательное.

На моих губах сама по себе расплывается широкая улыбка.

— Это очень мило... Но... почему я?

— Я – их друг, а ты – моя жена. Всё довольно разумно.

— Нейт с Зайдом обижаться не будут? — шуточно произношу я.

Издав краткий смешок, а потом наградив меня своей прекрасной улыбкой, он говорит:

— Вообще-то они давно договорились между собой. Зайд не будет ничьим крёстным, он ведь мусульманин... По крайней мере, этнически. А вот Нейт с Моникой собираются стать крёстными наших детей в будущем.

Я поперхнулась водой, которую рискнула отпить в момент такого разговора, и Гай теперь вынужден постучать пару раз по моей спине.

— Что? — переспрашиваю я, достаточно прокашлявшись. — Наших детей?

— Если не захочешь, они могут у нас и не быть. Не пугайся. — Он поднимает руки, будто сдаётся. — В конце концов, тело твоё, и ты сама будешь решать, как им распоряжаться.

— Думаешь, меня смутило это?

Он задумчиво глядит на меня, затем хватает оливку из принесённой тарелки и бросает в рот. Облизывает губы.

— А что ещё не так? — спрашивает Гай.

— Если я рожу детей... получается, это будут наследники Могильных карт? Это будут… маленькие Харкнессы?

— Да, получается так.

Я завороженно раскрываю глаза, окунаясь в фантазии.

— Ничего себе... Представь только, я буду одной из тех, кто будет творить историю. В будущем меня бы поместили на стену с вашими портретами.

— То есть, факт самого рождения ребёнка тебя не смущает?

— Нет, а должен?

Гай очень удивлён. Невероятно люблю его удивлять.

— То есть, ты была бы готова родить ребёнка от меня?

— Если нужно будет, да. Почему бы и нет?

— И при каких, интересно, обстоятельствах нужно будет? — усмехается он, скрещивая руки на груди.

Я перекладываю в свою тарелку поданный ещё горячий рататуй с большого подноса, потом откусываю небольшой кусочек белого багета.

— Например, если мы будем жить счастливо без всяких дурацких проблем, — отвечаю я. — Или когда нам станет скучно.

Гай смеётся:

— Станет скучно... Не думаю, что люди делают детей от скуки.

— Люди не делают, а мы сделаем.

— Ты чудесное создание, Каталина Харкнесс.

— Как и мой создатель, — шепчу я в ответ.

Он улыбается, и мы наконец полноценно приступаем к еде.

* * *

Когда мы заканчиваем ужин, на улице уже глубокая ночь. Я не помню, чем мы занимались столько времени в ресторане. Большую часть просто разговаривали обо всём, о чём только можно, а потом заедали разговоры десертом, наверное.

И сейчас, спустя несколько часов, мы уже снова сидим в его машине.

— Как тебе ужин? — спрашивает Гай. — Немного затянулся, да?

Я гляжу на высвечивающееся на дисплее возле бардачка время: 01:27. Коротко смеюсь:

— Да, не то слово.

— Домой возвращаться не хочется.

Я поворачиваюсь к нему, грустно киваю, потому что полностью с ним солидарна.

Дом... Как странно, что поместье Харкнессов теперь по сути действительно считается моим домом. Хотя мысли о родителях всё чаще и чаще меня посещают.

— Можем не ехать, — предлагаю я с надеждой в голосе. — Хотя бы часок. Или пару.

— И чем же займёмся этот часок или пару?

Все мои непристойные мысли, мигом проскочившие в голове, наверное, показались даже на моём лице, потому что Гай вдруг усмехается, выпустив смешок.

— Дай угадаю, — говорит он. — Ты хочешь продолжить наш вечерний разговор?

— Нет. Разговор продолжать не хочу, — честно отвечаю я, полностью отказываясь от смущения или чувств, похожих на него. — Хочу перейти сразу к делу.

— Хорошо. Будь по-твоему, моя Роза.

Он вдруг выходит из машины и садится на заднее сиденье. Я поворачиваюсь к нему.

— Иди ко мне, — просит Гай, хлопая себя по колену. — Думаю, на переднем сиденье не совсем удобно переходить к делу.

— И что же ты будешь делать там? Тоже самое, что и в мой день рождения, или то, что ты сделал наутро после него?

Он отрицательно качает головой. И хоть у меня уже задрожали колени от волнения, я всё же делаю, как он сказал. Я складываю подол платья, обхватывая его целиком. У меня обнажаются ноги, когда я перелезаю назад, но мне уже всё равно. Руки Гая перехватывают меня под мышками, помогая сесть, а потом кладут на сиденье. Теперь я лежу на спине, а Гай нависает надо мной сверху.

— Сейчас мы будем ближе, чем в тот вечер и в то утро, — шепчет он мне в ухо. — Признаю, ты победила в этой игре. Ты говорила, что не можешь сдерживаться. Кажется, сегодня сдержаться не смогу я.

Его дыхание касается моей шеи, и я взбудоражена этими сладкими ощущениями.

В машине темно, но я вижу его глаза, направленные в мою сторону, вижу его руки по обе стороны от моего лица, вижу, как красиво смотрятся в полумраке его губы. Я хочу прильнуть к ним и забыть о том, что существую как отдельный человек. Мне хочется слиться с ним воедино.

Руки Гая осторожно раздвигают мне ноги.

— Что ты собираешься делать? — Я уже задыхаюсь.

— Быть ближе к тебе, как ты этого и хотела.

А потом он прижимается своим пахом к моему, и я едва не умираю от резко подскочившего возбуждения. Оно плывёт по моей крови, туда-сюда, вскружает мне голову. Я вцепляюсь в плечи Гая, но он вдруг хватает мои запястья и прижимает к сидению, обездвижив меня. При этом голос в темноте говорит:

— Отдайся мне сегодня ночью полностью. Хочешь?

— Да... — выдыхаю я. — Хочу.

Я расслабляю руки, хотя и хочется снова вцепиться ими в него.

А потом Гай начинает двигаться. Он трётся мне между ног. А мне кажется, что я вот-вот потеряю сознание от новых ощущений в нижней части живота.

— Ближе ли мы сейчас, Каталина? — спрашивает он, и я слышу, как сбивается его дыхание. Он, кажется, возбуждён не меньше, чем я.

— Да... — улыбаюсь я сквозь стон. — Так гораздо лучше.

С его губ слетает смешок. А потом я вижу, как он сжимает губы, стискивает зубы и прикрывает глаза, а потом вдруг роняет голову возле моего лица.

— Боже, Каталина... — хрипло стонет он в кожаное сиденье.

И от этого звука возбуждение у меня растёт вдвое быстрее. Я, не ожидав подобного, теперь обещаю себе, что буду заставлять его стонать чаще. Дыхание, касающееся кожи на моей шее, заставляет меня содрогаться, а произнесённые слова возбуждают похлеще любых прикосновений.

— Я хочу слышать тебя, моя Роза, — произносит Гай, поднимая голову. Его пах всё ещё трётся о мой, заставляя меня сжимать губы и закрывать в наслаждении глаза. — Хочу слышать, как тебе приятно. Не лишай меня такого удовольствия.

Он так искусен в том, чтобы доставлять наслаждение. Боже, как он искусен в своих движениях.

Я выгибаю шею, и Гай заводит руки под мою спину, хватая меня в охапку. Он прижимается ко мне, я чувствую, что моя грудь теперь плотно прижата к его груди. А потом я испускаю стон погромче, когда чувствую более настойчивые шевеления между своих ног.

— Да, умница, — улыбается Гай.

Он движется быстрее. И хоть он находится в одежде, а я в тонком задранном платье, я отчётливо чувствую трущуюся об меня выпуклость. Чувствую твёрдый мужской орган сквозь два слоя ткани — его штанов и моего нижнего белья, успевшего уже, как по ощущениям, полностью промокнуть. Он вдруг запускает пальцы мне в трусики, будто проверяя что-то, а потом довольно улыбается:

— Так вот как сильно тебе это нравится. Ты уже такая влажная.

— Боже, Гай... — стону я, выгибая под ним спину. — Не останавливайся. Пожалуйста, только не останавливайся...

— Думаешь, машина достаточно романтична для этого?

— С тобой везде будет романтично, — хриплю я. — Даже сделать это в каком-нибудь гадюшном туалете.

Его лицо искажается в отвращении:

— Перебор, милая.

Я хохочу над этим, хотя его рука всё ещё у меня под нижним бельём, касается сокровенной части меня, а я приподнимаю бёдра навстречу ему. Но Гай вдруг прижимает меня за живот к сиденью, заставляя лечь ровно.

— Не торопись. Ты должна быть достаточно возбуждена, чтобы я не сделал тебе больно.

— Думаешь, сейчас я недостаточно возбуждена? — возмущаюсь я, задыхаясь. — Я готова, Гай...

— И всё же пока рано.

Он притягивает меня за бёдра ближе к себе, хватая мои ноги за ляжки и раздвигая их сильнее. Я обхватываю ими его, чтобы не разрывать контакта, чтобы оставаться ближе. Гай снимает кольца один за другим и откладывает на переднеее сиденье. Цепочка на его шее касается моей шеи.

Стёкла машины уже запотели. За ними не видно ничего, кроме мутных бликов горящих фонарных столбов вокруг нас и света из окон. Не слышно и никаких других звуков, кроме нашего дыхания и шума крови в моих ушах.

— Скажи, что ты моя, Каталина, — шепчет Гай мне в ухо. Его рука, лишённая уже колец, орудует у меня в промежности.

— Я твоя, — отвечаю я громче, чем он.

— Полностью?

Он вдруг вводит один палец. Я едва не вскрикиваю, но вместо этого еле отвечаю:

— П-полностью...

— И тебе нравится то, что я делаю сейчас с тобой?

— Д-да... Мне оч-чень нравится... Гай, боже...

Он вводит второй палец.

Мне кажется, мои лёгкие сейчас разорвутся у меня в груди. Они сейчас вытеснят все остальные органы, и я лопну от заполнивших меня ощущений. Его пальцы движутся во мне вперёд-назад, а вторая его рука придерживает меня за руки прижатыми к сиденью над моей головой, не давая мне шевелиться.

Я не чувствую ничего, кроме эйфории, расползающейся по всему моему телу, начиная с макушки головы и заканчивая кончиками пальцев ног. Я извиваюсь под ним, под его руками, а он прижимается лбом к моему лбу и шепчет:

— Хочу слышать, Каталина. Не сдерживайся. Никто нас здесь не услышит.

И тогда я позволяю себе стонать громче. Я забываю о том, что мы в машине, что мы на задних сиденьях, что вообще-то на мне шикарное платье, которое будет выглядеть уже не так шикарно после того, что мы сейчас делаем. Гай упирается коленом под моё колено, разводя мою ногу в сторону, вытаскивает из меня пальцы, и я вижу, что они у него мокрые... А потом говорит:

— Вот сейчас ты готова.

Сквозь пелену я гляжу на то, как он отодвигается и расстёгивает ремень. Слышу характерный для этого звук. А я всё продолжаю лежать перед ним с раздвинутыми ногами, не в силах отдышаться.

— Сними... — прошу я. — Сними свою кофту. Дай мне насладиться твоим телом.

Он выполняет мою просьбу. Я с жадностью рассматриваю каждую мышцу, каждый кубик на его идеальном прессе, каждую красиво лежащую на его коже татуировку. Я опускаю взгляд ниже: туда, откуда слегка выглядывает надпись: «бездна взывает к бездне». Его штаны приспущены, на бёдрах одни чёрные боксёры. Я сглатываю, когда понимаю, что эта ткань — единственная преграда между мной и тем, что вот-вот войдёт в меня.

— Каталина, ты точно этого хочешь? — спрашивает Гай, пододвигаясь ближе ко мне снова. — Прямо сейчас и прямо здесь?

— Конечно, Гай, — скулю я. — Да-да. Я хочу этого уже так давно, что вот-вот сойду с ума...

Он хмыкает, я вижу привлекательную ухмылку на его губах, которыми он тут же прильнул к моей шее. Его руки теперь снимают бретельки с моего платья, полностью обнажая плечи, а потом и грудь. Он снимает платье полностью и отбрасывает его в сторону. Я остаюсь в одних кружевных трусиках, задыхающаяся и умирающая от желания наконец отведать то, что он мне сейчас предлагает. А его губы продолжают накрывать кожу на моей шее сладкими поцелуями, руки сжимают мою грудь, талию, а потом пальцы запускаются в волосы, оттягивая их чуть назад.

— Я сделаю всё, чтобы уберечь тебя от боли, Каталина, — шепчет он мне в губы. — Я на всё пойду, чтобы ты была счастлива. Делаю ли я тебя чуточку счастливее прямо сейчас?

— Да... — хнычу я, готовая разрыдаться от удовольствия. — Да... господи...

Гай опускает лицо, глядя куда-то вниз, убирает одну руку, опуская её к своему телу, и я чувствую, как его освободившийся член уже упирается мне между ног. Сперва он трётся им о мои гениталии несколько секунд, пока я вся изнываю от вожделения. Я чувствую, как сильно у меня всё внизу увлажнилось, чувствую, как разгорячилась его плоть. Слышу глухой рык из его горла.

А потом он всё-таки медленно входит.

Ощущения такие, будто в глазах взрываются фейерверки. Будто весь мир вдруг окрашивается в яркие разноцветные блики, застилая глаза. Будто в голове звенят колокольчики, а из горла вот-вот сорвётся отчаянная мольба продолжать это вечность. Гай входит и выходит сперва очень медленно и аккуратно, словно растягивая меня.

— Тебе больно? — спрашивает он, придерживая одной рукой меня под спину.

— Нет, Гай... — Я кладу руки на его грудь, кожа у него горячая, а мои ладони влажные от пота. — Мне очень приятно...

Он толкается в меня уже более уверенней, а я пытаюсь не завопить от того, что моё недавнее желание сбывается: я сливаюсь с ним воедино. Его пальцы держат мои волосы, с его горла вырывается глухой стон, он прижимается лбом к сиденью возле моего лица, продолжая двигаться. Вперёд-назад, вперёд-назад. Я чувствую всего его в себе, чувствую его силу, его любовь, его заботу, страсть и наслаждение. Меня одолевает удовольствие от того, что он получает удовольствие вместе со мной.

Я откидываю голову, закрывая глаза и издавая стоны всё громче и громче, пока он движется во мне, набирая темп. Я никогда не думала, что человек способен получать такие ощущения, чувствовать нечто подобное в собственном теле. Гай целует мою шею, а потом я чувствую его зубы и язык на своей коже.

— Ах... — вырывается у меня. — Гай, я люблю тебя...

Он на мгновение замирает, поднимая голову и заглядывая мне в глаза. На губах расплывается очаровательная улыбка. Такая, будто её обладатель обрёл смысл своей серой до этой самой минуты жизни.

— Повтори, — шепчет он.

За ним следует толчок в меня. Я стону и при этом выдыхаю:

— Я люблю тебя...

— Боже... скажи это ещё раз.

Снова толчок, а я почти синхронно с ним произношу:

— Я люблю тебя!

— Ещё раз.

Толчок, более сильный и мощный. Такой, что вызывает по всему телу дрожь, пробирающую до самых костей.

— Я... — Толчок, и мой голос срывается: — Люблю... — Толчок. Такой, что я стону так громко, что кажется, лёгкие вот-вот разорвутся. — ...тебя, Гай Харкнесс!

Движения становятся быстрее, я дёргаюсь взад-вперёд, натирая спину о кожаное сиденье, пытаюсь приподнять бёдра, чтобы словить ту самую точку, которая вот-вот взорвётся, но Гай крепче прижимает меня обратно, перенимая всю власть надо мной и моим телом. Я ощущаю прилив всё новых и новых сладостных мгновений. То, что сейчас происходит с моим телом, не подвластно никакому закону. Это магия. Волшебство в чистом виде. Уверенные и быстрые движения заставляют меня сгибаться, и с каждой секундой они становятся только увереннее и только быстрее. Мои стоны смешиваются с его голосом, я таю от блаженства.

И когда удовольствие достигает той самой точки, когда собирается в одном единственном месте, Гай быстро выходит из меня, и мы взрываемся по отдельности. Я кричу, пытаясь прикрыть лицо руками, чтобы хоть на немного утихомирить себя, тогда как ощущаю, как что-то тёплое брызжется мне на живот. Не приходится долго думать, что это.

Гай роняет голову, его грудь, покрытая пóтом, вздымается и разрывается от мощного дыхания, а я упиваюсь этими звуками, в наслаждении запуская пальцы в его волосы и обнимая его за шею. У меня дрожат коленки от ещё не отступившего до конца оргазма.

Гай приподнимает меня и впивается в губы, прежде чем прошептать:

— Ты – всё, что мне нужно, моя Роза. Только с тобой мне так хорошо, как никогда не было… Прошу, не лишай меня себя…

[1] Салат французской кухни.

[2] Нам столик возле окна. Поближе к тишине, мадам (фр. яз.)

[3] Следуйте за мной, месье (фр. яз.)

[4] Моя милая (фр. яз.)