Найду тебя по звёздам

Глава 16. Линара

Сижу на настиле, пытаюсь реанимировать палочку, на которой уже живого места нет от скотча. Фейская пачке (или просто фе́йпачка — пр. Аси), сушится на крючке под зонтом, и больше напоминает теперь потрёпанную штормом рыболовную сеть.

Аська в своём понедельничном купальнике (хотя сегодня среда, но, слава Богу, она об этом не знает), с увлечением таскает морскую воду в неглубокую ямку детским пластиковым ведёрочком, таким крохотным, что заполнять этот грот ей придется неделю. На ней панама, на панаме тиара, кое-как пришпиленная заколками. Вот, что мне нравится в Аське, так это упорство — она никогда не сворачивает с избранного ею пути.

Скотч плавится под солнцем, липнет к чему угодно, только не к тому, чему надо. Очередная попытка выпрямить карандаш, сломанный пополам, и водрузить звезду на место, с треском провалилась. Я вздыхаю.

— Сдаётся мне, Морская Фея из тебя выйдет ну, так себе. Вряд ли такой кривой волшебной палочкой ты сможешь наколдовать что-то путное.

— Если бы дядя Женя на неё не сел, она бы не сломалась.

— А зачем ты её спрятала под его полотенцем?

— Я не прятала, она туда сама потерялась. А дядя Женя нашёл. Ты видела, какой он сразу стал красный-красный? И сказал плохое слово!

— Трудно, знаешь ли, сдержаться, когда с размаху усаживаешься на шипастый шарик размером с грецкий орех, — ворчу я, вспоминая эпизод, когда Евгений с криком подорвался со своего лежака, потирая задницу. Бедняга. Я предложила ему свою помощь, но он отказался, покраснев при этом ещё больше. Если такое вообще возможно.

— Может, просто купим другую? — предлагаю я, отдирая ошмётки скотча от пальцев, но Аська решительно протестует:

— Нет! Нельзя! Эту папа подарил, она волшебная, а другие — нет.

Присматриваюсь к племяннице: ребёнок редко вспоминает об отце, так же, как и о матери. Меня это удивляет, и даже удручает. Мне кажется, что Аська скрывает свои истинные эмоции за этими бесконечными играми в волшебников и фей. Что на самом деле она скучает по семье, ей не хватает родительского участия, поэтому так привязана к этим атрибутам, в виде дурацкого маскарадного костюма, который когда-то преподнёс ей в подарок отец. Может, пора с ней поговорить об этом?

— Ты так сильно скучаешь по папе, котёнок? — начинаю осторожно прощупывать почву, на что Аська пожимает плечами.

— Да нет, он же здесь.

— Здесь? — недоумеваю я. — Где?

— Здесь, — девочка прижимает ладошку к груди, и я вдруг очень ясно понимаю, о чём она. Как просто — он здесь, в её маленьком большом сердце, всегда с ней. Любит, помнит, сопереживает, защищает. Даже, когда его нет рядом, он думает о ней, и ребёнок это чувствует.

Я ведь тоже когда-то чувствовала подобное, но однажды потеряла свой дар. Нет, не так. Я добровольно отказалась от него, вытравила из себя, заперла пустое сердце на крепкий замок, и выбросила ключ. Это случилось в тот день, когда я поняла, что отец оставил меня навсегда.

На мои глаза наворачиваются слёзы, а нижняя губа начинает предательски дрожать.

— Ась… иди ко мне, Ась, — крепко обнимаю её маленькое, горячее от солнца тельце, прижимаю к себе, как самое дорогое сокровище на свете.

Эта девочка у меня теперь тоже ЗДЕСЬ, с левой стороны груди. Пришла, взмахнула своим кривым карандашом, и моё сердце, не спрашивая, распахнулось настежь, впуская её в себя. Люблю, люблю эту малышку всей душой. Как только я жила, не зная её? И ведь могла так и не узнать. Или узнать слишком поздно, когда бы она уже растеряла свою чистоту и искренность, присущую только детям.

— Тёть Лин, ты чего?

— Ничего, милая. Постой так минуточку, погрей меня.

— А ты замёрзла разве?

— Как ледышка. Но ты оттаяла меня.

Мой отец не был сильной личностью. Как младший брат, он всегда находился в тени дяди Шамиля. Вот, кто был настоящей опорой рода Загитовых — жёсткий, напористый, умный, хваткий. А Эльшад… Отец любил море. И мою мать. Когда маму забрала болезнь, отец ушел в море и не вернулся.

«Он был слаб».

Вот, как о нём говорили на похоронах, шушукаясь по углам. А я не понимала смысла этих слов, мне до рези в глазах было обидно за него. Почему слаб? Я ведь видела, каким папа был сильным, когда одновременно поднимал нас с мамой на руки и кружил по комнате, когда ловко правил парусной лодкой, перехватывая толстенные тросы одной рукой. А еще он был добр. Щедр. Великодушен. Терпелив. Много знал. Многое умел. Отлично готовил долму и холодный чай. Любил смеяться. Любил меня. Любил маму…

Он настолько сильно любил маму, что не смог без неё. Настолько сильно, что ушёл за ней, оставил меня одну в этом мире.

Имею ли я право осуждать отца и сожалеть, что не стала тем якорем, который удержал бы его в этой жизни? Наверное, нет. Но я осуждаю. И сожалею. До сих пор сожалею. Но главное моё сожаление в понимании того, что мой отец действительно, оказался слабым человеком.

Я не спрашиваю Аську про Нисар. Возможно, потому, что боюсь услышать ответ, который мне не понравится. А может, я поняла, что мне пора остановиться у той грани, за которую не следует заходить из простого чувства самосохранения. Слишком близко я подошла к ней, а это чревато.

Они семья: мать, отец, дочь. А кто я? Чёрная овца, выдворенная из дома. Пария, о которой никто из многочисленной родни за все шесть лет так ни разу и не вспомнил. Для всех я отщепенка, ступившая на кривую дорожку, загубившая свою репутацию на корню. Никчёмная дочь слабого отца. Я не вписываюсь в их стройную схему успешных и благополучных. Правда, как выяснилось, не настолько уж и благополучных. Но, я уверена, ради Нисар семья встанет плечом к плечу, а вот ради меня никто и пальцем не пошевелит.

Когда я отыграю свою роль, когда объявится Нисар, и они с Заиром решат свои проблемы, я потеряю Асю навсегда. Как я буду с этим жить дальше?

На самом деле, не важно — как. Главное, что буду жить. Я не буду слабой, как мой отец, я выдержу.

— Ой, тёть Лин, пусти скорей, у меня там вода опять сбежала!

Аська вырывается и несётся со своим ведром к морю, чтобы снова наполнить опустевший грот. А я хлюпаю носом, и с решительным видом берусь за дело: я отремонтирую этот чёртов карандаш. Чего бы мне это не стоило.

Евгений, наконец, появляется с нашими напитками, за которыми отправился с полчаса назад.

— Дамы? Ваш посланник вернулся с дарами. Вам, миледи, безалкогольный мохито, как и заказывали, а Вам, прекраснейшая из фей, двойной молочный с шоколадной крошкой. Всё правильно?

— Да!

— Спасибо, Жень.

Я откровенно любуюсь Евгением: высокий, атлетически-сложенный, уже успевший подзагореть. Его пляжные шорты интригующе-низко сидят на бёдрах, открывая взору такие рельефы, мимо которых ни одна женщина не пройдёт, не воздав им должное. И даже здесь, на мелководном пляже, выделенном специально для детей, я замечаю, как моего спутника внимательно изучают молодые мамочки, и даже не очень молодые бабушки, и, честное слово, я их не виню: тут действительно есть на что посмотреть.

Короткие русые волосы Жени сейчас слегка взлохмачены ветерком, серые глаза лучатся, как серебряные пули, улыбка широкая, манящая. Такому парню нельзя не улыбнуться в ответ. Вот вы бы не улыбнулись разве Бреду Питу? Вот и я про то же.

Евгений подсаживается к Аське.

— Итак, госпожа Морская Фея, ваш преданный слуга прибыл, и теперь готов выполнить любое Ваше желание. Приказывайте!

У Аси уже всё было распланировано:

— Будем строить замок. С башнями, — заявляет она, вручая детский совочек Евгению. — Там будет жить замороженная тётя Лина, а я прилечу, взмахну палочкой, и её растаю.

Я отставляю мохито и берусь за тюбик с кремом.

— Только сначала давай-ка я тебе спинку еще на раз помажу, а то сгоришь.

— И у меня тогда будет спина как у тебя? — Аська явно надеется на это, но я опускаю её на землю.

— Как у меня не будет, слава Богу.

— Жалко. Я хочу как у тебя, чтоб в крапинку.

— Зачем? Это же не красиво!

— Красиво!

— Ася права. Очень даже красиво, — улыбается Женя. — Словно по тебе золотой песок рассыпали. Так и хочется его в горсть собрать.

Женина ладонь вдруг легко проходится по моей голой спине снизу вверх, от копчика до застёжки бюстгальтера бикини. Но из-за разницы температуры своего нагретого солнцем тела и его прохладной руки, у меня слишком резкая реакция — я ойкаю, и выгибаюсь, как кошка, которую погладили против шерсти. Я с удивлением поднимаю на Женю глаза, а он наоборот, прячет свои — кажется, и сам не ожидал от себя такого фривольного жеста.

— Кхмм… прости, — смущается он, а мне смешно, право.

— Да брось ты, Жень. Просто у тебя руки холодные от стаканов, а я перегрелась малость.

— Так иди, окунись, а мы тут с Асей пока за́мок сварганим.

Мне хочется, и колется: разве я могу оставить ребёнка? Не то, чтобы я не доверяла Евгению…

— Нет, лучше я с вами посижу.

— Иди, иди, тёть Лин, — деловая Аська, уже по локти в мокром песке, жестом сгоняет меня с лежака, как курицу-наседку с гнезда. — А то ты нас с дядей Женей только отвлекаешь.

— Ну, раз так, тогда ладно, уговорили, — смеюсь и подхватываюсь со своего насеста. Завязываю на талии полупрозрачное парео, — оно у меня красивое, с большими зеленовато-синими ирисами, специально купленное под мой любимый бирюзовый купальник. — Вы только никуда без меня не уходите, а то я потеряюсь.

— Полотенце возьми, — Женя протягивает мне махровое полотенце.

— И шляпу надень! — командует племянница.

— И что бы я без вас делала? — всплёскиваю руками, нахлобучивая на голову соломенный блин.

— Пропала бы.

— Точняк. Дай пять!

И эти двое хлопают ладонями, как футболисты, только что забившие гол.