Найду тебя по звёздам

Глава 40. Линара

Меня качает. Я с трудом разлепляю веки и щурюсь от невыносимо-яркого света — солнце жарит мне прямо в лицо. Господи, как мне плохо! Тяну руки, пытаясь прикрыть ими глаза, и понимаю, что они связаны. И я их почти не чувствую. Зато чувствую спёкшуюся коркой кровь и мучительное жжение над бровью, а ещё кол, упирающийся мне в спину.

Голова словно раздута, во рту горько-солёный привкус. Сглатываю, но слюны нет. В глотке сухо, как в пустыне.

Со стоном переворачиваюсь на бок, что даётся мне с огромным усилием и отзывается ещё большей болью в висках. Вдобавок, к горлу подкатывает тошнота. Наверняка сотрясение. Гад, Мансуров. Я знаю, что это он. Сидел на переднем сидении, поджидал. Мразь.

Даю себе минуту, чтобы приглушить раздирающую череп пульсацию и справиться с тошнотой. И медленно, с осторожностью, открываю глаза. Оглядываюсь. И офигеваю. Я в лодке. И качает меня не из-за удара, а потому, что мы в море. Сколько же я пробыла без сознания?

Судя по солнцу, уже далеко за полдень. Значит, прошло довольно много времени. Плохо. Очень плохо.

Тошнота снова одолевает меня. Нет, так не пойдёт. Надо добраться до тени, иначе я заработаю солнечный удар ко всем прочим прелестям. Моя цель неподалёку, и, кое-кое-как, перекатом, поскольку мои лодыжки тоже связаны, я добираюсь до палубы рубки и, наконец, усаживаюсь в тенёчке, прислонясь к нагретому пластику спиной. Подтягиваю к себе колени, в надежде развязать путы на ногах — благо, руки мне оставили спереди, но что толку, если пальцы не шевелятся?

Снова приходится отдыхать, чтобы восстановить силы, хотя в тени уже гораздо легче. Осматриваюсь. Лодка небольшая, но и не маленькая. Парусно-моторная яхта, довольно старая на вид. Я знакома с такими, у друга отца была подобная. Не знала, правда, что Мансуров умеет обращаться с парусниками. Он ведь по мотоциклам больше. Хотя, если Стих, таким вот образом, прятался от всех, кому «должен», то мысль зачётная: кто его будет искать в море?

Я осторожно кручу головой. Передо мной водная гладь до самого горизонта, но что за спиной, я пока не знаю. Быть может, мы недалеко от берега, хотя других лодок поблизости я не наблюдаю. И хорошо бы выяснить, где остальные?

Как по команде, слышу сбоку шаги, шорох, чертыхание Рамиля и хриплый голос Нисар:

— Что ты с ней сделал?

— Что надо, то и сделал. Мне тут истерики не нужны.

— Ты животное!

— Заткнись, сука. На, ширнись и заглохни.

Слышу, как Мансуров что-то швыряет на палубу, затем до меня доносятся всхлипы и суетливая возня Нисар.

Я тихонько ползу к корме, обжигаясь голыми руками и ногами о раскалённую поверхность лодки. Теперь жалею, что надела короткие шорты и майку. Надо было в джинсы нарядиться, но да что теперь об этом?

Поднимаю голову. Вижу сестру. Она жмётся в углу на полу ко́кпита, перед ней валяется коробочка со шприцами и прочей мерзкой атрибутикой. Мне ком к горлу подступает от вида Нисар: худая, измождённая, загорелая до черноты, лицо обветрено, давно немытые волосы кое-как собраны в хвост. Я не узнаю её.

Рамиль тут же, рядом, возится с мотором. С невольным интересом рассматриваю его. Он стал в два раза шире — здоровенный, как бык. Когда-то густые волнистые волосы поредели и сейчас коротко подстрижены. Зато окладистая борода закрывает ему пол лица. Заношенная майка, шорты в масляных пятнах, дешёвые сланцы. От брутального рокера-красавчика, культивировавшего образ падшего ангела, мало что осталось.

Ищу глазами Асю. Наверное, в каюте, догадываюсь я. Хорошо, что она не видит сейчас свою мать. Но меня ждёт и плохая новость: мы в открытом море, и берег очень, очень далеко, хоть и в пределах видимости, но о том, чтобы добраться до него вплавь, даже думать не стоит.

Наконец, Мансуров замечает меня.

— Очнулась, рыжая? — он щерится, демонстрируя отсутствие верхнего клыка. — Зря ты потащилась за Нисар. Теперь у тебя нет выбора, детка.

Сглатываю. Стараясь, чтобы голос мой звучал не слишком жалко, спрашиваю:.

— Что с девочкой? Где она?

— Всё норм, — бубнит Мансуров, крутя в пальцах какую-то железяку от мотора и без особого энтузиазма рассматривая её.

Вытягиваю шею, пытаюсь поймать взгляд сестры.

— Нисар! Нисар!

— Оставь. Она в отключке, — Рамиль небрежно пинает сестру в бедро. Та не реагирует. — Так и знал, что толку от неё не будет, широманка херова.

Во мне быстро копится ненависть к этому зверю, придавая мне силы и смелости. Даже безрассудства. Но я сдерживаю себя. Мне надо вывести этого негодяя на эмоции. Зацепить как-то.

— Тебя Калугин ищет, знаешь? — поддеваю Стиха.

Рамиль тихо матерится, продолжая возиться с механизмом.

— Ничего, Тураев мне всё компенсирует, и даже больше того.

— Он голову тебе от шеи компенсирует. И Калугину пошлёт. Как возмещение за потраченное им на тебя впустую время. Кстати, это слова самого Бориса Викторовича. А ещё ты просрал свои дополнительные двадцать четыре часа, что Калугин выделил тебе на реабилитацию. Это он тоже просил тебе передать. Хм-м, надо же, даже не думала, что в конечном итоге, всё же сделаю это… Так что, Стих, ты в жопе. С какого ракурса не посмотри.

Мансуров зло сплёвывает за борт и начинает ставить подвесной мотор на место, безбожно дёргая его из стороны в сторону.

— Если бы твоя дура-сестрица не потеряла флешку, всё бы было в ажуре. И мне не пришлось бы болтаться неделями в море на этом корыте. Связался, блядь, с бабами. Да, что б тебя! Жестянка ржавая…

Мансуров дёргает ручку, но мотор никак не желает вставать в пазы.

— Разблокируй стопор, идиот, — советую я.

— Поговори мне тут! — еще больше злится Стих, но стопор отщёлкивает. — И вообще, чего расселась? Вставай, давай! Поработай немного руками. Фигли мне тут одному вас, кур, катать забесплатно.

— Развяжи сначала. И воды дай. И умыться бы.

— Может, джакузи ещё? — ворчит Мансуров, но подходит и одним махом развязывает мне веревку на руках.

Я едва не ору от резкого прилива крови к пальцам, на глазах слёзы наворачиваются.

— Ноги сама. Только брыкаться не вздумай, не советую — тут бежать некуда.

Рамиль вдруг протягивает ко мне свою лапу, больно хватает за щёку и треплет её.

— Линарррра… Красивая стала. Надо же. А была на курёнка похожа.

— Руки убрал, Стих!

Я дёргаюсь, чтобы избежать его наглых прикосновений. И дёргаюсь снова, но уже от хлёсткой пощёчины. Да такой, что заваливаюсь на палубу. Губа лопается, в глазах мошки мельтешат. Чёрт, больно-то как…

— Ты мне тут не дерзи, рыжая. Мне уже давно никто не дерзит. А уж бабы и подавно.

Он хватает мой подбородок и разворачивает лицом к себе. От его грязных пальцев воняет машинным маслом.

— А вот если будешь умницей, так я тебя ещё и трахну перед тем, как на корм рыбам отправить.

— Какая честь, Стих. Только вот умницей я тебе не буду.

Мансуров вдруг смеётся и грубо отпихивает меня.

— Отчаянная. Этим-то ты мне всегда и нравилась, рыжая. Ладно. Хватит лясы точить. Поднимай якорь. И паруса проверь, как закреплены. А то у твоей сестры руки из жопы растут, ничего делать не умеет, даже сосать толком не научилась. Не зря муженёк её налево свинтил.

Рамиль продолжает грязно ругаться себе под нос, собирая разбросанный инструмент и складывая его в ящик, а я, срывая ногти, бьюсь над верёвками на щиколотках. Наконец, мне удаётся освободиться, и я осторожно поднимаюсь.

Покачиваясь, иду к Нисар. Сажусь на корточки, запрокидываю ей голову, смотрю зрачки, бью по щекам. Нет. Тут глухо.

Не обращая больше на неё внимания, ползу к каюте.

— Эй! Куда? Я сказал якорь!

— Там чайки летают, им скажи, — огрызаюсь, даже не оборачиваясь.

Хватаясь за что придётся, чтобы удержаться на ногах, я пробираюсь внутрь, прохожу мимо камбуза и кают-компании, к носовой части. Вижу Аську на койке: бледная, дыхание поверхностное. Падаю перед ней на колени: зрачки расширены, пульс замедленный, едва прощупывается. Сволочь! Он ей наркотик вколол!

Смахиваю с ручки полотенце, несусь к раковине, мочу его, но тут за моей спиной вырастает Стих, и мой затылок пронзает дикая боль. Вскрикиваю и выгибаюсь дугой, чтобы ослабить захват.

— Ты, сссука…

Рамиль волоком тащит меня за волосы из каюты. Я отчаянно сопротивляюсь, и в тесноте, мы оба бьёмся обо все углы, какие попадаются на пути, зато это не даёт Мансурову размахнуться в полную силу. Стиснув зубы, я стараюсь вывернуться и мне это почти удаётся, я даже умудряюсь заехать этому быку в пах коленкой, отчего тот шипит, правда и я получаю удар в челюсть такой силы, что вылетаю наружу пробкой. Врезаюсь в Нисар, та мешком валится на бок, и я вместе с ней.

— Сссуки… Как вы меня достали, суки!! — орёт Мансуров, выползая следом за мной на палубу, держась за яйца. — Чтоб я хоть раз ещё связался с бабами!.. Тварь!

Я даже боли не чувствую, когда он, схватив за грудки, шарахает меня затылком о рундук раз, другой, третий… Моя голова болтается, как оторванная, но, когда во рту скапливается достаточно крови, я плюю в лицо Мансурову и попадаю точно в цель.

Тот сразу отпускает меня и отшатывается, как от чумной. В его заплёванных глазах откровенное удивление и испуг. А я, видя такое, вдруг начинаю визгливо хохотать, ещё больше пугая его.

— Ёбнутая, чёрт!! Трахнутая на всю голову ведьма…

Мансуров больше не трогает меня. Он мечется по палубе, что-то лихорадочно ищет. Вижу верёвку в его руках. Загитова, ты дура, думаю я. Но теперь уже поздно менять приоритеты.

Я уже не сопротивляюсь, когда Стих снова связывает мне руки. Просто сил для этого нет. Моё тело словно онемело. Я его не чувствую. Сижу, прислонясь к рундуку спиной, сквозь растрёпанные волосы, упавшие мне на лицо, смотрю на Рамиля.

— За убийство сесть не боишься? — спрашиваю. — Ведь найдут, рано или поздно. Одно дело шантаж и вымогательство, и совсем другое «предумышленное».

Тот косится на меня.

— А свидетели? Эта что ли? — Рамиль кивает в сторону Нисар. — Ей бы свою задницу прикрыть.

— Ты за свою бойся. Она у тебя уже пылает.

Мы так и сидим, разглядывая друг друга: я, и Мансуров на корточках передо мной. Тишина. Море от сих до сих. Легкий бриз. Даже не верится, что всё это происходит в реальности.

Рамиль тянет руку, откидывает мне со лба волосы. Почти что с нежностью.

— Странная ты. Всегда была странной.

— А ты всегда был дерьмом.

Кривая улыбка сквозь густую бороду перекашивает лицо Мансурова, и, на мгновение, я узнаю в нём прежнего Стиха.

— Мы могли бы быть отличной парочкой.

— Ну, это вряд ли. Ты слишком красавчик. Я таких не люблю.

Стих расцветает ещё больше. Господи, до чего мужики падки на лесть! Хуже баб.

— А помнишь, я говорил тебе, что мы будем вместе до самой смерти? Ведь как в воду глядел, подумать только.

Я в свою очередь криво усмехаюсь ему разбитыми губами.

— Смерти нет. Есть переход в другое измерение. Но я тебя и оттуда достану, если ты что-то сделаешь с Аськой.

— Ничего с ней не случится. По крайней мере, до тех пор, пока она не превратится в солидный банковский счёт в каком-нибудь островном филиале.

— Как ты можешь так говорить о ребёнке, который, возможно, твой? — не выдерживаю я.

Мансуров сначала не понимает, о чём речь, потом до него доходит. И тут он начинает ржать, как конь, аж слюнями брызгать.

— Это Нисар тебе наплела?

— Ну, не сама же я такое выдумала, правда?

— Да эта шалава сама не знает, от кого её выбледок! Нас тогда человек шесть было, там такой микс, мама не горю…

Мансуров вдруг захлёбывается своим смехом, и, даже я не успеваю ничего сообразить, когда Нисар дикой кошкой внезапно набрасывается на него сзади, и на всю длину, одним ударом, всаживает ему в шею иглу, одновременно давя на поршень шприца. У Рамиля глаза из орбит выкатываются. Он с рёвом вскакивает на ноги, бешено крутится, машет руками, в попытке сбросить с себя ношу. Наконец, это ему удаётся, и Нисар с грохотом падает в узкий проход ко́кпита. Тогда Стих со всей дури начинает лупить её ногами и кулаками, не переставая грязно поносить весь женский род, начиная с прародительницы Хавы.

Он убьёт её, в ужасе думаю я, и заставляю себя подняться. Ноги не держат, разъезжаются в разные стороны, в глазах двоится, но я всё же собираю остатки сил, и с разбегу врезаюсь плечом в Мансурова, отпихивая его от скрюченного на полу, тела сестры. Истощив запал, валюсь рядом.

— Нисар… Нисар, ты слышишь меня?

Она не отвечает. Её избитое лицо неподвижно, словно маска. Спутанные волосы в крови, губы разодраны. Господи, неужели он убил её?! Нет, кажется, дышит.

— Ссуки… ссуки… — Мансуров заговаривается. Вижу, что и координация у него уже поехала. Что она ему вколола, интересно? — Обеих утоплю, суки… И девчонку туда же… бабы, блядь, мрак один от вас… Чего разлеглась? Вставай, пошла! Первой будешь…

Рамиль за волосы поднимает меня и с силой пихает к борту лодки. Я копчиком ударяюсь о корму. Одним махом он ставит меня на край, и теперь я возвышаюсь над ним, а сзади только море. Один рывок, и всё.

И вдруг Мансуров спотыкается и начинает визжать, как резаный. Опускаю глаза и холодею от ужаса и отвращения: схватив Стиха за ногу, Нисар, впивается ему зубами в голую лодыжку и, самым натуральным образом, рвёт её. Рамиль орёт дурным голосом, дёргает окровавленной ногой, пытаясь оттолкнуть от себя Нисар, но бесполезно. Тогда он замахивается на неё, и тут вижу зажатый в его кулаке массивный гаечный ключ.

У меня всего секунда на раздумье, да и той нет. С высокого борта я запрыгиваю на плечи Рамиля, петлёй накидываю свои связанные запястья на его поднятую руку, и что есть сил, тяну на себя, выворачивая её из сустава. Стих рычит, ревёт, борется с нами обеими в тесном пространстве лодочного ко́кпита. Но мы словно две гиены против буйвола — вцепились намертво.

И, всё же, Рамилю удаётся пинком отбросить от себя Нисар и локтём заехать мне в бок, отчего я съезжаю вниз по его телу, и повисаю на нём, как перевязь: одна моя рука под его подмышкой, другая обхватывает шею с головой, а скованные верёвкой кисти упираются ему в грудь. Теперь я панцирь на спине огромной, уродливой черепахи. Мы связаны намертво. Но Рамиль пока ещё этого не понимает, мечется, крутится юлой, в надежде сбросить меня с себя, и, вполне предсказуемо, что в какой-то момент он теряет равновесие, и мы валимся с ним за борт.

Он сильный. Он чертовски сильный. Он бьётся, как огромная рыбина, вспенивая вокруг нас воду, ослепляя, дезориентируя. Пусть бьётся, пусть тратит драгоценный кислород. Я же, задержав дыхание, продолжаю виснуть на нём якорем и тянуть вниз. Мои связанные руки не дают ему возможности разорвать наш клинч и освободиться. Мои стиснутые вокруг него ноги сковывают ему движения. Мне остаётся просто ждать, когда он окончательно выбьется из сил.

В эту минуту я убиваю человека. Пусть даже ради того, чтобы дорогие мне люди жили, но я убиваю, отбираю чью-то жизнь. И я пла́чу, смешивая свои слёзы с морской водой. Оплакивая его, оплакивая себя и свою почерневшую навсегда душу.

Вскоре тело Стиха расслабляется, он затихает в моих объятиях. Вот и всё. Всё кончено. Всё. Я кладу голову на широкое плечо, прижимаясь к Рамилю ещё теснее. Теперь мы похожи на двух влюблённых, которые медленно падают в бездну.

До самой смерти вместе, как ты и говорил когда-то.