Назовите меня Надеждой

В кабинете воцарилась пронзительная, звенящая тишина. Было слышно только, как шумит работающий кондиционер. И, пожалуй, еще стук моего сердцебиения. Но это, наверное, у меня в ушах. Кровь пульсировала, давя на перепонки. Кажется, у меня подскочило артериальное давление. Но уж лучше скончаться прямо здесь и прямо сейчас от мозгового кровоизлияния, чем выслушивать унижения. Я закусила губу, сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. Несколько пар глаз уставились на меня. Сотрудники таращились, затаив дыхание, и, кажется, совсем забыв о своих рабочих обязанностях. Весь отдел сбежался поглазеть, как начальник будет отчитывать меня — некогда любимицу руководства. Ну, это, по словам завистников. Вернее, завистниц. Жалкие дуры считали, что у меня роман с начальником отдела. А может, просто пускали слухи. Да, пожалуй, меня действительно уважали и нередко даже ставили в пример нерадивым сотрудникам. Я трудилась, честно зарабатывая свой хлеб, а не торчала на работе в социальных сетях, и не играла в какую-нибудь незамысловатую компьютерную игру, дабы просто убить время, как это делало большинство моих сотрудников. Я все надеялась подняться хотя бы на ступень карьерной лестницы, и мне уже почти удалось — как-то начальник намекнул о возможном повышении, но не тут-то было. Нет, ничего непредусмотрительного не произошло, никаких форс-мажорных обстоятельств. Просто в моей жизни как-то все пошло не так и не в ту сторону. Сначала проблемы дома, а затем и на работе.

— Анастасия Николаевна? — обратился ко мне начальник, но я даже не шелохнулась, продолжая стоять, уставившись в пол. — Вы совершенно не справляетесь с теми задачами, что перед вами стоят!

— Не правда, — тихо возразила я дрожащим голосом.

— Что значит «не правда»? — возмутился он.

— Я выполняю свою работу, — попыталась объясниться я, — и делаю все вовремя.

— Вы не сдали отчет!

— Сдала. Сегодня, — спорила я. Умирать, так с музыкой. То есть, если уж все равно меня уволят, так почему бы, хотя бы не попытаться защитить себя от нападок?

— А нужно было вчера!

— Сегодня крайний срок, — вздохнув, почти прошептала я.

— Я делаю вам последнее предупреждение. Если у вас проблемы, берите отпуск за свой счет и решайте их!

— А можно? — с надеждой в голосе спросила я. Отпуск мне бы и в самом деле не помешал, чтобы привести себя в порядок. Хотя перспектива проводить дома целые дни совершенно не радовала меня. Мне всегда казалось, что работа эта та самая отдушина, что помогает абстрагироваться от проблем. Но нет, на работе все валится из рук, голова забита посторонними, ненужными для работы мыслями. Это и привело к тому, что я стала плохо справляться со своей работой. Ну, это, по словам Степана Григорьевича. Просто все привыкли, что я, обычно выполняла больше, чем от меня требовалось, нередко оставалась сверхурочно, никогда не отказывалась от дополнительной работы, причем без всяких доплат. Сама виновата — не нужно было из кожи вон лезть, все равно никто это не ценил. Вон, теперь эти лодыри, что работают со мной, глазеют на меня и ухмыляются, мол, получила? Они-то теперь хорошие, а я в дурах.

— Конечно, нет! — рявкнул Степан Григорьевич, и, стрельнув в меня взглядом, направился в свой кабинет. — Работайте! — бросил он, то ли мне, то ли всему отделу, и скрылся за дверью.

Я тоже развернулась и на дрожащих от слабости и волнения, ногах, направилась к своему рабочему столу, стараясь не обращать внимания на жужжащее шушуканье за моей спиной. Достав платок и зажав им нос, чтобы не капало, я уставилась в документы, всеми силами стараясь сосредоточиться на работе.

— На-ка, выпей! — Олеся, молодая секретарша, подала мне стакан с чаем. Эта девушка единственная, кто вызывал у меня симпатию из всего коллектива. Простая, но очень воспитанная и сдержанная, она никогда не участвовала в промывании костей коллегам, всегда отличалась добрым характером, и даже сегодня, когда я получала нагоняй, она была единственной, в чьих глазах я не увидела тихую, змеиную радость. Может, потому что она сама нередко получала втык от Волкова. Далеко не всегда заслуженно, я считаю. Но Олеся не жаловалась — поджав губы, она молчаливо продолжала работать.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я, и сделала глоток, хотя совсем не хотелось.

— Лучше? — спросила девушка.

— Угу.

— Всегда пью чай, когда хочу успокоиться, — улыбнулась она, но я не успела ничего ответить, так как за дверью раздался рев Волкова: «Олеся!»

Олеся еле слышно вздохнула и направилась в кабинет начальника.

Остаток рабочего дня я усиленно работала, по крайней мере, пыталась это делать, поэтому вечер наступил быстро. Заметив, что и Светлана, и Оля уже собираются, я тоже выключила компьютер, и, провожаемая недоуменными взглядами коллег, направилась к выходу.

Я шла по улице, наслаждаясь прохладой летнего вечера. Несмотря на то, что в офисе работал кондиционер, мне было жарко и душно, и, как только я вышла из здания, моя кожа покрылась «гусиной коркой». Плевать, если завтра я встану с насморком. Лучше было бы, если бы я вообще не проснулась завтра.

Нет. Нельзя так. Что я за нюня такая, что за нытик?

Ну, подумаешь, мы с Владом пять лет в браке, и до сих пор не завели ребенка? Люди и всю жизнь живут, не имея детей. Честно говоря, я никогда особо-то и не хотела детей. Просто не люблю я их. Я всегда ценила тишину и покой, а дети это вечный шум, крик и беспорядок. А еще это недосыпание и нервные тики. Нет, никогда не хотела детей.

Но Влад хотел. Безумно хотел.

Поначалу мы ссылались на нерегулярную близость, гормональные перестройки, молодость моего организма, стрессы и так далее, и тому подобное. А потом обратились в больницу, и вот тогда все и началось. Начался ад. Мой личный ад. Я бегала по кабинетам, врачам, сдавала анализы, проходила всевозможные обследования, глотала различные пилюли, которыми меня пичкали врачи. И все напрасно. А потом мой благоверный наткнулся на статью, посвященную процедуре под названием ЭКО. И началось, и пошло, и поехало…

Влад пилил меня своей навязчивой идеей зачать ребенка с помощью искусственного оплодотворения. Ему и в голову не приходило, что это не так-то просто!

— Деньги мы найдем! — с жаром говорил он. А мне плевать на деньги, меня больше мое здоровье волновало. Ну, не хотела я проходить курсы гормональной терапии, не хотела переживать саму процедуру этого самого оплодотворения. Меня пугают любые вмешательства в мое тело и мой организм. Я просто панически боюсь всяких инструментов, и даже поход в женскую консультацию для меня настоящий стресс.

А недавно я проходила обследование, и врач нащупал в моей груди какое-то уплотнение. Предложили сначала сделать УЗИ, и, так как результаты исследования врачам не понравились, меня направили на маммографию. Честно говоря, шла я нехотя. И не только из-за страха, просто я считала эту процедуру глупой. Ну, зачем она мне? Ведь мне всего 28!

Маммография показала, что у меня рак. До сих пор я не сообщила об этом мужу. Вообще, никому еще не сообщала. И вообще, я не знаю, как мне жить дальше.

С Владом мы часто стали ссориться, и наши семейные отношения дали трещину. Еще и его мать — Марья Петровна, подливала масла в огонь. Я просто уверена, что она нашептывала ему: «найди себе другую жену — здоровую»! Вот он и нашел.

Вечерами не бывает дома, задерживается после работы, а недавно я обнаружила в его телефоне эсэмэску от некого Андрея: «Спасибо за чудесный ужин, малыш! Надеюсь на скорейшую встречу. Безумно скучаю, целую. Твой котенок».

Хотела бы я этому котенку поотрывать уши вместе с хвостом! Наверняка, это какая-нибудь Алена или Анна.

Так я узнала, что у Влада есть любовница.

Какая эта боль! Я же так любила его… Да и сейчас люблю.

Я почувствовала легкое щекотание на щеках. Дотронувшись рукой, я обнаружила, что ладонь мокрая — крупные, соленые капли уже успели проделать влажные дорожки на моем лице. Надо же, я и не заметила, что плачу.

Тихая, короткая мелодия оповестила о том, что на мой телефон пришло сообщение. Я рассеянно достала его из сумки.

«Не жди меня к ужину. Я задержусь», — сообщил мне Влад. Коротко, сухо. Жестоко.

Я громко всхлипнула, и побрела к автобусной остановке.

Ночь была душной, и я вертелась, тщетно пытаясь уснуть. Но не только духота лишила меня сна. Влад до сих пор не вернулся. Я не смотрела на часы, специально не смотрела. Сколько уже? Час ночи? Два? Три? Четыре утра? Не важно. Он с ней. С этой дрянью, хищницей, охотницей за чужим счастьем. О, как я ее ненавидела! Пусть, даже, ни разу не видела, пусть даже не знала ее имени. Какая мне разница, как ее зовут? Она сволочь, дрянь, стерва, ничтожество…

Щелкнул дверной замок. Я прислушалась к шороху, к тихим, неуверенным шагам. Вот он дошел до кухни, и, зачем-то остановился. Открыл холодильник. Проголодался, мерзавец. После наших любовных игр у него тоже просыпался аппетит.

Скотина!

Я старалась дышать глубоко и ровно. Сердце бешено стучало в груди. Уймись, глупое.

Что-то с грохотом упало. Влад еле слышно выругался, затем, снова послышались шаги, приближающиеся в спальню.

До спальни, он, все же, не дошел.

Я психанула, и, отвернувшись к стене, сама не поняла, как уснула.

Утром я встала раньше него. Влад еще спал. Я прошла на кухню мимо зала, невольно задержав взгляд на диване, на котором лежал муж. Он зашевелился, будто почувствовав мой взгляд на своей макушке.

Поставив на плиту чайник, я пошла частить зубы.

Когда я уже допивала чай, на пороге кухни нарисовался Влад. Его глаза опухли, и сам он выглядел как-то помято и хмуро. Что, любовница оказалась не так хороша? Я воздержалась от ехидного комментария, и просто продолжала пить свой чай.

— Опаздываю! — сообщил он мне, но я ничего не ответила, притворившись, что не слышу его. — Почему не разбудила меня?

Я едва не поперхнулась печеньем. Он еще и претензии мне предъявляет!

— Может, еще и в лобик тебя поцеловать? — съязвила я.

— Насть, не начинай, — прохрипел муж. Не начинай!

— Где ты был всю ночь? — все же задала я свой вопрос, что так мучил меня. Ответ, я, конечно, знала, но мне хотелось послушать его оправдания. Хотя было мерзко. Нет, ничего мне уже не хочется, а уж слушать бредовые сказки, тем более.

— Не всю ночь, — возразил Влад. Он еще и острит, скотина!

— Остроумно, — похвалила я его.

— Я был с друзьями, — ответил он, а затем поморщился, и, достав из холодильника бутылку с минеральной водой, стал жадно пить. От него разило спиртным, и сегодня я поверила, что муж был не с женщиной. Но легче от этого не стало. Может, от того, что я все равно знаю, что у него кто-то есть. Он гуляет, в то время, как я так нуждаюсь в его поддержке! Слезы боли и горечи навернулись на моих глазах. Жгучая обида цепко схватила за горло, не отпуская, и, кажется, намереваясь и вовсе задушить. Пусть. Пусть так. Пусть я задохнусь. Пусть это кончится сегодня, сейчас.

Я громко всхлипнула, и Влад недоуменно уставился в мою сторону.

— Ты чего? — задал он глупый вопрос. Какой же он бестолковый! — Насть, ну, прости. Ванька пригласил к себе, отметить его повышение на работе. Ну, посидели мы, ну, выпил я. Что из этого беду создавать? В конце концов, я тоже иногда хочу расслабиться! Думаешь, мне не тяжело? Думаешь, я не переживаю?

— Так, все! — остановила я его. — Не хочу больше ничего слышать. Надоело.

— Что ты хочешь этим сказать? — с настороженностью спросил Влад.

— Я хочу развода, — выпалила я, сама не веря в то, что сейчас сказала. И испугалась. Испугалась, когда уже слова вылетели из моих уст. Но деваться уже некуда. Нет, я хочу развода. Да, хочу. Так будет лучше. Хотя, конечно, хорошо мне уже не будет, но морально станет гораздо легче. Наверное.

— Хорошо, — неожиданно для меня произнес Влад. Я надеялась, что он станет отговаривать меня, попросит прощения, раскаяться во всем. Я даже готова была простить его, и рассказать о своей беде. Но он…

Что ж, значит, я сделала правильный выбор.

Я подняла на него заплаканные глаза, все еще на что-то надеясь. Ну, не может же он не видеть, как мне плохо? Неужели он не понимает, что я просто хочу докричаться, достучаться до него?

А может, он просто разлюбил меня. Наверно, так и есть. Что ж. Тогда нет никакого смысла держать его.

Я молча встала из-за стола, и отправилась на работу. А там меня ждали свои неприятности.

Я неуверенно топталась у двери, не решаясь войти в кабинет. Я так и не придумала причину, по которой должна отлучиться с работы на половину дня. Дело в том, что в нашем офисе категорически не приветствуются всякие отпрашивания и невыходы на работу, а уж о том, чтобы взять больничный, и говорить не стоит.

Дрожащей рукой я постучала в дверь, и, приоткрыв ее, заглянула в кабинет.

— Степан Григорьевич, можно? — тихо спросила я, и, дождавшись короткого кивка, вошла в кабинет.

— Что у тебя? — не очень приветливо спросил он. Я нервно сглотнула слюну, и пролепетала:

— Я бы хотела уйти сегодня на пару часов, вернее, часа на три.

— Что значит «уйти»? — начальник поднял на меня удивленные глаза. Ну, ей-богу, не человек, а робот! Проблем у него не бывает, что ли? — Жданова, у нас не свободное посещение!

— Я знаю, — тихо пролепетала я.

— Ну, так идите, и работайте!

— Нет, мне очень надо.

— Что, у кого-то похороны или поминки? — иронически поинтересовался Волков. Очень смешно.

— Мне нужно сходить в больницу, — призналась я. Все равно, рано или поздно правда о моей болезни раскроется. А что тогда будет? Помню, одного нашего сотрудника уволили, из-за того, что у того было больное сердце. Мол, нашей фирме не нужные больные сотрудники.

— Так, Жданова, — Степан Григорьевич прочистил горло, — если у вас проблемы со здоровьем, то лучше уж вам спокойно заняться лечением. А для этого вам придется оставить работу, потому что вы не успеете не там, и не здесь. Что это за работа, если вы будете постоянно отпрашиваться?

О, а я буду. И очень часто.

— Хорошо, — сухо сказала я, и вышла из кабинета, и, по-моему, даже хлопнула дверью. Минут через десять я вновь постучала в дверь, но уже вошла, не дожидаясь приглашения.

— Я занят, — бросил мне Волков. Мне было плевать.

— Я ненадолго, — ответила я, и положила на его стол лист с заявлением.

— Что это? — недоуменно взглянул на меня начальник, и даже отстранил трубку телефона, забыв о собеседнике по ту сторону телефонной линии. Я промолчала. Как будто сам не видит. Волков вздохнул, и, взяв листок, небрежно чиркнул на нем свою подпись. Я удовлетворенно забрала заявление, и, прежде чем, начальник вернется к своему собеседнику, забыв о моем существовании, сказала:

— И знайте — это не вы меня уволили, а я сама ушла!

Сознательно и с удовольствием хлопнув дверью, я вышла из кабинета.

Вот и все. Работу я потеряла, теперь можно спокойно окунуться в пучину боли и страданий, наслаждаясь теми проблемами, что только ожидают меня впереди.

Я внимательно изучала потолок, стараясь абстрагироваться от происходящего. Врач — мужчина средних лет с пепельной сединой на висках, долго и старательно изучал мою грудь — сначала щупал вкруговую, надавливая пальцами, а затем и вовсе пошел мять всей ладонью. Честное слово, будто тесто месил. Неужели это так нужно? Я бросила на него короткий взгляд. Лицо мужчины было серьезным, но невозмутимым и спокойным, как будто даже равнодушным.

— Одевайтесь, — сказал он мне, наконец-то оставив меня в покое, а затем вымыл руки, и вышел из смотрового кабинета, позволив мне одеться в одиночестве. Я не надеялась на чудо, и поэтому прямо завела разговор об операции и дальнейшем лечении. Меня интересовало — что именно ждет меня. — Болезнь выявлена на ранней стадии, — сказал врач, — поэтому мы можем удалить саму опухоль, оставив молочную железу, но обычно мы удаляем полностью.

— Что вы посоветуете мне? — спросила я, стараясь не разрыдаться. Нельзя, нельзя. Возьми себя в руки!

— Вы женщина молодая, это можно понять, но я рекомендую, все же провести мастоптомию.

— Масто… Это… Это, — я заикалась, не решаясь произнести вслух эту страшную фразу. Было страшно осознавать ее смысл, а уж тем более, когда это имеет отношение ко мне.

— Это удаление молочной железы, — договорил за меня врач. — Вы можете отказаться, мы удалим пока опухоль, но придется чаще наблюдаться.

— Нет, — решительно сказала я. — Я не хочу жить в страхе, не хочу подвергать себя риску. Я согласна на эту… на операцию.

— Хорошо, — кивнул доктор. — Как только сдадите все необходимые анализы, сразу же приходите утром, натощак.

— А что именно нужно сдать?

— Я вам все напишу.

Сидя в коридоре и ожидая пока медсестра вынесет мне список необходимых процедур, я держалась, как могла. Я старалась не смотреть на молодую женщину, примерно моего возраста, чья голова была повязана платком. Волос под ним не было. Страшно. Боже, как же это страшно.

Я незаметно для себя шмыгнула носом. Проклятая аллергия. Конечно, это аллергия. Я ведь не плачу.

— Доченька, не расстраивайся, — обратилась ко мне рядом сидящая женщина. Я повернула голову, но не посмотрела на нее. Разговаривать мне сейчас совсем не хотелось. — Тебя будут лечить. Сейчас медицина пошла далеко, даже и такое вылечивают!

Конечно, действительно — чего мне расстраиваться? Подумаешь, в двадцать восемь лет остаться без сисек! Тоже мне, печаль да тоска. Я вежливо улыбнулась, и тут на мое счастье вышла медсестра.

Сказав ей сдавленное «спасибо», я взяла листок, и заспешила покинуть это страшное место под названием областной онкологический центр.

С этого дня начались хождения по кругам ада. Я понимала, что чем раньше приступлю к лечению, тем лучше для меня. Но мне хотелось оттянуть день операции. Я все ждала какого-то чуда, сама отлично понимая, что никакого волшебства не произойдет. Опухоль не рассосется и не превратится в доброкачественную. Я смертельно больна, и я должна, наконец-то осознать это и принять.

Удивительно, как мне удалось сохранить все в секрете. Маме я не хотела говорить, дабы не расстраивать ее. Но это было легко — она живет в деревне, и в город практически не приезжает. По телефону же я даже не сообщила о том, что потеряла работу, и поэтому на вопросы почему не могу приехать, ссылалась на то, что очень занята. Я понимала, что когда-нибудь придется сообщить маме эту новость, но я просто не могла решиться, я не знала, как это сделать. Да и не хотелось мне сейчас выслушивать причитания и охи-вздохи — и без того плохо.

С подругами же было и вовсе проще простого — я не появлялась в сети, на чем наша связь практически оборвалась. Пару раз, правда, звонила Ирина, но наша беседа состоялась в обсуждении ее нового коллеги, в которого она, кажется, влюбилась по уши. Я недолго слушала ее вдохновленные оды любимому, и вежливо, а может быть, и не очень, сказала, что меня ждут дела. На этом наше общение прекратилось. Обиделась, наверно.

Так что я решила пройти свой путь в одиночку. Так оно даже и лучше.

Влад переехал на съемную квартиру, и в короткой эсэмэске оповестил меня о том, что, как только я найду время, то могу смело подать заявление на развод. Возражать он не станет. Я решила разобраться с этим вопросом до операции, и отнесла заявление в ЗАГС. Вот только на слушание попасть не успела. После операции я чувствовала себя отвратительно, и не только морально. У меня скакало давление и температура, но врачи уверяли, что страшного ничего нет. А впереди меня ожидали еще курсы лучевой терапии.

В тот день, когда все случилось, я возвращалась с аптеки — нужное лекарство можно было приобрести только здесь, ради чего мне пришлось тащиться аж в другой конец города.

В автобусе я разместилась на свободном сидении, но проехать успела лишь пару остановок.

— Девушка, уступите место! — услышала я позади себя. — Не видите, рядом с вами стоит пожилая женщина? Воткнут в уши наушники, глаза закроют и сидят! — ворчала сварливая баба. Я повернула голову и только сейчас увидела, что рядом со мной стоит женщина — совсем не пожилая, но годящаяся мне в матери. Мне двадцать восемь. Интересно — до какого возраста я буду считаться молодежью? Да, выглядела я всегда моложе своих лет. Даже сейчас, когда больна смертельной болезнью.

Я покорно встала, а затем бросила взгляд на ту, что плевала мне в спину возмущениями. Баба фыркнула.

— Молодежь! — презрительно ворчала она. — Даже место не уступят, никакого воспитания!

— Женщина, уймитесь, пожалуйста, — сказала я ей, сжимая от злости кулаки. Во мне все кипело, и лучше ей сейчас заткнуться. Я не услышала того, что она мне ответила, если она вообще ответила, так как резко и неожиданно у меня закружилась голова, перед глазами все поплыло, а к горлу подкатила тошнота. Против своей воли я потеряла контроль над своим телом и стала заваливаться на бок.

— Ой-ой-ой! Девушке плохо! — раздалось над самым моим ухом, а затем меня кто-то подхватил, и я сама не заметила, как оказалась сидящей на сидении.

Кое-как я доплелась до дома, и бессильно рухнула на диван. Голова все еще кружилась, а тошнота прошла, только когда я легла. Я закрыла глаза, и стала медленно погружаться в полу-беспамятство, в полусон, из которого меня выдернул настойчивый телефонный звонок. Я не хотела брать телефон, но он все звенел, звенел и звенел.

— Да, — простонала я в трубку, даже не глядя на дисплей, чтобы узнать звонящего.

— Ты спишь что ли? — узнала я родной голос, и мгновенно пришла в себя.

— Да, я приболела, — ответила я, не понимая, зачем он звонит и что ему нужно. Дело в том, что я начисто забыла о нашем с Владом разводе.

— Ты не была на слушании, — сказал он. — Почему? Что-то случилось?

— Я… — я сглотнула комок, подступивший к горлу, — я заболела.

— Заболела? — встревожено переспросил Влад, и мне захотелось разрыдаться и крикнуть: «Да-да-да!». Хотелось пожаловаться ему, вообще, хотелось поделиться с кем-нибудь, и в первую очередь, с ним. Хотелось, чтобы он приехал, обнял меня и сказал, что все будет хорошо, что мы вместе пройдем через это, что мы справимся. Я вздохнула, и непрошеные слезы потекли из глаз по вискам — на подушку, на волосы.

— Насть… — позвал меня Влад.

— У меня рак, — выдохнула я, и разрыдалась.

— Я сейчас приеду! — крикнул он в трубку.

В автобусе было нестерпимо душно, и некоторые пассажиры то и дело возмущались, мол, неужели нельзя было поставить кондиционер? Ведь дорога-то неблизкая! Мы с Владом тоже изнемогали от жары, особенно я, но предпочли не участвовать в общих стенаниях. Я энергично обмахивалась веером, так, что моя правая рука разболелась не на шутку.

— Потише, — сдерживая смех, шепнул мне Влад. — Ты машешь так, что у позади сидящей женщины вздымается челка.

— Думаю, она мне только спасибо должна сказать, — шутливо отмахнулась я.

Мы ехали уже полтора часа, и это время казалось вечностью, а сколько еще впереди!

Влад протянул ко мне руку, и обнял, притягивая к себе. Я положила голову ему на плечо, и задремала. Мне снился санаторий, снилось море, снилось предстоящее счастье, и неважно, что впереди меня ждали курсы лучевой терапии, болезни, страдания. Сейчас мне было хорошо и спокойно. Сейчас я была счастлива.

Я не сразу поняла, что произошло, когда из сладостной неги меня выдернул резкий то ли удар, то ли толчок. Я растерянно заморгала, уставившись на Влада.

— Что это? Что произошло? — испуганно спросила я мужа.

— Колесо вроде лопнуло, — хмуро ответил он. И правда — в задней части салона что-то громыхало, звенело, падало. Кажется, там не только колесо лопнуло, там еще и детали отваливаются! Я с ужасом заметила, что автобус едет по дороге, петляя то влево, то вправо. Проще говоря, мы ехали зигзагом. В автобусе раздался оглушительный визг, когда стало заметно, что навстречу нам мчится грузовой фургон. Мой рот открылся и застыл в беззвучном крике, а может, его просто не было слышно. Салон автобуса пронзили истеричные, нечеловеческие крики и эти крики были последним, что я запомнила.

В операционной был переполох. Доктора суетились и громко говорили. Я слышала разные непонятные слова и фразы, но все они проносились мимо моих ушей. Вообще, звук здесь был какой-то странный, словно я слышала все за стеклом.

Я, не отрываясь, смотрела на операционный стол, на котором лежало мое тело. Я не хотела смотреть, но все же смотрела. Мне делали сразу две операции — на голову и на живот. Я слышала только, как кто-то из хирургов сказал: «лопнула селезенка». Наверно, ее они и удаляют.

Было странно смотреть на себя со стороны. Мое тело и мое лицо пугали меня. Это была чужая, незнакомая мне я. Это странно, ведь смотрясь в зеркало, мы не пугаемся самих себя. Мы без страха и волнения осознаем, что это мы и совершенно спокойно узнаем в отражении себя. Сейчас же было все иначе. Я смотрела на себя и не узнавала, словно это была не я, словно я видела это лицо впервые.

Я заплакала, но никто не увидел моих слез, никто не слышал моих рыданий. Стало так страшно, что хотелось закричать, но от осознания того, что никто не услышит крика, становилось еще страшнее. Казалось, что вот-вот остановится сердце, но ведь я не могу умереть. Ведь я уже мертва.

Я больше не могла смотреть на это. Мне захотелось уйти отсюда, и как только я захотела этого, то тут же ощутила невероятную, неправдоподобную легкость, будто я стала невесомой. Я поняла, что поднимаюсь куда-то вверх, в поток ослепительного, почти белоснежного света. Да, свет был белым. Мне не было страшно. Наоборот, я ощутила радость, почти восторг. Было легко-легко. Я знала, что мне больше не будет больно. Никогда. Я поднималась все выше и выше, но не видела ничего, так как из-за ослепительного света пришлось закрыть глаза. Смерть это вовсе не туннель, это поток света — бесподобного, яркого, теплого. Хотя, наверно, у кого как. Я не знала, куда он несет меня, но я не боялась, полностью доверившись ему.

Интересно, что ждет меня дальше? Как выглядит мир умерших, и встречусь ли я с теми, кого уже нет на земле? Увижу ли я свою бабушку и давнюю знакомую, что умерла, когда нам было по двенадцать лет? Очень хотелось бы ее увидеть! Увижу ли я Бога? Как Он выглядит, и что я скажу Ему, когда увижу? Существует ли рай и существует ли ад? И куда попаду я? Я заволновалась. Мысль о последнем немного встревожила меня.

Поток света рассеялся, растворился, и я обнаружила себя стоящей на полу. Хммм… Я ожидала увидеть какую-нибудь поляну с зеленой травкой и щебечущими птичками. Но, то место, в котором я оказалась, было похоже на зал ожидания в аэропорту или вокзале. И что же это значит? Значит ли это, что я должна ждать? Но ждать чего?

Я неуверенно сделала несколько шагов, и, заметив два черных стула, присела на один из них. Ладно, без паники, Анастасия. Чему быть, того не миновать. В конце концов, хуже уже не будет! Ну, если только я не накосячила за всю свою не очень долгую жизнь настолько, чтобы попасть в… то место, что так встревожило меня. Я стала думать. Я погружалась в собственные воспоминания. Сколько добрых дел я совершила? А сколько плохих? А были ли плохие? Наверно, были. Много раз я проходила мимо нищих, не подав милостыню. Большинство я принимала за спившихся.

Да, это мне непременно учтут.

Зато я часто кормила кошек. Просто я их очень люблю. Любила.

Но ведь я никогда не отказывала в помощи, если кто просил. Или все же бывало, что отказывала?

Вздохнув, я открыла глаза, и стала осматривать это странное место, в котором очутилась. Кроме меня здесь никого не было. Тем не менее, это место нравилось мне. Уж не знаю, почему. Оно казалось мне знакомым, будто я уже бывала здесь раньше. Бред, конечно, но все же, ощущение дежавю не покидало меня.

Ну, конечно! Это же зал ожидания! Зал ожидания аэропорта! Я там была всего один раз, когда мы с Владом летели в Турцию, чтобы провести медовый месяц. Помню, я точно так же сидела на стульчике, и мечтательно представляла себе, что совсем скоро отправлюсь туда, где буду счастлива целых десять дней! Мне тогда было так хорошо и радостно, что просто не описать словами. Предвкушение счастья ничуть не хуже самого момента счастья. Сейчас я ощущала себя почти также, как тогда. Я предвкушала счастье. Жаль, что со мной нет Влада. А может, я для того и оказалась здесь, чтобы дождаться его?

Скорее почувствовала, нежели услышала за своей спиной тихие шаги. Я робко обернулась, и девочка пугливо остановилась. Кто она и почему здесь оказалась? Она была очень хорошенькой — маленькая, лет пяти-шести, со светло-русыми, как у меня, волосами, и пронзительными ярко-зелеными глазами. Как у Влада. Смешно сравнивать незнакомого ребенка с нами. Но она, правда, была похожа на нас. Может быть, она как напоминание о том, что я никогда не хотела детей? Может быть, я должна раскаяться и пожалеть? Но в чем смысл? Я никогда не делала абортов, и даже пыталась забеременеть. Нет, странно это.

— Кто ты? — решила я познакомиться с ней. — Как тебя зовут? — спросила я. Девочка молчала, стеснительно опустив глаза и разглядывая свои туфли. — Мне нравятся твои туфли. Они очень красивые! — попыталась я разговорить ребенка, и, кажется, это получилось. Малышка подняла голову и заулыбалась. Я предложила ей сесть рядом со мной, на что она охотно согласилась.

— А я знаю, как тебя зовут! — поведала она мне, чем, немало удивила.

— Правда? Откуда же тебе известно мое имя?

Девочка не ответила. Она обвела глазами место, в котором мы находились, и неожиданно спросила:

— Почему мы здесь?

— Не знаю! — засмеялась я. — Я надеялась, что, может быть, ты мне скажешь.

Малышка покачала головой.

— Я не могу знать. Только ты можешь.

— Но я даже не знаю, что это за место! — вздохнула я. Девочка удивленно посмотрела на меня, словно я сказала редкую глупость, затем, отвернувшись, пожала плечами и непринужденно ответила:

— Зал ожидания! Только почему он именно такой?

Я вдруг поняла, что она, наверняка, никогда не была ни в аэропорту, ни на вокзале, поэтому и понять не может. Только почему и она оказалась здесь?

— Когда-то, когда я еще жила на земле, — осторожно начала я свой рассказ, чтобы не напугать ребенка, — я бывала в месте, очень похожем на это. Мне там понравилось, — я тихо засмеялась. Малышка улыбнулась, будто понимала меня. — Ты здесь одна? — спросила я, и она, почему-то, как мне показалось, загрустила.

— До того, как ты пришла, я была одна.

— Странно, почему… — задумчиво произнесла я.

— Что здесь странного? — совсем по-взрослому спросила малышка.

— Почему никого здесь больше нет?

— Потому что это твой зал ожидания! — воскликнула она, снова удивленная моей глупостью. Да, малыш, взрослые иногда бывают бестолковыми.

— Мой? — переспросила я. — Но тогда, что же здесь делаешь ты?

— Жду.

— В моем зале ожидания? — засмеялась я, но я уже догадывалась, я уже подсознательно знала ответ. И мне совсем не хотелось, чтобы она уходила. Какая она красивая! Какая хорошенькая. Этот ребенок вызывал у меня безграничную симпатию. Очень хотелось обнять ее, прижать к себе, погладить волосы.

— Ну, да, — опять непринужденно ответила она. Ну, совсем как Влад, ей-богу. У него такая манера общаться, только меня она частенько в нем раздражала, а сейчас, в моей собеседнице ничуть.

— Почему ты оказалась здесь? Что с тобой случилось? — спросила я. Я понимала, что с ребенком нужно быть осторожнее, но это не обычный ребенок — она словно взрослый, запертый в детское тело, она словно прожила долгую жизнь. Хотя кто знает, сколько времени она провела здесь?

— Я жду. Я пришла сюда, чтобы ждать. Это временный пункт. Здесь обычно не задерживаются слишком долго.

— И куда же мы отправимся? Ты знаешь? — с замиранием сердца спросила я, но малышка пожала плечами.

— Ты сама решишь, куда тебе идти.

— Как это? — не поняла я.

— Очень просто. Ты можешь вернуться или же уйти.

Понятно, для чего нужен это «временный пункт». Скорее всего сюда попадают те, кто должен сделать выбор. Но ведь я умерла, разве я могу вернуться? Хотя… Доктора говорили что-то про клиническую смерть. Вот оно что!

Я снова взглянула на малышку. Определенно у нее были глаза моего мужа. И мой нос. И мои волосы. Но этого не может быть! Ведь у меня не было детей!

— А куда пойдешь ты?

Она пожала плечами.

— Я не выбираю. Мои мама и папа поссорились и решили, что больше не любят друг друга, но потом они помирились, и хотя мама и не хотела, чтобы я была у нее, все же мне дали шанс. Я осталась ждать здесь. Но потом с мамой случилась беда, и этого никто не предвидел. Теперь, мне, наверное, придется уйти.

— Куда? — дрожащим от ужаса голосом спросила я. Малышка пожала плечами:

— Не знаю, в небытие.

— Хочешь, я пойду с тобой? — предложила я.

— Хочу, — тихо ответила она, — но это невозможно.

— Потому что у нас разные пути? Потому что ты нерожденная, верно? Ты никогда не жила, следовательно, и не умирала? Значит, и в мир мертвых ты уйти не можешь… Господи! Да ты ведь просто исчезнешь! — я так громко воскликнула, что мой голос разнесся по всему залу.

Я не могу этого допустить. Я ни за что не хочу расставаться с этой малышкой. Я не могу допустить, чтобы она вот так просто исчезла. Но значит ли это, что я должна вернуться? Вернуться к жизни, чтобы позволить жить ей.

Признаюсь, решение вернуться далось мне нелегко. Здесь было так хорошо, так спокойно и гармонично. Здесь было блаженство. А там… Жизнь это страдание, сплошное страдание. Жизнь это испытание, это путь, который нужно просто пройти, чтобы прийти к вечности, к бесконечному умиротворению и покою. Но наверно, все мы приходим на землю с какой-то целью, только большинство забывает о своем предназначении, и так и не находит его на протяжении всей жизни. Предназначение моей малышки это дать мне смысл, стимул, чтобы бороться и жить дальше. Какой бы ни была моя жизнь, я должна прожить ее, я должна пройти свой путь, каким бы он ни был — трудным ли, легким ли, длинным или же коротким.

Впереди меня ожидают страдания и много боли. Наверно. Впереди меня ждут курсы лучевой терапии и борьба за жизнь. Но я выдержу все, потому что больше я не одна. Потому что в жизни не только боль и горести, в жизни есть и счастье тоже, только нужно уметь быть счастливым в независимости от того здоров ты или болен, богат или беден, влюблен ли или же сам никем нелюбим. Нужно просто жить.

— Что я должна сделать, чтобы вернуться? — спросила я. Малышка снова посмотрела на меня как на дурочку, и снисходительно улыбнулась:

— Принять решение!

— Но я приняла. Я возвращаюсь. Я возвращаюсь, чтобы не потерять тебя!

Я ощутила, как меня движет куда-то, и я отдаляюсь от малышки все дальше и дальше. Она улыбалась мне, и я помахала ей рукой.

— До встречи. Я буду ждать тебя! — сказала я ей на прощание. Она ойкнула, будто что-то забыла сказать, а затем побежала за мной. Я хотела остановиться, но не могла. Она все бежала и бежала.

— Назовите меня Надеждой! — крикнула она мне, догоняя. — Назовите меня Надеждой!

Яркий свет невыносимо слепил глаза. Я зажмурилась и решила не открывать их, пока не привыкнут. Открыв, я первым делом увидела белоснежный потолок и ярко-светящую лампочку. Рядом кто-то шумно вздохнул. Повернув голову, я увидела Влада. Он сидел рядом с моей кроватью. Увидев, что я пришла в себя, он сначала застыл, уставившись на меня, а потом заулыбался, и часто-часто заморгал. Да, заплачь еще. Я хотела пошутить, но мой язык плохо слушался меня, да и во рту все пересохло, поэтому вместо слов получился лишь стон. Да и голова ужасно болела. Да уж.

— Нет-нет, не говори ничего, — сказал мне Влад, — лежи спокойно.

Да я итак лежу. Спокойно. Будто приросла к кровати. Я смотрела на мужа, пристально, жадно, будто долго-долго не видела его. У него была забинтована рука. В той аварии он пострадал меньше меня, хотя мы и сидели рядом. Это к счастью, конечно. Жизнь без него была бы совсем не выносимой. Без него не было бы и Надежды.

Вскоре пришел доктор, и Владу пришлось покинуть палату. Врач осмотрел меня, спросил, как я себя чувствую. Я снова простонала, пытаясь ответить, что чувствую себя скверно, но жить буду.

— Да, девочка моя, тебя спасло лишь чудо! — покачал он головой.

— Нет, — возразила я, улыбаясь. — Меня спасла Надежда!