Не буди лихо

Старинный замок стоял в парке, который окружал его со всех сторон. Кряжистые дубы, вязы и липы. Понизу разрастались кусты сирени, колючий барбарис и шиповник.

У замка не было ни рва, ни подъёмного моста. У входных ворот простиралась обширная площадь. От неё звездой расходились дороги, вымощенные гладкими плитами. Каждая дорога упиралась в реку, а вернее — канал, поскольку не может река затекать со всех четырёх сторон разом. Через реку были переброшены резные мраморные мосты. Дороги продолжались и дальше, вымощенные уже не плитняком, а булыжным камнем.

Парк по сторонам от дорог оставался парком, хотя и несколько запущенным. Здесь встречались кусты орешника, но не было серой ольхи. Росла рябина, но не смела зеленеть мусорная ива. Булыжник на всех четырёх дорогах заканчивался у следующих мостов. Дощатое покрытие на них давно раструхлявилось и попадало в воду, но стальные балки, на которых когда-то держались мосты, уцелели, хотя и поржавели изрядно.

Дороги за рухнувшими мостами продолжались тем же порядком, но уже не мощёные, а обычные грунтовки. Парк за второй речкой по-прежнему был парком, хотя и не особо ухоженным. Наконец дороги разбегались на привычные поселковые тропы. Там же кончался и парк.

Граница парка была не вполне обычной. Не росла здесь сорная трава и глухие кусты, не виднелись проплешины незаконных потрав, хотя, казалось бы, раз нет сторожей, то почему бы селянам и не порубить леса? Однако, что-то парк оберегало, так что даже козы, что паслись на общинном лугу, не забегали в панские владения. Никаких запретов, ни малейшей охраны не было, а вот, поди ж ты, парк стоял как заповеданный, даже терновнику в него пути не было.

Говорят, в самой глуби, за мраморным мостом можно найти заросли кизила, но и туда сельские панёнки за ягодой не ходили. «Не нами сажено, не нам и брать». Рассказывают, что сановная панна любит кизиловое варенье; для неё и посажен кизил.

Да какая там сановная панна? Издали её многие видали, как она по дубраве гуляет, а близкого знакомства никто не сводил.

Из обитателей замка в селе не появлялся ни один. Порой доносился лай гончих, трубили рога, но крестьян эти звуки не тревожили; посевы охотники не топчут, вот и добро. Опять же, налогов ясновельможный пан не берёт. Чем жив — не ясно, так и пусть его, лишь бы нас не трогал.

Приезжие, наслушавшись деревенских баек, частенько ходили в парк, причём, едва ли не все собирались добраться к замку, одни намереваясь нанести визит его обитателям, другие, желая побродить среди развалин, если замок пуст. Но никто дальше первого моста не проходил. Казалось бы, какая трудность — перейти речку по двутавровой балке, но почему-то никто на переход не решался. Постоят и идут откуда пришли.

Среди последних посетителей был молодой человек в белой рубашке. Ясные глаза, щёки, незнакомые с касанием бритвы. Что ещё можно сказать о возрасте? Уже не мальчик, но покуда не мужчина. Он приходил несколько дней подряд, неторопливо брёл среди деревьев, подбирал жёлуди и колючие каштаны, потом разбрасывал их, где придётся. А на следующий день опять приходил и собирал жёлуди.

Берега речки были сухими можно было пробираться вдоль самого уреза воды. Вода была тёмная, совершенно неживая. Если долго всматриваться в неё, захочется броситься и уйти на дно. Парень встряхнул головой и увидел, что по другому берегу идёт девушка в белом платье. Сразу понятно, что это вельможная панна, о которой столько рассказывают в деревне.

Парень был лишён излишней скромности и легко поздоровался.

— Привет!

— Привет!.. — донеслось эхо.

— Ты тут гуляешь?

Она рассмеялась звонко и открыто, как никогда не смеются панночки, замордованные воспитанием.

— Что ещё можно здесь делать?

— Например, собирать жёлуди.

Молодой человек выбрал жёлудь покрупнее и зашвырнул его на другой берег.

— У меня жёлуди точно такие же.

Панночка выбрала свой жёлудь и кинула его. Кинула неловко, по-девчоночьи и, разумеется, недалеко. Жёлудь булькнул в тёмную воду. Панночка ничуть не огорчилась, а рассмеялась пуще прежнего.

Всё это время они шли по разным берегам речки, приближаясь к разрушенному мосту.

— Иди сюда! — позвал он.

— Я боюсь. Это заколдованный мост. По нему никто не может перейти на другой берег. Любому храбрецу станет до ужаса страшно.

— Только не мне. Я ничего не боюсь.

Раздвинув руки в стороны, парень быстро перешёл на другой берег.

— Ух ты! Ты, наверное, циркач.

— Я не циркач, а студент.

— Студентов учат ходить по проволоке?

— Нет. Нас учат семи свободным искусствам.

— Меня научи.

— Чуть попозже. Ты подрасти сначала и латынь выучи.

На вид панночке было лет семь-восемь. Даже странно, что её одну отпускали гулять по бесконечному парку.

— Тебя как зовут, красавица?

— Меня — Ани.

— А меня…

— Молчи! — закричала Ани. — Тебя зовут Студент, и другого имени тебе не нужно. Я буду звать тебя Студентом.

Под эти разговоры они дошли до мраморного моста.

— Видишь, — сказала Ани, — этот мост не заколдован, так он и не ломается. Простой мостик, ходи через него в обе стороны, кто хочет.

— Да уж, — согласился студент, разглядывая искусную мраморную резьбу. — Не заметно, чтобы по этому мосту много ходили. А что это людей не видно? А вас порой такой шум стоит — в селе слыхать. А тут, как попрятались все.

— Никуда они не попрятались. Это мы попрятались, вот их и не видно.

Они вышли на площадь перед замком, и там Ани неожиданно захохотала в голос и принялась выплясывать звонко щёлкая каблучками по полированным плитам. Мазурка, галоп или просто не пойми что. Такое пляшут дети от избытка радости, и никто не может сказать, как называется такой танец.

Запыхавшись Ани подбежала к своему кавалеру, ухватила его за руку. Мордашка её сияла.

— Правда, здорово? Никто так танцевать не может!

— Здорово! Жаль только музыки не слышно, и людей на площади не видать. Скучно, поди, в одиночку танцевать…

— Это тебе их не видать, а мне так даже очень.

Ани вновь рассмеялась и предложила:

— Давай, пойдём в замок. Ты ведь там, наверное, не был. Просто так туда не зайдёшь.

— Там никто из посторонних не был. Ворота на запоре и, говорят, стража стоит. Стражи, правда, тоже не видать, только алебарды к стене прислонены.

— Это протазаны. А стража спит. Мы пойдём тихонько, и они нас не заметят. Только ты потом не рассказывай, что они на посту уснули, а то их накажут.

Ани потянула студента за руку, и тот послушно пошёл следом, удивляясь, как мала его спутница. Года четыре, не больше. А казалось — девять лет.

Ворота были обшиты бронзовыми листами, и, вообще, вход выглядел неприступным.

Ани ударила кулачком по металлу. Долгий колокольный звон был ей ответом. И это называется — идти тихонько! Ворота медленно распахнулись. За ними обнаружился широкий проход залитый непроницаемой тьмой.

Темнота ничуть не испугала девочку. Здесь всё было ей знакомо, да и чего бояться, когда держишь за руку взрослого человека?

— Дайте света! — тонкий голосок разлетелся по проходу и тут же на каждой колонне полыхнул дымный факел, осветивший уходящий вдаль проход. Ани захохотала и свернула направо, куда уводил новый, покуда не освещённый, путь. Здесь она пошарила ладонью по стене, и в ответ, загорелись десятки газовых рожков, наполнивших пространство ярчайшим сиянием. Через полминуты они вошли в обширный зал. Середину зала занимал стол, застеленный бархатной скатертью. На скатерти были расставлены столовые приборы на двадцать персон. Там были сияющие серебром кубки и чаши, вазы для фруктов, покуда пустые, разложенные ножи и вилки.

— Всё готово для пира, — с лёгким смешком заметила Ани, — а есть нечего. Ну-ка, глянем, что найдётся на кухне.

Кухня осветилась полусотней сальных плошек. Все они ожидали в темноте и затеплились по приказу Ани. Осветив поварню, Ани принялась разглядывать что громоздится в корзинах или готовится закипать в кастрюлях и котелках. Кушаний было неимоверное количество. Поросята, исходя жиром, вращались на вертелах, каплуны громоздились в пышущих жаром жарочных шкафах, на деревянных поддонах лежали хлеба, густо посыпанные тмином. Всё было не рассмотреть и не попробовать. А студент обратил внимание, что его спутница изрядно повзрослела. Теперь это была прелестная девушка лет пятнадцати. Прежним оставался лишь взгляд, полный любопытства и веселья, да смех, которым сопровождалось каждое её движение.

— Я здесь никогда не была. Одной мне было бы сюда не дойти.

— Но мы же совсем близко от входа…

— Это кажется. Замок зачарован, помещения то и дело меняются местами.

— Тогда, главное, суметь выйти отсюда.

— Успеем. Лучше скажи, что это такое? — Ани взяла с подноса небольшой пирожок, разломила пополам, протянула половинку студенту.

— Так я знаю, что это. Пирожки с налимьими печёнками. Такие можно попробовать в корчме у Томашека. Дорого, правда, но вкусно.

На широком деревянном лотке разлёгся пирог, которым можно было бы угостить всех собравшихся за панским столом. Ани, хищно усмехнувшись, ухватила большой, на тесак похожий нож, и одним ударом не разрезала, а разрубила пирог.

— Ой, что это?

— Я понял! — выкрикнул студент. — Тут нет поваров, во всяком случае, их не видно. Поэтому тут нет незнакомых кушаний, а только те, которые мне приходилось пробовать.

— И что это?

— Дрозды, запечённые в тесте. Каждую птичку заворачивают в пласт ветчинного сала и только потом защипывают тесто.

— Студентов учат на поваров?

— Студенты просто любят покушать, когда у них есть деньги.

— Тогда берём по пирожку и идём дальше.

— Что там?

— Не знаю. Придём — увидим. Я вообще тут одна не бывала. Не каждая дверь откроется, не всякий свет зажжётся.

Они шли под руку, взрослую пани неловко было вести за ручку. И только потаённый смех в глазах выдавал ту Ани, что встретилась в парке.

Новая дверь, тяжёлая, покрытая рядами стальных блях. Кажется, без тарана такую не отворить, но лёгкое прикосновение тонких пальцев заставило дверь со скрипом открыться.

— Оружейная комната! — с восторгом выдохнула Ани.

Арсенал осветился масляными лампами. Здесь были двуручные мечи с волнистым лезвием, размещённые на специальных подставках, тяжёлые булавы, сваленные на полу, бердыши, прислонённые к стене… Иссечённые щиты, выдержавшие не один удар копья, копья, пробившие множество щитов. Стальные нагрудники, луки, арбалеты, шелепуги и иное железо, предназначенное для извлечения жизни из человеческих тел. Полные доспехи подобно бессонным часовым стояли по углам.

— Где сами воины? — спросил студент.

— Спят. Ты же видел, приворотная стража тоже дрыхнет, хотя уж им-то никак нельзя.

— У нас есть сказка, словно специально придуманная о твоём замке. Называется «Спящая красавица». Там замок совсем как твой, в нём спит король и королева, и все вельможи и министры, и придворные спят, и слуги, и солдаты, и повара, и даже куафёр уснул, не успев напудрить парик спящему щёголю. А главное, королевская дочь, прекрасная принцесса. Раз она спит, то спят и все остальные.

— И чем дело кончилось?

— Юный принц сумел пройти в замок. Он поцеловал спящую принцессу, и все сразу проснулись.

— Хорошая сказка. А у меня всё не так. Весь замок спит, одна я брожу как неприкаянная. К тому же я не принцесса.

— Так и я не принц. К тому же, есть один недочёт. В селе говорят, что в замке порой слышны охотничьи рога и лай гончих. Как это происходит, если все спят?

— Так они не всегда спят. Раз в месяц ясновельможный пан просыпается и вслед за ним просыпаются все остальные. Целую неделю в замке гремят балы, пиры идут за пирами, охотники выезжают на травлю и, вообще, жизнь кипит ключом. А меня в это время укладывают спать. Отец говорит, что рано мне танцевать полонез. Вот и валяюсь в постели целую неделю, пока другие веселятся.

Они осторожно прикрыли дверь арсенала и на мгновение замешкались, выбирая, куда идти дальше.

— Туда не надо, — шёпотом и почему-то серьёзно произнесла Ани.

— Что там?

— Сам не слышишь? Там псарня, панские гончие. По-людски они никогда не спят, а только в пол-глаза. Вроде бы спят, но могут и броситься ни с того, ни с сего.

— Хорошо, туда не пойдём… — прошептал студент, уводя Ани от опасной двери.

Коридор, завешенный гобеленами и освещённый огоньком одинокой лампады, вывел их к ещё одной парадной двери.

— Кажется, мы влезли в какое-то запретное место, — весёлость Ани куда-то подевалась, но она решительно толкнула резную дверь.

Перед ними был кабинет. Дубовые шкафы полные книг в кожаных и сафьянных переплётах, обширный стол с письменным прибором и очиненными гусиными перьями. Семь свечей в яшмовом шандале вспыхнули при их появлении, высветив исписанный лист пергамента, лежащий на столе. Сам ли пан писал это письмо или оно было пану прислано — неизвестно.

— Кабинет вельможного пана, — с почтением произнесла Ани. — Интересно, кому он пишет? Жаль, что это по-латыни, а то можно было бы прочитать.

— Я знаю латинский язык, но я не привык читать чужие письма, — строго произнёс студент, и Ани покорно вышла из кабинета, который тут же погрузился во тьму.

Студент осторожно прижал к себе Ани и почувствовал, как она дрожит.

— Ну что ты боишься? В конце концов, это твой отец. Не станет же он убивать тебя за то, что ты без дозволения зашла в его кабинет.

— Прежде всего, он ясновельможный пан, хозяин зачарованного замка и только потом отец своих многочисленных детей. Единственное отличие, что я дочь законная, истинная панна. Поэтому и слушается меня замок, хотя и не везде и не всегда. Тем с большей непреклонностью пан покарает ослушницу.

— Я не позволю, — забыв, что перед ним знатная пани, студент наклонился и поцеловал дрожащие губы.

Ани на миг замерла, отшатнулась и вдруг расхохоталась, как в ту минуту, когда они только увиделись.

— Ой, не могу! Ты только не сердись… у тебя губы пахнут рыбным пирогом!

— Что делать, не надо было пирог брать.

— Я ведь тоже от этого пирога кусала. У меня тоже губы рыбой пахнут?

— У тебя губы пахнут счастьем.

На этот раз Ани не пыталась отодвигаться и прятать губы. Но завершить поцелуй они не успели. За дверью, скрывавшей панский кабинет, хрипло засипели изношенные часы, а затем ударили куранты.

— Бежим! — выкрикнула Ани. — Сейчас проснётся отец!

Они пробежали какими-то тайными проходами, через комору, где проводили совещания советники пана. Свет не успевал вспыхивать на их пути. Огромный бальный зал, где кажется слышались торжественные звуки полонеза. На самом деле всё заглушал бой часов, словно куранты находились в соседнем помещении. Десять ударов, двенадцать, четырнадцать.

— Беги один! Я больше не могу!

Студент подхватил Ани на руки. Девушка была лёгкой, словно к ней вернулся пятилетний возраст.

Он совершенно не помнил, где был до этого, а куда попал только что, первый раз. Хорошо хоть свет загорался при его приближении. А иначе он попросту разбил бы себе лоб, врезавшись в стену.

Наконец, он вырвался в центральный проход, где они очутились, войдя в замок. Это место нельзя было спутать ни с каким другим. Два бесконечных ряда колонн, и в самом конце — замковые ворота.

Дымные факелы с шипением гасли за его спиной, источая угарный чад. Сзади было тихо, но студент чутьём чувствовал, что его догоняют. Вот и выход. Студент ударил кулаком в тёмную бронзу. Ворота не шелохнулись.

— Ани, очнись! — закричал студент. — Надо открыть ворота. Меня они не слушаются.

Голова Ани мёртво лежала на его плече, ни проблеска жизни не ощущалось в безвольном теле.

Студент беспомощно оглянулся. В пляшущем отсвете гаснущих факелов показалась фигура идущего пана. Ясновельможный был высок, породистое лицо спокойно. В том спокойствии чувствовалось столько безразличия, что немногие могли бы выдержать этот взор. Гладко выбритый подбородок, светлые волосы до плеч, усы, спадающие на грудь. Богатый наряд, мягкие ноговицы глушат шаги. В холёной руке — арапник, каким призывают к повиновению собак.

Небрежным движением пан скинул с плеч песцовую шубу, оставшись в шёлковой свитке.

«Неужели он и спал в шубе?» — мелькнула у студента мысль.

Не сказав ни слова и не меняя выражения лица, пан взмахнул арапником. Студент вскинул руку, стремясь спасти Ани от удара. Руку ожгло болью, на рубахе выступила кровь.

— Смерд… — процедил ясновельможный палач. — Шляхтич не позволил бы бить себя.

— Я не позволил бить девушку. Не так велика её вина, чтобы пускать в ход плеть.

— Об этом судить не тебе. Она влезла куда не следует и привела туда тебя. За это она будет наказана.

— Вот уж великое преступление для наследницы рода: зайти без спроса на кухню и съесть пирожок.

— За украденную корку вору полагается рубить руку.

— Ты не забыл, что это твоя дочь? И пирожок взят на твоей же кухне.

— У моей дочери за спиной тридцать поколений сановных предков. Она не станет таскать пирожки и ходить за руку со смердом. То, что ты держишь в охапке, это всего лишь кукла. Сам подумай, может ли живая пани менять свой возраст, как ей вздумается. Настоящая Ани спит в своей спальне, а кукла ей только снится. И я не буду куклу наказывать. Я её сломаю.

— Значит, всё-таки, «Спящая красавица», — потеряно пробормотал студент.

— Для тебя она не красавица, а госпожа! Красавицей её назовёт благородный жених. А для тебя мне осталось выбрать способ казни, за то, что ты по-воровски вполз в мой дом.

Пан ненадолго замолк и вдруг рассмеялся. Как непохож был этот смех на весёлый хохот Ани!

— Слушай, студент, внимательно. Я даю тебе шанс на жизнь. Сейчас я отворю ворота, и ты побежишь через парк. А я пойду будить Ани. Потом она снова уснёт, но прежде спустит со сворки собак. Думаю, им потребуется меньше минуты, чтобы порвать тебя в клочья. А куклу, если ты побежишь с ней, они растреплют и принесут мне. И уже никто не сможет помешать пороть её.

— Это очень похоже на манеры знатного пана, — ничего больше студент произнести не мог.

— Ты ещё не всё понял. Я же сказал, что даю тебе шанс на жизнь. Говорят, что школяры — народ быстроногий. Если ты бросишь куклу и помчишься что есть мочи, то не исключено, что сумеешь добраться к железному мосту. Смотри, не сорвись с балки; вода в канале ядовитая. Оказавшись на том берегу, можешь уже не торопиться. Собаки на тот берег не пойдут, и сторожа будут ожидать у моста. Ты явишься в село и тут же уедешь в город. Ты станешь зубрить семь свободных искусств в своём занюханном университете, а по пятницам сидеть в корчме у Томашека, наливаться пивом и вспоминать несбывшееся. Но даже наедине с собой ты не осмелишься произнести имя благородной пани. По ночам ты будешь мылить верёвку, но не осмелишься удавиться, ведь твоя храбрость умерла здесь, у ворот моего замка, когда ты бросил на землю куклу. Я стану наблюдать за тобой, и мне будет приятно видеть твою кончину.

Ударом кулака пан сбил засов. Ворота распахнулись.

— Беги, студент.

— Нет. Я никуда не побегу. Когда Ани — настоящая Ани — откроет глаза, я должен быть рядом.