Оксана
После проведённого с шефом вечера она с трудом уснула. Всё ворочалась, вспоминала… и мучилась, потому что находиться рядом с Алмазовым, разговаривать с ним, и даже ехать в одной машине — всё это оказалось приятно и будило её долго дремавшую чувственность. Оксана даже боялась представить, что было бы с ней, если бы Михаил Борисович вдруг вздумал коснуться её — да она, наверное, просто взорвалась бы от возбуждения. Она и так-то почти взрывалась, просто сидя рядом с ним, слушая его спокойный голос и иногда замечая лёгкую улыбку. Немного охлаждали пыл воспоминания о субботнем утре и словах Алмазова о том, что Оксана непривлекательна… хотя нет, не немного. Когда она вспоминала об этом, то сразу расстраивалась и чувствовала себя ребёнком, которому дали только фантик без конфетки.
Может, шеф и относится к ней хорошо, но он точно её не хочет — сам сказал. И Оксане бы радоваться, потому что не надо, чтобы хотел, всё же он женат… Но как-то вот не получалось радоваться.
В ней вдруг подняли голову и радостно завыли почти позабытые детские комплексы. Оксану сильно дразнили в детском саду и школе — и вороной, и очкариком, и домовёнком Кузей, и селёдкой в очках, и ещё по-всякому. Понадобилось много душевных сил и времени, чтобы пережить эти дразнилки, смириться с собственной внешностью и поверить в то, что она вовсе не страшная, и вообще красота понятие относительное. А тут вдруг Алмазов вновь потоптался ботинками по Оксаниной уверенности в себе, заставил её усомниться в том, что она в принципе может хоть кому-то понравиться. Правда, «хоть кому-то» ей не хотелось, а хотелось именно ему, и это было ужасно. Кажется, она всё-таки умудрилась влюбиться в собственного женатого шефа. Надо срочно разлюбливать, пока не пропала совсем. И использовать для этого универсальный древний рецепт, в простонародье называемый «клин клином».
Но это завтра. Завтра Оксана обязательно позвонит Наташе. А сегодня можно немного подумать об Алмазове. Вспомнить, как он слушал её рассказ о том, как она раньше делала разных кукол, особенно любила вальфдорских. Они казались ей самыми душевными и милыми. Из ткани и пряжи, с едва намеченными личиками, заботливо наряженные в одежду, которую Оксана либо шила из лоскутков старых тканей, либо вязала крючком. С тех времён у неё остались дома семь кукол — остальных она продала. И Оксана показывала шефу фотографии, ощущая особую гордость, когда заметила на его лице искренний интерес и даже восхищение. Это действительно было здорово, тем более, что Коля всегда относился к рукоделию с небольшим презрением. «Пафос истинного художника», — так называла это Оксана с иронией. Тогда — с добродушной, теперь же — со злой. Теперь она не испытывала к бывшему мужу нежных чувств и видела разницу между его отношением к её ценностям — и отношением Алмазова, который искренне интересовался и по меньшей мере уважал то, о чём говорила Оксана.
Утром следующего дня она долго стояла перед зеркалом в одном белье и вздыхала, рассматривая свою откровенно худощавую фигурку. Комплекцией Оксана пошла в маму — почти Одри Хепберн, только ростом пониже и с кудрявыми волосами. Однако у мамы после родов хотя бы немного выросла грудь, а вот у Оксаны до сих пор на этом месте были два подростковых прыща. Можно было бы носить лифчики, увеличивающие объём, но она не хотела, предпочитала обычные. Во-первых, в поролоне Оксана сильно потела, а во-вторых, не желала обманывать ни себя, ни других. Она такая, какая есть — без сисек. Поэтому и не привлекательна для Алмазова, ему нужны девушки с «дойками».
Стало досадно, и Оксана, попыхтев, решила изменить традиции и надеть не чёрные брюки (или юбку) и белую блузку, а трикотажное изумрудное платье чуть ниже колен и со сборками на груди. Эти сборки немного увеличивали бюст, и Оксана в этом платье чувствовала себя не настолько костлявой.
Волосы она частично собрала и прихватила на затылке красивой заколкой в форме листика, сделав таким образом причёску менее объёмной и растрёпанной, а потом изобразила на лице небольшой макияж. Обычно Оксана ходила на работу без него или только ресницы красила, но сегодня захотела поступить иначе. Чуть пудры, чтобы выровнять цвет лица, неяркая помада, немного теней, тушь. Макияж был почти не заметен, но преобразил лицо Оксаны, сделав его гораздо более выразительным. Особенно глаза — они вообще засверкали. Хотя, возможно, в этом был виноват вовсе не макияж, а то, что она влюбилась, как кошка?..
Перед выходом Оксана захватила из дома папку со своими старыми рисунками. Ну, Алмазов же просил — значит, пусть смотрит.