Аннабель
— Что? — шепчу вопрос, не веря тому, что слышу.
Я на это надеялась и частичкой души знала, что это именно так, но… слышать об этом оказалось сложно. Непривычно. Радостно. И в то же время хочется плакать от непонятно откуда взявшейся боли, что столько лет я была вдали от него.
— Где? Где он? — кричу, бросившись к отцу Алекса, схватив его за ворот одежды. — Где он? Где мой брат? Скажите! Прошу вас!
— За этой дверью, — произносит он и, высвободившись из моих тисков, направляется к той самой двери, у которой мы остановились, толкает её и впускает меня внутрь первой. — Проходи, но… будь аккуратна с ним. Не пускай слёзы, чтобы причинить ему боль.
Вбегаю в комнату, застав Рому у окна… в инвалидной коляске. Его голова склонена в сторону, а руки послушно стоят на подлокотниках, словно кто-то их положил так и теперь мой брат вынужден держать их так дальше.
— Рома… — шепчу, остановившись в дверях, боясь подойти и подтвердить свои мысли, что мой любимый человечек, отныне прикован к инвалидной коляске.
Ответом мне служит тишина, подтверждающая и усиливающая боль в груди, сжимающую всё в тиски от одной только мысли, что от моего брата теперь осталась одна лишь оболочка.
Делаю шаг к нему, потом ещё один и ещё, пока не дохожу до человека с лицом моего брата и телом инвалида. Человеком, смотрящим в окно, и, кажется, не реагирующем на меня.
— Рома? — зову его, упав перед ним на колени, пытаясь привлечь его внимание. — Ромочка, — произношу со слезами на глазах. — Мой Рома… Ты меня слышишь? Ты ответь! Прошу! Дай знак, что ты со мной… Ты же обещал, что всегда будешь рядом и ответишь на все мои мольбы. Ну… скажи хоть слово! Ты обещал выполнять все мои желания! Так почему? Почему ты не отвечаешь? Обманул?! Ты меня обманул! Обманщик! Ну! Прошу! Не надо так!
И опять молчание, лишь его губы трогает практически незаметная улыбка, состоящая из приподнятых уголков губ.
Вот он знак.
Видно, что всё даётся ему с трудом, но он… старается ради меня. И всегда! Как всю свою жизнь. Всё ради меня!
Я эгоистка, что устроила эту истерику. Кричала на брата, но… я не могла остановить себя. Мне больно видеть его таким и понимать, что я ничего не могу сделать.
Понимать, что столько лет я была счастлива, здорова с родителями и другими братьями, пока мой Ромочка здесь, в чужой стране, медленно погасал и страдал. А я даже его не помнила.
Я ужасная сестра!
Неблагодарная девчонка!
И не заслуживаю сейчас ни этой улыбки и взгляда брата, в которых боль. Боль, которую причинила я своей истерикой.
Ему сейчас ещё хуже от моих слов.
— Рома… — выдыхаю его имя со слезами на глазах, начав улыбаться.
— Он парализован, девочка, тихо произносит Гринберг-старший, подойдя к нам, положив руку мне на плечо в знак поддержки. — Он мало, что может сам, но понимает, что ему говорят и что происходит вокруг. Поэтому убери слёзы со своих глаз. Не расстраивай брата.
— Что с ним случилось? — спрашиваю, подняв глаза на мужчину.
— Авария.
— Я не о том, — раздражённо бросаю. — Почему он пострадал так сильно, а я нет?
— Он принял на себя весь удар, — рассказывает отец Алекса. — И я уже говорил, что тебе врачи давали хоть какие-то шансы, а ему нет. Когда я привёз Романа в Штаты, то поселил в одной хорошей клинике, в которой он провёл год, но результата не было. Врачи разводили руками и говорили, что ничего не могут сделать, и я решил не мучить его. Перевёз в свой дом, нанял сиделку и стал обращаться с ним, как с сыном. Разговаривал с ним и мне удалось разбудить его сознанием твоими фотографиями, девочка. Именно для этого Алекс присылал мне отчёты. Я думал, что так смогу его полностью излечить таким способом. Иногда любовь к родным лечит получше лекарств и всяческих клиник. Но… увы… — выдыхает и я, как и мужчина, смотрим на Романа. — Я верю, что скоро Роман вылечится и придёт ко мне на своих руках, чтобы пожать руку и поблагодарить за всё, — тепло улыбается моему брату.
— Ты жив, — говорю Роме. — Теперь я буду с тобой. Всегда-всегда, — обещаю ему, понимая, что не могу сдержать слёзы при этих слов. — Я люблю тебя, моя ромашка, — улыбаюсь сквозь боль, видя его ответную улыбку, точнее подобие на неё.
Всё отдам, но Рому больше не брошу. Найду способ поставить его на ноги, чего бы мне это ни стоило. Обойду все пороги, но найду врача, который скажет мне, что Рома будет ходить.
Что бы ни попросили, всё будет их.
— Есть шансы, что он станет на ноги? — спрашиваю хозяина дома.
— Недавно со мной связалась немецкая клиника и они хотят поработать с ним, — посерьёзнев, начинает мужчина. — У них уже были такие случаи. Не всегда получалось, но многие вернули себе, если не ноги, то хотя бы половину себя и вернулись к нормальной жизни. Понимаю, что инвалидная коляска не лучшая перспектива на всю оставшуюся жизнь, но верхняя часть тела намного лучше, чем… это, — указывает мне на состояние моего брата сейчас.
— Чего мы ждём? — восклицаю, тотчас вскочив. — Немедленно поедем! Пожалуйста!
— Твой упрямый брат несогласен на эту операцию, — недовольно проговаривает Гринберг-старший, посмотрев на Рому в этот момент, словно родитель, которого разочаровало его чадо.
— Почему? — спрашивает уже Алекс, незаметно подошедший ко мне с другой сторону, взяв одну мою руку в свою, чтобы поддержать.
— Не знаю. Он не говорит, — пожимает плечами отец моего друга.
— Почему, ромашка? — отпустив руку Алекса, вновь опускаюсь на колени перед Ромой, чтобы видеть его глаза. — Ты не хочешь выздороветь? Не хочешь быть со мной рядом? Я буду рядом независимо от всего. Будешь ты прежним или нет… я с тобой, но мы должны попробовать сделать хоть что-то…
— Думаю он просто боится, что если операция пройдёт неудачно, он потеряет надежду на полноценную жизнь, — вступается за Рому Гринберг-старший. — Так он живёт, веря, что у него есть шанс, но не использует его, чтобы не разочароваться в жизни окончательно.
— Ты в своём уме?! — кричу на брата, в этот раз сознательно. — Если есть даже маленький шанс, мы его используем — беру его за руку и крепко зажимаю. — Ты меня понял? Ты будешь ходить! Слышишь? Не верит он здесь! В меня ты веришь? Веришь? Значит, и в себя поверь! И в то, что всё будет хорошо, верь!
По его щеке катится слеза, которую я вытираю, аккуратно пройдясь рукой по исхудавшему, осунувшемуся лицу.
— Ром, мы должны это сделать. Мы одна семья и если ты не поверишь в себя, то я поверю, — разворачиваюсь к Гринбергу старшему. — Позвоните в клинику и скажите, что мы поедем, хочет этого мой брат или нет. Раньше он принимал за меня решения, теперь моя очередь быть любящей сестрой.
— Хорошо, — кивает отец Алекса, доставая телефон.
— И… сколько стоит всё это? — неловко интересуюсь, понимая, что плевать мне теперь на всё. Лишь бы Рома выздоровел. Плевать на месть, бизнес и на свои глупые планы. Это не имеет никакого значения.
— О деньгах не беспокойся, девочка. Я оплачу всё, — ухмыльнувшись, проговаривает хозяин дома.
— Нет! Я сама! Я даже знаю, где взять деньги! — уверенно заявляю. — Вы и так слишком много сделали для нас с братом, — кидаю взгляд и на Алекса, и с благодарностью произношу. — Вы с сыном, оба, наши ангелы спасители. Я за всю жизнь не расплачусь перед вами за всё сделанное вами.