Не небом едины

Глава 32

— Ох, — выдохнула я, переводя дыхание, и начала подниматься, прижимая к себе простыню.

— Куда? Вернись! — потребовал Платон, заваливая меня обратно на своё влажное, разгоряченное тело.

— Пусти, я пить хочу, — запротестовала я и принялась отползать от любимого.

— Не-а, не пущу, — мужчина перевернулся, и я снова оказалась обездвижена под ним, — я, может, тоже не утолил свою жажду.

— Тем более, — уцепилась за возможность ретироваться и прийти в сознание после…такого, — давай прервёмся, попьём, отдышимся, успокоимся и поговорим в конце концов серьёзно.

Но Платон и не думал сдаваться, и отпускать меня, проводя требовательно ладонью по моей груди, опускаясь на живот и ниже. Я скрестила ноги и рукой зажала себя там. Да, в отнюдь не юные лета мне до сих пор стыдно называть некоторые вещи своими именами. Для меня слово «секс» то под запретом, и произношу я его шёпотом, чтобы никто не услышал и не отругал за сквернословие. А вот для моего Платонова-Волгина запретов нет.

— Или ты сама откроешь свою долину, и я утолю жажду по тебе, — любимый продолжает попытку вторжения своей шаловливой рукой в меня там, второй лаская грудь, — или буду тебя щекотать.

— Нет, — пискнула я, и мы оба звонко рассмеялись, — только не пытки щекоткой.

— Да, — он таки протиснулся одним пальцем между моими сжатыми руками и хитро улыбнулся, целуя меня в плечо.

— Нет, — тщетно запротестовала я, понимая, что опять капитулирую перед натиском Платона, изголодавшись по нему, его телу и нашим прелюдиям, — я боюсь щекотки, это запрещённый приём.

— Именно, ревнивица моя, — мужчина соединил пальцы наших рук, опуская их ниже и надавил на мой чувственный бугорок.

— Платон! — вырвалось у меня со стоном, и я расслабленно разжала руки, подаваясь вперёд к любимому.

— Да? — Плутоний остановился и лукаво прищурился. — Не нравится, моя Золушка? Мне вернуться к идее с щекоткой?

— Боже, нет, — я сама схватила руку мужчины, возвращая назад, требуя его продолжить ласку, — мой волшебник, поколдуй ещё пожалуйста. Мне так хорошо с тобой.

— Поколдую, если признаешься.

— В чём, Плутоний? — взорвалась я, объятая непристойными, новыми и несвойственными для меня желаниями.

— Признавайся, ревновала меня, строптивая и вредная, Марточка? — прохрипел он мне на ухо и укусил за мочку.

— Ай, — взвизгнула от удовольствия, — ревновала безумно. И как ты мог с Ней связаться? Она же, Она.

— Тсс, — Платон приставил палец к моим губам, — ты оставила меня одного слишком надолго, не делай так больше, любимая.

Я потянулась к Платону за поцелуем, и он не заставил меня ждать, подтягивая к себе и впиваясь своими губами в мои.

— Ах ты ж, какая распутная девица, оказывается, — проворковал Плутоний, гладя меня по спине, когда мы оба лежали, тяжело дыша, после занятий любовью.

А я тихонько пустила слезу и закусила губу, сдерживая себя, чтобы не наговорить мужчине лишнего на эмоциях. Но он почувствовал нахлынувшую на меня скованность и грусть и развернул к себе.

— Эй, ты чего? — каре-голубые глаза заволокло встревоженной нежностью, и я заплакала в голос.

— Ничего, — всхлипнула, закрывая лицо руками.

— Я вижу твоё ничего, сейчас оно как выйдет из берегов да затопит нас, — пошутил Платон, и я убрала руки от лица, улыбаясь от умиления.

— Другое дело, — мужчина поднял меня за подбородок, — слава Богу, твоё одухотворённое лицо просияло. Тебе не пристало плакать, Марта.

— Одухотворённое, как же, — воспротивилась я, непроизвольно вспомнив венчание с Леонидом.

— Блин, Ильинская, ты реально хочешь испортить такой момент воспоминаниями о бывшем?

— Я молчу, Волгин, — я попыталась слабо пошутить.

— Так-с, — он опёрся на локоть и выжидательно воззрился на меня, — продолжай.

— Что? — я деланно хихикнула и вскинула брови.

— Ой, Марта, ты дурочкой мне не прикидывайся, — Платон театрально зевнул, — не дано тебе оно. Давай выкладывай одним махом все свои сумятицы. Я погляжу, ты их подкопила к нашей встрече.

— Разумеется, после разлуки длиной в семнадцать лет самое то двум влюблённым говорить о сумятицах одного из них.

— Заметь, я сумятицами не страдаю, — съязвил мужчина и легонько ущипнул меня за бедро.

— Ау, — надула я губы, потирая ущипленное место, — я тоже.

— Марта, — Плутоний закатил недовольно глаза, — пытки щекоткой никто не отменял.

— Всё хорошо, — всхлипнула я, нервно смеясь.

— И? Развивай мысль.

— Чересчур хорошо, чтобы быть правдой. И почему ты назвался Волгиным? И как ты связался с Ней?

Платон присел на кровати, скрестив руки на в меру накаченной, молодой в отличие от моей груди, и посмотрел задумчиво в пространство какой-то комнаты, напоминающей каюту на корабле, с круглым окном в виде штурвала, за которым плескалось иссиня-бирюзовое море. А я откинулась на подушки, прикрывая наготу простыней и наблюдая за рельефной спиной возлюбленного.

— Поговорим с тобой на чистоту и договоримся до всего раз и навсегда, — начал он, обернувшись на меня, и я согласно кивнула, — я был верен тебе душой, Марта, и любил с момента знакомства, с первого взгляда. Но я не евнух, и, прости, Ильинская, не мог отказать себе в плотских утехах. Да и ты, как я заметил, успела замуж сходить за Липатова и повенчаться с ним. Из нас двоих ты обещала никогда не забывать меня и помнить о нас. И что в итоге?

— Но я же вспомнила, — я приподнялась и погладила его по спине, покрывшейся россыпью мурашек от моего прикосновения, — Плутоний, прошу, не кори меня.

— А я и не буду, Марта, — он подтащил меня к себе и приобнял, — не буду, если ты перестанешь изводить меня и себя на ровном месте, прекратишь жить прошлым или сомневаться в будущем. Я дико устал искать, находить и терять тебя раз за разом. Я, знаешь ли, не молодею, и сердце моё поистрепалось порядком, любя тебя на расстоянии через годы, расстояния и расставания.

— Мне говорили на днях, что я виновата перед тобой, — пролепетала я и переползла Платону на колени, целуя его в хмурую лохматую бровь.

— Не слушай никого, кроме меня, — Плутоний усадил меня к себе вплотную, водя носом по моей шее, словно вдыхая нотки вновь подступившего желания слиться с ним душой и телом. И неважно, что я венчалась с другим, с которым мы так и не стали небом едины. Ведь, независимо от данных клятв Богу, от сказанных слов перед алтарём, стать одним целым двоим дано только, когда они истинно любят взаимно друг друга.