Не небом едины

Глава 37

К нам с Изи присоединился какой-то щупленький санитар или медбрат, и обливаясь потом, сотрясаясь своими хрупкими костями, помог дотащить Лёню до моей больничной койки. Пока мы волокли тушку нашего общего бывшего, заклятая подруга испепеляла меня осуждающим взглядом. Когда я устало опустилась на стул, наблюдая за манипуляциями Изольды над обмякшим телом Леонида и потирая гудящие мышцы рук и плеч, она с укором заговорила со мной.

— И зачем ему надо было говорить про твоего отца? Поберегла бы будущего папашу, ему ни сегодня завтра предстоят бессонные ночи.

— Обо мне он что-то не шибко думал, подвергая опасности, стирая мою память. Почему я должна думать о его светлости? — И то верно, — Изи зевнула, прикрывая рот рукой и наблюдая за какими-то показателями на аппарате, что привезли оперативно в палату, к которому подключили Лёню. — Это какой-то секрет, что мой отец жив? Я думала вы все тут в курсе всего, кроме меня.

Изольда распустила хвост и помотала головой, потирая переносицу. Под глазами у неё пролегли тени усталости, морщинки собрались, прибавляя возраста и выдавая сотни бессонных ночей, проведённых по долгу службы возле пациентов.

— Для всех Юрий Георгиевич погиб в той аварии. И Леонид также верует в это. — Но как? Почему? А откуда ты это знаешь? Ты ведь и про Платона была в курсе? — я вытянула ноги, растекаясь по стулу. — Потому что, Ильинская, — подруга измученно вздохнула, — мой отец организовал ту аварию. И твоего отца мы успели спасти, а тебя нет. Но мы надеялись, что твой молодой организм справится, и ты несильно пострадаешь. Я же не знала о твоей беременности. Да и чтобы я потом предъявила Липатову, если бы ты осталась жива, и он тебя однажды встретил? — Какая дивная история, — с сарказмом подметила я, — ни в сказке сказать, ни пером описать. — Почему дивная? Обычная, — подруга посмотрела туманно сквозь меня, — и да, я в курсе многого. И, где Плутония твоего искать, знаю. Надо же, старая любовь не ржавеет. — Старая любовь, старая я, — я вспомнила невольно фотографию молодых, красивых и счастливых Алёны и Платона и всплакнула, смеясь, — не стоит его тревожить, наши пути давно разошлись, и я не собираюсь идти против ветра, против судьбы. — Он любит тебя, это видно невооружённым взглядом, — Изольда вытащила что-то из кармана своего серо-голубого халата и протянула мне, — зачем ты его испытываешь и себя?

Чёрно-белая фотография, на которой лучились от счастья двое молодых, влюблённых — я и Платон на скамейке возле мастерской отца, легла тепло на мою ладонь и озарила светом трепетных воспоминаний палату.

— Откуда у тебя она? У меня ни одной фотографии с Платоном не осталось. — я смяла в ладони фотографию и зашмыгала носом. — Впрочем, неважно. Прошлое должно остаться в прошлом. Нам с Плутонием не суждено быть вместе. — Да почему? Что ты заладила одно и то же, не судьба, не суждено? А фотографии с Плутонием подчистую уничтожил Леонид, я одну к себе припрятала, как знала, что пригодится. — взвизгнула Изи, подбежала ко мне и затрясла за плечи. — Ты можешь сбежать сейчас, я тебя прикрою. Посмотри на него, он не в себе, и ему явно с Элиной не до тебя. — Как сбежать? Куда? И, — засомневалась отчего-то я, забрасывая скомканную фотографию в урну, — я что, какая-то преступница? — Нет, ты меня не поняла, — Изольда обошла меня, вытащила из урны фотографию, бережно расправила и подала снова мне, — и хватит разбрасываться тем, что дорого сердцу, не гневи Бога. Серьёзно. Что, если вы с Платоном посланы друг другу небом, и ваша взаимная любовь такая одна на миллион пар.

— А как же венчание с Липатовым? — задала я наболевший вопрос.

— Забудь, плюнь и разотри. Венчание какое-то. — подруга насмешливо закатила глаза и принялась кому-то звонить. — Да, Сивцев, вещи Ильинской живо ко мне в кабинет.

Изольда почти силком вытащила из-под меня стул и указала на дверь.

— Шуруй давай, расселась она, — Изи откровенно заржала и притворила за собой палату, — сейчас кофейку с тобой бахнем и поедешь покорять своего Плутония. А венчание ваше с Леонидом не работает и не работало, моя дорогая. Вы с ним в этом плане согрешили, чувства верующих осквернили своим проступком. Хотя, кому я говорю? Один лежит не в себе, наворотил дел, нагрешил, везде, где можно и нельзя. Вторая без памяти жила, считай, без головы. Нет, ребята, вы однозначно нашли друг друга.

— Так я с кем в итоге нашла друг друга, с Леонидом или с Платоном? — усмехнулась я.

— Юмор прорезается, Марта, — подруга приобняла меня, — юмор — наше спасение об хворей, проблем и невезения. Надо бы нам в кофе коньячку добавить, да?

— Нет, — остановилась я, — и никуда я не уйду, и к Плутонию ни ногой.

— Ильинская, я тебя не спрашиваю и не уговариваю, это врачебное предписание, лекарство, отпускаемое строго по рецепту, под названием «любовь».

— А как же ты? — я хмуро заглянула подруге в глаза, которая и без того пострадала из-за меня.

Изольда блеснула перед моим лицом серебристым колечком с переливающимся камешком на безымянном пальце.

— А меня будет оберегать и спасать, муж, — зарделась она и открыла дверь кабинета с табличкой «Врач-психиатр Гурьянова Изольда Генриховна».

— Гурьянова? Ты же Симонова.

— Ты тоже была Ильинская, — Изольда усадила меня в мягкое, бежевое кожаное кресло к журнальному столику, водрузив на него две чашки с блюдцами, бутылку початого коньяка и коробку шоколадных конфет.

— И кто у нас муж? — поинтересовалась я, с любопытством рассматривая кабинет врача-психиатра Гурьяновой.

— Ооо, секрет фирмы, — подруга интригующе сложила руки на груди, — но Липатову лучше теперь держаться от меня подальше.