Не предавай любовь

Часть 1. Над темной водой … Глава 1

Антон

Худенькая рыжеволосая девочка стояла у длинного бетонного забора – яркое пятнышко на сером фоне: зеленый шарф, синие кеды, только накидка тоже была серой. «Я рыжая, вы не ошибетесь» – взволнованный шепот в телефонную трубку. Не ошибся.

Антон Никитин подъехал к забору, но в последний момент сердце все же екнуло, а голове мелькнуло: зачем? Варя и ЕГО дочь жили до этого без него, и дальше проживут, только в этот раз можно и помочь. Но Варя, скорее всего, опять откажется от денег и привилегий. Но ведь он решился. Он три дня мучился после того звонка поздним вечером. «Простите, что так… уже одиннадцать. Я не знала, звонить ли, но потом поняла, что так только хуже. Я не ради себя, я ради мамы».

Антон притормозил, аккуратно, чтобы не облить ребенка из лужи, потянулся и опустил окно. Девочка уже смотрела на него, неподвижно, даже не дышала, кажется. Сердце заухало в груди – она его копия, те же брови, глаза, нос, подбородок только Варин. Красивая девочка, очень. Он что, гордится уже?

– Ты Катя?

– Д-да.

– Садись.

Она села, очень аккуратно. От нее повеяло холодом.

– Замерзла?

– Немного.

Голос Варин.

– Сейчас поедем в кафе. Есть хочешь?

– Нет, в школе поела.

– Школьные обеды – это не еда.

– У нас хорошо кормят, – Катя повела головой.

Сердце чуть не выпрыгнуло. Он ведь с ней не виделись никогда, за исключением того раза, так она тогда в конвертике лежала, карапуз пяти дней от роду. Откуда у нее его жесты? Мама Антона говорила: «ну повел рогами, телок упрямый», когда он вот так качал головой, доказывая свою правоту. А вот Лешка этого жеста не унаследовал.

– Вот что, – откашлявшись, сказал Антон, – посидим в кафе, а ты сама решишь, что есть и пить.

Катя кивнула. Никитин уже отъехал от забора, когда случайно опустил взгляд на ее ноги и увидел темное пятно на колготках, на хрупкой косточке. Ноги у Кати были Вариными, изящными. Сложно было поверить, что у него взрослая дочь. По возрасту такая же, как Глеб. Вот только Глеб задиристый, колючий, а в Кате чувствуется мягкость, тоже Варина.

– У тебя ноги промокли.

– Да? – девочка посмотрела вниз, как будто только почувствовала. А может, и не чувствовала. – Там лужа была, я нечаянно наступила. Не страшно. Высохнут.

– С ума сошла? Какой у тебя размер?

– Тридцать семь. Я… это кеды порвались. У меня дома другие есть! – она заволновалась, возмущенно подняв рыжие брови.

– До дома еще добраться нужно.

Антон вырулил на Карасевскую, остановился у обувного.

– Это дорогой магазин!

– Это мои проблемы. Жди тут, с мокрыми ногами наружу не выходи.

Он зашел внутрь и сразу подозвал девушку-консультанта.

– Крепкие ботинки, тридцать седьмой размер, на молодую девушку. У вас есть возможность обмена, если не подойдут?

В этом магазине было все, и обмен, и возврат, и бонусы. Девицы старались изо всех сил, Антон даже пожалел, что не позвал Катю с собой, продавщицы наверняка и бровью бы не повели при виде ее убитых кед. С другой стороны, зачем лишний раз смущать девочку?

Девушки показывали ему модели, он мысленно переводил цены в евро, не успел еще переключиться после недавней поездки за границу и покупки подарков всей семье. Его не беспокоило, если ботинки окажутся дорогими, другое дело, если это будет какая-нибудь дешевая подделка.

– Вот, пожалуйста, удобная колодка, кожа мягкая, фиксация на ноге крепкая. Стиль классический, можно в школу ходить. К ним идут вязаные гетры двух расцветок, и шнурки, очень практично.

– Сколько?

Девушка назвала цену. Антон пересчитал в уме, сто восемьдесят евро, нормально. Он расплатился и вышел. У него отлегло от души: Катя сидела в машине, понуро наклонив голову.

– Вот, – он сел и положил коробку ей на колени. – Просто подумай о маме. Если ты разболеешься, ей будет еще тяжелее.

Катя медленно открыла коробку, покосилась с тоской вправо, на витрину магазина, подержала в руках черный ботинок с классическим квадратным каблуком.

– Спасибо, они классные.

Антон выдохнул:

– На здоровье. Там в коробке теплые колготки, я не знал, какие, взял темные, синие и черные. Я выйду, ты переоденься на заднем сидении.

Дальше они пошли пешком, до кафе оставался лишь квартал. Катя была голодной, Антон это видел, он в ее возрасте ел за пятерых. Он заказал грибной суп, мясо по-французски и вареники с вишней. Катя ела аккуратно, спокойно, опустив глаза. Антон ковырял сырник в луже сметаны и молча ждал, пока дочь наестся. Дочь.

– Это не страшно, если я не доем?

– Не страшно. Нам упакуют, я попрошу.

– А так можно?

– Конечно. После кафе зайдем в супермаркет, я продуктов куплю, маме отвезешь.

– Может… вы сами?

– Не сегодня. Я объясню, почему, чуть позже. Сначала ты. Расскажи, что случилось.

Она начала рассказывать. Все эти годы у Вари все было не так уж хорошо – она просто врала Антону по телефону, делая многозначительные паузы и демонстрируя тем самым нежелание общаться с «неотцом» своего ребенка, хотя он всегда знал, что кроме него, в ее жизни на тот момент никого не было. Никакого любимого человека у Вари за эти годы так и не нарисовалось, времени на личную жизнь не нашлось. Она работала в архитектурном бюро, брала заказы на дом, хваталась за любую подработку. Катя часто болела, надомная работа давала возможность сидеть с хворающим ребенком. Бабушка умерла в две тысячи пятнадцатом, стало тяжелее, и морально, и физически. В десятом классе учительница в школе, очень неплохой, с уклоном в русский и литературу, сказала Варе, что у Кати есть филологические способности, и посоветовала заниматься дополнительно. Начались уроки с репетитором. Маленькая семья экономила на всем, поддерживая себя мыслью, что если Катя поступит в хороший вуз, затраты будут не напрасны. Но с каждым днем здоровье мамы – говоря об этом, Катя отвернулась к окну – становилось все хуже. Она сгорает и не хочет этого признавать. Неделю назад у нее воспалились почки, ложиться в больницу она отказалась, больная занималась заказами. Катю она не слушает, говорит, что все будет хорошо, пьет свои травы, таблетки от давления…

– К врачам ходит? – перебил дочь Никитин.

– В нашу, муниципальную, – сердито ответила та. – Полтора часа в очереди, потом пятнадцать минут прием, если врач не в отпуске, и список дорогущих лекарств, на которые у нас денег нет. Я не знала, что делать… нашла ваши старые письма у нее в компьютере, там телефон был в колонтитуле. Мне лично ничего не нужно. Просто… если вдруг вы еще помните… вы писали хорошие слова…

– Твоя мама не позволяла мне с тобой общаться, она говорила, что ты не моя дочь, что я не имею права…

– Я знаю, – из глаз Кати брызнули слезы, она сдержалась, не расплакалась. – Я один раз, давно еще, подслушала ее разговор с соседкой. Тетя Валя спросила: «Антон твой как? На дочь не претендует? Все-таки его кровиночка, сразу ж видно». А мама сказала: «Ему не до того. У него дела поважнее есть. Скажу – начнет шляться сюда еще, всю душу мне вынет! И так названивает. Хорошо, что я Катьку Егоровной записала, в честь отца». Моя мама – хороший, отходчивый человек. За что она так с вами?

У Антона запершило в горле. Он глотнул кофе и сказал:

– Я ее обидел… совершил дурной поступок.

– Наверное, очень дурной.

– Очень.

– Вы ей изменили?

– Я предпочел… другой путь. Деньги, карьера, брак по расчету – классический набор, – слова давались неожиданно легко, словно под этим требовательным взглядом зеленых глаз рушились все внутренние, наложенные чувством вины, запреты на воспоминания. – Тогда это казалось главным.

– А теперь? Если все, как прежде, я пойду. Спасибо за еду и ботинки. Отказываться не буду, мне в школу ходить не в чем.

– Все изменилось. Если бы ты мне не позвонила, я бы нашел твою маму сам, я ведь не знал, где вы теперь живете, она мне не говорила, и номер сменила, а я не менял, специально. Мне Варя приснилась, хочешь верь, хочешь нет. Будто она тонет в болоте. Мне снится грязная вода, если к болезни, с детства, всегда сбывалось.

– Вы… вы правду говорите? – девочка смотрела недоверчиво.

– Да, Катюш, правду, – твердо ответил Антон, выдержав ее взгляд. – Я ведь уже в детективное агентство хотел обращаться. И тут… ты мне позвонила, – сказал он.

– Почему сейчас? – тихо спросила она. – Не из-за сна же?

– Мне трудно объяснить, – Антона усмехнулся, отодвинул в сторону чашку с остывшим кофе. – Ты маленькая еще, не поймешь. Наверное, я достиг края. Знаешь, что самое страшное в жизни?

– Гибель близкого человека?

– Безысходность. Когда ничего изменить нельзя.

– Человек все может изменить. Главное – желание.

– Говорю же, еще маленькая, – улыбнулся Антон. – Рассчитайте нас, – обратился он к официантке.

Они доехали до супермаркета. Никитин остановился на парковке перед зданием и собирался выйти из машины.

– Не надо, – сказала Катя, схватив его за рукав, – мама все равно от вас ничего не возьмет. А я не смогу объяснить, откуда продукты. И вообще… врать не хочу.

Антон прислушался, кивнул:

– Я завтра приду. Не один, а с врачом. Это двоюродный брат моей жены, Полины, твоя мама его знает, мы дружили когда-то. Меня она, может, и не послушается, а его должна.

– Хорошо, вот адрес.

Она написала что-то на бумажке, которую вырвала из блокнота. Кто из детей сейчас носит карандаши и блокноты в кармане? У всех телефоны, они все пишут сообщения, это называется «кинуть в мессенджер».

– Не говорите маме, что это я вас нашла. Лучше про детективное агентство… ведь почти правда, да?

Антон снова кивнул. Ему было не привыкать говорить ложь, врал он часто и густо.

– Я рада, – вдруг сказала Катя. – Рада, что вас нашла. Так боялась! Даже не верится, что вы меня выслушали… помогаете.

– То ли еще будет, – пошутил Никитин.

Девочка напряглась, Антон быстро договорил:

– Ничего такого … я же все понимаю. Завтра с Варей поговорю. Но больше не разрешу ей тебя прятать, буду помогать.

– Вы действительно такой богатый? Нам с мамой лишнего не нужно, понимаете? У вас семья, как они воспримут? Какая-то потерянная дочь…

– …брошенная, – жестко поправил ее Антон, не щадя собственных чувств – хватил, нащадился уже. – И невеста бывшая, – он сделал паузу. – Полина знает. Катюш, понимаешь, мы с женой давно чужие друг другу люди. И были чужими… всегда, с самого начала. Она очень… своеобразный человек. Ты поймешь, я вас познакомлю.

– Зачем? Не нужно! Все равно! – опять упрямое движение головой. – Нам с мамой не нужны деньги. Только маме лекарства…

– А еще тебе образование, нормальная одежда, хорошее питание, отдых… – договорил за дочь Никитин. – Я богатый человек. У меня есть замечательная, горячо любимая работа… хорошо, что она есть, иначе я сошел бы с ума. Это закон природы, Катюш: я обеспечиваю свою дочь, помогаю ей выучиться, создать ту жизнь, о какой она мечтает. Ты потом даешь то же своим детям. И так создаются поколения счастливых людей. Я очень хочу, чтобы хоть кто-то был счастлив благодаря мне. У меня с этим плохо. С конвертацией денег в счастье.

– Но у вас же еще и два сына есть? – глядя исподлобья, спросила Катя.

– Родной – один, Алеша. Глеб – ребенок Полины. Ей было восемнадцать, когда она его родила. Я усыновил Глеба, никто вне семьи не знает, что он не мой родной сын. Моя жена – тоже небедная женщина, она из очень обеспеченного семейства. Не нужно чувствовать себя Золушкой на чужом балу, Кать. Ты моя дочь, значит, на многое имеешь право.

– Я не хочу к вам, на ваш бал, – серьезно сказала Катя. – Меня все устраивает. Главное, чтобы с мамой все было хорошо.

– Ладно, – Антон сделал вид, что сдался. – Завтра приду с врачом и деньгами на лекарства. Во сколько лучше подойти?

– В любое время, но не с утра. Мама работает по ночам, утром спит. У нас улица шумная, двор общий. Спать она в любой обстановке может, работать – только в тишине.

Антон довез дочь, куда она показала, на спортплощадку, где, несмотря на дождь, маячили в темноте какие-то подростки.

– Не волнуйтесь, меня проводят, – проговорила Катя, вылезая из машины.

У нее, наверное, и парень уже есть, с тревогой подумал Антон, провожая девочку взглядом. А чему он удивляется? Глебу тоже восемнадцати еще нет, а он уже вовсю по девчонкам ударяет, они сейчас ранние. Впрочем, какое воспитание… Никитин поморщился при мысли о доме, специально поехал по объездной, чтобы подумать, посмаковать ощущения. Присутствие Кати давало ему новое, непривычное чувство, словно размораживался в груди кусок льда. Похожее было с ним, когда родился Лешка. Антон очень любил сына, но с Катей переживания были другими. Может, потому что в ней он видел Варю, свою первую и последнюю настоящую любовь, а в Алешке Полину?

Он доехал до дома. Свет горел во всех окнах первого и второго этажей, опять придет баснословный счет. В гостиной сидели Полина, Кирилл и Глеб. Жена махнула ему ресницами, протянула:

– А, вот и ты.

Кирилл весело поздоровался. Пасынок едва кивнул, спасибо и на этом. Нет, их отношения в последнее время улучшились, они разговаривают, иногда даже смотрят вместе спортивный канал. Та ссора прошлым летом начала забываться, просто Глеб изменился, стал таким холодным, отстраненным, то ли смирился, то ли… Главное, в лицей ходит, учится хорошо, ночует дома, повторяет Полина, это же стресс какой! Да, в шестнадцать лет узнать, что твой отец на самом деле тебе не отец – сильный стресс. Глеб еще хорошо держится.

– А Лешка где?

– У себя, – Полина показала на потолок вялым движением руки.

– Что смотрите?

– Кирилл наснимал много видео в Италии, – так же медленно сказала жена. – Тоша, когда мы поедем в Венецию?

– Венецию не рекомендую, – сказал Кирилл, потягиваясь на диване. – Мне там везде сыростью воняло. Канализацией.

– Фу, – протянула Полина и задумалась.

Антон кивнул для вида. С братом жены, великовозрастным бездельником, даже разговаривать не хотелось, не то, что спорить. Канализацией… Поездки в Венецию по рабочим вопросам всегда были для Никитина событием, жаль, что их было не так много. Город-искусство, город-песня, город-карнавал.

Лешка сидел перед телевизором с джойстиком в руках.

– Привет, папа.

– Привет, сын. Во что режешься?

Лешка не ответил, заигрался, Никитин посидел на его кровати и пошел к себе. Холодно. И дело не в непогоде.

Глеб

После признания матери о том, что Антон ему не родной отец, Глеб пришел в себя лишь на Мальте, куда мать отослала его изучать английский язык. Она, должно быть, боялась, что его сорвет. Он сам испугался, согласился сменить обстановку. А в лэнгвидж-скул не сколько язык изучал и таскался по экскурсиям, сколько общался с новыми знакомыми. Компания подобралась отличная: пара питерских пацанов, три девчонки – из Вологды, Беларуси и еще откуда-то.

Лена-еще-откуда-то, кажется, в него реально втрескалась, дура. Мямлила что-то, говорила, какой он красивый, как у нее ноги подкашиваются, когда он на нее смотрит. Он не понял, вежливо ее послал, она плакала. Он подумал, что не надо было посылать, а стоило развести девчонку на что-нибудь интересное. Глеб уже давно миновал тот возраст, когда при взгляде на девочек в душе ворочался сладкий ком непонятно каких желаний и ожиданий. Он уже давно вполне осознавал свои желания.

Когда он вернулся, отчим (с некоторого момента Глеб называл Никитина только так) устроил ему экзамен по языку. Глеб отказался отвечать и, глядя в глаза Антону, сообщил тому, что ни фига не учился, а отдыхал. И Никитин в первый раз просто промолчал. Еще бы, у самого рыльце в пуху, как выяснилось недавно. Оказывается, у него тоже дочь имеется, кровиночка, без него растет где-то, а он ее ну прям никак найти не может.

После признания Лены Глеб посмотрел на себя другими глазами. Его стало удивлять собственное отражение в зеркале. Да, он спортивный, отчим приучил тонус не терять, лицо… лицо правильное, не урод. Со взглядом что-то, поменялся взгляд. Черты стали резче, кулаки больше, мысли циничнее.

Со Светой они познакомились в кинотеатре, летом перед одиннадцатым классом. Глеб повадился сбегать из дома на целый день – шел в торговый центр или спортзал, смотрел фильмы или отрабатывал ворк-ауты, катался на роликах на роллердроме.

В тот день фильм шел какой-то дурацкий, ни о чем, обычная пиндосская ересь. Народу в зале собралось раз-два и обчелся. Кто-то сел сзади, толкнув кресло. Глеб обернулся, взгляд его уперся в голые коленки красивых смуглых ножек. Вместо того, чтобы выразить недовольство, Глеб улыбнулся девушке с коротким гладким каре. Ему всегда такие нравились – невысокие, но спортивные. Когда начались анонсы новинок, девчонка пересела к нему на ряд. Показала большое ведро с поп-корном, кивнула на его кока-колу.

– Угостимся взаимно? – и посмотрела на него, наклонив голову к плечу. – Света.

Он кивнул и представился, внаглую рассматривая новую знакомую. Они ушли из зала через полчаса, договорившись выпить кофе у киноцентра, но вместо этого пошли гулять, незаметно выйдя к зданию с невысоким забором.

– Наша общага, – кивнула на здание Света.

– Ты в политехе учишься?

– Ага, второй курс. А ты?

– В школе.

– Че, честно? – Света засмеялась, Глеб сжал челюсти. – Я б тебе лет двадцать дала, не меньше.

– Мне восемнадцать. Почти, – неохотно признался Глеб.

– Вау!

Она снова наклонила голову к плечу.

– Слушай, у меня тоже кофе хороший. Пойдем? Только через главный тебя не впустят, я покажу, как пройти.

Света вошла в общежитие, а через несколько минут на первом этаже со скрипом открылось окно. Глеб влез через него в грязноватую кухню с несколькими плитами и запахами пригоревшей пищи.

– Тише, – Света повела его по коридору. – Почти все на каникулах, но кое-кто тут и летом ошивается. Нельзя, чтобы нас услышали.

– Почему? – хотел спросить Глеб.

Но они уже входили в комнату Светы, небольшую, светлую, довольно уютную. Девушка быстро закрыла дверь и обняла Глеба, потянувшись к его губам. Он сначала немного опешил, неуклюже ответил на поцелуй, потом понял, что ему предоставлен карт-бланш, и осмелел: быстро стащил с нее топ, запустил немного дрожащую руку в кружевной лифчик.

– Сюда. Вот моя кровать, – прошептала Света.

Уже темнело, когда они оторвались друг от друга. Света включила лампу на полке и лежала, приподнявшись на локтях:

– Вау, какой ты все-таки красавчик. В школе девчонки проходу не дают?

Глеб пожал плечами:

– Дают… то есть…

Света рассмеялась.

– Подожди, и давать будут, и воевать за тебя.

Она выпустила его через окно кухни, прошептала:

– Ты классный, было офигенно.

– Ты тоже… – неловко начал Глеб. – Свет, а когда мы с тобой еще…

– Слушай, красавчик, давай сохраним приятные воспоминания и… короче, через два дня приезжает мой парень. Он как-то… не одобрит, если узнает. Так что, если что, ты меня не знаешь. Я надеюсь на твою мужскую порядочность. И не хочется, чтобы тебе больно сделали, парень мой задира.

Она произнесла это с гордостью, а потом закрыла окно и исчезла в глубине освещенной кухни. Глеб постоял немного под деревом и медленно двинулся прочь. Дома он долго сидел за столом, глядя в окно.

Вернувшись в школу в сентябре, Глеб совсем другими глазами посмотрел на своих одноклассниц. Кто из них «уже», а кто еще нет? Эля Миулина – непонятно, девочка себе на уме. Карина Черных – больше пыли в глаза: по странице во ВКонтакте подумаешь, что мегапопулярная, но только в лицее, в лицее подумаешь, что суперзвезда… вне его. Оксана Бобринюк – целомудренна от кончиков классических туфель до вечного учебника по русскому в руках. Он перебрал всех девчонок, сидя на классном часу в душной аудитории второго этажа. Дошел до Максимовой. В этот момент Саша сама обернулась и посмотрела ему в глаза, улыбнулась, провела языком по губам.

– У нас в классе новый ученик, – сообщила Арина Демидовна, их классная, совсем молоденькая учительница по литературе, второй год из универа, вечно прячущая растерянность за сердитостью.

Кто бы сомневался? Их лицей каждый год принимал новых учащихся, которых тут называли «студентами». К ним с трудом, боем, вступительными испытаниями и большим взносом переводились из других школ. Зато гуманитарный лицей номер одиннадцать открывал перед выпускниками много дорог и обеспечивал хороший балл на ЕГЭ. Еще бы, у них русского было по две пары в день, а еще литература, история, два языка и естественные науки в режиме «базы». При этом в лицее было всего три параллели классов с восьмого по одиннадцатый, и в каждом классе училось не больше двадцати человек.

– Вашего нового одноклассника зовут Матвей Гурмин. Попрошу любить и жаловать.

Классная, любительница эффектов, подошла к двери, открыла ее и сделала приглашающий жест. Новенький смущаться не стал, вошел и встал у доски, с интересом осматриваясь. Среди девчонок тут же началось оживление. Глеб вспомнил слова Светы и усмехнулся. А Гурмин поймал эту усмешку, нехорошо прищурился в ответ. Он был высоким, очень спортивным, темноволосым. Нос с горбинкой, зеленые глаза. Красавчик, сказала бы Света. Глебу было плевать на конкуренцию. Да, после лета он заметил повышенное внимание девочек к своей персоне, как только переступил порог. Даже Арина Демидовна сказала, строго посмотрев через очки:

– Никитин, как ты повзрослел за лето, вытянулся. Спортом занимался?

И все же… Увидев Гурмина и перехватив его оценивающий взгляд, он интуитивно понял: последний год в лицее будет нелегким.