Не совсем мой, не совсем твоя

1

Итак, это все-таки случилось. В возрасте двадцати пяти лет Ксения Климова, москвичка с высшим образованием, благополучная во всех отношениях, имеющая собственную жилплощадь и постоянное место работы, влюбилась без памяти. При том, что она собиралась замуж за москвича с высшим образованием, благополучного во всех отношениях… Какая чушь! Какая чушь! Все это вдребезги разбилось за одну минуту – минуту, когда она подняла глаза от тарелки и увидела, как в комнату входит Илона (вся сплошь шелка и бриллианты), а с ней этот парень.

Ксения почувствовала себя так, будто по голове ее ударили тупым, тяжелым предметом. Этакой мультипликационной кувалдой. С большим трудом она заставила себя отвести взгляд. Торопливо глотнула из бокала, поперхнулась и закашлялась.

– Все в порядке? – сидящий рядом Игорь протянул ей салфетку.

Не зря ей не хотелось идти на эту вечеринку! С самого начала все пошло не так. На платье, которое она приготовила накануне, за полчаса до старта обнаружилось жирное пятно. С прошлого раза, конечно, тогда она его просто прополоскала с жидким мылом, а надо было сперва пятновыводителем… Короче, на маленьком черном платье пришлось поставить крест и довольствоваться юбкой из шелка тусса и темно-бордовой трикотажной кофточкой на пуговках. Получилось неплохо, но чувство незавершенности осталось. Украшения, подходящие к платью, были совершенно неуместны здесь, на фоне перламутровых пуговок и ажурной горловины, так что от них пришлось отказаться, а подбирать новые не было времени. В конце концов, она решила: ладно, не все ли равно, на день рождения тетушки не обязательно наряжаться, как на бал. Тетке стукнуло сорок пять. Ну и кого она может пригласить? Таких же, как она сама, кумушек, которые на полном серьезе считают, что они «еще очень даже ничего», да начинающих лысеть ковбоев, половина из которых зашитые алкоголики, а остальные если не язвенники, то сердечники. Она бы и вовсе не пошла, забежала бы лучше как-нибудь на неделе поздравить, посидеть вдвоем на кухне за чашечкой чая, но матушка как назло подхватила грипп, отец заявил, что считает своим долгом дежурить у постели больной, так что если бы и Ксения начала придумывать отговорки, Вера обиделась бы на всю жизнь.

Игорь в соответствии с договоренностью подъехал к половине пятого и еще полчаса подпирал стены в прихожей, покуда терпению его не пришел конец.

– Мы едем или нет? Сколько можно вертеться перед зеркалом?

– Иду, иду, – отозвалась Ксения с досадой. Влезла в сапоги, дернула вверх «молнию»… и порвала колготки.

Игорь застонал.

Они прибыли с опозданием на час. Веселье было в самом разгаре. Ксения попыталась свалить все на снегопад и пробки на дорогах, Игорь скептически улыбнулся, но ничто не могло испортить настроение имениннице, которая вдобавок ко всему недавно превратилась из старшего менеджера какой-то довольно крупной, даже в масштабах столицы, туристической компании (название все время вылетало у Ксении из головы) в коммерческого директора и сегодня ожидала появления на своем празднике вице-президента этой самой компании Илоны Борисовны Бельской, чья доброта и отзывчивость, а также постоянное стремление принимать самое деятельное участие в личной жизни сотрудников и послужили причиной долгожданного повышения.

Все оказалось не так плохо. Лысеющие ковбои шутили, временами даже удачно, произносили хвалебные речи в адрес «нашей несравненной Веры Аркадьевны», развлекались сами и развлекали кумушек, которые вопреки ожиданиям выглядели еще очень даже ничего. Кто-то из гостей учился с Верой в старших классах школы, кто-то в институте. Кто-то работал с ней вместе сто лет назад, кто-то сейчас. С точки зрения Ксении, это был достаточно серьезный риск – собрать за одним столом такую разношерстную компанию. Но Вера всегда умела ладить с людьми, так что через пять минут после завершения процедуры знакомства все уже общались между собой совершенно непринужденно, как будто съели вместе не только пуд соли, но еще и несколько пудов молотого красного перца, куркумы, кориандра и сушеного лаврового листа.

А потом появились эти двое. Блистательная Илона, которая двигалась и говорила так, словно весь мир лежал у ее ног, и молчаливый молодой человек – высокий, худощавый, слишком юный для мужа, слишком взрослый для сына, слишком элегантный для телохранителя. Вера представила опоздавших остальным гостям, но из-за проклятого кашля Ксения не расслышала его имени и наклонилась к соседке:

– Илона и кто? Как, она сказала, его зовут?

– Ник, – лаконично отозвалась крашенная в цвет спелой сливы Лариса, не то менеджер, не то бухгалтер из числа теткиных тур-подруг.

– Ага, это по-модному. А по-простому как? Николай?

Лариса сделала лицо, и сразу стало ясно, что ни Илона, ни ее спутник не вызывают у нее ни малейшей симпатии.

– Что не Николай, это точно. Девчонки однажды пристали к нему, когда он заехал за этой своей… – Лариса указала глазами на Илону, увлеченную салатом по-гречески, – а она как назло застряла на совещании. Девчонки ему кофе, печенье, то да се… Ну и спросили, может, Николай? А он: нет-нет, просто Ник.

Ксения украдкой взглянула на человека, пробуждающего во всех такое нездоровое любопытство. Очень светлая кожа. Очень темные волосы, отросшие почти до плеч, разделенные пробором посередине. Когда он встряхивал головой, отбрасывая их со лба, эти роскошные, прямые как у индейца, чисто вымытые волосы блестели в электрическом свете благородным антрацитовым блеском, способным вызвать зависть у любой кинозвезды. Ник… Если не Николай, то кто? Никанор?.. Никифор?.. Никодим?..

Увы, заботливая хозяйка предусмотрительно усадила именитых гостей поближе к себе, то есть на прямо противоположный от Ксении край стола, чтобы лично обеспечивать бесперебойное поступление заготовленных в большом количестве деликатесов, так что подслушать их разговор не было никакой возможности. Лишь изредка до Ксении доносились отдельные реплики или взрывы смеха, но смеялась и говорила в основном Илона. «Просто Ник» ограничивался тем, что отвечал на вопросы типа «еще немного рыбки?.. водочки или вина?..», да и то на последний вопрос за него ответила Илона, заявив во всеуслышание:

– Он водку не пьет!

Похоже, Нику потребовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли, но пререкаться он не стал и согласился на сухое вино. Вообще он не производил впечатления человека, склонного к конфликтам, однако в его чуть прищуренных серо-голубых глазах временами вспыхивала шальная искорка; на губах появлялась и сразу же исчезала абсолютно неподражаемая, наполовину елейная, наполовину саркастическая улыбка; вооруженная вилкой рука замирала над тарелкой, выдавая мгновенное оцепенение, которым он реагировал на своеобразные Илонины шутки, – и все вместе наводило на мысль, что за ним необходимо присматривать.

Быть может, Никита?..

– Он ее муж или как? – позволила себе поинтересоваться Ксения, предварительно убедившись, что Лариса уже достаточно пьяна.

– Или как, – был ответ. – У нее таких мужей знаешь сколько было… И ни один особо не задерживался. Но на этого она, видать, крепко запала. Уже четыре месяца с ним живет.

– Вместе живут?

– Ну да. В ее новой квартире на Сухаревской. Он этой квартирой и занимался, в смысле, ну… ремонт, отделка и тому подобное. То есть не сами ремонтные работы, а дизайн-проект. Он архитектор. – Лариса икнула. – Ой… специалист по дизайну интерьеров и всяким там отделочным материалам.

Между тем у кого-то родился тост. Пришлось выслушивать всю эту ахинею, потом восторженно аплодировать, потом пить, закусывать… ох. Краем глаза Ксения не переставала наблюдать за Ником. Непринужденно держа за ножку бокал с красным вином, тот внимательно слушал невероятно разговорчивого типа в помятом сером пиджаке, которого звали, кажется, Сергей. Сидящая между ними Вера глуповато хихикала. Вот Сергей, отведав селедочки, выдал какой-то очередной затасканный комплимент, и она зарделась от удовольствия. С досады Ксения положила себе еще зеленого салата. Тетке следовало поменьше пить в такой день.

– Конечно, у них приличная разница в возрасте, – добавила Лариса, не переставая жевать, – но вообще-то ей всего-навсего сорок, так что…

– А ему?

– На вид не больше тридцати. Ну и что? Женщин в этом возрасте часто тянет на сладенькое.

– А мужчин? Таких, как этот…

Лариса качнулась к самому ее уху:

– Деньги, милочка, деньги. Говорят, она помогла ему расплатиться с какими-то долгами. Большими долгами. Но толком никто ничего не знает. И я тебе ничего не говорила, ясно?

– Но он же не мальчик с улицы, – растерянно проговорила Ксения. – Насколько я понимаю, у него есть образование, специальность, работа. Я слышала, дизайнеры неплохо зарабатывают.

– Думаю, речь идет совсем о других деньгах. Совсем о других.

– На что же ему могли понадобиться такие деньги? Такие, каких он сам не в состоянии заработать.

Лариса икнула еще раз. Глотнула мартини с апельсиновым соком.

– Да кто ж его знает? Может, наркотики. Может, азартные игры. Москва – город соблазнов.

Ксения перевела разговор на другую тему. Во-первых, стало ясно, что от Ларисы ничего путного не добьешься. Она обыкновенная сплетница, а сплетни, как известно, в большинстве случаев бывают весьма далеки от действительности. Во-вторых, не стоило особенно афишировать свой интерес к бойфренду этой светской львицы, этой Илоны. Сейчас Лариса захмелела, размякла, ей захотелось потрепаться, а к завтрашнему дню она протрезвеет и, чего доброго, пойдет и доложит, что молодая родственница Веры Аркадьевны позволяла себе… У тетки будут неприятности. Оно нам надо? Боже упаси.

Вскоре насытившиеся гости ощутили потребность размяться и начали потихоньку выбираться из-за стола. Некоторые бесцельно слонялись по квартире, переходя из комнаты в комнату и шумно восторгаясь Верочкиным безупречным вкусом в смысле ковров и занавесок. Другие ходили за ней по пятам из гостиной на кухню и обратно, пробуя навязать свою помощь в мероприятиях, связанных с переменой блюд. Ну и, разумеется, были еще желающие выкурить по сигаретке – эти сбивались в стаи на застекленной лоджии и на лестничной клетке. На лоджии оттягивались в основном дамы, на лестнице – джентльмены.

Игорь тоже улизнул на лестничную клетку, а предоставленная самой себе Ксения с упорством запрограммированного андроида отправилась на поиски затерявшегося где-то в дебрях трехкомнатной квартиры Ника. Чего она добивалась? На что могла рассчитывать? Задуматься об этом ей не давало странное, охватившее ее час назад лихорадочное чувство, которое она назвала бы вожделением, если бы это не звучало столь вульгарно. И тут уже можно было вести речь об утрате не только свободы воли, но и элементарного человеческого достоинства. Не думать. Не рассуждать. Просто принимать некий телепатический сигнал и идти на него, как крыса на запах сыра.

Она застала его за просмотром каких-то фотографий в сугубо дамском обществе, что в общем-то не делало ему чести. Альбом лежал на крышке фортепьяно (играла на нем не столько Вера, сколько покойная бабушка Настя), Ник сидел на вращающемся стуле и переворачивал страницы, а дамы, облепив его с трех сторон, чирикали, кудахтали и издавали серии других, не менее бессмысленных восклицаний.

В конце концов, оглушенный этими звуками птичьего двора, он медленно выпрямился, передал альбом стоящей рядом Вере и поднял крышку фортепьяно.

– Ой, а ты правда умеешь? – всплеснула руками голосистая, с пышными формами Тамара. – Ну так сыграй нам, а мы споем!

– Правда, парень, сбацай чего-нибудь! – крикнул, проходя мимо распахнутой двери, кто-то из мужчин.

– «Мурку» давай!

Усмехнувшись, Ник сбацал им «Мурку», а потом, безо всякого перехода, заиграл Седьмой вальс Шопена. Посадка за инструментом у него была не совсем правильная, но длинные пальцы бегали по клавишам не менее уверенно, чем пальцы какого-нибудь признанного виртуоза. За Седьмым вальсом последовал Десятый. Похоже, Ник был большим поклонником Шопена. Он играл чисто, без помарок. И практически вслепую.

Дамы взволнованно перешептывались. Илона горделиво улыбалась.

– Какие будут пожелания? – спросил Ник с вежливой улыбкой.

Ксения, скромной серенькой мышкой сидящая в уголке, осмелилась подать голос:

– «Аппассионату».

И он посмотрел на нее удивленно и благодарно. Впервые посмотрел ей в глаза.

– Фу, это же такая скука! – поморщилась Илона, жестом шутливого протеста ероша его темные волосы.

Но он уже играл. Играл для девушки, с которой по большому счету даже не был знаком. Ну и что? Он задал вопрос. Изъявил готовность сыграть что-нибудь по заказу. Обычный вопрос, обычный ответ. И если «Мурка» имеет право на жизнь, то почему «Аппассионата» не имеет?..

Теперь, когда Ксения стала слушателем, а он исполнителем, она наконец получила возможность смотреть на него сколько душе угодно. На исполнителей ведь принято смотреть. Во всяком случае, не запрещено. Идиотка, твердила она себе, безнадежная, клиническая идиотка… Даже если он обратит на тебя внимание, даже если заметит, ну и что? Дело-то ведь не в том, нравишься ты ему или не нравишься, а в том, что он – этот мужчина, играющий сейчас «Аппассионату», – является собственностью г-жи Бельской, и какая-то там девчонка, пусть даже весьма хорошенькая и хитренькая, не вправе на него претендовать.

Не желать, не смотреть… Но как заставить себя отвернуться? Все внутренности Ксении (не только сердце, но и печень, и селезенка) болезненно сжимались, заставляя ее крепче впиваться ногтями в ладони. Кожа горела под одеждой. Кровь изменяла химический состав. Ксения чувствовала себя совершенно больной. Она хотела этого парня – хотела свирепо, плотоядно, – но не видела способа его заполучить. И от сознания полнейшей безысходности ей становилось все хуже и хуже. Это были подлинные страдания. Страдания Клелии и Джульетты.

Илона стояла за его спиной, исподтишка наблюдая за лицами присутствующих. Ее подведенные черным карандашом глаза молний, конечно, не метали, но смотрели довольно вызывающе. Ярко накрашенный рот беспрестанно подергивался и кривился, как будто Илона разжевала сырую оливку или еще какую-нибудь гадость, проглотить не смогла, а выплюнуть постеснялась. Ксения понимала, что вот сейчас пора бы уже встать и уйти, но не могла заставить себя оторвать задницу от стула. Отвести взгляд от лица пианиста, от его слишком тонких для мужчины рук.

Внезапно он прервал игру. Грациозно потянулся, уронил руки на колени. И улыбнулся Ксении, словно извиняясь:

– Это сложная вещь. Слишком сложная для меня.

Если бы в ответ она промолвила хотя бы пару слов, Илона получила бы прекрасный повод обвинить ее в заигрывании с чужим мужчиной. Поэтому она только кивнула и сделала вид, что задумалась о чем-то своем.

– Сложная? – Илона передернула плечами. О чем бы она ни говорила, голос ее звучал капризно, как у избалованного ребенка, который привык все делать назло. – Скорее, скучная. Не понимаю, как можно слушать такое занудство.

– Известно, что Ленин не выносил музыку Бетховена, – заметил Ник, тихонько наигрывая что-то невнятное. – Особенно «Аппассионату». Он считал, кстати, совершенно справедливо, что она способна воздействовать на человеческую психику, и всячески предостерегал от ее прослушивания своих соратников по революционной борьбе.

– Да ты что? – изумилась Тамара.

– Да. Дело в том, что Бетховен был гением. Его музыка, как и всякая гениальная музыка, активизирует пятый, нейросоматический контур мозга. При этом наступает гедонический кайф, эйфория. Человек чувствует себя по-настоящему счастливым. – Ник улыбнулся и мельком глянул на Ксению. – Также этот контур активизирует тантра-йога.

– Господи! – воскликнула в притворном ужасе Вера. – Никогда не думала, что наши бедные мозги имеют какие-то контуры.

– Контуры или уровни – это всего лишь понятия, предложенные одним весьма неглупым человеком для определения нейрологического пространства.

– Доктором Лири, – пробормотала Ксения.

И, не дожидаясь комментариев, встала и вышла из комнаты. Ей пришло в голову, что сейчас самое время посетить туалет.

Выходя из туалета, она столкнулась с Игорем.

– Ксюха! А я тебя везде ищу. Ты где пропадаешь?

– Да мы там фотографии смотрели. С Верой и ее подружками. Иди за стол, я сейчас.

Ловко вывернувшись из его объятий, она проскользнула в ванную. Повернулась к зеркалу и уставилась на свое отражение. В глазах диковатый блеск, на скулах лихорадочный румянец… Тяжелый случай.

Интересно, Ник еще играет для них? И если да, то что? Его пальцы, его улыбка… Обыкновенный альфонс? Очень может быть, хотя совершенно не похож. И выглядит не так, и ведет себя не так. Даже по отношению к Илоне. Никакой слащавости, никакого подобострастия. Спокойное достоинство самостоятельного человека.

Пока он играл, Ксения смотрела на него не отрываясь. С того места, где она сидела, было хорошо видно, как пальцы Илоны скользнули за ворот его рубашки, ласково пощекотали шею. А он еле заметно повел плечами. Не брезгливо, но недовольно. То ли ему не понравилось, что она трогает его на людях, то ли пальцы оказались слишком холодными. Должность пажа при богатой женщине – каково это? Временами, должно быть, неплохо. Просто делай, что тебе говорят…

Осторожный стук в дверь. Даже не стук, а деликатное постукивание. Эй, ну что за дела? Ксения щелкнула задвижкой, думая, что это, возможно, Игорь, и намереваясь тут же высказать ему все что думает. Но это оказался не Игорь.

Не теряя ни минуты, Ник втолкнул Ксению обратно в ванную, сам шагнул следом, повернулся и запер дверь на задвижку. Ксения попятилась, глядя на него во все глаза. Красивый, какой красивый… и так близко… Ничего умнее в голову не приходило.

Он повернулся. Осторожно взялся кончиками пальцев за ее подбородок. Нагнулся, испытующе вглядываясь в ее запрокинутое лицо. Она почувствовала дрожь под коленками. Боже… Его глаза показались ей восхитительными: серо-голубые, с лучистой короной на радужке. А губы – губы такие, что она даже задрожала от желания немедленно их поцеловать. Или укусить.

Не было ни слов, ни поцелуев. Молча Ник подтолкнул ее к раковине, мягким нажатием на плечи вынудил нагнуться, лечь грудью на закругленный край холодной мраморной плиты. Закинул ей на поясницу подол короткой шелковой юбки и одним движением сдернул ее крошечные трусики вместе с колготками.

Впоследствии Ксения не раз задумывалась, почему в эту захватывающую минуту ее ума и фантазии хватило только на то, чтобы стоять там с оттопыренной задницей в ожидании неизбежного и лениво припоминать, какое же на ней сегодня белье. Бордовое, кружевное… да, точно. Слава богу, что не то белое, итальянское, там, кажется, дырка… и вообще ему сто лет.

Руки чужого любовника нахально гуляли по ее телу, ощупывали бедра и живот. Потом она услышала звяканье пряжки ремня, шуршание брючной ткани… Он вошел в нее виртуозно, без малейших усилий. Как будто всю жизнь только тем и занимался, что насиловал незнакомых женщин в местах общего пользования. Удовольствие от этого варварски глубокого и в то же время желанного проникновения было настолько острым, что на минуту она почувствовала себя героиней романа Полин Реаж. Кто хочешь подходи и бери. Ее охватил жгучий стыд и сразу же вслед за этим – не менее жгучее наслаждение. Это просто жуть что такое… это… Пожалуй, ей еще не приходилось выдерживать такого мощного напора, такой чудовищной бесцеремонности!

Ну, еще. Пусть это длится как можно дольше. Пусть все забудут о нас, пусть забудут, пусть…

Муж одной из теткиных подруг, который видел тетку впервые в жизни, толкал речь. Тетка плакала, ее подруга тоже. Публика рукоплескала. Пробравшись на свое место за столом, Ксения взяла рюмку с чем-то газированным и шепнула Игорю:

– По-моему, нам пора.

Он обеспокоенно глянул на нее:

– Тебе нехорошо?

– Да, что-то мутит. Наверное, от шампанского. А у тебя тут что? Сок? Давай поменяемся.

Игорь проворчал что-то насчет того, что он за рулем, нашел чистый стакан и плеснул Ксении яблочного сока.

Ник восседал рядом с Илоной (при Илоне), выпивал, закусывал, отвечал, когда к нему обращались, сдержанно посмеивался над шутками соседей. Пользуясь тем, что Илона утратила первоначальную бдительность, Мятый Пиджак начал подливать ему водочки, которая пришлась как нельзя более кстати, судя по выражению его лица. На Ксению он больше ни разу не взглянул.

Они отчалили первыми, как и подобает особам королевских кровей. Уважили именинницу, отметились, а дальше пусть народ гуляет в свое удовольствие. Вовремя уйти – это целое искусство. И госпожа Бельская владела им в совершенстве. Вера и еще несколько человек вышли их проводить. Ксения осталась за столом.

– А за мягкой мебелью моталась аж в Италию, – бубнила Лариса, словно их разговор ни на минуту не прерывался. – С ним, само собой. Без него представляю, что бы она там купила. Ты видела, как она одевается? Полное отсутствие вкуса. Как разбогатевшая челночница. Денег куры не клюют, а в голове… Единственное, что есть: этакая хватка рыночной торговки. Но, сама понимаешь, для того, чтобы иметь право называться бизнес-леди, этого маловато. И дома у нее все в том же духе – сплошной имперский стиль…

Слушая ее, Ксения подумала, что бедная Илона, судя по всему, не так любима коллективом, как в своей гордыне воображает.

– А в прошлом году в день своего рождения она, знаешь, в чем на работу приперлась? В костюме из золотой парчи. Круто, да? Нет, покрой самый обыкновенный: юбка, жакет. Но цвет!.. Сказала, что костюмчик от Гуччи. Лучше бы прикупила что-нибудь на Черкизовском рынке.

Остальное было уже довольно утомительно. Ксения с трудом дождалась подходящего момента, чтобы объявить Вере о своем недомогании и под этим предлогом свалить по-тихому домой. Выходя из подъезда, она полезла в карман за перчатками и, к своему несказанному изумлению, обнаружила там, помимо перчаток, какой-то небольшой и явно посторонний предмет. Прямоугольный, плоский, гладкий. На ощупь она идентифицировала его как мобильный телефон. Но ее собственный телефон лежал на своем обычном месте, в сумочке. Откуда же этот? Кто-то перепутал дубленку? Попал по ошибке в чужой карман? Так, может, еще не поздно вернуться… Но телефон покоился на самом дне кармана, под перчатками. Озадаченная, она чуть было не поделилась своим открытием с Игорем, но вовремя прикусила язык.

На пороге ее квартиры Игорь, естественно, начал напрашиваться на чашечку чая, но Ксения, сославшись на отвратительное самочувствие, ласково поцеловала его в щеку и выставила за дверь. Поскольку она никогда не боролась за репутацию покладистой девушки, это было в порядке вещей.

Оставшись одна, она первым делом извлекла из кармана НЕЧТО, при ближайшем рассмотрении действительно оказавшееся телефоном (довольно дорогим, между прочим), и внимательно обследовала, пытаясь понять, кому же он принадлежит. Телефон не засунули в ее карман по ошибке, телефон ей подбросили, и это мог быть только Ник. Но подобное предположение нуждается в доказательстве. Она решила начать с просмотра записной книжки. Ничего себе! Масса номеров и ни одного имени. Ни имен, ни инициалов – ничего. Как у секретного агента, работающего под прикрытием.

Ксения положила телефон на кухонный стол, прошла в комнату и начала раздеваться. Очень медленно: юбка, кофта, колготки, белье… Вид бордовых кружевных трусиков со следами преступного соития спровоцировал истерический припадок, которого она никак от себя не ожидала.

– Какая же я дура! Какая офигенная дура!

Раздетая, растрепанная Ксения металась по комнате, рвала на себе волосы, словом, и впрямь вела себя как последняя дура. Озадаченная ее завываниями, из кухни пришла Матильда, села в дверях и уставилась широко раскрытыми оранжевыми глазами. Встретив ее взгляд, Ксения вспомнила, что еще не выдала ей «вечернего мыша» – непростительный эгоизм! – накинула рубашку и побрела к холодильнику.

«Вечерний мышь» – так же, впрочем, как и «мышь утренний» – представлял собой мелко порубленный кусок антрекота, тщательно перемешанный с чайной ложкой «Фрискеса» и для пользы дела еще присыпанный сверху овсяными хлопьями «Экстра». Когда Матильда была еще неуклюжим, непутевым четырехмесячным зверенышем, словно сошедшим с лубочной картинки – круглые глаза цвета спелого апельсина, морда поперек себя шире, – Ксения ежедневно проворачивала через мясорубку говяжью вырезку, отварную морковь, картошку, зеленую фасоль и готовила для нее фрикадельки. Все знакомые просто дурели, а ей это было в радость. Тем более что Матильда, слава богу, никогда не страдала отсутствием аппетита. Создавая свой кулинарный шедевр, рекомендованный заводчиком и ветеринаром клуба, Ксения точно знала: продукт не пропадет.

В ожидании кормежки Матильда, как всегда, на некоторое время утрачивает свое знаменитое самообладание. Ее пронзительное «мр-р-ря!» служит Ксении дополнительным укором: сама наелась до отвала…

– Да не ори же так, бога ради, Матильда! Иди сюда… иди, моя девочка.

Присев на корточки, Ксения поглаживает крутой мохнатый бок, в то время как Матильда с утробным урчанием поглощает добычу. Ну, да. Как смогла, так и добыла. Главным образом благодаря личному обаянию.

Но что же теперь делать? Как жить дальше?

Ксения чувствовала себя как узник, приговоренный к пожизненному заточению в сыром и мрачном склепе какого-нибудь средневекового монастыря. Склепом стала вся ее до недавнего времени вполне благополучная, размеренная жизнь.

Стоило закрыть глаза, и она снова видела себя предающейся пороку в чистенькой, опрятной, выложенной розовым кафелем теткиной ванной. Вот она – образованная, в меру раскрепощенная современная девушка – стоит, вцепившись в раковину, тупо глядя в сливное отверстие, в то время как пальцы насильника яростно тискают ее ягодицы. Наверняка останутся синяки. Разглядывая их перед зеркалом (завтра, не сегодня), она, вполне возможно, почувствует себя униженной, использованной, оскверненной (похмельный синдром плюс мещанские предрассудки), но сейчас она расценивает происходящее как исполнение своих самых заветных желаний. Быть может, предосудительных, но это как посмотреть.

Лежа в горячей ванне, Ксения прислушивалась к слабой ноющей боли внизу живота (несмотря на свой богемный вид, этот жиголо отымел ее довольно сурово) и мучила себя непревзойденными по живости воспоминаниями. Сколько времени они провели в этой ванной, этом тайном прибежище разврата?..

Ник трудился как одержимый. Почувствовав, что она готова закричать, он зажал ей рот ладонью, еще поддал жару и устроил ей такой феерический оргазм, что у нее в буквальном смысле слова земля ушла из-под ног. Если бы ему вздумалось отступить хоть на шаг, она бы просто упала. Брякнулась на пол, как сломанная кукла. Но он не отступил. Выпустив ее бедра, позволил ей распрямиться (не совсем, но так, чтобы было удобно) и, подавшись вперед, прижался грудью к ее спине. Жаркое мускулистое тело чужого мужчины… тяжелые удары его сердца… аромат какой-то туалетной воды…

Он больше не зажимал ей рот, но и не убирал руку от ее лица. Пальцы ласково поглаживали щеку, теребили мочку уха. Именно из-за них, этих ласк, а быть может, вопреки, Ксению охватило непреодолимое желание оставить на его теле какую-нибудь отметину. А заодно дать ему понять, насколько животную природу имеет ее страсть к нему. Лязгнув зубами, как волчица, она вцепилась в его запястье.

Ник напрягся, прижимая ее к себе. Стук его сердца и учащенное дыхание были единственными звуками в запертой на задвижку ванной комнате. О, так он из этих, из строптивцев. Стиснутые челюсти, привкус крови во рту… Заклеймить мерзавца! Вырвать у него стон!

Шальная мысль, что так, чего доброго, можно перегрызть ему сухожилие, заставила ее разжать зубы. Тогда только у него вырвалось что-то вроде облегченного вздоха. В то же мгновение он присел на корточки и укусил ее за задницу. Терзать зубами, правда, не стал, но прихватил на совесть. Ксения сердито зашипела, а он быстро встал, привел себя в порядок, напоследок провел круговым движением пальцев по ее укушенной ягодице и, не медля больше ни минуты, покинул помещение. Ни словечка, ни поцелуя… ничего.

– Матильда, взгляни, который час, – обратилась она к толстой усатой морде, просунувшейся в дверь. – Как ты думаешь, еще не поздно позвонить Светке?

Матильда негодующе крякнула, что, несомненно, означало: совсем ты спятила, сестрица, на часах половина двенадцатого, а у Светки двухлетний ребенок. Не произошло ничего такого, о чем бы ты не смогла рассказать ей завтра с утра.

Прежде чем забраться в постель, Ксения долго стояла перед зеркальной дверью платяного шкафа, разглядывая багровое пятно на правой ягодице. Даже не пятно, а отчетливо выраженный след зубов. Интересно, что там с его рукой? И что скажет по этому поводу его госпожа?

Телефон она положила на пол у изголовья кровати. Нырнула под одеяло, выключила свет, расслабилась… Тут же на край кровати с пола запрыгнул кто-то чрезвычайно упитанный, кто-то мохнатый и с громким урчанием принялся утаптывать спальное место. Под колыбельную, пропетую домашней хищницей, Ксения задремала. Задремали обе.

Долгая телефонная трель выхватила ее из сна, заставив задрожать с перепугу. Засыпая в нетрезвом виде, Ксения всегда спала беспокойно, даже когда ее не тревожили никакие посторонние звуки, а тут такое! В три часа ночи.

Она пошарила рукой по полу. Поднесла трубку к уху. Пробормотала сонно:

– Слушаю.

– Ксения? – Самый прекрасный голос в мире. – Ксения, это Ник. Мы можем увидеться?

– Сейчас?

– Завтра. Вернее, уже сегодня. – На всякий случай он уточнил: – В воскресенье.

– Ну… – начала Ксения, пробуя сосредоточиться.

– Пожалуйста, – произнес он с нажимом. – Мне нужен мой телефон. Там номера всех моих заказчиков, моих друзей…

– Зачем же ты мне его подбросил?

– Чтобы позвонить.

Соображалка у него работает, это уже хорошо.

– Как ты узнал, что это моя дубленка?

Он чуть усмехнулся:

– По размеру.

Мысленно Ксения перебрала всех особ женского пола, почтивших своим присутствием теткину вечеринку, и его объяснение показалось ей правдоподобным. Всю жизнь, сколько она себя помнила, и Вера, и прочие близкие и дальние родственники при каждом удобном случае норовили ее подкормить. Чем-нибудь питательным: тортиками, пирожками… А когда Ксения оказывала сопротивление, дескать, фигура и все такое, начинали дружно причитать: какая фигура? какая фигура? нет у тебя никакой фигуры, одни кости!.. Так что дубленка тридцать четвертого европейского размера могла принадлежать только ей. Без вопросов.

– Ладно, – сказала она, чувствуя себя загнанной в угол. – Когда и где?

– Где тебе удобнее.

Конечно, можно было сказать: рядом с Ленинской библиотекой. Или: у входа в Политехнический музей. Но Ксения подумала, что после эпизода в ванной это будет выглядеть как дешевый понт, и сказала просто:

– Я живу недалеко от метро «Алексеевская». Там можно и встретиться. Ты на машине?

– Да.

– Из центра?

– Да.

– Слушай: проезжаешь метро, потом магазин «Союз», потом клуб «Белый медведь». Поворачиваешь направо и паркуешься напротив магазина «Партия». Я подойду. Запомнил? Что у тебя за машина?

Он назвал марку и номер машины, уточнил кое-какие топографические подробности и уже начал прощаться, когда черт дернул ее сказать:

– Хочу прояснить один момент. У меня нет привычки трахаться в чужих сортирах с незнакомыми мужчинами.

– У меня тоже, – отозвался Ник после паузы. – Ты считаешь, это стоит обсуждать?

– Нет. Не знаю. – Она прикусила губу и сбросила одеяло, потому что ее внезапно прошиб пот. – А ты считаешь, не стоит?

В трубке было так тихо… Ксения даже решила, что он отключился. Но потом опять услышала его голос:

– Поговорим об этом при встрече, ладно?

– Ладно. В пять часов.

– В пять часов.

Выпустив телефон из рук, Ксения стонала, как привидение в ночи. Тело ее корчилось и выгибалось на постели. Попытка взять его под контроль ни к чему не привела. Пятки в бешенстве колотили по скомканному одеялу, ногти царапали простыню.

Да что же это за напасть? Это противоестественно, недопустимо! Увидеть парня и моментально сойти с ума. Да с ней и в пятнадцать лет такого не случалось. С ней вообще никогда такого не случалось. Все эти слюни про любовь-с-первого-взгляда, любовь-до-гроба и прочие формы заболевания не вызывали у нее ничего, кроме отвращения. Любовь?.. Химические процессы, протекающие в организме, не более того. Влюбилась – прими валерьянки. Сходи на работу, почитай книгу, купи себе новые туфли, и все как рукой снимет. Но на этот раз противоядие почему-то не действовало. Или надо просто набраться терпения?

Матильда изображала копилку на краю письменного стола.

– Я влюбилась, – пожаловалась ей Ксения. – Ты можешь в это поверить?

Матильда посмотрела на нее с насмешливым сочувствием, совершила великолепный прыжок и заняла привычное место в ногах кровати.