Не стреляй в ангела

Глава 1

Я задвинул ящики письменного стола в предвкушении ленча с моей новой секретаршей Корой — умопомрачительной знойной брюнеткой.

Ее удивительные изумрудные глаза смотрели невинно и немного строго из-под шикарных длинных ресниц, и я с гордостью заметил, что ее классически красивое и улыбчивое лицо, а также ноги длинной с Эйфелеву башню, вызывали похотливое слюноотделение у клиентов. Это наводило на многозначительные размышления. Помимо прекрасных внешних данных, у Коры был острый ум, а такое сочетание для женщины — большая редкость.

Секретаршу я нашел по объявлению в газете. Сегодня она работала в моей переводческой конторе первый день и неплохо справлялась со своими обязанностями. Ее появление в конторе расширяло диапазон наших возможностей и шло на пользу дела. Кора прекрасно владела двумя европейскими языками, и было странно, что она стремится работать в должности простой секретарши — она могла бы претендовать и на большее.

Как случалось и раньше по пятницам, работы уже с утра было на редкость мало. Наступил май, а это то время, когда горожане, замученные тесными офисами и жарой, предпочитают уезжать подальше от пыльных небоскребов и переводческих контор Вергвуда.

Едва я закрыл ящики на ключ, как зазвонил телефон. Я недовольно поморщился, но все-таки снял трубку.

— Здравствуйте. Марк Шнайдер, к вашим услугам, — сказал я учтиво.

На другом конце провода некоторое время молчали. Затем академически правильный женский голос, прямо как у оперной певицы, произнес:

— Добрый день, господин Шнайдер. Меня зовут Мария Ягер.

Наступившая после этого тишина не показалась мне странной. Многим клиентам, собравшимся обратиться за помощью в мою контору, трудно изложить свои проблемы просто и доходчиво. Они часто мямлят что-то нечленораздельное как новобранцы на плацу.

— Рад помочь вам, госпожа Ягер, — тактично напомнил я о себе.

— У меня есть для вас работа, господин Шнайдер, — голос в телефонной трубке звучал мелодично и ровно. В то же время в нем чувствовалась жесткость. С такой интонацией мог говорить только человек, привыкший к беспрекословному подчинению. Я подумал, что у хозяйки этого голоса тугой кошелек, и удивился, что аппарат может передавать звук так натурально.

— Эта работа связана с поездкой, и вам придется захватить с собой еще кого-нибудь, — продолжала тем временем Мария Ягер.

Похоже, она была уверенна в том, что я не откажусь от ее предложения. Ей было наплевать на мою персону и вообще на всех, кроме себя. Мне пришлось сделать над собой усилие и подавить инстинктивно возникшее чувство противоречия. Я явственно ощущал запах хрустящих банкнот. К сожалению, наш мир устроен так, что кто платит — тот и заказывает музыку, и с этим тяжело не считаться.

— Каков характер работы? — деловито осведомился я.

— Я думаю, она будет вам вполне по силам. Вы должны поехать со мной в одну индейскую деревню в центральной Бразилии в качестве моего переводчика. Там у меня могут появиться поручения и для вашей помощницы.

— М-м..?

— Возьмите с собой вашу секретаршу, господин Шнайдер, — Мария Ягер проявляла чудеса осведомленности. О том, что Кора работала у меня, знали всего несколько человек. Я удивился, но не придал этому обстоятельству большого значения.

Про себя я решил, что если в этот раз куда и поеду, так только со своим компаньоном. Во мне родилось совершенно необъяснимое, но ярко выраженное чувство протеста против экпансии этой женщины, командующей людьми как оловянными солдатиками только потому, что у нее есть возможность платить.

Я владел переводческой конторой совместно с Томасом Новаком — венгром моего возраста, который являлся счастливым обладателем копны мелко завивающихся, как у негра, волос. С той разницей, что они у него были светлые. Впечатление от его кряжистой фигуры усиливалось, стоило лишь посмотреть на его приплюснутые уши борца.

Родители Томаса эмигрировали из Венгрии, и он перенял от них умение вкусно готовить. Он любил поразвлечься, но работал всегда безукоризненно, наверно в чем-то даже лучше чем я сам.

Я не хотел брать с собой Кору, так как не любил, когда вмешивались в мою работу, да и освоиться с делами она еще не успела.

— Госпожа Ягер, какие условия вы предлагаете? — спросил я, оставив вопрос о своем помошнике на потом.

— Ваш обычнай гонорар в двойном размере, проживание, транспортные и прочие расходы, — все это за мой счет. Итак, в понедельник заезжайте ко мне в десять утра. Я буду по адресу: Санди, 233. Наш самолет улетает в полдень. Вся поездка займет не более трех дней, а аванс в тысячу долларов я положу на ваш счет уже сегодня.

— Вы не могли бы подробней изложить характер наших обязаностей? Куда мы все же направляемся? — поинтересовался я.

— Назвать место, в которое мы отправимся, я пока не могу — это коммерческая тайна. Вы мне нужны для перевода деловых переговоров, связанных с покупкой участка земли. К сожалению, я не имею возможности уделить вам большего внимания, господин Шнайдер. Добавлю только, что это мероприятие для меня является очень важным, и я на вас рассчитываю. До встречи в понедельник, господин Шнайдер, — безцеремонно попрощалась Мария Ягер, и в трубке раздались прерывистые гудки.

Вот это темперамент, вот это напор! — подумал я. Такая энергия достойна уважения, даже невзирая на безопеляционный тон этой особы. Я посмотрел на часы: весь разговр занял не более пяти минут.

Кора все слышала по параллельному аппарату, и мне не пришлось долго распространяться о своих планах на эти несколько дней. Я хотел сообщить Коре, что собираюсь отказаться от ее участия в поездке. Для Марии Ягер можно было придумать какую-нибудь причину.

С такой женщиной как Кора было бы чудно отправиться даже на необитаемый остров. С ней не придется скучать, это уж точно. Она была симпатична мне, но мой внутренний голос подсказывал: не бери Кору с собой. Это было нечто, сравнимое с тем чувством, которое возникает, когда тебе слишком пристально смотрят в спину.

Откуда Мария Ягер узнала о Коре? Зачем ей потребовалась в столь категорической форме заострять внимание на необходимости участия в этом деле моей новой секретарши?

Я закурил сигарету и точным резким движением бросил пустую пачку в мусорную корзину. Бросок оказался удачным, и это придало уверенности. Из соседней комнаты вышла Кора. Она выглядела очень взволнованно. Ее изумрудные глаза блестели, а дышала она как загнанная лошадь.

— Что вы на это скажете, Марк?

— Я думаю, что тебе не стоит ехать, — произнес я роковую фразу. — Ты пока еще не имеешь необходимого в таких случаях опыта. Со мной поедет Томас, — добавил я, чувствуя себя так, словно меня на торжественном приеме застигли за ковырянием в носу.

— Почему? — удивилась Кора. Она встретилась со мной взглядом, и на миг мне показалось, что в ее глазах мелькнул истерический ужас. Как у собаки в ветиринарной лечебнице. Но Кора быстро справилась с собой.

Неужели у нее такая сильная тяга к путешествиям? — подумал я, с интересом изучая ее помрачневшее лицо и все больше убеждаясь в правильности своего решения.

— Ты не расстраивайся. У нас еще будет возможность побывать в Бразилии, — добавил я успокаивающе.

Я аккуратно затушил сигарету о высокую гору окурков в пепельнице. Ни о каком ленче уже не могло быть и речи. Я подошел к телефону и набрал номер своего банка.

Мне сообщили, что деньги только что переведены на мой счет в размере одной тысячи долларов. У меня возникло на миг странное ощущение, как буд-то шестеренки огромного механизма были приведены в движение. Сначала медленно, со скрипом, а потом все быстрее и быстрее.

Я на секунду застыл, анализируя возникшее чувство, но оно быстро пропало.

Минутой позже, я позвонил домой Томасу и обрадовал его нашим новым заказом. Мы договорились встретиться вечером в баре «Дядя Курт».

В тот вечер я нашел Томаса сидящим за бутылкой португальского вермута. Рядом с ним пристроилась чудовищно толстая невысокая брюнетка с гипертрофированным бюстом. Дамы с такой конституцией притягивались Томасом как магнитом еще с младенческих лет. Она то и дело прикладывалась к бокалу с вермутом, и бокал казался для нее слишком мал.

Бар в это время всегда заполнялся народом, как благотворительная столовая. Сегодняшний вечер не был счастливым исключением, так что бармену Роберту — крепко сложенному, под метр восемдесят, мужчине, приходилось пошевеливаться.

Роберт являлся хозяином бара и барменом в одном лице. Еще лет десять назад он выступал на профессиональном боксерском ринге в составе городской команды. С тех пор он изрядно полысел и отпустил огромные бакенбарды. Если вдруг посетитель, принявший лишнего, затевал скандал, бакенбарды устрашающе шевелились в такт с движениями нижней челюсти. Как правило, Роберту даже не приходилось пускать в ход кулаки — достаточно было просто подойти поближе к зачинщику ссоры и поинтересоваться в чем же, собственно, дело. Тон заботливой матери, резко контрастирующий с обликом громилы, действовал успокаивающе, как ушат холодной воды. На самом же деле Роберт был добряком, как и большинство сильных и уверенных в себе людей.

Заметив меня, он приветливо кивнул. Я помахал ему в ответ рукой и подошел к столику, за которым сидел Томас со своей подружкой.

— Привет, — сказал я им.

— Здорово, Марк, — ответил Томас.

— Привет, — хищно ухмыльнулась брюнетка и окинула меня с головы до ног оценивающим взглядом, который так и звал в постель. Мне стало непосебе.

— Как настроение, Марк? — весело поинтересовался Томас. Оптимизм бил из него ключом.

— Твоя дама очаровательна, — я позволил себе маленькую ложь и заказал двойную порцию виски с лимоном. Из закусок я выбрал фрикассе из цыпленка и овощи по-итальянски.

— А кстати, Марк, — вдруг опомнился Томас, — познакомься с непревзойденной Мадлен.

— Очень приятно, — выдавил я и улыбнулся.

— О!… — хихикнула Мадлен, явно наслаждаясь вниманием с нашей стороны, и ее достопримечательности заколыхались под тонкой блузкой.

Я в красках пересказал Томасу содержание моего разговора с Марией Ягер, добавив, что Кора была весьма огорчена моим отказом взять ее с собой.

— Марк, ты просто слепой, — сказал Томас. — Ты слишком полагаешься на свои зыбкие ощущения, а Кора явно расположена к тебе. Как она на тебя смотрит! Это не передать словами. Я думал, что она там же, в оффисе, все с себя скинет и набросится на тебя как мартовская тигрица. Крутая тетка, я даже почти завидую тебе, старина. Глаза женщины — это книга, из которой можно почерпнуть очень многое. Если задаться целью, конечно.

— Старый развратник, — жеманно проворчала Мадлен, приняв обиженный вид.

— Я же сказал — почти, — улыбнулся Томас. — Ты у меня просто сокровище.

— Ты осел, Том, — заметил я беззлобно. Томас заразительно заржал, а потом парировал мой выпад:

— Допустим. Но ты в этом случае — старый хрыч.

— Ну так как, Томас, мы едем? — я попытался сменить тему разговора и вернуться к делам. Мне не хотелось говорить об Коре. Томас на секунду оторвал свой взгляд от своей подруги.

— Почему бы и нет? Сейчас работы не так уж много. Не стоит отказываться, — сказал Томас, удобно откинувшись на кресле.

Я закурил сигарету и сделал солидный глоток виски. Вокруг царила оживленная атмосфера. За столиками шептались парочки, а компании молодых людей то и дело разражались неудержимым хохотом. В баре царил полумрак, и на лица посетителей падали блики от цветомузыкальной установки. Пятна света подергивались в такт с невыразительно-однотонной музыкой, придавая людям сходство с гигантскими хомелионами. Хамелеоны зловеще копошились за своими столами, настойчиво и внешне совершенно безцельно, не обращая внимания на шум.

Томас что-то тихо шептал брюнетке на ухо, отчего та время от времени хихикала, сотрясаясь подобно гигантскому говорящему студню.

Я почувствовал себя неуютно среди этого шумного оживления. Я купил бутылку виски для домашнего употребления, пачку сигарет и расплатился с Робертом.

— Мне пора, Томас, — сказал я, подойдя к столу.

— Ты что — уже уходишь? — удивился он.

— Да. У меня есть кое-какие планы на вечер, — неуклюже соврал я.

— Счастливо! — махнул я рукой.

— Пока, Марк, — сказал Томас.

— Чао! — промурлыкала Мадлен неожиданно низким контральто.

Настроение испортилось окончательно. Прощаясь, я натянуто улыбнулся и вышел из бара в свежую вечернюю прохладу.

У двери стоял Сэм — пожилой старичок лет семидесяти. Он всегда дежурил здесь в это время, выклянчивая у посетителей на выпивку. Судя по его виду — потрепанному, видавшему лучшие времена костюму и грусному выражению на небритом лице, его дела шли не так уж здорово.

— Добрый вечер, Сэм, — поздоровался я и сунул в его дрожащую руку доллар.

— Спасибо, Марк, — ответил тот с благодарностью. — Я думал, что сегодня мне уже не доведется подкрепиться. К счастью, я ошибался.

— Да чего там, — ответил я.

Я решил пройтись пешком и неспешно шел по улице, проходившей вдоль линии прибоя.

Справа, не более чем в ста метрах от дороги, волны с тихим шорохом ударялись о гальку. Огромное красное солнце лениво приближалось к океанскому горизонту, а вокруг сновали пронырливые наглые чайки, оглашая прибрежную полосу мерзкими натужными криками.

Хотелось побыть одному, но, согласно закону Мэрфи, трижды мне навстречу проехали наши постоянные клиенты. Каждый раз они приветливо махали мне рукой, растягивая губы в улыбке, и я был вынужден улыбаться им в ответ.

Я шел и размышлял о том, что день прошел на редкость сумбурно. Эта Мария Ягер — странная особа, и какова связь между ней и Корой? Почему Марии Ягер понадобилась именно она? Как Мария Ягер узнала о ее существовании? Ладно, если бы о талантах Коры было широко известно. Тогда бы все объяснялось просто. И это странное нежелание ехать с Корой, возникшее у меня…

Из ближайшей телефонной будки я позвонил в справочную. Оказалось, что по адресу Санди 233 проживает некий Роджер Уорт. Это имя мне ровным счетом не о чем не говорило. Но, как бы там не было, на моем счету появилась лишняя тысяча долларов, и воспоминание о деньгах меня успокоило.

Я решил зайти к Коре, тем более, что ноги сами привели меня почти к самому ее дому. Какой-нибудь повод всегда можно найти, — подумал я.

Глава 2

Это был небольшой двухэтажный особняк, крытый красной черепицей, как и большинство домов в округе. Он ничем не выделялся из общего фона, лишь окна на втором этаже были распахнуты настеж. Еще издали я услышал громкую музыку, которая доносилась из открытых окон. Это было что-то из Баха.

Перед дверью стояла дородная женщина лет пятидесяти с мелкой химической завивкой и пробивающимися черными усами, похожая на раскормленную до чудовищных размеров болонку. Она поочередно то стучала кулаком в дверь, то давила на кнопку звонка, словно пыталась выдавить глаз воображаемому противнику. Увидев меня, она с сожалением оторвала руку от двери.

— Меня эта музыка скоро сведет с ума. Я уже минут двадцать как пытаюсь дозвониться, а все бестолку, — прокричала женщина. И грозно добавила:

— Придется вызвать полицию.

— А вы живете поблизости? — поинтересовался я.

— Да, мой дом — напротив, — махнула она рукой. — А вы, собственно, кто?

— Я коллега хозяйки дома, госпожа …

— Кейн, — подсказала она.

— Очень приятно, госпожа Кейн. Моя фамилия — Шнайдер.

— Слава господу, может вы мне поможите, господин Шнайдер, — сказала она более дружелюбно.

Я подошел к двери и повернул ручку. Как ни странно, дверь оказалась незапертой и легко поддалась. Я вопросительно посмотрел на госпожу Кейн.

— Непонятно, — крикнула она. — Я пыталась открыть дверь, но не смогла. Я думала, что она на замке. Я неуверенно вошел внутрь дома.

— Есть тут кто? — крикнул я. Но легче было перекричать пароходную сирену, чем этот чертов магнитофон. Я прошел через коридор и оказался в просторной гостинной.

Добротная дорогая мебель, продуманная планировка и несколько картин на стене, — все это говорило о достатке и хорошем вкусе хозяев. Но в гостинной никого не оказалось.

Музыка доносилась со второго этажа, куда вела лестница с резными перилами из темного дерева. Я решил двигаться на звук и поднялся наверх. Дверь в комнату, из которой раздавалась музыка, была полуоткрыта. Я на секунду остановился перед дверью и, громко постучав, решительно толкнул ее плечом.

На залитой кровью кровати, неестественно вывернув конечности, лежала женщина. Она была совершенно нагой, а ее одежда была беспорядочно разбросана по всей комнате. Голова женщины была полностью закрыта подушкой. Стены были забрызганы кровью, бордовые пятна были даже на потолке. Кровь вместе с какой-то слизью и кусками светлого вещества все еще стекала по узорчатым французским обоям. В комнате чем-то отвратительно пахло.

Без всякого сомнения, то что здесь произошло — случилось не более чем четверть часа назад. Я почувствовал как у меня бешено бьется сердце, заглушая аккорды величественной музыки Баха, и подумал, что не мешало бы выключить магнитофон.

Все еще не веря в случившееся, я машинально приподнял подушку и тут-же отпрянул, едва подавив приступ рвоты. Это была Кора. Ее лицо было искажено чудовищной гримасой, напоминающей улыбку и звериный оскал одновременно. У трупа отсутствовала верхняя часть черепа. То что от нее осталось, лежало рядом как осколки от разбитой вдребезги стеклянной банки, а вот содержимого в черепе явно недоставало.

До меня вдруг дошло — что именно было разбрызгано по стенам. Я подумал что необходимо вызвать полицию. Превозмогая тошноту, я подошел к магнитофону и выдернул шнур из розетки. Наступила непривычная тишина. Носовым платком я вытер со лба крупные капли пота и с трудом перевел дух.

Внезапно я вздрогнул: в наступившей тишине я отчетливо услышал звук открывающейся двери, и на пороге комнаты появилась госпожа Кейн. Увидев окровавленный труп, она в ужасе вытаращила глаза, а ее нижняя челюсть почти вывалилась на ее солидный бюст. Я никак не мог предположить, что женщина способна кричать так громко и так долго как она. Я успокаивал ее до самого приезда полиции.

Мне пришлось прождать в полицейском автомобиле более двух часов, пока шериф закончил осмотр места происшествия.

С шерифом мне приходилось встречаться и раньше, правда при других обстоятельствах. Моя переводческая контора как-то оказывала услуги полицейскому управлению. Тогда было необходимо срочно взять показания у китайца, которого обчистили в подземном переходе. Боже — как давно это было! — подумал я.

Я проводил взглядом молодых парней в халатах, которые деловито пронесли мимо меня носилки с телом, скрытом в черном пластиковом мешке, и погрузили его в микроавтобус. Они переговаривались между собой, как ни в чем не бывало. Для них это была просто работа. Меня же убийство Коры потрясло, и мои руки все еще мелко дрожали, несмотря на десяток выкуренных сигарет.

Мимо меня прошел врач — худощавый мужчина лет сорока. Очевидно, он выполнял полагающиеся в таких случаях процедуры. Когда он поровнялся со мной, я увидел его злое лицо, совсем не сочетающееся с белым халатом медицинского работника. Было видно, что попадись ему сейчас в руки этот маньяк — врач разорвал бы его на части. Наконец, я увидел приближающегося ко мне шерифа Тулоса.

— Здравствуйте, господин Шнайдер, — поздоровался он официально.

С тех пор как мы с ним встречались последний раз, он почти не изменился. На вид шерифу было около пятидесяти пяти. Слегка полноватый, но не толстый, с едва заметной редкой проседью на висках и аккуратной бородке, с приятным лицом и ненавязчивыми манерами, внешне он совсем не походил на полицейского и с сразу располагал собеседника к себе. Но он был не так уж прост, как могло показаться человеку, видевшему шерифа впервые.

— Рад вас видеть, шериф, — сказал я.

— Ничего не скажешь, неприятная история приключилась с вашей секретаршей, — вздохнул он, и я почувствовал, как его колючий взгляд прощупывает меня насквозь. При этом шериф сохранял свое обычное выражение лица — приличествующая ситуации скорбь и здоровый оптимизм по поводу скорой поимки преступника.

— Мне трудно понять мотивы того, кто это сделал, — сказал я взволнованно.

Шериф некоторое время молчал, ожидая, не добавлю ли я чего к сказанному.

— Я такого не видел за всю свою службу, — наконец устало вздохнул он и поморщился.

— Беднягу разделали, как грецкий орех, — добавил он. — Такое впечатление, что она невовремя высунулась в боковое окно машины, и встречный грузовик снес ей пол-головы. Затем кто-то аккуратно собрал все мозги, принес на квартиру и разбросал по стенам.

Шериф вдруг резко замолчал, встретившись со мной взглядом. Неожиданно, он решил сменить тему разговора.

— Если вы не возражаете, господин Шнайдер, мы проедем с вами в участок, и я возьму у вас показания. Там, по крайней мере, мы сможем выпить по чашке кофе.

— Как вам угодно, — согласился я.

Мне хотелось покончить со всеми формальностями как можно скорей, и я был готов ради этого на все.

— Ну и отлично, — сказал шериф, и мы отправились в полицейский участок.

В полицейском управлении я подробнейшим образом рассказал об Коре все что знал, а также описал все события дня, не упустив в том числе и звонок Марии Ягер. Моя беседа с госпожой Ягер весьма заинтересовала шерифа. Через полтора часа я был уже у себя дома.

Я сразу же откупорил бутылку виски и отхлебнул изрядную порцию прямо из горлышка. Я возвращался домой пешком, и мне показалось, что по дороге я заметил за собой хвост — неприметный мужчина в сером плаще с удивительной настойчивостью плелся за мной на расстоянии ста метров. Я подумал, что это шериф решил на всякий случай перестраховаться и выставить за мной наблюдение. Если это так, то отсюда следовало, что я у них под подозрением.

А вдруг это был сам убийца? — пронеслось у меня в голове. Но я сам не верил в это.

Вскоре я почувствовал, что мои нервы стали приходить в норму. Минут через двадцать бутылка опустела наполовину, а я приобрел способность четко мыслить. Мои страхи несколько поуменьшились.

Я с содроганием вспомнил изуродованное тело Коры. Кому было нужно ее убивать? Каковы причины убийства и почему убийца выбрал такой странный способ? Об этом я мог лишь гадать.

Я курил, удобно пристроившись в своем старом скрипучем кресле. За окном с ревом проносились грузовики — окна моей квартиры выходили прямо на автостраду. Где-то вдали скулила собака.

События дня казались нелепыми. Звонок Марии Ягер, знавшей по имени мою новую секретаршу и ни с того ни с сего настоятельно рекомендовавшей мне взять ее с собой в поездку. Мое необъяснимое нежелание это делать. Непонятная реакция Коры на мое решение. И, наконец, чудовищное убийство Коры в собственной спальне. Возможно эти разрозненные события и не были связаны между собой, но я был почти уверен что это звенья одной цепи.

Ну что ж, посмотрим как события будут развиваться дальше. Я и не думал отказываться от работы с Марией Ягер, особенно тогда, когда мне платят вдвойне. Главное — не оказаться в роли мухи на липучке. А для этого надо держать ухо востро.

Было уже два часа ночи, и мои веки слипались. Я встал с кресла и подошел к окну, чтобы проветрить прокуренную насквозь квартиру.

Вместе с ветром с улицы ворвался шум дороги и запах автомобилей. Прямо под окном стоял видавший виды старый «плимут» — может быть там сейчас сидел скромный хозяин серого плаща, жуя дешевые пирожки со свиным фаршем или попкорн.

Чуть позже я заметил, как внутри «плимута» вспыхнул огонек сигареты, хотя возможно, мне это только показалось. Жизнь продолжалась как ни в чем ни бывало, не взирая на чьи-то трагедии и триумфы.

Какие-то метры отделяют одних людей от других, — подумал я, глядя на одиноких прохожих, спешащих по домам. — Порой эти метры укрывают чужие тайны надежней банковских сейфов или египетских пирамид.

Когда, надышавшись относительно свежим воздухом, я закрыл окно, мой взгляд упал на висевший на стене китайский ковер. Я купил его почти сразу же, как только въехал в эту квартиру. Купил, в общем-то, для того, чтобы повесить на него старинный меч, который мне всучил лавочник в одной из пномпеньских сувенирных лавок.

В то время я, как и все туристы, рассматривал бронзовые статуэтки трехглазого Шивы, как вдруг, мое внимание привлек длинный, прямой меч, с широкой рукоятью, изготовленной из материала, похожего на слоновую кость. Он, в отличие от обработанных под старину статуэток, матово блестел, словно лавочник и не помышлял о том, чтобы придать мечу характерный вид старого металла и продать его подороже. Что-то привлекло меня в его прохладной тяжести, в его форме и загадочных иероглифах, вытравленных на рукояти и клинке. От этого куска железа веяло первобытной силой и мощью.

Мой интерес не ускользнул тогда от внимательного взгляда продавца, и мой кошелек очень скоро избавился от части наличности.

Впоследствии я объяснил себе такую покупку собственным комплексом физической неполноценности, который вполне оправданно мог появиться у филолога, живущего в агрессивной и жестокой реальности современного мира.

Уже по приезду в Вергвуд, я купил китайский ковер, на который и повесил свой Ордогот — так я назвал меч, следуя доброй кельтской традиции. Иногда я снимал его со стены и сжимал в руке, пытаясь представить себе жизнь древних, у которых все было проще и однозначней чем у нас, погрязших в сложностях технической цивилизации. Но ностальгия по историческому прошлому человечества накатывала на меня не так уж часто. Я уже давно забывал протирать с Ордогота пыль.

Так вот, я посмотрел на ковер, и только сейчас заметил, что меча не нем не было. Я тщательно обыскал все вокруг, втайне надеясь, что меч свалился со стены из-за вибрации от проезжающих по шоссе тяжеловесных грузовиков. Но мои усилия не увенчались успехом.

Я осмотрел дверной замок, но не обнаружил на нем никаких следов взлома. Я проверил, не пропало ли у меня что из ценных вещей — в моем столе лежала пара тысяч. Деньги оказались на месте, документы, неисправные золотые часы, — все это тоже было нетронуто.

Несмотря на выпитое виски, голова у меня работала достаточно хорошо, чтобы провести параллель между этой загадочной пропажей и смертью Коры: два этих события произошли в один день, и оба были связаны со мной.

Кому все это надо? И зачем? — вновь подумал я в отчаянии. Я решил, не откладывая, тот час же позвонить шерифу. Пусть каждый занимается своим делом.

Как мне показалось, Тулос не придал моим словам должного значения. Он попросил меня зайти к нему завтра, чтобы написать заявление о краже. Я был растерян пропажей, но все же мысленно оправдал шерифа за тот безразличный тон, с которым он расспрашивал меня об исчезнувшем мече, так как у Тулоса и без того сегодня было достаточно хлопот.

Но, как оказалось, я несколько поспешил с вынесением вердикта. Не прошло и десяти минут после моего звонка, как кто-то настойчиво нажал кнопку дверного звонка. Я инстинктивно посмотрел на часы — было двадцать минут третьего.

Я тихо подошел к двери и прислушался. В коридоре раздавались приглушенные мужские голоса.

— Кто там? — спросил я. Мой голос прозвучал хрипло и неуверенно.

— Открывайте, Шнайдер. Это Тулос, — я узнал голос шерифа. Совершенно ничего не понимая, я открыл дверь.

Вместе с Тулосом, в квартиру ввалился сержант — здоровенный белобрысый детина. У каждого в руке было по револьверу.

— Без фокусов! — прорычал сержант, одновременно производя с моими руками процедуру, от которой у меня потемнело в глазах, а сухожилия моих рук удивили меня своей прочностью.

Наконец, я почувствовал на своих запястьях туго стянутые браслеты. После небрежного толчка в спину, я был усажен в собственное любимое кресло.

— Что это все значит, шериф? — искренне удивился я.

Шериф бегло осмотрел комнату и безпардонно уселся на мой письменный стол. От изысканных манер Тулоса не осталось и следа.

— Хорошо, Марк. Давайте начнем все по-порядку. Вы заявили о пропаже вашего меча, не так ли?

— Совершенно верно, — согласился я, внезапно догадавшись что именно привело ко мне копов. Шериф тот час подтвердил мое предположение:

— Так вот, Марк, ваши дела плохи. Да и подумайте сами: филолог хранит у себя в квартире меч. Филологу ведь без меча не прожить! Ха-ха! — заржал шериф. Его конопатый подручный тоже прыснул со смеху.

— Затем секретаршу филолога убивают в ее собственном доме, при том делают это не при помощи какого-нибудь тривиального ножа или пистолета, а тем же самым мечом, оставив его валяться неподалеку. Вы меня спросите: «Почему орудие убийства оставлено на месте преступления?» — Но, может быть, вы сами поясните мне причины такого прокола? На суде это зачтется.

Тулос достал из кармана свой серебряный портсигар, извлек оттуда сигарету, размял ее с тихим хрустом сухого табака и прикурил от серебряной зажигалки, выполненной в одном стиле с портсигаром. Все это время его острый взгляд пытался проникнуть в мою черепную коробку.

Я уже немного пришел в себя. Мне совершенно откровенно шили чье-то дело, и меня это не устраивало.

— Хорошо, шериф, давайте разберемся — мог ли я быть убийцей, — начал я. — Во-первых, у меня начисто отсутствует мотив преступления. Во-вторых, мне незачем оставлять на месте преступления такую улику, как этот чертов меч, а потом еще и сообщать вам, что этот меч — мой. В-третьих, судя по всему, хотя я и не специалист, можно предположить, что Кору убили незадолго до того, как я и соседка обнаружили тело. Почти в течении часа я прогуливался по набережной, и меня видели некоторые из моих постоянных клиентов, которые повстречались мне по дороге. Вы можете справиться у них. Таким образом, у меня есть алиби. А в-четвертых, шериф, слезьте с моего стола, вы не у себя дома, — добавил я уже со злостью. Мне все это уже порядком осточертело.

— Ладно, Марк. Если ваше алиби подтвердится, я перед вами извинюсь, — сказал шериф, нехотя освободив стол от своего зада.

Затем он записал телефоны тех троих моих постоянных клиентов, которых я встретил днем и тут же принялся им названивать, вновь преобразившись в саму обходительность. Хотя для подобных звонков было уже поздновато, ему все же удалось получить необходимую информацию.

— Сними наручники, сержант, — разочарованно скомандовал Тулос, и нехотя добавил:

— Поймите меня правильно, Марк. Я знаю вас давно, и с хорошей стороны. Но когда случается такое, да и улики против вас… Шериф и не подумал извиниться.

— Ладно, шериф, давайте закончим на сегодня. — Я облегченно растер запястья. — Я ужасно хочу спать. Кстати, проверте «плимут», что стоит под моим окном. Мне показалось, что когда я возвращался домой, за мной следили.

— Сержант! — коротко сказал шериф махнул рукой в сторону окна.

Сержант кивнул, подошел к окну и осторожно посмотрел на улицу через щелку в гардине. Затем он безшумно исчез за дверью.

— Зайдите завтра для опознания меча, и не уезжайте из города, пока я не сниму показания с ваших приятелей в письменном виде, — сказал шериф и надел свою шляпу.

Вдруг, с улицы донесся шум взревевшего мотора и резкие хлопки пистолетных выстрелов. Первый, второй, третий… Я насчитал всего шесть выстрелов — стреляли из одного оружия, и кто-то, по всей видимости, расстрелял всю обойму.

Шериф выбежал на улицу, на ходу выхватывая свой револьвер. Через минуту и шериф, и сержант вернулись в квартиру. Шериф передавал по рации описание «плимута».

Оказалось, что в машине действительно находился мужчина, которого совсем не заинтересовала идея сержанта предъявить документы. «Плимут» резко сорвался с места, а сержанту пришлось применить оружие. Ночная мгла помогла неизвестному скрыться.

— Рекомендую вам не открывать дверь кому попало, — порекомендовал шериф перед тем как уйти.

— Учту ваши пожелания, — съязвил я. Затем мы попрощались, и я остался один.

Было уже начало четвертого. Я разделся, со злостью швырнул одежду в угол и, не принимая душа, в изнеможении упал на кровать.

Глава 3

Как и следовало ожидать, проснулся я невыспавшийся, с пульсирующей головной болью. События предшествующего дня, как надоедливая муха, поочередно проносились в голове, которая нестерпимо раскалывалась в такт с биениями сердца. Из зеркала в ванной на меня смотрел изрядно помятый мужик, с небритой, осунувшейся физиономией.

Я знал, как себя вести в подобных случаях: минут тридцать бега трусцой — и печень легко справится с перегрузкой.

Через полтора часа, после пробежки и холодного душа, я был уже в кабинете шерифа. Я написал заявление о пропаже меча, а затем Тулос приказал сержанту принести его на опознание.

— Ну как, Марк? Узнаете? — спросил шериф, передавая мне Ордогот.

Конечно, это был он. Я взял его в руки и на всякий случай внимательно осмотрел.

— Это мой меч, — ответил я, возвращая его шерифу.

Когда я его передавал, мне показалось, что мои руки словно прилипали к твердой поверхности металла и отрывались от меча с едва заметным усилием. Чертовщина какая-то, — подумал я, покрывшись испариной.

— Ну вот, формальности соблюдены. К сожалению, вашу собственность я смогу вам вернуть только после суда, — сказал шериф и убрал меч в большой стальной сейф, стоявший в углу кабинета. Затем он достал из кармана портсигар и предложил мне сигарету.

— Ваше алиби полностью подтвердилось, Марк, — добавил он, улыбнувшись как ни в чем ни бывало, и закурил.

— Вчера был на редкость паршивый день, — продолжил шериф. — Я искренне надеюсь, что на этом ваше участие в данном деле закончится. Кстати, экспертиза показала, что тот, кто нанес смертельный удар, а он был нанесен именно этим мечом, имел просто уму непостижимую силу: удар был нанесен не лезвием, а плоскостью меча. Тем не менее, кинетической энергии удара хватило, чтобы снести жертве полголовы, — добавил он.

Шериф присел на краешек стола, вопросительно посмотрев на меня, и выпустил струю дыма в потолок.

— Желаю вам удачи, шериф, — сказал я, прощаясь. У меня не было никакого желания далее задерживаться в этих стенах.

— Удача сейчас бы мне не помешала, — вновь улыбнулся Тулос.

На выходе из кабинета я обернулся. Шериф смотрел мне вслед. На его лице уже не было и тени улыбки.

На улице я нашел телефон-автомат и набрал номер Томаса. Трубку сняли почти сразу.

— Привет, Том. Это Марк.

— Здравствуй, Марк. Я уже знаю о том, что случилось с Корой. Не могу понять, кому она наступила на хвост…

— Ты уж извини меня, что я не позвонил вчера. Я был просто в трансе. А откуда ты знаешь? — удивился я.

— Я прочитал утренние газеты.

— У меня случилась еще одна маленькая неприятность, о которой газетчики пока не разнюхали. Давай встретимся в «Дяде Курте», — предложил я.

— Я буду там через полчаса, — согласился Томас. Было еще рано, и в баре почти никого не было. Томас еще не подошел.

— Привет, Роберт, — поздоровался я.

— Здорово, Марк, — улыбнулся бармен. — Как твои дела?

— Спасибо, все просто замечательно.

— По тебе этого не скажешь, — заметил Роберт.

— Наверно я просто старею. А как дела идут у тебя?

— Вполне терпимо. Я даже подумываю о том, чтобы нанять себе сменщика.

— Без тебя «Дядя Курт» потеряет свой облик и привлекательность, — заметил я. — А чем ты сегодня травишь публику?

— Могу предложить запеченных угрей с рисом и побегами лопуха, — не без гордости сказал Роберт.

— Разве ты перешел на китайскую кухню? — удивился я.

— Хочется иногда чего-нибудь экзотического.

— Давай. Только накладывай побольше, — я вдруг прочувствовал зверский голод.

Я взял также порцию летнего венгерского салата, бутылку виски и сел за столик в углу, так, чтобы видеть всех входящих в бар.

Кроме меня в баре присутствовала компания из двух парней и двух девушек. Поодаль сидела еще одна девица, весь вид которой говорил о ее надежде найти себе занятие на ночь. Она выглядела лет на двадцать семь — двадцать восемь. В таком возрасте подобная задача еще не превращается в проблему. У дивицы была смазливая физиономия, ее длинные черные волосы спадали на плечи тяжелыми прямыми струями. На ней было надето легкое обтягивающее платье, которое подчеркивало божественные пропорции фигуры. Яркая голубизна глаз была заметна даже в полумраке помещения.

Не успел я справиться с салатом и первой стопкой виски, как девица подошла к моему столику, подчеркнуто виляя задом.

— У вас не найдется огонька? — поинтересовалась она ровным мелодичным голосом, нагнувшись над тарелками с незаряженной сигаретой в руке. Она проделала это так, чтобы я смог оценить все достоинство ее декольте.

Странно, но мне показалось, что этот голос я уже когда-то слышал. Я не смог вспомнить где именно и при каких обстоятельствах.

— Пожалуйста, — я задумчиво щелкнул зажигалкой.

— Чем вы занимаетесь сегодня вечером? — спросила она с обезоруживающей прямолинейностью.

— Встречаюсь с приятелем, — сказал я саркастически. Мне сейчас было не до амурных приключений.

Я повертел в руке пустую стопку. Стекло весело поблескивало в тех местах, которых коснулась точная рука гранильщика.

— Мы могли бы провести вечер вдвоем, — девица не думала отступать.

— Послушайте, — начал я. — У меня был далеко не самый лучший день. Мне хочется провести вечер дома наедине с пивом. Очень жаль, но я не смогу скрасить ваше одиночество.

— Я не уверена, что вам так необходимо напиваться, — вставила девица довольно безцеремонно.

Я был почти взбешен ее наглостью. Едва сдерживаясь, чтобы не скатиться на откровенную грубость, я коротко бросил:

— Проваливай!

Я не хотел перегибать палку — всем надо как-то зарабатывать себе на жизнь.

Девица улыбнулась так, словно услышала лучший в своей жизни комплимент. Она откинулась в своем кресле и посмотрела на меня с легким непониманием. Так, как смотрят на душевнобольного, пытающегося доказать беспочвенность поставленного ему диагноза.

— Да что вы так кипятитесь? — спросила она удивленно. Ее брови поползли вверх.

Воцарилась довольно длительная пауза, в течение которой я успел вяло поглотить несколько угрей и стопку виски.

— Хорошо, я уйду, — наконец нарушила молчание она.

— Сделайте одолжение, — вздохнул я с видимым облегчением.

Наши взгляды на секунду встретились. Ее глаза как бы излучали свет, и этот свет завораживал. Я был поражен ярко-голубой бездонностью ее глаз, и у меня на миг возникло ощущение падения сквозь эту бездну.

Я чуть было не подавился. Меня вдруг охватил необъяснимый страх. Холод пробежал по спине. Я ощутил в этой веснушчатой и стройной девице какую-то непонятную мне силу. Если бы я верил в дъявола — я подумал бы, что это он. В этот момент открылись входные двери, и в бар с шумом ввалился Томас.

— Привет, Марк! — крикнул он еще с порога.

Затем Томас подошел к Роберту, и они оживленно о чем-то заговорили, похлопывая друг друга по плечу. Слов я разобрать со своего места не мог: все мое внимание было сосредоточено на собеседнице. Она приняла независимый вид, встала из-за стола и вернулась на свое прежнее место, не одарив меня больше ни словом, ни взглядом.

Я проследил за ней краем глаза, но моя персона похоже перестала ее интересовать. Я осушил еще одну стопку виски, закусив длинным угрем. Я не почувствовал его вкуса, как если бы это был каучуковый ластик. Мои руки подрагивали мелкой, противной дрожью.

Что-то ты, старина, разволновался не по делу, — подумал я. — Ну лезет в голову всякая чушь. С кем не бывает?

Из состояния ступора меня вывел Томас. Он подошел к столику и плюхнулся на натужно застонавший стул.

— Приятного аппетита, — сказал он.

— Спасибо.

Томас составил со своего подноса на стол блюдо с хвостами раков в соусе из белого вина, огромную тарелку с гуляшом и горшочек с запеченными овощами. Из спиртного он принес несколько бутылок «Dreher».

— Я смотрю, ты не перестаешь пользоваться успехом, — Томас кивнул на девицу, которая все еще сидела за своим столом. Она пускала в воздух геометрически правильные кольца табачного дыма, время от времени притрагиваясь к одинокой чашке кофе.

— Странная особа, — заметил я.

— Две руки, две ноги. Что в ней странного? Тетка как тетка.

— У нее взгляд, как у кобры. Когда она на меня смотрела — я чуствовал себя словно загипнотизированная жаба. Томас ехидно заржал. Я тем временем уже почти пришел в себя.

— Ты превратился в женоненавистника, — заметил он. Затем Томас некоторое время молчал, вдруг став серьезным и хмурым.

— Я никак не могу понять, как могло такое случиться с Корой, — сменил тему разговора Томас.

Его глаза сверкнули, и он с силой опустил свой кулак на поверхность стола. Бутылки жалобно зазвенели.

— Неприятность, о которой я говорил по телефону, заключается в том, что Кору убили при помощи моего Ордогота, — сказал я.

— Черт! — вырвалось у Томаса.

— Его нашли там же, в квартире Коры. Тот кто это сделал, должен обладать просто нечеловеческой силой: удар был нанесен плашмя, по верхней части черепа. Представляешь себе силу удара, если он снес ей полголовы?

— Что говорит по этому поводу шериф? — спросил Томас.

— Только то, что я тебе уже сказал.

— У копов есть какие-нибудь зацепки?

— Насколько я понял — нет, — ответил я.

Разговор как-то иссяк. Во время затянувшегося молчания мы с Томасом медленно расправлялись с едой.

Понемногу мы разговорились, занявшись обсуждением предстоящей работы, и вскоре разделались со спиртным.

Мы взяли еще бутылку «Meggy bor» и для сравнения — бутылку «Kirchwein». Голубоглазая девица незаметно исчезла, и вскоре я о ней забыл.

Часа через три, когда мы выходили из бара, на душе было значительно легче.

Уже стемнело. Воздух был прохладен и свеж. Мы с Томасом поймали такси, и вскоре я расплатился и вышел из машины возле своего дома. Я помахал Томасу на прощание рукой, и такси уехало, обдав меня выхлопными газами. Я поморщился, беззлобно выругавшись, и зашел в подъезд.

Ключ долго не хотел попадать в замочную скважину. Пока я возился с замком, в голову лезли дурацкие фразы из Фрейда. Я улыбнулся, щурясь в ярком свете люминесцентной лампы. Все происходящее мне казалось крайне нелепым.

Наконец, мне удалось справиться с замком. Я вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и защелкнул замок на предохранитель.

Вместе со звуком запираемого замка я почувствовал, как на мою голову с грохотом и треском обрушилось что-то тяжелое и твердое. Бедная моя голова, — успел подумать я.

Затем удар по лицу мне нанесли поочередно стена и вставший на дыбы пол. После этого я отключился.

Первым что я услышал, когда очнулся — были мужские голоса. По звуку дороги и вибрации я догадался, что лежу на полу в движущемся автофургоне.

Говоривших было трое. Я прислушался, но звон в ушах затруднял понимание речи. Я попытался пошевелить руками и ногами, но вскоре убедился, что лодыжки и кисти рук были надежно связаны веревками.

— Да он никак оклемался, — до меня донесся голос одного из моих спутников, и я почувствовал как меня безцеремонно посадили, прислонив спиной к стене.

— Давай, просыпайся, — сказал тот же голос, и кто-то увесисто и очень больно заехал мне по шеке. Притворяться дальше не имело смысла, и я разлепил веки.

Я действительно находился в автофургоне без окон, освещаемом одинокой и тусклой лампой. На полу стояли разноцветные пластиковые ящики из-под бутылок, а на ящиках сидели два здоровенных парня в серых костюмах. Третий склонился надо мной. У всех под мышками явственно просматривались пистолеты.

Еще минимум один человек должен быть в кабине — надо же было кому-то вести грузовик, — отметил я про себя.

Тот, кто стоял возле меня, пытаясь заглянуть мне в лицо, был на редкость мерзким типом, с короткими кривыми ногами, но с широкими плечами и мощной шеей. Он был гладко выбрит, и его лысина зловеще блестела в неярком свете лампы. Он осклабился, изображая улыбку, и на меня отвратительно пахнуло пивным перегаром.

Он приблизил свою мерзкую рожу ко мне почти вплотную, так что я не удержался и, собравшись с силами, нанес хороший удар связанными вместе руками ему в подбородок. Мне он сразу не понравился, к тому же, я не люблю, когда меня бьют по лицу.

Лысый хрюкнул как боров и отлетел к противоположной стене фургона, нелепо взмахнув руками. По характерному хрусту я понял, что к лысине того парня добавились еще и выбитые зубы. Я приготовился к реакции его приятелей на свое вызывающее поведение, без труда представляя себе, как я буду выглядеть со стороны чуть позже. Но парни остались сидеть на своих местах.

— Хороший удар, господин Шнайдер, — сказал тот, что сидел слева.

У него была смазливая физиономия и светлые волосы, аккуратно зачесанные назад. Его вкрадчивый голос не предвещал ничего хорошего.

— Спасибо за теплые слова. В юности я неплохо играл в волейбол, — ответил я, стараясь оценить сложившуюся ситуацию.

— В таком случае счет сравнялся: один — один, — сострил он.

Его приятель, коротко стриженый брюнет с оттопыренными ушами, громко заржал, но несколько натянуто — он заметно нервничал.

Я понял, что главный в этой банде — светловолосый красавчик. Они знают мое имя и, раз меня не прикончили сразу, я им зачем-то нужен — и нужен живым.

Тем временем, лысый продолжал стонать и копошиться на полу фургона, словно отравленный дустом таракан. Я даже начал беспокоиться за его здоровье, томимый угрызениями совести.

— Не очень-то прилично подкарауливать людей в их собственном доме, да еще бить сзади по голове, — саркастически заметил я.

— Это все он, — сказал красавчик, показывая на лысого несколько театральным жестом. — Но он уже за все поплатился. Так что отбросим никому не нужные обиды и забудем об этом неприятном инциденте.

— Вот вы покалечили моего друга, а я на вас совершенно не злюсь, — продолжил он. — Чесное слово. Может быть, и мы с вами станем друзьями. Конечно, при одном условии: если вы, господин Шнайдер, будете хорошо себя вести.

— Что вам от меня надо? — задал я вполне естественный вопрос.

— Вы должны поехать с нами в одно место и выполнить простую, очень простую работу. После этого — вы свободны. Я даже заплачу вам пятьсот тысяч наличными, если все пройдет удачно, и вы справитесь с элементарной процедурой.

Я понял, что в ближайшее время моей жизни ничего не угрожает. Пятьсот тысяч — заманчивая сумма, но такие деньги не платят за просто так. Очевидно, я им был необходим в качестве пушечного мяса. Я с трудом мог представить себе что-то такое, что посилам мне, а этим парням — нет. Тем более, когда речь идет о пятистах тысячах.

— Что я должен сделать? — спросил я.

В это время лысый пришел в себя. Он встал на ноги и с ревом кинулся на меня. Его лицо было измазано кровью, и он являл собой поистине ужастное зрелище. Я мысленно стал прощаться с жизнью.

— Джон! Назад! — резко скомандовал красавчик.

— Я убъю его! — прорычал в ответ лысый, но остановился.

— У-у… Сука! — вновь процедил лысый. Затем он нехотя отошел в сторону и сел на перевернутый ящик. Похоже, что я нажил себе врага, — отметил я про себя.

— Вы уж простите его за несдержанность, — сказал красавчик улыбаясь, и добавил:

— В душе он добряк.

Лопоухий, молчавший все последнее время, вновь прыснул со смеха, но под суровым взглядом красавчика резко замолчал.

— Его доброта бросается в глаза, — заметил я. Красавчик пропустил мои слова мимо ушей.

— Что я все-таки должен сделать? — вновь поинтересовался я.

— Мы приедем с вами в одну забытую богом маленькую деревеньку, — начал он. — Она находится в бразильских джунглях. Там живут совершенно безобидные индейцы, там свежий воздух и здоровая пища. Как только мы приедем на место, вы совершите некое действие, можно сказать ритуальное действие, которое по силам даже начинающему бойскауту. А вы, здоровый и крепкий мужчина, справитесь с этим и подавно.

Ну и вот и все, — подумал я. — Похоже, что все эти истории про пятьсот тысяч — сплошная липа. В деревне меня просто зарежут на алтаре или сожгут заживо. Может быть там размещается какая-нибудь секта, которая просто не может существовать без человеческих жертвоприношений. Неужели на роль агнца нельзя было подобрать какого-нибудь индейца из окрестностей? Бразилия — огромная страна!

Стоп! — внезапно осенило меня. — Мария Ягер тоже собиралась везти меня в бразильские джунгли! Это не могло быть простым совпадением. Было бы интересно узнать, не в одной ли команде Мария Ягер и красавчик? Скорее всего в разных, иначе зачем поступать со мной таким образом — поджидать в засаде дома, скручивать и везти силой? Я бы приехал и сам, вполне добровольно. Сумма, предлагаемая этими бандитами, и гонорар, предложенный Марией Ягер, также разительно отличались друг от друга. Красавчик оценивал мои услуги намного выше.

— Это вы следили за мной последнее время? — я попробовал выудить немного информации.

— Надеюсь, вы не в обиде? — плотоядно улыбнулся красавчик, нисколько не удивившись вопросу.

Отсюда следовало, что за мной следил или кто-то из их банды, или же они знали об установленном за мной наблюдении.

— Да что вы. Как можно! — ответил я в тон ему.

— Ну и отлично.

Я вдруг ощутил страшную усталость. Я отвернулся и попытался устроиться поудобней.

Неожиданно я почувствовал, как пальцев моих связанных впереди рук коснулось что-то острое. Это был маленький кусочек стекла.

Тот, кто на небесах, предоставлял мне шанс, и я не замедлил им воспользоваться: позже, когда все уже клевали носом от монотонного шума дороги, очень осторожно, чтобы не выдать себя, я перерезал большую часть веревки, оставив для видимости лишь несколько волокон. На это занятие у меня ушло около часа. Мои спутники в это время чутко дремали, изредка поглядывая в мою сторону.

Прошло еще какое-то время, может быть часа два, а может быть три. Я успел заснуть и проснулся от того, что почувствовал вокруг себя оживление.

— Джон, пошли облегчимся, — предложил красавчик, потягиваясь. Затем он трижды ударил кулаком по стене, которая граничила с водительской кабиной. Фургон замедлил свой ход, съехал на обочину и остановился.

— А ты побудь пока здесь, — добавил красавчик, обращаясь к лопоухому.

Затем красавчик и лысый открыли дверь и вышли из фургона, а я остался наедине с лопоухим. В голове пронеслись мысли о побеге. Я почти слышал, как натужно заскрипели мои мозги.

Когда наступил наш черед выйти на ветер, вопреки моим тайным надеждам, меня не обделили вниманием. Лысый грубо схватил меня за шиворот, крепко, как заботливая мамаша. Так мы и вышли из фургона. Красавчик и лопоухий обступили меня с двух сторон, вовсе не думая изображать из себя воспитанных мальчиков.

Я осмотрелся. Стояла почти непроглядная тьма, звезд и луны совсем не было видно из-за плотного облачного покрова. По обе стороны от проселочной дороги просматривались темные очертания леса. Городские огни потерялись из виду, так как мы отъехали от города слишком далеко.

Улучив момент, я вспомнил свои университетские занятия по физкультуре, резким движением разорвал те несколько волокон веревки, что остались невредимыми на моих руках и ногах, и нанес лысому короткий маваси-суто-ути в его уже раз пострадавшую челюсть. Ребро ладони заныло от удара. К сожалению, я не мог позволить себе быть щепетильным и выбирать менее уязвимые места. Не балуя меня разнообразием, лысый хрюкнул, и осел на грунт.

Справа ко мне угрожающе приближался силуэт лопоухого, но я остановил его мощным правым ороси-какато-гери. Пятка моей ноги больно ударилась о его темя. Я не решился далее испытывать судьбу и бросился в лес, не разбирая дороги, петляя как заяц. Я рассчитывал, что красавчик не будет стрелять, ведь я был им нужен живым. Но кто его знает…

Мои худшие опасения подтвердились: очень скоро позади меня открылась безпорядочная пальба. Я пригнулся и ускорил бег. Еще тогда мне показалось странным, что я не слышу свиста пуль, как буд-то стреляли не в мою сторону. Но в то время мне было не до того, чтобы ломать голову над этой загадкой.

Стрельба прекратилась довольно скоро, и я бежал, не останавливаясь, минут пять, то и дело спотыкаясь в темноте, пока не выбился из сил.

Мне удалось немного оторваться от преследователей. Тяжело дыша, я упал на траву и прислушался.

Один из бандитов приближался ко мне, продираясь через кусты. Я сжался в комок, уповая на темноту. Когда расстояние между нами сократилось метров до двадцати, ночную прохладу разорвал душераздирающий вопль, затем вопль повторился вновь и резко оборвался. Раздался глухой звук, напоминающий шум падающего тела, и наступила тишина. Что произошло? — в ужасе подумал я, ощутив как мои волосы встали дыбом.

Я выждал минут тридцать, но более ничего не нарушало спокойствия ночного леса.

Решив, что на сегодня с меня приключений хватит, я влез на дерево, на всякий случай привязался брючным ремнем к горизонтально расположенной толстой ветви и вскоре заснул без задних ног.

Проснулся я от холода. Светало. И на траве, и на листьях деревьев лежала утренняя роса, напоминающая по своему виду первый иней. Лес оглашали звонкие голоса птиц.

Я слез с дерева, с трудом разминая затекшие ноги. Будучи уверенным, что прошлой ночью мои похитители, отчаявшись меня найти, уехали, я совершенно спокойно отправился в сторону дороги по своим собственным вчерашним следам. Ночью я бежал через кусты напролом, так что сломанные ветки безошибочно указывали правильный путь.

Внезапно, у меня все похолодело внутри: на том месте, где ночью раздавались ужасные крики, лежал красавчик. Вернее — то, что от него осталось. Его костюм был разорван в клочья и окровавлен, руки и ноги были неестественно вывернуты как у тряпочной марионетки, а позвоночник был сломан так, что затылок почти касался поясницы. Мне не было жаль красавчика, но такого я не пожелал бы даже врагу. Интересно, кто его так отделал? — удивился я.

Но я не мог представить себе, как такое можно сделать с человеком. Я осторожно обошел тело и направился дальше в сторону дороги.

Но я был ошарашен еще больше, когда увидел автофургон, все еще стоявший на обочине дороги. Лопоухий валялся в кустах неподалеку, и из его разожженного черепа торчал толстенный сук с еще зелеными, не успевшими завять листьями, отчего лопоухий походил на павшего в бою сказочного оленя. Его глаза были открыты, и по ним ползали большие откормленные мухи.

Около самого фургона лежал лысый, уткнувшись лицом в землю. На его спине зияли огромные выходные отверстия от пуль. Это как-то объясняло ночные выстрелы. Но кто в него стрелял и зачем — оставалось только догадываться.

Я обошел фургон и увидел водителя, который, скорее всего, искал спасения от неизвестного убийцы в кабине автомобиля, но с таким же успехом, как и его приятели: он лежал на сидении со сломанной шеей, нелепо свесившись на подножку.

Что здесь произошло прошлой ночью? — обалдело подумал я. Кому понадобилось столько жертв? Почему убийца действовал так странно? Самое разумное объяснение, которое я смог дать происшедшему, заключалось в том, что ночью здесь произошла схватка с бандой конкурентов, которые свели с моими похитителями свои старые счеты. Хотя стиль их работы был по меньшей мере непонятным, им я был обязан своим спасением.

Я снял тело водителя с сидения, положил его на траву рядом с лысым, и сел за руль грузовика. Мотор завелся легко, и я отправился в обратную сторону по дороге, в надежде отыскать какой-нибудь населенный пункт и заявить о случившемся в полицию.

Почти весь день ушел на заполнение многочисленных протоколов, допросы и прочие утомительные процедуры.

В ходе разбирательств приехал Тулос, которому позвонил кто-то из местного начальства, когда обо мне наводились справки. Мне повезло, что фургон не успел пересечь границу штата, и благодаря этому я имел возможность вернуться к себе домой. Тулос предложил мне проехаться в его машине, и я не стал отказываться. По дороге он еще раз подробнейшим образом расспросил меня о событиях прошлого вечера и ночи, но я уже не мог добавить к сказанному ничего нового.

Особенно его заинтересовало то, что произошло с красавчиком. Шерифу, как и мне, все это также показалось довольно странным. Но он не делился своими соображениями на этот счет, держа свои мысли при себе. Машину всю дорогу вел сержант. Он в течении всего пути молчал, не считая свое участие в разговоре необходимым.

— Я думаю, Марк, что вам необходима охрана, — сказал шериф, когда мы подъезжали к моему дому. — Я с вами сейчас оставлю сержанта, а утром его сменит кто-нибудь другой.

— Как скажите, шериф, — согласился я.

— Так будет безопасней, — шериф сделал неопределенный жест рукой.

Меня это вполне устраивало, так как боль в затылке постоянно напоминала мне о поворотах судьбы, ставших в последнее время чересчур резкими.

Мы прошли ко мне в квартиру. Во всех комнатах царил полный разгром. Вероятно, бандиты что-то искали, не теряя времени даром в ожидании моей персоны.

— Мне ужасно не везет в последнее время, — я вымученно улыбнулся.

— У вас, Марк, сейчас идет широкая полоса неудач, — сказал шериф. — Представляете, какая карта пойдет к вам в руки после окончания этой черной полосы?

— Если я доживу до этих светлых дней, — вымученно усмехнулся я.

Глава 4

Сержанту для ночлега я отвел гостиную. Там стоял вполне удобный широкий диван. Мы слегка перекусили яичницей с беконом, которую я приготовил на скорую руку. Затем мы выпили по банке «Dreher» и отправились спать.

Не прошло и пяти минут, как до моего слуха донесся переливчатый храп сержанта. Некоторое время он изводил меня своей какофонией, но усталость взяла верх, и очень скоро я провалился в небытие.

Я неистово продирался через плотные заросли орешника, то и дело спотыкаясь о корни, выступающие из земли. После каждого падения я быстро вскакивал и продолжал свой изнурительный бег, подгоняемый неумолимо приближающимся преследователем — полузверем-получеловеком, чья тяжелая поступь приближалась с неотвратимостью рока.

Погоня продолжалась целую вечность, пока я не споткнулся и не упал ничком в заросли лопуха. Силы были на исходе, и мной овладело тупое безразличие загнанного животного, смирившегося со своей участью.

Тяжелые шаги все приближались. Новая волна ужаса захлеснула меня, я вскочил и вновь понесся вперед. Но мне лишь только казалось, что я стремительно продвигаюсь через кусты: ноги были словно вылеплены из глины — тяжелые и непослушные, а обожженные дыханием легкие уже не справлялись со своей работой.

Тяжело дыша, я выбрался на поляну, поросшую высокой травой с мелкими голубыми цветами. Собрав всю волю, я прекратил свой безсмысленный бег, поднял с земли подвернувшийся под руку здоровенный сук, который мог сгодиться в качестве оружия, и обернулся. Кем бы не был мой противник — человеком, или зверем, я знал, что должен встретить его лицом к лицу, как мужчина.

Кусты с треском раздвинулись, и из них показалось нечто — темная масса с нечеткими контурами, отдаленно напоминающая человеческую фигуру под два метра ростом, и только лицо выделялось отчетливо в том месте, где у человека находится голова.

Существо не замедлило своего движения, неумолимо надвигаясь. Когда оно приблизилось ко мне почти вплотную, я замахнулся и ударил увесистой дубиной в верхнюю часть существа. В тот момент, когда произошло соприкосновение дубины с темным ореолом головы, время словно замедлило свой ход, и я с ужасом увидел, как абстрактное, слишком общее человеческое лицо исказилось и приняло очертания лица красавчика, мертвенно бледного и неподвижного как маска. Затем лицо красавчика пошло волной, почти как отражение в зыбкой воде. Когда рябь исчезла, на его месте появилось изуродованное лицо лысого. Оно было подвижно, в отличие от красавчика, и молча шевелило губами, как будто что-то пыталось сказать. Затем поочередно появились мертвенно бледные лица лопоухого и водителя фургона. Все это произошло в доли секунды, растянувшиеся для меня на несколько минут.

Когда дубина обрушилась на темный сгусток головы, я увидел себя — как в зеркале, безошибочно повторяющего свои собственные движения. Я пытался закричать, сорваться с места, но мне не удалось ни то, ни другое.

Проснулся я от удара об пол: во сне я упал с кровати, как когда-то в давно забытые детские годы. Я был весь покрыт холодным липким потом и мои руки дрожали от пережитого кошмара.

Я включил свет и вышел на кухню, щурясь от слишком яркого света лампы. Я достал из холодильника банку пива, нетерпеливо открыл ее и жадно присосался к прохладной влаге. Затем я прошел в ванную и умылся холодной водой.

В висящем на стене зеркале я увидел свое отражение: взлохмаченный, с безумными глазами. Но самое главное — кто-то неподвижно стоял за моей спиной. Я вздрогнул и резко обернулся, чувствуя как волосы на голове поднимаются дыбом.

В дверях, по-хозяйски облокотовшись на косяк, стояла та самая девица, которая накануне в «Дяде Курте» строила мне глазки.

— Привет, — сказала она так, словно мы были старыми друзъями.

— Не скажу, что я рад вас видеть, — ответил я хрипло. Мне было не до любезностей.

— Как вы сюда попали? — удивился я.

— Какая разница? — ответила девица. — Это не важно.

— А что тогда важно?

— Так и будем стоять? Может мы присядем где-нибудь, там и поговорим, — уклончиво предложила она.

— Пройдемте на кухню. А как вас зовут? — задал я вопрос, лишь бы только не молчать.

— Зовите меня Марией, если вам уж так необходимо меня как-то называть.

Внезапно, я вспомнил, где и когда я слышал этот голос раньше — в пятницу по телефону, когда разговаривал с Марией Ягер.

— Ваша фамилия — Ягер?

— Иногда я себя так называю, — ответила она неопределенно и уселась за стол.

Ситуация получила необычное развитие. Мне требовался тайм-аут, чтобы переварить услышанное.

— Сержант! — крикнул я в сторону гостинной. Храп, ранее доносившийся оттуда, прекратился.

— Сержант! Идите-ка сюда!

— Что случилось? — донесся из гостинной недовольный голос сержанта.

— У нас гостья, — ответил я.

Мария все это время неподвижно сидела спиной к двери, ведущей в гостиную. Во время нашего диалога она совершенно не меняла выражения лица, как буд-то происходящее ее мало волновало.

В гостинной раздался характерные звуки застегиваемой одежды, и в дверях появился заспанный сержант с револьвером в руке.

— Кто эта дама? — спросил он не слишком обходительно.

— Спросите у нее, — ответил я довольно едко и добавил:

— Спросите также, как она сюда попала?

— Ваши документы, пожалуйста, — сказал сержант строго и уставился на спину Марии, несколько бесцеремонно оглядев ее с головы до ног.

— Сержант, — сказала Мария не оборачиваясь, — я хочу поговорить с Марком. Не мешайте мне.

— Это Мария Ягер, — заметил я. — Во всяком случае, именно так она мне представилась.

Сержант подошел к столу, за которым сидел я и Мария Ягер, подошел почти вплотную, оказавшись у нее за спиной. В правой руке он продолжал сжимать револьвер, а левой схватил ее за плечо.

Вдруг, я заметил, что сержант дернулся и затрясся всем телом, как если бы через него пустили ток. Он стоял так с минуту, дико вытаращив глаза, не в силах оторвать свою руку от плеча Марии, которая словно не замечала происходящего. Затем от сержанта повалил едкий дым, его зрачки подернулись белой пленкой, отвратительно запахло паленым мясом, и сержант безвольно рухнул на пол, продолжая извергать из себя клубы дыма. На глазах у меня он превратился в жаркое.

Я справился с оцепенением, вскочил со стула и бросился к распростертому телу. Но, дотронувшись до него, я резко отдернул руку от боли, так как чуть было не обжег ладонь. Сержант уже не нуждался в медицинской помощи.

— Зачем ты это сделала?! — закричал я. — Зачем ты убила его?!

— Он нам больше не нужен, Марк, — ответила Мария спокойно. — Что ты так разволновался из-за какого-то дохлого фараона?

Я действительно чувствовал себя на грани истерики. Я глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках. Я лихорадочно пытался шевелить мозгами, но ни одной путной мысли в голову не шло. Но как она это сделала? — удивился я.

— Это просто. Но сейчас ты еще не можешь монять меня, — ответила Мария на мой немой вопрос.

— Что значит сейчас не могу понять?! Почему?! — я почти кричал.

— Потому, Марк, что сейчас ты еще совсем человек. Ты такой же как он, — Мария кивнула на распростертое тело, незаметно перейдя на ты.

Слово «человек» она произносила не так, как мне того хотелось бы. Она произносила его так, как произносит слово «животное» учитель зоологии, рассуждая об отличии животного от человека.

— Что значит «еще совсем человек»? — спросил я.

Неожиданно, я совершенно успокоился. Я понял, что передо мной сидит сумасшедшая. Я был уверен, что убийство сержанта было осуществленно при помощи какого-нибудь хитроумного технического приема — высокого напряжения, или еще чего-либо в таком роде. Подчас, психи проявляют завидную изобретательность в осуществлении своих диких замыслов. Бесспорно, эта женщина была больна.

— Я-то здорова, а вот тебе, Марк, необходима моя помощь, — сказала Мария, словно читая мои мысли. Она удобно устроилась за столом, пристально глядя на меня.

Я решил с ней не ссориться, не зная о том, что взбредет ей в голову в следующий момент.

— Правильно, — сказала она. — Не стоит со мной портить отношения, мы еще пригодимся друг другу. Я с ужасом понял, что она может читать мои мысли. Она читает мои мысли! — пронеслось в голове.

— Совершенно верно, я читаю твои мысли, — сказала Мария.

Я был так ошарашен, что с трудом подошел к холодильнику и достал из него несколько банок «Dreher». Я молча открыл банку и осушил ее в один присест. В моей голове была мешанина из обрывков мыслей о телепатии, телекинезе и прочей чертовщине. Теперь мне казалось, что все мои сокровенные мысли выставленны напоказ, как гениталии во время сеанса эксгибиционизма.

— Не стоит так волноваться, — нарушила молчание Мария. Ее голубые глаза призрачно блеснули.

— Запасись терпением и выслушай меня, продолжила она спокойно.

Теперь я был просто уверен в том, что один из нас является психом, и скорее всего — это я. Но я ничего не терял в том случае, если бы согласился выслушать Марию. Открыв очередную банку пива, я приготовился слушать.

— Природа, как ты знаешь, — начала Мария, — не ограничена одним лишь реальним миром. Наряду с реальным пространством, существует магическое, духовное и ментальное. Таким образом, для неживой материи характерно простирать свое влияние только в пределах реального мира. Растения имеют возможность присутствовать еще и в магическом мире — в том мире, который видели древние и который могут наблюдать ясновидящие. У животных, в отличии от растений, есть доступ в духовный мир — со сновидениями и чувствами. Человек, помимо своего присутствия в реальном, магическом и духовном мире, наделен возможностью самосознания — он осознает свое «Я», простираясь в ментальной области.

Я слушал весь этот бред, все более и более убеждаясь в правильности поставленного самому себе диагноза: я переутомился, и у меня поехала крыша. Я почти не понимал того, что мне объясняла Мария, меня волновало лишь собственное состояние.

— Марк, посмотри на себя. Это ты — венец творения природы? Конечный продукт эволюции? — спросила Мария с жаром.

Она взяла со стола пустую банку из-под пива и резким движением расплющила ее о мою голову. От боли и неожиданности я отпрянул назад и с грохотом упал со стула. Но я быстро вскочил на ноги.

— Что ты делаешь, мерзавка?! — вырвалось у меня со злостью.

— Для кого я тут распинаюсь? — спросила она гневно. — Перестань жалеть себя! Ты совершенно здоров!

Я решил прекратить весь этот балаган, вспомнив о существовании телефона и полиции. Я направился к аппарату. Правда полиция не всегда может помочь, — пронеслось в голове, когда мой взгляд упал на распростертое тело сержанта.

Едва я попытался набрать номер, как какая-то неведомая сила прижала мои руки вдоль тела по бокам, и у меня появилось ощущение, что мою персону плотно перебинтовали, подобно куколке тутового шелкопряда. Я оторвался от пола и медленно поплыл по воздуху в верхний угол кухни. Там я перевернулся горизонтально, лицом вниз, и словно приклеился спиной к потолку. Оттуда мне было хорошо видно Марию, которая как ни в чем не бывало продолжала сидеть за кухонным столом. Мое нелепое положение ужасно ранило самолюбие, но я никак не мог освободиться от невидимых пут.

— Повиси немного там, — предложила Мария строго.

— Чего ты от меня добиваешься? — сдавленно прохрипел я.

— Для начала, ты меня должен выслушать. И ты выслушаешь меня, хочется тебе того или нет.

Выражение лица Марии не оставляло и тени сомнения в серьезности ее намерений.

— Так вот, мы остановились на том, что человеку непристало претендовать на роль властителя вселенной. Ведь его заслуги весьма скромны даже в овладении силами тех сфер, о которых я уже говорила в нашей беседе: реальной, магической, духовной и ментальной. К тому же, мир не ограничен только этими сферами — помимо них существуют и другие.

Мария встала из-за стола и прошлась по комнате. На этот раз я слушал ее внимательно — подействовал преподнесенный мне урок.

— Вот — я, — продолжила тем временем она. — Для меня открыты те сферы приложения своих сил, которые вам, людям, невозможно постичь в силу вашей ограниченности. Например: с лесным кабаном вы никогда не будете общаться на равных, так как для него невозможно осознание своего «Я». Вы обращаетесь с животными, как с существами низшего сорта. Вы их убиваете ради забавы на охоте, проводите на них медицинские эксперименты, — все это вы делаете, заранее зная о том, что животные как и люди ощущают боль, видят сны, им знакома радость, тоска и другие эмоции. У них нет только своего «Я», их сфера влияния — вне ментального. Но самосознанием, все не ограничено. Я имею власть над теми силами, которые вам, людям, неподвластны. Вы для меня — существа низшего порядка, как растения — для животных, а животные — для человека.

— Ты хочешь испробовать на мне новую прививку против чумы? — я попытался пошутить.

— Примитивно, — ответила Мария.

— Ты хочешь меня съесть? — спросил я, опасаясь, как бы это не оказалось правдой.

— Я собираюсь поохотиться, — ответила Мария, и у меня по коже побежали мурашки.

— Выпустить в лесу и побегать за мной с ружьем?

— Не стоит проводить такие упрощенные параллели, — сказала Мария. — Более уместно другое сравнение — охота при помощи гончих собак или при помощи специально обученного беркута. Птицу ловят, учат, и она охотится для человека, совершенно не понимая что ее эксплуатируют. Вот ты у меня нечто вроде такой птицы, которую я поймала в силки.

— Но почему именно я? — у меня почти не осталось сил удивляться.

— Потому, что ты попал в мой капкан.

— Какой капкан? — не понял я.

— Ты купил в лавке меч. Он и был моим капканом. Но тебе совсем не нужно знать все, да я и не смогу тебе всего объяснить. Если ты окажешься способным учеником — ты кое-что поймешь. Не все конечно, но кое-что. Вы ведь учите медведей ездить на велосипеде, так и ты чему-то сможешь научиться в нашем мире, но полное понимание сущности природы к тебе никогда не придет. Человек не может понять даже свой мир, что уж тут говорить о моем!

Вот оказывается с какой отправной точки начались все мои приключения, — подумал я. — Я вляпался в это дерьмо еще в Пномпене! Угораздило же найти приключений на свою задницу!

— Все будет хорошо, Марк, — утешила меня Мария. — Я постараюсь не быть с тобой жестокой. Я не обижаю людей ради своего удовольствия — только на охоте. А охотиться я буду не только на тебя, но и при помощи тебя. Будь паинькой, и тебе не придется меня бояться.

При этих словах Мария изменила свои очертания. Ее фигура превратилась во что-то безформенное и пестрое.

— Тебе придется немного поучиться. Я думаю, ты легко справишься с этой задачей, — продолжала безформенная масса голосом Марии как ни в чем не бывало. Но ее голос стал заметно ниже, почти как мужской.

— Мы сейчас отправимся на полигон — райское местечко, — на месте безформенной массы на кухне медленно появился сержант — целый и невредимый, одетый по всем правилам, в то время как настоящий сержант все еще продолжал лежать бездыханный на полу.

Голос Марии постепенно превратился в голос сержанта, совершенно неотличимый от оригинала. Внешне двойник был идеальным. Отличался только взгляд — более жесткий и властный.

— Мне придется тебя усыпить, иначе ты не вынесешь дороги, — сказал сержант. — А потом ты вернешься обратно.

— Я не буду на тебя работать! — закричал я.

Мне вовсе не импонировала мысль быть усыпленным и отправленным на какой-то полигон.

— Если бы тебя кто спрашивал, — заметил сержант.

Он посмотрел на меня ничего не выражающими глазами, и я почувствовал, как мое тело отделилось от потолка и стремительно понеслось вниз. Но удара не последовало — я мягко провалился в темноту.

Глава 1

Я очнулся от холодного прикосновения к груди чего-то гладкого и мерзкого. Еще только просыпаясь и пытаясь взять под контроль непослушный со сна мозг, я уже знал что сейчас мне не стоит открывать глаза. Сработал инстинкт, безошибочно и филигранно, тот самый инстинкт, который не раз когда-то спасал от гибели моих далеких предков.

Я лежал на спине на прохладной и влажной земле. Я лежал и пытался вспомнить: кто я, и как я оказался распростертым здесь, под открытым небом, среди встревоженного и незнакомого пения птиц. Наконец я осознал себя — как Марка Шнайдера, и в моей голове события последних дней выстроились в упорядоченную последовательность.

Ощущение опасности не исчезло, оставаясь ровным, не усиливаясь и не уменьшаясь. Я не знал наверняка, почему оно у меня возникло. Может быть виной тому был встревоженный птичий гам?

Я осторожно приподнял веки, сохраняя дыхание ровным и спокойным, но это удалось с большим трудом: на моей груди пригрелась здоровенная змея. Она свернулась многослойным кольцом, похожая на цветной пластиковый шланг, и ее длинный раздвоенный язык очень быстро выскакивал из аккуратно очерченного рта, впитывая своими рецепторами окружающие запахи.

Решение пришло само собой. Я осторожно пошевелил пальцами левой ноги, и змея зашипела, высоко подняв свою голову над моей грудью. Все ее внимание было приковано к моей левой ступне. Я мысленно перекрестился и резко выбросил правую руку вперед-вверх, метя в змеиную шею. Трюк удался, и я крепко зажал в кулаке упругое тело почти у самой головы. Змея в агонии обвила мою руку плотными, но совершенно безполезными кольцами. Я вскочил на ноги, продолжая сдавливать упругую шею. Сердце бешенно колотилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди.

Я с удивлением смотрел на окружающую природу. Вокруг меня был густой, сказачно красивый лес, выглядевший точно так, как я его когда-то представлял в детстве. Казалось, что вот-вот из-под земли появится уродливый гном и заговорит со мной своим хриплым и писклявым голосом. Эта мысль показалась мне настолько реалистичной, что я настороженно огляделся по сторонам в поисках мифических персонажей. Никого не обнаружив, я вздохнул с заметным облегчением.

Солнечные лучи совершенно терялись в листве на пути от высоких и густых крон деревьев к гигантской, в два человеческих роста, траве, не тревожа прохладной тени нижнего яруса растительности. Все было здесь незнакомо: и деревья, которых я раньше никогда не видел даже на цветных картинках всемирной ботанической энциклопедии, с кряжистыми, причудливо изогнутыми исполинскими стволами серебристого цвета и крупными ярко-зелеными листьями; и трава, покрытая иссиня-черными цветами, похожими по форме на бутоны тюльпана. Воздух был насышен терпкими и броскими ароматами, которые будили во мне какие-то далекие бессвязные ассоциации, не напоминая ни о чем известном и конкретном. Вскоре, я понял, что запах распространяется от черных цветов.

Огромные пестрые птицы сидели на верхушках деревьев, нахохлившись подобно воронам, с той разницей, что они были размером с хорошо откормленного страуса. Я и не предполагал, что существуют такие птицы. Они время от времени запрокидывали свои лысые уродливые головы назад, почти касаясь массивными клювами спины, и натужно кричали. Их пение походило на резкие звуки автомобильной сирены, а глотки у них были словно луженые, настолько пронзительны были издаваемые ими звуки.

Змея в моей руке затихла, ослабив предсмертную хватку своих колец, и безвольно повисла. Я широко размахнулся и выбросил ее далеко в кусты. Птицы испуганно снялись со своих мест и наполнили окружающее пространство ужасным шумом, как буд-то над головой на бреющем полете пролетел реактивный самолет.

Как я оказался в гуще этого странного леса — для меня оставалось загадкой. Может быть это и есть та самая бразильская сельва, о которой последнее время все только и говорят? — подумал я с надеждой. Но я все больше и больше убеждался, что это не так. Слишком уж все было необычно.

Я был одет так же как во время разговора с Марией на своей кухне: в спортивных штанах и футболке. На ноги были обуты стоптанные белые кроссовки, которые я раньше использовал в качестве домашних тапочек. Я посмотрел наверх сквозь плотные кроны деревьев и определил, что солнце находится в зените, почти прямо над головой. Я расправил примятые задники кроссовок, с ужасом думая о притаившихся в траве собратьях убитой змеи.

Стоит быть осторожным, неизвестно какие еще опасности поджидают меня в густых зарослях этого леса, — подумал я обеспокоенно.

На всякий случай я отломил от ближайшего дерева толстую серебристую ветвь и соорудил из нее некоторое подобие дубины. Дубина получилась увесистой и придала мне уверенности в своих силах.

Я еще раз осмотрелся вокруг и двинулся в направлении, выбранном наугад. Я не мог ориентироваться ни по солнцу, ни по мху на стволах деревьев — на них просто не было мха. К тому же я не знал, с какой стороны я сюда был доставлен. Я продирался сквозь траву очень медленно, так как мне приходилось расчищать путь дубиной из-за опасения быть укушенным какой-нибудь рептилией. На движение уходило очень много сил, так что часа через два мои непривыкшие к таким большим нагрузкам мышцы ныли от усталости. Я не мог позволить себе остановиться, мне было необходимо выйти из этого леса. Я понимал, что лес может простираться на сотни и тысячи километров вокруг, и я могу плутать по нему недели, а может быть и месяцы. Но в глубине моей души теплилась искорка надежды, что это не так, и мне в скором времени удастся выйти к какому-нибудь селению.

Эта сука все-таки усыпила меня! — думал я о Марии со злостью под ритмичные и широкие взмахи дубины. — Она усыпила меня как лабораторную крысу и выпустила в этом дурацком лесу, даже не поинтересовавшись моим мнением на этот счет. Мало того — вопреки моему желанию!

Как ни казалось нелепым все сказанное Марией, ее слова все же заслуживали тщательного анализа. Те фокусы, которые были мне продемонстрированны в сочетании с краткой лекцией по теософии, были весьма убедительны. Если предположить, что Мария говорила правду, то я мог сейчас находиться как раз на том самом пресловутом полигоне, куда меня и собирались перебросить после усыпления. Интересно, что у них за метод транспортировки, если я его мог не вынести не будучи усыпленным? В любом случае, мне было ясно, что в моей жизни начался новый этап, и мне предстоит играть далеко не ту роль, к которой я так давно привык, и по которой уже успел соскучиться.

Не раскисай, Марк! — подбадривал я себя. — Может быть еще хуже, ведь это только начало!

Я потерял счет времени, так как по моим приблизительным подсчетам, я должен был продираться сквозь джунгли уже несколько часов, но солнце за это время не сдвинулось ни на градус. Мои силы были на исходе. Мышцы отказывались работать, и каждое движение отдавалось резкой болью во всем теле. Я натер на ладонях огромные кровавые мозоли, которые лопнули и также причиняли боль. Помимо всего прочего, ужасно хотелось пить.

Я заметил, что в основании широких листьев некоторых травянистых растений сохранилась влага. Может быть это был сок, а может быть вода осталась после дождя. Я собрал воду в ладонь, опустошив от нее десятка два растений. В результате получилось около пятнадцати грамм, и я с жадностью выплеснул воду себе в рот, так что после нескольких подобных процедур мне стало значительно легче. Вода имела сладковатый привкус, по всей видимости от цветочной пыльцы, но это ее совсем не портило.

Прошло еще некоторое время, в течении которого я все так же монотонно прорубал себе путь в крепкой траве, орудуя дубиной механически и почти бездумно, как автомат. Местность постепенно поднималась вверх, все чаще появлялись каменистые участки. Трава заметно поредела, пока не исчезла совсем, и я оказался на каменистой возвышенности, открытой со всех сторон и обдуваемой мягким ветром. Прямо передо мной на расстоянии не более километра косо поднимался в небо столбик сизого дыма, скорее всего от костра. Я обалдело уставился на дым, пытаясь понять, что это может означать, и что теперь делать дальше. Глаза заливал пот, я смахнул его со лба и чуть было не закричал от острой боли в ладонях: соленый пот проник в раны, и их нестерпимо зажгло.

Если это костер, то впереди меня ждет встреча с людьми. Кто они — враги или друзья? А может быть это вообще не люди? Я решил не рисковать и подойти к огню поближе, чтобы разведать обстановку прежде чем показаться кому-либо на глаза. Теперь я продвигался более внимательно, прислушиваясь к лесным звукам и ежеминутно оглядываясь по сторонам. Минут через двадцать я уже лежал неподалеку от костра, неподвижно притаившись в кустах.

Рядом с костром сидел старик, застыв словно идол и скрестив ноги в позе лотоса. Его глаза были закрыты, и в своем потрепанном и непривычном одеянии он был похож на высушенный временем огромный гриб, который по какой-то нелепой случайности вырос вдали от влажной лесной тени. Я внимательно всмотрелся в его азиатского типа лицо. По его чертам я понял, что это был скорее всего китаец. Возраст старика определить было трудно — что-то около семидесяти-восмидесяти лет, но ему могло быть и шестьдесят.

Я пролежал неподвижно минут тридцать, но старик за это время даже не шелохнулся, сохраняя невозмутимость буддийской статуи. Уж не мертв ли он? — подумал я с беспокойством.

За последние полчаса я не заметил вокруг никакого движения, так что вероятнее всего старик был один. Костер был разведен неподалеку от небольшого покосившегося глинобитного дома, с окнами без стекол, но с ветхими деревянеными ставнями. Дом был крыт широкими бордовыми листьями, отчего он напоминал своим видом провинциальную зулусскую хижину. Я подумал, что выждал достаточно, и наступило время показаться из своего укрытия.

— Привет! — крикнул я по-английски и направился к костру, отряхиваясь по дороге от въедливой пыли.

— Здравствуйте! — снова поздоровался я, но старик продолжал сидеть без малейшего намека на движение, абсолютно никак не реагируя на мои слова.

Я подошел поближе и сел напротив старика, так что костер оказался между нами. Кто его знает, жив он или мертв? Я вспомнил традиционное китайское приветствие в слабой надежде произвести должное впечатление.

— Простите, что я вас беспокою, — начал я уже по-китайски. — Я заблудился в лесу.

Веки старика дрогнули, и он открыл глаза. Все сходство с грибом мгновенно испарилось, и я даже вздрогнул от неожиданности. Радужные оболочки его глаз оказались разноцветными: одна карей, а другая — ярко-голубой. Молодой блеск глаз совсем не вязался со старческим морщинистым лицом. Только сейчас я заметил, что то, что я вначале принял за седину, было светло-русыми прядями волос, как буд-то специально обработанными красителями. Лицо старика светилось добротой и ясным умом. Он улыбнулся открытой широкой улыбкой сверхэнергичного баптистского проповедника, обнажив ровный ряд ослепительно белых голливудских зубов.

— Здравствуй, Марк, — сказал старик ровным голосом по-английски со слабым китайским акцентом. — Тебя привел сюда не лес, ты оказался здесь по воле твоего бога. Я давно тебя жду.

Свои мысли он выражал в странной манере, которая мне напоминала диалоги из пьес Шекспира. Я был удивлен тем, что меня здесь знают по имени и даже ждут, но не так уж чтобы очень. После утомительного марш-броска по джунглям у меня не осталось сил на эмоции.

— Угощайся, — старик кивнул на догорающий костер, и я увидел среди углей небольшие продолговатые плоды.

Я не был уверен, что они пригодны в пищу, но так как старик располагал к себе, а мне хотелось есть, я не стал заставлять себя упрашивать. Взяв хворостину, я выкатил один плод из костра. Он напоминал по вкусу картошку и оказался весьма аппетитным, хотя был горячим и обжигал рот. Я почуствовал голод и в течении пяти минут разделался с десятком плодов. Старик тоже съел несколько штук, после чего нарушил молчание:

— Ты можешь звать меня Гаутама. Я буду твоим учителем, пока не передам тебе то, что знаю сам.

Такая постановка вопроса меня несколько озадачила, но я не знал, радоваться мне этой радужной перспективе или огорчаться.

— Чему вы будете меня учить? — спросил я.

— Жизни, — ответил Гаутама многозначительно.

— А не слишком ли это поздно для меня, ведь мне уже тридцать два, — заметил я с сарказмом, так как ответ показался мне слишком банальным.

— Ты еще очень молод и глуп, Марк, — возразил Гаутама невозмутимо. — Но это простительно, и не стоит на меня обижаться за эти слова. Мне уже далеко за пять тысяч лет, но и мне еще есть чему учиться.

При этих словах я поперхнулся и судорожно закашлялся. Странно было слышать такую огромную цифру применительно к возрасту. Я встретился взглядом с Гаутамой и вдруг понял, что он не лжет. Он смотрел на меня мягко и спокойно, без бросающегося в глаза чувства собственного превосходства, но, в то же время, я всеми фибрами души ощущал в нем силу и глубочайший интеллект. Я решил расспросить его об удивительном факте столь необычного долголетия позже, когда представится удобный случай.

— А где мы находимся? — наивно поинтересовался я. И тут же добавил с надеждой:

— Здесь очень странный лес. И птицы… Это Бразилия?

Сухой смех Гаутамы был долгим и заразительным, так что я в конце концов не выдержал и засмеялся вместе с ним.

— Это не Бразилия, Марк! — с трудом ответил Гаутама сквозь смех. — Это даже не Земля. В том смысле этого слова, что в какую бы сторону ты не пошел, тебе Бразилию никогда не найти. Да и Америку тоже. Весь этот мир умещается на кончике швейной иглы, и кто его знает, где он сейчас находится в земном мире. Может быть и в Бразилии…

— Это другая планета?! — крикнул я с ужасом, не до конца осознав услышанное.

— Нет, только не в том смысле, в каком ты меня об этом спрашиваешь. Это не другая пленета применительно к пространству. Это другое пространство, — сказал Гаутама загадочно, но уже намного серьезней.

Из услышанного я понял далеко не все. В моем сознании такое не могло уложиться сразу. Жизнь мне преподнесла очередной сюрприз, который наповерку оказался самым неожиданным. За последние несколько дней я получил столько впечатлений, сколько не получал за всю свою предыдущую жизнь. У меня возникло множество вопросов, на которые я хотел получить ответ.

— Но где мы тогда находимся, если это не планета? — спросил я. — На огромном космическом корабле? Где, черт подери?!

— Может быть на планете, может быть на корабле. Но этого никто не знает. Еще никто из местных жителей не доказал что это планета. Еще никто не смог добраться до стенки космического корабля и доказать что это корабль.

— А как вы объясняете смену дня и ночи? — мне казалось, что я припер старика к стене, но я был здесь новичком, и наши силы отнюдь не были равны.

— Здесь нет дня и ночи как светлого и темного времени суток. Здесь всегда светло как сейчас, — ответил Гаутама, чем поставил меня в тупик окончательно. Ситуация становится все более стремной, — подумал я.

Все происходящее вокруг казалось мне диким и нелепым до такой степени, что я почти перестал активно реагировать на поступающие сведения. Моя психика не выдерживала перегрузки. Я уже видел себя как бы со стороны и думал о себе почему-то в третьем лице.

Мы молчали довольно долго, пока я обалдело таращил глаза, не понимая что творится вокруг, а Гаутама тщательно пережевывал мякоть печеного плода. Он чувствовал, как я страдаю, и очень мудро не усугублял мое состояние ненужными словами. Когда Гаутама расправился с плодом, он продолжил:

— Если ты посмотришь на солнце, ты увидишь, что оно несколько смещено относительно зенита. В этих краях всегда день, но если идти по солнцу — можно оказаться в стране, в которой никогда не бывает дня. Так вот, там царит вечная ночь. Естественно, существует обширная территория, на которой всегда промежуточное состояние — сумерки, плавный переход ото дня к ночи. Я бывал в тех краях, но с тех пор прошло много лет.

— Что значит лет? — спросил я почти бузучастно. — Как же вы отмеряете время?

— Я полагаюсь на свои биоритмы, — засмеялся Гаутама. — Прежде чем оказаться здесь, я очень долгое время жил в земных условиях, в Шанхае. Там я привык ночью спать, а днем бодрствовать. Так что если я чувствую что устал, значит для меня наступает ночь. Как просыпаюсь — утро. Я думаю, что период между сном и бодрствованием у меня примерно равен земным суткам. А еще я делаю засечки на рукояти своего меча Ди. Так я его зову.

Гаутама опустил свою руку под циновку, на которой он все это время сидел, и извлек из-под нее длинный прямой меч — очень похожий на мой Ордогот.

— У меня был почти такой же меч, — удивился я.

— Он у тебя и сейчас есть, — возразил Гаутама.

— Мой меч остался в Америке.

— Ну что ж, — сказал Гаутама задумчиво глядя на меня. — Начнем первый урок. Вытяни обе руки вперед, ладонями вверх.

Я находился в состоянии полной депрессии, словно сонная муха. Мне сейчас было почти все равно, что происходит вокруг, и я послушно сделал то, что от меня требовалось.

— Тебе будет легче, если ты первое время будешь закрывать глаза, — продолжал тем временем он. — Ты видишь свои магические руки?

И действительно, несмотря на то, что мои глаза были плотно закрыты, очертания моих рук все же смутно просматривались, примерно так, как они видны в не очень прозрачной воде или в дыму. Контуры рук были зыбкими, с ярко-ядовитым зеленоватым оттенком.

— Да, вижу, — ответил я.

— Теперь удлинняй их!

Зыбкие очертания моих магических рук видоизменились под моим еще неумелым давлением, тем не менее, послушно повинуясь малейшим желаниям и произвольным скачкам мысли, так что я довольно быстро смог справиться с контролем за их изменением. Теперь я мог формировать свои магические руки, удлинняя их или укорачивая, меняя при этом их толщину. Мало того, теперь я мог видеть магический образ самого Гаутамы, все еще сидящего в позе лотоса возле костра. Я понимал, что и Гаутама видит меня и мои магические поля.

— А теперь напряги свое воображение, вытяни руки далеко вперед, в бесконечность и представь свой меч в своих магических руках! — сказал Гаутама с жаром. Я попытался, но у меня ничего не получилось.

— Не напрягай свои мышцы, засранец! Ты перенесешь сюда меч не при помощи мышц, а при помощи воли. Расслабь свои мышцы.

Гаутама весело засмеялся, заражая меня своим настроением, и показал мне как все это должно выглядеть со стороны. Я не обиделся на его едкие замечания и попробовал еще раз, и… О! Чудо! Мои руки прогнулись под тяжестью нескольких килограмм металла. Ордогот был здесь! Я открыл глаза и очарованно смотрел на него, не веря самому себе, настолько все это казалось необычным.

— Как такое возможно? — поразился я, удивленно рассматривая свой меч и все еще продолжая сомневаться в реальности увиденного.

— Это элементарная процедура, — ответил Гаутама небрежно. — Она будет получаться у тебя идеально, ты ее будешь проделывать автоматически, не задумываясь. При работе с перемещениями тел нужно очень умело сочетать свои реальние и магические действия, чтобы они не мешали друг другу, а помогали. Я могу перемещать предметы подобным образом даже во сне. Случается так, что иногда я просыпаюсь заваленный различными безделушками, с которыми я упражнялся днем, и которые мне затем приснились. Единственным условием, сторго соблюдаемым при перемещении удаленных предметов, является магический знак, предварительно наносимый на предмет. Это — равносторонний треугольник. Посмотри на свой меч, и ты увидишь на нем такой знак. Благодаря этому знаку ты его и перенес сюда из другого мира. К слову сказать, предметы, находящиеся в поле зрения, можно перемещать и без специального знака.

Я осмотрел Ордогот и действительно заметил на нем вытравленный равносторонний треугольник. Я его видел и раньше, но не задумывался над его назначением. У Гаутамы меч тоже был с треугольником, нанесенным на лезвие. Внезапно мне в голову пришла интересная мысль.

— А как вы здесь оказались, Гаутама? — спросил я.

— Я попался в такую же ловушку, как и ты, Марк, — ответил он, кивнув на свой Ди. — Но я уже не жалею об этом и очень давно.

— Вас тоже усыпили и переправили сюда?

— Да. Только намного раньше тебя, — ответил Гаутама.

— Как же вы здесь живете все это время? — поинтересовался я.

— Это очень длинная история, — уклончиво ответил Гаутама. Немного помолчав, он добавил:

— У нас еще будет время обо всем поговорить.

Гаутама подбросил в костер поленьев, и они быстро занялись огнем. Блики костра плясали, отражаясь в разноцветных глазах китайца, наполняя их загадочным светом.

— У вас разноцветные глаза, — сказал я.

— Они у меня не всегда были такими, — заметил Гаутама. — Синий глаз — это признак овладения искусством магии. Он появляется только при успешном прохождении экзамена. А экзамен этот принимают боги, точнее — тот бог, что привел тебя сюда. У тебя, Марк, кто это был?

— Это бала женщина, — ответил я, усаживаясь поудобнее. — Красивая. Я ее вначале принял за проститутку. Потом она почему-то превратилась в мужчину, да еще полицейского.

— Боги не имеют жесткой привязанности к какой-нибудь одной телесной форме, — согласно кивнул Гаутама. — Они любят менять свой облик. Я тоже могу это делать, конечно в некоторых пределах. Я с любопытством посмотрел на китайца. Меня заинтересовали его слова.

— Что значит — в некоторых пределах?

— Вот сейчас, например, я выгляжу как пожилой мужчина-китаец, — охотно ответил он. — Мне так нравится. Но я могу быть и европейцем, и негром, и еще более старым на вид, и совсем подростком. Даже женщиной. Единственное, что мне неподвластно, так это мой вес, количество плоти, из которой я имею возможность себя лепить. Менять свою массу могут позволить себе только боги.

Я задумался над словами Гаутамы. Какие возможности, черт побери! Какие фантастические перспективы открывались перед человеком! Мне раньше и в голову не приходило ничего подобного. Если бы только не зависимое положение подопытного кролика, в котором я оказался!

Я вспомнил, как Мария расправилась с сержантом. Кто-то ведь разделался и с бандой красавчика. Я был почти уверен, что это дело рук Марии. Трудно судить о мотивации, размышляя о поступках богов, как их называл Гаутама. Так и корова в стойле не может понять проблем, которые имеются у ее хозяина.

— А я могу менять свой облик? — поинтересовался я.

— Сейчас нет, так как у тебя еще нет умения правильно обращаться с магией. Но как только ты научишься элементарным вещам, у тебя получится и это. Чтобы действовать в магической области легко и быстро, тебе предется сдать экзамен своему богу. Если ты его сдашь — ты будешь обладать такими же возможностями, как и я.

— Что это за экзамен?

— Сейчас ты меня не поймешь, — загадочно улыбнулся Гаутама. — Всему свое время. Давай я лучше вылечу твои мозоли. У меня есть прекрасный отвар из горных трав.

Я посмотрел на свои искалеченные ладони и не стал спорить с китайцем — он знал что говорил. Я терпеливо снес те процедуры, которым он меня подверг, и, когда кисти моих рук были заботливо перевязаны, я почуствовал, что в Вергвуде уже наступила ночь: меня неудержимо клонило в сон. Гаутама проводил меня в свое скромное жилище, и я с облегчением свалился на набитый сеном матрац. Усталые мышцы ныли, но это не помешало мне быстро забыться глубоким сном.

На следующий день, когда я проснулся отдохнувшим и полным сил, я заметил, что мои болячки полностью зажили, словно их никогда и не было.

— Вставай, бездельник! Пора заняться хоть чем-то полезным. Будем изучать фехтование, — проворчал Гаутама.

— Зачем это еще? — удивился я.

— Если не хочешь, чтобы тебя лишили твоей любимой головы, слушай, что я тебе говорю, — ответил он.

Я поднялся и вышел умыться во двор, после чего Гаутама сунул мне в руки легкий деревянный меч, и мы занялись упражнениями. Гаутама рассказывал мне об азах фехтования, и мы тут же опробывали с ним тот или иной прием. Я был неуклюж и неповоротлив, но, сам не знаю почему, я старался научиться искусству боя. Я воспринимал это наше занятие как игру, как спорт, и мне нравилось упражняться с мечом, пытаясь поразить противника. Я внимательно смотрел на своего учителя, запоминая те движения, которые составляют основы фехтования.

Гаутама управлялся с оружием виртуозно, он играл мечом, как жонглер тростью. Хотя нет, его искусство не было сравнимо ни с чем, что я когда-либо видел. Он танцевал с мечом, меч жил в его руках подобно живому существу, независимо от своего хозяина, но в то же время в тонкой гармонии с ним.

Гаутама метал тяжелый меч стоя, сидя и даже лежа. Его любимый Ди хлухо втыкался в твердые стволы деревьев, вгрызаясь в грубую серебристую древесину на глубину до десяти сантиметров. Гаутама попадал в цель с растояния ста метров, я же не мог бросить свой Ордогот далее двадцати, не говоря уже о том, чтобы попасть в дерево.

Каждый раз Ди чудесным образом оказывался в руках учителя, возвращаясь к своему хозяину как бумеранг. Но обратный полет меча я наблюдал с трудом, так как полет проходил вне обозримого пространства, и здесь уже помогала магия.

Я смог научиться возвращению меча за несколько часов, но у меня это получалось гораздо медленнее, чем у Гаутамы.

— Ты хороший ученик, Марк, — с улыбкой подбадривал меня Гаутама. И тут же сурово добавлял:

— Но ты лентяй! Ты не вкладываешь душу, ты двигаешься как посредственность, как корова на льду. Сосредоточься, не напоминай мне беременную кенгуру, которая думает только о своем животе!

Меня злили едкие замечания Гаутамы, но в глубине души я понимал, что учитель прав. Меня нужно было подгонять, подстегивать, чтобы во мне смогли развиться дремавшие до этого силы. И я старался, я делал все так, как он говорил. Уже к вечеру я заметил, что упражнения у меня получаются с заметно большей легкостью, чем утром. Моя магическая рука выдвигалась вперед все быстрей и быстрей, ее движения становились все более управляемыми и точными.

Мы фехтовали на деревянных мечах, и мне больно перепадало то по пальцам, то по ногам — старик двигался проворней любого юноши.

— А если бы это был меч врага? — спрашивал он в ответ на мои жалобы. — Ты бы уже в лучшем случае получил несколько лишних отверствий и истекал кровью.

Мне на это возразить было нечего, и мы продолжали тренировку. За этот день Гаутама показал мне разнообразные способы защиты от нападения с мечом, я попробовал бросать меч в деревья и возвращать его обратно. Выполнять все эти упражнения многократно было довольно трудно, но интересно. Я был несколько растерян, когда понял, сколько работы необходимо было проделать, чтобы добиться хотя бы десятой части того уровня, которым обладал Гаутама. Казалось, что только на ознакомление с этим искусством уйдет не менее года, а чтобы отточить движения и довести их до совершенства — потребуются десятилетия.

Вечером мы спустились к реке, которая мощным и быстрым потоком стекала с гор, образуя многочисленные высокие водопады. Вода с грохотом падала вниз, многоцветно искрясь в солнечных лучах мириадами брызг, и от нее веяло свежей прохладой. Под одним из водопадов располагалось небольшое тихое озеро, в котором был отчетливо виден каждый камень на глубоком, но светлом дне. Мы искупались в прохладной воде и с удовольствием смыли с себя пот и пыль. Вместе с грязью сошла усталость, и к хижине я вернулся бодрым и свежим.

— Попробуй добыть что-нибудь на ужин. У нас совершенно нечего есть, — предложил Гаутама, глядя на меня с хитроватой улыбкой.

— А на кого вы тут охотитесь? — спросил я.

— Да вот на этих больших птиц, что сидят на окрестных деревьях, — ответил он и махнул рукой в сторону леса.

— А как?

— Как, как! Конечно мечом! — ответил Гаутама.

Я неуверенно посмотрел на Ордогот и на стаю огромных крикливых птиц. Вздохнув, я отправился в их сторону, осторожно прячась за деревьями и стараясь не спугнуть птиц раньше времени. Гаутама проводил меня хитрым взглядом из-под своих седых косматых бровей, но я жаждал принести хоть какую-то пользу и не обратил на выражение его лица должного внимания.

Мне удалось подкрасться к лесу вплотную, не спугнув при этом птичью стаю. Я спрятался в высокой траве и пробрался под самый центр стаи из двадцати-тридцати пернатых, которые плотно облепили мощное развесистое дерево и жадно поедали его плоды. До тех нескольких птиц, что сидели на самых нижних ветвях, было не более чем пять метров. Мне не хотелось ударить лицом в грязь перед Гаутамой, поэтому я осторожно замахнулся и сделал мощный бросок прямо в самую гущу птиц.

Началось что-то ужасное. Лес огласился адским шумом. Потревоженные птицы все разом снялись со своих мест, резко крича, часто взмахивая своими гигантскими крыльями и одновременно с этим испуганно опорожняя кишечники. В несколько секунд я оказался залит с головы до ног зловонной жижей из неполностью переварившихся лесных плодов. Едкая зеленая масса стекала по мне широкими ручьями, и в тот момент я наконец понял смысл хитрой улыбки Гаутамы.

Помимо всего прочего, мне не удалось поразить ни одну из этих мерзких тварей, и я довольно долго искал свой Ордогот в густой траве, забыв от злости на Гаутаму о магии. К тому времени, когда я все же обнаружил меч, обида прошла, и я рассмеялся веселой шутке Гаутамы. Теперь я знал, что от испуганных птиц стоит держаться подальше.

Мне пришлось вернуться к реке, тщательно вымыться и выстирать свою одежду. На мелководье я заметил крупных пятнистых рыб, медленно и лениво передвигающихся среди камней, и на этот раз удача меня не подвела. Мне удалось отловить полдюжины этих рыб, внешне похожих на сомов около полуметра длиной. По крайней мере, теперь я мог возвратиться не с пустыми руками. Когда я вернулся к хижине, Гаутама все еще сидел около костра.

— Ну как закончилась охота на птиц? — поинтересовался он, глядя на мою мокрую одежду и еле сдерживая смех.

— Я передумал на них охотиться и решил порыбачить, — ответил я, и мы весело расхохотались.

Мы тщательно разделали рыб и разложили их печься на углях. Пока рыба приготавливалась, мы расселись вокруг костра и завели неспешную беседу об устройстве этого мира, который Гаутама называл Юнхэ.

— Здесь сравнительно легко достигается то, что в земных условиях дается лишь посвященным, — говорил Гаутама. — На Юнхэ ты можешь перемещать предметы, растения и животных без помощи своих реальних рук, только одним усилием воли, используя магию. Ты вытягиваешь свою магическую руку подобно тому, как хамелион вытягивает свой язык при ловле мух, но на неизмеримо большее расстояние. Ты имеешь возможность менять свои магические очертания и подгонять под них свое реальное тело, ты можешь превращаться в кого угодно — в зверя, в птицу, в другого человека. Даже если у тебя в бою отрубят конечность, ты можешь прирастить ее, если действовать быстро, не теряя напрасно времени — стоит лишь срастить свое магическое тело с магическим полем отсеченного органа. Ты можешь создать себе две головы, четыре руки, или превратиться в рыбу и плыть под водой среди других рыб, погружаясь на километры в глубь океана. На Юнхэ человек может поднимать многотонные камни, помогая своему телу в других пространствах, другими, нереальними силами.

— Такое возможно только на Юнхэ? — спросил я, разгребая угли.

— Я уже говорил, что в этом мире все дается намного легче, чем где бы то не было, — ответил Гаутама. — В земном мире все это тоже возможно, но там трансформации требуют значительно большего напряжения и получаются не в полном объеме. Мир Юнхэ расположен ближе к точке идеальной гармонии. Земной мир находится намного дальше, и законы природы в нем действуют с заметными искажениями, нарушаясь почти во всем. Со временем, ты сможешь проделывать все это и в там.

— Я всегда считал правильным земной мир, — возразил я. — Мне кажется, что это здесь все перевернуто с ног на голову.

— То, что мир Юнхэ ближе к идеальной гармонии, легко почувствовать, стоит лишь прожить здесь год-другой. Здесь ощущаешь себя молодым, независимо от прожитых лет. Хотя и тут уже сказывается влияние магической энтропии и наступление реального мира, — вздохнул китаец. — Но здесь этот процесс едва заметен, а в земном мире он уже в самом разгаре. Миры быстро расходятся в разные стороны от гармонии, подобно волнам от брошенного в воду камня.

— А как попасть отсюда обратно в земной мир? — задал я тот вопрос, который меня тревожил, и который я долго не решался задать.

— Похоже, что участие твоего бога в твоей дальнейшей жизни будет минимальным, — начал учитель. — Твой бог будет показываться в твоем поле зрения только в критические моменты, когда без него уже никак не обойтись. Как, напрмер, заботливая мамаша не мешает играть ребенку в песочнице, пока он не вляпается в кошачье дерьмо или не наступит время обеда. При этом ребенок, то есть ты, не имеет никакого представления о том что такое дерьмо с точки зрения его мамы, и когда наступает время обеда, как впрочем и о том, что такое обед, и почему одни вещи трогать руками можно, а другие — нельзя.

Гаутама перевернул подрумянившиеся тушки рыб и аккуратно обложил их тлеющими углями. От костра аппетитно запахло, и я почувствовал, что у меня потекли слюнки.

— Своего бога я иногда называю ангелом-хранителем, потому что он не раз вызволял меня из различных передряг, — продолжал Гаутама. — А Мария — это твой ангел. Ты находишся в полном ее распоряжении. Она даже может тебя убить в любой момент, но для нее это слишком просто и скучно. Скорее всего, она будет тебя даже спасать при необходимости и мучить своей игрой, как кошка мышку. Но я не берусь гадать о твоей судьбе и о твоей жизни. Это занятие для твоего бога. Твой бог может забыть о тебе на многие годы, как это бывало со мной. Или же довести тебя своим пристальным вниманием до полного истощения — такое со мной тоже бывало неоднократно. Ты можешь относиться к своему ангелу как к року, как к судьбе или провидению. В отличие от остальных людей, ты точно знаешь, что у тебя есть свой ангел, и ты видел его и даже разговаривал с ним. Попроси его помощи, если приспичит. Он может помочь, но только если сам того захочет!

Гаутама саркастически рассмеялся своим сухим старческим смехом, полностью вжившись в образ пожилого, измученого жизнью китайца. Я удивился, почему он отдает предпочтение такому облику? Но, как говорится, о вкусах не спорят.

— У вас есть возможность выбраться отсюда? — спросил я. Я боялся что Гаутама скажет «нет».

— Есть, — ответил он, и я вздохнул с облегчением.

Значит и для меня существует, пусть даже теоретически, возможность вернуться. Гаутама тем временем продолжал:

— Я могу оказаться в земном мире в любой момент, как только этого захочу. Но я не желаю туда возвращаться. Мир Юнхэ мне ближе, здесь все более гармонично и правильно. Вот ты, например, стал бы жить в мусорном бачке?

— Нет, — ответил я, — не стал бы. Но земной мир все же не помойка, и я прожил там всю жизнь.

— Ты там родился, но если рассуждать как ты, то всем людям пришлось бы жить в своих родильных домах, так как они там в своем большинстве появляются на свет, — возразил Гаутама. — Но такая мысль никому в голову не приходит. Почему же ты должен жить в земном мире только потому, что ты провел там какое-то мизерное количество лет?

— Там мои друзья, мои любимые места, там все мои корни! — сказал я. — Мне нравится здесь, но я хотел бы вернуться в свой мир.

— Независимо от твоего желания тебе и так очень часто придется там бывать. Вот тогда ты заметишь разницу и станешь избегать подобных визитов. Мне и самому потребовалось на этот процесс переосмысления около тысячи лет.

Гаутама разгреб прогоревшие угли веткой и вытолкнул уже готовых рыбин из костра. Мы были голодны и с жадностью накинулись на еду, торопливо поглощая сочное мясо, дуя на него и обжигаясь. Пока длилась трапеза, мы молчали, а я обдумывал услышанное.

Далеко не со всем, что говорил китаец, можно было согласиться безоговорочно. Мир Юнхэ был совершенно нов для меня, и мне хотелось узнать о нем как можно больше. По мере наполнения желудка, мной овладело состояние умиротворенности. Беспокойство о завтрашнем дне сменялось любопытством и ощущением внутреннего подъема, вызванного обнаруженными в себе новыми возможностями.

Так прошел первый день на полигоне. Все последующие были похожи друг на друга как близнецы, различаясь лишь в незначительных деталях. Дни следовали один за другим бесконечной непрерывной чередой, и я даже не заметил, как пролетело полгода с тех пор, как я проснулся в лесу Юнхэ, не понимая где я, с удивлением и ужасом оглядываясь вокруг на его непривычных взгляду существ и странные, причудливые растения. Все эти месяцы Гаутама делился со мной своими знаниями об устройстве мира и о магии, объяснял как правильно пользоваться магическими полями, как драться на мечах, ножах и других видах оружия. Мне удалось преуспеть в овладении этой наукой, так что по истечении столь короткого срока я уже был вполне способен постоять за себя, случись такая необходимость.

С Гаутамой мы фехтовали уже часами, безостановочно и интенсивно, раскручивая в процессе боя все варианты атаки и обороны, и я находил упоение в веселом и звонком перезвоне клинков.

Гаутама учил меня правильно медитировать, для того чтобы добиться больших успехов в овладении магией.

— Самое важное, — говорил он, — это держать позвоночник выпрямленным. Уши и плечи должны находиться на одной вертикальной плоскости, диафрагма должна быть отжата к нижней части живота. Руки нужно держать перед туловищем, а большие пальцы — на уровне пупка.

— Неужели это так важно? — спросил я.

— Правильная поза увеличивает силу и скорость многократно, — ответил Гаутама. — Иногда спор решают мелкие и незначительные детали, и их никогда не стоит сбрасывать со счета.

Учитель объяснил мне, как я должен пользоваться магией, чтобы изменить свой облик. Я подправил свои телесные пропорции книжного червя от филологии, добавив ширины в плечах и развив мускулатуру, которая теперь заметно выделялась рельефными буграми. Еще с юнных лет у меня были претензии к своим родителям за несколько неправильную форму носа и лица в целом. Я исправил эти маленькие недостатки, слепив себя так, как мне того хотелось, и получилось совсем неплохо. У меня отрасли длинные волосы, которые я раскрасил в такие же цвета как у Гаутамы при помощи волшебства. Он говорил, что это помогает производить должное впечатление на некоторых местных жителей и избегать стычек. Многочисленные племена людей обитали на Юнхэ, и многоцветность волос у некоторых из них была признаком божественного происхождения.

Гаутама рассказывал, что эти племена жили в небольших деревнях, промышляя, главным образом, охотой и рыболовством. Им был известен способ изготовления металлического оружия, которое они делали из местного желтоватого и очень прочного металла при помощи минимального набора магических приемов. Этим людям не была известна технология в том смысле, в котором я ее понимал раньше. Они не ковали и не выплавляли металл, они не знали колеса и сложных орудий труда. Их цивилизация развивалась в ином направлении.

В их деревнях имелся старейшина, и, как правило, он держал всех соплеменников в подчинении при помощи своей более развитой способности к колдовству. Образ жизни в деревнях очень отдаленно напоминал жизненный уклад раннего средневековья, но такое сравнение было весьма приблизительным, так как наши миры совершенно несопоставимы.

С точки зрения прогресса, мы с Гаутамой намного опережали их, так же как в свое время в земной технологической цивилизации англичане опережали австралийских аборигенов по уровню технического развития. Немудренно, что в тех племенах, которые когда-то имели дело с Гаутамой, у него на Юнхэ была репутация бога, и он охотно поддерживал ее, считая что хуже от этого не будет.

Большинство местных жителей говорило на одном из наиболее распространенных диалектов, который Гаутама называл юнхэским языком. Я не имел ничего против того, чтобы выучить этот язык, и в моем лице учитель нашел прилежного ученика. Уже через несколько месяцев моего пребывания в гостях у Гаутамы, мы, бывало, целыми неделями разговаривали только на юнхэском, и я достиг уровня свободного владения этим языком.

Во время наших бесед мне удалось узнать много интересного о животном мире Юнхэ, который был на удивление разнообразен. Мы часто уходили в лес на охоту, так что многих обитателей Юнхэ я видел своими глазами, но это была лишь весьма незначительная их часть.

В здешних лесах водились бегемоты с тремя парами массивных ног и плоскими, как у бульдога, мордами. Эти миролюбивые создания паслись небольшими стадами в прибрежном иле, время от времени оглашая пространство аппетитным фарканьем и плеском воды. Я любил подсматривать за ними, и, когда бегемот с разбегу бросался в грязь, поднимаемых им брызг было так же много, как и получаемого удовольствия.

Были тут животные, чем-то напоминающие жирафов, но намного крупней и с шестью ногами. Благодаря своим длинным шеям, они могли доставать сочные молодые листья почти с самых вершин деревьев. Стада газелей паслись в тех местах, где растительности было меньше, явно отдавая предпочтение саванне. Напуганные каким-нибудь хищником, они бросались наутек, смешно подпрыгивая и сея панику в своих рядах. На Юнхэ почти у всех животных было по три пары ног, у многих сохранились перепончатые крылья и роговые наросты по бокам и на спине. Я не встретил ни одиного вида, который был бы даже приблизительно похож на земной, да это и не было странно, так как природа поистине не имеет границ для своей фантазии.

Хищников в лесах и степях обитало достаточно, чтобы держать травоядных в постоянном напряжении. В основном, это были летающие создания, с обликом адских тварей. Они причудливо сочетали в себе что-то от кошачьих, что-то от рептилий, а что-то от птиц или волков. Все встречи с ранее незнакомыми представителями фауны оставляли в моей душе неизгладимые следы, настолько их внешний вид был странен и своеобразен.

Как-то вечером мы сидели у костра, сытые и уставшие после тренировок. Огонь потрескивал и играл зыбкими, подвижными язычками пламени. От костра веяло уютом и спокойствием, как от домашнего очага.

— Ну что ж, Марк, — начал Гаутама. — Ты уже достаточно подготовлен, чтобы сразиться с вуквином.

— С вуквином?! — не понял я.

— Да, Марк, тебе необходимо убить вуквина. Я уничтожил их с десяток за свою долгую жизнь. Дело в том, что в этом звере сосредоточены огромные магические силы. Убив вуквина, ты можешь завладеть его магией, у тебя появится скорость и мощь при управлении магическими полями. Такие вот дела.

— Как выглядит вуквин? — спросил я уже с интересом.

— Вот в этом-то и кроется основная сложность задачи, — ответил Гаутама. — Вуквин не имеет постоянной формы. Он может быть гигантского размера, более ста метров в длинну, он может быть похож на крылатого змея или птицу, а может исчезнуть вовсе, став незаметным для глаз.

— Как же все-таки определить, что это вуквин?

— Это уникальное животное. Оно может менять свою форму как и мы с тобой, но гораздо быстрей. Мало того, вуквин меняет свой внешний облик постоянно и почти неуправляемо. Это и есть основной признак, по которому его можно узнать в дереве, птице или человеке. Зыбкость формы — это и достоинство, и главный недостаток этого зверя.

Гаутама задумчиво посмотрел вдаль, где открывалась величественная панорама дикого леса Юнхэ. Наверное он вспоминал свои прежние схватки с вуквинами в те далекие годы, когда он еще только появился в этих местах.

— Вуквин — это злобный хищник, — продолжил Гаутама. — Он часто нападает первым, его ничего не пугает — ни огонь, ни большое количество людей. Он не просто убивает свою жертву, как это делают знакомые тебе хищники — тигры, львы или волки. Он получает наслаждение от мучений своей жертвы, так как чем медленней и трудней она погибает, тем более полно он насыщает свой голод. Не стоит проигрывать схватку с ним, ох как не стоит!

Гаутама был серьезен как никогда. Я не видел его раньше с таким выражением лица: плотно сжатые губы, глубокие морщины у рта и жесткий взгляд. Выходит, что даже у Гаутамы с вуквином были связаны не очень-то приятные воспоминания. Он долго молчал, устремив свой взор куда-то вдаль, но внезапно сбросил с себя оцепенение и продолжил:

— Его нелегко сразить, и поэтому, если вдруг даже я начну спонтанно менять свой облик — хватай Ордогот и отрубай мне голову. Вуквин может играть роль человека весьма искусно. А уничтожить его можно только отсечением головы, и ты всегда почувствуешь, где она находится.

— А вдруг это окажетесь все-таки вы? — счел необходимым поинтересоваться я.

— С теми знаниями и силами, которыми ты обладаешь, меня ты убить не сможешь. Так что не беспокойся на этот счет, — ответил Гаутама. — К тому же, здесь вуквины не появлялись уже лет двести. Их ореал обитания находится ближе к сумеречным землям, так как они сторонятся людских поселений. Я думаю, что завтра утром тебе стоит отправиться туда и вплотную заняться поисками вуквина. Как только ты его убьешь и завладеешь его мощью, тебе следует отправиться в глубь сумеречных земель, туда, где царит вечная ночь. Где-то там тебе предстоит сдать экзамен своему богу, и я не знаю, каково будет твое испытание. У каждого человека и у каждого бога экзамен свой. Единственное, в чем я могу тебя уверить, так это в том, что если ты пройдешь свое испытание успешно — ты это сразу поймешь. Если не выдержишь — понимать это будет уже некому. Я не буду тебя сопровождать, так как это твоя жизнь, и тебе решать как ей распорядиться.

Мы надолго замолчали. Гаутама медитировал, и я видел, как его магическое тело проникало в другие миры, почти исчезая из мира Юнхэ. Наверно он прогуливался по каким-то далеким, знакомым ему одному местам, и я не посмел ему мешать. Меня обуревали мысли по поводу предстоящего похода в дальние и таинственные сумеречные земли.

Глава 2

Утром наш завтрак прохошел в полном молчании. Я был мысленно уже в дороге, и Гаутама приготавливался к своему одиночеству.

Ему не привыкать оставаться одному, — подумал я. Мне было жаль расставаться с этим стариком, который потратил на меня столько времени. По воле богов или по своей воле, какая в конце концов разница?

Я укрепил Ордогот за спиной при помощи веревки, взял с собой с десяток плодов, и таким образом мои сборы в дорогу закончились.

— Спасибо вам, Гаутама, за то, что вы сделали для меня, — сказал я с грустью.

— Не стоит благодарить меня, — ответил он. — Глядя на тебя, я вспоминал себя в твоем возрасте, и все последние месяцы мы провели не так уж плохо!

— Я обязательно навещу вас, — сказал я.

— Не обещай. Кто знает, как все повернется?

— Мне хотелось бы встретиться еще.

— Вот это уже другой разговор, — улыбнулся Гаутама. — Скажу тебе по секрету, я тоже не прочь еще раз-другой поупражняться с тобой на мечах. Боюсь, правда, что в следующий раз ты меня одолеешь.

— До встречи! — сказал я и быстро зашагал прочь, в ту сторону, в которую еле заметно клонилось солнце.

— Счастливого пути, — донеслось мне вслед. Я не обернулся и только ускорил шаг.

Я выбирал дорогу так, чтобы путь пролегал вдоль невысокой горной гряды, которая простиралась в нужном мне направлении и терялась за линией горизонта. Вдоль гряды почва была более каменистой чем в низине, и растительности на ней было меньше. Я продвигался быстро, и по моим приблизительным подсчетам, за день мне удалось пройти километров семьдесят. Местность изменилась неузнаваемо: на смену густому, непроходимому лесу пришла лесостепь с редкими невысокими деревьями, растущими небольшими группами.

Я заметил высоко в небе черную точку. Минут через пять она увеличилась настолько, что стали заметны широкие крылья, обладатель которых был размером примерно со среднего быка. Я вспомнил рассказы Гаутамы об обитателях саванн. Похоже на то, что это был волкокрыл, свирепый хищник открытых пространств. Он сразу заметил меня на своем участке, как только я вышел из леса и стал хорошо виден сверху. Теперь он неторопясь снижался, уверенный в том, что добыча от него уже не уйдет.

Как и все обитатели Юнхэ, волкокрыл убивал свою жертву не только при помощи гигантских клыков, острых когтей и мощных ударов крыльев, но и посредством своих магических отростков, которыми он обхватывал добычу подобно осминогу и удерживал ее в течении необходимого времени. Из слов Гаутамы я знал, что нужно делать в случае нападения волкокрыла, и надеялся, что Гаутама ничего не упустил в своем рассказе. Выбрав дерево потолще, я встал рядом с ним, спиной к стволу. Я выхватил Ордогот и крепко сжал его в руке, приготовившись к нападению.

Волкокрыл снижался все быстрей, так что через минуту он описывал круги почти над самым деревом, шумно рассекая воздух перепончатыми крыльями, поросшими коротким и жестким мехом. Я уловил в воздухе легкий незнакомый запах, который с приближением хищника превратился в едва выносимое зловоние.

С каждым кругом волкокрыл подбирался к дереву все ближе и ближе, пока не начал задевать своими крыльями развесистую крону. Дерево мешало ему спикировать на меня, сбив с ног своей массой, чтобы уже после этого неспешно прикончить, поэтому волкокрыл изменил свою тактику так, как я и рассчитывал. Он завис на одном месте, словно гигантская колибри. Его крылья бешено молотили воздух, подобно лопастям взлетающего вертолета, удерживая в воздухе огромную тушу, которая медленно приближалась ко мне, ощитинившись клыками и когтями.

Я уловил движение в магической сфере. Невидимые глазу щупальца твари приближались ко мне, готовые обвить и задушить. Но я выдвинул далеко вперед свои магические руки, схватившись с противником вплотную. Волкокрыл был всего лишь зверем, а искусство владения магией зависит от уровня интеллекта, так что несмотря на неравные весовые категории, мне удавалось легко сдерживать магический напор противника.

Невзирая на встреченное сопротивление, волкокрыл продолжал тупо и настойчиво приближаться, в явном намерении пустить в дело оружие поэффективней. Он приблизился ко мне почти вплотную и резко выбросил вперед свою когтистую лапу. Я не ожидал от него такого быстрого движения и увернулся с большим трудом, оставив в крючковатых когтях полоски своей кожи. Тут же последовала следующая молниеносная атака, но уже другой лапой. На этот раз я был готов к выпаду и с силой рубанул по лапе мечом. Она отделилась от тела и шмякнулась в траву, конвульсивно дергаясь. Окрестности огласил ужасный рык, так что у меня затрещали барабанные перепонки. Из культи толстой струей хлынула темная дымящаяся кровь. Полученная рана лишь разъярила волкокрыла, и он вновь набросился на меня с еще большим остервенением.

Я не мог метнуть в противника меч, так как мне приходилось бороться в двух сферах одновременно, раздваивая при этом свое сознание. Выпусти я свой меч из рук, и я уже не смог бы его вернуть, так как я не мог действавать в магической сфере более чем двумя руками, а они сейчас были заняты удержанием магических щупалец волкокрыла. Ослабь я на мгновение свою хватку, как сразу же оказался бы опутанным магической сетью с головы до ног. Сейчас вся надежда была на ближний бой.

Я отразил очередную атаку, слегка повредив вторую лапу хищника. Я заметил, что волкокрыл машет своими крыльями с трудом. По всей видимости, сказывалась усталость и потеря крови. Волкокрыл постепенно снижался, пока его ноги не коснулись травы. Времени у меня оставалось в обрез.

Если бы он приземлился и набросился на меня, твердо стоя на земной поверхности, у меня не осталось бы никаких шансов на победу. Он задавил бы меня своей массой, будучи даже смертельно раненным. И я решился на отчаянный шаг, который в случае неудачи мог стоить мне жизни — я все же метнул Ордогот в волкокрыла, целясь чуть выше того места, где заканчивалась грудная клетка и начиналась шея, в надежде перебить сонную артерию.

Я вложил в бросок всю силу, на которую был способен. На этот раз мне повезло. Мечь вонзился по самую рукоять, а саванна огласилась предсмертным криком монстра.

Мое торжество оказалось несколько преждевременным, так как волкокрыл тажело грохнулся наземь, вскочил на четыре неповрежденные ноги и отчаянно бросился на меня. Я проворно отпрыгнул в сторону, спрятавшись за деревом, и туша волкокрыла с треском ударилась о крепкий ствол, вывернув его с корнем. Дерево повалилось, и меня чувствительно задело массивной ветвью по голове, так что на какой-то миг все в моих глазах потемнело.

К счастью, волкокрыла уже никто не интересовал. Прийдя в себя, я увидел, что его огромная окровавленная туша распласталась возле поверженного дерева, не подавая признаков жизни. Исчезли и магические щупальца, противоборствующие мне ранее. Шатаясь от усталости, я подошел к распростертому телу хищника и, упершись ногой в его шею, с трудом выдернул Ордогот. Из образовавшегося отверствия хлынул поток крови.

Меня трясло от пережитого перенапряжения, и я устало присел на ствол поваленного дерева. Я знал наверняка, что второй такой стычки с волкокрылом мне сегодня не выиграть, и поэтому, отрезав от туши увесистый кусок единственно съедобного хвоста, я устало побрел в сторону ближайшей плотной группы деревьев. Укрывшись под их развесистыми кронами от крылатых хищников, я наломал сушняка и развел костер.

Крепкие когти волкокрыла сорвали с моей руки и правого бока широкие куски кожи, которые болтались как обноски, а вокруг оголенной плоти уже вились насекомые, норовя отложить свои личинки прямо на влажную поверхность мяса. Во время схватки боли я почти не чувствовал, но сейчас все мои движения сопровождались ужасными и мучительными ощущениями. Пока разгоралось пламя, мне пришлось заняться своим лечением. При помощи простейших магических приемов мне довольно быстро удалось справиться с повреждениями, так что когда в костре образовались угли, я уже был совершенно здоров. Костер я развел в надежде, что он предотвратит нападение хищников.

Я приготовил мясо и неспешно поглощал его, анализируя схватку с волкокрылом. Я пришел к выводу, что в тот момент, когда он полоснул меня когтями, я находился на волоске от гибели. В следующий раз мне стоило быть повнимательней.

Наевшись от пуза, я прислонился спиной к дереву и забылся чутким сном. Мне пришлось несколько раз просыпаться и подбрасывать в затухающий костер веток, и, пока я отдыхал, животный мир оставил мою персону в покое. Я видел, как в той стороне, где я оставил лежать тушу волкокрыла, кружат крупные птицы-падальщики, ссорясь между собой за место у стола. Птицы то снижались, то поднимались в воздух, уступая место другим, и поднимались они с заметно большим трудом, чем спускались.

Когда я проснулся в очередной раз, разбуженный каким-то звуком саванны, я понял, что проспал достаточно, и уже наступил следующий день. Я быстро перекусил и, взяв с собой остатки трапезы, отправился в путь.

Около пяти часов я шел по саванне, которая постепенно приобретала очертания безжизненной равнины. Все было спокойно, за время путешествия на меня никто не нападал, и через некоторое время я вышел на местность, где трава почти не росла, не говоря уже о деревьях. Следующие десять-пятнадцать километров я прошел по каменистой пустыне, пока среди камней снова не зазеленела редкая трава.

Под вечер я решил, что за два дневных перехода я удалился от хижины Гаутамы достаточно далеко, чтобы разведать ближайшие окрестности в поисках чего-нибудь интересного при помощи магических средств. Такого рода занятие требовало больших усилий, так что проще было идти пешком, чем перемещаться в пространстве, используя колдовство. Но, перемещаясь в при помощи магии, я был практически незаметен для окружающих и мог выбирать удобное для себя место материализации. Я мог проникать сквозь стены, осматривать окрестности с огромной высоты и как следует изучить то место, где намеревался появиться. Это позволяло избегать ненужных встреч и связанных с ними осложнений.

Я присел на плоскую поверхность нагретого солнцами камня, скрестив ноги в позе лотоса. Через минуту безплотный сгусток моего сознания поднялся над каменистым плато на высоту птичьего полета и отправился в сторону едва заметного наклона солнца, внимательно изучая окружающий ландшафт.

Высоко в небе маленькими черными точками парила стая волкокрылов. Они уже начинали снижаться, завидев в моем лице добычу, и я подумал, что нужно поторапливаться, чтобы не оставлять свое беспомощное тело им на съедение.

Камни, камни… От горизонта до горизонта, безпорядочное нагромождение серых глыб. Через несколько минут вдалеке показалась растительность. Это оказался обширный оазис, и я заметил редкие деревья с плоскими кронами, тоненький ручеек и густую траву.

Но вот появилось и долгожданное селение. Полсотни хижин, животные, напоминающие по внешнему виду шестиногих коров, и в то же время имеющие роговые наросты по бокам, вдоль хребта и на мощном лбу. По улицам бегали причудливые пародии на собак, лениво огрызающиеся на мальчишек, которые от нечего делать бросали в них камнями.

Я выбрал невысокое серебристое дерево неподалеку от деревни и через минуту материализовался под его стволом, скрытый от любопытных глаз высокой травой. Я встал и неторопясь побрел в сторону строений.

Первыми на меня обратили внимание собаки. Они злобно бросились ко мне, так что пришлось поддать самой активной из них ногой, после чего собаки поумерили свой пыл, продолжая все же крутиться вокруг и издавая звуки, напоминающие крики встревоженных павлинов. Народ, копошащийся во дворах, не обращал на меня внимания, очевидно принимая меня за обычного путника, и это меня вполне устраивало.

Увидев незнакомого человека, мальчишки подбежали ко мне и неподвижно встали поодаль. Их было пятеро, все чумазые, со всклоченными грязными волосами, одетые в расползающиеся лохмотья. Мальчишки настороженно застыли, с интересом оглядывая мой причудливый наряд — спортивные штаны и футболку. Казалось, что сделай я резкое движение рукой, и их след простынет в мановение ока.

— Привет, — сказал я дружелюбно по-юнхэски и улыбнулся.

Аудитория осталась безучастной к моим словам, все так же не меняя выражения своих удивленных лиц, отчего напомнила мне стайку пномпеньских макак, клянчащих фрукты у туристов. Они так же таращились на людей своими круглыми глазами, не выражающими ничего, кроме пугливого любопытства, находясь в постоянной готовности вскарабкаться на ближайщее дерево при малейшей угрозе.

— Привет, братва— сказал я еще раз и присел на корточки. Меня не удостоили ответом.

— Как называется ваша деревня? — спросил я. С таким бы успехом я мог бы задать вопрос дереву.

Я поднялся на ноги, и мальчишки с испуганными криками бросились врассыпную.

Пыльная деревенская дорога вывела меня прямо к покосившейся двери корчмы. Я неторопясь подошел к ней и толкнул ее плечом.

Внутри оказалось многолюдно. За стойкой суетился молодой парнишка, разливая посетителям вино.

— Старик, сделай мне чего-нибудь выпить, — попросил я и бросил на видавшую виды поверхность несколько крупинок драгоценного металла.

— Хорошо, господин, — ответил паренек, и металл исчез в глубине его кармана.

Через минуту я сидел за столом в дальнем углу и жадно пил прохладное вино. Жажда, разросшаяся за время дневного перехода до размеров обезвоживания, позволила мне быстро расправиться со всем кувшином, и я почувствовал себя намного лучше. Все это время я не переставал краем глаза ненавязчиво рассматривать посетителей заведения.

Пару столов занимала компания охотников с луками за плечами, поодаль гуляли пьяные стражники при оружии, одетые в грязную, видавшую лучшие времена форму. За столиком в противоположном углу сидели трое: мужчина лет сорока в черном плаще и двое помоложе, одетые в коричневое. Все трое молча и сосредоточено жевали, не проявляя видимого интереса к происходящему вокруг, время от времени отхлебывая из кружек. Еще три человека пили у стойки.

Мне предстояло выбрать оптимальный вариант поиска вуквина. Нужно было с чего-то начать. Но с чего? Имело смысл остановиться на некоторое время в какой-нибудь деревне, хотя бы и в этой. Нужно расспросить кого-нибудь, кто окажется поразговорчивей тех оборванных пацанов.

Я допил остатки вина, вкус которого все же оставлял желать лучшего, и неторопясь направился к выходу. Внезапно мне дорогу перегородил тот, кто был одет в черное.

— Скажи, странник, куда ты держишь путь? — спросил он угрожающе. Тем временем, его спутники резво обступили меня с боков.

— И зачем тебе меч? Или ты затеял что против старейшины Дальней деревни? — продолжил он вкрадчиво, пристально сверля меня немигающим кошачьим взглядом.

Лишь только я ощутил попытку прикосновения к своему мозгу, как мгновенно сработал рефлекс, отшлифованный до автоматизма во время тренировок с Гаутамой, и защитные барьеры моего мозга намертво исключили любую возможность кому бы то ни было извне манипулировать моим сознанием. В ответ на нападение я послал сгусток энергии в черепную коробку своего собеседника, и не взирая на сопротивление, получил доступ к информации.

Это оказался один из секретных агентов Грима, которые в изобилии шастали по деревням. Его работой было выискивать неугодных и доставлять их в дворцовые казематы Дальней деревни для «перевоспитания». В памяти агента не оказалось никакой информации о нападениях вуквинов.

Я обездвижил всех троих и попытался внушить им, что моя персона не представляет для них никакого интереса. С двумя из них это удалось без всяких проблем, но вот с агентом в черном плаще все оказалось намного сложней. Он никак не хотел меня упускать, и поэтому я решил на некоторое время отключить его сознание полностью. Мне хватило бы и пяти минут, чтобы улизнуть.

— Ха-ха-ха! — внезапно рассмеялся агент, чем немало меня озадачил. — Ты думал тягаться со мной при помощи этого детского приема!

Оказывается, он лишь подыгрывал мне, сделав вид, что подчиняется моей воле, а на самом деле и не думал отступать. Он позволил мне заглянуть в свою черепную коробку только потому, что был твердо уверен в моей неминуемой и скорой смерти.

— Эй, вы! Олухи! Взять его! — скомандовал он своим спутникам, которые мгновенно стряхнули с себя оцепенение и бросились на меня, обнажая мечи.

Я выхватил Ордогот из-за плеч и приготовился к драке. Один из парней попытался достать меня в шею и в ноги, используя сложную комбинацию с широкими вращательными движениями корпусом и мечом. Я дважды увернулся от клинка, просвистевшего у самого подбородка, и во время разворота подловил того парня коротким выпадом в переносицу. Ордогот с хрустом проник в череп, и изуродованные глазные яблоки вывалились наружу через образовавшуюся рану вместе с кусками кости. Пульсирующий фонтан низверг на меня из головы поверженного противника мощную струю горячей терпкой крови, так что в одну секунду я оказался залитым ею с головы до ног.

Второй помощник, которому до этого мешал подступиться ко мне его товарищ, наконец обрел такую возможность и незамедлил ей воспользоваться. Он бросился на меня, выставив перед собой меч далеко вперед, подобно рапире. Я без особого труда отбил атаку и сделал ответный выпад в пах. На этот раз противник оказался осторожней своего предшественника и смог вывернуться из довольно щекотливого положения.

Внезапно я почувствовал, как мышцы почти отказались мне повиноваться, налившись свинцовой тяжестью, а глаза заволокло светлым полупрозрачным туманом. Я почти вслепую отбивал атаки, становившиеся все более и более ожесточенными, с трудом удерживая в руке Ордогот. Только теперь я обратил внимание на то, что агент с самого начала схватки неподвижно стоял в стороне и смотрел на меня своим застывшим взглядом. А в начале стычки я уж было подумал, что он рассчитывает одержать надо мной верх только силами своих помошников. Оказалось, что он не терял времени даром, оплетая мой разум липкими паучьими сетями магии. И я увидел, как в магическом пространстве обе его руки простерлись ко мне и плотно обхватили мою голову, изливая на затуманенное сознание потоки отрицательной энергии. Помимо рук, у него оказались и другие щупальца, которые обвили меня со всех сторон, все более и более усиливая свою хватку.

Я почти не ощутил боли, когда меч помошника агента полоснул меня свом лезвием по бедру, и из глубины раны показалась неестественно белая кость, так как основное внимание я сосредоточил на мысленной борьбе с агентом. Я видел, что проигрываю сражение по всем статьям. Мне никак не удавалось справиться с путами, и я чувствовал, что мне не отбить еще и пары таких атак. Бой с волокрылом меня кое-чему научил, поэтому я собрал все свои силы и метнул Огдогот в сторону агента, оставшись таким образом незащищенным от нападения его помошника. Бросок получился вялый, но клинок все же впился в грудь противника на смертельную для обычного человека глубину.

Похоже, что агент не привык к боли и вовсе не хотел умирать. Он застонал, и в тот же миг я почувствовал, как спали удерживающие меня путы.

Помошник удивленно обернулся на стон своего шефа, не понимая что происходит. Эта ошибка стоила ему жизни — отработанным на тренировках с Гаутамой приемом я вернул себе в руки Ордогот, и, после короткого взмаха мечом, голова помошника агента отделилась от тела с противным хрустом разрубаемых костей и глухо рухнула наземь. Труп конвульсивно задергался. Я не смог на него смотреть от непреодолимого чувства омерзения, которое вдруг меня охватило.

Возбужденный схваткой, я обалдело оглянулся по сторонам и смахнул пот с лица.

Агент сидел в луже собственной крови, прислонившись спиной к стене корчмы. Я подошел к нему вплотную и посмотрел на его рану. Было видно, что рана в его груди велика, и он очень слаб. Тем не менее, для искушенного в колдовстве такая рана не была смертельной. Агент уже сращивал свое магическое и реальное тела, и минут через десять он представлял бы для меня смертельную опасность. Я мысленно проник в его мозг, и в ужасе отпрянул — его отношение ко мне не предвещало ничего хорошего. По обилию магических щепалец агента, я знал, что его силы намного превосходили мои. Моя победа была скорее случайностью, нежели закономерностью, и он совсем не оставлял мне выбора.

Мне не хотелось убивать его так, беззащитного, не имеющего возможности за себя постоять. Он не воспринимался мной как враг, во всяком случае, эмоционально. Мало того, мне было мерзко и противно лишать этого парня жизни только за то, что я случайным образом оказался здесь, в этой деревне.

Быть может наша встреча состоялась не по воле случая? Может быть это чья-то твердая рука привела меня к этой корчме, чтобы кто-то из-за кулис мог насладиться кровавым зрелищем? Я не мог позволить себе забыть о существовании Марии Ягер и о ее словах, а она прямо сообщила о своих намерениях по отношению к моей персоне.

Я не хотел умирать. В моей душе все противилось идее собственной смерти, ведь я жил так мало! Долголетие Гаутамы для меня было как награда, как обещанная ребенку долгожданная игрушка, о которой он уже ни за что не сможет забыть. Я не хотел плясать под чужую дудку, даже если мелодия исполнялась ангелом, но Мария знала как играть на струнах моей души и умело делала это. Я понимал, что от меня требуется, и не хотел этого. Мои настойчивые мольбы к чему-то более высокому чем боги не привели ни к каким результатам, как будь-то эта тонкая связь была разорвана еще на средних звеньях этой цепи. Может быть Мария — это высшая ступень эволюции, и над ней уже ничего и никого нет? Тогда мои жалобы некому услышать. Я чувствовал что одинок в этой душевной борьбе, и я терпел моральные неудачи одну за другой. Я скрепя сердце размахнулся, и еще одна голова скатилась в пыль.

С начала нашей встречи не прошло и десяти минут, а на моей совести оказалось уже три трупа. Я посмотрел на себя — и штаны, и футболка были алыми от крови, отчего я был похож на мясника, чересчур увлекшегося работой. Кровь была липкой и источала сладковатый запах.

Я не видел смысла ни в неожиданно развившемся конфликте, ни в этих смертях. Мне была совершенно непонятна агрессивность, с которой эти люди на меня набросились. Я чувствовал себя пресквернейшим образом.

Наверно у меня началась истерика. Мне стало плохо, и я опустился на колени в мягкую глубокую пыль и сидел так некоторое время, пытаясь справиться с навалившейся вдруг слабостью. Я нагнулся, и у меня вырвало рядом с обезглавленным телом агента. Мне стал невыносимо противен этот жестокий мир и мой искусственный облик громилы. Романтика поединков на мечах испарилась, оставив вместо себя зияющую пустоту.

Неожиданно остро захотелось вернуться домой в Вергвуд, где я мог бы спокойно устроиться в своем любимом кресле и неспешно потягивать пиво, занимая свою голову только мыслями о женщинах и переводах. Как я недооценивал прелести своей прежней жизни! — подумал я с грустью. Но неумолимая в своей жестокости действительность быстро привела меня в чувство.

Глубокая рана на бедре сильно кровоточила, и я потратил некоторое время на то, чтобы ее затянуть. Минутная слабость прошла, стоило лишь заняться каким-то делом.

Наверно в этих краях не все обстоит благополучно с правами человека, — невесело ухмыльнулся я, как только мне удалось немного взять себя в руки.

Во время нашей стычки деревня обезлюдела. Все ее жители попрятались в домах, напуганные происходящим. Даже причудливые на вид собаки попрятались во дворах. Наверно и они чувствовали ненависть, которая еще минуту назад разливалась от дерущихся широкими магическими волнами.

Вскоре я заметил, как жители деревни появляются по двое — по трое и настороженно приближаются ко мне. Я приготовился к самому худшему, равнодушно перебирая в памяти немногочисленные способы расправы разъяренной толпы с неугодными. В конце концов, меня обступили плотным молчаливым кольцом. Но, к моему удивлению, на лицах людей светились робкие улыбки, которые в сочетании с одеждами из тонких полосок кожи делали их похожими на дебютирующих артистов варьете.

— Как тебя зовут, чужестранец? — нарушил молчание один из них, по всей видимости пользующийся наибольшим авторитетом. Его голос был мягок и певуч.

— Марк, — ответил я и поднялся на ноги.

Я был выше на голову любого из мужчин этой деревни. Как впрочем и тех троих, которых мне пришлось убить.

Нужно было быть полным идиотом, чтобы не распознать во мне чужака, — осенило меня.

— Мое имя — Мартин, — сказал мужчина. — Ты хороший воин. Ты один справился с тремя слугами старейшины Дальней деревни.

Люди в толпе оживленно зашептались друг с другом, явно восхищаясь моим подвигом.

— Это очень не просто — победить слуг Грима, добавил Мартин.

— Кто такой Грим? — спросил я недоуменно.

Я выудил это имя из памяти агента, но мне хотелось узнать о нем как можно больше.

— Это старейшина Дальней деревни, — удивленно ответил мужчина. Он окинул меня внимательным взглядом и добавил:

— А ты, я вижу, чужеземец?

— Да, я пришел из дальних краев, — ответил я уклончиво, еще не зная насколько можно доверять этим людям.

— Закопайте трупы! — коротко бросил Мартин кому-то в толпе, и я увидел, как несколько мужчин засуетились вокруг трупов.

— Если ты смог справиться с ними один, — Мартин кивнул в сторону распростертых тел, — значит ты очень хороший воин. Их приятели не появятся здесь раньше чем через сутки, и ты можешь спокойно отдохнуть у меня дома, а завтра уйти со свежими силами и без труда оторваться от возможного преследования.

Я решил не отказываться от предложения Мартина, и вскоре он привел меня в свою глинобитную хижину — одну из многочисленных мазанок, похожих друг на друга как близнецы-одногодки.

Внутри дома господствовал прохладный полумрак. Вместе с Мартином жили его жена, четверо детей — мальчики от двух до десяти лет, и его младшая сестра, лет двадцати на вид. Никакой мебели не было, так что скорее всего все спали и ели на постеленых прямо на глиняный пол собачьих шкурах.

Как только мы зашли в дом, он что-то коротко сказал жене, и та захлопотала во дворе, разводя костер и явно собираясь стряпать. Затем Мартин прошел в глубь помещения и вернулся с глиняными кружками и бурдюком, наполненным какой-то жидкостью. Мы сели на шкуры по-турецки, и Мартин разлил по кружкам зеленоватый напиток, протянув одну из кружек мне.

Жидкость оказалась похожей по вкусу на десертное виноградное вино — что-то вроде разбавленного «Рислинга» с северного склона, и мы быстро с ним расправились. После этого Мартин вновь наполнил кружки.

— Старейшина Дальней деревни еще несколько лет назад обложил нас данью, — начал свой рассказ Мартин. — Вначале он пришел к нам с большим количеством воинов, они ограбили нас и увели в плен некоторых женщин. Затем грабежи стали повторяться каждые три месяца, пока мы не смогли договориться с ним о ежемесячной выплате дани дичью и оружием, а также о трудовой повинности наших мужчин.

Лицо Мартина помрачнело от безрадостных воспоминаний. Он с силой сжал кружку, и я заметил, как побелели костяшки его пальцев.

— Старейшина Дальней деревни Грим — очень искусный колдун, — продолжил Мартин. — Он один может сдержать натиск целого войска только при помощи своей черной магии, а у него на службе еще и многотысячные отряды. Каждый из его слуг во сто крат более искушен в колдовстве, чем любой из нас, и ты можешь представить, каковы силы этого человека. Мартин еще раз наполнил быстро пустеющие кружки.

— Ты белый маг. По твоему лицу я видел, как ты переживал о том, что тебе пришлось добить раненного. Так может огорчаться только добрый человек, — заключил Мартин.

Мне нечего было добавить. Говорить на эту тему не хотелось, но все услышанное о Гриме было весьма интересным, и я решил узнать о нем как можно больше.

— Мартин, расскажи мне о Дальней деревне и о Гриме, — попросил я.

— Не очень-то мне приятно о нем говорить, но если ты просишь… — ответил Мартин задумчиво. — Я расскажу тебе. Мартин уселся поудобнее и начал свой неторопливый рассказ.

— Грим родился в Дальней деревне, его родители были вполне обычными людьми, и они пользовались заслуженным уважением. Грим еще в детстве был способным мальчиком, и, когда он вырос, и ему исполнилось тридцать пять лет, у него уже была репутация отличного воина, а за плечами — множество удачных походов в пустынные земли, откуда он всегда возвращался с добычей и пленными женщинами. Он так прославился своей мудростью и смелостью, что после смерти старейшины Дальней деревни был единогласно выбран на эту должность. Грим отлично справлялся с обязанностями старейшины, и все были им довольны. Но однажды, стиль его правления радикально изменился. Теперь, кроме того, что он регулярно отправляет отряды за добычей в пустынные земли, он при помощи своего колдовства установил господство над всеми ближайшими деревнями. У него никогда не было склонности к магии! Грим с самого детства предпочитал действовать мечом и кулаками, а не заклинаниями! — Мартин в сердцах повысил голос, почти перейдя на крик.

— А может это уже и не Грим? — спросил я.

— Его как подменили после ранения на охоте, и мы конечно подозревали о такой возможности, — ответил Мартин. — Но как-то раз, совсем недавно, я лично разговаривал с Гримом, выплачивая ему дань, и, хотя и мельком, но я видел его без доспехов. Это был именно Грим.

— Странная история, — согласился я, хотя не находил в такой метаморфозе ничего необычного. Сколько в земном мире было случаев, когда власть делала прекрасного человека совершенно неузнаваемым, превращала его в монстра, в нравственного урода. Испытание славой, властью и деньгами — одно из тяжелейших. Вполне могло быть и то, что какой-нибудь колдун убил настоящего Грима, принял его облик и теперь правил в своей новой вотчине, наводя террор и расширяя владения.

— А в последнее время Грим словно взбесился, — продолжал Мартин. — Его агенты рыскают по деревням и хватают ни в чем не повинных людей. И пленники из подземелий его замка уже не возвращаются.

Мы замолчали. Я обдумывал слова Мартина, а он тем временем вновь наполнил вином опустевшие кружки.

— Роза! — позвал он свою сестру, и та тут же зашла в дом со двора, где до этого помогала жене Мартина со стряпней.

— Да, Мартин, — ответила Роза.

— Сходи к старику Пату и принеси-ка нам еще вина, — попросил Мартин. Роза послушно взяла бурдюк и удалилась.

Я поневоле задержал взгляд на этой девушке. Ее каштановые волосы были так длинны, что закрывали всю спину, придавая ей сходство с прекрасной сказочной нимфой. Ее лицо с правильными, аккуратно очерченными линиями, говорило о мягкости, светясь добротой и естественной красотой. Роза, живи она в земном мире, никогда не имела бы проблем при поиске работы. Женщины с такими данными просто не могут остаться в одиночестве.

Мартин перехватил мой взгляд и, когда Роза вышла, несколько мрачно заметил:

— Сестра у меня — красивая девушка. Она была замужем за Фатом.

Мартин замолчал, видимо обдумывая свои дальнейшие слова, а может быть пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.

— Фат был убит Гримом три года назад, когда мы все еще сопротивлялись разбою. Грим выпустил Фату кишки прямо на площади в центре нашей деревни только за то, что тот косо на него посмотрел, — сказал Мартин.

Он поднялся на ноги и заходил по комнате, нетерпеливо меряя ее своими тяжелыми шагами.

— Фат был моим другом! Слышишь?! — крикнул Мартин со злостью. — А я тогда стоял рядом, смотрел как он отдает концы, и ничего не мог сделать. Когда Фат умирал, лежа в пыли с вывалившимися из раны внутренностями — он посмотрел мне в глаза. Я никогда не забуду этот взгляд!

Мартин замолк, и я понял, что он сейчас не в состоянии говорить от нахлынувших на него воспоминаний. Наконец, он взял себя в руки, и продолжил:

— В его глазах не было страха перед смертью, он умер достойно, как мужчина. Но в его взгляде я прочитал просьбу, последнюю для него просьбу — о мщении! Нельзя оставлять такое безнаказанным, нельзя! — добавил Мартин решительно и с силой ударил кулаком по собачьей шкуре.

Он залпом осушил кружку с остатками вина, и я заметил, что его руки дрожат.

— Я тогда не мог забыть о жене и детях, не мог, — сказал он. — Да и глупо бросаться с мечом в одиночку на сотни вооруженных воинов с колдуном во главе. Но сейчас я все чаще вспоминаю о мести.

Со двора доносился гомон играющих ребятишек и дым костра. Я прислушался, но кроме детских голосов не доносилось ни звука.

— Я думаю, что тебе можно доверять, — добавил Мартин и полувопросительно посмотрел на меня, ожидая, как я прореагирую на его слова.

— Ты можешь мне доверять, Мартин, — успокоил я его.

Входная дверь открылась, и на пороге показалась Роза. Было видно, что ранее легкий бурдюк заметно потяжелел.

— А вот и сестричка пришла, — сказал Мартин и взял вино из рук Розы. Он чмокнул ее в щеку, и заметил:

— Правда красавица?

— Тебе, Мартин, очень повезло с сестрой. Я никогда не видел более красивой девушки, чем Роза, — сказал я искренне и улыбнулся.

Я уже полгода не видел женщин, тем более так близко, и когда Роза приветливо улыбнулась мне в ответ, меня захлестнуло волной полузабытых чувств.

— Она очень переживала смерть Фата, — сказал Мартин, когда Роза вышла во двор. — Только в последнее время боги смилостивились над ней, и она вроде как стала приходить в норму. Но все равно, ей еще далеко до прежней веселой Розы, какой я ее помню с детства.

При слове «боги», меня словно передернуло. Я подозревал, что Мартин и я вкладываем разный смысл в это слово.

Мы выпили и, когда жена Мартина подала к столу, с жадностью набросились на еду. Женщины ели с нами, а дети уселись поодаль.

Пока мы поглощали отвар из каких-то незнакомых мне плодов и жаркое, Мартин охотно рассказывал о жизни в деревне. Оказалось, что в деревне проживает около шестидесяти семей, и Мартин является выборным старейшиной. В его обязанности входило решение различных спорных вопросов и руководство сбором дани в пользу Грима.

— Мне отвратительно обирать своих, — заметил Мартин, — но я не могу представить, как можно изменить ситуацию к лучшему. Данью обложены в общей сложности семь деревень, но даже если собрать всех воинов, нам все равно не справиться с Гримом. Мартин тяжело вздохнул.

— А на верную смерть толкать людей я не имею права, — добавил он. — У всех жены и дети, а у кого еще и старые немощные родители.

— А что если проникнуть в замок Грима и попробовать убить его там? — спросил я.

— Это невозможно, — ответил Мартин. — Прежде чем кто-либо попадает в замок, его раза три-четыре проверяют. Стражники знают всех в лицо, и пройти мимо них незамеченным не удастся.

— Но можно попытаться перебраться через стену, сделать подкоп или проникнуть в замок иным путем, минуя стражу? — спросил я.

— Стена замка — двойная, а сам замок имеет только один вход, — ответил Мартин. — Стены защищены магическими заклинаниями, так что их невозможно разрушить, предварительно не сняв этих заклинаний.

Я задумался. Мне и в голову не приходило, что существуют какие-то заклинания, которые позволяют укреплять стены. Еще вчера я считал себя вполне искушенным в магии, а теперь выясняется, что эта точка зрения довольно далека от истины. Я вспомнил мудрые слова Гаутамы о том, что и в его пять тысяч с лишним лет ему еще есть чему учиться.

Я без особого труда догадался каким образом можно проникнуть в замок, по крайней мере, мне. Я мог принять облик одного из тех людей Грима, которых мне сегодня пришлось убить. Я мог материализоваться внутри замка и в своем обычном виде. Но только попасть в замок было мало. Было необходимо еще найти там Грима, и самое главное и трудное — разделаться с ним. Легко догадаться, что в лице старосты Дальней деревни предстояло столкнуться с очень сильным противником, и скрутить его будет намного трудней чем глупого волкокрыла.

Я решил не торопить события и вернулся к своим личным проблемам.

— Мартин, — начал я. — Мне вчера пришлось убить волкокрыла, и стычка с ним оказалась трудней, чем я ожидал. Волкокрыл — свирепый хищник, но я слышал, что где-то в сумеречных землях водятся хищники, которых люди называют вуквины…

Я замолк, заметив как все прекратили есть и неподвижно уставились на меня, как буд-то я сморозил что-то неприличное. Жена Мартина даже поперхнулась и принялась мучительно откашливаться.

— Ты как себя чувствуешь, Марк? Ты не болен? — спросил Мартин после длительного и настороженного молчания. Его интонация показалась мне странной.

— Со мной все в порядке, — ответил я в недоумении, не понимая, к чему он клонит.

— Я прощаю тебе эти слова, но только потому, что ты — гость в моем доме, и я своими глазами видел, как ты расправился с людьми Грима.

— Но что я сказал такого, что вызвал твое недовольство? — спросил я недоуменно.

— Ну ладно, может быть ты действительно не знаешь… — вздохнул Мартин. — Ты сказал две вещи, которые воин не должен позволять себе говорить никогда. Во-первых, ты назвал по имени зверя, имя которого запрещено произносить вслух. Старики говорят, что этот зверь может услышать свое имя и появиться, и тогда будет не счесть количества жертв. Во-вторых, ты сказал что сразился с другим хищником — волкокрылом. Но человек не может победить его в бою один на один. Для того, чтобы справиться с волкокрылом и его чарами, необходимо как минимум пять крепких вооруженных воинов, не все из которых доживут до конца боя. То есть, ты соврал, и я не знаю, зачем ты это сделал. Марк, ведь мы и так считаем тебя хорошим воином. Мартин еще раз вздохнул и добавил:

— Если я что-то понял не так, объясни мне.

Я переварил услышанное, и счел более правильным не отказываться от своих слов.

— Хорошо, имя этого зверя я называть больше не буду, — начал я. — Я не знал, что это не принято… А что касается волкокрыла — я действительно убил его в бою, один на один, вот этим самым мечом, — кивнул я на Ордогот. — лМЕ Х Б ЯЮЛНЛ ДЕКЕ МЕР ЯЛШЯКЮ ОПХСЙПЮЬХБЮРЭ ДЕИЯРБХРЕКЭМНЯРЭ.

— Но ведь волкокрыл, когда он нападает, опутывает воина магической сетью, так что сильный и бесстрашный воин становится беспомощным как младенец и не может даже спастись бегством. Его слабость в том, что одновременно волкокрыл может удерживать не более двух человек, поэтому справиться с ним можно лишь в том случае, если хотя бы два-три человека из числа воинов могут в это время свободно драться. Но и им необходимо справиться с мощными крыльями, когтями и зубами зверя, что очень непросто. Мартин посмотрел на меня уже с нескрываемым интересом и спросил:

— Как же тебе удалось совладать с волкокрылом в одиночку?

— Это было непросто, — начал я и поймал себя на мысли, что мне приятно присутствие Розы, которая могла выслушать мой рассказ о стычке со свирепым хищником.

— Дело в том, — продолжал я, — что я немного знаком с некоторыми приемами магии. Им меня обучил один опытный и сильный маг, который живет в лесистой местности на расстоянии нескольких дневных переходов отсюда. Волкокрыл имеет возможность манипулировать лишь двумя магическими отростками, и мне удалось их нейтрализовать. Плюс ко всему несколько ударов мечом, и зверь был повержен. По выражению лиц слушателей, я понял, что меня не совсем понимают.

— Вы можете видеть в магическом пространстве? — спросил я, осененный внезапной догадкой. Я стал подозревать, что жители деревни не могли управлять своими магическими телами.

— Что такое «магическое пространство»? — спросила Роза.

— Вы можете перемещать предметы без помощи рук, только усилием воли? — поинтересовался я.

— Нет, — удивился Мартин, — такие фокусы подсилу только магам, которые живут в сумеречных землях, да еще Гриму и его наиболее приближенным людям. Мы можем лишь развести огонь или расплавить кусок металла, но и для этого требуется очень много времени.

Я был озадачен услышанным. Выходит, что я ошибался, считая что в мире Юнхэ все его жители имеют власть над магической природой вещей. На поверку все оказалось совсем не так.

— Что это за маги из сумеречных земель, про которых ты говоришь? — обратился я к Мартину.

— Они заходят иногда и в наши края, — ответил он. — Это случается редко, не чаще раза — двух в десятилетие. Появится в деревне, пробудет некоторое время — и исчезнет, бесследно растаяв в воздухе.

— Я хорошо помню одного колдуна, — вмешалась в разговор Роза. — Лет семь назад он неожиданно появился в нашей деревне. Почему-то мужчин тогда оставалось мало — они ушли или на охоту, или еще куда-то. Так вот, этот маг был одет в диковинные одежды, и он появился на площади сидящим на коленях. Он просидел так весь день. Мы подошли к нему и спросили, не нужно ли чем ему помочь. Но он не отвечал. Его глаза были закрыты, и мы предположили, что он нуждается в нашей помощи. Но мы не смогли подойти к нему ближе чем на метр. Он был окружен невидимым и непроницаемым для людей и предметов барьером. Барьер был настолько прочным, что его было не разбить даже мечом. Кто-то из оставшихся в деревне воинов пытался это сделать, но безуспешно. Роза обвела нас взглядом и добавила:

— Колдун исчез у всех на глазах, и этот случай был у стариков на устах несколько месяцев.

— Марк, — сказал Мартин, — а ведь если тебе удалось справилься с тремя людьми Грима, значит ты можешь творить и другие чудеса? Он посмотрел на меня с надеждой, и я сразу понял к чему он клонит.

— Да, могу, — ответил я. Мне не хотелось лгать этим симпатичным людям.

— Ты можешь принять облик одного из слуг Грима, и таким образом проникнуть в замок? — спросил Мартин, тем самым подтверждая правильность моей догадки.

— Могу, — ответил я.

— Покажи какой-нибудь фокус, — оживилась Роза, и я подумал о том, что в деревне не так часто происходит что-либо интересное, чтобы отказывать в этой маленькой просьбе.

— Смотрите, — сказал я и, закрыв глаза, сосредоточился.

Все настороженно замолчали, наблюдая как мое тело принимает свои земные очертания. Через пару минут я открыл глаза и удовлетворенно осмотрел себя. Я уже отвык от своего прежнего вида.

— Здорово! — захлопала в ладоши Роза.

— Ты замечательный маг! — сказали Мартин и его жена в один голос.

Я сосредоточился еще раз и возвратил свой внешний вид в исходное состояние. Трансформации отняли у меня много сил, и я устало вздохнул:

— На самом деле, я и в подметки не гожусь людям Грима. Мне удалось с ними справиться только благодаря счастливой случайности. Оставь я в живых того раненного, и он уже разделался бы со мной. Это был более искусный колдун, чем я. Я могу проникнуть в замок под видом одного из слуг, но победить Грима мне не удастся.

Я видел, что у всех на лицах появилось выражение разочарования, а красивые глаза Розы заблестели от слез.

— Что же делать? — сказал Мартин, обращаясь больше к самому себе.

Я не знал чем им помочь. Но безвыходных положений не бывает. Что бы там не было, мне хотелось в это верить.

— У меня есть прекрасная идея, — сказал я. — Во всяком случае, это лучшее, что приходит в голову. Я имею в виду того зверя, чье имя у вас запрещено произносить вслух. Мне надо сначала убить его, а уже потом заняться старейшиной Дальней деревни.

— Почему это так важно? — спросил Мартин.

— Как говорил мой учитель, если мне удастся сразить этого зверя в поединке, вся его магическая мощь перейдет ко мне. После этого у меня должны появиться новые, более мощные силы. Вот тогда можно будет подумать и о Гриме.

— Справиться с этим хищником очень трудо, — заметил Мартин. — Не зря на его имя наложено табу. Я не слышал за всю свою жизнь, чтобы с этим зверем удалось справиться даже втроем, а тем более — в одиночку. Правда о колдунах я сказать ничего не могу. Сказав это, Мартин выразительно посмотрел на меня.

— Я знаю, что эти хищники обитают в сумеречных землях, — сказал я. — Этот зверь может принимать любую форму: камня, птицы или даже человека. Его можно узнать только по тому, что он постоянно меняется, все время находясь в состоянии превращения.

— Да, — согласился Томас, — я тоже слышал об этом. Я думаю, что нам стоит поговорить с самым старым жителем нашей деревни — отцом Розы Сартом. Не смотря на свои триста одиннадцать лет, он еще не выжил из ума, и завтра можно попытаться распросить его.

Тем временем, я заметил, что дети мирно спали, распластавшись на шкурах. Меня и самого клонило в сон.

— Давайте спать, — предложил Мартин, заметив мое состояние. — Утро вечера мудреннее. Ложись на почетное место.

Он кивнул в сторону постеленой собачьей шкуры. Я не стал заставлять себя долго ждать и удобно устроился в углу. Остальные тоже расположились на ночлег, завалившись спать прямо в одежде.

Глава 3

Я уснул почти сразу, как только коснулся своей импровизированной постели. Но мой сон был неспокоен, и всю ночь меня преследовали кошмары.

Я бежал через заросли высокой, в два человеческих роста, травы. Я продвигался мучительно и медленно, так как постоянно путался в корнях и падал, обрезая ладони и лицо об острые как лезвия листья. Кто-то настойчиво преследовал меня, неуклонно приближаясь, так что я уже без труда мог слышать леденящий душу раскатистый рык и булькающее дыхание зверя.

У меня почему-то не было меча, и я в очередной раз упал, полностью выбившись из сил. Но, даже стоя на четвереньках, я продолжал рваться вперед, пока моей спины не коснулась отвратительная когтистая лапа. Я конвульсивно дернулся и закричал.

— Марк, — донесся до меня голос Мартина. — Вставай, пора просыпаться.

Я с ужасом открыл глаза, все еще находясь под властью пережитого кошмара. Увидев перед собой убогое убранство дома и спокойную улыбку Мартина, я наконец пришел в себя, скинув последние остатки сна.

— Нам пора перекусить и идти к Сарту, — продолжил Мартин. — К обеду в деревне могут появиться люди Грима.

Я встал и вышел умыться во двор. Солнце все так же висело вертикально над головой, находясь почти в зените. Я заметил, что оно раздражает меня своим упрямым постоянством. На небе, как и всегда, не было ни одного облачка.

Мы быстро позавтракали и отправились в другой конец деревни к старику Сарту. Пока мы шли, как всегда любопытные женщины выглядывали из окон домов, провожая нас тревожными взглядами. Жена Мартина осталась дома с детьми.

Когда мы зашли к Сарту, я заметил, что убранство его лачуги точной копией повторяло обстановку, которую я уже наблюдал у Мартина. В помещении сохранялся прохладный полумрак, а в его глубине сидел старик. По всей видимости, это и был Сарт.

— Здравствуй, папа, — поздоровалась Роза.

— Добрый день, — поприветствовал я старика.

— Здравствуй, Сарт, — сказал Мартин.

Тот в ответ пошевелил губами, как бы пережевывая еще не произнесенные слова, и сказал на удивление низким и шероховатым голосом:

— Дай бог вам здоровья. Присаживайтесь.

Морщинистая рука старика совершила неопределенное движение в сторону распростертых на полу шкур, и мы послушно расселись.

— Это тот молодой человек, который вчера прикончил людей Грима? — спросил старик, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Да, папа. Этого воина зовут Марк, и он разделался с тремя слугами Грима, — ответила Роза не без гордости.

— Я думаю, что это нам еще выйдет боком, — саркастически заметил Сарт.

— Что ты имеешь ввиду? — спросил Мартин.

— Грим нам не спустит этих смертей с рук, — пояснил старик пророческим тоном. Тем не менее, в его глазах я не заметил ни тени страха.

— Марк готов нам помочь одолеть старейшину Дальней деревни, — начала Роза, — но для этого ему необходимо предварительно выследить и убить зверя из сумеречных земель.

Сарт долго молчал, прикрыв глаза морщинистыми старческими веками и обдумывая услышанное. Прошло минут пять, и я начал было терять терпение, решив что он заснул. Мартин и Роза терпеливо ждали, сохраняя полное спокойствие.

— Я знаю, где можно разыскать этого зверя, — старик наконец подал признаки жизни.

— Где? — спросили мы почти одновременно.

— Когда-то давно я ходил в те края в составе большого отряда, — начал Сарт. — Мы ограбили по дороге пару сел, а потом шли несколько дней, продвигаясь в сторону сумеречных земель, и за несколько дней перехода мы не встретили и намека на то, что в тех краях когда-либо бывал человек. Старик замолчал, переводя дыхание, а потом продолжил:

— Мы все были молоды и глупы, ведь глупость — неотъемлимый спутник молодости. Нам было ужасно интересно, что же там таится дальше, во мраке. На третий день это и произошло.

— Что «это»? — нетерпеливо спросила Роза.

— Когда мы остановились на привал, — продолжил Сарт, — и расселись плотным кольцом у костра, чтобы подкрепиться, кто-то из наших заметил одинокую фигуру, вышедшую из зарослей. Этот человек медленно приближался к нам. Мы тогда поразились, как мог человек путешествовать в одиночку в этих местах? Мы повскакивали на ноги, позабыв о еде, и уставились на пришельца. Каково же было наше удивление, когда мы узнали в нем нашего покойного старосту, погибшего на охоте месяц назад и похороненного на окраине деревни. Староста имел странный вид, словно это был не он сам, а его отражение в воде, настолько зыбкими казались его очертания.

— Это был вукв… — не удержался было я, но осекся на полуслове, вовремя вспомнив о вчерашних словах Мартина. Старик неодобрительно посмотрел на меня и продолжил:

— Он подошел к нам вплотную, и я услышал как воин, который был к пришельцу ближе всего, очень громко закричал. В эту же секунду он стал таять в воздухе, как горсть песка в стремительном речном потоке, а остатки его тела как бы смывались в сторону пришельца, теряясь где-то в его нутре. Нас всех потряс мучительный крик жертвы этого коварного монстра и ужас, которым пропитался окружающий воздух. Мы были смелыми, мужественными воинами, но тогда все как один бросились врассыпную, куда глаза глядят, не разбирая дороги от страха. Пока мы бежали, окрестности еще трижды или четырежды рассекал предсмертный крик. Именно стольких людей мы тогда не досчитались. Они канули во чреве этого порождения ада.

— Так как же можно справиться с этим зверем? — спросил Мартин. — Может быть это невозможно для одного человека?

— Я не могу вам ответить на этот вопрос, — ответил Сарт. — Я рассказал все что знал.

Но Сарт все же объяснил, как добраться до того злополучного места. Пришлось довольствоваться и этим.

Я был разочарован, так как встреча с Сартом не принесла ожидаемых результатов. Да я и не знал точно, что я ждал от этого разговора. Не мог же старик ответить на все мои далеко не простые вопросы.

Некоторое время мы молчали, пока мне не показалось, что старый человек задремал, даже не поменяв своей позы.

— Пора собираться в путь, — негромко напомнил Мартин. — Скоро здесь могут появиться люди Грима.

Мы попрощались со стариком, но он не ответил на наши слова. Разговор его утомил, и он действительно заснул.

— Спасибо вам за помощь, — сказал я Мартину и Розе, поправляя за спиной Ордогот. — Я отправляюсь в путь.

— Удачи тебе! — сказал Мартин.

Он сплел вместе пальцы своих рук и поднял их над головой. Наверно у его народа это означало пожелание успеха. Я повторил жест Мартина и ободряюще улыбнулся.

— Будь осторожен! — сказала Роза, и я прочел в ее взгляде печаль. Чем было вызвано это чувство я не знал, но было приятно думать, что возможно эта грусть была связана с моим уходом.

Перед моим мысленным взором предстала карта местности, которую я успел прочитать при контакте с агентом Грима. Деревня, сотни километров леса, а может быть и тысячи, и невысокие горы, отмечающие границу с сумеречнами землями. Вот там-то мне и нужно было искать вуквина.

Вскоре я вышел из деревни. Мой путь проходил по саванне в направлении едва уловимого наклона солнца, и к концу дня я снова оказался в лесу. Звериная тропа петляла среди мощных древних деревьев, а в глубине густых зарослей кипела бурная лесная жизнь. То и дело раздавались душераздирающие крики, похожие то на боевой клич хищника, то на предсмертный вопль жертвы.

В лесу волкокрылы не представляли реальной угрозы, так что мой путь проходил без особого риска для жизни. Я не решался использовать перемещение через магическое пространство, так как это требовало слишком больших усилий, а я никуда не спешил и был неограничен во времени.

Дважды из зарослей на меня нападали. Первый раз это была крупная кошка с клыками как бычьи рога и тяжелым смрадным дыханием, а второй раз — плотоядный ящер, выглядевший словно дикая и совершенно бредовая помесь крокодила с летучей мышью. Оба раза я сразил атакующих несколькими мощными ударами меча. Крокодила пришлось даже разрубить на куски, но и тогда его отделенная от тела голова продолжала кровожадно клацать желтыми трехрядными зубами, норовя забрать противника с собой в преисподню.

Трудно было представить, какие творения ада издавали крики, от которых в жилах стыла кровь. Они не решались напасть, а может быть просто с любопытством изучали незнакомца, дерзнувшего появиться в чужих владениях. Я часто останавливался, с содроганием прислушиваясь к очередному воплю и треску ломаемых кустов.

Спать приходилось в подходящих по размеру дуплах деревьев, предварительно как следует забаррикадировав вход. Мой сон был прерывист и чуток, так как я не мог себе позволить расслабиться и потерять контроль за обстановкой вокруг дерева-убежища.

Так я прошел восемнадцать дней, пользуясь проторенными зверьем тропами, по которым можно было идти достаточно быстро, выпрямившись в полный рост. По моим приблизительным подсчетам, за эти дни мне удалось покрыть расстояние порядка девятисот километров, а может быть и более того. Я заметил, что солнце сильно склонилось вниз, отчего у окружающих деревьев появились хорошо заметные и непривычные глазу тени.

Еще через шесть дней солнце спряталось за линию горизонта полностью, и я даже не сразу заметил, что натупили сумерки. Таким образом, я оказался в сумеречных землях.

Лес заметно поредел еще несколько дней назад, и скоро перед моим взглядом открылась полупустынная местность. Вокруг росла чахлая редкая трава, а где-то у линии горизонта темнела туманная кромка гор. Я подумал о том, что наконец-то пришел туда, куда так стремился.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что передо мной широкой темной полосой раскинулись не горы, а исполинский каменистый уступ, похожий на огромную мраморную ступень высотой с трехэтажный дом. Мне пришлось изрядно повозиться, прежде чем я смог взобраться по отвесной стене.

Едва я оказался наверху и выпрямился, как меня чуть не сбило сильным порывом холодного колючего ветра, насыщенного сероводородом. Я с трудом удержался на ногах, и перед моим удивленным взором предстала ровная и величественная каменная плита, с редкими расщелинами, поросшими бурым мхом. В рассеяном сумеречном свете поверхность камня выглядела серой и угрожающей, отдаленно напоминая темное предгрозовое море. Ветер завывал и шипел, словно разъяренный варан.

Высоко в небе была заметна темная точка. Я долго смотрел на нее, пытаясь определить что это — хищник или безобидная птица. Но мои усилия ни к чему не привели, так как было слишком высоко.

Надеюсь, что это не волкокрыл, — подумал я настороженно и отправился в путь, с трудом преодолевая упругие толчки ветра и морщась от въедливого запаха.

Я медленно, но настойчиво продвигался вперед, пока не заметил, что стал слишком часто спотыкаться от усталости. Перед моими глазами бесконечно проплывали поросли мха, трещины в гигантской каменной платформе и мелкие камешки, которым постоянный ветер за тысячи лет придал причудливые обтекаемые формы.

Выбрав в скалистом грунте углубление поудобней, я прилег на влажную поверхность мха. Раскрыв сверток, который мне на прощанье дала Роза, я обнаружил в нем мясо и лепешки. Я мысленно поблагодарил предусмотрительную женщину и немедля принялся за еду.

Настроение мгновенно испортилось, как только я в очередной раз взглянул на небо. Черная точка исчезла. Это таило в себе опасность, так как всегда лучше держать своего противника в поле зрения, нежели ждать коварного нападения из-за угла. Но моим размышления не успели привести меня к каким-либо умозаключениям.

— Привет, — до меня донесся знакомый голос. Я вздрогнул и резко обернулся, выхватывая меч.

Позади меня стоял… Томас. Он глупо улыбался, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Т-т… Том? — выдавил я обалдело.

— А что, я сильно изменился? — заметил он и присел на камень поодаль.

— Как ты здесь оказался? — настороженно спросил я.

В моей памяти всплыл разговор с Сартом, и его рассказ о появлении вуквина под видом умершего старейшины. Я был напуган, и мне казалось, что это все-таки не Томас. Это мог быть вуквин или еще кто-нибудь или что-нибудь, но только не он. Этот мир не мог выдерживать сразу целую компанию землян, слишком уж он был похож на ад и рай в одном лице, а это не те места, в которые приходят шумными компаниями. Каждый умирает в одиночку, уходя своей дорогой и без попутчиков.

— Если ты смог появиться в этих местах, почему же я не могу это сделать? — вполне резонно заметил он. — А ты-то сам как сюда попал?

Я был в растерянности. Я не знал, могут ли вуквины осмысленно говорить когда принимают человеческий облик и насколько точно они копируют живых людей. А может быть Томас уже умер? Там, на земле? — подумал я с тревогой.

Я пристально всматривался в Томаса, пытаясь отыскать в нем признаки неустойчивости форм или что-нибудь, что могло бы мне помочь распознать подделку. Я заметил, что взмок, словно по ошибке зашел в сауну в шубе.

— Меня саданули по голове чем-то тяжелым и отправили сюда, — ответил я хрипло.

— Вот-вот. У меня точно такая же история, — вздохнул он. — Слушай, Марк, есть охота… Ты чем тут питаешься?

Томас по-свойски заглянул в мой сверток, в котором еще лежали остатки мяса, прикрытые от пыли тканью.

— О-о! — воскликнул он радостно. — Можно?

— Угощайся, — ответил я.

Я поймал себя на мысли, что если это не Томас, то мне необходимо его убить и как можно скорей, а если это он, тогда не совсем удобно стоять перед другом с вытаращенными глазами и обнаженным мечом. Но мне ужасно не хотелось принимать решение. И Ордогот я тоже не хотел убирать. Не мог я себя заставить это сделать.

— Слушай, Марк, — словно прочитал мои мысли Томас. — А ты что застыл тут при оружии? Я что, такой страшный? С каких это пор ты стал меня бояться?

Томас заразительно засмеялся. Мы с ним вместе провели достаточно много времени, чтобы я мог с уверенностью утверждать, что он был такой же как и всегда — самоуверенный и несколько беспардонный. Я даже начинал верить, что это и есть настоящий Томас. Нельзя же быть таким мнительным, чтобы во всех видеть только врагов.

Томас сидел на корточках и с жадностью ел мясо. Я внимательно наблюдал за ним, как вдруг, подключив внутреннее зрение, я заметил, что у Томаса напрочь отсутствует аура! У любого живого существа должна быть аура, а у Томаса ее не было!

— Слушай, Том, а ты нормально себя чувствуешь? — спросил я, уже не думая выпускать Ордогот из рук. Томас перестал жевать и удивленно посмотрел мне в глаза:

— Да, нормально. А что?

— У тебя нет ауры, как у трупа.

— Что ты несешь? — удивился он.

Внезапно я обнаружил, что у Томаса были рыжие волосы, а не светло-русые, как обычно. Но тем временем, пока я на него смотрел, они у меня на глазах сделались светло-русыми. Его контуры также на некоторое время потеряли четкость. Я занес меч для удара и сделал шаг вперед

— Ты что собираешься делать?! — раздался удивленный возглас Томаса.

Я не стал ничего объяснять и резким сильным ударом отсек ему голову, которая смачно ударилась о мох и скатилась в низ расщелины.

Я что-то делаю не так, — подумал я ошарашенно.

Тело Томаса беспомощно завалилось вперед. Бурый мох быстро впитывал кровь, отчего убийство выглядело вполне стерильно. Я почему-то воспринимал свой поступок именно как убийство, более того, как убийство своего лучшего друга, настолько он был реален. Но у меня не было ни выбора, ни времени на размышления. Может быть, промедли я несколько секунд, и я был бы уже сожран и переварен коварной тварью.

Томас, Том! С тобой у нас было общее дело — переводческая контора в Верг…вург… Фу ты черт! — подумал я. Я уже стал забывать название родного города. — В Вергвуде! Конечно, в Вергвуде!

Меня вдруг охватила радость, что это не я валяюсь мертвым в этой яме, в этом потерянном месте, будучи расчлененным на две неравные части. В то же время я видел, что передо мной лежит человек, которого я когда-то называл своим другом, и с которым мы частенько вместе напивались. Мне это показалось очень интересным и даже забавным.

Я засмеялся, громко и дико, не в силах прекратить поток хрипящих звуков, которые разносились из моего горла в стороны и вверх, отражаясь обратно от низких грозовых туч. Я расставил руки широко в стороны, повинуясь скорее инстинкту, чем осознанному желанию, все еще продолжая сжимать в правой руке Ордогот. Что-то происходило в окружающей природе. Какие-то силы пришли в движение и сжали пространство в тугой комок, все увеличивая и увеличивая давление.

— Ву-укви-ин! — закричал я. — Ву-укви-ин!!

Я не знаю, сколько времени я так стоял, то выкрикивая нелепые безсвязные слова во вдруг хлынувший ливень, то дико смеясь, подставляя лицо дождю и яростным раскатам грома. Потоки воды окатывали меня с головы до ног, а небо с оглушительным грохотом беспрерывно разрывали длинные извилистые молнии. Мне хотелось, чтобы все молнии попадали в меня, так как я поглощал их энергию, а впрочем, мне было все равно. Мой разум был затуманен непонятной и неизмеримо чудовищной посторонней силой. Он был потушен как свеча и спрятан куда-то глубоко, а может быть наоборот, отделился от тела и улетучился подобно слабому аромату духов, освободив место оглушающему шквалу эмоций — всем сразу, захлестывающим через край.

Меч выпал из моих ослабевших рук и со звоном упал на камни. Я стоял так некоторое время, ничего не соображая, пытаясь совладать с собой. Голова закружилась, и я рухнул лицом в мох.

Колодец моей души был опустошен. В моем воспаленном мозгу не было места мысли. Ветер быстро уносил последние остатки туч, вокруг все было мокрым от дождя, а в воздухе пахло озоном. Волосы на моей голове наэлекризовались и тихо потрескивали.

Прямо перед моими глазами маленький продолговатый жук чистил мохнатыми лапками членистое бирюзовое тельце. Он посмотрел на меня в упор, и мне показалось, что в его взгляде сквозила укоризна за мое непрошенное вторжение в его владения. Почистившись, он развернулся и побрел по пушистому мху прочь, уступив таким образом мне свою территорию.

Я с трудом привстал и оглянулся вокруг. Тело Томаса исчезло. Не осталось даже следов крови на камнях и мху. Я не увидел ничего, что подтверждало бы недавнее присутствие Томаса. Наверно кровь смыло водой, а мох распрямился от дождя, — подумал я.

Необычную кратковременную грозу и пропажу тела я объяснить себе не мог и все еще продолжал ломать голову над этой загадкой.

Я закинул Ордогот за спину, и нетвердой походкой отправился прочь, лишь бы не оставаться на этом проклятом месте. Я подумал, что между смертью псевдо-Томаса и грозой есть прямая связь. Гроза была настолько странной, что я не мог отличить, что происходило в природе вокруг меня, а что — только в моем воображении. Похоже, что одним вуквином в этом мире стало меньше, а гроза и молнии являлись признаками и своеобразным аккомпаниментом перехода магической энергии от умерающего зверя ко мне. Теперь у меня должны появиться неизвестные мне ранее возможности. Каковы они будут, что я теперь могу по сравнению с собой прежним, я не знал.

Пройдя километров десять, я вновь заметил в небе темный силуэт, но на этот раз я в нем с ужасом узнал волкокрыла. Кто бы мог подумать, что они отваживаются залетать в эти неприветливые края!

Интересно, а кем была черная точка, которую я видел ранее? Уж не вуквином ли? — подумал я почти равнодушно.

Сейчас меня больше всего занимало то, как я буду отбиваться от волкокрыла на этой ровной и незащищенной поверхности. У меня не было и одного шанса из ста.

Я с тоской осмотрел пустынную местность, на которой не за что было зацепиться глазу. Тем временем волкокрыл неуклонно снижался, предвкушая скорую и сытную трапезу. Я встал, широко расставив ноги и крепко сжав в руке меч. Пристально всмотревшись в своего врага, я неожиданно для себя еще издали увидел его холодный жестокий взгляд.

Всмотревшись еще более внимательно, я заметил, что мне на удивление легко удалось мысленно проникнуть в его черепную коробку и наблюдать происходящее как бы глазами хищника. Я вздрогнул от неожиданного ощущения, когда увидел бескрайнюю равнину с высоты птичьего полета и себя, одиноко стоящего с Ордоготом в руках. Я даже растерялся. Раньше такой трюк мне не удавался. Было необходимо как-то защититься от нападения волкокрыла, и в настоящий момент просматривалась только одна тактика. Что ж, выбора не оставалось, и я решился.

Я смотрел на мир глазами зверя, я видел свое реальное и магическое тела. Без труда просматривались и магические лапы волкокрыла, которые он уже хищно протягивал ко мне. Я попробовал вмешаться в работу крыльев и нарушить их ритмичное движение, и, невзирая на вялое сопротивление, у меня это получилось. Взмахи крыльев прекратились, и волкокрыл камнем полетел вниз. У меня аж дух захватило от стремительности падения и от реальности картины — ведь я был в тот момент в этом звере. Моя воля временно освободила волкокрыла от своего контроля. Он тут же пришел в себя и с испуганным криком взмыл вверх. Его захлестнула волна панического ужаса, и сейчас он хотел только одного — спастись.

— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся я. Казалось, что в мире нет ничего, что было бы мне не по силам. Ощущение небывалой мощи овладело мной.

Я мысленно догнал волкокрыла и заставил его повернуть вспять. Он послушно повиновался, став как бы моим новым органом, которым я мог манипулировать как рукой или ногой, с той лишь разницей, что он был отделен от моего тела пространством. Теперь я контролировал зверя всего лишь частью своего внимания, примерно так, как человек управляет велосипедом, продолжая в процессе езды размышлять о чем-то своем, совершенно не связанном с ездой.

Мне кажется, что проблема транспорта решена, — подумал я и заставил волкокрыла приземлиться поблизости от себя.

Зверь тяжело плюхнулся наземь, так что почва дрогнула от удара массивного тела. Его внешний вид был безобразен, но в то же время в этом животном скрывалась потаенная грация. Меня обдало смрадом, но так как я воспринимал волкокрыла без чувства страха — не как врага, а как домашнюю скотину — сейчас мне он был даже в чем-то симпатичен.

Я подошел к нему вплотную и внимательно его рассмотрел, наслаждаясь своей властью над этим свирепым хищником, ставшим вдруг таким послушным и исполнительным. Этот экземпляр весил не менее двух тонн. Его пятнистая рыже-коричневая шерсть на теле контрастировала с очень короткими и редкими желто-зелеными волосками на перепончатых крыльях. Массивные и подвижные лапы оканчивались острыми когтями, которые как и у собаки не убирались в подушечки. Четыре задних лапы были заметно мощнее двух передних, но передние были более послушными и гибкими, предназначенными не для ходьбы, а для разрывания плоти. У волкокрыла были большие глаза, которые выпирали из слишком тесных глазниц, словно он страдал базедовой болезнью, а круглые черные зрачки не оставляли места для радужной оболочки глаз, которая полностью отсутствовала. Как и у большинства животных Юнхэ, по бокам и на голове волкокрыла располагались роговые наросты, играющие роль доспехов, призванных в драке предохранять от ран.

Я смело взгромоздился на спину животного и удобно устроился на его хребте между массивными шипами. Мысленно пожелав себе удачи, я тронул воображаемые поводья, и мы быстро оторвались от поверхности каменистой пустыни. Волкокрыл рассекал воздух глубокими взмахами гигантских крыльев, то проваливаясь, то вздымаясь вверх.

Скоро мы поднялись на высоту около пятисот метров, и волкокрылу удалось поймать восходящий проток теплого воздуха. Зверь широко расправил перепончатые крылья, взмывая все выше и выше, уже почти без усилий, только благодаря ветру.

Остатки облаков растаяли в прозрачном небе без следа, так что с высоты я мог обозревать окрестности на десятки километров. Необъяснимая радость переполняла меня, словно пена в бокале с шампанским. Не долго думая, я направил волкокрыла в сторону деревни, в которой, как я надеялся, меня ждали Мартин и Роза.

Пока мы летели, покрывая расстояние в десятки раз быстрее пешего человека, я заметил в воздухе еще одного волкокрыла. Он тоже увидел нас и приблизился, съедаемый любопытством, недоуменно тараща круглые глаза на непонятный довесок на спине у своего сородича. Я завладел и его мозгом, отметив про себя, что это далось легко, словно я привык проделывать такое с самого раннего детства. Я заставил второго волкокрыла полетать вокруг нас, облететь нас снизу, сверху, и в конце концов посадил его в показавшийся на горизонте лес.

Теперь, найдя в себе новые, неведомые ранее силы, я окончательно убедился, что под видом Томаса мне явился не сам Томас, а вуквин. Тем не менее, казалось странным, что я разделался с вуквином так легко, без ожесточенной и изнурительной борьбы.

Когда я замахивался мечом, решившись на смертельный удар, я не был уверен до конца в том, что убиваю не Томаса. Я руководствовался в большей степени не умом, а чувствами и инстинктом.

А что было бы, если бы я ошибся? — подумал я с содроганием. — Я стал бы тогда убийцей собственного друга.

Я с ужасом заметил, что у меня изменились жизненные ценности. Я стал жестоким, способным убить даже дорогого мне человека только по подозрению в том, что он представляет для меня какую-то, воображаемую только мной, опастность. Если все будет продолжаться в том же духе, то чего доброго я начну совершать убийства, не задумываясь о том что делаю. Впечатления, которые я получил от встречи с псевдо-Томасом крепко отложились в моей памяти.

Обратная дорога заняла двое суток. За это время мне трижды пришлось сменить волкокрылов, так как я загонял их до крайнего истощения. Еще за первый перелет мы достигли светлого района, так что проблем с новыми волкокрылами у меня не было.

К концу вторых суток полета под нами показалась деревня. Я облетел вокруг нее, пристально всматриваясь в расположение домов и дорог. Как ни странно, я не заметил ни одного человека, как буд-то все жители попрятались по домам. Я узнал хижины Мартина и старика Сарта. Решив не привлекать к себе лишнего внимания, я не стал пролетать над самой деревней и приземлился в лесу, в получасе ходьбы от поселка.

В густых зарослях высокой травы я спешился и, выйдя на звериную тропу, неторопясь отправился назад в деревню. Едва я отошел от места приземления, как услышал обрадованно-испуганный рык пришедшего в себя волкокрыла, и тут же до меня донеся грохот хлопающих крыльев. Освобожденный от моего влияния зверь шумно поднялся вверх, и я увидел над деревьями его удаляющееся пятнистое тело. 4

Через полчаса я был уже в деревне. Она выглядела непривычно пустой. Даже собаки, всегда чующие незнакомцев за версту, и те не вышли из своих укрытий. Я подошел к дому Мартина и постучал в дверь. Дверь легко подалась, слегка приоткрывшись.

— Мартин! — громко позвал я. В ответ не раздалось ни звука.

— Это я, Марк! — вновь подал я голос, но и на этот раз ответом была тишина. Мое сердце сжалось от неприятного предчувствия.

Я осторожно прошел внутрь и осмотрелся, привыкая к полумраку помещения. В доме никого не оказалось. Все вещи находились на своих обычных местах, на которых я их видел и раньше. Ничего не понимая, я вышел на улицу и отправился к Сарту, так как он был единственным из жителей деревни, кого я знал помимо семьи Мартина.

По дороге мое внимание привлекли останки собак, которые я обнаружил валяющимися в придорожной пыли. Их тела были изрублены так, что у меня создалось впечатление, что неизвестный убийца проверял на несчастных животных постановку удара или остроту лезвия. Чтобы убить собаку, вовсе не нужно превращать ее тело в бивштекс.

В доме Сарта также никого не оказалось. Я прошелся по другим покосившимся глиняным хибарам, но все они были пусты, буд-то жители деревни все скопом покинули ее, повинуясь какой-то властной команде. Я принялся прочесывать деревню взад-вперед, надеясь найти хоть какой-нибудь ключ к разгадке. Неожиданно перед моим взором открылась страшная картина.

На окраине деревни, куда я забрел, под полуразрушенным забором лежали трупы людей. Похоже, что здесь были все или почти все жители деревни — около двухсот человек, в том числе женщины и дети. Трупы лежали в разнообразных причудливых позах, и на их телах я не обнаружил даже и намека на внешние повреждения, как буд-то все эти люди умерли от остановки сердца. Глаза некоторых были открыты, и по ним в изобилии ползали крупные коричневые гусеницы.

От жары у трупов раздулись животы, и теперь я чувствовал запах разлагающегося мяса. У меня стали сдавать нервы. Мне на миг показалось, буд-то я оказался на бойне, где роль скота играли люди.

Что-то у этих мертвецов было общее, что-то помимо смерти, что объединяло их всех. Через секунду я понял что именно: на лицах мужчин, женщин и детей свою страшную печать оставил дъявольский ужас, который скривил и обезобразил даже детские лица.

Я остановился в нерешительности, не зная что делать дальше. Нужно было срочно что-то предпринять, и черт побери, мне требовалось как-то объяснить происшедшее! Я проанализировал события последних дней, пытаясь найти какую-нибудь зацепку.

Самым убедительным объяснением, которое я смог дать массовому убийству, было предположение о репрессивных мерах Грима, решившего разделаться с непокорной деревней таким нечеловеческим образом. Вполне возможно, что причиной происшедшего послужила пропажа его трех агентов, которые были отправлены сюда и не возвратились обратно в Дальнюю деревню.

Я осматривал трупы, переворачивая их на спину и заглядывая каждому в страшное лицо, в надежде не найти среди них знакомых. Перевернув очередное тело, я содроганием узнал в нем Сарта. Коричневые поедальщики падали уже выжрали ему глаза, отчего Сарт казался более мертвым чем был на самом деле. Некоторые люди лежали на спине, и их можно было рассмотреть не переворачивая, так что очень скоро я обнаружил тела жены Мартина и его детей и добрался до последнего десятка, так и не отыскав самого Мартина и Розу.

Перевернув последнее тело, я обомлел: это была Роза. У меня сжалось сердце от ее вида, и надо сказать, что узнал я ее с трудом. Я ошарашенно смотрел на нее, не веря своим глазам.

Вдруг, Роза пошевелилась и ее крючковатые пальцы крепко вцепились мне в шею. От неожиданности я отпрянул, но хватка Розы не ослабла, и она поволоклась за мной. В ее глазах, в носу и во рту кишели гусеницы, а ее руки были холодны как лед, так что я ни секунды не сомневался в том, что она мертва. Но Роза двигалась, а сила, с которой она сжимала мое горло, сделала бы честь любому борцу сумо.

Я с трудом разжал ее пальцы, крепко обхватив узкие жилистые запястья. Роза пыталась укусить меня своим беззубым ртом, и я в ужасе оттолкнул ее прочь. Она отлетела в сторону, но резво вскочила на ноги и вновь бросилась на меня. Я быстро вытащил из-за спины Ордогот и отвел его для удара. Когда Роза оказалась на достаточном расстоянии, меч рассек ее надвое в том месте, где талию стягивал тугой пояс.

Я с отвращением вытер лезвие о траву. Ноги Розы продолжали конвульсивно дергаться, словно все еще жили своей отдельной жизнью, а верхняя часть тела настойчиво ползла в мою сторону, цепляясь руками за грунт. Из ее гортани раздавался нечленораздельный звериный рев.

Я был психически подавлен, не понимая как такое возможно, и медленно побрел в сторону леса, который начинал мне нравиться больше людского общества. Я углубился в заросли и шел так некоторое время, пока тропа не вывела меня на просторную поляну.

Глава 4

Я сел на траву, закрыл глаза, расслабив мышцы тела, и мое «Я» раздвоилось. Часть меня находилась в теле, а другая часть поднялась вверх, воспаряя все выше и выше. Это простое упражнение у меня получилось несравненно легче чем до гибели псевдо-Томаса. По всей видимости, вуквин передал мне достаточно разнообразные силы, и вполне возможно, что мне открылось далеко не все полученное.

Сейчас я мог перемещать часть своего магического «Я» намного дальше. Я поднялся настолько высоко, что на кромке горизонта заметил очертания Дальней деревни. Точнее говоря, это было какое-то селение с хорошо заметным мощным замком посередине, и оно находилось именно там, где по описанию Мартина должна была быть Дальняя деревня. Я не мешкая отправился туда.

Сама Дальняя деревня ни чем существенно не отличалась от той, в которой я недавно провел ночь. Такие же мазанки, покосившиеся и убогие. Я отчетливо увидел замок Грима, построенный из необожженного кирпича и опоясанный высоким забором. Было странно, как такое огромное сооружение не разваливается словно карточный домик. Видно и в самом деле стены величественных построек скреплялись колдовскими чарами.

По площади оживленно прохаживались группы охотников с луками за плечами. Тут и там я замечал небольшие отряды стражников, вооруженных короткими мечами. Помимо этого, каждый из них держал в левой руке небольшой круглый щит, а у некоторых из стражников были длинные копья с острыми массивными наконечниками. Я удивился большому количеству людей, так как порядком отвык от шумного общества.

Я проник за кирпичную стену замка, просто просочившись сквозь нее, и оказался на широком пространстве двора. Около сотни воинов занимались фехтованием на мечах. Они яростно долбили грубые манекены из твердого дерева, повинуясь отрывистым командам своих командиров. Еще несколько сот воинов неподвижно застыли, рассевшись в шахматном порядке прямо на земле и сложив ноги в позе лотоса. Наверно они проделывали упражнения по тренировке управлением магическими полями. У меня создалось впечатление, что жизнь в Дальней деревне бьет ключем, и все ее жители находятся при деле, занимаясь чем-то важным для себя и поселения в целом.

Сгусток моего сознания проник в ближайшее помещение, и я оказался в длинном и узком коридоре. Я направился вдоль него, следуя за небольшой группой людей, которые несли в корзинах всевозможные продукты. Это была прислуга, занимающаяся снабжением привилегированных особ замка.

Мы шли довольно долго, то поднимаясь, то спускаясь по высоким ступеням, пока наконец не оказались в просторном помещении с огромной кухонной плитой. Вокруг жаровен суетились повара, то переорачивая с боку на бок скворчащее мясо, то что-то помешивая в котлах здоровенными ложками. Я заметил в стене несколько дверей и проник сквозь одну из них, попав в следующий коридор.

Я долго по нему петлял, на этот раз уже ни за кем не следуя, стараясь запомнить расположение дверей и проходов, откладывая в памяти своеобразную схему. Сделать это было непросто, так как корридоры и комнаты располагались в таком хитросплетении, что мне стало казаться, буд-то при проектировании замка архитектор намеренно старался запутать незванного гостя. В некоторых проходах я заметил сложно устроенные ловушки, наподобие волчих ям с кольями на дне, и плиты пола, при надавливании на которых на человека сверху падала тяжелая каменная глыба. Были тут и другие неприятные сюрпризы — хозяин замка хорошо подготовился к приходу незванных гостей.

Постепенно я спускался все ниже, пока перед моим мысленным взором не предстали комнаты, выглядевшие как средневековые казематы. Это оказалось подземелье, в котором Грим содержал своих пленников. По корридорам прогуливались стражники — по несколько человек на каждый охраняемый участок. Вдоль маршрутов охранников располагались камеры с узкими массивными дверьми, в которых были проделаны смотровые окна. Несколько камер пустовало, а в остальных я обнаружил пленников. Среди них были представители всех полов и возрастов. Большинство заключенных было изуродовано так, что на них было страшно смотреть, некоторых же еще не успела коснуться рука полача, и они терпеливо ждали своей очереди, не имея возможности бежать. Я почувствовал сильный и почти нестерпимый запах гнили и плесени.

Я методично стал обшаривать каждую комнату, каждый закуток, пытаясь найти Мартина, но его нигде не было. Я вглядывался в безучастные лица пленников, на которые спадали грязные, давно не мытые волосы. Их вид был ужасен, и это заставляло душу восставать против такого облика человека, низведенного до полуживого состояния, потерявшего всяческую надежду не только на свободу и счастье, но и на жизнь.

Мою бесплотную субстанцию никто не мог видеть, и это мне позволяло рассматривать все в мельчайших подробностях, заставая людей за такими занятиями, которые далеко на каждый согласился бы проделывать публично. Но у меня не возникло и намека на угрызения совести. Все наблюдаемое мной лишь усиливало ощущение мерзости и отвращения к тому, кто это все организовал, да и к человеку как разумному существу, который безропотно позволял так с собой поступать, молчаливо соглашаясь на жизнь растения, лишенного света и тепла.

Наконец, я с большим трудом узнал того, кого так долго искал: на земляном полу в луже испражнений лежал Мартин. Сначала мне показалось, что он мертв, но присмотревшись внимательней, я заметил слабое прерывистое дыхание. Лицо Мартина было покрыто рубцами и кровоподтеками, как буд-то его головой забивали гвозди. Его руки и ноги были согнуты так, как конечности не складываются даже у рисованных мультипликационных героев. Я понял, что у Мартина не осталось ни одной целой кости.

Я посмотрел на него, ощутив как в моем мозгу происходит борьба противоречивых чувств. Мартин не был мне дорог настолько, чтобы соваться в руки жестокому колдуну. Я вовсе не был уверен, что смогу справиться с Гримом, а как Грим поступает со своими пленниками, я уже видел.

Честно говоря, мне было жаль Мертина, несмотря на то, что он сам был далеко не всегда справедлив к себе подобным. Например, он вдохновенно рассказывал о своих набегах на другие деревни, во время которых он и его друзья без долгих колебаний захватывали ценности и женщин. Мартин сам был бандитом, как и все в этом свихнувшемся мире. Наверняка и он во время грабежей помог расстаться с жизнью не одному мужчине. Он и сам вполне заслуживал смерти. Но люди так устроены, что гибель какого-то абстрактного, далекого человека их почти, да что говорить, совсем не задевает, в то время как даже кошка, случайно угодившая под колеса автомобиля, может вызвать целый шквал эмоций.

Все во мне протестовало против такого обращения с людьми, хотя я понимал, что иного не дано. Я чувствовал, что и сам постепенно перенимаю повадки местных жителей, становясь таким же жестоким как они. Мне казалось, что все свои поступки я совершаю в тех рамках, которые мне задает Мария Ягер, и я инстинктивно противился насилию над собой.

Что от меня требуется на этот раз? — подумал я, пытаясь уловить давление извне.

Но потуги оказались безуспешными, и я был вынужден принимать решение сам. Я понимал причины моего желания помочь Мартину — ведь я тоже был человеком. Но, если бы я ушел прочь, совесть вряд ли доставала бы меня своими укорами. Это их мир, и какое мне до него дело? — думал я.

И все-таки мной что-то руководило, когда я принял решение вмешаться. Может быть это было любопытство, тяга к приключениям? Или скрытое влияние Марии? Или желание покрасоваться перед самим собой, а может быть что-то себе доказать? Протест? В любом случае, я материализовался в камере Мартина и тутже склонился над ним.

Мартин был плох, но не настолько, чтобы я не мог его спасти. Я присел рядом и открыл невидимый энергетический канал, по которому жизненная сила полилась в умирающий организм Мартина. Он был почти пуст, так что при первых же порциях энергии заметно ожил. Я не дал Мартину проснуться, чтобы он мне не мешал, продолжая тем временем залечивать его раны. Чтобы привести его в порядок, мне потребовалось около получаса. За это время я срастил ему раздробленные кости, снял опухоль с отбитых внутренних органов, реставрировал вытекший глаз. Я сделал из него здорового человека, так что было даже приятно смотреть на плоды своего труда. В качастве завершающего штриха я ему несколько добавил мускулатуры за счет незначительных жировых прослоек на его животе. Когда все было закончено, я удовлетворенно посмотрел на творение своих рук и разрешил ему проснуться.

Мартин открыл глаза и непонимающе уставился на меня, явно не узнавая и, как мне показалось, даже не пытаясь узнать.

— Здравствуй, Мартин, — сказал я негромко, чтобы не привлекать внимание стражи, и приветливо улыбнулся.

Мартин все еще смотрел на меня, глупо тараща глаза, и я заметил, как пузырьки слюней потекли из его рта по нижней губе и подбородку. Наконец он улыбнулся, но как-то странно, не так как он это делал раньше. Внезапная догадка осенила меня: он просто сошел с ума.

— Мартин, — потряс я его за плечи, — ты меня узнаешь?

Но он лишь глупо улабался и пускал слюни. Из его рта раздались какие-то нечленораздельные звуки, как у грудного младенца, с той лишь разницей, что эти звуки были на две октавы ниже.

Мной овладела злость на самого себя и на свою беспомощность. Все труды пропали даром. Стоило так стараться, чтобы вернуть к жизни дебила. Я вскочил на ноги и несколько раз с силой саданул кулаком о стену. Боль немного успокоила меня, вернув к действительности. К сожалению, если я еще мог поработать над телом, то создать человеческое «Я» мне было не по силам.

Я не бог, я всего лишь человек, — подумал я в отчаянии. — Мне было бы легко сломать такую игрушку как гомо сапиенс, но создать ее — дудки! Убивать было намного проще.

Внезапно меня что-то насторожило. Я почувствовал едва ощутимое постороннее присутствие, как если бы моего лица коснулась тонкая паутинка и тут же исчезла, бесследно унесенная порывом ветра.

Я решил спешно возвращаться обратно в лес, подальше от этого опасного места, но с ужасом обнаружил, что не могу отделить свое магическое тело от реального, от этой груды мышц и костей. Я попробовал еще раз, напрягая всю свою волю, стремясь сбросить удерживающие узы, но все мои усилия были напрасны. Я понял, что двери мышеловки захлопнулись, и я оказался взаперти.

Я выхватил Ордогот и, спрятавшись за массивной дверью, громко крикнул в корридор какое-то грязное ругательство, в надежде, что стражники не окажутся к нему равнодушными. Мои ожидания оправдались, и вскоре я услышал, как приоткрылось смотровое окошечко, и один из стражников заглянул в камеру.

— Смотри-ка! — удивленно крикнул он, по всей видимости обращаясь к своему коллеге. — Этот-то, никак очухался!

Я услышал, как к двери подошел еще один стражник, и они некоторое время обсуждали этот интересный случай. Скоро им наскучило трепаться, и до меня донеслись звуки удаляющихся шагов.

Я вновь крикнул что-то, на этот раз еще более гнусное. Стражники быстро вернулись.

— Что ты сказал? — спросил голос в окошко, обращаясь к пускающему слюни Мартину. Мартин что-то прогыгыкал в ответ.

— Да этот урод издевается над нами! — возмущенно сказал охранник.

— Пошли, разберемся с говнюком! — поддержал его напарник, и я услышал долгожданный звук отпираемого засова.

Я крепко сжал в руках меч, и когда первый стражник показался в проходе, я нанес ему сокрушительный удар, который рассек его голову вместе со шлемом от макушки до основания черепа. Стражник как подкошенный рухнул в дверном проходе, не позволив тем самым другому охраннику быстро захлопнуть дверь. Тот судорожно пытался оттолкнуть от двери тело своего коллеги, но он слишком суетился.

Когда он увидел меня с окровавленным мечом в руках, он ошарашенно вытаращил глаза, и мне показалось что его штаны промокли от страха.

— На войне как на войне, — сказал я и с отвращением проткнул его живот, не забыв провернуть при этом лезвие.

Когда я вынул клинок из податливого тела, стражник беззвучно свалился наземь, судорожно хватая ртом воздух. Я перешагнул через него и брослися по корридору.

Там я увидел сразу троих. Заметив меня, они обнажили свои мечи и приготовились к встрече. Узкое пространство корридора не позволяло им обойти меня с флангов, поэтому я смело кинулся вперед.

Ближе всего ко мне оказался здоровенный детина, внешне похожий на породистого скандинава. Он выставил свой меч и, кровожадно ухмыльнувшись, сделал резкий выпад мне в лицо. Я легко отбил атаку, ответив ударом в грудь. Детина также без труда отвел мой меч в сторону и попытался нанести удар в пах. Меня все это начинало злить, так как я торопился, поэтому я резко извернулся всем телом и с широким обманным движением нанес мощный боковой удар в плечо. Удар оказался настолько силен, что отрубленная рука упала на пол, подобно переспевшему плоду, а Ордогот глубоко внедрился в грудную клетку, остановившись только в позвоночнике. Я с заметным усилием выдернул застрявший меч под прерывистый крик умирающей жертвы, и едва успел отбить выпад второго стражника.

Мы с ним несколько раз обменялись ударами, пока я не нанес ему глубокую рану в горло. Кровь брызнула во все стороны, словно горячая вода из прорвавшейся трубы центрального отопления.

Оставшияся в живых третий стражник был сильно напуган печальной участью своих товарищей, так что его защита оказалась некудышной. Я легко и сравнительно безболезненно снес ему голову.

Я на миг застыл, стоя в липкой парной крови. Вокруг лежали искалеченные трупы. Я посмотрел на них с содроганием.

Хорошая работа, Марк! — пронеслось в мозгу. — Я опять вляпался в дерьмо! Мне дали возможность лишать жизни других, и я ей пользуюсь во всю катушку. Впрочем, выбора у меня не оставалось. Или я, или они.

Я опомнился от минутного замешательства и стремглав побежал по корридору, руководствуясь тем приблизительным планом замка, который отложился в моей голове. Я старался выбирать такой путь, чтобы не встречаться ни с кем по дороге. Иногда я натыкался на охранников, и тогда мне приходилось пускать в дело Ордогот. Мне казалось, что я или неправильно запомнил схему расположения комнат в этом чертовом замке, или же замок каким-то чудесным образом перестроил свои переходы. Я выбегал к тому месту, где по моим предположениям должен находиться проход, но неожиданно попадал в тупик. Тогда я разворачивался и бежал в обратную сторону. Иногда я оказывался в том месте, в котором был лишь несколько минут назад. Меня все больше и больше охватывала паника.

С каждой минутой я натыкался на вооруженных людей все чаще и чаще. Я оставил после себя еще с десяток трупов. Я парировал атаки и наносил удары уже почти автоматически, потеряв счет времени, и когда я выскочил из полуосвещенного перехода и натолкнулся на невысокую плотную фигуру с мечом в руках, я рефлекторно проткнул ее грудь, так как не мог ни ждать, пока глаза привыкнут к яркому свету факелов, ни соображать что к чему. Мои глаза заливал пот, я тяжело дышал, но что-то заставило меня остановиться и посмотреть на еще живого человека. Наверно это был стон, который показался мне странным, как буд-то он сорвался с губ женщины.

Я всмотрелся в лицо своей очередной жертвы, и оно приобрело знакомые очертания: со смертельной раной на каменном полу лежала подружка Томаса — Мадлен. Не может быть! — пронеслось в голове. — Не может быть!!

Я склонился над распростертым телом, и все мои сомнения мгновенно испарились. Это была именно она.

Но как же так?! Каким образом случайная знакомая Томаса оказалась в этом замке, да еще с мечом в руках? Неужели мир настолько тесен, что однажды встретившись с кем-то, ты обречен встречаться с ним вновь и вновь?! Зачем она оказалась на моем пути?!

Кто-то играл живыми людьми, словно солдатиками, произвольно переставляя их с места на место, повинуясь каким-то известным ему одному законам. Кто-то ведь заставил мертвое полуразложившееся тело Розы вставать и с остервенением набрасываться на меня. Помимо всего прочего, кто-то же лишил меня возможности применять в замке магию! Может быть и эта женщина — плод чьего-то воспаленного ума, материализовавшийся фантом, и ее появление здесь преследует какую-то непонятную мне цель.

Мадлен застонала и открыла глаза. Это было не приведение. Только живое существо может испытывать боль и умирать.

Она на секунду поймала мой взгляд. Смерть уже вторгалась в ее тело, неумолимо и беспощадно. Я ничем не мог ей помочь, так как экран, нарушавший управление магическими полями, все еще сковывал меня.

— Марк… — глухой стон сорвался с ее губ, и она судорожно закашлялась кровью. Ее тело охватили безобразные судороги.

— Мадлен! — крикнул я, пытаясь удержать ее агонизирующее тело и изпытывая невыносимые муки от этого нелепого убийства и от собственной беспомощности.

— Прости меня, Мадлен! — зачем-то сказал я ей, уже мертвой и не не имеющей возможности меня слышать.

Я понимал, что мои слова ненужны и нелепы. Мне хотелось снять груз со своей души, но это не удалось.

Внезапно на меня упала чья-то тень. Я резко вскочил на ноги и обернулся, выставив перед собой Ордогот.

Передо мной стоял крепко сложенный мужчина. Тонкая черная полоска ухоженных усов придавала надменному лицу аристократически-брезгливое выражение, а нахмуренные, правильно очерченные брови создавали вертикальные морщинки посередине высокого лба, отчего незнакомец походил на скульптурные портреты истинных арийцев времен второй мировой войны. Он был одет в странный, но хорошо подогнанный костюм сиреневых и черных тонов. Его наряд напоминал по стилю средневековые одеяния французов, но по всему было видно, что он не стесняет движений.

Я почувствовал в этом парне силу, которая заставила во мне не на шутку разыграться комплексу собственной неполноценности. Я поймал себя на этой мысли и, вдруг, мне стало смешно. Наверно это мозг стремился как-то выйти из состояния перенапряжения, и я не стал ему препятствовать.

— Ха-ха-ха-ха! — засмеялся я нервно.

Незнакомец сохранял прежнее выражение лица, продолжая рассматривать мою персону все с той же брезгливой чопорностью. Он молча меня изучал, ухмыляясь каким-то своим мыслям. Я чувствовал, что этого малого не удастся поймать на дешевый обманный выпад.

— йРН РШ? — ЯОПНЯХК Ъ.

Мне все еще не удавалось полностью взять себя в руки и собраться с мыслями.

— Грим, — ответил он низким и твердым голосом. — А ты что забыл в моем замке?

— Ты похитил моих друзей, — ответил я.

— Кого ты называешь друзьями? — удивленно поднял брови Грим. — Эту жирную девку, которую ты только что прирезал? Или того идиота, который валяется в собственной моче в камере нижнего яруса?

Я стал подозревать, что передо мной стоит тот, кто если и не организовал все последние события, то, по крайней мере, весьма активно в них учавствовал. Он владел ситуацией в большей степени чем я, он был хозяином положения, и это все сводило мои шансы к минимуму. Я понял, что проигрываю этот раунд. Единственное, что мне оставалось, так это не подставлять под удары спину. Я принял боевую стойку и бросился в атаку.

Грим проворно увернулся, так что мне пришлось по инерции проскочить мимо. Он легко взмахнул мечом, и я почувствовал на своем правом боку глубокий и длинный разрез. Рана была не настолько серьезной, чтобы обращать на нее слишком много внимания. Пустяковая царапина, да и только.

На следующий раз я поступил по другому. Взяв меч наизготовку, я выжидал, не торопя события. Грим был уверен в себе, и он должен нападать первым. Его можно было бы подловить во время атаки.

И он рванулся вперед. Его меч обрушился на меня сверху, потом с права, затем с лева и снова сверху. Я отбил все эти удары, едва поспевая за стремительными движениями противника. Но для меня было мало и недостаточно плестись за ним следом, послушно производя навязанные действия. Нужно было опередить его хотя бы на полдвижения, хотя бы на доли секунды.

Я старался отбивать удар как можно короче и резче, чтобы иметь перед началом следующего если и крошечную, но паузу. Мне удалось добиться этого, хотя и с большим трудом. Теперь мне было необходимо увеличить эти короткие отрезки времени настолько, чтобы успеть напасть самому после очередной атаки Грима.

Как только мне это удалось, я достал противника в живот по касательной. Рана была пустяковая, но Грим отскочил в сторону и на секунду прижал к рассеченой плоти ладонь. Затем он посмотрел на свою руку: она была в крови.

— О! Щенок показывает зубки! — усмехнулся Грим.

После этого он, применив неизвестный мне прием, нанес короткий, но сильный удар по моей левой руке. Конечность повисла на уцелевшем лоскуте кожи, а потом оторвалась и упала на пол. Из обрубка хлынула кровь, не оставляя мне времени на дальнейшие раздумья и застилая глаза обжигающей болью и яростью.

Грим дико засмеялся. Его хохот раскатистым эхом отозвался в гулком помещении. Я рванулся, пытаясь использовать замешательство противника, и на мгновение мне показалось, что я еще могу победить, так как Ордогот рассек Гриму грудь с правой ключицы до нижнего ребра.

Снова воздух сотрясся от нечеловеческого хохота. Грим, похоже, и будучи настолько серъезно раненым мог продолжать работать мечом. Он сделал едва уловимое движение, и моя вторая рука отлетела прочь, отделенная от тела выше локтя, все еще продолжая сжимать Ордогот умирающей кистью. Меч тоскливо звякнул о пол.

Я закричал так, что голосовые связки были готовы треснуть перетянутым канатом. Я кричал не от боли, боль еще можно было стерпеть. Но я не хотел проигрывать, я не мог себе позволить этого.

Мое магическое тело все еще не повиновалось мне, и я не мог применить свою магию.

Как же так? ведь вуквин дал мне столько сил? — Пронеслось в голове. — Где же эти силы?!

Грим уже откровенно насмехался надо мной. Я был ему не страшен в таком жалком виде, и он растягивал свое удовольствие, не спеша меня добивать. Для этого было достаточно лишь одного короткого удара.

Неожиданно он замахнулся мечом, и я подумал, что мой враг решил покончить с этим спектаклем. Но я переоценил своего противника: лезвие со свистом впилось в мои бедра, и под хруст перерубаемых костей я свлился спиной на каменный пол.

Теперь я был четвертован по всем правилам, осталось лишь отсечь голову. Мне было странно, что я до сих пор нахожусь в сознании, несмотря на боль и потерю крови. Я всем своим весом ударился головой о каменный пол, но и тогда я все еще продолжал находиться в сознании и видеть расплывчатые очертания Грима.

Почему я не теряю сознания? — подумал я с отчаянием. Мне было невыносимо переживать эту моральную пытку. Как ни странно, о боли я все еще почти не думал, она как бы отошла на второй план, уступив место бессильной злости.

Внезапно, я ощутил, что мое магическое тело вновь повинуется мне. Я даже опешил от неожиданности. Тот барьер, который не позволял мне использовать всю мощь магии, исчез. Теперь я даже без помощи залитых кровью и потом глаз мог видеть своего противника и его колдовские щупальца. Я смотрел на его ухмыляющееся лицо и видел, что он был спокоен и уже мысленно праздновал победу.

Я протянул свои магические руки к нему так быстро, как только смог, и, плотно обхватив его голову, резко ударил ей о каменистую кладку стены. Вот теперь я выкладывался полностью, чувствуя как меня покидает ощущение реальности происходящего, а сознание работает на пределе своих возможностей. Я вложил в этот удар всю свою ярость, всю энергию своей магии, так что ослабленное преждевременным торжеством внимание Грима подвело его. Удар получился такой силы, что мозг противника вперемешку с кровью размазался по стене, полу и потолку в радиусе тридцати метров, как буд-то метальщик ядра запустил в стену переспелым арбузом.

В тот же момент я ощутил, как на меня гиганттской увлекающей в бездну волной навалилась вся недюженная энергия Грима. Все его магическое знание широким и сильным потоком ринулось в меня, заполняя каждую уцелевшую клетку организма. Энергия переполняла меня, она разрывала меня своим напором, кипя и переливаясь. Может быть я в тот момент кричал, а может мне это только казалось. Я потерял ориентацию во времени и пространстве, я забыл кто я и где я. Только энергия вперемешку с обжигающей ненавистью, яростью и силой.

Когда я на мгновение пришел в себя, я увидел, как вокруг моего покалеченного тела образовался продолговатый плазменный кокон, который мерцал и пульсировал. Казалось, что он существовал сам по себе, никак со мной не связанный, хотя я понимал что это не так.

У меня начались галлюцинации, и мне чудилось, что все вокруг разрушается, что стены крошатся и выстреливают осколками, словно стекло из-под гидравлического пресса. От нестерпимого шума лопнули барабанные перепонки, и из разорвавшихся сосудов брызнула теплая кровь. Я все-таки на секунду потерял сознание.

Когда я пришел в себя, вокруг зияла темнота, и я еще не понимал почему — то ли от того, что действительно было темно, то ли от того, что я каким-то образом лишился глаз. Светящийся кокон исчез, а мое магическое тело все так же повиновалось мне, притом с заметно большей легкостью чем до последних событий — боя с Гримом. Очевидно, ко мне перешла часть энергии Грима. Тем не менее, я чувствовал, что мой организм держится у предельной черты, на одном честном слове, так как я умудрился кроме конечностей потерять еще и немеренное количество крови. мН РЕОЕПЭ Ъ ГМЮК ¤РН ДЕКЮРЭ ДЮКЭЬЕ.

Я мысленно отыскал свои обескровленные ноги и руки, в беспорядке разбросанные среди грунта и камней, и спешно начал подпитывать их жизненной энергией, прокладывая между ними и телом крепкую связь. Мне наконец удалось перенести их к себе в непосредственную близость от четвертованного тела, и через некоторое время я хотя и с трудом, но уже мог двигать непослушными конечностями.

Что-то случилось с замком, потому что меня засыпало в подвальных помещениях. Наверняка разрушился и весь замок, лишившись цементирующей силы заклинаний своего покойного хозяина.

Минут через тридцать я полностью вернул себя к своему нормальному виду. Несмотря на утомительный бой, сейчас я был переполнен силой, так что мне не составило большого труда мысленно выбраться из-под развалин замка. Сгусток моего сознания поднялся над тем, что еще час назад называлось Дальней деревней.

От нее мало что осталось. Только груды камней и глины, да люди, погибшие под обломками. Оставшиеся в живых разбежались в разные стороны сразу, как только почувствовали, что что-то не так.

Я мысленно порыскал по ближайшим окрестностям в радиусе тридцати-сорока километров и вскоре обнаружил чей-то летящий силуэт. При ближайшем рассмотрении это оказался волкокрыл. Я, не долго думая, захватил управление его мозгом и материализовался у него на хребте.

Приятный теплый ветер дунул мне в лицо запахами лесных трав и цветов, а ослепительный солнечный свет заставил зажмуриться от рези в глазах. Я спокойно закрыл их, так как мог видеть и без глаз, руководствуясь лишь магическимм полями. Глубоко вздохнув и ориентируясь по солнцу, я направил своего волкокрыла туда, где находился дом Гаутамы, и где я впервые появился в мире Юнхэ, затерянный в его диких и сказочно красивых лесах.

Глава 5

Через несколько часов полета я заметил знакомые очертания реки, около которой располагалось жилище Гаутамы, водопады и саму хижину. Я несколько раз облетел ее, наслаждаясь прекрасным видом первозданной, нетронутой человеком природы. Затем я зачем-то поднялся вместе с волкокрылом высоко в небо, так что воздух стал заметно холодней, а восходящие потоки уже не могли удерживать волкокрыла, и ему приходилось усиленно махать своими огромными крыльями. Я почувствовал, что крылатый зверь устал, и позволил ему снизиться.

Недалеко от дома показалась поляна, поросшая невысокой травой, и я посадил волкокрыла на нее. Он приземлился тяжело, и по всему было видно, что полет не прошел для него бесследно. Его хищный взгляд потух и дышал он загнанно, с хрипом.

— Спасибо, старина! — сказал я ему, потрепав по массивной шее. Я так к нему привык за последние часы, что в моей памяти сохранились только приятные воспоминания. То, что когда-то я чуть было не стал жертвой такого же хищника, стерлось, как нечто незначительное и никчемное.

Я отпустил его на свободу, и он обрадованно потрусил в лес на всех своих шести лапах, еще не в силах снова подняться в воздух. Посмотрев ему вслед, я направился к дому.

С высоты птичьего полета я заметил старика Гаутаму, который сидел у костра в своей любимой позе.

Пройдут десятилетия, а может быть и века, а он все так же будет жарить в костре плоды и рыбу, поддерживая огонь и занимаясь медитацией, — подумал я, позавидовав такому спокойному образу жизни.

Но я вряд ли смог бы выдержать такую однообразную жизнь, без города, без людей, без знакомых с детства мест.

— Здравствуйте, Гаутама! — поприветствовал я учителя, когда подошел к нему.

— Рад тебя видеть, Марк, — ответил он обрадованно, но без малейшего намека на удивление.

Гаутама совсем не изменился за последнее время. Как буд-то я уходил на несколько часов и вот сейчас вернулся.

— Как ваши дела? — поинтересовался я вежливо.

— Спасибо, все нормально. Если ты имеешь ввиду мою жизнь в этом лесу.

Я не совсем понял смысл слов учителя, но он этого от меня и не требовал.

— Я смотрю, ты выдержал экзамен своего бога, — сказал Гаутама полувопросительно. Я удивился этим словам, и на этот раз решил переспросить.

— Что вы имеете ввиду?

— Ты получил синий глаз, — ответил он.

Черт побери! — поразился я, так как за последние дни ни разу не смотрелся в зеркало. — Когда же я прошел это испытание? Неужели это правда?

Я не ощущал от этого известия большой радости. Я просто принял его к сведению. Было интересно посмотреть на синий глаз, поэтому я быстро подошел к дому и заглянул в ведро с водой, с зеркальной поверхности которой на меня удивленно смотрела давно не бритая физиономия, с суровыми чертами лица и разноцветными, как у Гаутамы, глазами. Я долго рассматривал свое приобретение, пока мне это не наскучило, после чего я возвратился к костру.

— А ты разве не знал, что это произошло? — поинтересовался учитель. Я недоуменно посмотрел на него, и Гаутама добавил:

— Я имею в виду твой экзамен.

— Нет, — ответил я обескураженно. — Со мной случились кое-какие приключения, но я и не предполагал, что они имеют отношение к экзамену.

— Д-а-а… — вздохнул учитель, — у каждого человека экзамен свой, и двух одинаковых просто не бывает. Я тоже не заметил его в свое время, и понял все только погодя. Но это не беда.

— Я обнаружил в себе новые способности, — заметил я. — Такие, которых раньше у меня не было.

— Естественно, — согласился Гаутама. — Так оно и должно быть. Но и в настоящее время ты умеешь далеко не все.

— Сейчас ты вторгаешься в чужое сознание грубо и неумело, как примитивый гипнотизер, — ответил он. — У тебя нет мягкости и гибкой, а поэтому и более эффективной, силы. Я говорю так, потому что сам прошел через все это. Гаутама хитро посмотрел мне в глаза.

— Ты заметил, что прежде чем приземлиться, ты пднялся вверх? Тебе этого не хотелось, но ты поднялся, совершенно безсмысленно и беспричинно. А спрашивается — почему? Да потому, что этого хотелось мне, а не тебе.

— Но я совсем не ощущал того, что мной кто-то управляет! — возразил я.

— Правильно. Не ощущал. Потому, что я это делал нежно, стараясь не наследить, стремясь ограничить свое влияние в рамках твоей собственной мысли. Высшее искусство управления заключается не в умении подавать команды «на лево!» или «кругом!», а в том, чтобы моя мысль стала твоей собственной идеей, чтобы ты за нее дрался как за свою и даже больше того.

Гаутама с минуту молчал, и я не решался прерывать его. Наконец он продолжил:

— Человеком, с одной стороны, управлять намного сложнее чем животным. Но с другой стороны, чтобы управлять животным, нужно указывать ему на каждый его шаг, на каждое его движение. Человеку же ты внушаешь только мысль, конечную цель, а уж осуществить он ее может и сам, без твоего участия. Конечно, можно подсказать, подправить, в том случае, если человек выберет не самый правильный вариант поведения. Но это требуется лишь изредка.

Рыба и плоды в костре были уже готовы к употреблению, словно Гаутама давно предполагал мое появление и ждал меня к воображаемому столу. Учитель неторопясь вытолкнул плоды из костра хворостиной.

— Налетай, — сказал он и кивнул на потрескивающие картофелины. — Ты наверно голоден.

— Спасибо, — ответил я, и мы дружно принялись за еду.

— Тебе необходимо упорядочить полученные знания и научиться правильно использовать новые силы, — нарушил он молчание.

— Хорошо, — согласился я, так как мне хотелось некоторое время пожить спокойно, наслаждаясь природой и безопасностью.

— А почему боги меняют цвет глаза у тех, кто прошел проверку? — поинтересовался я. — Как-то это странно…

— Не нам решать за богов, — ответил учитель. — Никто не знает что у них на уме.

— Непонятно это все.

— Не ломай себе голову над проблемами, которые тебе никогда не решить, — посоветовал Гаутама.

Мы сытно поели, и когда с трапезой было покончено, я вкраце рассказал Гаутаме о случившимся со мной за последние дни. Он время от времени прерывал меня, уточняя некоторые интересующие его моменты, а когда я закончил свой сбивчивый рассказ, он неожиданно спросил:

— Я не понимаю, почему у тебя на эти небольшие приключения ушло больше года?

Я оторопел. Здравый смысл подсказывал мне, что я неправильно понял вопрос.

— Что вы сказали? — переспросил я.

— Ты все это вполне мог сделать за месяц-два, и я не понимаю, почему у тебя на это ушло двенадцать с половиной месяцев? — повторил он.

Оказывается меня ждал еще один сюрприз. Этот новый для меня факт объяснить я не мог.

— Я отсутствовал меньше месяца, — ответил я твердо.

— Тебя не было в этих краях около года, — возразил Гаутама и паказал мне зарубки на рукояти своего меча Ди.

Я действительно заметил огромное количество новых зарубок, некоторые из которых были совсем свежими, а большинство уже успело потускнеть от времени. Я повнимательней осмотрелся по сторонам. Теперь мне казалось, что деревья вокруг хижины вроде бы стали выше, а кустарник — гуще. Но я не мог сказать этого наверняка. Мне казалось, что меня дурачат. Но в конце концов, после убедительных доказательств Гаутамы я принял его точку зрения на веру.

— Это проделки богов, — заключил Гаутама. — Возможно, тебя вырвали на некоторое время из какой-нибудь щекотливой ситуации, а потом вернули обратно. Ты даже и не заметил, как это произошло.

— Может быть, — согласился я.

Я пытался вспомнить последние события, но так и не смог догадаться, в какой именно момент я был извлечен из реального времени. Если меня куда-то забирали, значит это было кому-то и зачем-то нужно. Если это делала Мария Ягер, то зачем? В каких целях? У меня мурашки поползли по коже, когда я представил себя голым, лежащим на операционном столе в окружении непонятных и страшных приборов, с воткнутыми иглами капельниц и подсоединенными к телу проводами.

Я с содроганием передернул плечами и решил не думать об этом, так как разгадка, по всей видимости, была за пределами человеческого понимания.

Последующие дни побежали незаметно, чередуясь перемежающимися часами отдыха и сна, — ведь солнце на Юнхэ никогда не заходило, так что отсчет времени был целиком на совести человека. Мы с Гаутамой шлифовали свое фехтовальное искусство, иногда целыми неделями отрабатывая какой-нибудь черезчур заковыристый прием. Каждый из этих ударов мы доводили до возможного в принципе идеала. Он также научил меня управлять поведением птиц и зверей, устанавливая свой контроль за их мозгом мягко и незаметно для них.

Учитель на редкость любовно относился к обитателям лесов Юнхэ. Он не разрешал безпричинно тревожить птичьи гнезда или заготавливать дичь с избытком.

— Никогда не убивай, если это для тебя не вопрос жизни и смерти, — говорил он. — Не убивай даже рыбу, если сыт. Это может привести к очень печальным последствиям и прежде всего для тебя самого.

Мне было странно слышать такие слова из уст старого юнхэского костолома, ведь Гаутама был именно таким. Но кто его знает, может быть люди меняются со временем? оЪРЭ РШЯЪ¤ЕКЕРХИ — Н¤ЕМЭ АНКЭЬНИ ЯПНЙ.

— Пройдет лет десять, — наставлял меня Гаутама, — и ты забудешь не только все эти движения и приемы, но и с какой стороны берется в руки меч.

Я посмеивался над этими шутками, но мы были при деле, и мне нравилось находиться рядом с учителем. Я иногда на что-нибудь серчал и срывался, но сам Гаутама был невозмутим. Он сохранял присутствие духа даже тогда, когда в поединке я случайно разрубил ему грудь вплоть до хлюпающего кровью легкого.

— Ну ты даешь! — поморщился он и засмеялся, вместо того чтобы как следует накричать на меня, и, когда он смеялся, вместе с хлюпающими звуками из глубокой дыры между ребрами вылетали кровавые капли.

Я относился к Гаутаме с благоговением, он был для меня почти что святым. Всегда спокойный, всегда уравновешенный и готовый шутить в любой, даже не очень уж и приятной ситуации, он заражал своей силой. Я чувствовал, что все то время, которое я провожу вместе с учителем, входит в мою жизнь как нечто незабываемое и очень важное. Мне казалось, что если мне придется дожить до старости, я и тогда буду вспоминать наши долгие разговоры, в которых Гаутама ненавязчиво, в полной гармонии с моими устремлениями и желаниями обращал меня в свою веру.

Когда произошел этот несчастный случай, я мысленно бросился заращивать рану, но Гаутама мягко отстранил меня.

— Я достиг той стадии в своей жизни, — сказал он негромко, — когда лучшее, что ты можешь для меня сделать, это внимательно прислушиваться к моим словам. Для меня наибольшей наградой являются не почести, а ученики, воспринявшие мое представление о жизни. Ты, Марк, можешь относиться ко мне как к равному, но вдумывайся в мои слова. За свои пять с лишним тысяч лет я кое-чему научился в этой жизни, поверь мне.

Рана заросла в течении минуты, но этот случай крепко засел в мою память. Я понял, что кем бы не был Гаутама, но он все же святой, святой по духу. В том смысле, что он никогда не меняет свой спокойный взгляд на жизнь, к которому он пришел на своем долгом пути.

Как-то во время перерыва между занятиями медитацией, Гаутама неожиданно заметил:

— Слушай, Марк, я не говорил тебе этого раньше, но сейчас я могу тебе сказать, кем ты был в своей предыдущей жизни.

— Кем? — спросил я удивленно.

— Мной, — ответил Гаутама.

Я некоторое время обдумывал слова учителя, пока не убедился, что не совсем их понимаю.

— Но вы же еще живой! — возразил я.

— Ну и что? — спросил учитель. — нДМН ДПСЦНЛС МЕ ЛЕЬЮЕР.

— Но как же такое возможно?

— Почему ты думаешь, что перерождения осуществляются последовательно во времени? — спросил он. Помолчав некоторое время, он сам же и ответил на свой вопрос:

— Перерождения не обязательно следуют одно за другим. Это не эстафета, в которой дух передается от тела к телу, словно эстафетная палочка. Дух — это скорее состояние, нежели предмет. Ты прожил моей жизнью, и теперь живешь своей. До меня у тебя были другие жизни, но о них я ничего не могу сказать.

— А почему вы думаете, что вы — мое предыдущее воплощение? — спросил я.

— Мне об этом расказал мой бог, — ответил Гаутама просто, но в то же время многозначительно.

Рассуждения такого рода показались мне курьезом, и я не знал, какой от них прок.

— А что можно извлечь полезного из этого знания? — спросил я.

— Ничего, — ответил учитель. — Это просто голое знание, которое у нас с тобой есть и не более того. Сейчас я не вижу для него применения, но кто знает, может быть когда-нибудь возникнет такая ситуация, что без этого знания будет не обойтись.

Я засмеялся, до того забавной мне показалась такая мысль и вообще все эти разговоры про предыдущие воплощения.

— Смейся, смейся, — проворчал Гаутама, — я с каждым днем убеждаюся, что ты еще слишком молод, чтобы здраво рассуждать о таких важных вещах.

Он сделал вид что обиделся и угрюмо посмотрел в сторону, как бы потеряв ко мне интерес и наслаждаясь открывающимся вдали видом исполинского леса.

Я знал, что старик не в обиде на меня, да он и не мог ни на кого обижаться. Так мне тогда казалось.

— Хорошо, — пошел я на мировую, — лет через пятьсот мы возобновим прерванный разговор, и тогда я буду вести себя серьезней.

Гаутама неуловимым движением отвесил мне довольно тяжелый подзатыльник и тут же принял свой обычный, невозмутимый вид.

— После этого вы говорите, что вам уже стукнуло пять тысяч! — деланно возмутился я. — Бить ученика — стыдно!

— Докажи мне это, — предложил Гаутама.

Он быстро вскочил на ноги и принял боевую стойку, отведя правую руку за голову, а левую выставив вперед, как бы сдерживая ладонью противника. Я последовал его примеру, и мы некоторое время обменивались быстро чередующимися сериями ударов, из которых ни один не достигал своей цели. Когда прошел час, а может быть два, я немного устал и тут же получил пяткой в лоб. Мне пришлось потратить некоторое время на то, чтобы прийти в себя, так как перед моими глазами все расплылось, как буд-то на киноэкране вдруг пропала резкость.

— Вы взяли меня измором, — попробовал я оправдаться.

— Мне просто хотелось поразмяться, — возразил учитель, — иначе я уложил бы тебя в первые две секунды.

— Не верю, — упрямо возразил я, окончательно придя в себя.

— Конечно, мне пришлось бы применить иную тактику, — сказал Гаутама. — Существует такой прием, когда человек может в десятки раз увеличить скорость своих движений. Противник не успеет и вздохнуть, а его тем временем можно убить или связать. Чтобы достигнуть такого состояния, необходимо добиться полного слияния реального тела и магического, как бы сцементировать их в одно целое. После этого, управляя магическим телом, ты будешь одновременно управлять и реальним. Разумеется, это требует очень больших усилий, и время пребывания в таком состоянии ограничено. Как только ты устанешь, ты уже не сможешь держать свои тела объединенными.

Я слушал Гаутаму, что называется раскрыв рот. Учитель не переставал удивлять меня своими секретами, которые он припрятывал до поры до времени, а потом выдавал по одному, следую каким-то своим соображениям на этот счет.

Я сосредоточился, решив тут же испробовать новый метод. Мои усилия привели лишь к тому, что я затрясся как лист на ветру, не имея возможности двинуть ни рукой, ни ногой. Гаутама весело рассмеялся, глядя на мои мучения.

— Не беги впереди паровоза! — сказал он сквозь смех. — яЛНРПХ ЙЮЙ ЩРН ДЕКЮЕРЯЪ!

После того, как он произнес эти слова, в окружающем меня пространстве произошли некоторые довольно странные изменения. Во-первых, учитель исчез, как бы растаяв в воздухе. Во-вторых, вокруг меня поднялся ветер, а предметы потеряли четкость. Ну а в довершение всего, меня резко бросило на землю, и я почувствовал на своем теле быстрые, но не очень сильные удары, как буд-то меня пинала разъяренная толпа невидимых карликов.

Скоро все прекратилось, и я в полной растерянности увидел перед собой улыбающегося и немного запыхавшегося Гаутаму. Помимо всего прочего, я оказался абсолютно голым как печально известный король. Оказалось, что учитель за эти несколько секунд успел меня раздеть. Теперь я смог объяснить себе природу тех ударов, которые я только что ощущал. Так как Гаутама двигался очень быстро, то его прикосновения воспринимались мной как тумаки.

— Ну как? — спросил он, довольно улыбаясь.

— Нет слов, — искренне восхитился я, несколько смущаясь своего вида.

— Вот так надо это делать, а не дергаться, словно паралитик, — сказал Гаутама. — Ты готов приступить к занятиям?

— Да! — радостно воскликнул я, натягивая штаны.

Мне пришлось провести за отработкой этого приема несколько утомительных месяцев, пока я не обучился перемещаться и действовать, находясь в ускоренном состоянии. Под конец мы с Гаутамой фехтовали только в убыстренном темпе, решив что такой способ намного эффективней обычного. Я научился входить и выходить из убыстренного состояния почти мгновенно, как бы нажимая внутри себя условную кнопку.

Таким образом, я провел в мире Юнхэ еще некоторое время, которое запомнилось мне как нечто замечательное и неповторимое. Может быть, такое ощущение сложилось не только от общения с Гаутамой, но и от того чувства первооткрывателя, которое меня там постоянно сопровождало — ведь я открывал сам себя, находя внутри своеобразные материки нового знания и неизведанные раньше возможности и чувства. Как и все прекрасное, это время не могло однажды не закончиться. Как-то раз, когда мы сидели у костра, Гаутама неожиданно сказал:

— Марк, ты как-то говорил, что хотел бы вернуться в земной мир.

— Да, — согласился я, еще не понимая к чему клонит учитель.

— Ты не мог сделать это вопреки желанию твоего бога, — продолжил он, — но сейчас я чувствую, что дорога туда открыта.

Гаутама замолчал, словно прислушиваясь к отдаленным звукам леса. Мне показалось, что сейчас он думал не о лесе, а о земном мире и, может быть, обо мне. Ведь я был его учеником, и он только что предложил мне уйти. Он вложил в меня не все, что мог. Я это чувствовал. Значит он давал мне возможность уйти раньше срока, предоставив таким образом право решать мне, а может быть — богам.

Я задумался. Это неожиданное предложение было неожиданным лишь отчасти, так как в глубине моего сознания мысль о возвращении присутствовала постоянно. Но я уже давно не извлекал ее на свет и не тешил себя надеждой на ее скорую реализацию. В последнее время мне стало казаться, что еще так много неизвестного впереди, так много нового, того, что мне еще предстоит для себя открыть. Я чувствовал себя так, словно кто-то поманил меня, посулив что-то хорошее, и тут же оттолкнул.

— А могу я остаться здесь еще на некоторое время? — спросил я с надеждой, хотя еще не решил, хочется ли мне этого на самом деле.

— Боюсь, что у тебя нет выбора, — ответил Гаутама. — Раз проход открыт, ты окажешься в земном мире, независимо от того, что ты думаешь на этот счет.

Оказывается, что эту делему за меня уже решили! — возмутился я. Мной снова управляли как марионеткой, дергая за невидимые нити. Я также помнил слова Марии Ягер о том, что она с моей помощью собирается поохотиться. Такая радужная перспектива мне вовсе не казалась хорошей выдумкой.

— Черта с два! — крикнул я. — Мне надоело подчиняться этой сучке, которая бог знает что о себе возомнила!

Когда я произнес слово «бог», я понял, что сморозил глупость, которую можно отнести скорее к нонсесам, нежели чем к здравым рассуждениям. Ведь Мария Ягер сама для меня была богом, и это не зависело от моего отношения к этому факту.

— Я остаюсь здесь, — сказал я уже спокойно, но решительно.

— В этом случае тебя усыпят и отправят насильно, — заметил учитель. — Если тебе по душе такой вариант…

— А почему вы говорите от имени моего бога? — перебил я его со злостью. лЕМЪ БМНБЭ ОЕПЕОНКМХКН МЕЦНДНБЮМХЕ.

— Мне значительно легче с ними общаться, — невозмутимо заметил Гаутама, — я понимаю такие сигналы и знаки, которые ты просто не замечаешь. Чтобы тебе это пояснить, я могу привести параллель с дрессированной и недрессированной собаками, которые одну ту же команду толкуют совершенно по разному. Мало того, необученный пес просто хлопает ушами, не понимая, что то или иное движение хозяина является знаком. Когда-нибудь, по прошествию веков, ты станешь умней.

Учитель все это говорил спокойным, уравновешенным тоном, пытаясь наставить меня на путь истинный. Но во мне взыграло упрямство, и я уже ни за что не хотел прислушиваться к его словам.

— Ну что ж, — подвел итог разговору учитель, — я предполагал, что ты откажешься. Я тоже ерепенился в молодости. Твое перемещение в земной мир может произойти в любой момент, так что не удивляйся, если ты вдруг окажешься в странной обстановке.

После этого разговора мы молча поели. Каждый из нас был занят своими мыслями. Что касается моих размышлений, то они не были очень уж приятными. После трапезы я отправился в лес, намереваясь развеяться и добыть какую-нибудь дичь.

Я пробирался сквозь высокую траву, расчищая себе путь при помощи меча. Я и думать забыл о дичи, настолько меня занимала мысль о предстоящем возвращении. Я ожесточенно рубил толстые стебли травянистых растений, и моя злость постепенно сходила на нет.

Осмотревшись вокруг, я в очередной раз удивился великолепию природы. Огромные деревья, около ста метров в высоту и до восьми метров у основания ствола, трава в два человеческих роста, — все это сверкало и искрилось серебристо-зеленым на ярко-синем фоне неба. Солнце, находящееся почти в самом зените, отбрасовало причудливые короткие тени, а деревья меланхолично шевелили на ветру гигантской листвой, создавая неповторимую игру света в нижнем ярусе. Ветер нежно шумел в кронах, разнося в воздухе слегка терпкий запах.

Заметив поодаль причудливый цветок, похожий своими очертаниями на метрового махаона, я пробрался к нему, почти всем телом ощущая восхитительный аромат. Я пригнул его стебель, чтобы вниметальней рассмотреть лепестки, как вдруг, все вокруг меня завертелось в ускоряющемся темпе.

Я попытался защититься от невидимого врага мечом, но руки не повиновались мне. Я чувствовал, что меня отрывает от земли и уносит, продолжая крутить.

Последним, что я услышал, был тонкий и резкий щелчок, словно над ухом лопнула леска.

Глава 1

Я стоял в своей собственной ванной комнате и смотрел на себя в зеркало. Вместо с детских лет знакомого добродушного лица Марка Шнайдера, филолога, на меня смотрело разноглазое лицо юнхэского боевика, с мощной мускулатурой, бородой и косичкой выгоревших на солнце волос. мН, РЕЛ МЕ ЛЕМЕЕ, ЩРН АШК ХЛЕММН лЮПЙ ьМЮИДЕП.

Чтобы прийти к такому заключению, мне потребовалось около минуты напряженных размышлений, да еще некоторое время ушло на то, чтобы потрогать пластиковые бутылки из-под шампуня, само зеркало и водопроводный кран. Я опасался, что это все лишь плод моего воспаленного воображения. Почувствовав под пальцами нечто материальное, я понял, что не сплю. Я открыл кран, и в ванну потекла горячая вода. Удовольствие, которое я при этом испытал, можно было сравнить только с полетом на волкокрыле, натолько я отвык от достижений технической цивилизации. Что ни говори, но прелести были и в этом мире.

Гаутама был прав, говоря о наступлении часа переброски. И вот я здесь. Я попытался вспомнить события, предшествующие моему визиту на Юнхэ, и это у меня получилось без особого труда, так как очень уж они были необычны.

В Вергвуде я отсутствовал долгое время. По всей видимости, квартиру уже должны были кому-нибудь продать, ведь у меня не было наследников. То, что обстановка в ванной комнате не изменилась, говорило о противоположном — в квартире никто после меня не жил. Тем не менее, я не обнаружил даже намека на толстый двухлетний слой пыли.

Интересно… — подумал я и вышел из ванной, толком не представляя, что же меня ждет дальше.

Я прошел на кухню и к своему удивлению увидел… спящего сержанта. Он как ни в чем не бывало сидел за столом целый и невредимый, опустив голову на руки, и довольно громко храпел, что свидетельствовало о том, что он очень удачно возродился из пепла.

Ни черта не понимаю, — вновь удивился я. — Выходит, что Мария показала мне трюк со сжиганием, а сержант спит у меня на кухне целых два года, похлеще самого примерного бурого медведя. Какой смысл так долго держать пост у моего дома?

Я вернулся в ванную и взял в руки когда-то оставленные там ручные электронные часы. Я был крайне поражен, когда проверил число, месяц и год. Того времени, что я провел на Юнхэ, просто не существовало! Часы упрямо и прямолинейно показывали именно ту дату, тот день, когда Мария Ягер осчастливила визитом мою кухню.

Я подошел к холодильнику и к своему неописуемому восторгу обнаружил в нем запас пива. Кокое это было налаждение выпить баночку пенящегося «Dreher» после почти двухгодичного перерыва. Я-то знал, что меня не было здесь около двух лет. То что в этом мире прошло всего несколько часов еще ни о чем не говорило, и моя борода и хвост длинных волос были тому доказательством.

Я уселся в свое любимое кресло и приналег на оставшиеся банки с пивом. Мне требовалось срочно продумать тактику дальнейших действий. Внутренний голос подсказывал, что не стоит открывать кому-либо правду о происшедшем, чтобы не вызывать ненужных осложнений.

А, черт побери! — осенило меня. — Я про внешность чуть было и не забыл! Ведь я теперешний существенно отличался от того прежнего Марка, который пару лет назад вляпался во все это дерьмо. Мне нужно было срочно изменить черты своего лица и все тело, вернув всем привычные пропорции кабинетного червя.

А вот это как раз оказалось сделать не так-то уж и просто. То, что в мире Юнхэ удавалось как бы само собой, сейчас у меня получалось ценой неимоверных усилий, как буд-то я этих вещей никогда в своей жизни не проделывал. Около получаса я скорчившись сидел в углу ванной, приводя себя в соответствие с прежним Марком. За это время я взмок, словно пробежал десять километров по пустыне, и когда, наконец, у меня все получилось, я был основательно измочален. Но как я ни старался, цвет моего синего глаза изменить не удалось.

Придется носить темные очки, — подумал я устало и решил принять душ, чтобы освежиться.

После того, как я смыл с себя тонны юнхэской грязи, мой организм более или менее пришел в норму.

— Подъем! — сказал я бодро и похлопал спящего сержанта по плечу.

Было уже восемь утра, и ему можно было уходить с дежурства. Сержант с трудом продрал свои глаза и, посмотрев на часы, зевнул.

— О-о! Девятый час, — удивился он. — Мне уже пора. Сержант пошел в ванную умываться, а я задумался о своих планах на день.

По всей видимости, началась охота, в которой мне отводилась определенная роль. Какую дичь я должен преследовать — об этом я еще не знал. Поживем — увидим. Я не испытывал ни малейшего энтузиазма в связи с затеей Марии Ягер, и был морально готов к любым сюрпризам. Я заметил, что хотя я и принял свой прежний, достаточно неспортивный облик, но, тем не менее, мне удалось сохранить энергичность и легкость движений, которую я приобрел во время тренировок с Гаутамой.

Первым делом, я взял в руки телефон и набрал номер Томаса. На другом конце провода упорно не хотели снимать трубку, и после двадцатого гудка я разочарованно бросил ее на рычаг. Было воскресенье, так что в офис звонить не имело смысла, поэтому я быстро переоделся и вышел на улицу, решив поискать Томаса в «Дяде Курте».

Утреннее солнце грело непривычно слабо, оно и в небе располагалось как-то очень низко. Я привык к неподвижно висящему в зените светилу Юнхэ, так что старое земное солнце было мне как в диковинку.

Вокруг царило оживление. Одновременно на улице можно было видеть несколько человек, и мне казалось, что это уже слишком много. Мимо меня проезжали автомобили — я их не видел целую вечность! Я вдруг понял, что здорово соскучился по Вергвуду и его жителям.

Бар оказался пустым, только Роберт сидел за стойкой и читал утреннюю газету. Когда я показался в дверном проеме, он вначале не узнал меня из-за темных очков, но когда узнал — приветливо махнул мне рукой.

— Салют, Роберт, — поздоровался я с улыбкой. Мне было приятно видеть своего старого знакомого.

— Привет, Марк, — сказал он. — Тебя сегодня не узнать.

— У меня что-то с глазами, — сказал я, что впрочем было не далеко от истины.

— мЮДЕЧЯЭ, МХ¤ЕЦН НОЮЯМНЦН?

— Пустяки, слишком долго наблюдал за электросваркой.

— Тебе как обычно? — поинтересовался Роберт.

— Да, — ответил я в предвкушении полузабытой, нормальной человеческой пищи. Прикинув свои возможности, я добавил:

— Но все в двойных порциях. Я голоден так, словно не ел года два.

— Завидую твоему аппетиту, — заметил он, накладывая мне полные тарелки.

Я сложил все на поднос и уселся за дальний столик в углу, так чтобы было удобно наблюдать за происходящим вокруг. Я с жадностью набросился на еду, запихивая ее в рот и глотая почти не жуя, пока не утолил первый голод. После этого я приговорил пару стаканчиков виски, и моя трапеза приняла уже более цивилизованный вид.

Неожиданно, я заметил краем глаза, как в бар ввалилась компания из трех человек. Они подошли к Роберту и заговорили о с ним приглушенными голосами. Я бросил на него быстрый взгляд и понял, что что-то здесь не так. Решив, что стоит поинтересоваться в чем дело, я поднялся и направился к стойке.

— Какие деньги?! — услышал я возмущенный голос Роберта. — Еще только утро, и касса пуста.

В ответ на эти слова один из парней, тот что стоял сбоку, тяжело опустил на голову Роберта бутылку скоча. Бутылка разбилась вдребезги, а бармен грузно свалился на пол. Только тут я заметил, что табличка на двери была перевернута надписью «открыто» в сторону зала, а не улицы. Отсюда следовало, что помощи извне ждать не имело смысла.

Один из парней, мерзкого вида брюнет, заметил меня и сделал пару шагов мне навстречу.

— Эй, ты! — успел сказать он, прежде чем я подобно молоту обрушил свой кулак на его голову. Его следующая фраза застряла у бедняги в глотке, и он был вынужден проглотить ее уже где-то под столом.

Двое приятелей несчастного возмущенно вперились в меня глазами, растерявшись лишь только на секунду. Затем тот из них, у кого в руках была «розочка» от скоча, бросился в мою сторону как бык на тореодора. Вовремя одумавшись, он остановился в метре от меня и принялся ожесточенно размахивать осколками бутылки перед моим носом. Я несколько раз был вынужден отпрянуть, и такая игра мне совсем не понравилась. Второй парень — верзила с изуродованной шрамами мордой — все это время пытался обойти меня с тылу. Ситуация становилась щекотливой.

Поймав удобный момент, я сделал шаг в сторону нападавшего и левой рукой перехватил его кисть с бутылкой, а правой ткнул его в живот, сложив ладонь наподобие лодочки. Я с отвращением почувствовал, как от сильного удара рвется брюшной мышечный корсет, и кисть проникает в горячую влажную плоть. Парень свалился на пол, закрыв живот ладонями, и по его пальцам побежали темные струйки крови.

Третий грабитель расстроился, увидев печальную участь своих коллег, и резво извлек из кармана «бульдог» двадцать второго калибра, в явном намерении пустить его в дело. Меня это разозлило настолько, что ярость затуманила мозг. Нас разделяло метра четыре, и я уже не успевал достать своего противника. Я решил поступить иначе.

Я посмотрел бандиту в глаза и деланно улыбнулся, нащупывая в его мозгу невидимые глазу рычаги. Я все продолжал стоять и улыбаться, а грабитель тем временем мучительно боролся с собой, раздираемый противоречивыми чувствами. Он то хотел пальнуть в меня, а то вдруг ни с того ни с сего — в себя. Наконец здравый смысл восторжествовал, и бандит вставил дуло пистолета себе в рот. Выстрел прозвучал на удивление тихо.

Когда труп упал, перевернув при этом стулья и стол, в баре воцарилась тишина. Только сейчас я заметил, что Роберт уже пришел в себя и удивленно посматривает то в мою сторону, то в сторону безжизнненного тела грабителя.

— Зачем ты это сдалал? — спросил Роберт негромко.

— Что именно? — не понял я.

— Зачем ты заставил его пустить себе пулю? — глаза Роберта горели. По всему было видно, что он принял случившееся слишком близко к сердцу.

Я внимательно посмотрел на него, стараясь понять причину его недовольства.

— Тебя хотели ограбить, — напомнил я. — Это грабители, а не послушники монастыря. Да и с чего ты взял, что это я его заставил нажать на курок?

— Ну и что из того, что грабители? Зачем же так?! — закричал он. — Я не знаю, как ты это сделал, но я уверен, что это ты. Ты ведь мог просто отнять у того парня пистолет, не убивая его! Замолчав, Роберт добавил уже в полголоса:

— Ты — зверь, Марк.

— С лушай, Роберт, — я начал кипятиться. — Тебя грабили, и я вмешался. Тебе разбили голову и пытались нечто подобное проделать со мной. Может быть, я спас тебе жизнь. Так будь добр, оставь свою критику при себе.

— Спасибо!.. — бросил Роберт, и до приезда копов мы не обмолвились с ним ни единым словом.

Я не испытал особой радости, когда вновь увидел Тулоса, который мне уже изрядно надоел. Он осмотрел тела, допросил Роберта, и в конце концов, очередь дошла до меня.

Я обстоятельно рассказал о случившемся, упустив подробности о причинах самоубийства третьего грабителя. Из вопросов Тулоса я понял, что Роберт также поделился далеко не всем чем мог. В любом случае то, что я сделал, было невозможно доказать, и мой поступок не подпадал ни под какую статью.

Когда были соблюдены все формальности, шериф посмотрел мне в глаза и спросил:

— А почему вы в очках?

— Это мое право — носить очки, — ответил я с иронией. — С глазами у меня не все в порядке.

— Можно узнать фамилию вашего врача?

— Не ходил я к врачу, — отрезал я.

— Вы очень лихо разделались с тем парнем, — Тулос показал пальцем на свой живот. Он выждал паузу, закурив тем временем сигарету.

— Что-то слишком много трупов вокруг вас, Шнайдер, — заметил Тулос тоном, который не предвещал ничего хорошего.

Я промолчал, сочтя излишним комментировать слова шерифа. Он постоял немного в задумчивости дымя сигаретой. Конечно он был прав, но не мог же я рассказать ему всю правду?

— Я могу быть свободным, шериф? — спросил я.

— Да, да. Конечно, — ответил он, оторвавшись на секунду от своих размышлений.

— Кстати, будьте поосторожней. Ваш меч сегодня кто-то загадочным образом украл прямо из сейфа.

— Как это случилось? — поинтересовался я с деланным любопытством.

— Он просто взял и исчез. Испарился, — ответил шериф и развел руками. — Но это еще не все. По сообщению соседей, в своей собственной квартире мы обнаружили убитую женщину, и, по всей видимости, ее закололи чем-то похожим на ваш меч. Такая толстушка была, я не знаю как у кого-то рука на нее поднялась…

Меня словно обдало ушатом холодной воды. Я с трудом взял себя в руки и вышел из бара в наипаршивийшем настроении. Не было слов, не было ни одной разумной мысли. В конце концов, я решил воспринимать жизнь такой, какая она есть. Что мне еще оставалось?

Меня беспокоило то, что Томас не снимал трубку, и что его не оказалось в баре. Я поймал такси и через десять минут я был у его дома.

Я позвонил в дверь, но на звонок никто не прореагировал, как будто в квартире никого не было. Я позвонил еще, на этот раз более решительно. У меня было о чем ему рассказать, и даже если Томас был не один, он мог бы пережить мой визит.

Я в растерянности посмотрел на замочную скважину и заметил в ней ключ, вставленный изнутри. Теперь я разволновался всерьез. Без присутствия полиции дверь ломать не хотелось, так как потом этот поступок было бы сложно объяснить, поэтому я прибег к помощи магии и через пять минут материализовался по ту сторону двери.

— Томас! — позвал я его громко. — Где ты, черт тебя подери! В ответ не раздалось ни звука, и я прошел вглубь квартиры.

— Томас, это я, Марк! — я снова нарушил тишину, поочередно заглядывая в комнаты.

И в гостинной, и в кабинете никого не оказалось. Осталась последняя комната, дверь в которую я никак не мог заставить себя открыть. Я уже чувствовал, что сейчас перед моими глазами предстанет что-то страшное. Но глупо было стоять перед дверью, раз уж я сюда пришел.

— Том, ты здесь? — спросил я с надеждой, и мой голос прозвучал как-то одиноко в этой настороженной тишине просторной квартиры.

Я открыл дверь и увидел Томаса. Он лежал на кровати, укутавшись одеялом по самый подбородок. Его лицо было неподвижно, и я сразу почувствовал, что передо мной лежит покойник.

— рНЛ, — ЯЙЮГЮК Ъ. — рНЛ…

Я видел много смертей за последнее время, но смерть и Томас для меня были абсолютно несовместимыми понятиями. Я не мог поверить, что Томас мог стать вдруг мертвым и лежать вот так, неподвижно и абсолютно безнадежно. Я подошел ближе и потрогал его лоб. Он был холоден и тверд как камень.

Я медленно приподнял одеяло, и из моей глотки вырвалось что-то, похожее на сдавленный хрип: голова Томаса была отрублена и приставлена обратно к телу, отчего он напоминал чудовищную детскую куклу, сломанную ребенком и неумело сложенную обратно, чтобы избежать родительского наказания.

Я не забыл тот случай в сумеречных землях Юнхэ. Сейчас, когда я стоял перед трупом Томаса, сцена убийства Томаса-вуквина всплыла передо мной так ярко и живо, как буд-то все произошло лишь минуту назад.

Ведь это я убил его! — пронеслось в голове. — Я сейчас могу вспомнить историю о вуквине, который принимает облик человека, и что я убил не человека, а всего лишь вуквина, зверя. Но Тому от этого легче не станет! Он не оживет, даже если выслушает меня тысячу раз подряд. Я убил в свое время псевдо-Томаса, я уничтожил хищника, который превратился в человека. Но почему тогда мертв сам Томас? Почему он убит точно так же?!

Шериф говорил об очередном загадочном убийстве какой-то толстушки. Я слишком хорошо помнил, как я заколол Мадлен. Я даже не собирался уточнять имя той несчастной, так как был уверен, что это она. Гаутама предостерегал меня от ненужного кровопролития, независимо от того чья кровь проливается — человека, животного или рыбы. Он говорил, что все зло рано или поздно сказывается на самом убийце. Но как определить ту грань, когда чья-то смерть уже является необходимостью? Что было бы, если бы я позволил тогда Томасу-вуквину находиться в моем обществе еще некоторое время? Возможно я сам бы сейчас лежал бездыханным в своей собственной кровати.

Зачем Мария устраивает мне испытания подобного рода? Она наверное стремится сломить мою психику, превратить меня в бездушный и исполнительный механизм. Эти смерти должны были породить во мне цинизм, ощущение беспомощности перед капризами моего персонального бога. Мария Ягер словно говорила: «Смотри, вот цена человеческой жизни. У тебя был друг? Теперь у тебя есть только я, а ты стал более совершенной машиной для убийств. Ты хочешь сверхвозможностей? Хочешь жить практически вечно? — Пожалуйста. Но плати самым дорогим что у тебя есть».

Неужели всех, к кому я привяжусь, ждет такая участь, а меня — обязанность быть их убийцей? Если это так, то это поистине дъявольская выдумка. Я уже понял, что если буду жить, то мне придется заниматься очень грязной работой, и Мария Ягер не отвяжется от меня ни за что.

В этот день я напился до безчувствия и уже не помнил как лег спать. Но и во сне перед моими глазами являлось обезглавленное тело Томаса, и он о чем-то умолял меня. Я все силился понять, что же он хочет мне сказать, о чем пытается меня предостеречь, но никак не мог разобрать его слов, словно мы говорили на разных языках.

Я еще никогда не испытывал состояния такого глубокого психологического ступора, как в этот раз. Мне нужно было что-то сделать, чем-то заняться, чтобы прийти в себя. Я нехотя позавтракал и неторопясь отправился в сторону моря. Я хотел на него посмотреть, так как уже очень давно не мог себе даже представить такого большего количества воды.

Было прохладно, и у волн присутствовал тот сероватый оттенок, который почему-то принято называть стальным. Неизменные чайки кружились над барашками прибоя, вылавливая из воды зазевавшихся рыбешек точными, стремительными бросками. Крики чаек разносились по пляжу, и я заметил, что они совсем не похожи на мелких птиц Юнхэ. Пахло водорослями и прохладой.

Я шел вдоль берега довольно долго, может быть час, и удалился на значительное расстояние. Я решил передохнуть перед обратной дорогой и присел прямо на песок, застыв в неподвижности, как бы слившись с шумящим морем в единое целое. Чертовски здорово было вдыхать соленый запах и слушать шорох песка и мелкой гальки. Вскоре, мне этого показалось мало, и я отделил свое магическое «Я» от тела и поднялся вверх, быстро скользя над волнами в сторону открытого моря. Я удалился таким образом достаточно далеко, чтобы потерять из виду и себя самого, и береговую черту.

Внезапно, я заметил небольшую яхту, которая неспешно продвигалась вдоль берега, не приближаясь и не удаляясь от него. Это было изящное судно около десяти метров в длинну, выкрашенное в белый цвет, с синей надписью «Адвенчер» на борту. Я приблизился и увидел на палубе мужчину и женщину. Они о чем-то оживленно спорили, сопровождая свою речь выразительными жестами.

Когда я подлетел ближе, мужчина внезапно замолчал и посмотрел в мою сторону. Я мог бы проклясться, что он в тот момент ощутил мое присутствие, если бы не был твердо уверен в том, что это невозможно. Но он быстро отвел взгляд.

— Замолчи, — сказала ему женщина. — Давай закончим на этом.

— Как знаешь, — ответил мужчина, почти равнодушно. Теперь я мог рассмотреть их как следует.

Мужчина был высоким, под метр девяносто, блондином с правильными чертами лица, но со слишком тонко очерченным ртом. Он был одет в шорты и свободную рубашку с короткими рукавами. Его кожа имела бронзовый оттенок от обильного и ровного загара, что говорило о том, что он много времени проводит на открытом воздухе. На вид ему было около сорока, но точно определить его возраст было трудно. Его глаза скрывали темные солнцезащитные очки.

У женщины были прекрасные русые волосы, которые спадали ей на плечи мелко вьющимися локонами. Она была красива по всем статьям. Идеальный овал лица, выразительные голубые глаза с длинными ресницами, тонкие брови, — во всем ее облике чувствовалась нечто породистое, словно она, вдруг ожив, сошла со старых фамильных портретов. У женщины была стройная фигура и высокий рост — что-то около матра семидесяти, отчего ее длинные ноги выглядели еще длиннее. Давно я не видел таких красивых женщин, но, тем не менее, она мне отдаленно кого-то напоминала. Сколько я не напрягал память, так и не смог вспомнить кого именно. Но в любом случае, я был поражен ее обликом в самое сердце.

— Ольга, — услышал я обрывок фразы мужчины, — я возвращаюсь на полигон. Я думаю, что имеет смысл поискать его там. Ты оставайся здесь, пока я не вернусь.

Услышанное так меня поразило, что я от неожиданности чуть было не материализовался примо над водой.

— Долго ты собираешься там пробыть? — спросила Ольга.

— Может быть три дня, может быть два, — ответил Роджер неуверенно.

— Ну что ж, мне тебя будет не хватать в нашем чудном домике, — заметила Ольга саркастически.

— Я тоже буду скучать без тебя…

— Ну да! — рассмеялась Ольга. — Ты никогда не простаиваешь без дела. Чтобы ты остался без бабы более трех часов? Твое самолюбие этого не перенесет.

Тот пожал плечами и, не слова не говоря, взялся за штурвал, видимо сочтя нецелесообразным бессмысленный спор. На некоторое время воцарилась тишина.

В этот момент я почувствовал, что мужчина изменил свою магическую форму. Еще секунда, и он мог бы обнаружить мое незримое присутствие, обладай он такими же, как и я, возможностями. Неужели этот парень почувствовал мое поле? Обычный человек не смог бы это сделать, и отсюда следовало, что он не был обычным человеком. Я решил далее не искушать судьбу и быстро возвратился на берег.

Вернувшись в свое тело, я глубоко задумался, позабыв и о чайках, и о море. Меня заинтересовал разговор о полигоне и о чем-то или ком-то, кого Роджер собирается разыскать. Я понял, что Роджер отправляется на Юнхэ, и решил предпринять все усилия, чтобы познакомиться с Ольгой поближе.

Все также продолжая сидеть на прибрежном песке, я занялся своей внешносттью, подгоняя ее под юнхэский вариант, полагая, что в этом виде мои шансы повысятся. Когда по прошествии тридцати минут я с этим покончил, моя фигура вновь расширилась в плечах, а черты лица приобрели мужественность и утонченность, которой несколько не хватало настоящему Марку Шнайдеру.

Я спешил, и дорога до причала заняла не более двадцати минут. Яхта уже пришвартовалась, и я увидел, как Ольга сошла на берег и, на секунду обернувшись, вяло махнула Роджеру рукой. Тот помахал ей в ответ, и скрылся в каюте «Адвенчера».

Ольга поймала такси и села в машину. Я поступил точно так же, выбрав наиболее неприметный автомобиль.

За рулем оказался пожилой, не очень разговорчивый негр, но мне сейчас собеседник и не требовался.

— За тем «паккардом»! — бросил я, сунув водителю пятидесятидолларовую купюру.

Водитель все понял правильно и с места вдавил педаль газа. Он быстро догнал «паккард» и затем двигался на некотором удалении от него, дабы не привлекать излишнего внимания.

Солнце соприкоснулось с горизонтом, и пока мы мчались по городу, наступили сумерки. Здания озарились разноцветными огнями реклам, и я, глядя на них, подумал о том, как же я соскучился по городской жизни и по естественной смене времен суток. Мне нравилось, когда ночь следовала за днем, когда в одном и том же месте могло быть и светло, и темно, в зависимости от показаний часов.

Тем временем такси остановилось у высокого глухого забора, и Ольга вышла из машины. Она подошла к высоким металлическим воротам с калиткой и, порывшись в сумочке, неторопясь отперла замок. Она прошла через открывшуюся калитку внутрь двора, и до моих ушей донесся лязг закрываемой тяжелой двери.

Я отпустил своего водителя и подошел к воротам поближе. На стене у входа я заметил скромную табличку: «Санди 233». Я некоторое время вспоминал, при каких обстоятельствах я уже встречал этот адрес.

Покопавшись в отдаленных уголках своей памяти, я наконец нашел то, что искал: этот адрес мне дала Мария Ягер еще во время нашего первого разговора. Я вспомнил и свой звонок в справочную, где мне назвали имя хозяина дома — Роджера Уорта.

Черт побери! Мне кажется, что сегодня видел именно Уорта, — подумал я, вспомнив о мужчине с яхты. — Значит, что Мария Ягер, Ольга и Роджер каким-то образом связаны между собой. Игра принимала интересный оборот.

Мне нужно было собрать информации побольше, но я не мог использовать свою магию без риска быть обнаруженным, ведь о возможностях Ольги я ничего не знал.

Я подошел к ближайшему дереву и взобрался на ветвь, которая росла почти вплотную к забору. За оградой я увидел густую липовую аллею и асфальтированную дорожку, которая подходила к трехэтажному особняку, выполненному в стиле барокко. Около особняка стояла дешевая и весьма подержанная модель «крайслера», словно хозяева, не отказывающие себе в яхте и роскошном доме, вдруг решили сэкономить на автомобиле.

Я перелез с ветки на забор, а затем мягко спрыгнул на траву. К моей большой радости, на меня не бросилась ни свора собак, ни взвод охранников, и я беспрепятственно пробрался к зданию, прячась за деревьями.

Я заметил, как зажегся свет — сначала в одной комнате, а потом еще в нескольких. Я заглянул в окно, и перед моим взором предстала просторная кухня, посреди которой за приготовлением ужина суетилась Ольга. Она уже успела переодеться в домашний халат, отчего стала еще более привлекательной. Я полюбовался на нее некоторое время, а потом оставил свой пост, подумав что утро вечера мудреннее. Я решил пробраться сюда завтра утром, и тогда уже что-нибудь придумать.

Чтобы не терять времени даром, я заглянул на пристань. «Адвенчер» все еще стоял на причале с потушенными огнями. Я выждал минут тридцать неподалеку, и у меня сложилось впечатление, что на яхте никого нет. Так как на ее борту могла находиться интересная информация, я настороженно оглянулся по сторонам и убедившись, что моя персона никого не интересует, проскользнул на яхту.

Каюта оказалась запертой совершенно непонятным образом, так как на двери не было видно ни навесного, ни внутреннего замка. Меня это несколько озадачило, и я решил применить свои способности, чтобы проникнуть внутрь, не оставляя лишних следов. Я присел на пластиковую катушку с канатом, и через пять минет материализовался в пустой каюте.

Секрет оказался довольно прост: дверь была заперта изнутри на щеколду. Тот, кто это сделал, словно испарился прямо в каюте.

Я начал методично обшаривать полки во встроенных шкафах и письменном столе. Бортовой журнал и другие документы были оформлены на имя Роджера Уорта. Я положил их на прежнее место и продолжил поиски в надежде найти что-нибудь поинтересней.

Через полчаса, когда я осмотрел все ящики и самые дальние уголки каюты, я так и не смог обнаружить ничего стоящего внимания. Я уселся в удобное кожанное кресло и задумался.

Если Уорт каким-то образом исчез из каюты, оставив ее закрытой изнутри, то отсюда следовало, что он обладает по крайней мере такими же возможностями как и я. А во-вторых, он собирается вернуться именно сюда, и таким же необычным образом.

Внезапно мое внимание привлекла корзина для бумаг, показавшаяся мне сначала пустой, по всей видимости из-за плохого освещения. Я склонился над ней и заметил прилипший к ее стенке кусочек бумаги, размером с десятицентовую монету. Это оказался чудом сохранившийся обрывок фотографии, на котором была изображена большая часть лица мужчины. Этого клочка с лихвой хватило на то, чтобы я смог узнать на нем себя.

Меня словно ударило током. Фотография была сюрпризом, который мне вовсе не показался приятным. В мою душу запало глубокое подозрение, что Роджер Уорт вполне мог отправиться на Юнхэ искать именно меня, при этом не с самыми лучшими намерениями. Иначе как объяснить наличие у него моей фотографии и такое обращение с ней?

Я не на шутку разволновался, так как ситуация начинала развиваться в строгом соответствии со сценарием Марии Ягер. Охота началась, и борзые бросились по следу. То, что мне было обещано выступать в роли охотника, вовсе не исключало прямо противоположную возможность.

Глава 2

Рано утром я оделся как можно лучше, надев свой самый дорогой костюм, сшитый из хорошей английской ткани, и незаметно проник в липовую аллею перед домом Уорта. К счастью, ждать мне пришлось не более часа, прежде чем Ольга вышла из дома и села в машину. Пока я лихорадочно соображал что предпринять, Ольга завела автомобиль, но тут же вышла из него и вернулась в дом, по всей видимости что-то забыв. Я не стал упускать удобный случай и, подойдя к автомобилю, поспешно забрался в багажник.

Только крышка багажника захлопнулась, как я услышал приближающиеся шаги Ольги, и через минуту мы отправились в путь. Мы ехали минут пятнадцать, пока наконец машина не остановилась в каком-то не очень оживленном месте. Я услышал, как закрылась дверца автомобиля, потом по асфальту зацокали удаляющиеся каблучки, и в здании поблизости хлопнула дверь. Выждав некоторое время, я приоткрыл крышку багажника и выглянул наружу.

Я сразу узнал это место. Это был отель «Вояж», в котором я не появлялся со студенческих лет. Я выбрался из багажника незамеченным, улучив момент, когда поблизости было мало народу, а в сторону автомобиля никто не смотрел. Расправив складки на костюме, я решительно проследовал в гостиницу.

Первым делом, я заглянул в ресторан, полагая, что это то место, в котором Ольга может находиться с большей вероятностью. Интуиция меня не подвела, и я быстро отыскал Ольгу взглядом среди немногочисленных посетителей.

Она сидела за дальним столом совершенно одна. Я ненавязчиво присел за соседний стол, так чтобы хорошо ее видеть, и в это время подошел официант. Он принес меню, но я даже не стал тратить время на его изучение и заказал бутылку трехлетнего французского «Каберне», двойной бифштекс и кальмаров.

Краем глаза я заметил, что Ольга пару раз с интересом посмотрела в мою сторону и достала пачку сигарет. Я решил действовать напролом и, встав из-за стола, галантно протянул ей руку с зажженой зажигалкой.

— Разрешите? — спросил я, вложив в свой голос все обояние, на которое только был способен.

Ольга пристально посмотрела на меня, видимо решая как со мной быть, и прикурила.

— Спасибо, — сказала она. — Вы очень любезны.

— Да что вы, не стоит благодарности, — заметил я скромно.

Потом я как бы замялся, изображая крайнюю степень смущения. Мне показалось, что я даже покраснел, настолько полно мне удалось вжиться в образ милого парня.

— Знаете, я тут один, — сказал я, неопределенно махнув рукой в сторону своего стола. Вы не позволите составить вам компанию? Как ни странно, я не был с позором отвергнут, а даже наоборот.

— Я тоже сегодня вынуждена находиться в одиночестве, — заметила Ольга. — Присаживайтесь.

— О-о… Спасибо, — улыбнулся я радостно и быстро пересел за ее стол.

— В это время года я предпочитаю «Каберне», — кивнул я на бутылку, перехватив удивленный взгляд Ольги.

— У нас одинаковый вкус, — улыбнулась, она и мы весело рассмеялись.

Я попросил у официанта еще один бокал, и разлил вино. Рубиновая жидкость очень здорово смотрелась в неярком свете, похожая на огромные кристаллы драгоценного камня, которые вдруг растаяли и были заботливо собраны по крупице в бокалы.

— Меня зовут Марк. Марк Шнайдер, — представился я.

— А меня — Ольга, — ответила она.

Было видно, что мое имя ей ни о чем не говорит. Я был неузнаваем в своем юнхэском виде и чувствовал, что и Ольга меня не узнает, хотя она наверняка видела мое фото.

— Давайте выпьем за знакомство, — предложил я.

— Давайте.

Мы чокнулись и осушили бокалы. После этого я приналег на бифштекс и кальмаров.

— Вы местный? — поинтересовалась Ольга. Я насторожился, хотя был готов к такому вопросу.

— Да, я совладелец переводческой конторы, которая расположена неподалеку от «Дяди Курта».

— Какими языками вы владеете?

— Французским, испанским и китайским.

— Это наверно ужасно интересно?

— Далеко не всегда, — ответил я.

— Тогда зачем вы ими занимаетесь?

— Это семейная традиция. Порой бывает очень трудно избавиться от вредной привычки.

Я заметил, что Ольга разглядывает меня с видимым интересом. Я наконец и сам смог получше ее рассмотреть. Сейчас она мне показалась безумно красивой, настолько, что у меня на секунду даже перехватило дыхание.

— У вас разноцветные глаза? — спросила она изменившимся голосом, лишь только я снял очки.

— Да.

— Как это здорово! — воскликнула она, быстро справившись с собой.

— Я уже привык, — ответил я.

— Пойдемте, потанцуем, — вдруг изменила тему разговора она, когда раздались звуки медленного танца.

Я подумал о том, что Роджера не очень-то уж ждут в этом доме, но я не питал к нему нежных чувств и поэтому не стал заставлять себя упрашивать.

Мы танцевали один танец, потом другой. Ольга танцевала, склонив голову мне на плечо, и я имел возможность как следует полюбоваться на ее грациозную шею и маленькое красивое ушко. Оно не оставило бы равнодушным даже женоненавистника, коим я конечно себя не считал. Вдыхая ненавязчивый запах «La Rocher», я достаточно смело прижимал к себе партнершу, так что после третьего танца Ольга предложила:

— Марк, пойдемте ко мне? Что торчать в этой забегаловке? Лучших слов я услышать не мог.

На этот раз я уже ехал за рулем, а не в багажнике, отчего поездка показалась намного короче и приятней.

Было несложно объяснить, почему мне так легко удалось познакомиться с Ольгой — броской женщиной, которая могла себе позволить завести мужчину и побогаче. Дело в том, что я был довольно красив, к тому же, у меня были разноцветные глаза, как и у Роджера. В любом случае, последнее Ольгу не могло не заинтересовать.

Всю дорогу она сидела, закинув ногу на ногу, и курила, держа сигарету тонкими пальцами с ухоженными длинными ногтями. Сигаретный дым сизой струйкой уносился в приоткрытое боковое окно. Ольга была серьезна, очевидно ее занимали тревожные мысли, и я бы много отдал за то, чтобы знать, о чем же она думает. Я не рискнул применить магию, так как опасался быть пойманным с поличным. Может быть, в это время она размышляла о Роджере, но, скорее всего, ее мысли были заняты мной. Во-всяком случае, мне этого хотелось.

Мы подъехали к тому самому дому, около которого я утром просидел около часа.

— йПЮЯХБШИ ДНЛ, — ГЮЛЕРХК Ъ.

— Мне тоже нравится, — согласилась Ольга серьезно. — Хотя многие считают его слишком помпезным. Она открыла замок, и мы вошли внутрь.

Перед моими глазами предстал интерьер, выполненный в современном стиле. Синтетическое ковровое покрытие, пластиковая мебель и современный дизайн, — все это в сочетании с внешним видом дома создавало довольно странное впечатление.

— Присаживайтесь, — Ольга показала рукой на диван и села сама. Я расположился рядом.

— Что будем пить? — поинтересовалась она.

— Виски со льдом, — ответил я и широко улыбнулся. — Я начал с «Каберне» и теперь вынужден повышать градус.

Ольга вышла на кухню и через минуту вернулась, неся поднос с бутылкой виски, льдом и бутербродами с ветчиной. Я откупорил бутылку и наполнил бокалы.

— За вас! — предложил я тост.

— Если вы не против, Марк, давайте перейдем на «ты». Сказать по правде, меня тоже тяготила эта официальность.

— За тебя, Ольга.

— Давай лучше за встречу.

— Как скажешь. За встречу!

Мы выпили, и когда алкоголь проник в кровь, я почувствовал себя намного уверенней.

— Расскажи о себе, — предложила Ольга.

Я вкраце поведал нехитрую историю своей жизни, стараясь быть немногословным, чтобы ненароком не сказать лишнего. Ольга слушала меня, не перебивая, все это время о чем-то напряженно размышляя.

— Хороший все-таки у вас дом, — вновь заметил я, когда счел, что уже рассказал о себе достаточно.

— Это дом моего друга, — уклончиво ответила она. Немного погодя, Ольга добавила:

— Он сейчас не живет здесь, так что дом в моем полном распоряжении еще целых два дня.

Я решил не углубляться в детали, так как время для такого разговора еще не настало.

— Ольга, ты красивая женщина, — сказал я, чувствуя, что со стороны выгляжу банально.

— А ты, Марк, красивый мужчина, — рассмеялась она. — Без шуток.

— Я знаю, — согласился я.

— О-о, ты наверно высокого мнения о себе.

— Если это так, так почему это надо скрывать?

— рШ ОПЮБ.

За окном зеленела листва, поблескивая на солнце и ветру сотнями желтоватых бликов. Запах растений из сада проникал в дом, причудливо смешиваясь с уютным запахом человеческого жилья и ароматом парфюмерии. Мне стало удивительно приятно, словно я вернулся после долгих скитаний к себе домой, и теперь мог позволить себе спокойно посидеть, потягивая виски и глядя в окно.

Я привлек Ольгу к себе и ни слова не говоря, поцеловал ее в горячие нежные губы. Мое сердце бешено колотилось, и я больше не сдерживал себя, целиком отдавшись во власть нахлынувшей страсти.

Когда мы наконец выбились из сил, на часах было одиннадцать вечера. Мы лежали в кровати и курили, а Ольга неспешно рассказывала о себе.

— Я была счастлива с Роджером, и мы прожили с ним почти три года. Он был всегда таким веселым, добрым. Но полгода назад началось такое… Его словно подменили, настолько он вдруг изменился.

— Люди меняются с течением времени, — заметил я глубокомысленно.

— Нет, это было слишком резкое изменение, как будто что-то произошло, что-то важное и ужасное. Я пыталась расспрашивать его, но он отвечал уклончивыми, ничего не значащими фразами, словно мы стали чужими.

— Может быть это ревность, или его кто-нибудь шантажирует? — спросил я осторожно.

— Я думала об этом. Сначала я подозревала, что у Роджера появилась любовница, но я стала думать иначе, когда застала его за разглядыванием чьей-то фотографии. Роджер был в тот момент просто неузнаваем, он преобразился, став злым и чужим. Я запомнила тогда, куда он положил эту фотографию, а затем, выбрав удобный случай, рассмотрела ее. Я понял, о какой фотографии идет речь, и весь превратился в слух.

— На ней был изображен какой-то мужчина, вполне обычный и безобидный на вид.

Ольга замолчала, по всей видимости вспоминая тот случай. Затем она продолжила:

— Я взяла эту фотографию и спросила у Роджера, кто этот человек, и почему эта фотография у него. Что здесь началось… Он на меня так заорал, словно я совершила какой-то смертный грех. Мы тогда здорово поцапались, так, что несколько дней не разговаривали.

— Роджер объяснил, зачем ему нужен этот человек? — спросил я как можно более ненавязчиво.

Ольга посмотрела на меня, размышляя, стоит отвечать на этот вопрос или нет. В конце концов, решив, что ничего страшного не случится, она ответила:

— Роджер сказал, что это его заклятый враг, и что этот человек собирается его убить.

Я не знал что и сказать, настолько все было неожиданно. Оказывается, что меня хотят найти для того, чтобы убить, чтобы я, в свою очередь, не убил Роджера Уорта!

— А он не сказал, почему тот парень намерен его прикончить? — спросил я.

— Сказал, — ответила Ольга. — Этот парень — псих, маньяк-убийца, и Роджер был его лечащим врачом. Дело в том, что Роджер работает в специальной клинике для опасных душевнобольных. Тот парень обещал его убить, и Роджер почему-то верил, что он так и сделает, сразу, как только выпишется или сбежит.

Было интересно узнать о себе так много нового. Разрази меня гром, но я не мог вспомнить из своей жизни эпизод, когда я был бы пациентом психлечебницы. До встречи с Роджером и Ольгой на яхте, Роджера я ранее никогда не видел. Выходит, что Роджер или врал от начала и до конца, или же в психушке действительно лежал некто, как две капли воды похожий на меня.

— А в какой клинике работает Роджер? — спросил я. — Там и в самом деле такие опасные пациенты?

— Это клиника Святого Михаила. Она находится на западной окраине города, — сказала Ольга задумчиво. — Роджер никогда не посвящал меня в тонкости своей работы, так что мне трудно говорить о том, какого рода больные там содержатся. Я намотал услышанное себе на ус.

— Так что, Роджер решил отдохнуть где-нибудь подальше от Вергвуда? — спросил я и внутренне насторожился, внимательно ожидая ответа. Ольга посмотрела на меня пристально и серьезно, после чего сказала:

— Нет. Он решил убить того психа первым.

Я понял, что мои предположения оказались верными, и за мной началась охота. Теперь я был уверен, что в этот раз в роли охотника — Уорт. Я испытал удовлетворение от того, что мне удалось вытащить на свет хоть что-то, проясняющее ситуацию.

— Роджер узнал, что этот маньяк каким-то образом бежал и выехал в одну из южно-американских стран — не то в Бразилию, не то в Гватемалу, и поехал вслед за ним. Там, в сельве, находится какой-то полигон, на котором раньше работал этот псих, и где испытывается что-то секретное. Я не знаю что именно, и знать не хочу. Единственное, чего я боюсь, так это как бы Роджер не наделал глупостей. Ольга вздохнула, и добавила, уже более равнодушно:

— Хотя сейчас мне на это почти наплевать.

Как только я услышал про Бразилию, на меня нахлынул поток воспоминаний. Я вспомнил Марию Ягер, красавчика и лопоухого, которые наперебой предлагали мне турне в эту чудесную страну. И вот теперь Роджер Уорт поехал туда, чтобы пришить там меня! Похоже, что Ольга была со мной искренна, ведь и Уорт говорил тогда, на яхте, о полигоне. Мои размышления прервал голос Ольги:

— Хватит говорить о грусном! Мне так хочется есть, что я готова проглотить килограмм десять жаркого, или еще чего-нибудь, все равно чего. Пошли куда-нибудь поужинаем?

Я посмотрел на часы. Было почти двенадцать ночи. Я тоже был голоден как волк, ведь любовь отнимает так много сил.

— Пошли! — согласился я с радостью. Мы быстро привели себя в порядок и оделись.

Была чудесная, теплая и безветренная ночь. Воздух был наполнен ароматами цветов и легким треском цикад. Природа располагала к лирической прогулке.

— Поехали в «Вояж», — предложила Ольга.

— Отличная идея, — согласился я. Мы долго и страстно целовались, а потом я добавил:

— Как ни как мы там впервые встретились.

В ресторане было немноголюдно, что его выгодно отличало от «Дяди Курта». Мы прошли вглубь зала, и я заказал весьма широкий набор блюд. Официант-малаец долго переспрашивал, не в силах поверить, что это все можно съесть вдвоем. Утолив первый голод, мы удобно откинулись в креслах.

— Марк, — почему у тебя один глаз синий, а другой карий? — спросила Ольга неожиданно. Я не сразу сообразил, как мне ответить на этот вопрос.

— Такие вещи обычно не выбирают, — ответил я уклончиво. — Так получилось. Говоря это, я почти не кривил душой.

— Дело в том, что Роджер такой же счастливчик, как и ты.

— Ты имеешь ввиду глаза?

— Да.

— Насколько я знаю, это большая редкость, — заметил я.

Услышанное еще раз подтвердило мое мнение относительно личности Роджера. Впрочем, я и так уже знал, что мы с ним еще увидимся. На уровне подсознания я даже ждал этой встречи, так как она многое могла решить в моей дальнейшей судьбе. Когда в очередной раз заиграла музыка, я сказал:

— За мной приглашение на танец. Потанцуем?

— Я тоже не люблю оставаться в долгу, — улыбнулась Ольга, и мы прсоединились к немногочисленным парам на площадке.

Вечер складывался на редкость удачно. Я расслабился, наслаждаясь близостью Ольги. Приятная музыка настраивала на романтический лад, и мои мысли были легки и приятны, и поэтому, когда меня грубо толкнули в плечо, я обернулся, совершенно не понимая в чем дело.

Передо мной стоял мужчина лет тридцати восьми, среднего роста, но с фигурой тяжелоатлета. Его голова плавно переходила шею, напоминающую ствол баобаба, а свои руки он при всем желании ни за что не смог бы вытянуть по швам — ему не позволила бы мускулатура, оттопыривающая их в стороны, словно он собирался обхватить своими руками-захватами собеседника.

— В чем дело? — поинтересовался я вежливо.

— Ты меня помнишь? — спросил он хриплым низким голосом.

— Мне кажется, мы не встречались, — ответил я недоуменно. Я был уверен, что никогда его раньше не видел.

— Ха-ха-ха! — засмеялся он.

В эту же секунду перед моим лицом что-то просвистело. Я попытался увернуться, но тяжелый кулак все-таки врезался в мою скулу. У меня создалось впечатление, буд-то я попал под поезд или тяжелый грузовик. Я на мгновение потерял ориентацию и пришел в себя только на полу. Сесть мне удалось с привеликим трудом, и перед моими глазами все еще плыли круги вперемешку с цветными звездами.

— Вставай! — донесся до меня голос тяжелоатлета, и его тяжелая рука грубо подняля меня на ноги за лацканы пиджака.

Я увидел перед собой искаженное злобой лицо. Чесночный запах изо рта был почти невыносим. Я почувствовал, как тяжелый кулак вновь опустился на мое многострадальное лицо, и я полетел куда-то в сторону и вниз, сшибая на пути стулья и столы с посудой. Раздался пронзительный женский визг, но я слышал его словно через ватные затычки в ушах.

Когда меня вновь подняли за шкирку, я решил, что на сегодня мне полетов хватит. Я собрал все остатки воли и сосредоточился на не очень учтивом парне, пытаясь завладеть его сознанием. Злость придала мне сил, и я почувствовал, что хватка ослабла. Я сел на пол, не ослабляя контроль за мозгом тяжелоотлета. Я не смотрел на него, это было излишне. Я видел магические поля, а для этого мне глаза не требовались.

В зале вдруг стало тихо, когда парень схватился за голову и пронзительно закричал. Он кричал высоким, срывающимся голосом, от которого могла бы заледенеть кровь, но меня переполняла лишь ненависть. Я заставил его как следует разбежаться и врезаться головой в оконную раму всей своей массой. По звуку бьющегося стекла и ломаемых досок я понял, что удар получился отменный: парень вылетел через оконный проем наружу. В этот момент я вспомнил, что мы находились всего лишь на втором этаже. Было слишком невысоко, чтобы рассчитывать на его смерть. Совершенно механически, почти не задумываясь над тем что делаю, я заставил голову этого несчастного провернуться на сто восемдесят градусов. Теперь он лежал на асфальте ничком, глядя в ночное небо ничего не выражающими глазами.

— Скорую! Вызовите скорую! — закричал кто-то.

Что касается моего мнения на этот счет, то я знал, что ему нужны услуги не скорой, а похоронного бюро.

Я открыл глаза и поймал на себе испуганный взгляд Ольги. Она была так напугана, что побледнела как полотно.

— Пойдем скорей отсюда, — сказал я, и мы быстро вышли из ресторана, не дожидаясь приезда полиции.

— Что с ним случилось? — взволнованно спросила Ольга, когда мы были уже в машине.

Я понял, что она догадалась о чем-то, но мне не было смысла раскрывать свои карты. По крайней мере сейчас.

— Псих какой-то, — бросил я коротко.

— Что ты с ним сделал? — спросила Ольга.

— С чего та взяла, что я с ним что-то сделал? — я старался говорить убедительно.

— Он и не думал кончать самоубийством когда затеял эту ссору! — Ольга чуть не плакала.

— Ну при чем тут я?

— Я знаю, это ты его убил. Но зачем?! Неужели нельзя было просто сдать его в полицию? Тебе тоже не дает покоя комплекс сверхчеловека?

— Что ты имеешь ввиду?

— Дело в том, что с Роджером случилось то же самое. Он тоже стал убивать. Такими же странными способами, как и ты, и ему это даже доставляло удовольствие, — Ольга зарыдала, больше не в силах говорить.

Выходит, что она знала больше, чем мне показалось на первый взгляд. Я еще раз убедился, что в лице Роджера я имел достойного противника. Но какой ему смысл меня убивать? Я задал себе этот вопрос, и ответ на него пришел сам собой.

Я вспомнил о парне, который только что выбросился из окна, и ту ненависть, которая охватила меня до корней волос, заставляя действовать жестоко и слепо. Я вспомнил и драку в «Дяде курте», и слова Роберта: «Ты — зверь, Марк». Возможно, что и Роджер, и я, — все мы постепенно становимся хищниками, и нас стравливают между собой как бойцовых псов. Может быть, хозяева при этом с интересом посматривают за поединком, заключая пари или черт знает, что там у них на уме…

— Я совсем не хотел его убивать, — сказал я устало. — Это получилось как-то само собой…

— Если бы ты не собирался этого делать, ты бы не сделал, — возразила Ольга жестко.

— Но я говорю правду.

— Ты говоришь далеко не все, — вновь возразила она.

— Я могу ответить на все твои вопросы, — сказал я неожиданно для самого себя.

Наверно я устал, и мне требовался кто-то, кому бы я мог приоткрыть свою душу. Я мог бы и не делать этого, у меня хватило бы сил, но почему бы и нет? Мне не хотелось терять Ольгу, а я был тогда уверен, что еще минута, и между нами все может кончиться, так толком и не начавшись. Мы подъехали к дому. Ольга посмотрела на меня, глядя прямо в глаза.

— Ты доволен собой? — спросила она.

Боже, как красива она была в тот момент! Несмотря на то, что тушь на ее покрасневших от слез глазах рзмазалась по всему лицу темными и неправильными разводами.

— Как всегда, — вымученно улыбнулся я.

Ее взгляд изучал меня еще некоторое время, и по ниму я видел, что она о чем-то сосредоточенно думает.

— Ты отлично выглядишь, — сказал я.

— С таким-то лицом, — печально улыбнулась Ольга. — Ну что с тобой делать? Пошли, приведем себя в порядок. И мне безумно интересно услышать твои обещанные ответы.

В эту ночь мы почти не спали. Я рассказал Ольге события последнего года, который в Вергвуде уложился всего в несколько часов. В конце своего рассказа я понял, что она поверила мне, хотя я сам на ее месте этот бред ни за что бы серьезно не воспринял.

— Ты совсем не похож на того парня с фотографии, — сказала Ольга.

— Я могу менять свою внешность, — ответил я. — Мне мой прежний вид не нравился с детства.

— Очень ценное качество, — заметила Ольга. — Я бы тоже хотела иметь такую возможность.

— Это еще не все, что я умею.

— Здорово. Но меня не устраивает цена, которую надо за это заплатить.

— Хочешь, я тебе покажу какой-нибудь фокус? — спросил я, желая придать словам большую убедительность.

— Нет, не надо, — запротестовала она. — Мне не нравятся такие вещи. Я боюсь.

— Что-нибудь безобидное? — еще раз спросил я. — Совсем не страшное и не опасное?

— Ну ладно, только не старайся очень уж меня поразить.

— Хорошо, — согласился я.

Первым, что пришло мне в голову, был трюк с Ордоготом, который мне показал Гаутама в день нашего знакомства. Я сосредоточился, и пока Ольга настороженно на меня смотрела, меч материализовался в моих руках.

— Неплохо, — сказала она. — Тебе уже можно учавствовать в телешоу. Что это за штуковина?

— Это тот самый меч, которым я сразил волкокрыла. Так получилось, что именно от него приняли смерть десятки людей, — ответил я с грустью.

Я взял в правую руку Ордогот, и мои пальцы плотно обхватили рукоять. В этот момент я поймал ипуганный взгляд Ольги и тут же забросил меч далеко под диван. Ордогот звякнул о стену, и Ольга облегченно вздохнула.

— Я бы не хотела, чтобы вы с Роджером поубивали друг друга, — заметила она.

— Я тоже не хочу этого, — согласился я.

— Роджер вернется, и ты не представляешь, как я боюсь этого дня.

— У нас впереди больше суток.

— Я попробую поговорить с ним, — с жаром предложила Ольга.

— Чтобы он почувствовал еще и ревность?

— Я ему ничего не должна.

— Он может так не считать.

— Но что же делать? — Ольга умела задавать вопросы, на которые у меня не было ответа.

— мЕ ГМЮЧ.

— Может быть обратиться в полицию?

— Как ты думаешь, чем они могут мне помочь? Приставить телохранителя или спрятать меня за решеткой? Но это абсолютно ничего не даст…

— Ты мог бы показать свои фокусы и тебе бы поверили.

— Мария Ягер, я думаю, имеет в отношении меня иные планы, — сказал я. — Ччто касается Роджера, так он нашел бы меня и в глубоко спрятанном бункере.

— А что может сделать Мария? — настаивала Ольга.

— Не думаю, что она преподнесет мне цветы. Я замолчал. Ольга тоже задумалась, нервно покусывая нижнюю ЦСАС.

— Да, ты прав. В полицию идти не стоит, — сказала она.

— Давай, чего-нибудь выпьем, — предложил я.

— Виски в баре, на кухне, — ответила Ольга. Я сходил за бутылкой и быстро вернулся.

— Налей и мне, — сказала она. Я наполнил бокалы, и мы взяли их в руки.

— За тебя, — сказал я.

— И за тебя.

Мы выпили. Усталость взяла свое, и мы отправились спать, так и не решив что делать дальше.

Глава 3

Утром я предложил съездить в клинику, в которой работал Роджер. Мне было интересно узнать, лгал Роджер о моем душевнобольном близнеце, или нет.

Я не хотел брать с собой Ольгу, но она проявила настойчивость, и я в конце концов сдался. По дороге мы заехали ко мне, и я на всякий случай взял с собой свою старую фотографию, оставшуюся с тех славных времен, когда я последний раз снимался на водительские права.

В то время, пока машина неслась по шоссе, Ольга рассказывала о клинике то, что знала сама. Ее познания оказались более чем скромными, но мне удалось кое-что почерпнуть из ее сбивчивого рассказа.

Клиника эта принадлежала федеральному правительству, и в ней содержали преступников — всякого рода моньяков, садистов и убийц, признанных врачебной комиссией психически больными и не подлежащими тюремному заключению. Клиника была небольшой, так что на лечении в ней находилось не более пятидесяти-шестидесяти человек. Штат врачей был также незначительный, так как пациенты, которых сюда помещали, были со схожими диагнозами.

Когда мы подъезжали к зданию лечебницы, своим видом она мне еще издали очень сильно напомнила тюрьму. Высокий забор с колючей проволокой под напряжением, натянутой на изоляторы, говорил о том, что к вопросам охраны пациентов здесь подходят серьезно.

Я припарковал автомобиль у ворот, и мы вышли из машины. До наших ушей донесся лай собак. Мы открыли калитку и оказалесь перед окошком, за которым сидела девица в форме. Она оказалась симпатичной зеленоглазой шатенкой, и ей очень шли большие и изящные очки в оправе под цвет глаз. Мы с Ольгой приветливо поздоровались.

— Простите, я ищу своего друга, которого не видела уже несколько лет, — начала Ольга, как мы и договорились заранее. — Его родственники сказали, что он находится в вашей клинике.

— Как его фамилия? — спросила девица.

— К сожалению, я не знаю его фамилию, но у меня есть его фотография, — ответила Ольга и протянула девице мою старую фотокарточку.

Я не хотел, чтобы о моем визите в клинику стало известно шерифу, поэтому мы решили ограничить информацию, передаваемую служащим лишь моим именем и старым фото.

Шатенка в ответ неодобрительно покачала головой и спросила, с интересом посмотрев на Ольгу:

— Как его зовут, вы хотя бы знаете?

— Он называл себя Марк.

Девица с недовольным видом выдвинула из шкафа ящик и стала перебирать личные карточки, на которых были анкетные данные и фотографии пациентов. Мы терпеливо ждали, а я внимательно смотрел, как редеет стопка еще непроверенных карточек. Наконец, девица перебрала все.

— Нет никого похожего на этого молодого человека, — сказала она. — х ГЮ ОНЯКЕДМХЕ РПХ ЦНДЮ МЕ АШКН. Заметив, что наши лица осунулись, она добавила:

— Среди наших пациентов давно не было, да и сейчас нет никого, кто носил бы имя Марк.

— Спасибо, — поблагодарила ее Ольга, и мы вышли на улицу.

— Он мне врал, — сказала Ольга, когда мы сели в машину. — Сейчас это меня уже не трогает. Мне на него насрать.

Мне было приятно услышать такое, и я с радостью надавил на педаль газа. Автомобиль рванул с места.

— Что же делать теперь? — спросила Ольга.

— Не знаю, — ответил я, не балуя ее разнообразием.

— Что ты твердишь одно и то же? Придумай что-нибудь!

— К сожалению, я не имею возможности последовать за Роджером на Юнхэ, или на полигон, как он его называет. Так что единственное, что остается — это ждать, пока Роджер вернется сам.

— Может быть нам куда-нибудь уехать? — спросила Ольга с надеждой.

— Он меня найдет, куда бы я не спрятался, — ответил я уверенно.

— Я боюсь, что когда вы встретитесь, случится нечто страшное, — сказала Ольга печально.

Я посмотрел на нее и почувствовал, что она была в этот момент искренна и очень расстроена.

— Поедем, позавтракаем где-нибудь, — предложил я, так как ощутил легкий приступ голода.

— Поехали в китайский ресторан, в тот, что около памятника Шекспиру?

— Почему бы и нет? По крайней мере, нас там еще не знают, — согласился я.

В тот день мы изрядно напились, может быть мы это сделали от безысходности, а вполне возможно, что от счастья. Мне давно не было так хорошо, как тогда, и даже тревога ожидания скорой развязки не смогла омрачить появившееся у меня чувство к Ольге. Оно возникло как-то постепенно, но в то же время быстро, перерастая из симпатии и простого интереса в нечто большее — в такое состояние души, которое охватывает тебя всего, всецело и надолго. Ольга тоже поддалась моему настроению, и мы уже весело шутили и смеялись, позабыв обо всем на свете, кроме друг друга.

Мне кто-то из стариков рассказывал, что на войне такое случается часто, когда встречаются двое, мужчина и женщина, между ними пробегает нечто вроде искры, и в результате в душе остается глубокий след. Может быть ощущение опасности ослабляет любовный иммунитет человека, и он, сосредоточив все свои усилия в одном направлении — выжить, поигрывает в другом — влюбляется по уши, как юнец, потеряв способность критически смотреть на своих, на тех, кто по эту сторону передовой. В любом случае, мое ослабленное стрессами сознание нашло отдушину, и тогда я был даже рад этому.

— Я боюсь за тебя, — сказал я утром следующего дня, когда мы завтракали на кухне. — Тебе необходимо уехать куда-нибудь подальше от Вергвуда. Хотя бы на несколько дней.

— Я нужна тебе здесь, — возразила Ольга. — Я могу тебе помочь.

— Как? — спросил я. — Наши разборки с Роджером тебя не касаются, да ты и не сможешь ничему воспрепятствовать. Твое присутствие может только навредить. Тебе, да и мне тоже.

— Мне так не хочется оставлять тебя одного, — сказала она печально.

— Я думаю, что все кончится хорошо, — сказал я успокаивающе, хотя и сам не верил в свои слова.

Я видел, что и Ольга не преисполнена оптимизмом. Но и мне, и ей хотелось верить в нашу счастливую звезду.

— Ты должен будешь убить его? — спросила Ольга, имея ввиду Роджера.

— Да, — ответил я. — Во всяком случае, я попытаюсь.

— Но он ведь обладает такими же магическими силами?

— Может быть, — ответил я, вспомнив о его синем глазе и о том, как Роджер заподозрил мое присутствие тогда, на яхте.

— Подожди минутку, — сказала Ольга, и я услышал, как она поднялась в спальню.

Она вернулась через минуту, держа в руках «беретту» тридцать восьмого калибра.

— Возьми, тебе это пригодится, — сказала она, и протянула мне пистолет.

Я подумал, что пушка мне вовсе не помешает, и сунул тяжелый пистолет за пояс.

— Хорошо, я согласна уехать, — сказала Ольга со вздохом.

— Уезжай из города, сними номер в гостинице и будь там два дня, — сказал я. — Я не буду тебя провожать, так как остается слишком мало времени.

Часы показывали полдень, и если Роджер решил вернуться сегодня, он мог появиться в любой момент.

Ольга собралась, и, после длительного прощания, я проводил взглядом ее удаляющуюся машину.

Я сварил львиную порцию кофе и удобно устроился у окна так, чтобы видеть ворота. Я размышлял о необычной ситуации, в которой я оказался по прихоти Марии Ягер. Почему она выбрала именно меня в качестве своего пса? Почему именно меня? Ведь в этом мире проживают миллиарды людей, неужели мне так не везет?

Я не мог ответить на этот вопрос. Очевидно, что это было невозможно без знания тех критериев, по которым Мария выбирала свою жертву. Интересно, а кто выбрал Роджера? — подумал я.

Это могла быть Мария, но я не поставил бы на это предположение и цента. Я все еще не смог понять, на кого работала банда красавчика, и кто их так безжалостно истребил той ужасной ночью. Кто-то убил и бедняжку Кору, и именно с этого убийства началась полоса кровавых событий.

Сейчас я ни капли не сомневался в том, что все эти чудовищные убийства совершили не разные люди или группы людей, а кто-то один. Слишком уж почерк был схож. Именно из почерка — нелепых, нарочито жестоких способов лишения жизни — следовало, что убийца не является простым психом-маньяком, страдающим депрессивным синдромом и вымещающим свою агрессивность на ни в чем не повинных людях. Я и в себе чувствовал нарождающиеся ростки безумной злобы, которая давала все новые и новые побеги. Я боялся такого превращения, меня пугали странные изменения в собственной психике, заставлявшие меня пользоваться своими сверхвозможностями и убивать, убивать там, где это вовсе не требуется.

Уже наступили сумерки, когда на дорожке, идущей от ворот к дому, показалась фигура рослого мужчины с длинным свертком в руках. Я некоторое время смотрел на мужчину, не понимая кто это, но вскоре узнал в пришедшем Роджера.

На этот раз он почувствовал мое присутствие сразу. Я это понял по тому, что Роджер быстро развернул сверток и достал оттуда длинный прямой меч, очень похожий на мой Ордогот. Роджер шел по дорожке по направлению к дому и улыбался, глядя прямо на меня, хотя он не мог меня видеть сквозь отсвечивающее стекло, так как я находился в полумраке комнаты.

Я почувствовал, как магические руки Роджера крепко схватили меня за горло и принялись душить. Мне пришлось срочно принять контрмеры, и я проделал ту же самую процедуру с шеей Роджера. Он улыбнулся еще шире, и в этот момент я начал подозревать, что так просто мне его не одолеть.

Я выхватил пистолет и выпустил всю обойму в Роджера прямо через стекло. Стекло разлетелось вдребезги, а из двенадцати свинцовых пилюль, как минимум две попали ему в голову, и еще восемь — в грудь. Пока я стрелял, Роджер конвульсивно дергался, словно пьяный подросток, танцующий брекданс. С каждым выстрелом его отбрасывало назад, пока он не упал в траву навзничь, так и не выпустив из рук меч. Вот и все, — подумал я.

Мне это убийство показалось нелепым и слишком легким, чересчур простым, чтобы столько из-за него переживать. Я бросил на стол уже не нужный пистолет и вышел из дома, так как пора было позаботиться о трупе. Что-то здесь не так, — возникло у меня сомнение, — что-то не так…

Мои подозрения оказались верны: Роджер исчез. В том месте, где лежало его тело, трава была примята и забрызгана кровью. Обычный человек не только не смог бы двигаться с таким количеством пуль в теле, но и дышать. Тем не менее, Роджер смог уйти. Если он обладает такими фантастическими запасами прочности, то как же можно его убить? Меч в руке Роджера был ответом на мой вопрос — убить его, да и меня, можно только отсечением головы, как вуквина, чья магическая сила перекочевала к нам. Только в этом случае умирающий мозг не успеет справиться с подступающей смертью.

Ордогот! — пронеслось в голове. Я вспомнил, что зашвырнул его под диван, и бросился назад в дом. Я открыл дверь и… наткнулся на Роджера, который ждал меня внутри. Насколько я заметил, он вовсе не выглядел смертельно раненым. Я еле успел увернуться, прежде чем его меч просвистел над моей головой. Я резко бросился на пол и, перекувырнувшись, прыгнул к дивану.

Оглянувшись, я увидел, что Роджер уже занес меч для следующего удара, намереваясь достать меня в ноги. На этот раз мне повезло меньше чем в первый, и я почувствовал, как кончиком остро отточенного лезвия мне распороло брюки и кожу на бедре. Кроме того, что Роджер пытался порубить меня в капусту, а я то и дело уворачивался от него, мы продолжали напряженную схватку, используя свои магические возможности. Противодействие в магической сфере отнимало достаточно много внимания, и нельзя было отвлечься ни на секунду без риска быть тут же раздавленным. Нужно было что-то срочно предпринять, и я понял что именно.

Я постарался высвободить как можно большую часть мозга для того, чтобы ускорить свои движения. Это получалось с трудом, но я все же заметил, что стал перемещаться быстрее и довольно легко уворачивался от атак Роджера, пуская в ход то кресло, то стул, то шкафы. Пока Роджер не понял в чем дело, и какой способ борьбы я ему навязываю, у меня был шанс добраться до меча. Я поднял диван, под которым лежал меч, и отчаянным усилием швырнул его в своего противника. Диван был достаточно широким, чтобы Роджер не успел от него увернуться, и припечатал его к стене.

Я увидел Ордогот, сиротливо лежащий на голом полу, и быстро схватил его в руки. Теперь я чувствовал себя намного уверенней, а так как Роджер был несколько обескуражен моей проделкой с диваном, я смог еще более ускорить свои движения. Теперь я двигался примерно в три раза быстрей чем обычно, и подошла моя очередь атаковать.

Роджер быстро разгадал мою тактику, и я заметил, что он сам стал парировать мои удары и наносить свои в значительно большем темпе, нежели раньше. Мы поочередно ускорялись, пока не достигли максимально возможной быстроты перемещений. Лязг мечей превратился в сплошной звон, словно в доме одновременно фехтовало десять пар, а со стороны мы наверно выглядели как при ускоренном прогоне видеозаписи.

Я отдал должное искусству Роджера. Он знал некоторые приемы лучше меня, но и у меня кое-что было в запасе. Я на всякий случай приберег тот удар, который мне когда-то продемонстрировал Грим, и который стоил мне руки. Я не применял такой прием, считая, что время еще не пришло.

Я заметил, что выдыхаюсь. Массивный меч казался тяжелей в несколько раз, и я видел, что с Роджером происходит нечто подобное. Скорость наших движений постепенно снижалась, пока не упала до нормы и даже ниже. Теперь Роджер лениво замахивался и бил, а я медленно отводил удар в сторону и наносил свой, после чего все повторялось. Пот заливал мне глаза, а мышцы стали словно ватными, настолько медленно они повиновались.

— Зачем ты хочешь меня убить? — крикнул я хрипло.

— Ты — мразь! — ответил он, пытаясь проткнуть мне живот.

— Мы могли бы разойтись каждый по своим делам, не так ли?

— Если я тебя прикончу, у меня появятся новые силы, которые тебе и не снились! — зло бросил он.

Я видел пену на его губах, тупую злость и ненависть в его разноцветных глазах, которые были такими же, как и у меня. Как бы там не было, но Роджер не собирался менять своих планов.

— Тебе мало тех возможностей, что ты имеешь?

— Да, мало. Потому что у тебя их столько же! Но я тебя пришью, вот увидишь! — крикнул Роджер и бросился на меня с новой энергией, проводя хитроумный прием, когда первый выпад является обманным, а главный удар наносится уже после обманного и из-под левой руки.

Я угадал его намерения и извлек свой козырь, поймав Роджера в процессе выполнения его приема ударом в руку. Мой план удался, и отрубленная кисть отлетела далеко в сторону, выпустив меч. До моего слуха донесся стон, и я вспомнил свой бой с Гримом. Я тогда кое-чему научился.

Роджер был в растерянности какие-то доли секунды и бросился за своим мечом в отчаянной попытке успеть схватить его уцелевшей левой рукой. Но я не стал упускать такую возможность и всадил лезвие Ордогота глубоко под лопатку, как раз туда, где на рубашке Роджера были следы от пуль. Роджер упал и захрипел, а я почувствовал, как вокруг меня ослабла его магическая хватка — теперь ему было не до меня, так как я повредил его сердце и позвоночник, и он немедля принялся за их восстановление.

Я подошел к распростертому телу своего противника и некоторое время смотрел на него. Кроме того, что он по воле богов был моим смертельным врагом, он был еще и любовником Ольги.

Я попытался понять, ревную ли я его? Нет, в моей душе не было и намека на это чувство. Мне было жаль Роджера, хотя бы потому, что он претерпел примерно то же, что довелось испытать мне. Жизнь так распорядилась, что мы столкнулись в этом мире, имея в руках оружие, а в душе — желание убивать. Я вспомнил Юнхэ и того агента старосты Дальней деревни, которого я обезглавил словно добросовестный палач. У меня тогда тоже не было выхода, иначе бы он убил меня.

Почему жизнь так складывается, что передо мной всегда встает эта дилема: убить или быть убитым? мЕСФЕКХ Ъ НАПЕ¤ЕМ МЮ АЕЯЙНМЕ¤МСЧ БЕПЕМХЖС РЮЙХУ БНР ЯЖЕМ?

Я все стоял и смотрел на тело своего врага. Рана на его спине зияла своей ужасающей глубиной. В такт с прерывистым дыханием из поврежденного легкого вспучивались огромные отвратительные пузыри, чтобы тутже лопнуть красными каплями кровавых брызг. Когда-то такие же пузыри вспучивались на раненной груди Гаутамы. Рука Роджера была перерублена в предплечье, и мышцы рефлекторно сократились, отчего голубоватые белые кости оголилась по самый локоть, представ в своем мерзком и отталкивающем виде.

Я не испытывал к нему злобы, мою душу обжигала ненависть к моему персональному богу, как Гаутама называл Марию Ягер.

Почему, когда встречаются люди, они должны обязательно выяснять, кто из них лучше, кто из них имеет больше прав на жизнь? Неужели нет места в этих мирах, где можно просто жить и любить? Мне ничего не было нужно от богов, только спокойствия, и оно у меня было. Сейчас я мысленно просил того же. Я хотел быть счастливым, беззаботным и беспечным, не иметь врагов и не быть вынужденным причинять зло даже ради спасения своей жизни.

Наверно такое состояние души в большей мере реализовано у блаженных идиотов, — подумал я с горечью. — Они словно растения лишены глубоких душевных мук. Все у них проще. Я им почти завидовал.

Мария Ягер отняла у меня мою прежнюю жизнь, дав взамен эту. Она считает себя стоящей на недосягаемой высоте, на высшей ступени, держа нас всех за безмозглый и послушный ударам хлыста скот. Нет уж, дудки! — подумал я и зло бросил меч в стену. Он глубоко вонзился в штукатурку и задрожал.

Внезапно я почувствовал чье-то присутствие за спиной и резко обернулся, готовый к любым неожиданностям. Но того, что я увидел, было не предположить даже в самых смелых прогнозах.

Прямо на глазах в вохдухе появились мои старые знакомые: Мария Ягер, Гаутама и Ольга. Они марериализовались не сразу, а постепенно, как изображение на фотобумаге, с той лишь разницей, что их тела были объемны и двигались.

Они еще не успели окончательно сформироваться, как Мария нарушила молчание:

— Что ты стоишь? Ты не знаешь что тебе делать?

Вся троица очень внимательно смотрела на меня. В их взглядах было что-то общее, что делало их похожими на родственников, которые прожили под одной крышей долгие годы.

— Все нормально, Марк, — вступил в разговор Гаутама. — Ты должен его убить, так как у тебя нет выбора. Если ты этого не сделаешь, через несколько минут он убъет тебя сам.

Гаутама был как всегда в своем амплуа поборника справедливости. Но что забыла в этой компании Ольга?! Как она оказалась с ними?

— Марк, — настала очередь говорить Ольге. — У нас все было так здорово! Как много времени еще впереди! Что ты стоишь? Сделай это ради меня!

Наверно мой вид был жалок, потому что я был растерян как никогда. Я слушал их бред и думал: — Что общего между вами, что вы все собрались тут передо мной и неперебой указываете как мне жить? Кто дал вам право вмешиваться?

Но я не задал своих вопросов, так как мои мысли и так им были доступны. Я стал подозревать что схожу с ума. Мы некоторое время молчали, не меняя своих поз и выражений лиц.

Неожиданно, во мне словно переключился какой-то рубильник, и я вдруг посмотрел на мир и на дружную троицу прямо и без страха. Мне словно что-то открылось, так что моя душа нашла успокоение, а я приобрел уверенность в своей правоте. Кто его знает, может мои мольбы, обращенные к чему-то более высшему чем эти боги, достигли своего адресата?

— Мы — твой личный бог, — сказала Мария. — То что нас трое — это не важно. Нас может быть немеренное количество, но все мы — это я, одно лицо. Мне так удобней присматривать за тобой, ведь от моего обличья тебя воротило. Гаутаму же ты даже полюбил, и Ольгу тоже… Но несколько другой любовью. Ха-ха-ха!

Я услышал, как Мария засмеялась легким и непринужденным смехом. Ее поддержал Гаутама, и что самое страшное, Ольга. Богам ничто человеческое не чуждо, — подумал я с отвращением.

Мне казалось, что я втоптан лицом в грязь, что я валяюсь по уши в дерьме, беспомощно перебирая руками и ногами, что и требовалось от меня искушенным зрителям, которые собрались вокруг в надежде по-своему хорошо провести время.

— Да, Марк, — ответила мне Мария, — не старайся испортить наши планы. Будь хорошим мальчиком, и мы тебя не обидим.

— Марк, ты же можешь, я знаю, — поддержал ее Гаутама. — Ну, как мы с тобой учили — бжи-ик и все! Гаутама сделал красноречивый жест рукой около своего горла.

Я почему-то вспомнил о Коре и банде красавчика. Кто убил их? Я до сих пор не знал этого.

— Понимаешь, Марк, — ответила Мария на мой немой вопрос. — Я — твой ангел, но ведь ты в этом мире не один. Вас, людей — очень много, и у многих из вас есть свой бог. Боги, как и люди, очень разные. Боги выбирают людей, исходя из своего вкуса, исходя из того, что за человек им нужен. Я думаю, что кто-то оказался более хорошим учеником, чем ты. Этот кто-то и прервал жизни тех милых парней и бедной Коры.

Мария вновь залилась веселым смехом. Ее все происходящее безусловно развлекало.

— А зачем я должен был брать Кору с собой в ту самую поездку, которая так и не состоялась? — спросил я.

— Я собиралась вставить шпильку своему приятелю. У нас, у богов, тоже есть свои сложности в отношениях между собой, — пояснила Мария. — Но я добилась своего другим путем… Какая тебе-то разница? Ответа от меня не требовалось, так как мои мысли были для них открыты.

— Твоя «беретта» ни к черту не сгодилась, — заметил я Ольге.

— Но как наверно приятно было стрелять! — ответила она и тоже засмеялась. — Стрелять в человека — как это должно быть здорово!

Я с отвращением отпрянул, но в этот момент все вдруг стали серьезными и медленно слились в одно целое, в одну человеческую фигуру, которая объединяла в себе черты всех троих. Тот, кто получился в результате слияния, был мне совершенно незнаком. Он был беспол и безвозрастен. Он посмотрел на меня изучающе и долго, а потом сказал на удивление мягким голосом:

— дЮБЮИ, лЮПЙ, ДЮБЮИ!

Тут я заметил, что он начал таять в воздухе, возвращаясь туда, откуда несколько минут назад появились те трое, с которыми я уже в этой жизни встречался раньше. Давай, Марк, давай! — мысленно произнес я. — Давай!

Я встал перед разбитым окном, с наслаждением вдыхая душистые запахи ночи и летнего парка, наполненного ароматами липового меда и каких-то невидимых в темноте, но наверняка прекрасных цветов. Когда позади меня раздались неуверенные шаги, я не обернулся.

— Кэт, к нам пополнение, — сказал Стив — красивый двадцатипятилетний охранник, и протянул ей новое дело.

— Ты как всегда очаровательна, — добавил он, несколько фривольно разглядывая Кэт.

Кэт была симпатичной девушкой, и знала это. У нее были длинные рыжие волосы и красивые зеленые глаза, и ей очень шли очки с большими стеклами и оправой под цвет ее глаз.

— Странно, — сказала вдруг она, когда машинально раскрыла папку с делом нового пациента. — Мне кажется, что я где-то видела это лицо.

— Этот тип угробил стольких людей, что если бы вы с ним встречались раньше, вряд ли ты сейчас сидела передо мной, — заметил Стив.

— Точно, видела. И имя мне тоже знакомо, — заметила Кэт.

— Брось, — засмеялся Стив. — Давай поужинаем сегодня? Кэт отложила папку в сторону и улыбнулась.

— Ты решил перейти в наступление?

— Я не устоял перед твоими чарами.

— Я подумаю, — сказала Кэт и засмеялась.

— Окей, я подожду тебя после работы, — обрадовался Стив и ушел, махнув на прощание рукой.

Кэт открыла папку и вновь посмотрела на фотографию. «Марк Шнайдер», — прочитала она. — «Шезофрения.». Так и не вспомнив этого человека, Кэт убрала папку в шкаф.