Не та банка

Энтони Беркли

Не та банка

— А? — резко произнес Роджер Шерингэм. — Что такое, Морсби? Возьмите еще пива, — небрежно добавил он.

— Благодарю вас, мистер Шерингэм, пожалуй, я не против. Так вот, я говорил о том отравлении в Марстоне, — продолжил главный инспектор, когда его кружка была наполнена до удовлетворительного состояния. — Думаю, вы читали об этом. Вы уверены, что тот человек, Брейси, отравил жену? Насчет себя я так не скажу. Стукнуть ее по голове молотком — да, это в его духе. Но подложить мышьяк в лекарство? Нет, не удивлюсь, услышав, что местная полиция там слегка дала маху. И даже не слегка, хотя это строго между нами. Во всяком случае, с нами они не связывались, так что это не мое дело. Но будь я на вашем месте...

— Да? — нетерпеливо сказал Роджер.

— Вы любите возиться с такими вещами, а? И если вы поедете в Марстон, свяжетесь с адвокатами этого типа и немножко послушаете шумок вокруг, удивлюсь, если вы не найдете для себя ничего интересного.

— Итак, изложите факты. Едва ли я в последние две недели просматривал газеты. Думаю, коронер вынес вердикт о внезапной кончине?

— Именно. Но теперь местная полиция арестовала мужа. Насколько я могу представить, все было так: некая миссис Брейси, — начал Морсби, — жившая в небольшом городке Марстоне, в Бакингемшире, обнаружив у себя проблемы с желудком, вызвала своего врача. Дело было до очевидности простым, и врач занялся обычным в этих случаях лечением. Оно, несомненно, принесло ей пользу, но кровати она все еще не покидала.

В Марстоне Брейси занимали значительное положение. Сам Брейси был строителем. Выучился на инженера, но, не найдя по этой части перспектив, вскоре после войны приобрел местную строительную фирму, занявшись в первую очередь конструкциями из бетона и стали. Он преуспел, и пара зажила комфортнее, чем кто-либо в округе. Насколько можно было сделать вывод из газетных отчетов, Брейси был очень популярен — крупный, доброжелательный, для всех находивший приветливое слово, и его рабочие никогда не бастовали. Миссис Брейси на социальной лестнице стояла на пару ступенек выше; отец ее был армейским офицером, в годы войны дослужившимся до генерал-майорского чина; но, кажется, она никогда не думала, что ухудшила замужеством свой статус. Это была очаровательная женщина, и муж, по общему мнению, молился на нее, да и она едва ли любила его в меньшей степени. Феноменально счастливая чета, по общему мнению Марстона. С двумя детьми.

Казалось, что болезнь миссис Брейси уходит, как положено, но однажды вечером доктору спешно позвонил Брейси, прося прибыть в Силверден (так назывался дом), поскольку его жене внезапно стало гораздо хуже. Доктор (его звали Рид) удивился, поскольку не предвидел подобного поворота. Брейси он нашел явно возбужденным, жена была плоха. Он сделал что мог, но ранним утром она скончалась.

Доктор Рид был неглуп. Менее добросовестный человек сказал бы: «О, да, гастроэнтерит, никогда не знаешь, что с ним выйдет». Но не доктор Рид. Он отказался выдать свидетельство. Коронер распорядился о вскрытии, и стала ясной по крайней мере причина смерти. Доктор Рид торжествовал. В теле миссис Брейси обнаружили не менее трех гранов мышьяка. Введено, конечно, было гораздо больше.

Тогда местная полиция энергично принялась за дело. Единственным возможным средством, какое удалось отыскать, была бутылочка с лекарством, при анализе оказавшаяся обильно сдобренной ядом. После исчерпывающих розысков полиция смогла описать весь «жизненный путь» этой бутылочки.

Появилась она недавно. Доктор Рид сам приготовил лекарство после утренних осмотров, обычное седативное, смесь гидрокарбоната натрия^{1}, карбоната висмутила, углекислой магнезии и настойки перечной мяты, иначе именуемой перечной водой. Он собственноручно закупорил бутылку, завернул, запечатал упаковку и отдал мальчику отнести. По прибытии в Силверден десятью минутами позже печать была еще нетронута. Подменить бутылочку по дороге было невозможно.

В Силверден она прибыла в двадцать пять минут одиннадцатого. Брейси ушел в офис часом ранее. Вскрыла печать и откупорила бутылочку профессиональная сиделка, нанятая Брейси помогать жене, хотя вряд ли ее услуги были нужны в столь простом деле. Ярлычок указывал принимать лекарство каждые четыре часа по полной столовой ложке. Сиделка дала пациентке указанную дозу, а затем они пунктуально принимались в половине третьего и половине седьмого. Весь день бутылочка оставалась в комнате больной под присмотром сиделки, кроме часа времени с трех до четырех, когда та уходила. В этот период, как было установлено, миссис Брейси спала, и в комнату никто не входил.

Около полудня миссис Брейси пожаловалась на тошноту и незадолго до ланча облегчилась, что, казалось, улучшило ее самочувствие. Симптом для ее заболевания был обычным, и сиделка приняла его как должное; и, поскольку миссис Брейси съела ланч и после этого выглядела лучше, сиделка не видела причин пренебрегать часовым послеобеденным отдыхом. Когда она вернулась, миссис Брейси только что пробудилась, и тошнота на сей раз сопровождалась острой болью в желудке. Она взяла чай, но не могла проглотить его. Это тоже было обычным для ее болезни симптомом, и у сиделки не было причин обращать на данный случай особого внимания.

Около пяти вернулся Брейси и направился к жене, которая снова чувствовала себя лучше, но еще ощущала небольшую боль, хотя скрыла это от мужа. Сиделка оставила их вдвоем, и Брейси около часа находился в комнате, после чего вышел в сад немного размяться на теннисной площадке. Там он оставался до обеда.

Заметно хуже миссис Брейси стало только после третьей дозы лекарства, принятой в половине седьмого. Они обе с сиделкой отнесли это к нормальному течению болезни, и миссис Брейси настаивала, что ее мужу сообщать не следует, поскольку это лишь напрасно его потревожит. Когда он вернулся повидать жену перед обедом, его не пустили в комнату больной под предлогом, что миссис Брейси спит. Но в девять вечера ее плохое состояние стало столь заметным, что сиделка встревожилась, послала за Брейси и попросила его позвонить врачу.

Новых порций лекарства после половины седьмого не принималось.

Конечно, главным вопросом на дознании стало то, как мышьяк мог попасть в лекарство. Ряд фактов, уже известных полиции, коронеру изложил доктор Рид. Вопреки обычной практике, он хранил мышьяк в банке на полке в приемной, а не в специальном флаконе для яда. Почему? Потому что он часто ставил химические опыты, и, поскольку они с партнером следили за дозировками, он не видел в привычке держать мышьяк там ничего опасного; специальные флаконы вообще никто, кроме больниц, не использует. Но вопрос внешнего вмешательства не вставал, поскольку он собственноручно изготовил лекарство и был готов принять всю ответственность. Банка с мышьяком стояла на верхней полке почти точно за банкой, содержавшей углекислую магнезию? Конечно, а что? Доктор Рид, человек средних лет, выказывал признаки раздражительности. Коронер резко велел ему садиться.

Приемная, используемая обоими, была большой комнатой на первом этаже дома, который занимал другой партнер, молодой человек по имени Берри. Доктор Берри подтвердил показания доктора Рида. Нет, при данных обстоятельствах он никогда не считал опасным хранить в лаборатории мышьяк. Да, они тщательно отсчитывали дозы. Да, сестра училась этому, но не применила навыков на практике. Нет, она никогда не составляла лекарств для пациентов. Да, тем утром доктор Берри видел ее в приемной.

Была призвана мисс Берри, довольно напуганная. Она была нервной женщиной несколько старше брата. Да, она училась дозировать препараты. Да, в то утро она была в приемной. Но не тогда, когда приготовлялась та самая бутылочка. В это время она помогала горничной с кроватями.

Вновь был призван доктор Рид. Да, в то утро мисс Берри заглядывала в приемную. Нет, в момент приготовления им того самого лекарства ее там не было. Нет, не было возможности, что она случайно протянула ему не ту банку, потому что она вообще не протягивала ему банок, ведь ее там не было; он сам брал нужные банки. Нет, путаницы в рецепте быть не могло. Регистрационный журнал показывал, что в то утро была приготовлена только одна бутылочка лекарства.

Была возможность, что он сам взял не ту банку? Нет. Доктор Рид имел достаточную практику, чтобы не допускать глупых ошибок вроде этой. Кроме того, весь этот разговор о банках не по делу. Официальный аналитик уже дал заключение, что лекарство действительно содержало все те ингредиенты, что доктор Рид добавил в него; в случае случайной замены одного из них мышьяком пропущенный бы отсутствовал. Готов ли доктор Рид поручиться своей профессиональной репутацией за то, что бутылочка покинула его приемную, не содержа яда? С полным осознанием того, что может повлечь его ответ, доктор Рид признал, что готов.

Но присяжные не согласились с доктором Ридом. Они установили, что миссис Брейси умерла от крупной дозы мышьяка, попавшей в лекарство, изготовленное доктором Ридом, взявшим с полки не ту банку.

Этот вердикт, вменявший доктору преступную халатность, был равносилен приговору в непредумышленном убийстве, но полиция не произвела ареста. Было очевидно, что нельзя отрицать утверждение доктора Рида. Если бы мышьяк случайно подменил иной ингредиент, тот ингредиент бы отсутствовал; а этого не произошло. Вердикт проигнорировали. Утверждение доктора Рида, что бутылочка покинула его приемную, не содержа яда, признали верным.

Следующим шагом в этом деле был арест Брейси. Его причины озвучены не были, но Морсби имел сведения, что он был произведен по приказу местных властей немедленно по получении сведений, что на момент смерти его жены Брейси располагал мышьяком. Сам он объяснил, что приобрел его несколькими месяцами ранее, в разрешенном количестве и по легальным торговым каналам, чтобы использовать в некоторых экспериментах по сохранению дерева. Эту версию поддерживали явные свидетельства, что Брейси занимался подобными экспериментами и что он уже достиг великолепных результатов с помощью некоторых растворов мышьяка. Тем не менее столь же несомненным было, что мышьяк в его распоряжении имелся.

Что до возможности, он в течение часа находился один с женой и лекарством. Лишь с мотивом полиция терялась в догадках. Будь французами, они бы пожали плечами и сказали: «Cherchez la femme». Не будучи французами, они просто пожали плечами, но пожатие это имело циничный подтекст — брак всегда мотив для убийства.

— Понимаю, — кивнул Роджер, когда старший инспектор закончил. — Похоже, они идут впереди логики. Конечно, мы можем исключить случайную ошибку со стороны доктора; а поскольку возможность существует, и никто другой в спальню не входил, это ведет к Брейси и сиделке. Почему сиделка? В любом случае, мы должны увидеть то, что можем увидеть. Но одна вещь остается вполне ясной — тайна скрывается внутри дома.

— Закрытое преступление, — более профессиональным тоном поправил Морсби.

— Думаю, я погляжу, что там такое, — сказал Роджер.

С юристами Брейси трудностей не возникло. Их приветствия были почти жадными, и они были готовы предоставить в распоряжение нового союзника любой возможный ресурс. Впрочем, при обсуждении дела они не смогли предложить никаких полезных мыслей или хотя бы предоставить новые хоть сколько-нибудь значительные факты, хотя соглашались, что дело сужалось до имеющих доступ в комнату между вскрытием бутылки и первыми серьезными симптомами у миссис Брейси в семь вечера.

— Но, конечно, мы не должны исключать возможность некоего случая со стороны доктора, — глубокомысленно произнес Роджер, — пусть даже не такого, какой предположили на дознании. Как я понял, миссис Брейси было в тот день и раньше плохо.

Так и было, но ровно настолько, насколько и в предыдущие дни. Невозможно было сказать, что эти два слабых приступа были вызваны действием мышьяка, нельзя было точно установить наличие мышьяка до семи вечера. Не было и возможности предыдущего воздействия, вскрытие ясно показало, что отравление было резким, а не хроническим. Из-за заболевания невозможно было с полной точностью установить размер дозы, хотя аналитик предполагал, что ввели около пяти гранов. При проверке лекарства в нем обнаружилось девять гранов на жидкую унцию^{2}. Доза в столовую ложку составляла половину жидкой унции, и это подтверждало теорию о единовременной смертельной дозе.

— Да уж, отменно, — кивнул Роджер. — Ну а что с обитателями дома? Например, сиделка. Сиделки, как известно, убивают пациентов просто ради удовольствия. Та же Мари Жаннере^{3}.

— Несомненно, несомненно, — согласился собеседник. — Но тут нет и малейших признаков. Естественно, мы тщательно изучили ее прошлое. У нее репутация очень уважаемой женщины с хорошими отзывами, с ней не связано никаких странных случаев.

— Жаль, — буркнул Роджер. — Было бы так просто. А слуги?

Слуг тоже подвергли самому тщательному изучению. Все они служили в доме не менее пяти лет, у всех был превосходный характер, все, начиная от дворецкого, были чрезвычайно расстроены кончиной горячо любимой хозяйки, и едва ли меньше опечалены обвинением против столь же популярного хозяина; все они были готовы любой ценой отстаивать невиновность Брейси.

Было ясно, что у адвоката аналогичное мнение, чему Роджер усматривал ясные признаки.

— Что ж, — сказал он, наконец, — я могу только осмотреться кругом. Думаю, для начала повидаю Брейси. Это можно организовать?

Конечно, это было возможно и было организовано немедленно. Через полчаса Роджер сидел напротив инженера за столом в городской тюрьме.

Брейси был крупным человеком с одним из тех простецких красных лиц, что восхищают издателей и будущих жен. Сейчас в его голубых глазах блестело патетическое недоумение, словно у собаки, которую наказывают за то, чего она не делала.

— Конечно, я помогу всем, чем смогу, мистер Шерингэм, — сказал он, прочитав записку от адвоката, переданную ему Роджером. — Как хорошо с вашей стороны протянуть нам руку помощи. Я только надеюсь, что вы не зря потратите время.

— Я в любом случае потрачу время не зря, если вытащу вас отсюда.

— Я это и имел в виду. В любом случае, они не могут держать меня долго. Они арестовали меня просто потому, что не знали, что делать. Думаю, это так нелепо. Я отравил Синтию? Зачем? Почему?..

Он был столь близок к обмороку, что Роджер поспешно задал вопрос.

— Тогда каково ваше личное мнение, мистер Брейси?

— Но это был несчастный случай. Должен был быть. Кто мог так безжалостно ее отравить? У нее в целом мире не было врагов. Все ее любили. Это тот болван доктор. Сделал ужасную ошибку и теперь пытается спасти лицо. О, я знаю, они говорят, что ошибки не было, потому что в лекарстве было все, что должно быть; но тогда как это могло произойти?

— Тем не менее мы должны исследовать любую возможность, — сказал Роджер и принялся спрашивать о слугах.

Брейси решительно их защищал. Нечего было даже думать, что кто-то из них мог сделать такое.

Не было и никакого иного лица с возможным мотивом для убийства.

— Знаю, что полиция вынюхивает повсюду, пытаясь отыскать, не связался ли я с какой-то еще женщиной, — презрительно произнес Брейси. — Я мог бы избавить их от забот, спроси они меня. Я даже не посмотрел ни на какую другую женщину с тех пор, как встретил Синтию.

— Нет. — Роджер потер подбородок. Это ни к чему не вело. — Вспомните, кто был лучшей подругой вашей жены в Марстоне? — Лучшая подруга жены знает о ней куда больше мужа.

— О, не знаю. Она не была так уж близка ни с кем. Много приятелей, но мало близких друзей. Думаю, лучше всего она знала Анджелу Берри.

— Сестру доктора Берри, выступавшую на дознании?

— Да. Она помогала Синтии с детьми, когда они были маленькими, пока мы не смогли нанять няню. И не взяла за это ни пенни. Сказала, что хочет что-то делать. Они с Синтией очень сошлись. Позже они не так часто виделись, ведь Анджела стала помогать брату с практикой, но, да, думаю, что можно назвать ее ближайшей подругой Анджелы в Марстоне.

— Ага. — Роджер мысленно пометил Анджелу Берри как лицо, которому он мог задать некоторые вопросы относительно покойной, которые не стоило предлагать мужу.

Но эта беседа будет посвящена мотиву, а более насущной материей для следствия была возможность. Покинув тюрьму, Роджер вновь повел машину в Марстон, намереваясь ехать прямо в Силверден.

Сиделка все еще жила в доме на случай, если полиция захочет ее еще раз допросить, и Роджер, вручив дворецкому записку от Брейси, пожелал ее увидеть.

Она излучала присущую опытной сиделке атмосферу уверенной компетентности женщиной с приятным лицом и седеющими волосами.

На вопросы Роджера сиделка отвечала охотно, с заметным шотландским акцентом. Было лишь два периода времени, когда бутылочка находилась вне ее наблюдения, в течение часа отдыха, когда она немного прогулялась, и когда с женой был Брейси.

— Да как кто-то может и подумать, что этот бедняга сотворил подобное. Полиция тут крепко ошиблась.

— Кажется, они думают, что он мог связаться с другой женщиной, — вставил Роджер.

— Трепло! Да я знаю таких. У них одна женщина и только одна. Да это как раз самые отличные мужья.

— Тогда что вы думаете?

Сиделка признала, что ничего. Она не знала, что и думать. Все это было для нее загадкой. Насчет случайной ошибки в приемной доктора она сомневалась и отмечала, что симптомы миссис Брейси, проявились бы, конечно, гораздо сильнее, будь мышьяк в лекарстве с самого начала.

— Тогда вы думаете, что это убийство? — настаивал Роджер.

— Эх, — уныло ответила сиделка. — Боюсь, оно. Но кто мог хотеть прикончить бедное создание?

— И если это убийство, а мистер Брейси его не совершал, то все должно было произойти, когда вы вышли пройтись. Кто-то должен был зайти в комнату, пока миссис Брейси предположительно спала, и подмешать мышьяк в бутылочку. Я должен увидеть слуг.

Слуг Роджер увидел, но помочь они не смогли. Дворецкий всю вторую половину дня стоял на посту, но никто в дом не входил. Заходили двое, миссис Эйрс и миссис Джеймисон, спрашивали о миссис Брейси, но они не пошли внутрь. Есть другой вход в дом? О, французские окна в гостиной открываются в сад. Дворецкий признал, что кто-то мог подойти к ним незамеченным, войти через них в дом и незаметно прокрасться в комнату миссис Брейси.

— Уже увидев, что сиделка ушла, — добавил Роджер. — Но, должно быть, это рискованно.

— Очень рискованно, сэр. Он должен был пересечь холл и подняться наверх, но лестница видна отсюда до самой верхней ступеньки, а я все время после полудня был здесь или в холле.

— Итак, не вижу, как это можно было проделать, — сказал Роджер. Он уже отверг идею, что преступление совершил кто-то из слуг; независимо от мотива он был убежден, что ни один из них не способен на такое; дело было открытым, а не закрытым. — Что ж, думаю, мне лучше поговорить с миссис Эйрс и мисс Джеймисон. Они должны были что-то видеть. Дадите мне их адреса?

Миссис Эйрс, пожилая леди с безупречными манерами, жаждала помочь, но не могла этого сделать. Она никого не видела, ничего необычного не заметила, просто оставила цветы и ушла.

Без особой надежды Роджер отправился беседовать с мисс Джеймисон. Наконец, он нашел ее в местном теннисном клубе и дождался, пока она не кончит сет. Это была крупная леди с крепкими мускулами, прекрасно обращавшаяся с мячиком, и Роджер не пожалел, что десять минут просидел в шезлонге, наблюдая за ней.

Услышав его имя и род занятий, она громко вскричала, что точно та же идея посещала ее и должна была бы посетить полицию, не будь они все от главного констебля и ниже конгениальными идиотами. Но, увы, она не могла подкрепить эту теорию никакими данными.

— Но это была женщина, мистер Шерингэм, — гремела она, тряся покрасневшей головой. — Поверьте мне. Мысль насчет Тома Брейси так абсурдна, что и думать о таком не стоит. Нет, это какая-то женщина решила, что у нее что-то есть против бедной Синтии.

— Конечно, мышьяк — женское оружие, — согласился Роджер, уже пришедший к тому же выводу.

— Я это и говорю, — заявила мисс Джеймисон, сопроводив слова угрожающим кивком. — Но нет толку спрашивать меня, кто это мог быть, потому что я пораскинула мозгами, и еще пораскинула, но не придумала.

— Я думаю спросить мисс Берри, не сможет ли она указать на кого-то, кто мог питать враждебность к миссис Брейси.

— Да, стоит это сделать. Анджела должна сказать, если такое было.

— Кстати, — сказал Роджер, — в какое время вы заходили в Силверден?

— Не могу сказать с точностью до минуты, но не позже десяти минут четвертого, потому что в четверть я уже точно играла тут.

У Роджера появилась идея.

— Вы не могли бы вспомнить, кто из друзей миссис Брейси был тут, когда вы пришли, мисс Джеймисон? Вы, должно быть, зашли в Силверден сразу после ухода сиделки, так что любой, кто был здесь до вас и оставался до четырех, имеет полное алиби.

Мисс Джеймисон повращала глазами и смогла назвать пять имен, из которых Роджер знал только про Анджелу Берри. Затем он их тщательно записал, чувствуя, что, наконец, установил нечто, пусть и негативное. А Анджела Берри оставалась в теннисном клубе почти до обеда, так что она в любом случае чиста.

Следующий визит Роджер нанес к доктору Риду, удачно оказавшемуся дома. Доктор был возмущен вердиктом на дознании и полностью согласился с теориями Роджера. Смерть миссис Брейси была явным убийством, сиделка была вне подозрений, кто-то должен был зайти в дом в тот судьбоносный час, но он даже предположить не мог, кто.

— Да, в хорошенькое дельце затащили меня эти болваны присяжные, — закончил он. — Я уже раз пять водил полицию в приемную, давал взвешивать запасы мышьяка и сравнивать с записями о расходовании ядов.

— Полагаю, они совпадают? — небрежно спросил Роджер.

— Нет, увы, — усмехнулся доктор. — На самом деле у меня больше мышьяка, чем показано в записях, и это их беспокоит.

— Но как это могло произойти?

— Ну, очевидно, я купил когда-то унцию и забыл ее внести. Я им сказал, что уже восемь лет делаю препараты сам, и не могу притворяться, что вспомнил, что делал восемь лет назад.

— А к банке с того момента не прикасались?

— Нет.

Покинув дом доктора Рида и направляясь по марстонской Хай-стрит в поисках дома доктора и мисс Берри, Роджер чувствовал, что плавает в этом деле больше, чем когда-либо ранее. Он ясно чувствовал, что стоит на верном пути, но проследить след казалось невозможным. Выход был один — пытаться его проследить.

Доктор Берри вышел, и горничная очень сомневалась, можно ли увидеть мисс Берри.

Роджер извлек карточку и что-то нацарапал на ней.

— Отнесите ей, — заявил он, — и скажите, что это очень срочно.

Горничная вернулась с сообщением, что мисс Берри встретится с гостем.

В лучшие времена, должно быть, Анджела Берри была самой обычной женщиной; но сейчас ее глаза покраснели от слез, а лицо выражало опустошение. Неясным голосом она попросила посетителя садиться.

Роджер сразу приступил к делу.

— Мне неприятно беспокоить вас, мисс Берри, но это действительно вопрос жизни и смерти. — Он кратко изложил свои точку зрения и мысли и спросил, может ли она назвать кого-либо, таившего неприязнь к миссис Брейси.

Мисс Берри была в замешательстве.

— Н-нет. Нет, не могу.

— Точно?

— Точно, — твердо сказала она.

— Как жаль. А можете вы предположить, у кого имелся иной мотив для ее устранения? Вы думаете, Брейси говорит правду, что другой женщины не было? Он никого не покрывает? Простите, я должен говорить прямо.

— Конечно нет, — ответила мисс Берри с некоторым возмущением, выглядевшим не вполне уместным. — Мистер Брейси никогда... даже вопрос так вставать не может. Мистер Брейси — достойнейший человек.

— Ага. Тогда вы ничего не можете предположить? Даже направления, в котором я могу двигаться? Знаю, вы были ближайшей подругой миссис Брейси. Вы не можете сообщить ничего, что могло бы помочь? Поверьте, сейчас не время для секретов.

— Нет, боюсь, совсем ничего, — сказала мисс Берри. Она смотрела на Роджера медленно расширяющимися глазами. — Мистер Шерингэм, он не... он в опасности?

Роджер ответил на ее взгляд. Он не был удовлетворен. Поведение женщины казалось ему уклончивым. «Уверен, она что-то знает, — думал он, — или решила, что знает; полагаю, что-то позорное для жены; был след замешательства; но она не выдаст секрет, пока не напугана. Я должен ее припугнуть».

— Да, — медленно сказал он, — мистер Брейси, несомненно, в серьезнейшей опасности.

— О! — раздался слабый вскрик. Она поднесла руки к груди. — Мистер Шерингэм, я знаю, что он не делал этого. Он не мог такого сделать. Он самый прямой человек на свете. Это ужасно. Я... могу я что-то сделать? Мне пойти в полицию и сказать им, что был такой случай... что я подавала банки доктору Риду и должна была протянуть ему эту вслед за другими? Я поступлю так, если вам это кажется полезным. Я сделаю все. Это так ужасно.

— Но доктор Рид поклялся, что вас не было в приемной.

— Не было. Но я могу заставить его сказать, что он сделал это, чтобы защитить меня.

— Но это может поставить вас под обвинение в непредумышленном убийстве, — медленно произнес Роджер.

Она с презрением отбросила это соображение.

— Ну и что? Все лучше, чем если Том... мистер Брейси будет наказан за то, чего не совершал. — Она закрыла лицо руками. — Он... они были моими лучшими друзьями. Единственными в Марстоне настоящими друзьями.

Роджер наклонился вперед.

— Мисс Берри, — отчетливо произнес он, — кто положил мышьяк в бутылочку?

Она резко опустила руки, уставившись на него.

— Чт.. что вы говорите? — нетвердо сказала она.

— Вы думаете, что знаете это, разве нет? Пожалуйста, расскажите. Конечно, найти истинного преступника будет куда лучшим способом очистить мистера Брейси, чем если вы обвините себя во всем сразу, чего вы не делали. На кого вы думаете?

Она покачала головой.

— Вы ошибаетесь, мистер Шерингэм. Ни на кого. Я... я бы только хотела думать.

Роджер озадаченно уставился на нее. Было ясно, что она на грани истерики, но даже это не могло объяснить производимое ей противоречивое впечатление. Несмотря на твердость последних ее слов, Роджер был уверен, что это ложь, и она кого-то подозревала. Тогда почему бы не назвать имя, если она так жаждет обелить Брейси?

Роджер спешно пытался подыскать причины, объясняющие ее нерешительность. Возможно, она лжет обо всем — лжет, что Брейси достойный человек, и другой женщины нет? Возможно, была другая женщина, и, поскольку миссис Брейси все доверила подруге, мисс Берри знает, кто эта женщина, и подозревает ее, но не может назвать ее, полагая, что это должен решить Брейси, определив, должен он принять на себя ответственность или нет? Подобная теория оставляла Брейси долю вины в знании неких сведений, но была не такой уж невозможной.

Сам Роджер в любом случае не был связан подобными соображениями, хотя, поскольку он действовал по поручению Брейси, нелегко было решить точно, что предпринять. Но эта теория была единственной. Главное — установить истину, потом можно решить, что с ней делать.

— Мисс Берри, — со значением произнес он, — вы уверены, что сказали мне все, что хотели?

Начав говорить, она на секунду приостановилась.

— Да, — ответила она не очень уверенно. — Да.

— Хотелось бы напомнить вам, что мистер Брейси в серьезной опасности.

— Это невозможно! — вскричала она с внезапной страстью. — Это так нелепо. Полиция сама это поймет через день-два. Они освободят его. Конечно, освободят. Даже должны освободить.

Роджер подумал, что она тоже в это верит, судя по убежденности голоса. «Нет, не могу напугать ее, она, как страус, прячет голову и верит в то, во что хочет верить».

— Могу я увидеть приемную? — спросил он.

Мисс Берри провела его через холл и темный коридор.

Роджер тщательно осмотрел похожую на кабинет бизнесмена маленькую комнату. По его просьбе мисс Берри показала ему банку с мышьяком. Она стояла на верхней полке, действительно за углекислой магнезией, но была меньше. Даже если бы магнезии не было в лекарстве, совершенно непостижимой ошибкой было бы взять одну банку вместо другой. Уточнив, он узнал, что местоположение банок по отношению друг к другу не изменилось. Все оставшиеся сомнения в возможности несчастного случая рассеялись.

Роджер заверил мисс Берри, что сам сможет найти выход.

Входная дверь, ведущая в маленький палисадник, была приоткрыта. Толкнув ее шире, Роджер отпрыгнул, спасая свою жизнь, поскольку громкий взрыв совсем рядом с ухом чуть не сорвал с его головы шляпу.

В саду над ним издевательски хохотал мальчик.

— Подпрыгнули! Я вас видел. Я заставил вас подпрыгнуть. Круто!

Роджер холодно взглянул на мерзкого ребенка. Кажется, пострелу лет десять, и даже для этих лет он чрезмерно грязен.

— Это ты повесил? — спросил он.

— Мина-ловушка, — с гордостью ответил мальчик. — Я знал, что вы выйдете, когда вы закончили с тетей Анджелой, и повесил для вас мину-ловушку. Когда вы открыли дверь, она лопнула. А вы подпрыгнули, как все. Круто!

— Я знаю, как обращаться с мерзкими детьми, устанавливающими мины-ловушки, — сказал Роджер, схватив ребенка за плечо. — Есть тут где-нибудь хорошая толстая палка?

— Зачем?

— Потому что я побью тебя.

— Не-а, — уверенно заявил ребенок. — Меня никто никогда не бьет. Мама не разрешает. Дядя Роберт хотел побить меня, когда я был тут в прошлом году, но мама не дала. Когда я пойду в школу, то в такую, где не наказывают. Мама так говорит. Она говорит, что детей нехорошо наказывать. А я, когда вырасту, буду наказывать своих детей. Ух как буду!

В этот момент из-за угла дома выбежала возбужденная горничная и облегчила Роджеру обвинительное заключение. Она извинялась:

— Он поставил вам ловушку, сэр? Мне так жаль. Он всегда так делает. Сущий дьяволенок, вот он кто. Заставляет людей прыгать ради собственного удовольствия.

— Нет! — возмущенно заявил ребенок. — Я так делаю, потому что буду доктором, как дядя Роберт, и начинаю изучать их реаткции^{4}.

— Ты, гляжу, много знаешь о таких вещах.

— Ага. Я все знаю. Если вы прыгаете достаточно далеко, когда взрывается ловушка, это реаткция, вы показали ее. Ты такое не понимаешь, Эффи.

— Мы все будем счастливы, когда он уедет, сэр, — поделилась горничная с Роджером. — Он невозможен. Только сегодня утром я застала его в приемной. Он схватил множество бутылочек и пытался приготовить лекарство. Не знаю, что скажет доктор.

— Я не пытался, — сообщил возмущенный пострел. — Я самое настоящее лекарство готовил. Доктора знают про лекарства, а? И я могу ходить в приемную, когда хочу. Тетя Анджела сказала, что могу. Круто же!

— Мой рецепт, — сказал Роджер горничной, воистину милой и обаятельной девушке, — посечь его по задним частям самой гибкой розгой, какую сможете найти. До свидания.

Он отправился по своим делам.

Переходя, погруженный в свои мысли, дорогу, он обнаружил, что кто-то почтительно спрашивает, не он ли мистер Шерингэм. Он охотно признал это.

— Везде ищу вас, сэр. Мистер Дэйн, это дворецкий из Силвердейна, сказал мне пойти найти вас.

— Да?

— Я садовник, сэр, и мистер Дэйн говорил со мной, когда вы ушли, и сказал ему, что весь тот день, когда хозяйка умерла, работал в саду, возился с астрами. Он подумал, что вам будет интересно.

— Это звучит очень интересно, хотя не могу сказать, что так уж люблю астры. Это все?

— Мистер Дэйн думал, что вам будет интересно узнать, потому как вы говорили с ним про окна в гостиной.

— О! — Интонация Роджера переменилась. — А где именно вы работали?

— На клумбе напротив дома, прямо рядом с гостиной.

— Вы были там с трех до четырех?

— Я там был с двух до пяти, сэр. Я должен был там немножко прополоть, чтобы цветы потом выросли.

— Дьявольщина! — сказал Роджер.

Вся основа его теорий взлетела на воздух.

Он продолжил свой путь и вновь свернул на Хай-стрит к офису адвоката, а его ум в это время лихорадочно работал. Переступив порог, он пожал плечами и сказал вслух:

— Но тогда это и должна быть правда.

Роджер вновь пожелал видеть главу фирмы.

Маленький пожилой адвокат посмотрел на него с кривой улыбкой.

— Итак, мистер Шерингэм? Вы уже раскрыли тайну?

— Да, — сказал Роджер, усаживаясь в кресло.

— Как? Вы уже? Господи благослови! — Он протер очки в позолоченной оправе и с сомнением вгляделся в Роджера.

Роджер скрестил ноги и явно погрузился в созерцание раскачивающегося носка ботинка.

— Да, уже. Должен был раскрыть, потому что это единственное возможное объяснение. Но мне пришлось серьезно скорректировать мои идеи. — Он изложил содержание своих бесед и построенную на этом теорию.

— Как видите, предполагая убийство, считая доказанным, что бутылочка, не покидавшая рук доктора Рида с момента приготовления до передачи мальчику для доставки, не содержала яд, когда была принесена в комнату больной, и основываясь на моем личном суждении, что никто из обитателей дома не виновен, я остался при единственном возможном решении — что мышьяк был введен в отсутствие сиделки с трех до четырех часов кем-то извне, проникшим в дом через французские окна в гостиной, единственным явно не охраняемым путем. Но теперь у нас есть свидетельство садовника, что никто не мог пройти этим путем, и мы должны снова начинать с самого начала.

— Да-да, — покивал его собеседник. — Вижу.

— Поэтому, считая уже доказанным, что после попадания бутылочки в дом яд мог попасть в нее только в это время и этим способом, мы очевидно приходим к заключению, что он не попадал туда после того, как бутылочку привезли в дом. Другим словами, он был уже там.

— Господи благослови! Тогда доктор Рид...

— С другой стороны, мы имеем несомненную уверенность доктора Рида, что он этого не делал и не мог сделать, и я ее принимаю. Тогда он был добавлен не доктором Ридом, а кем-то еще.

— Но, насколько я понимаю, полиция убеждена, что яд должен был быть добавлен после того, как лекарство попало в дом, поскольку первые две дозы не вызвали симптомов отравления.

— Думаю, мы можем это объяснить. Нет, истинная суть дела, по-моему, в том, что лекарство содержало все необходимые ингредиенты плюс мышьяк. Можно сказать, что это доказывает, что мышьяк был добавлен позже, но так ли это?

— Вы же не имеете в виду, что... что мышьяк уже был в бутылке, когда доктор Рид приготовил лекарство?

— А что, разве это так невероятно? — заулыбался Роджер.

— Это... вполне возможно, полагаю, — нерешительно начал юрист. — Но едва ли вероятно, не так ли?

— Это зависит от того, кто мог оставить там мышьяк.

— Но, конечно, — возразил адвокат, — никто не допустит столь преступной неосторожности.

— Снова зависит от обстоятельств. — Роджер минуту подумал. — Что касается двух первых доз, не вызвавших симптомов, самое простое объяснение состоит в том, что сиделка не встряхивала бутылочку. Мышьяк не растворяется автоматически и едва ли был так уж заметен в лекарстве. Это тяжелый порошок, и он опустился на дно, оставив в верхней части бутылочки количество, достаточное только для легкого дискомфорта. Перед третьей дозой сиделка, очевидно, встряхнула бутылочку.

— Да, да, — признал маленький адвокат. — Несомненно, этот момент звучит убедительно. Сиделка может вспомнить.

— Может, не сомневаюсь.

— Но кто положил мышьяк в бутылочку? Вот, в конце концов, наша главная загадка.

— Думаю, — сказал Роджер, тщательно подбирая слова, — что знаю, кто позволил положить мышьяк в бутылочку. И как это было сделано. Но не могу это доказать. На этой стадии ответственное лицо будет, конечно, все отрицать. Думаю... да, думаю, я попытаюсь. Можно воспользоваться вашим телефоном?

Он полистал страницы местного справочника и набрал номер.

— Марстон-693? Я хотел бы поговорить с мисс Берри, спасибо. Это срочно. Пожалуйста, скажите ей, что это мистер Шерингэм. — Он подождал.

— Но что вы собираетесь делать? — спросил адвокат.

— Проверить все дело, — кратко сказал Роджер. — Это единственный возможный путь. Алло! Да? Это мисс Берри? Мисс Берри, прошу вас, слушайте. Вы помните, что сказали мне, что сделаете все, чтобы очистить мистера Брейси? Да, я звоню вам посоветовать, что вы можете сделать. Просто напишите правду, всю правду, и ничего, кроме правды, и пошлите в полицию. Да, думаю, вы понимаете. Я имею в виду, как мышьяк попал в лекарство. Нет, я точно знаю и через два часа доверю свое знание полиции. Но в ближайшие два часа предпринимать ничего не буду. Позвольте мне продемонстрировать вам, что я действительно знаю, сказав следующее: банка с углекислой магнезией была вымыта и снова наполнена из запасной емкости, чтобы быть уверенной, что следов не осталось. Не так ли? Уверен, вы поняли. Изложите все это в письме в полицию, каждую деталь. Иначе Брейси повесят. До свидания.

Он повесил трубку.

— Что это, мистер Шерингэм? Что все это значит?

Роджер посмотрел на него.

— Вы знаете, что мисс Берри безнадежно влюблена в Брейси? — резко бросил он. — Вот так. И она из тех людей, кто верит в то, во что хочет верить. В этом случае ей нетрудно было поверить, что если Брейси лишится жены, то женится на ней. Поэтому она занялась гастроэнтеритом миссис Брейси, положив несколько пилюль с мышьяком в верхнюю часть банки с углекислой магнезией. Видите ли, порошки очень похожи, равно как и симптомы. Она увидела из книги выписи рецептов, что в то утро не приготовлялось иного лекарства, содержавшего углекислую магнезию, так что, опустошив банку, как только доктор Рид выйдет, чисто вымыв ее и наполнив вновь, можно было быть уверенной, что нет опасности отравить кого-либо еще. Гениально, не так ли?

— Да, но... что она сказала? Она-то что сказала?

— Ничего. Но, думаю, все сделает.

— Но вам не следовало предупреждать ее, — проскрипел маленький адвокат. — Это было в высшей степени неуместно. Вам следовало изложить теорию соответствующим властям. Не знаю, что со всем этим делать.

— О, оставьте ей шанс. Если она не воспользуется им, это ее дело. Но оставьте его ей. Хотя она, конечно, не слишком симпатичная личность. У нее заготовлена вторая линия обороны в лице омерзительного племянника, которого, конечно, именно она вдохновила ходить в приемную играть с лекарствами. Очень хитро. Слишком хитро. Но дайте ей ее шанс.

— Шанс? Не понимаю. Какой шанс?

— Я заметил, — сухо сказал Роджер, — что вопреки всем правилам доктор Рид не хранит свои яды под замком.