Не та планета

Твою мать! - выпалил первый человек, ступивший на Марс, еще прежде, чем его нога коснулась марсианской пыли. - Не та планета.

За тридцать пять миллионов миль от Марса диспетчер Центра управления полетом чуть не проглотил свой микрофон.

- Центр управления полетом - Эксельсиору… - Говорящий старался казаться невозмутимым. - Сообщение неразборчиво, пожалуйста, уточните. Повторите…

- Да помолчи ты, - резко оборвал его первый человек на Марсе. - И кончай называть меня Эксельсиором. Меня зовут Джордж. Пора бы уже запомнить.

Мысль о десяти миллиардах свидетелей на семи континентах не способствовала самообладанию диспетчера Центра управления полетом. «Репортаж выходит сомнительный», - подумал он, оцепенело вперившись в экран, где смутно вырисовывалась одетая в скафандр фигура, которая только что пнула камешек так, что он полетел по зеленовато-желтым просторам молчаливой пустыни.

- И все-таки, мм, Джордж, - только и нашелся что сказать человек из Центра, - каково это, чувствовать себя первым человеком, побывавшим на Марсе?

- Препогано.

- М-да.

Похоже, размытая фигура уже поворачивалась назад к спускаемому модулю.

- Разве не хочется вам сказать, например, - не унимался человек из Центра, - хотя для вас это всего только шаг - для человечества это колоссальная…

- Авантюра. Да, лучше и не скажешь. - Сапог стоимостью в миллион долларов ступил на первую ступеньку лестницы. - Не говоря уже о том, сколько денег угрохали. Эй, народ, все, кто сидит дома и смотрит телевизор: представляете ли вы, во сколько вам обошлась эта затея? Отвечаю - миллиард…

По всей Земле изображение на телеэкранах вдруг исчезло, секунду спустя слегка истеричный голос объяснил, что из-за технических неполадок связь с Эксельсиором временно прервалась, но в настоящий момент ведутся работы по ее восстановлению, а пока вниманию телезрителей предлагается один из лучших эпизодов «Шоу Мэри Тайлер Мур»…

На некоторое время жизнь в городе Хьюстон, штат Техас, необыкновенно оживилась. Президенту Соединенных Штатов Америки, позвонившему с требованием немедленного отчета о положении дел, вежливо сообщили, что на его звонок ответит первый освободившийся оператор и что он может либо оставаться на линии, либо позвонить позже. Представители крупнейших телевизионных сетей и высокопоставленные пентагоновские чиновники встретились для того, чтобы обсудить, насколько реально взорвать Эксельсиора к чертовой бабушке лазерной пушкой, имеющейся в запасе еще со времен Рейгана, - в полном соответствии со стратегией ограничения ущерба. Обвальное падение акций аэрокосмической промышленности вызвало немалый переполох в Нью-Йорке и Токио. Рынок обрушился со скоростью урагана, унесшего Дороти Гейл в страну Оз. На Флит-стрит и без того стоящие на ушах офисы информационных служб оглашались мощными воплями редакторов: «Вторую полосу не занимать!» (первую полосу, конечно же, зарезервировали для материала под заголовком «Священник-транссексуал и ветеран ТВ: во что играют настоящие мужчины», демонстрируя таким образом, что по крайней мере одна нация с оптимизмом смотрит в будущее).

А в это время на Марсе первый человек взобрался обратно в модуль и повалился на койку. «Так мне и надо, - подумал он, - ишь размечтался. Нора бы уже поумнеть. А, да ладно! Время скоротал, и на том спасибо».

- Вам хочется спать, - внушал голос. - Вы совершенно расслаблены. Расслаблены пальцы ног. Расслаблены ступни. И лодыжки тоже расслаблены…

Элис стиснула зубы. По сравнению с ней натянутая струна была просто разваренной макарониной. Чем больше голос уговаривал ее расслабиться, тем больше ей хотелось закричать.

- Ваши икры расслаблены, - врал ей голос, - ваши колени…

«Да уж, да уж, давай заливай. - Внутри у Элис все начинало клокотать. - Если я еще немного расслаблюсь, то удавлюсь собственными жилами на шее. Нет, - одернула она себя, - не то чтобы я была против; я сама хочу, чтобы гипноз помог, иначе зачем я здесь; вот именно: выкладываю за каждый сеанс по шестьдесят фунтов своих кровных - кому сказать! - по шестьдесят фунтов только для того, чтобы услышать, что даже волоски в носу у меня расслаблены, когда и дураку понятно, что это не так - черт, да на них можно скрипичные сонаты исполнять! И он еще смеет говорить, что я совершенно расслаблена, когда яснее ясного…»

- Ваши запястья расслаблены, - продолжал голос, очевидно не подозревая о том, насколько близок был его владелец к тому, чтобы его придушили, - ваши пальцы расслаблены…

«С другой стороны, - Элис сделала усилие, чтобы вспомнить точно, - я не курила уже - подумать только! - тридцать пять часов. Тридцать пять часов, шестнадцать минут и двадцать три секунды. Нет, теперь уже тридцать пять часов, шестнадцать минут и двадцать шесть секунд; тридцать пять часов, шестнадцать минут и двадцать девять секунд…»

В следующее мгновение ее взгляд сделался пустым, голова беспомощно скатилась набок, и она задышала глубоко и размеренно, как хозяйская кошка, устроившаяся на коленях у гостя, который кошек терпеть не может. Голос, который уже добрался до ее ключицы, на секунду затих.

«Ззз… - пронеслось в голове у Элис. - Шшш-а?..»

- Сейчас вы крепко спите. - Голос несколько приободрился. - Я хочу, чтобы вы подумали о том, как мерзко пахнет у вас изо рта по утрам, когда вы просыпаетесь…

- Кто вы?

Владелец голоса резко выпрямился. Он не знал, кто задал вопрос, но был убежден, что это наверняка не Элис Феннел, его пациентка, несмотря на то что слова как будто сами собой выскочили из ее уст. Совершенно другой возраст, произношение, интонации…

Гипнотизер ухмыльнулся. «Одна из них, - подумал он. - Как пить дать».

Он взглянул на часы: до следующего сеанса оставалось сорок минут. Так-так, посмотрим, две минуты - на то, что «курить - здоровью вредить» (он тут же вспомнил, что смерть как хочет курить; еще три минуты уйдет на то, чтобы откашляться и пару раз затянуться у пожарного выхода перед следующим сеансом); таким образом, у него остается по крайней мере полчаса для исследования гостьи из прошлого, на которую он только что, судя по всему, наткнулся. Он очень надеялся, что мисс Феннел не окажется в прошлой жизни Клеопатрой - это будет шестнадцатая Клеопатра за неделю, а нормальный человек так часто переплавляться через Нил на барже не в состоянии.

- Кто вы? - спросил он.

- Элис, - ответил голос. - А кто вы?

- Это сейчас неважно, - сказал он вкрадчиво. - Кто вы - вот что интересно. Какой сейчас год?

Другая Элис задумалась на какое-то мгновение.

- Вообще-то, я не вполне уверена, - ответила она. - Дайте подумать. Король Ричард умер два года назад…

- Извините. Который король Ричард?

- Тот самый, конечно. Король Ричард. Что за глупый вопрос? Ричард, король Англии. Сколько их, по-вашему?

«Три», - подумал гипнотизер, а вслух поинтересовался:

- Вы имеете в виду Ричарда Львиное Сердце? Другая Элис захихикала.

- Мы в нашей деревне никогда его так не зовем, - ответила она. - Хотя вроде и должны. По крайней мере так велит нам священник. Но когда он не слышит, мы зовем его «Ричард, яйца которому откусил верблюд».

При этих словах Другая Элис засмеялась таким заливистым смехом, что он испугался, как бы она не проснулась.

«Да, шутка вполне в духе двенадцатого века, - подумал гипнотизер про себя. - Черт, ну и везет же мне».

- И вправду смешно, - произнес он вслух. - Хорошо, можете сказать мне, где вы живете?

- Так в деревне.

Гипнотизер нахмурился. Вопрос из двадцатого века - ответ из двенадцатого. В следующий раз будешь умнее.

- А как называется деревня? - поинтересовался он.

- Бирмингем.

- Так. Большая?

- Еще какая! За три десятка дворов перевалило.

- Ух ты! - воскликнул гипнотизер. - И вправду большая. А можете сказать, сколько вам лет?

- Конечно, - с готовностью ответила Другая Элис. - Семь. Скоро исполнится восемь.

Дети! Только детей не хватало, час от часу не легче. Хоть бы раз попался один порядочный взрослый!

- Хороший возраст, - произнес он вслух. - Ну а как зовут твоего папу?

- Джордж.

- Какое красивое имя. Чем занимается твой папа?

- Да так, ничем.

- Ясно. А лет ему сколько?

Другая Элис помедлила, как будто репетируя трудную речь.

- Две тысячи пятьсот шесть, - ответила она, - исполнится в Михайлов день.

- Понятно, - терпеливо продолжал гипнотизер. - Ну, с этим разобрались. А есть ли у тебя братья и сестры?

В следующие полчаса гипнотизер уяснил для себя то, о чем раньше и не подозревал. А именно: с семилетними детьми, жившими восемьсот лет назад, разговаривать так же трудно, как и с их современными ровесниками. В конечном счете он был рад, когда время подошло к концу и он, напичкав мисс Феннел обычными внушениями о вреде курения, разбудил ее и побыстрее выпроводил на улицу, не чувствуя ни малейших угрызений из-за того, что не воспользовался в полной мере уникальной возможностью заглянуть в прошлое. Благодаря неожиданно образовавшемуся пространственно-временному туннелю он только и узнал, что у Элис два брата и сестра, она не любит вареный лук-порей и держит кролика по имени Клевер. Почти как прокатился на машине времени.

- Ззз… - пробормотала мисс Феннел, приходя в себя. - Что, все? Получилось?

- Будем надеяться, - ответил гипнотизер.

- Вот именно, - процедила мисс Феннел. - Левая рука совсем затекла.

- Попробуйте потереть ее. С вас шестьдесят фунтов, пожалуйста.

Стоя в облаке голубого дыма на пожарной лестнице и наблюдая за тем, как мисс Феннел на улице судорожно роется в карманах в поисках зажигалки, гипнотизер вздохнул. Ее случай был все же приятным исключением на фоне всех этих треклятых Клеопатр, и предельная незатейливость ее рассказа убеждала его в том, что она говорит правду. Но неужели невозможно хоть раз, всего только раз…

Моему папе две тысячи пятьсот шесть лет. Странное заявление для ребенка - из любой эпохи. Хотя какой с них спрос? Плетут, что в голову придет, на то они и дети. Возможно, так она пыталась выразить, что ее отец глубокий старик, то есть ему не до, а после тридцати. А, пустое.

Следующий клиент еще не пришел - и он направился в заднюю комнатку, включил маленький переносной телевизор проверить долгосрочный прогноз на «Снфакс»

Гипнотизер нахмурился. Еще он сказал: «не та планета». Да, тут есть над чем призадуматься («О, мистер Носильщик, мне ведь надо на Юпитер, а меня везут на Марс…»)

Скорее уж наоборот. Возможно, даже слишком наоборот…

Она не замечала его до последнего. Нет, если точно, она не замечала его, даже увидев, - до момента, когда он закрывал собой уже половину ее лобового стекла и продолжал стремительно приближаться.

Она ударила по тормозам, и машина, после отчаянной попытки сложиться гармошкой, остановилась как вкопанная. Лобовое стекло, как на морозе, покрылось паутиной из узоров и линий.

Вкрадчивый, настырный внутренний голос настойчиво нашептывал, что нужно завести мотор, пробить в лобовом стекле отверстие, чтобы можно было хоть что-то разглядеть, и поскорее сматываться. Человек, кто бы он ни был, наверняка мертв, и она уже ничем ему не поможет. Бегство с места преступления - это, пожалуй, единственный способ ухудшить ситуацию, которая и без того хуже некуда. Она вышла из машины. Ее трясло, каждый шаг давался с невероятным трудом - ноги стали словно чужие.

Никаких смягчающих обстоятельств. Никаких. Она не смотрела на дорогу, потому что опустила глаза, прикуривая сигарету (сигарету, которую вообще не должна была брать в рот, во всяком случае, не выйдя от гипнотизера; вкрадчивый, настырный голос, адвокат, сидящий внутри, пытался свалить всю вину на гипнотизера, но его никто не слушал). «Да-а, - протянула она про себя, - вот и все. Вся жизнь коту под хвост. Стыд, позор, тюрьма. И этому бедолаге тоже не позавидуешь».

- Ну что стоишь столбом, глупая корова? - прервал ее раздумья голос. - Лучше помоги мне выбраться.

Ей показалось, будто сонм ангелов грянул «аллилуйя».

- Что? - только и смогла пропищать она голосом Пятачка из мультфильма - от ужаса у нее буквально дыхание сперло.

- Помоги же ты мне! - повторил голос.

Голос раздавался из кустов утесника, высаженных вдоль дороги, куда, как она обнаружила, и угодил сбитый мужчина. Она невольно подумала, что у всех инженеров в мире, даже если бы они очень старались, с трудом получилось бы повторить этот эксперимент: он влетел в куст головой вперед, как ныряльщик со скалы, и теперь висел вверх ногами, чудесным образом поддерживаемый тысячами иголок, вонзившихся в одежду. На зависть любому продвинутому йогу. Поза, символизирующая равновесие враждебных сил в пространстве, - прекрасная иллюстрация.

- Сейчас… - сказала она не слишком уверенно. - Мне… никак не подступиться.

В эту минуту она заметила, что кое-чего не хватает, а именно - крови. От человека, которого только что сбил летящий на скорости шестьдесят миль в час «форд-фиеста», так что пострадавший впечатался в колючие заросли, меньше всего ожидаешь такой безмятежной цветовой однородности. То ли в результате шока она перестала временно различать цвета, то ли у него действительно не было ни царапины.

- Вам больно? - спросила она, уставившись на него. Человек засмеялся.

- Ничего страшного, - ответил он. - Это я так шучу. Так ты поможешь мне выбраться отсюда или мне придется здесь висеть, пока одежда не истлеет?

- Простите, - пробормотала она совершенно искренне, хотя субъект был, похоже, не из приятных. Понятно, что она, в сущности, обязана ему жизнью и что ее бессмертная душа у него в долгу на ближайшие двадцать тысяч лет, но из этого еще не следует, что он должен ей нравиться. - Мне очень, очень жаль, но я ума не приложу, что делать.

- Что? Ладно, с тобой все ясно.

Его манера говорить и тон голоса определенно начинали действовать ей на нервы.

- Отойди в сторонку и не путайся под ногами, усвоила? Он немного подергался на месте, потом раз-другой

весьма искусно изогнулся - и каким-то непостижимым образом выпал из куста, приземлившись на ладони, дважды сделал стойку на руках и аккуратно встал на ноги в полуметре от нее. Она оторопело уставилась на него.

- Черт, как это у вас получается? - удивилась она. Он вздохнул.

- Годы тренировок, - ответил он, не отрывая глаз от живописных разрезов на рукавах пиджака. - Пока.

Он пошел прочь. Теперь он был на некотором расстоянии от нее.

Он был - она подметила это еще раньше, но потребовалось некоторое время, чтобы информация зафиксировалась в сознании, - самый поразительно, сногсшибательно, невероятно, неправдоподобно привлекательный мужчина. Во всяком случае, она такого за всю свою жизнь не видала.

- Подождите! - вырвалось у нее.

Он повернул голову, и она на мгновение увидела его профиль, который в мирное время, безусловно, следовало бы запретить.

- Что еще? - нахмурился он.

Он определенно не вызывал у нее большой симпатии, но нужно было что-то сказать.

- Я… мне очень жаль. - начала она. - Вы уверены, что чувствуете себя нормально?

- Никогда не чувствовал себя лучше. У тебя все? Его голос звучал так, будто он говорил с чем-то, что

стряхивал в этот момент со своего ботинка. Неприятный тип, несмотря на профиль.

- Может быть, подвезти вас куда-нибудь? - еле слышно пробормотала она.

- Учитывая, как ты водишь… - ответил он. - Нет уж, увольте. Попробуй для разнообразия следить за дорогой. Она такая длинная, темно-серая с белой полосой посередине.

- Да, хорошо, - послушно согласилась она. Ее внутренний советчик призывал ее треснуть зануду по башке, и на этот раз она даже склонна была прислушаться к непрошеным советам. И при этом не могла отвести глаз от незнакомца. - Что ж, - сказала она, - тогда не смею вас больше задерживать.

- Прекрасно! - услышала она в ответ.

- По крайней мере, позвольте мне заплатить за костюм.

Он вновь остановился.

- Спасибо. Ты очень любезна, - процедил он, как будто говорил с маленьким докучливым ребенком, - но тебе это не по карману, а мне раз плюнуть. Небось секретарша, угадал?

- Извините?

- Не извиняйся. Это достойная профессия, и если ты будешь упорно работать еще лет двадцать, то дорастешь до офис-менеджера. А пока что я в гроб не лег бы в том костюме, который ты в состоянии купить. Это я так шучу, - добавил он, - не бери в голову. Вот собьешь меня снова в две тысячи двадцать шестом - тогда, может, мы до чего-нибудь и договоримся.

Не исключено, в принципе, что он намеренно воспринимал каждое ее слово в штыки, руководствуясь рыцарским порывом - поскорей избавить ее от огорчения и вины, пробудив в ней ответную неприязнь. Хотя вряд ли, с ним это как-то не вяжется.

- Что ж, - проговорила она, - если вам действительно ничего не нужно…

- Да нет, я так, для красного словца, попрактиковаться в светской болтовне. Иди, пожалуйста, отсюда и в следующий раз сшибай лучше дерево или столб.

Он снова пошел прочь. Она побежала за ним и схватила за рукав, который остался у нее в руке.

- Ловко, - сказал он. - Но все же не надейся, что я разрешу тебе купить мне новый костюм.

- Почему вам не больно? - закричала она почти в истерике. - Вас же долбануло так, что вы на воздух взлетели! Вы мне лобовое стекло пробили.

- А-а, вот оно что. Теперь выясняется, что я должен кое-что купить тебе.

- Перестаньте паясничать и ответьте, наконец! Он посмотрел на нее и покачал головой.

- Ничего не выйдет, - ответил он. - Оставь рукав себе.

- Вы…

- Ты бы хоть машину с дороги убрала, - посоветовал он, - а то людям не проехать.

- Что? Ой…

Естественно, смотреть сквозь растрескавшееся стекло было невозможно, а когда она попыталась пробить отверстие, то сильно поранила руку. В конце концов она двинулась наобум, пока не наткнулась на какое-то препятствне - было это дерево или воротный столб, ее сейчас волновало меньше всего. Когда она вновь выбралась из машины и кинулась догонять незнакомца, на дороге уже никого не было.

- Проклятие! - разозлилась она, оглядываясь вокруг.

Она увидела ворота, через которые он мог перепрыгнуть, но перспектива месить грязь на полях, пытаясь отыскать его, ей не улыбалась. Возвращаясь к машине, она подобрала идеального размера камень для того, чтобы выбить в стекле подходящее смотровое отверстие и немного снять напряжение. Конечно, водительское сиденье теперь было усыпано осколками, но из всех ее проблем эта была, вероятно, самой ничтожной.

«Может, все это мне приснилось, - думала она, сидя в машине и глядя на мир сквозь отверстие с заиндевевшими краями. - Может, я еще не совсем отошла от гипноза и у меня галлюцинации». В следующее мгновение она заметила, что ее пальцы сжимают зажженную сигарету; она выбросила ее в отверстие и почти сразу же прикурила другую. «Если мне все это снится, тогда что же случилось с машиной? Врезалась в дерево? Полагаю, что так. Одно из двух: либо я сбила этого занудного, неприятного, но, умереть не встать, красивого типа, так что он угодил в кусты, либо врезалась в дерево. Должно быть, врезалась в дерево. Определенно».

Последние шесть миль она держала постоянную скорость пятнадцать миль в час, потом припарковала машину и присела на пороге своего дома, стараясь собраться с силами, чтобы нашарить в сумке ключи и открыть дверь. «Ну, врезалась в дерево, - уговаривала она себя, машинально повторяя слова, словно жевала резинку, - врезалась в дерево, врезалась в дерево. Там было дерево, как пить дать было, и я в него въехала. Бах! Бум! Бац! Нет, сто процентов, там было дерево…»

Она встала. Она чувствовала себя хорошо. «Я врезалась в дерево и ударилась головой. Вот почему мне почудилось, что столкнулась я с тем типом, а не с деревом. Но я столкнулась именно с деревом, а не с типом. Где-то я его раньше видела».

Она открыла дверь и втащила себя внутрь. «Определенно, где-то я его раньше видела, потому что он галлюцинация - возник, когда я ударилась головой, когда врезалась в дерево. В галлюцинациях возникают образы знакомых люден. Вот почему я подумала, что откуда-то его знаю. На самом деле я просто врезалась в дерево».

Как назло, она никогда в жизни не чувствовала себя лучше. Наверное, это тоже побочный эффект сотрясения. Не мешало бы сходить к врачу - провериться, может, сотрясение серьезное, раз что-то мерещится. К врачу идти нет сил. Лучше всего лечь спать, а к врачу - завтра. Потом в автомастерскую. Сколько невероятно скучных, утомительных дел нужно переделать! Но при мысли о них она немного пришла в себя - ничто так не отрезвляет, как досадные неудобства, - и смогла доползти до кровати и закрыть глаза. Заснуть не получалось, и она стала считать овец. Потом деревья.

В половине четвертого утра проснулась, увидев во сне что-то, что тут же забыла.

- Нет, не тот тип, - произнесла она вслух, - просто дерево.

Она поняла, кто он такой. С одной оговоркой - это не он. Никакого сходства: ни внешнего, ни в манере поведения, ни в манере общаться. Никогда этого субъекта раньше не видела. Совершенно, абсолютно незнакомый человек.

- Папа?! - воскликнула она.

Когда он вернулся домой, автоответчик показывал 26 865 сообщений. Он удалил их все до единого, разделся, почистил зубы и пошел спать. Утром ему вставать ни свет ни заря - прежде, чем НАСА, европейцы, китайцы и все остальные вычислят, куда он улизнул. Ему предстоял долгий путь. Нужно было поспать несколько часов.

Но заснуть все не получалось, хоть убей. Переутомился, решил он. Разница во времени - нет, отставание во времени; нора бы уже было привыкнуть, не первый раз он отправлялся в путешествия на скорости, превышающей скорость света, и возвращался домой после полуторамесячных странствий за три часа до следующего отправления. Ему, безусловно, подфартило: исследовательский корабль с планеты Остар подбросил его до Марса («Куда вам нужно? Серьезно? А-а, ну, если вы там живете…»); это избавило его от невыносимо утомительного обратного путешествия посредством технических достижений человеческой цивилизации, а также дало преимущество перед коллегами, которые ждали его назад не раньше чем примерно через два месяца, когда последняя ступень ракеты с шумом и брызгами приводнится в Индийском океане. Он ухмыльнулся, представив себе выражение их лиц, когда они откроют крышку люка и обнаружат, что его внутри нет: изумление, ужас, полное недоумение на лицах, пока до их сознания будет доходить, что им придется искать другого козла отпущения…

Черт с ними со всеми. С самого начала глупо было надеяться, что бессмысленный красный шарик из камня и пыли, который люди называют Марсом, окажется его родной планетой. Глупо или нет, но в то же время это была его последняя и наилучшая попытка, славное завершение многовековой упорной работы, искусных махинаций, терпеливого ожидания и нескончаемого существования под покровом тайны.

Начиная с европейской предыстории, он не ставил перед собой легких задач: побуждал, подсказывал, тыкал этих homo sapiens носом, как несмышленых щенков, чтобы они в своем техническом развитии дошли наконец до того уровня, чтобы суметь построить космический летательный аппарат, который долетел бы до пыльно-красного обломка камня в небе; и все это была лишь капля в море по сравнению с титанической работой по созданию общества, просвещенного, образованного, пытливого и к тому же достаточно легковерного, чтобы послать ракету к звездам, причем провернуть все нужно было так, чтобы никто не заподозрил, что их использует - с самого начала и до конца использует - один и тот же никому не известный и никем не уполномоченный индивид.

В конечном счете… Да, так и есть. В конечном счете он был бы состоятельнее три с третью тысячелетия назад,

если бы осел где-нибудь и устроился на работу. «Никогда не поздно начать готовиться к заслуженному отдыху», - кричала ему в уши телереклама; представить только! Если бы он думал наперед. Он нахмурился и стал загибать пальцы, что-то подсчитывая. Если бы он начал с самого первого дня прибытия на Землю, посоветовался с независимым консультантом по финансовым вопросам и получил ипотечный кредит, обеспечиваемый полисом страхования жизни, который, в свою очередь, дает право участия в прибылях страховой компании, сейчас бы он уже выплатил последний взнос и стал владельцем целой планеты.

Вместо этого… Ну, в первые сто лет были только шум, гам, тарарам. Вскоре, когда пришло осознание того, что в атмосфере этой ничтожной планетки он был практически бессмертен, вечно молод и неуязвим, он закружился в радостном вихре, что привело к необратимым изменениям в истории, образованию с полдесятка новых религиозных учений и его личному неизменному пристрастию к сухому белому вину, сыру фета и перевоплощению в различные божества. Что и говорить, повеселился на славу; так продолжалось до тех пор, пока за горло не взяла тоска по дому, и он был вынужден признать горькую истину - да, он все повидал, везде побывал, все перепробовал на этом жалком обломке; а тем временем дома Настоящая Жизнь нетерпеливо притопывала ногой и посматривала на часы, гадая, куда же он, черт возьми, мог запропаститься, подразумевая, что, если он еще протянет, у нее не останется другого выбора, как только продолжать двигаться дальше без него. Если его расчеты были верны, век на Земле приблизительно равнялся месяцу на его родной планете. Общее правило, обязательное для каждой освоившей путешествия во времени расы, заключается в том, что, если ты отсутствовал на планете в течение восемнадцати месяцев и у твоей семьи и работодателей нет оснований считать тебя живым, суд объявляет тебя юридически мертвым, твое имущество распродается, жилье перераспределяется, членство в профсоюзе и подписка в книжном клубе автоматически аннулируются, а невыплаченная заработная плата жертвуется в общественный клуб при департаменте по делам о наследстве Министерства юстиции и в пивной фонд, чтобы покрыть расходы на положенные тебе по закону поминки. Если тебя официально признали мертвым - все, конец, ничего уже не попишешь. Министерство юстиции не укротило бы бунтарские, воинствующие племена и не создало идеальное общество, если бы позволяло элементарным фактам вставать на пути у правовых презумпций.

Восемнадцать месяцев - одна тысяча восемьсот лет по земному времени, - и он погиб, обратного пути нет; его жизнь (если он что-то понимал в ней) закончится, его жена будет вольна воссоединиться со своим мерзким кузеном, страховым брокером, а его уникальная видеоколлекция странных звуков, издаваемых животными, раздроблена и рассеяна по всей Вращающейся Розе. Катастрофа.

При одной мысли об этом он вздрагивал даже сейчас. Только когда видишь, как то, что тебе было дано, утекает, словно песок сквозь пальцы, понимаешь, сколь несметными богатствами ты обладал, в каком блаженстве купался; особенно в сравнении с тем, что у тебя имеется на паршивой Земле, где компанию тебе составляют пятьдесят миллиардов дрессированных безволосых приматов. Даже когда крайний срок возвращения на родину истек, он все равно с горечью думал о том, что отдал бы любую цену, лишь бы вернуться домой и жить пусть даже ущербной жизнью полупризрака, как установлено законом, - без права владеть собственностью, заключать брак и записываться в видеотеку, - чем оставаться затерянным здесь, среди чуждых ему обезьяночеловеков. Как бы то ни было, он с еще большим рвением взялся направлять человечество по пути прогресса. Распределительный вал, подвижная литера, демократия, доменная печь, высокоуглеродистая сталь, телескоп, подоходный налог, электричество, научная фантастика, ракетный двигатель - одно за другим он умело собрал воедино все эти достижения человеческих знаний и умений, в надежде, что планета, которую они называли Марсом, окажется на самом деле Вращающейся Розой, ведь поверхность Марса тоже казалась красноватой…

Не та планета. Он в конце концов до нее добрался, но планета оказалась не та, будь она неладна. Жаль, очень жаль. И в довершение всего жесточайшая усмешка судьбы: он ступил на Марс как раз в то время, когда представители другой бороздящей просторы космоса расы, обладающей достаточно развитыми технологиями для того, чтобы перевезти его хоть на край галактики, как раз собирались в путь, и раса эта обитала на Остаре. Вот не везет! По-своему неплохие ребята, всегда рады прийти на помощь такому же, как они, сознательному и чувствующему существу, - за одним-единственным досадным исключением: жители Остара безоговорочно верили в то, что именно на Вращающуюся Розу отправлялись после смерти все законники-крючкотворы с их планеты, и значит, никакая сила на свете ни при каких условиях не могла заставить их приблизиться к Розе ближе чем на расстояние в пятьдесят тысяч световых лет.

Прекрасно. Какую-то долю секунды он раздумывал, не попросить ли их подбросить его до Остар-центральной; но он уже был там много лет назад и прекрасно помнил, что вся их культура построена на игре, в которой двадцать два остаровца гоняются за надутым яйцевидным пузырем по ровной, поросшей травой площадке. Да ну их! Ему даже на миг показалось, что и Земля, в конце концов, не такое уж гиблое место.

Он зевнул, перевернулся на спину и уставился в потолок. Завтра, сказал он себе, наступит первый день оставшейся ему бесконечной жизни. Какое счастье.

- Папа? - повторила она.

Она сидела в кровати с тупым выражением лица, пребывая в такой же радостной безмятежности, как тролль, который забыл о том, что часы идут вперед. Папа? Нет, не может быть. Думай, бестолочь, думай. В последний раз ты видела отца двадцать пять лет назад, когда ему было около тридцати, а тебе два года. Из этого следует, как ночь следует за днем, что мужчина, с которым ты столкнулась двадцать пять лет спустя и который выглядит точь-в-точь как твой отец двадцать пять лет назад, не может по всем законам природы быть одним и тем же человеком. Кроме того, будь это папа, он держал бы газету, потому что последнее, что он сказал маме перед тем, как навсегда исчезнуть, было: «Я выйду на минутку, куплю газету». Времени, чтобы найти газету по вкусу, у него имелось достаточно… Черты ее лица несколько посуровели. Конечно, это не папа, но, если это все-таки был он, она упустила прекрасную возможность продемонстрировать ему свою любовь, сдав назад, проехавшись по нему несколько раз и в конце концов припарковавшись на его голове.

Нет, не он, просто дерево. Дерево. Большая высокая палка с листьями. Большая высокая палка с листьями, которая не испаряется ни с того ни с сего, когда тебе исполняется два, не исчезает в никуда. Есть разница. Деревья ей в общем-то нравились.

Пора вставать, одеваться, завтракать, идти на работу. Она была уже в офисе, снимала крышку с клавиатуры, когда вспомнила, что у нее не осталось ни одной сигареты. Не то чтобы это имело какое-то мало-мальское значение, поскольку курить она бросила навсегда, и решение ее твердо и неизменно вот уже девять часов, четырнадцать минут п тридцать пять секунд.

- Я мигом, - прощебетала она офис-менеджеру, хватая пальто с вешалки. - Только сбегаю в магазин.

Офис-менеджер состроил недовольную гримасу и стал похож на василиска, страдающего от зубной боли, но к тому времени она уже летела вниз по лестнице.

У газетного киоска он открыл газету и нахмурился. Имя его, как водится, написали с ошибкой. Но еще досаднее, что его объявили погибшим. Ха! Если бы.

«Трагическая гибель астронавта на Марсе». Да уж. Он испытывал смешанные чувства по поводу своего очевидного бессмертия. С одной стороны, все, что угодно, должно было быть лучше жизни на Земле. С другой стороны, что, если бы он умер и его бы по умолчанию отослали в какое-нибудь загробное царство, в котором неизбежно было бы все то, что казалось ему самым отвратительным на этой планете, только в концентрированном виде? Вечная жизнь мало чем отличалась бы от той, которую он вел сейчас; но человеческие существа, восседающие на пушистых белых облаках и играющие на арфах…

Любопытная тема для размышлений, однако она и раньше его занимала. Пока что, за более чем три тысячи лет бурной деятельности, он не встретил на Земле ничего такого, что могло бы его убить или вызвать хотя бы легкую головную боль. Допустим. Но то, что он еще с таким не сталкивался, вовсе не значит, что этого не существует, и, кроме того, он более или менее исходил из того, что находится на Земле. Он мог бы быть круче каскадера, дублера Клинта Иствуда, но… Он перевернул газетную страницу. В его голове вспыхнул свет, и он широко улыбнулся.

Заголовок в верхнем левом углу третьей страницы говорил о какой-то инициативе по сокращению вооружения - якобы очередная попытка предотвратить глобальный взрыв, в результате которого планета разлетится на куски, и все из-за какого-то недоразумения. Кстати, подумал он, а как насчет такого исхода дела? Если он и понял что-то про людей, так это то, что они чрезвычайно болезненно относятся к некоторым вещам - нарушению границ на земле и в воздухе и прочему в том же роде, а также без особых раздумий могли выплеснуть ребенка вместе с грязной водой, если дело касалось идейных принципов. Представим себе… Если бы планету разнесло на мелкие кусочки, то вряд ли стоило ожидать, что он сумел бы выжить в глобальной катастрофе, но если бы даже выжил, в межпланетном пространстве ему определенно хватило бы минуты, чтобы погибнуть. Более того (остроумная мысль), если бы планеты Земля и всей человеческой расы не стало, мог бы по-прежнему существовать человеческий рай и/или ад (на его взгляд, что то, что другое - все едино), где только и ждут, когда можно будет сцапать его душу, едва она покинет тело? Логика подсказывала, что нет. Он понятия не имел, как это устроено, но перевидал больше восходов и закатов людских религиозных учений, чем звезд на небе, и вынес стойкое впечатление: как только люди перестают верить, боги умирают, а небеса сами собой растворяются. Выдерни шнур из розетки - экран погаснет.

Да-а, подумал он. Просто, как дважды два. Гораздо сложнее было уберечь его несмышленых земных подопечных от того, чтобы они истребляли друг друга, по крайней мере до тех пор, пока не построят пилотируемую ракету на Марс. Немного вдохновения - тут подтянуть, там поднажать, и меньше чем через месяц он улетит отсюда. Он поднял глаза, вдруг почувствовав на себе чей-то взгляд.

- Вот так-так, - удивился он. - Привет.

- Вы.

Какая-то особь женского пола; он довольно хорошо различал здешние обезьяньи мордочки, но перед его глазами прошло столько поколений, что немудрено время от времени оказываться в замешательстве. Он был почти уверен, что узнал этот экземпляр, но так же вероятно было и то, что она была точной копией своей прапрапрабабушки - официантки, которая в 1854 году пролила ему на колени горячий суп.

- Вы, - повторила она. Она только что прикурила сигарету, непотушенная спичка догорела и обожгла ей пальцы. Она даже не заметила. - Я…

- А, ну да. - Теперь он вспомнил. - Ты та глупая корова, которая переехала меня вчера вечером. - Он ухмыльнулся. - Добралась домой в целости и сохранности?

- Я?

- Да. Не то чтобы мне было до этого дело, - добавил он, обворожительно улыбнувшись, - потому что довольно скоро, если все пойдет так, как я надеюсь, и это перейдет в сугубо теоретическую плоскость. - Он ухмыльнулся. - Это я так шучу, - пояснил он. - Увидимся.

И прежде чем она смогла хоть что-то сказать, он перешел дорогу, завернул за угол и скрылся из виду.

- Вам хочется спать, - внушал голос. - Вы совершенно расслаблены. Пальцы ваших ног расслаблены. Расслаблены лодыжки…

«Чушь», - подумала она, но веки сами собой сомкнулись, и ее сознание снялось с якоря и помчалось куда-то по уже привычной схеме. «Пустая трата времени и денег, - пронеслось у нее в голове, - это бессмысленно, ничего не выйдет… Ох!»

Пытаясь дать происшедшему разумное объяснение, она решила, что это случилось, потому что ее второе столкновение с тем странным и неприятным человеком было еще свежо в подсознании: его лицо на весь экран; так что, когда тормоз с ее сознания был снят и она начала свободное скольжение сквозь свои собственные скрытые предубеждения, вид того же лица при совершенно других обстоятельствах, должно быть, довольно резко ее осадил.

Совершенно другие обстоятельства или череда обстоятельств… Ее разум превратился в хранилище разрозненных экранов, и на каждом одно и то же лицо - его лицо; каждый отличался от другого, как век от века, жизнь от жизни. Безусловно, это стоит уплаченных денег, к тому же выгодно отличается по накалу страстей и количеству впечатлений от того, что можно испытать, когда тонешь или падаешь с высокого здания: тут вместо одной жизни перед глазами проносятся десятки…

Оказывается, она… так-так, посмотрим… ну, в этой жизни простая секретарша в государственном учреждении. В своем предыдущем воплощении она была ни много ни мало профессором ядерной физики, а еще раньше женой всемирно известного астронома, а перед тем скромной школьной учительницей в Новой Англии, а до того вдовой богатого промышленника, а прежде… А, да кем только ни была, в том числе и маленькой девочкой, которая стояла под палящим солнцем на пыльном дворе и наблюдала за лысым дядькой, рисующим палкой на земле какие-то линии, и вразумляла его: «Вот это да! Дядя, ты только посмотри, квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, надо же!..»

Так много жизней. Все разные. Все мои. И в то же время не такие уж разные. Возможно, если бы она бодрствовала, то этот ребус так бы и остался нерешенным, слишком многое мешало бы.

Но сейчас, когда перед глазами мелькали картинки, основной сюжет вырисовывался с отчетливостью окурка в миске с салатом; быстро, интуитивно она сложила мозаику воедино.

Всякий раз он был ее отцом. Всякий раз он либо советовал, либо уговаривал, либо принуждал ее жить так, а не иначе - касалось ли это брака, карьеры, да чего угодно, - и всякий раз она оказывалась ключевым звеном в цепи событий. Будучи профессором, она совершила прорыв в науке; перед этим обратила внимание своего мужа на маленькое пятнышко, которое было заметно, если посмотреть в телескоп, и которое сам он не заметил; еще раньше вложила часть денег своего покойного мужа в компанию, которая тщательно очищала необходимый сплав от примесей; а до того в качестве школьной учительницы заразила одного вундеркинда своей страстью к математике, которую пронесла через всю жизнь; а еще раньше уговорила мужа профинансировать завоевательные походы испанского конкистадора Эрнандо Кортеса и помогла таким образом осуществиться его безумным мечтам. Всякий раз она делала еще один маленький шаг (и всякий раз никто не обращал на нее ни малейшего внимания, потому что, в конце-то концов, она была всего-навсего женщиной…) на пути к осуществлению грандиозного замысла ее последовательного отца. Послушная папина дочка.

Проснуться, сейчас же, пожалуйста, кричала она; но ее рот и легкие крепко спали, пока гипнотизер продолжал бубнить про то, как она ненавидит запах табачного дыма (лжец). Пришлось ей временно пойти на попятную и подождать, пока перед ней воочию предстанут широкие, энергичные мазки большой картины.

И вот тогда она все поняла.

Очень уж много событий для одного дня.

Конечно, он никогда не смог бы пойти на такой шаг. Главным образом, потому что это было бы слишком просто, черт побери, - слишком угнетающе, предсказуемо, неутешительно просто. Стоило всего-то сделать пару звонков, шепнуть пару слов на ушко нужным людям, тут приврать, там намекнуть - и тысяча бомбардировщиков взмоет в воздух раньше, чем успеют открыться пабы. «Но что дальше, - подумал он. - Если все так просто, куда спешить? Можно сделать это завтра, или послезавтра, или послепослезавтра. Если и вправду захочу. Так ведь…

Не захочу, - вынужден был признаться он сам себе. - И лучше не надо копаться в причинах. Сама идея, что я становлюсь мягкотелым, перенимаю местные обычаи и образ мыслей туземцев и превращаюсь в одного из них, - что ж, остается отрастить хвост и заказывать бананы оптом». Он всунул ключ в замочную скважину и вошел.

- Привет.

На этот раз настал его черед изумиться:

- Ты?!

Она кивнула ему - сдержанно, вежливо.

- Здравствуй, папа. Он нахмурился.

- Что-что?

- А также, - продолжала она, - здравствуй дедушка, прадедушка, прапрадедушка и прадедушка в двенадцатой степени. Ах ты, сукин сын! - добавила она с чувством.

- А-а, - только и смог ответить он. - Понял. Извини, сразу не признал.

Она покачала головой.

- Немудрено, - ответила она. - В конце концов, я каждый раз выгляжу по-разному, и в этой жизни ты не видел меня с тех пор, как мне исполнилось два года. Кстати, газету купил?

- Что?

- Газету. Ту, за которой ты выбежал на минуточку последний раз, когда я тебя видела. Ну да, точно, вон торчит у тебя в кармане.

- Хм… - протянул он. - Ты меня прости, я не…

Элис запустила в него пепельницей, вдребезги разбившейся о его лоб. Она нахмурилась и сердито посмотрела на него.

- Что, совсем не больно, да? - поинтересовалась она.

- Ну да, - согласился он.

- Так я и думала. Л жаль. Есть что-нибудь, что может тебя ранить, причинить тебе боль? Хоть что-нибудь? Потому что…

Он улыбнулся.

- Только то, что я застрял на этой планете, - услышала она в ответ. - Не обращай внимания. Это я так…

- Знаю, знаю, шутишь, - перебила она. - Только теперь это уже не так. Понимаешь ли, я вспомнила. Всё или всех, как угодно. По чистой случайности, - продолжала она, - под гипнозом. Хожу на сеансы, чтобы бросить курить, а курить я начала только из-за постоянной нервотрепки дома, потому что у моей мамочки нервы ни к черту, потому что…

Он кивнул.

- Сплошная черная полоса, несчастье за несчастьем, так что просвета не видно? - сказал он. - Имеет ли смысл спрашивать, как ты нашла меня? Этот адрес, вообще-то, нигде не значится, и…

- Да, - ответила она холодно, - но, кажется, частица папочкиного хитроумия и жестокости передалась и мне. Взломала базу данных департамента - и вот я здесь. Ты можешь мною гордиться.

Он на секунду задумался.

- Не сказал бы, - ответил он. - Хочешь чаю?

- А нельзя ли отведать бутерброд с паштетом из твоей печени?

Он покачал головой.

- Об меня скальпели ломаются, - ответил он, - а лазерные лучи я, кажется, просто поглощаю. Но у меня в холодильнике найдутся шоколадные мини-рулеты, мои любимые, а раз мне они нравятся, то и - нетрудно догадаться - тебе тоже.

Неутолимая жажда мести - одно, а шоколад - совсем другое.

- Ладно, давай, - согласилась она. - Но я все равно тебя до смерти ненавижу.

- Я тебя тоже, - ответил он, беззлобно ухмыльнувшись, и стал набирать воду в чайник.

- Вот в каком положении я оказался, - сказал он спустя полчаса, - совсем один, всеми покинутый, под палящими лучами чужеземного солнца, кто знает за сколько тысяч световых лет от дома, без надежды на спасение, обреченный на вечное изгнание на негостеприимной планете среди первобытных дикарей. - Он вздохнул. - И все потому, что мои дружки, чтоб им пусто было, напоили меня и заперли в грузовом отсеке первой попавшейся межгалактической ракеты накануне моей свадьбы. Пошутили, как водится, на мальчишнике. Эх, попадись они мне…

- Это вряд ли, - перебила она. - Прошло три тысячи лег, их уже давно нет в живых.

Он снова вздохнул и объяснил ей, что такое релятивистские искажения.

- Так что на самом деле, - продолжал он, - я отсутствовал всего - сколько?.. - двадцать пять лет по нашему времени. И если учесть, что на моей родной планете на пенсию выходят в двести лет… - Он пожал плечами. - Не то чтобы это имело большое значение, - продолжал он, - потому что ясно как день, черт возьми, я с этим уже смирился: домой я не попаду. Никогда. Проклятие, я даже не знаю, где мой дом. - Он помолчал немного. - Что ты на меня так смотришь?

- Брось, ты ведь знаешь, - сказала она. Он покачал головой:

- Нет, я думал, что знаю. Думал, это Марс, потому что он красноватого цвета, как и Вращающаяся Роза. Но я ошибался, в чем и убедился не далее как на днях. Так что…

- Ну и ну! - Она посмотрела на него и захихикала. - Ты и вправду так думал?

- Что ты хочешь этим сказать?

- Ты думал, Марс - твоя родная планета? Правда?

- Ну да.

Она давилась со смеху.

- Правда?

- Ну ладно, не вижу тут ничего смешного. Да, ошибся, признаю…

- Но это ведь настолько очевидно! - перебила она. - Где твоя планета.

Он нахмурился.

- Очевидно? А тебе-то почем знать, скажи на милость?

Она улыбнулась.

- Потому что ты сделал все, чтобы я это вычислила, дурачок, - объяснила она терпеливо. - В тысяча восемьсот девяносто четвертом. Когда я была замужем за этим несусветным занудой-астрономом. Зря, что ли, ты делал загадочные намеки, когда я была еще ребенком, - все эти сказки про планету, которая где-то там в небе, далеко-далеко, планета, где живут эльфы. Ты пичкал меня всем, что сам помнил, и ничего удивительного, что я всю жизнь, с самого детства, страстно мечтала найти твою планету. И нашла.

Он смотрел на нее во все глаза.

- Что?..

- Я нашла ее. При помощи телескопа Джорджа. Потом я рассказала ему, и он написал об этом открытии во все журналы, присвоив его себе, конечно же; и ему пожаловали рыцарский титул и назначили заведующим кафедры, учрежденной королем, наградили всеми возможными степенями и званиями. - Она взглянула на него. - Ты хочешь сказать, - продолжала она, - что я билась напрасно, ты так ничего и не понял?

Он покачал головой.

- Нет, - сказал он. - Прости. Я был так уверен, что это Марс, и…

- И все, что тебе было нужно, это зять с мощным телескопом, которым ты мог бы пользоваться в его отсутствие, и, конечно же, все мои открытия и находки можно игнорировать по определению, потому что я кто? - всего-навсего женщина…

Он промолчал в ответ.

- Прекрасно, - сказала она. Потом вдруг неожиданно расплылась в улыбке. - Так вот в чем решение еще одной загадки, которая все время не давала мне покоя: почему ты так рвался попасть на дурацкую ракетку, чтобы ползать со скоростью ниже скорости света по Солнечной системе, когда я уже давно изобрела сверхсветовой звездолет.

Звук, который он издал, вряд ли мог родиться в человеческой гортани; самым ближайшим его эквивалентом могло бы быть какое-нибудь «твиип», но средствами современной транскрипции передать соответствующий эффект затруднительно.

- Сверхсветовой звездолет, - повторила она. - В предыдущей жизни, когда я занималась наукой, - припоминаешь? Ах, ну да, все, что тебе от меня было надо, - это разобраться с вопросом искусственного притяжения, чтобы тебе не пришлось писать через соломинку по дороге на Марс, и как только вопрос был снят, ты потерял ко мне всякий интерес. Тебя ничем не пронять, - добавила она. - Даже то, что я умерла через день после завершения проекта…

- И никто не побеспокоился заглянуть в твои записи, потому что ты была всего-навсего…

- Вот-вот. - Она прищелкнула языком. - Но я позаботилась и об этом и завещала все свои записи и работы Флоридскому университету и уверена, что их не выбросили и не потеряли, потому что они имеют важную историческую ценность: на протяжении всей научной карьеры я ведь работала со знаменитыми учеными-мужчинами…

- Что ж, все верно. - Он скорчил гримасу. - Приговор вынесен и обжалованию не подлежит. Возможно, теперь, - добавил он, - ты понимаешь, почему я не схожу с ума от любви к этой планете и тому господствующему виду, который ее населяет?

Она смотрела на него с минуту, потом кивнула.

- Вполне, - сказала она.

Сорок три с половиной года спустя, в тот самый день, когда она должна была уйти на пенсию, дослужившись до звания профессора прикладной микрофизики в Массачусетсом технологическом институте, она получила открытку. Немного помятую, и клей на марке содержал по крайней мере семь элементов, неизвестных земной науке, хотя на почте этого, возможно, и не заметили. На открытке было написано:

Она улыбнулась.

- Не за что, - сказала она и сунула открытку за часы на каминной полке.