Не твоя семья

(Не)Твоя семья

Глава 1

До того, как их не стало…

Ангелина

Я нервно расхаживала по светлому холлу клиники, в нетерпении ожидая мужа. Здесь не было очередей, мягких кресел для удобства женщин в положении в достатке, меня уже как с полчаса пытались напоить чаем с мятой, но я отказывалась. Тимур опаздывал, а я боялась идти к врачу одна.

В этом центре я наблюдалась уже с третьей беременностью. Тимур настаивал на самом лучшем для меня, а здесь главврач — отец его одноклассницы, друг семьи и прекрасный акушер-репродуктолог.

Прекрасная клиника для планирования семьи и рождения детей, но у меня пока не получалось: первая беременность замерла на восьмой неделе; вторая закончилась выкидышем на двенадцатой; третья… Я погладила круглый аккуратный животик: семнадцать недель, самочувствие отличное, выгляжу прекрасно, только анализы и результаты скрининга не понравились Альберту Ромовичу. Проводились дополнительные манипуляции, собирали консилиум — сегодня должны озвучить итог. Мне было страшно. Без Тимура всегда так, с самого начала. С первого взгляда разглядела в нем мощную стену, нерушимый монолит, горную вершину, высокую и могучую. Под его взглядом робели подчиненные, кокетливо охали женщины и уважительно кивали мужчины. А я могла забыться в его крепких руках, спрятать лицо на груди и ни о чем не думать, потому что есть он — мой муж.

— Геля! — услышала голос и обернулась.

Тимур широким шагом преодолел разделявшее нас расстояние, смотрел только на меня, не отпускал мой взгляд, притягивал, на себе замыкал. Я буквально физически ощущала, как читает меня: сомнения, страхи, боль. Это между нами появилось сразу: магия двух противоположностей, которые осмелились полюбить.

— Ты как? — бережно обнял и легко поцеловал в макушку. Сейчас я не носила каблуков, поэтому едва доставала ему до плеча, от этого ощущения защищенности становилась сильнее.

— Страшно, — честно призналась. Тимур стиснул мою руку, крепко, но не причиняя боли, и повел к лифту. Нас уже ждал врач.

— Все будет хорошо, Белоснежка, — шепнул, прежде чем распахнуть дверь в просторный и стильный кабинет.

Я не сразу назвала самоуверенному типу, караулившему меня два часа, свое имя: он окрестил меня Белоснежкой за невероятный контраст светлой кожи и ярких черных волос. Для уроженки солнечного Сочи — это редкость.

— Альберт Ромович, — Тимур пожал руку старому другу семьи. Месхи еще с моим свекром в одной песочнице играл, но выглядел хорошо: статный, высокий, с сединой на висках, но это только придавало благородства, как и умный проницательный взгляд.

— Здравствуй, дорогой, — обнялись по-свойски. — Ангелина Витальевна, — улыбнулся мне, но было в этом что-то настораживающее, сочувствующее.

Неужели что-то с моим сыном? Мне ничего не говорили, откупаясь дежурными фразами: пока сложно говорить наверняка, подождем результатов, нужно взвесить риски.

— Присаживайтесь, — указал на два кожаных кресла. — Чаю? — и на меня посмотрел. Ресницы нервно дрогнули. Тимур сжал мои холодные пальцы: чувствовал, что в смятении и могу начать громко нервничать. Я не хочу чай!

— Альберт Ромович, — умоляюще произнесла. Пусть начинает.

Он громко вздохнул и тяжело опустился в кресло.

— Тимур, Ангелина, результаты скрининга показали высокие риски развития у плода генетических аномалий.

— Это что, — сухо и жестко, — синдром Дауна?

Теперь моя очередь успокаивать и поглаживать его руку: слишком сильно грозная энергия бушевала на моей коже, вихрилась и танцевала. Я слишком остро чувствовала мужа. Ни одна я переживаю сегодня.

— Это точно? — спросила, прикусывая щеку, болью отрезвляя себя. — Вы же брали пункцию, неужели…

Альберт Ромович кивнул и придвинул ко мне папку с результатами, подписями, печатями. Я читала и плакала. Тихо и горько. Тимур сидел прямой и ровный, с жестко стиснутыми челюстями и пустым взглядом.

Мы ведь хотели ребенка. Пять лет женаты, любим друг друга, живем в достатке, собака есть, только малыша не хватало для полного счастья. Первая беременность была случайной, да и рано еще было. Вторая на энтузиазме в отпуске. Третья обдуманная и тщательно планируемая, и такое горе. Мне всего двадцать пять, а я малыша выносить не могу.

— Прерывание не будет опасно для Гели? — услышала сквозь вакуум отрицания деловитый голос мужа.

— Тим?! — воскликнула с неверием. О чем он?! Вот так просто! Даже не обсудив, не погоревав?! — Это ведь не сто процентов, — и ткнула пальцем в запись о вероятностях. Да, риски высокие, но надежда есть!

— Ангелина Витальевна, — Альберт Ромович снял очки и почесал переносицу, — вы правы: мы не можем дать заключение со стопроцентной уверенностью, но как показывает практика, негативные прогнозы такого характера, увы, оправдываются.

— Но…

— Вы еще молодые, — мягко прервал. — У вас будут дети.

— Геля, мы сделаем аборт и забудем об этом. Главное, чтобы безопасно для тебя.

— Но я не хочу! — воскликнула, порывисто вытирая слезы. — Не хочу, Тим!

— Дома поговорим, — бросил властно. Тимур не любил, когда его решения оспаривали. — Альберт Ромович, я должен быть уверен, что Геля не пострадает. Срок немаленький. Вытащите из нее… ЭТО максимально безопасно.

Я тяжело сглотнула, переваривая, что нашего нерожденного сына, живот, который он целовал каждую ночь, мечту о первенце окрестил холодно и равнодушно «это».

Я схватила сумку и выбежала из кабинета. Не могу там находиться. Я теряла долгожданного ребенка, а его отец говорил о нем как о бракованном куске мяса: выскоблить и выкинуть. Никакой эмпатии, ноль сочувствия, ни капли жалости.

— Геля, стой, — муж догнал уже на улице.

Погожий майский вечер, где-то неподалеку зацвела черемуха, а в теплом воздухе завис тягучий тонкий аромат, птицы звенели, в кустах жужжали стрекозы. Я мечтала сегодня выдохнуть, расслабиться и ждать чуда. Но чудес, кажется, не бывает.

— Тим… — это мой максимум, на большее не хватило. Он взял меня за руку и повел к машине: усадил и даже пристегнул. Сорвался с места, вливаясь в поток узкого переулка, резко ускоряясь вылетая на набережную. — Давай обсудим, — робко начала. Я редко перечила ему, не потому что не хватало смелости, просто не требовалось: он старше, опытней, умнее. Тимур никогда не делал гадких вещей и не принимал неправильных решений. Я доверилась ему, будучи молоденькой девочкой-студенткой, и ни разу не пожалела. Хочу верить, что именно так будет и в этот раз.

— Дома, — отрывисто бросил, не сводя глаз с дороги. Крупные ладони стиснули руль, красивый профиль смотрелся опасно и резко. Тимур был красивым мужчиной, а еще сильным и здоровым. Я тоже молода и с неотягощенным анамнезом. Так почему же у нас так вышло?

— Тим, пожалуйста… — он мой муж, и я знала его хорошо, не до конца, но знала. Его молчание и нежелание вступать в диалог настораживали.

— Я сказал, дома. — медленно повернулся, пригвождая к месту тяжелым грозовым взглядом. Да, разговор не будет легким… Мне придется бороться с ним. С любимым мужем.

Тимур заехал во двор и остановился. Я вышла, устало поплелась в дом. Ехали почти час по пятничным пробкам до Сколково. Я морально выгорела и обессилела. Сбросила туфли на плоском ходу и устало опустилась на диван в гостиной. Шрек, наш ушастый кокер-спаниель, встречал, ласково тыкаясь мордой в пятки. Мне нужна минутка. Просто собраться и быть готовой к атаке. Тимур по-другому не умел: будет давить, методично и жестко. Раньше я это знала исключительно в теории: он делился со мной не только достижениями, но и проблемами. Я знала, как он их решал. Нет смысла удивляться, что так отреагировал и такое предложил. Сгоряча. Это точно.

Муж зашел в комнату, рваными нервными движениями сбросил пиджак, взглянул на меня из-под высокого лба, глаза решительно и грозно сверкнули.

— Ангелина, — полным именем называл только, когда был серьезно недоволен, — мы делаем аборт. Это даже не обсуждается.

— Нет, — я поднялась, уверенно вздернула подбородок, хмурый взгляд встретила без страха. — Это обсуждается. Тим, это же ребенок. Наш сын.

— Мне не нужен ребенок с отклонениями, — отчеканил твердо.

— Но…

— Это бред — рожать, понимаешь? — вспылил непривычно. — Спроси у врачей! Альберт Ромович что сказал, м? Тебе показан аборт!

— Ты так просто об этом говоришь… — обронила, инстинктивно поглаживая живот.

Что меня удивляет? Тимур бизнесмен с родословной: он уже заработал капитал и теперь метил в правительство. Собирался идти по стопам отца — министра промышленности и энергетики. В его семье меня, обычную девушку без именитых родителей и финансовых возможностей, не очень жаловали, хотя и не обижали. Но ни муж, ни его отец не скрывали, что будущему министру нужна благополучная и здоровая семья. Безукоризненная репутация, красавица жена, умные и воспитанные дети — идеальная семья с картинки. Ребенок с отклонениями не вписывался в счастливую фотографию с баннера или предвыборного плаката.

— В тебе говорят эмоции и гормоны, — подошел и погладил по щеке. — Я думаю о нас. О тебя, Геля. Главное, чтобы ты не пострадала. Срок большой.

— Тим, я не могу, понимаешь? Если я не рожу сейчас, то… — закусила губу. Ни одной беременности не выносила… — Это огромный риск.

— Риск рожать инвалида! — припечатал словом. — Ты измучаешь нас и этого… ребенка.

— Это не сто процентов… — попыталась возразить.

— Семидесяти мне достаточно! — жестко парировал. — Ангелина, я люблю тебя, но либо ты соглашается на аборт, либо мы разводимся.

— Ты серьезно?! — воскликнула ошеломленно.

Нет. Это какой-то бред. Тимур любит меня. Я знаю! Пять лет женаты, и ни дня не чувствовала себя ненужной и нелюбимой.

— Геля, — мягко обнял, к себе привлек, волосы ласково перебирать начал, — либо он, либо я.

Ответить не дал — поцеловал, жестко врываясь языком, кусая прямо в губы. Тимур всегда был страстным и жадным в постели, но когда узнали о беременности, стал бережнее и нежнее. Я была хрустальной вазой для него, драгоценностью, которую нужно охранять. Но только не сегодня.

Муж резко дернул ворот платья: оно заскрипело и поддалось, скользя с плеча. Грудь обожгло прикосновение горячих пальцев. Я оказалась без одежды очень скоро, открытая и незащищенная перед большим и сильным мужчиной. Тимур брал сзади, стремительно, резко, жестко, словно добивался меня исключительно для себя, будто бы вытеснял сына. Он довел меня до финиша физически, но морально я страдала. Сладко-горькая ночь, со вкусом терпких одуванчиков и медового нектара. И боли. Мы не понимали друг друга. Мы теряли самое важное. Только оно имело ценность: муж и жена должны чувствовать друг друга и не причинять страданий. Сегодня это не про нас.

Приподнялась на подушках, красивое лицо мужа в полночной темноте разглядеть пыталась: твердая линия губ, густые брови и нос с легкой горбинкой; волевой подбородок и поразительно длинные черные ресницы. Во сне люди безмятежны и расслаблены, но не сейчас. Зубами даже во сне скрипел, а ресницы тревожно подрагивали. Я провела пальцем по четко очерченным губам и, всхлипнув, осторожно поднялась. Не могу так. Не могу!

На дрожащих ногах вышла во двор, слезы сами лились, но и я не пыталась их унять или хотя бы вытереть: пускай, так легче. Тонкая сорочка не спасала от ночной прохлады, но это и нужно было: бодрость и решительность, а не туманная расслабленная нега. Я всегда любила Тимура, уверенного, решительного, сильного, иногда вспыльчивого, непредсказуемого, порой опасного. В его обществе иначе нельзя, каста хищников. Тимур — безжалостный лев. Но не дома. Не со мной. Он говорил, что в моих объятиях ему по-настоящему спокойно, что может расслабиться и стать мягче, что я исцеляю. Так за что же он так жесток со мной? За что?!

— Почему не спишь? — услышала хриплый голос. Обернулась. Тимур сорвал с ротангового кресла светлый плед и закутал меня. Сам в одних мягких домашних штанах: от голой груди парило, на рельефных руках проступали крупные вены, черные волосы густой дорожкой убегали под резинку белья. Такой родной. Нужный. Любимый.

— Тим, я не могу, — роняла горючие крупные слезы. — Мы сможем. Мы справимся. Мы ведь люб…

— С чем ты справишься, Геля?! — грубо прервал. — С чем?! Ты понятия не имеешь, что такое больной ребенок! Это тяжело, глупенькая девочка. Ты в своей жизни ни дня не работала. Палец о палец не ударила. Ты только умеешь, что картины рисовать да мечтать о мире во всем мире.

— Я была тебе плохой женой? — от горького изумления едва ворочала языком. Да, Тим во многом прав: я рано вышла замуж и жила под патронажем мужа. Училась, занималась искусством, даже выставлялась в галерее. Тимур поощрял и все оплачивал. А сейчас… Осталось только куском хлеба попрекнуть.

— Ты охренительная жена, женщина, любовница, и я хочу, чтобы оставалась именно такой. Моей любимой Гелей. А не задолбанной матерью инвалида. Выбирай, — последнее слово хлестнуло ультиматумом.

— Тим, ты не можешь быть так жесток! Нельзя выбирать между мужем и сыном. Нельзя!

— Да каким сыном! Его нет, а я вот!

— Он уже шевелится… — шепнула одними губами.

— Значит, развод, — спокойно констатировал. — Мне нужна семья, а не больничная палата, — Тимур резко развернулся и скрылся в темноте дома. Через десять минут вышел полностью одетый, с небольшой сумкой, которую обычно брал в короткие поездки или командировки.

— У тебя два дня на подумать, — бросил и растворился в тенях гаражной постройки. Казалось, что далось ему это слишком легко. Разве такое возможно? Откуда столько равнодушия? Может, давно зрело решение, а сейчас… Я бракованная жена и от меня уходит муж.

Смотрела вслед и буквально физически ощущала, как наша связь растягивается и медленно рвется, расходится рваными нитями с оголенными нервами и сломанными душами. Потеряла. Я его потеряла…

Глава 2

Тимур

Светлая весенняя ночь на предельной скорости уносила вдаль от дома. От жены. От любимой женщины. Хотелось раздавить педаль газа, втоптать в землю, смазать жизнь в «до и после». Чуть крутануть руль — и все, конец. Вырвать бы с корнем сегодняшний день!

Я предчувствовал беду. Ехал в клинику и под ложечкой сосало: сердцем чуял, что хороших новостей не будет, даже успел смириться. Еще с двенадцатой недели прогнозы были спорные. Худшие опасения подтвердились. Геля в шоке. Она всегда верила в лучшее. А я… Нет. Кто-то из нас должен оставаться с трезвой головой. Говорят, что Бог любит троицу, но обычно в позитивном ключе, а нам с женой тройное испытание — три неудачных беременности. Ничего, выдержим: у нас еще будут дети, здоровые и нормальные.

Так я думал, пока лицо ее заплаканное не увидел. Уперлась рогом! Зачем? Для чего? Кому нужна эта жертвенность?! Мне точно нет! Не хочу такой жизни: ни для себя, ни для жены! И для этого ребенка тоже не хочу! Такие дети не должны рождаться. Это издевательство в первую очередь над ними, затем над родителями и самой природой. Я знал это. Помнил, хотя всеми силами хотел забыть. Но от некоторых вещей не убежать: они догоняли страшными кошмарами. Вот и со мной так случилось. Но я переверну страницу. Геля согласится. Она всегда шла мне на уступки. Потому что только я знал, как лучше.

Сейчас в ней говорит женская эмоциональность и тонкая сочувствующая натура. Ей сложно быть жесткой. Я помогу принять решение: давить буду, если придется. Эти два дня дам ей оплакать потерю, потом мы начнем новую жизнь. Я сказал. Я решил. Я беру на себя ответственность за эту жесткость.

Я приехал в свой старый лофт, оставшийся от холостяцкой жизни. Здесь мы с Гелей жили, когда забрал ее в Москву. После свадьбы дом взяли, переехали, но квартиру оставил. Мы молодые: если в центре отдыхали с друзьями или вдвоем, то оставались здесь. Вспоминали бесшабашную молодость. Жена и сейчас молоденькая, совсем девочка, хоть и двадцать пять по паспорту, это я четвертый десяток разменял. Внешне холеный крепкий мужик, внутри иногда чувствовал себя стариком. Жена на мир смотрела с позиции полуполного стакана, а я скептик: готовлюсь к худшему и на лучшее лишний раз не надеюсь. Меня жизнь этому научила. Зато я всегда готов принять удар, и этот приму. За жену в том числе. Ей будет больно, но я буду рядом.

Лифт распахнул двери прямо у меня в квартире: кирпичные стены, архаичный деревянный пол, залитые бетоном и покрытые стеклом ниши; минимум мебели, максимум артхаусной свободы. Я всегда находился в жестких рамках: семья в провластных кругах с советского времени. Сначала жили так, чтобы не посадили. Сейчас, чтобы власть удержать и денег не упустить. Балансируем на грани: держим марку, следим за репутацией, а сами по самые локти в общем котле таких же политических развращенных властью элит.

Буквально содрал с себя одежду и рухнул в холодную постель. Я не привык спать один, только вынужденно в командировках, но эта ночь горька не только отсутствием жены. Я приказывал себе не думать, не анализировать свое жесткое решение. Оно единственно верное! Со мной согласны врачи, нормативные медицинские постановления и все здравомыслящие люди. Медицина призывает не бороться за плохой генофонд. Мне нужен хороший! Моя семья будет здоровой и полноценной!

Ночь прошла без сна. Под утро удалось провалиться в тяжелое забытье, придавленное громадной плитой сомнений. Меня терзал вопрос, ответ на который так и не дал себе. Смог бы выполнить угрозу и развестись с женой? Белоснежка. Ангелина. Геля. Я ведь люблю ее. Нежную, восторженную художницу-мечтательницу. Я столько раз слышал, что она мне не подходит. Что мне с моим статусом, амбициями и перспективами нужна другая жена: понятная и надежная, из того же, что и я, теста. Я отстоял свое право на выбор, жену, любовь. Я всегда выбирал Гелю. Значит, и она должна выбрать меня! Я человек слова. Если сказал, значит сделаю! Жена эту мою черту знала.

Проснулся как с похмелья. Мысли о личном туманом затянуло. Я их накрыл невидимым полотном, а сам о деле думал. Мне в министерство ехать нужно.

За два последних года мы распихали имущество по всем углам. Гостиничный бизнес и производство по переработке вторсырья переписали и назначили подставных собственников. Раньше я управлял, теперь якобы получаю пассивный доход. На самом деле все на мне завязано. Но если хочу идти дальше — к власти и большим перспективам, нужно быть ближе к государству. Сейчас я занимался оборонной промышленностью и писал кандидатскую по экономическому развитию и реализации новой модели промышленной политики. У меня большие планы на наше с женой будущее. Придет время, и она станет первой леди. Главное, чтобы во всем меня слушалась, тогда все будет.

Два часа с министром промышленности обсуждали новые задачи, стоявшие перед моим ведомством. Когда рабочие вопросы закончились и все вышли, министр перевоплотился в моего отца.

— Ну что там у вас с женой? — недовольно начал. Они с Месхи поддерживали дружеские отношения, но врачебная тайна связывала по руками и ногам. Я тоже не хотел душу перед ним открывать.

— Мы разберемся, — сухо ответил.

— Давай разбирайся. Если все пойдет хорошо, то через год в замминистры пойдешь, а потом пару лет и в дамках.

— Я же сказал, что у нас все хорошо, — скрежетал зубами. Терпеть не могу, когда мне пытались навязывать мнение или манипулировать.

— Тебе нужна крепкая образцовая семья. Полная. Подумай об этом, сын. Еще есть время…

На развод намекал, что ли? Я за Ангелину рвать буду, против всех пойду, даже карьеру похерить готов, но и она должна выбрать меня. Только меня.

Вечером измотанный приехал на квартиру. Аппетита не было. Настроение где-то в районе плинтуса. Схватил из старого мини-бара початую дорогущую бутылку виски: зубами сорвал пробку и сделал большой глоток. Горло обожгло терпкой горечью: я закашлялся и нашел стакан. Давно не пил ничего крепче белого сухого вина. Очищался, мать его! Сегодня планировал догнаться за последние полгода. Мне нужно это. Иначе бредовые мысли полезут в голову. Они уже там.

Рука непроизвольно зависла над телефоном. Так и тянет позвонить жене. Геля писала. Я молчал. Пусть думает. Ей плохо. Мне тоже. Но я терплю, и она должна смириться.

Неожиданно телефон ожил. Марьяна звонила. Одноклассница. Дочь Альберта Ромовича, нашего врача. Мы сто лет знакомы, даже дружим семьями. Я был крестным ее дочери. Думал Марьяну сделать крестной сына. Не выйдет. Нет никакого сына и не будет. Пока. А может, вообще. Черт его знает.

— Слушаю, — бросил лениво. Алкоголь послабил.

— Тим, ты как? Все хорошо? — голос обеспокоенный. Интересно, Ангелине звонила? Она с Марьяной через меня познакомилась. Подружились они.

— Геле звонила?

— Нет, — ответила, замешкавшись, — отец рассказал. — Не думай, ничего такого. Только сказал, что тебе с женой нужна поддержка. Вот звоню.

— А я на квартире бухаю.

— Можно приехать? — попросила Марьяна. — Напьемся вместе.

— А муж не заругает?

Мы с Олегом друзьями не были, но общались неплохо. Я бы точно Гельку к чужому мужику, пусть он хоть трижды друг и одноклассник, в ночь не отпустил.

— Он Ярославу в лагерь повез. Можно гульнуть, — тихо рассмеялась.

Марьяна приехала быстро. Я отдал ей свой бокал, а сам начал глушить из бутылки: особо не брало, но напряжение ослабло. Мутью голову заволокло.

— Как у тебя с мужем? — решил сменить тему.

— Плохо, — коротко и с горчинкой. Она сидела на белой шкуре возле декоративного камина прямо у моих ног. Светлые волосы убрала на одно плечо, бретелька свободного платья съехала, обнажая грудь чуть больше положенного, туфли сбросила, а ноги оголились до самых бедер. Мы знакомы давно и никогда между нами не было близости. Поэтому Марьяна так свободна сейчас.

— Что будешь делать, если… — не закончила, поставила на пол бокал и положила голову на мои колени: смотрела внимательно и проникновенно.

— Не знаю, — сделал еще один глоток. — Посмотрим, — я и так ей слишком много сказал. Нажаловался.

— Помиритесь, — улыбнулась, а в глазах грусть. — Тим… — рука неожиданно очень медленно и томно поползла по моему колену вверх. — Ты знаешь, я не претендую… — шептала смущенно. — Утешить хочу тебя и себя… — пальцы добрались до паха, массировать и мять принялись. Искры возбуждения взбаламутили кровь. В последнее время берег Гельку, не трахал, как нравилось, опасался навредить ребенку. А вот вчера… Черт!

Я обхватил тонкое запястье. Алкогольная взвесь рассеялась. Я жене не изменял. Когда замуж за меня выходила, клялся в этом. Геля в ответ пообещала, что навсегда останусь для нее первым и единственным.

— Ты пьяна, Марьяна. Иди домой, — поднялся рывком и вызвал такси. — Мы просто забудем об этом, — подхватил ее под руки и повел к лифту. Женщины подшофе любили очаровываться печальным образом мрачных мужчин. Вот и Марьяну повело.

— Прости, — обняла и поцеловала в щеку. — Это все виски. Вы с Гелей обязательно помиритесь. Я бы этого очень хотела, — и снова поцеловала меня, только теперь в губы. Я тоже пьян и не успел среагировать. — Я позвоню. Пока… — села в такси.

Марьяна уехала, а я завалился спать. Буквально упал в сон, а утром встал до будильника. Умылся и, не тратя время на завтрак, поехал домой. Суббота. Ангелина моя, наверное, спит еще. Я давал ей два дня, но, думаю, полтора будет достаточно. Я соскучился и хочу услышать, как она меня любит.

Припарковался на улице, заезжать в гараж не стал. Себе объяснил, что не хотел будить жену. Вошел в дом и сразу поднялся наверх: спальня была пустой, только одеяло скомкано. Без меня моя девочка даже спит беспокойно.

Я вышел из комнаты и спустился вниз. Если Геля не спит, значит, может быть только в одном месте. В месте силы. Для ее творческой натуры это очень важно: возможность уединиться и отстраниться от всего.

Дверь в мастерскую была приоткрыта: погожее утро заливало нежным светом большую рабочую зону. Окна в пол открыты, впуская весеннюю прохладу вместе с запахами свежей травы и майских цветов. Ангелина стояла спиной, кутаясь в облаке темных волос. Длинноногая, стройная, тонкая. Жемчужный шелк сорочки плавно обтекал изящные изгибы. Со спины и не скажешь, что беременна, и живот уже заметен. У меня защемило в груди от жесткости к своей девочке, но я не мог иначе. Она максималистка, а в жизни все намного сложнее. Я уберегу ее от нее самой. Лучше отстрадать сейчас, чем мучиться всю жизнь.

— Замерзнешь, — шепнул, подходя ближе, обнимая ее за плечи. Не могу видеть босые ступни на холодном мраморном полу. Дерево смотрелось бы уютней, но камень практичней. Так Геля говорила.

— Приехал… — увидел, как задрожали ресницы, а прохладные пальцы впились в мою руку. Я перевел взгляд на полотно, и внутри взъярился гнев. Ангелина рисовала младенца в утробе. Пока это только набросок, но чувствовалась рука мастера и нежность материнского сердца. Что же она так цеплялась за этот плод? Да, именно плод! Эмбрион! Это не человек. Людей убивать нельзя, даже самых конченных ублюдков. А этого можно и нужно! Это нечто нездоровое в ее теле. Это нужно вытащить и отпустить. Да, это больно. Но горевать долго не стоит. Мы же не плачем над каждым засохшим на трусах сперматозоидом. Пример грубый, но ребенок для меня — это живое, полноценное, говорящее создание. Рожать нужно обдуманно и осознанно, а не на эмоциях физических и умственных инвалидов.

— Что это? — кивнул на холст.

— Кто… — тихо поправила жена. Подняла на меня большие карие глаза с зелеными крапинками — в них стояли слезы. Я читал ее как открытую книгу.

Чертыхнулся, отошел, волосы взлохматил. Нет, она не может этого сделать! Не должна! Если хочет меня на эмоции взять, не выйдет! Если не прислушается к голосу разума, я пойду до конца!

— Чего ты хочешь, Геля? — холодно поинтересовался, сложив руки на груди. Наглухо закрылся. Меня не разжалобить стенаниями и истериками. — Хочешь, чтобы силой тебя на аборт потащил? За тебя решить? Не мучить тебя проблемой выбора, м?

— Нет… — ахнула и инстинктивно закрыла живот руками. Я криво улыбнулся. Такая красивая. Заспанная, без косметики и элегантных нарядов, а лучше нее просто нет. Дурная только, мужа не слушала. На здравый смысл плевала. Потом же локти кусать будет, но не достанет ведь. — Тим, — сглотнула шумно, — я не согласна на прерывание. Я хочу родить. Чувствую, что все хорошо будет. Это мой ребенок. Наш…

— Мою позицию на этот счет ты знаешь, — ответил угрожающе спокойно. Меня самого пугала пустота внутри. Как отрубило.

— Неужели карьера тебе дороже всего? — оборонила Геля, блуждая растерянным взглядом по моему лицу. Видимо, зацепиться за человеческое хотела. Не выйдет. Я умел отключать чувства и эмоции.

— Да, — шагнул к ней. — Да! — схватил за острые плечи. Жена задрожала. Мне хотелось сделать ей больно. Напугать. В первый раз в жизни. — Я не хочу потом, когда оба вымотаемся в конец, забив на все, кроме больного сына, отдавать его в спецучереждение. Поверь, именно так происходит. Вот тогда придет настоящая вина. И да — это будет конец всему, что я строил.

— Я так никогда не сделаю! — с жаром воскликнула.

Я зло, неприятно рассмеялся: резал не только слух, но и собственные вены.

— Он ведь умереть может. В любой момент может. И это намного тяжелее, чем пережить утрату сейчас, — я давил и ломал ее сопротивление. Я сильнее. Она подчинится.

— Уходи, — прошептала одними губами. — Я не могу так… Я не сделаю так! — вздернула подбородок, подписываясь под своим собственным приговором.

— Значит, тебя, Ангелина, в моей жизни больше не будет. В моем доме тоже, — холодно отчеканил. Я разведусь с ней и пусть потом не плачет.

Глава 3

Ангелина

Я снова плачу. За два дня пролила больше слез, чем за пять лет брака. Сидела на холодном полу и не могла понять, когда мы с мужем совсем перестали понимать друг друга. Жестокий, какой же он жестокий. Не сомневался, не жалел, не сочувствовал. Тимуру не было больно. Ему все равно.

Вчера целый день читала истории женщин, прошедших через прерывание на большом сроке. Господи, какая же это боль. Даже имея поддержку супруга, они страдали и умирали вместе с долгожданными детьми, которые никогда не родятся: для кого-то первенцами, кто-то ждал ребенка определенного пола, для кого-то последний шанс, который безжалостно отобрала судьба. Умертвляющий укол и преждевременные роды. Кругом равнодушие, и даже в частной клинике никто не поймет горя матери. Для них это всего лишь работа. Я ведь даже не смогла бы похоронить малыша по-человечески, потому что это плод, еще не человек: слишком маленький и совсем не нужный этому миру. И собственному отцу в том числе. Моему любимому мужчине, мужу, опоре и защите. Я так любила Тимура, но…

— Ох, — сквозь слезы улыбнулась, ощутив легкий пинок. Мой мальчик проснулся. — Я обещаю, что сохраню тебя. Клянусь, сынок. Мы сможем. Мы все сможем.

Пол-утра маялась, не зная, куда себя деть и что делать дальше. О страшном диагнозе нашего малыша не знал никто, кроме нас и Альберта Ромовича. О беременности только самые близкие — наши родители. Животик у меня аккуратный: я пока старалась не афишировать свое состояние. Боялась. Две неудачи сделали меня суеверной. А еще сложно отвечать на бестактные вопросы, почему живот не растет, что случилось, снова выкидыш… Это я проходила со второй беременностью. Была слишком счастлива и беспечна, делилась своей радостью. Потом было тяжело и от сочувственных взглядов, и от неудобных вопросов.

Я не могла оставаться дома и гореть в сомнениях. Тимур ушел стремительно, заявив, что в его жизни нам не место. Он слов на ветер не бросал, но я не верила, что реально готов к разводу. Говорил ведь, что любит, и я верила.

Когда тест показал две полоски, муж пригнал новенький порше панамера. Он всегда был щедр на подарки: хорошо зарабатывал и мог себе позволить. Это сейчас нужно быть более осторожными с дорогими покупками — речь идет о политической карьере.

Я села в машину и поехала на Арбат в сторону галереи, где готовили мою выставку картин. Их даже покупали. Я хорошо рисовала, но не мировые шедевры, конечно: то, что душа требовала. Сделать из увлечения что-то масштабное предложил Тимур. Я закончила МАРХИ по специальности ландшафтная архитектура и очень хотела развиваться в этой области. Но муж не приветствовал серьезной работы, занимавшей львиную долю времени. Тимур хотел видеть меня в первую очередь женой, поэтому предложил альтернативный вариант: моя любовь к живописи и развитие в этом направлении.

— Привет, Карина, — ответила на звонок уже в машине. — Что случилось?.. — с неверием переспросила.

— Приезжай в галерею, — только и сказала она.

Нехорошее предчувствие сдавило виски. Говорят, беда не приходит одна. Сколько на меня еще обрушится?

Я старалась сосредоточиться на дороге, но дурные мысли сами забирались в голову: под кожу острыми иглами и кололи, кололи, кололи. Суббота. Дороги свободные, солнце высоко, на пешеходных переходах люди: живые, смеющиеся, красивые; с детьми и без. В зеркальных витражах мегаполиса отражалась жизнь во всем ее многообразии. Я ведь была частью ее, но не сейчас. Может, завтра. Может, никогда.

— Что произошло? — вошла в галерею, взглядом перебегая по лицам — с одного на другое. Не сразу заметила, что со стен сняли картины, не все: некоторые полотна спешно завесили чехлами. Я не понимала. Мне сейчас было совсем не до выставки. Еще вчера думала отменить, а после разговора с мужем многое стало неактуально, но я отмашки не давала. Тогда, кто…

— Ангелина Витальевна, — ко мне спешила старший менеджер, — добрый день. Мы не ожидали, что вы будете так рано… Хотели позвонить… — Владлена Сергеевна чувствовала себя явно смущенной. — В общем, нам позвонили из спонсорского комитета и настоятельно рекомендовали отменить вашу выставку. Они отозвали финансирование. Простите.

— Что? — тихо обронила. Неужели Тимур? Главным спонсором галереи была «Истра» — инвестиционная компания, которой управлял муж. Деньги семьи там крутились. Он предлагал купить мне галерею в собственность, но это перебор. Это как купить диплом и рассказывать всем, что ты крутой специалист. Я отказалась. Я ведь не думала, что выйдет так… Мог ли он отозвать финансирование? Перекрыть мне кислород?

— Ангелина! — навстречу бежала Карина. Она выполняла роль моего агента. Вся организация была на ней.

Мы учились вместе. Рисунок ей не давался, зато способности к продвижению феноменальные. Она единственная, с кем общалась из институтской тусовки. Я вышла замуж в двадцать лет, не до дружбы было.

— Пойдем, покурим, — обвила локоть и вывела меня из здания.

Мы сели в кафе. Взяли по смузи. Молча пили. Карина ждала. Я переваривала.

— Что случилось, Гель?

Я затравленно посмотрела на нее. Тимур пытался прогнуть меня, показывал, кто в доме хозяин, что я без него никто и ничего не стою. Что одна никогда не справлюсь. Вот как обо мне на самом деле думал муж: иждивенка ни на что не годная. Даже выносить и родить здорового ребенка.

— Кажется, я развожусь, — проговорила, не веря, что произнесла это вслух. Похоже пошел отсчет пяти стадий принятия.

— В смысле? — ахнула Карина. — Ты же беременна! — она единственная, кто не из семьи был в курсе. Ну и Марьяна с мужем. Они достаточно часто бывали в нашем доме, чтобы скрыть такое. Она вообще очень наблюдательная женщина.

— Это не важно. Для него не важно… — большего объяснить не могла.

— Слышь, подруга, — осторожно начала Карина. — А твой случайно любовницу не завел? Мужики так козлят, когда другой увлекаются.

— Что?.. — я не могла в голове уложить ее предположение. Тимур не мог. — Нет… Не может быть… — хотела звучать уверенной, но выходило жалко. — Уфф… — низ живота потянуло.

— Прости, дорогая, — Карина спохватилась. — Прости, пожалуйста. Это я дура своего козлину вспомнила. Прости…

Домой вернулась разбитой. Родные стены совсем не помогали: все как обычно, но я смотрела на это место иначе. Просторная гостиная с голубым диваном и яркими синими подушками, пушистый ковер у камина, а на нем безделушки, привезенные из разных уголков мира, в коридоре уютная лежанка Шрека. Он и сам лично встречал меня, виляя хвостом. Мы завели щенка после первой неудачной беременности. Наш ушастый сынок.

— Привет, — потрепала коричневую лощеную холку, — пойдем ужинать, — поманила за собой.

Я еще два часа нарезала круги по Москве, думала о своей жизни. Несколько раз порывалась позвонить мужу. Уверена, он ждал моей капитуляции. Ему важно быть победителем во всем, последнее слово всегда за Тимуром, а я… Кажется, мои чувства больше не важны. Ломает меня об колено без всякой жалости.

Любовница…

Крутилось в голове слова Карины. Возможно ли? Тимур не давал повод. Я не помню, чтобы замечала что-то подозрительное. Он очень красивый мужчина. Властный. Сильный. Дерзкий. Сексуальный. Богатый. Женщины заглядывались, флиртовали, кокетничали, но муж смотрел с высокомерной ухмылкой. Тим не сильно обременен моралью и по молодости не отличался избирательностью в сексе — сам говорил. Но мне клялся, что единственная. Что всегда буду только я. Неужели лгал…

Я медленно поднималась наверх, рассматривая висевшие на стенах картины. В основном мои, но были и реплики известных полотен. Вот кажется и все, что было моего в этом доме. У меня же по факту ничего нет, кроме машины, подаренной мужем, и оформленной на мое имя карточки от его счета в банке. И уверенности, что «мы» — это навсегда. Тимур прав: я ничего не имела своего, просто была рядом с ним. Была женой властного богатого мужчины. Раньше думала, что этого достаточно, оказалось, что нет. Возможно, завтра стану никем для него. Мать-одиночка ребенка с особенностями развития…

Тимур не звонил. В воскресенье, чтобы занять руки, начала собирать вещи. Я не знала, чем кончится наша ссора, но мысленно пыталась подготовиться. Получалось плохо: все из рук валилось, волнами накрывало слезами и злостью: поочередно, но чаще одновременно. Казалось, что это сюрреализм какой-то. С нами это не могло произойти! Как два искренне любящих человека встали на тропу войны?! Почему один хотел убить, другой дать жизнь? Может, меня осудят и скажут, что не нужно плодить неполноценных детей, но… Он ведь мой. И есть шансы на ошибку. Альбер Ромович — врач с именем, и на консилиум собрал лучших генетиков и акушеров Москвы, но… Никогда не прощу, если убью ребенка. Любого. Это ведь частичка меня и Тимура…

В понедельник утром заметила, что к дому подъехала машина. На экране домофона — суровое лицо Марата Загитова. Известного московского адвоката. Адвоката Тимура…

Я открыла ему дверь. Мы просто смотрели друг на друга: он не решался начать, а я боялась спросить.

— Здравствуй, Ангелина, — произнес, ожидая, когда приглашу в дом. Я отошла от двери.

— Хочешь чего-нибудь? Я завтрак готовлю.

— Нет, спасибо, — Марат был бесстрастен. — Ангелина, меня прислал Тимур.

— Он хочет развестись… — я не спрашивала. Просто вслух произнесла. Может, тогда поверю. Это уже не шутка и не шантаж. Вовлечены посторонние люди. Это серьезно. — Я ведь беременна, Марат. Ты знаешь?

Я тоже знала законы. Муж не может развестись с беременной женой. Но готова ли я удерживать его, только потому что могу? Тимур не хочет быть с нами. Не желает ничего знать о нашем сыне. Либо аборт, либо никак.

— Да, — сухо ответил. — По закону ты могла бы быть защищена от развода до исполнения ребенку года, но если ты решаешься оставить плод, заведомо обреченный на инвалидность или даже смерть, то муж вправе развестись с тобой, — сыпал терминами и апеллировал к юридическим тонкостям. — Это как в случае со смертельной болезнью, если люди поженились, а один из супругов скрыл сей факт.

— Ясно… — только и сказала. Во рту такая горечь осела, говорить сложно.

— Тебе будут назначены алименты и отступные за мирный развод.

— Ты серьезно! — ахнула пораженно. — Тим тебя послал сказать мне все это?! Заткнуть подачками?!

Марат отвернулся, плотно сжав челюсти. Он никогда не будет обсуждать поступки друга, даже если не согласен. Хотя, вполне вероятно, что одобрял действия Тимура.

А мне что делать? Имею ли я право навязывать ему ребенка, которого не хочет? Нет, не имею. Он прав: это мое решение и моя ответственность. Отныне я в этом мире одна. Пока одна. У меня есть родители, но ведь моя новая семья — муж. Был. Нет его — нет семьи.

— Тимур ждет в загсе.

Я вскинула голову. Что он сказал? Сегодня? Сейчас? Тимур хочет развестись со мной одним днем?!

— Ты серьезно? — лицо Марата размыло от прозрачной пелены на глазах. Но увидела, как нахмурился и отвернулся. И тихое:

— Прости, Ангелина…

Я сморгнула слезы, позволяя им скатиться по щекам. Пусть они будут последними из-за него.

— Дай мне пять минут. Переоденусь и возьму документы…

Глава 4

Ангелина

Вчера в отчаянном порыве основную часть вещей упаковала в чемодан, сегодня смотрела на остальное в странном тупом оцепенении. Проще думать, что надеть, чем анализировать, почему муж так скор на расправу.

Рука замерла на яркой фуксии — брюнетки ослепительно выглядели во всех оттенках розового. Но платье-миди с приталенным силуэтом слишком подчеркивало мое положение. Стройная женщина с аккуратным животиком — это очень красиво. Хочу ли я ткнуть Тимура еще раз в свое положение? Чтобы увидел и окончательно осознал, на что обрекает меня и нашего сына. Не знаю. Слишком устала. Просто хочу, чтобы эта пытка закончилась.

Я оделась, о макияже даже не думала, только густые волосы собрала в хвост. В сумочку положила документы. Я никогда не разводилась и даже сейчас до конца не понимала, что это моя новая реальность. Какова процедура? Мы напишем заявление и будем ждать? Где мне жить все это время? Тимур сказал, что если выбираю рожать, то меня не будет больше в его жизни и доме. Он выгонит меня отсюда? Может, сразу уезжать с вещами?

Хаотичные мысли цеплялись одна за другую. Так сложно, зыбко, непонятно. Словно бы не со мной происходит. Я схватила упакованные чемоданы и попыталась стащить с лестницы. Марат вскинул темную голову и, перепрыгивая через ступеньки, забрал сумки.

— Тебе нельзя таскать тяжелое, — скупо прокомментировал.

— Не думала, что это кому-то важно, — ответила безжизненно.

Он молча погрузил чемоданы в багажник и, захлопнув, посмотрел на меня нечитаемым взглядом.

— Я не знаю, что сказать, Ангелина, — неожиданно проявил человеческое. — Вы оба в своем праве и оба не правы… — большего от него не дождаться. Я села за руль и поехала за ним в Грибоедовский загс. Там выходила замуж. Вероятно, закончу семейную жизнь там же. Делить нечего. Все его, Тимура. У меня только сын. Мой. Только мой.

Я припарковалась недалеко от центрального входа. Марат приехал чуть раньше: его машина стояла рядом с агрессивной черной мордой новенькой ауди моего мужа. Он и сам был рядом. Я замерла, сбиваясь с шага. Он резко вскинул голову и впился в меня тяжелым пронзительным взглядом. Он всегда безошибочно находил меня в толпе. Говорил, что чувствовал на расстоянии, запах мой щекотал ноздри и вел за собой.

Что мне делать? Подойти? Поговорить? Или молча пройти мимо, словно это случайный знакомый, имя которого давно стерлось из памяти? Никогда не думала, что за два дня любимый мужчина может стать настолько чужим. Раньше казалось, что знаю его: мне были доступны его мысли, чувства, тело. Все хорошее и плохое. Сейчас понимаю, что муж имел потаенные глубины души, куда не было доступа никому. Тимур никогда не был ангелом или принцем, но я верила словам, что стала самым главным для него человеком. Разве важных так легко вычеркивают из жизни?

Тимур двинулся мне навстречу, остановился в полушаге: его взгляд ощутимо споткнулся о мой живот. Я слышала скрип зубов, скулы острее бритвы, а в глазах яростная бескомпромиссность. Наша любовь сгорела в его жестокости, припорошенная соленым пеплом моих слез.

— За мной, — скомандовал и круто развернулся. Шаг резкий, порывистый, стремительный. Мой муж действительно все решил.

Сегодня понедельник, и желающих сочетаться браком не было. Или час не подходящий: видимо, самое время для развода.

— Сюда, прошу, — перед господином Мантуровым лебезила возрастная госслужащая. — Оформим, как просили. Ждать не придется, Тимур Викторович.

Я непонимающе нахмурилась, прежде чем передо мной распахнули дверь в кабинет.

— Присаживайтесь, — указали на один из стульев. На столе лежали документы: заявление на расторжение брака, не подписанное мною, журнал регистрации актов гражданского состояния и, как бы ни было смешно, цветные обложки для свидетельства о заключении брака.

— Можно ваши документы?

Тимур уже бросил на стол паспорт; я, ошарашенная, на автомате достала все, что было в сумке.

— Поставьте здесь подпись, — ткнули в галочку на заявлении. Муж уже подписал. Я сглотнула и нацарапала что-то.

— Пока мы не начали процедуру, — вступил в разговор Марат, — Ангелина должна ознакомиться с мировым соглашением, — всунул в дрожащие руки какие-то бумаги. Что-то про деньги, выплаты и мои права. Я не могла осмыслить, куклой на веревочках подчинялась и глазами хлопала.

— Тим… — сглотнула вязкую слюну и произнесла его имя. Мне нужна была передышка и капля понимания. Возможно, даже сочувствия.

Муж среагировал мгновенно. Привыкший к беспрекословному подчинению и сейчас властно отдал приказ:

— Оставьте нас!

— Конечно-конечно, — служащая тут же поднялась. Марат задержался секунд на десять, обведя нас привычным нечитаемым взглядом матерого адвоката.

Мы остались вдвоем. Тимур молниеносно сжал мое запястье и потянул на себя, усаживая на колени, жадно впиваясь в губы: целовал, словно пить хотел и напиться не мог. Я отвечала. Боже, как я отвечала. Я его любила. Мне кажется, всегда любила только его. Все стерлось, все забылось, только муж в сердце. Первый мужчина. Единственный. Навсегда. Или уже нет?

— Одумалась, Белоснежка? — шепнул с блеском превосходства в глазах. Победитель. Никому не уступит. Никогда не проиграет.

Поэтому наше счастье уже невозможно. Это игра в одни ворота. Подчиняйся — и ты любима. Взбрыкнула — не нужна больше.

— А ты не одумался? — не удержалась, погладила темные волосы. По густым бровям кончиками пальцев провела. Запоминала черты, которые буду видеть на лице своего ребенка. Красивый мужчина с черствым сердцем. Он ведь всегда был таким, просто я в своей любви не замечала. Наивная глупая девочка.

— Неужели готова похерить пять лет брака ради дефектного эмбриона? — спросил с металлом в голосе. — Серьезно?

— Это ребенок, Тим, — схватила крупную ладонь и на живот положила. — Он живой, шевелится, его сердце бьется. Послушай!

Тимур прерывисто втянул воздух, руку выдернул, отвернулся, сжав челюсти.

— Не думал, что так мало для тебя значу, — ответил непривычно тихо.

— Аналогично, — упрек был взаимным.

Я встала с его колен. Служащая вернулась. Поднялась суета. Мне предложили расписаться в актовой записи. Тимур был вторым.

— Я подпишу, — он достал из кармана пиджака ручку, — и не приму тебя обратно, Геля. Даже если будешь умолять.

Я отвернулась, пряча от него свою боль и свое сердце: искать будет, не найдет.

— Я любил тебя, Ангелина, — бросил, испепеляя взглядом, и поставил широкую размашистую подпись. Мне в паспорт тут же шлепнули печать. Я схватила его и стремительно покинула кабинет. Никто меня не удерживал. Никто не догонял.

В глухом отчаянном оцепенении дошла до Чистых прудов. Села на лавочку, слабо улыбнулась мальчонке, врезавшемуся в мою ногу на маленьком самокате, осмыслить пыталась: мир поделился на до и после Дыхание перехватило, в горле горький комок образовался: я не могла его сглотнуть или выплакать. Это тлен, пепел и выжженная земля. Такое исцелялось только временем. Даже на самой мертвой почве прорастает росток, но не сразу.

Точкой опоры стали уточки с выводком. Детвора бросала в воду хлеб, и было забавно наблюдать, как одна мать-утка заботилась об одних утятах и гоняла чужих. Умудрялась отличать, чувствовала родную кровь.

Я достала телефон, хотела сфотографировать, но только через минуту заметила, что листаю совместные с Тимуром снимки. Такой красивый, статный, мужественный. Уверенный в себе мужчина. Муж. Мой. Хотя нет. Уже нет. Уже бывший.

Тряхнула волосами и поднялась. Даже если ничего не вернуть, я хочу обнажить перед ним душу! Чтобы понял, что чувствую! И его тоже хочу услышать! Что Тимуру тоже больно! Что это нечто большее, чем бездушное желание держать марку перед обществом!

Я вернулась к машине и поехала на набережную. Сердцем чуяла, что Тимур не может… Пока не может поехать в наш дом. Что вернулся в холостяцкую берлогу. У меня были ключи от лофта. Муж ник… Бывший муж никогда ничего не скрывал и не шифровался. Поэтому в его верности не сомневалась.

Приложила ключ к кнопке лифта: он быстро и бесшумно поднял меня в апартаменты. В гостиной никого не было, но я чувствовала, что не ошиблась: в воздухе остался легкий шлейф брутального дымно-пряного аромата. И был еще какой-то, но я не понимала…

Здесь все было как на ладони, кроме курительной комнаты: истинно мужская вотчина, обустроенная для работы и курения сигар, специально, чтобы не мешать мне запахом дыма. Тимур все это сделал ради меня: когда перевез из Питерской академии в Москву.

Дверь была приоткрыта, и слышны приглушенные голоса. Я застыла возле нее, во все глаза рассматривая открывшуюся картину. Тимур сидел в кресле с закрытыми глазами, напряженный, нервный, пиджак сброшен, узел галстука ослаблен, а рядом Марьяна: она массировала ему плечи и тихо что-то говорила. И улыбалась: ласково, даже слишком. Они ведь близкие друзья. Вроде бы ничего такого, но… Тимур запрокинул голову, и ее пальцы переместились на виски: он что-то шепнул, она ответила и… склонилась над ним, целуя в губы.

— Ох… — не сдержалась, среагировала, рот рукой закрыла: хотела задушить поднимавшийся из глубины дикий вой. Вот оно как…

Марьяна отскочила, испуганно глядя на дверь. Тимур вскинул голову и безошибочно нашел мои глаза. Впился, давил, прожигал.

— Я принесла ключи, — взвесила в руке связку. Здесь было все. — Извините, что разрушила интимную идиллию.

— Оставь нас, — бросил, не теряя со мной зрительного контакта.

Марьяна безошибочно поняла, к кому обращался. Я тоже. Она прошла мимо, отводя глаза в сторону. Неужели стыдно? Или боялась сцены ревности? Или что Олегу, ее мужу, расскажу? А может, прятала улыбку превосходства?

Мы с Тимуром остались вдвоем. Я заговорила первой:

— Это все из-за нее, да? Марьяна — истинная причина развода?

Тимур зло хохотнул, бросаясь в меня пылающими взглядами.

— В нашем разводе виновата ты, Ангелина. Только ты. А Марьяна… — задумчиво произнес ее имя, но не стал развивать тему. — Зачем ты пришла? Мы в разводе, забыла? Никто никому ничего не должен.

Мой порыв поделиться болью, обнажить чувства и услышать его, теперь казался сущей глупостью. Ему это не нужно. Мне… Мне, наверное, тоже.

— Ключи, — бросила на кресло рядом. — Думаю, в одном городе нам будет тесно. Я уезжаю, — вздернула подбородок. — Надеюсь, это наша последняя встреча, Тимур Мантуров, — я отрезала его от себя. Меня всегда учили любить, тонко чувствовать, сострадать и быть милостивой. Больше не буду. Тем более с ним. Я научусь его ненавидеть! — Ни мне, ни моему ребенку ты больше не нужен. Прощай.

Тимур с бешенством клацнул зубами и процедил:

— Я куплю тебе дом. Скажешь, где.

— Да подавись ты! — бросила презрительно. Никогда раньше не говорила так с мужем. Бывшим мужем. Это нужно запомнить. Хорошенько запомнить.

Резко развернулась и вышла. Марьяна стояла, опершись спиной о стену. Возможно, все слышала. Ждала, не уходила.

— Я думала, мы подруги, — проговорила, останавливаясь прямо напротив нее. Сколько они вместе? Марьяна вроде бы не лезла в нашу семью, но не всякая любовница стремилась заменить жену. Некоторые просто приятно проводили время с красивыми видными мужчинами. Она ведь и сама замужем. Просто дружеский секс.

— Я всегда любила Тимура. Не лезла, пока женат был. Сейчас все изменилось, Ангелина. Больше не уступлю его, — оттолкнулась от стены. — Я сумею выносить и родить здорового ребенка.

Нет, не разнообразие. Влюбленная заклятая подруга.

— Племенная кобыла? — иронизировала, но во рту такая горечь. Права, во всем права. Я бракованная для них. Для него…

— Пусть так. Я готова ей быть. А ты не для него. Ты никогда не была для семьи Мантуровых своей, — ткнула меня в очевидное и вошла в кабинет, плотно закрывая дверь. Я стояла рядом с минуту. Что там происходит? Сколько это происходит?

— Неважно… — прошептала одними губами и вытерла набежавшие слезы. Все, это последние. Больше никогда. Мне беречь себя нужно. Я одна у своего малыша.

Спустилась вниз, достала чемоданы и, вызвав такси, поехала в аэропорт. В машине набрала отца. Мама почему-то не ответила. На смене, наверное.

— Пап, привет, — пыталась звучать бодро. — Я к вам в гости собралась, можно?

Родные не откажут. Они поддержат. Я возвращалась брошенной женщиной туда, откуда уезжала наивной влюбленной мечтательницей. Жизнь порой жестока и непредсказуема…

Глава 5

Тимур

Ангелина ушла. Жена. Бывшая. Никогда не думал, что нас ждет расставание. Что разведемся: так быстро и так сложно. Внутри тяжело. Мне. Ей — не знаю. Ни одной слезинки не проронила. Буквально помешалась на этом ребенке! И муж стал нахрен не нужен! Ну и пусть! Не приму обратно ни при каких раскладах! Я умею быть жестоким. С ней особенно. С особой виртуозной жестокостью люди делали больно себе и самым любимым.

— Тим… — Марьяна вошла и прислонилась к двери. Она смотрела на меня, а я сквозь: на ту, что уходила, не оглядываясь. — Забудь, — оттолкнулась и подошла, руки на грудь положила. — Я люблю тебя, Тим. Очень люблю… — внутри такая агрессивная ярость бушевала, на глупости толкала, хотел больно сделать. Растоптать, унизить, уничтожить. Ангелину. Но ее нет, а Марьяна рядом, о любви шепчет, с обожанием смотрит. Как моя жена когда-то. В прошлом. Теперь все у нас в прошлом.

— Этого хочешь? — обманчиво мягко спросил и жестко надавил на плечи. Пусть на колени становится. Пусть доказывает свою любовь. Мне сейчас очень нужно выпустить на волю демонов, которых разбудила любимая жена, кроткая послушная девочка. Была когда-то.

Марьяна послушно опустилась: молния поддалась, прохладные пальцы обхватили напряженный ствол, затем стон болезненный и протяжный. Мой.

Она принимала и позволяла делать с собой все, а я и не церемонился: бросил на стол, юбку задрал, агрессивно ноги раздвинул.

— Давно ждала, да? — намотал волосы на кулак.

— Да, — простонала, принимая меня. Я хотел морально уничтожить жену, но физически доставалось Марьяне. — Гелька всегда была не от мира сего. Я буду с тобой, — услышал рваное и хриплое. — Я рожу тебе здорового ребенка. Я могу, а она нет…

Я резко вышел, вслушиваясь в слова подруги детства: Ангелина, дети, семья. Нет, ничего не хочу. Хватит. Не сейчас. А может, никогда.

Пару раз толкнулся в руку — тело скрутил болезненный спазм: там не было удовольствия, только боль и ненависть. На Марьяну вообще плевать. Я не звал, сама пришла. Рванул рубашку, обтерся, бросил на пол. Ремень выдернул и отправил туда же. В душ нужно: смыть с себя этот уродливый день.

Я изменил жене. Вроде развелись, не обязан верность хранить, а тошно. Шесть лет вместе были, пять из них мужем и женой. Даже не вставал на других, мыслей не допускал покувыркаться с левой бабой. Тем более с Марьяной. Я с мужем ее за руку здоровался, дочку их крестил, жена моя улыбалась ей. Подругой считала. Бывшая жена. Теперь у меня все бывшее.

Горячая вода кислотой в лицо брызнула, кожа покраснела, пятнами пошла, внутри все разворотило и выжгло. Пускай. Не хочу ничего чувствовать. Геля уверена, что изменял ей с Марьяной — и ладно. Может обрыдаться! Меня ее слезы больше не трогали!

— Тим… — створка душа открылась. Марьяна голая прижалась к моей спине. — Я люблю тебя, а Ангелина пусть локти кусает.

Я резко развернулся и, выбросив руку, схватил ее за горло.

— Не смей больше говорить о моей жене, — очень медленно чеканил каждое слово. — Я не хочу о ней слышать, поняла?

Она активно кивала, прижимаясь ко мне грудью, животом, ногами. Хотела. Текла вся. А я? Мне Гельку забыть нужно. Я уже в грязи — никакой душ не поможет. Грехом больше, грехом меньше.

— Сама напросилась, — жестко впечатал в стеклянную стену. — Потом не плачь, — и взял сзади. Больно, резко, без подготовки. Нежным я был только с одной женщиной. Зря, нужно было быть жестче. Тогда бы не осмелилась ослушаться. Теперь буду истинным мерзавцем, которого заботливо воспитали циничный папа и слабохарактерная мама.

Вечером нас с Ангелиной ждали на ужин родители. О разводе никто не знал. Я и сам до последнего надеялся на ее благоразумие. Но нет так нет: умерла так умерла. Я слово держу, обратного пути нет.

— Что теперь будет? — Марьяна подошла со спины и обняла за талию. Я раздраженно напрягся, застегивая белую сорочку.

— Ничего не будет. Ты вернешься домой к мужу и дочери. Я поеду к родителям на ужин. У каждого своя жизнь, — прохладно объявил. Дружба заканчивалась ровно там, где начиналась постель. С Марьяной всегда было легко и понятно, как с мужиком и братаном. Видимо, не просто так Марат подкалывал, что она смотрит на меня глазами недоенной коровы. Я осаживал, списывая на природный цинизм лучшего друга: он в принципе не верил в дружбу между мужчиной и женщиной.

— Тимур, но я хочу быть с тобой. Олег никогда не значил для меня столько, сколько ты. Знаешь же, что брак у нас не по любви.

— А мой был по любви, — обернулся, припечатав злым взглядом. — Я только сегодня развелся. Жена уехала. Ребенок — генетический урод. Какие претензии?! Ты чего от меня хочешь?!

— Прости, — шумно сглотнула, пальцами попыталась убрать с моего лба еще влажную челку. Я дернул головой, на автомате поправляя стрижку. — Я буду ждать тебя. Буду ждать сколько нужно.

— Марьяна, — смотрел исподлобья, — подумай трижды о своем решении. Я ведь могу никогда не прийти.

Я не знал, чего она от меня хочет, чего ждет. Я сам от женщин больше ничего не ждал: попробовал, не получилось, ок, нормально.

Я очень любил свою Белоснежку, готов быть ее семью гномами и прекрасным принцем в одном лице. Единственное, о чем просил — быть всегда на моей стороне: ты со мной, я с тобой — ничего сложного. Не вышло. С той, кого полюбил с первого взгляда, не вышло, что уж говорить о любой другой женщине…

Родительский дом находился на территории закрытого элитного поселка «Сады Майендорф»: на меньшее один из самых богатых министров в правительстве не согласен. Четырехметровые ворота плавно отъехали в сторону, пропуская машину. Меня знали, поэтому охрана не приставала с документами ни на кпп, ни здесь: отец очень переживал за безопасность, поэтому пара крепких парней с боевым оружием всегда дежурили на входе.

Я считал это перебором — те самые перегибы на местах. Замки, высокие заборы, охрана — бандит, а не слуга, мля, народа. Хотя время неспокойное, отца понять можно.

Ехал до особняка еще минуты три — петлял по дорожкам, объезжал фонтаны и злился, глядя на писающих мальчиков с золотыми крылышками. Как я здесь жил?! Это же музей, не меньше! Наш дом совсем иной. Мой. Теперь только мой.

— Здравствуй, сынок, — мама, до сих пор тонкая и изящная, крепко обняла и поцеловала в щеку. — А Геля где? — попыталась заглянуть в салон моей ауди, затем меня внимательно оглядела. Отец, естественно, рассказал, что беременность ненормальная, но подробностей и сам не знал.

— Давай в дом пройдем, — подтолкнул ко входу. Объявлю, что отныне разведен, им обоим. Меньше ахов и охов будет. Мама при отце привыкла маскировать чувства, мимикрируя под любую ситуацию и настроение мужа. Он не плохой человек, но тяжелый и авторитарный. Я в него.

— Сын, — отца встретил на выходе из кабинета, — у меня презент: сигары из Доминиканы. За коньячком перетрем насчет новых кандидатов в министры. Конкуренты твои будущие.

Он только сейчас заметил, что я один: бровь вскинул, в лицо впился острым взглядом, затем скомандовал:

— После ужина.

Ели молча. Мне кусок в горло не лез, а над столом тяжелый флер тлена. Все поняли, но предпочитали жрать каре барашка и запивать красным Каберне. Очень изысканно и вкусно, но я отбросил приборы. Нет у меня аппетита.

— Мы с Ангелиной развелись, — объявил, вытирая рот белоснежной тканевой салфеткой. — Сегодня.

— Ох! — воскликнула мама. — Но как же… Она ведь беременна!

Не могу сказать, что жена и мать были подругами, но последняя, видя любовь Гели, радовалась. Она одобрила мой брак по любви. В отличие от отца.

— Плоду в ней, — начал, глядя в глаза матери, — поставили диагноз синдром Дауна. Альберт Ромович и врачебная комиссия настаивали на прерывании беременности. Ангелина захотела родить. Я поставил ультиматум, она его не приняла. У меня нет жены и не будет ребенка, — закончил жестко.

— Хм… — только и услышал от отца. Но он недолго переваривал: — Правильно сделал, что убрал ее с глаз быстро и по-тихому.

— И все? — с саркастичной насмешкой уточнил. — Я беременную жену нах послал, а ты так спокоен.

Отец жестко взглянул на меня. Такие же серые глаза: уверенные, грозные, злые. Мои.

— Ты что хочешь услышать? Осуждение и порицание? Трижды ха! — неприятно рассмеялся. — Я не одобрял твой брак, но никогда не лез, хотя были кандидатки по статусу. Но если женщина не может выполнить свою прямую функцию, то ей не место рядом с тобой.

На этих словах мама со звоном уронила приборы и, извинившись, буквально выбежала из-за стола.

— За тобой большое будущее, и ты все правильно сделал, — отец продолжил, провожая ее взглядом. — Если врачи говорят, — теперь на меня смотрел, — надо слушать. Если Ангелина дура — это не твоя проблема. Закон на твоей стороне.

Я горько усмехнулся и вышел из-за стола: матери в глаза посмотреть хотел. Поднялся в хозяйскую спальню, постучал. У них с отцом все как в княжеских семьях: будуар жены соединялся дверью с комнатой мужа.

— Войдите, — услышал приглушенное. В роскошной бледно-золотой спальне ее не было. Мама нашлась в ванной. Она умывала лицо. Плакала.

— Презираешь меня? — спросил у ее отражения. Она молчала. — А себя?

Мама повернулась: глаза, полные слез… Она руками обняла мое лицо и шепнула:

— Себя да. Тебя, — и поцеловала в лоб не без моей помощи: слишком миниатюрная женщина, — нет. Ты мой сын. Я тебя всегда поддержу. Дети — это лучшая версия нас.

— Нет, мам, — накрыл холодную ладонь, — я получился дерьмом.

Она не стала возражать. Осуждает, но молчит. Это очень по-матерински.

— Эту тему мы закрываем, — подвел черту. — Больше не хочу слышать о жене и том… создании. Надеюсь, ты меня услышала.

Я дал возможность обсудить ситуацию сегодня, даже наорать и поругать как маленького позволил бы, но раз это никому не нужно, значит, заканчиваем. Больше такого шанса не предоставлю.

Утром заехал в «Загитов и партнеры». В этом деле нужно поставить жирную точку. Финансовую.

— Сколько собираешься ей платить? — Марат лично занимался моим делом, хотя эту работу мог передать рядовому специалисту. Возможно, я и сам этого хотел бы. Друг ничего не говорил, но иногда бросал слишком тяжелые красноречивые взгляды. Надеюсь, с женой будет выбирать выражения, описывая наш с Ангелиной развод.

— Пятьсот ежемесячно и десять лямов одноразово, — ответил глухо.

Марат присвистнул. Ангелина не справится одна. Это сейчас она храбрилась, но настоящих трудностей не видела. Я оберегал ее, холил и лелеял. Цели оставить ее без средств к существованию у меня не было. Все же она повела себя правильно и достойно: без истерик и меркантильных попыток отсудить у меня имущество. Я буду помогать финансово. Знать о ней и плоде ничего не хочу, но платить буду. Не я, а банк, конечно. Марат оформит документы, чтобы к этому вопросу мы больше не возвращались.

— Ты как сам? — Марат неожиданно сбросил маску равнодушного юриста и перевоплотился в друга. Мы ведь не говорили об этом по душам: все четко, быстро и по делу. Я вообще душу никому не изливал. Может, надо бы, да поздно. Время ушло. Не хочу говорить о ней. Думать тоже не хочу, но с этим сложнее. От людей убежать легче, чем от себя.

— Охранено, — сухо ответил, подписывая доверенность на банковское обслуживание. От дальнейших расспросов спас сигнал напоминалки в телефоне.

Шрек. Таблетки.

Мля! У нас с Ангелиной синхронизирован календарь по домашним делам. Домом, бытом и собакой занималась она, но теперь ее нет. Или есть? А вдруг она еще не уехала?

— Заканчивай без меня, — стремительно поднялся и вышел. Уже по дороге в Сколково понял, что жены не могло быть дома. Она ключи бросила практически мне в лицо. Машина тоже стояла на парковке лофта. Геля слишком уверенно заявила, что видеть меня больше не хочет. Со зла и обиды, естественно. Она меня любит. Страдать и жалеть начнет уже очень скоро, но это будут ее проблемы.

Остановился возле ажурных ворот — не стал искать пульт и заезжать. Вряд ли надолго задержусь. Дверь поддалась легко: не успел войти, как Шрек с восторженным лаем бросился в ноги.

— Привет, бродяга, — присел и потрепал по коричневой морде. — Одни мы, да? — спросил, но ответ витал в воздухе: запах дома, родного, любимого, увядал, растворялся в воздухе вместе с ароматом хозяйки, уступая место дереву и мебели. Когда становилось пусто, появлялся запах либо свежего ремонта, либо затхлости. В доме пахло ремонтом, а затхло у меня исключительно внутри. — Пойдем, покормлю тебя и таблетки выпьем.

Только где они… Неделю назад Шрека пронесло знатно. Ангелина в клинику возила его, лекарство назначили для микрофлоры желудка. Я был в курсе исключительно поверхностно.

На кухне в собачьем закутке было три тарелки с едой, и Шрек умял все. Оголодал, бедолага. Я насыпал корм и огляделся: где его лекарство могло быть, хотя бы чисто теоретически? Взгляд споткнулся о листок на холодильнике, придавленный магнитом. Красивым ровным почерком написаны инструкции по жизни с собакой. Геля позаботилась.

Пока пес ел, я прошел в спальню: в гардеробной остались не только мои вещи, но и остатки женских: туфли на каблуке, сумочки, платья и прочая ерунда для образа и стиля. Что с этим делать?

Я сорвал с вешалки рандомную блузку и поднес к лицу. Не пахнет, разве что порошком. Геля пахла дикими цветами, сама ручная и покладистая, а запах непокорный.

Отбросил тонкую ткань и с силой захлопнул створки. Пусть будет. А я уйду. Здесь жить в любом случае никогда не смогу. Со временем продам этот дом.

— Шрек, за мной, — позвал собаку, схватил упаковку корма, лекарство и его любимую лежанку. Дом закрыл и поставил на сигнализацию. — Вдвоем будем жить, — посадил пса на переднее сиденье. Уже тронулся, когда пришло сообщение:

Марьяна: Я подала на развод

Я крепче сжал руль и посмотрел на ушастого товарища по несчастью:

— Ну и что мне с этой информацией делать?

Он не ответил. Я тоже. Просто сбросил сообщение. Пока так, потом поглядим, что с Марьяной делать.

Глава 6

После…

3 года спустя

Ангелина

Я тихонько вышла из спальни и прикрыла дверь. Сын лег на дневной сон, а это значило, что у меня есть полтора часа посидеть над финальной версией проекта для дома четы Небесных. Я успешно освоила программы для дизайна интерьеров и использовала свой художественный вкус, чтобы зарабатывать на жизнь. Получалось: не сотни тысяч миллионов, но хватало.

В Сочи рынок труда давно поделен, и своя так называемая мафия тоже была. Только клятые москвичи могли открывать с ноги дверь, в остальном рулили диаспоры. Крупным агентствам доставались жирные заказы — отели, апартаменты, офисы, а я раскручивалась через социальные сети и отсылала резюме вместе с законченными примерами проектов. Меня неожиданно пригласили на собеседование для дизайна особняка на Мацесте. Обеспеченная семья из Москвы. Хозяйка влюбилась в мой проект. Теперь я не просто помогала с дизайном, но и занималась интерьером в практическом смысле: рабочие уже закончили воплощать мои идеи, теперь я за очень приличную плату обставляла дом из лучших каталогов итальянской стильной мебели.

Сегодня привезут обстановку для одной из гостевых спален — возьму сына и пойдем принимать и контролировать. У Небесных трое детей: младшая возраста моего Егора, и они очень здорово играли вместе. Пусть развлекается напоследок, в сентябре уже в садик. Очередь как раз подошла.

Я достала телефон и включила ютуб. Думала посмотреть что-то профессиональное, но приложение предложило видео про политику:

— Тимур Мантуров — олицетворение новой политической системы, — прочитала на автомате. Смысл дошел не сразу, а вот в груди сжалось и болью откликнулось.

Я ведь не искала, не интересовалась, не следила за ним. Вычеркнула из жизни, памяти и сердца так же, как и он меня. Не легко, нет, но я смогла. И вот опять… Палец инстинктивно коснулся значка на экране — видео запустилось.

Три года, и я снова могла увидеть бывшего мужа. И оценить, конечно. Изменился ли Мантуров? И да, и нет. Стильный строгий костюм, дорогие золотые часы, туфли, в которых можно увидеть отражение — все как и прежде. Темные волосы иначе уложены, серый взгляд жестче, в уголках губ морщинки и на лбу тоже — красивый взрослый богатый мужчина. Если мужчина холеный и породистый, то возраст только добавлял лоска и притягательной опытности.

— Тимур Викторович, вы попали в список самых богатых чиновников в этом году, — после сессии вопросов о его взгляде на политику ведущая перешла к щекотливым темам. Деньги и власть. — А точнее, — заглянула в планшет, — семьсот пятьдесят три миллиона в год. Вы продолжаете заниматься коммерческой деятельностью?

— Нет, — обаятельно и уверенно улыбнулся. Девушка даже зарделась и глаза отвела смущенно. Я фыркнула. Еще бы номерами телефонов в эфире обменялись. — Наталья, прежде чем прийти в политику, я очень долго занимался бизнесом. Сейчас я получаю пассивный доход от удачных вложений и инвестиций, акционные дивиденды. Мне нечего скрывать от людей. Моя налоговая декларация в свободном доступе, как и совокупный доход семьи Мантуровых. Каждый может ознакомиться.

Я усмехнулась. Тимур прекрасный оратор и дипломат. От каверзных вопросов уходил виртуозно. Ну а что: сеть отелей на мать записана, заводы на Аглаю Валентиновну, бабушку, которой сейчас восемьдесят три. Все по-честному!

— Вы совсем недавно защитили кандидатскую и начали преподавать в МГУ экономику. Как вам работа учителя? — кокетливо нарисовала кавычки в воздухе.

— Это не работа. Я читаю лекции студентам на добровольной основе. Они учатся у меня, а я у них.

Защитился, значит. Что же, Тимур упорно и методично шел к намеченной цели. Большая политика и высокие посты. Один или с кем-то? Не знаю. Может, с Марьяной?

Глаз упал на правую руку — кольца нет. Я только пожала плечами: мне все равно, но бытует мнение, что карьера политика лучше идет у семейных, поэтому странно, что Мантуров не состряпал себе новую правильную жену и не нарожал выводок идеальных здоровых детей, так же быстро, как устроил наш развод.

Я не боялась, что видео посмотрят и будут шушукаться за спиной. В нашей стране один политический деятель, которого все знали, остальные фоном. Да и для местных я могла быть максимум однофамильцем замминистра МинПромТорга. Когда замуж вышла, соседи судачили: богатого москвича отхватила. Вернулась, тоже сплетничали: не со зла, так, забавы и развлечения ради. Бросил хахаль пузатую — с кем не бывает! Было неприятно, больно, плохо: нервы и слезы обеспечили мне больницу на целый месяц. Лежала на сохранении, плакала и молилась, но не о бывшем муже — о сыне. Там я научилась быть сильной. Хрупкая мечтательница, которой я всегда была, сизым пеплом истончилась и рассеялась над синим глубоким морем. Оно не убивало намеренно, но и не щадило, если оказался во власти стихии.

Нежная, любящая, преданная жена умерла во мне. Крепкий ветер и соленый воздух закалили, возродили и заставили повзрослеть. Меня обидели, предали, вычеркнули — болезненная пощечина, но хороший урок. Я так любила мужа. Восторженно поклонялась ему. Белоснежкой была, доброй и трепетной спутницей. Теперь я его ненавидела. Это не злоба и ярость, они тоже притупились. Просто данность. Факт.

Мантуров за все три года с нашего развода только единожды вышел со мной на связь. Я лежала в патологии перед плановым кесаревым. Ночь, темно и страшно. Я боялась родов. Местные врачи не подтверждали, но и не опровергали диагноз московских: сроки максимально достоверных скринингов прошли, а от кордоцентеза я отказалась сама: если в любом случае буду рожать, так смысл подвергать даже минимальным рискам ребенка? А в остальном — нос маленький, затылок плосковат, конечности не достаточно длинные, в общем, прогнозы неутешительные. Звонок Тимура испугал, но я ответила. Той ночью хотелось услышать чей-то голос, чтобы не сойти с ума от страха. Мантуров дал мне очередной повод ненавидеть его. Это спасло от тихой апатии.

— Геля, — его голос был тихим, — мы все отыграем назад, только сделай правильный выбор, — каждое слово словно давалось с большим трудом. Будто язык не слушался. Тимур пьян?! Обычно он не злоупотреблял алкоголем.

— Какой выбор? — я реально не понимала. Я вот-вот рожу! Или он думал, что брошу сына в роддоме, написав отказную?!

— Я. Твой выбор всегда я!

Я рассмеялась от такой самоуверенной наглости.

— Ты?! — иронично воскликнула. — О нет! Мой выбор — настоящий мужчина, опора, стена, и это не про тебя.

— А что, — я буквально воочию увидела, как подозрительно сузил глаза, — есть кто-то на примете? Ангелина, у тебя мужик появился?

— Есть, — выпалила, не подумав. — В отличие от тебя он не трус и не предатель.

— Быстро же ты утешилась.

— Да и ты долго не страдал. Марьяне привет! — старалась звучать равнодушно, но не было и дня, чтобы в памяти не всплывало, как она целовала моего мужа. Я не видела самого секса, но этого хватило. Слишком интимная сцена.

— Может, и зародыш не мой? — пропустил ремарку о любовнице мимо ушей. — М? Что молчишь? — в каждом слове злость. Сына называл не иначе, чем зародыш, плод, эмбрион. Злился на меня, словно я предала его, выбрав жизнь, а не смерть. О своих грехах молчал. Циничный подлый эгоист!

— Конечно, не твой, — едко бросила. — От таких породистых жеребцов не рождаются больные дети. Прощай. Ты мне больше никто. Нам никто!

Я отключилась, ртом воздух схватила и… у меня неожиданно отошли воды.

Ночь, суета, врачи — разом вспомнилось. Все шло не по плану, но закончилось чудом: я родила прекрасного здорового малыша. По шкале Апгар 6/7 для наших прогнозов — более чем прекрасный результат. Сердце подсказывало, что все эти скрининги и тесты не истина в последней инстанции, а врачам, даже великим светилам, свойственно ошибаться.

— Мамь, — в дверях застыл заспанный Егор. Мой красивый темноволосый мальчик. Очень рослый для двух с неполных трех лет, в отца. На Тимура был очень похож. Бывает, что по ребенку сложно сразу определить сходство с родителями, но это не наш случай. Стопроцентный Мантуров.

— Иди сюда, — выключила видео и поманила на ручки. — Обедать будем, котик? — поцеловала в щечку. Он позволил. Егор мальчик настроения: иногда ласковый и игривый, иногда серьезный мужчина, не терпящий телячьих нежностей.

Утром после родов написала бывшему мужу всего два слова: «я родила». Он не ответил. Я не стала ставить его в известность, что у нас обычный нормотипичный ребенок. У моего сына нет отца и по документам в том числе. Фамилию, правда, я не поменяла: не было времени и моральных сил. Да и привыкла уже. В мире ведь много однофамильцев, вот и мы такие с Мантуровым. Ничего общего, кроме фамилии.

Мама, конечно, порывалась послать ему пару наших с сыном снимков. Но мне это не нужно: не хочу видеть этого мужчину. Не хочу его в нашу жизнь. Зачем мне рядом предатель? Но деньги назад не отправляла. Засунула гордость поглубже и собирала на специальный счет алименты, которые ежемесячно платил Тимур: каждый месяц после нашего развода и по сей день. Деньги на жилье тоже получила, но мне не нужно пока. Дом у родителей большой, раньше они сдавали комнаты в сезон, сейчас уже не хотят лишних людей на своей территории.

— Ну что, поехали к тете Алене и Ксюше?

Мы с Егором собрались на объект. Лето, дороги загружены приезжими, дышать нечем. Это люди на курорт к морю приезжали, а у меня времени совсем нет сходить и освежиться. Мама, когда на выходном после смены в больнице, брала Егора и вела на небольшой пляж: он каменистый, узкий, с плохим заходом в воду, поэтому для приезжих совершенно не привлекательный, но вода чистая, просто нужно привыкнуть к неудобствам.

— Ангелина! — навстречу вышла Алена. Она была старше меня на три года, но внешне это никак не отражалось: мы обе выглядели чуть за двадцать. — Привет, Егорка! — улыбнулась ему и потрепала по волосам. — Ксюшка уже ждет тебя, — и на меня посмотрела: — Наши в бассейне играют, пусть к ним идет.

— Ален, а как же… — оглянулась на грузчиков, разгружавших мебель. — Я ж не пригляжу за ним.

— Не волнуйся, — сжала мою ладонь и взяла за ручку Егора, — там Надежда Рудольфовна и Дима. Он как бы на созвонах, но обещал вот-вот закончить, тем более дети в лягушатнике. Основной бассейн накрыли деревянным полотном.

Егор на ходу скидывал шорты и бежал к подружке: на меня даже не оглянулся! Я махнула рукой и пошла с хозяйкой контролировать рабочих: проект почти закончен, я буду скучать по Алене и ее семье.

— Довольна? — спросила, осматривая последнюю комнату.

— Очень. Геля, ты волшебница! — мы обнялись по-дружески. — Пойдем отмечать!

— Неудобно как-то.

Ребенок — понятно, но я работала на этих людей. Очень обеспеченных и влиятельных в столице, кстати, но удивительно приятных и добродушных.

— Да брось ты! — взяла меня под руку и повела во внутренний двор. Еще на подходе услышала звонкий детский смех, а, оказавшись в водной зоне, сама чуть не рассмеялась: дети затащили серьезного и брутального хозяина дома в маленький лягушатник и обливали ведерками воды. Даже более взрослые дети подхватили забаву малышни. Сердце по-доброму екнуло и сжалось. Со спины Дима Небесный был очень похож на Тимура. Можно даже представить, как бы бывший муж играл с нашим сыном.

— Какой крепкий парень. Папка твой гордится, наверное! — услышала, как Дима хвалит Егора.

— Дима… — Алена шикнула. Она знала, что я одна воспитывала сына. Муж бросил на нее непонимающий взгляд, но объяснения взрослых не понадобились. Сын сам ответил.

— У мя тока мамя, — спокойно произнес. Он еще маленький, чтобы задавать вопросы и печалиться из-за неполной семьи. Этот момент, вероятно, наступит, но позже. В этом плане развод, когда ребенок все понимал, хуже, чем такой, как со мной случился. Сын просто не знал, что такое папа. И совершенно не думал и не скучал о нем. — И деда с бабой! — это уже с гордостью.

Родители помогали, это верно. Мне повезло с тылами. Ведь бывали матери, которые гонят к мужьям, несмотря ни на что. Тем более к обеспеченным. Моя, слава богу, меня любила больше, чем пеклась о мнении сплетников: мужа профукала и в подоле принесла!

— А у мя есть папа. Воть он, — Ксюша указала на отца. — А есё сеста Катя и бат Килка. Бабуска еще, — перечисляла малышка, а Егор слушал, серьезный такой, пальцы даже загибал, у кого родни больше.

— Мамя, а посему у Ксюси есть папя, а у меня неть? — на меня перевел поразительно осмысленный пытливый взгляд. Именно в такие моменты я буквально задыхаться начинала. Тимур. Его точная маленькая копия.

— Сынок… — замялась, при свидетелях не хотелось объяснять столь деликатную тему.

— Голодные? — вступила в разговор няня. Дети хором закричали, что хотят вкусненького. Пронесло. Пока.

— Извини, — начала Алена, когда легли в шезлонги, — Дима не знал. Я не говорила.

— Ничего, рано или поздно, но Егор спросил бы.

— Знаешь, у нас с мужем тоже не сразу все гладко стало: у меня была уже Катя, когда стали любовниками. Потом я забеременела, а он женился на другой. Я не сказала. Мы три года потеряли. Счастье пришлось выгрызать у судьбы.

— Да, просто не бывает в жизни… — проговорила и решила ответить откровенностью на откровенность. — У нас была любовь с первого взгляда.

Алена улыбнулась.

— Да, так бывает. Или мне хотелось так думать… Не знаю уже. У меня было два выкидыша. Третья беременность показала плохие генетические прогнозы. Муж требовал сделать аборт. Я отказалась. Теперь я мать-одиночка.

— Он вообще не хочет видеться с сыном? — тихо уточнила.

— Нет. Только алименты платит. Тим и не видел его ни разу…

Мы посидели еще часик, потом поехали домой. Мама повела Егора купаться, а я взяла мольберт с красками и направилась в свое место. Небольшая холмистая насыпь недалеко от пляжа: я любила там рисовать. Иногда море, закат, но чаще картинки всплывали в голове. Мне всегда помогала уединенная спокойная атмосфера.

Вот и сейчас руки сами начали выводить до боли знакомые черты. Зачем? Не знаю. Вдохновение не спрашивало. Шелест травы известил, что я уже не одна. Шаги тихие, пружинистые замерли совсем рядом. Меня пронзило чувство дежавю и неповторимый аромат дымного дерева. Обернулась резко. Поверить не могла.

— Ты…

— Здравствуй, Геля.

Глава 7

Тимур

Марат пригласил обсудить вопросы с переводом остатков моего несогласованного с линией партии имущества в итальянском ресторане на Малой Бронной. Поговорим и пообедаем. Я целый день на заседаниях. Голодный одинокий волк.

— Слышь, — хмыкнул и пожал ему руку, — а в мясной ресторан пойти было не судьба? Я борща и мяса хочу, а не вот это вот все, — кивнул на его вителло тоннато.

Мы обнялись. Марат тоже белозубо усмехнулся.

— У меня здесь еще одна встреча. Прости, дружище. Я тоже за борщ, но у меня жена уехала к родителям. Приходится подъедаться на стороне.

Официант предложил меню и налил в бокалы прохладной воды с лаймом. Марат уже сделал заказ и достал документы; я определялся между макаронами и морепродуктами. Мне бы рибай, да с картошечкой. А лучше шашлычка. Нет, я любил изыски, но под настроение. Мужик, что с меня взять: мясо, картошка, коньяк и хлеб — вот мое любимое застолье. Но положение обязывало: то морских ежей подсовывали, то клешни крабов. Хорошо, что у нас не модно есть лягушек и собак. За псов вообще порву.

— Я все это заверю, — внимательно проверял документы, прежде чем мне передать, — но нужно будет запросить выписку из загса.

— Зачем? — бросил короткий взгляд на друга.

— Потому что ты не холостяк, а разведенный. Нужно справку приложить.

— Раньше не нужно было, — проговорил. Свой брак я давно вычеркнул из памяти. И женщину тоже. Ее. Я даже мысленно не произносил ЕЕ имени. Было сложно. Поначалу. Уже прошло.

— Ты давно ничего не выводил из-под себя.

— От меня что-то нужно? — спросил сухо. Марат отрицательно кивнул. Все сам. Меня это устраивало.

Стук каблуков услышал за мгновение до того, как перед столиком замерла девушка: молодая, красивая брюнетка с идеальной фигуркой.

— Марат Адамович, простите, я пришла пораньше, — и в меня невинным взглядом стрельнула. Ах, вот как он подъедался на стороне! Я усмехнулся и откинулся в кресле, оценивающе скользя взглядом по длинным ногам и крепкой груди.

Марат кивнул на место рядом, и девушка присела. Она безошибочно считала знак, что можно не скрываться, и прильнула к нему.

— Подожди на баре, детка. Закажи что-нибудь, — и, не стесняясь, нырнул между стройных ножек и сжал внутреннюю сторону бедра у самых трусиков. Юбка была настолько короткой, что чуть голову опустить и можно увидеть их цвет. Девушка царапнула щеку Марата наманикюренным пальчиком, затем облизнула кончик. Ох, ничего себе!

— Ты Полине замену нашел? — вопросительно вздернул бровь, когда красотка обосновалась у бара.

— Да ну нах! — со смешком возразил Марат. — Так, для разнообразия. Поля с мелкими уехала на все лето к своим в Болгарию, помнишь же? Тесть болеет. Она хочет провести с ним побольше времени, пока… — замолчал. Я слышал, что у отца Полины не так много времени осталось. — Я работаю. Вырваться получалось всего на пару-тройку дней.

— И ты решил не скучать? — с усмешкой поддел.

— А ты когда в полицию нравов заделался? Ты вроде тоже не монах.

— Я не женатый не монах, — весомо заметил и поддался вперед, отодвигая в сторону бокал с водой. — Братишка, а если Полина узнает? Не думал, как объясняться будешь?

— Она не узнает, — уверенно заявил. — Камилла — это так: удовлетворение потребностей. Полька уехала с детьми, я остался. Клянусь, реально не думал о сексе на стороне. А тут пригласили на сабантуй к одному клиенту. Там девочки, выпивка, гулянка, и я ни-ни со шлюхами, — пальцем помотал. — Камилла на баре наливала мне: слово за слово, улыбочки, ужимочки. Ну и случилось все. Думал, тормознуться на этом, но жена позвонила, сказала, что задержится, — развел руками. — Какая разница, один раз трахнул Камиллу или сто один, ну! — резонно заметил. — Главное, что девочка знает: это просто секс. Жена вернется, и все закончится.

— С кривой дорожки сложно сойти, дружище. В первый раз совестливо, а потом как по накатанной.

Я это знал по бизнесу и госслужбе. Вседозволенность развращала. Преступить черту трудно только в первый раз, затем рамки дозволенного раздвигались автоматически. Уже взятка — не взятка, а благодарность; преступление — легкое нарушение; измена — разнообразие и снятие стресса.

— Тим, моя жена знала, за кого замуж выходила. Я хоть и светский мусульманин, но я мужчина, и по нашим законам — это не преступление. Даже не измена. Но я уважаю Полю и постараюсь, чтобы интрижка не вылезла. Мне за это нельзя предъявить, но я не хочу тыкать жену в свое право иметь чертов гарем!

— Маратик, — возле столика снова возникла Камилла и обращалась уже не по имени-отчеству, — пока жду, хочу в бутик забежать, сумочку посмотреть, — и глазки такие просящие и одновременно озорные сделала.

Друг достал из бумажника карту и протянул ей. Она запищала и взглядом пообещала, что отсосет за каждый рубль. Мастерица, твою мать! Вот бы мне бабки так легко из бюджета доставались! Правда, я не готов работать ртом и сглатывать.

— Бабы, — Марат улыбался. — Знаешь, почему меня прет сейчас от этой девочки? — неожиданно спросил.

— Упругая жопа, рабочий рот и крепкая троечка? — предположил я.

— Не-а, — махнул темной густой шевелюрой. — Ну, не только! — мы заржали как кони. — Камилла за цацку, сумочку, платьишко так отработает, что ух! Раскорячится по полной, даже на голове может, пока я вставляю. И она такая восторженная: принимает подарки, мой опыт, мое внимание как манну небесную. Типа джекпот сорвала. А жена… — задумался, видимо, подбирая правильные слова. — Поля офигительная.

Я был с ним полностью согласен.

— Но ее уже хрен удивишь. Она и сама зарабатывает, и многое знает, и ахается прекрасно. Она опытная состоявшаяся женщина. Я ее очень люблю. Моя жена. Мать моих детей. Но если еще год назад не одобрял, когда мужья молодок заводили для отдушины, то сейчас не осуждаю: просто охота открывать мир для юной красотки, чтобы в рот смотрела. Впечатлять кого-то, понимаешь?

— Ты сейчас нас мужчин в самом расцвете сил старперами окрестил?! — с усмешкой возмутился.

— Не, я сказал, что не осуждаю папиков, но идти по этому пути не планирую. Мне слишком дорога семья. Еще месяцок покуражусь с Камиллой и в лоно семьи вернусь. Я, может, уже не могу постоянно удивлять жену, но она-то может! Трах на стороне не стоит скандалов дома. Если б Полька не уехала, мне бы и не нужно было разрядку на стороне искать. Не, ну не рукоблудить же три месяца! — возмутился натурально.

Я только покачал головой. Его философия имела место быть. Тем более, кто я такой, чтобы осуждать? Полину я уважал, и знались мы давно, но другом мне был именно Марат. Он когда-то понял меня и не осудил. Я отвечу той же монетой.

— Кстати, что у тебя с Марьяной?

— Да ничего, — скривился, признавая, что ситуация начала тяготить и выходить из-под контроля. Я какой-то должный вышел вокруг. — Славка ко мне тянется. Олег же после развода свинтил в Штаты. Дочку видит редко. И вроде как я стал для нее… — пожал плечами недоуменно. — Отцом, что ли. Сначала крестным звала, потом крестным папой, теперь иногда просто папой.

— Ну ты если не готов, завязывай. Ребенок все-таки.

Млять! И этот туда же! Я не просил Марьяну разводиться и травмировать дочь. Ярослава плохо переносила скандальный процесс, а наши папаши давили, что я помочь должен. Я делал, что мог: Славка — хорошая девочка, но я не готов брать на себя ответственность в качестве ее родителя. Это ведь жениться на ее матери нужно, а я не хочу.

Марьяна аккуратно вела разговоры о нас, ждала меня, хотя я даже не спал с ней ни разу после ночи трехгодичной давности. Бабы, телочки, соски — после развода, в каких только объятиях не пытался забыться, но не в ее. Потому что это надежда. Тогда точно нужно было бы что-то решать. Какое-то общее будущее строить, но я не любил ее. У меня даже конец на нее, красивую и ухоженную, не поднимался. Не, если ублажить, раззадорить, возбудить — все получится, но если я испытывал сексуальное притяжение к женщине, то мне взгляда хватало, чтобы в штанах привстал. Это показатель совместимости, не стопроцентный, но ни разу не подводивший. Это мог быть секс на одну ночь, после которого тошно становилось, но вот это пресловутое «хочу-не могу прямо сейчас» подстегивало. С Марьяной было сплошное «не могу».

Вечером у меня была назначена встреча с отцом в министерстве. До президентских выборов год, потом смена правительства, и у меня были все шансы заменить папу на посту министра промышленности и энергетики. Он собрался на пенсию, но нашей семье нужно сохранить власть в правительстве. Я давно к этому шел и на многое готов. Но на все ли?

— Тимур, тебе нужно жениться, — объявил отец. Мы вышли из здания, решив немного пройтись и подышать. — Через год я уйду, а ты займешь мое место, но тебе нужна семья.

Я молчал. Мне все это давно известно. Вроде даже готов рациональной частью своего я, но...

— Народ больше доверяет семейным.

— Министры не избираются, — напомнил ровно, — а назначаются правительством.

— Он, — поднял палец вверх, указывая на самого главного человека в стране, — за семью и семейные ценности.

Мы с папой переглянулись: он хмыкнул в кулак; мои губы дрогнули в ироничной улыбке — сапожник без сапог.

— У меня нет никого на примете, — развел руками. У меня не было постоянной любовницы или упаси бог «девушки». Второе — это что-то из моей юности. Первое опасно для карьеры: не дай бог забеременеет или просто решит, что хочет замуж. Я не мог позволить себе рисковать должностью. А брать в личные подстилки женщину из своего круга чревато надеждами и мечтами, которые, скорее всего, никогда не сбудутся. Я не кинозвезда и не плейбой-миллионер, чтобы без последствий крутить романы направо и налево со светскими львицами. Они те еще стервы и могли устроить крупный головняк.

— Так женись хотя бы на Марьяне! — воскликнул отец. — Отличная партия, уважаемые родители, ее дочь тебя обожает.

— А это-то тут причем? — не понял я. — Я всегда думал, что нужен свой ребенок.

— Своих успеете нарожать, а то, что к тебе тянется чужой, что ты готов взять ответственность на себя — очень хорошая характеристика. У тебя сразу будет полная семья.

Возможно, отец прав и такой брак — самое лучшее. Буду гулять, а Марьяна любить меня, ждать, прощать. Она и сейчас примерно так и жила, хотя я не просил об этом. Я не любил Марьяну и вряд ли полюблю, но партнерский брак с ней — почему нет? Любовь слишком призрачное чувство. Я вот вроде ЕЕ любил, а словно и не было ничего. Сейчас ничего к НЕЙ не испытывал, прошло да быльем поросло. Только дом напоминал о НЕЙ, но туда не ездил много лет. И не продал отчего-то. Пора, наверное. И Шрек, конечно. Но это лучший друг и боевой товарищ! Марат даже ревновал.

— Я буду работать над этим вопросом, — отделался общими фразами. Отец скривился:

— Думай, но недолго. Свадьба такого масштаба быстро не делается. Нужные люди должны прийти.

В субботу я обещал Славе свозить ее в парк аттракционов. Пришлось распихать все личные дела. Ей десять лет — сложный возраст на подходе, и любой отказ воспринимала в штыки. Она ко мне тянулась, а мне было жалко отталкивать ребенка. Я хорошо относился к Ярославе, но не был привязан как к родной. А может, у мужчин всегда так? У меня нет детей, и я не знал, как оно должно быть со своей плотью и кровью. Нет детей…

Я родила...

Тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. У меня нет детей!

— Крестный папочка, — Славка подбежала и начала канючить, — пойдем со мной на «Молот», ну пожалуйста-препожалуйста! — сложила руки умоляюще. Я не хотел. Меня укачивало на маятникообразных качелях.

— Ярослава, давай сама, — вмешалась Марьяна. — Мы с Тимуром подождем здесь с мороженым, идет?

Она подумала, помялась и побежала в хвост очереди. А она была даже по вип-абонементу.

— Тим, давай поговорим, — Марьяна повернулась ко мне. — Я устала ждать. Я хочу быть твоей. Дочка к тебе привыкла так.

— Я ее крестный, — ответил сухо.

— Ярослава считает тебя отцом.

— Зря ты вбиваешь ей это в голову, — недовольно сузил глаза. — У нее есть отец, и это не я. Марьяна, не нужно мной манипулировать. Со мной это не работает. Так ты сделаешь больно только себе и ребенку.

— Тебе ведь нужно жениться?

Ага, в курсе разговора с отцом. Он и Альберт Ромович буквально грезили нашей свадьбой.

— Я люблю тебя, Тим. Давай поженимся. Я еще смогу родить тебе сына. Я буду лучшей женой будущего министра. Мы оба это знаем. Никто тебя не любил так, как я. Никто и никогда… — прильнула и губами прижалась в подбородку.

— Ты согласна на брак по расчету? — взглянул сверху вниз в преданные глаза.

— Я люблю тебя.

Я не ответил: звонок отвлек. Марат.

— Слушаю, дружище, — отошел в сторону.

— Дружище, — его тон насторожил, — ты мне скажи: когда документы в загсе подписывал, о чем думал?

— О НЕЙ… — ответил на автомате.

— Видимо, Ангелина тоже думала о тебе, — едко бросил. — У нас проблемы, Тим. Большие.

— В смысле? — напрягся я.

— Мне прислали выписку вашей актовой записи: некий Мантуров Тимур Витальевич развелся с Мантуровой Ангелиной Викторовной, сечешь?

— Звездец! — выругался сквозь зубы. — Отчества перепутали.

— Ага.

— Что это значит? — напряженно сжал корпус телефона, до хруста буквально.

— Это значит, что вы с Ангелиной де-юре еще женаты.

Я сбросил звонок. Сейчас не мог внятно обсудить пути решения проблемы. Я и ОНА все еще муж и жена. Она еще моя. Жена. В горле заскребло от сухости, в груди больно кольнуло.

— Что-то случилось? — Марьяна подошла, обеспокоенно вглядываясь в мое лицо.

— Я не могу на тебе жениться, — едва смог сконцентрироваться на ней. — Я все еще женат.

Глава 8

Тимур

Я прилетел в Сочи. Обсудил возможные варианты с Маратом и рванул на Юг. Вышла очень забавная каверза, и ее нужно быстро устранить: всего-то заново подать заявление и подписать документы, предварительно проверив каждую, млять, букву. Главное, чтобы Ангелина в позу не встала.

Да, Геля снова вошла в мою жизнь и стала реальностью. Готов ли я к встрече? Да, почему нет. На бумаге мы еще женаты, а в остальном совсем чужие. Какая она? Изменилась ли? А я?

Однажды по пьянке вспыхнуло и разворотило внутри: не удержался, набрал ее, голос услышать хотел, в объятиях, в постель, в наш бывший дом забрать. Это был порыв, искренний и совершенно мне несвойственный. Но я не узнал свою юную восторженную жену, которая любила меня без памяти и в рот заглядывала. На звонок Геля ответила холодно и едко. Без зазрения совести заявила, что есть мужчина и что беременна не от меня. От обиды, вероятнее всего, сказала, но осадок остался…

Какая женщина меня встретит? Смогу ли с ней договориться миром?

— Тимур Викторович, — меня ждали в аэропорту, — прошу, — проводили к машине. — На Волжскую едем, верно?

Я только кивнул, уставившись в окно. Сначала к ней, потом в гостиницу.

Сезон в самом разгаре: люди, чемоданы, солнце, море. Улыбки и загар. Только я в этом городе с постной рожей. Ангелине не звонил. Тема щепетильная: нужно проконтролировать ее реакцию. Жены. Она точно в городе. К родителям ее поеду, а дальше разберемся.

Тихая музыка, гудящий сплит, плотно закрытые окна отрезали от шумной дороги. Вечерело, ехать минут сорок, четкого плана в голове не было. Буду реагировать по ситуации.

Местность показалась знакомой. У нас сеть отелей по всему побережью — когда-то приходилось часто бывать на Черном море. В глаза бросилась холмистая местность — накатили воспоминания.

— Тормозни здесь, — негромко приказал водителю. Машина остановилась. — Жди, — бросил, выходя в душную июльскую жару с ароматом соли и криками чаек.

Ноги сами вели дорогой памяти. Здесь… Да, здесь встретил Ангелину. Как давно это было. Я поднялся наверх и замер. Она. Сегодня и сейчас, как и тогда, много лет назад. Темные волосы перебирал ветер, легкий сарафан дрожал на стройном теле, тонкие пальцы с кистью порхали по холсту.

Все равно так, как в первый раз, будто нарочно пыталась заставить вспомнить и ностальгировать. Но ведь Ангелина даже не подозревала о моем приезде. Видимо, совпало так. Мы ведь раньше так чутко чувствовали друг друга.

Тогда она была студенткой петербургской школы искусств из солнечного Сочи. Тоненькая брюнетка с бледной кожей и яркими губами. Нереальная, практически прозрачная. Как же сильно влюбился в нее, совсем молоденькую девочку. Мне было двадцать семь, и я уже был прожженным козлом: на людях с белозубой улыбкой и надежными обещаниями; на деле: мажор, депутатский сын, сыр в трюфельном масле, а она такая юная и прекрасная.

Я прибыл сюда со строительной инспекцией. Местный провожатый махнул рукой, мол, пусть девка рисует, не мешает ведь. Все уехали, а я остался. Планов на вечер не было, и я очень рассчитывал на случайную встречу. Только Ангелина не обратила внимания. Словно и не было меня.

Очарованный загадочной юной красавицей, два часа наблюдал, сидя на траве, про себя окрестив Белоснежкой, за волшебством на холсте. Когда она закончила и повернулась, начала общаться свободно, словно бы знакомы годы. Я пять дней провел с ней, как сумасшедший бегал на свидания к девятнадцатилетней девушке. Мы ведь даже не спали с ней, только ночь перед отъездом подарила мне. Я был первым у Ангелины. И долго оставался единственным. А сейчас вряд ли…

Я улетел в Москву, а через три дня взвыл и вернулся за своей Белоснежкой: сказал, что не могу без нее, с собой забрал, хотел, чтобы перевелась учиться в столицу. Я хотел ее всю без остатка и получил. И себя отдал: Ангелина не могла просто так жить со мной, и мы поженились. Скромно и тихо. Родители были против, но смирились. Отец не верил, что это надолго. Он оказался прав…

— Здравствуй, Ангелина, — подошел со спины, нос пощекотал аромат сладких цветов. Она резко обернулась, темные волосы взметнулись, карие глаза ошеломленно распахнуты, тонкие ноздри затрепетали.

— Ты?! — смятение было недолгим. — Что тебе нужно? — сразу ощетинилась. Ничего хорошего от меня не ждала. Правильно делала. Я стал еще большим мерзавцем.

— Жену захотел увидеть. Разве это запрещено?

— Бывшую, — парировала Ангелина.

Я только горько хмыкнул. Ну да. Ну да. Бывшую. Настоящую. Но есть ли разница?

— Ты совсем не изменилась, — произнес, рассматривая ее лицо. Те же яркие сочные губы, острый подбородок и высокие скулы. Только взгляд другой: колючий, жесткий, совсем мне незнакомый.

— Ты зато постарел, — едко ответила и воинственно сложила руки на груди. — Так чего тебе?

Нет, Геля никогда так со мной не разговаривала. Кто эта новая красивая женщина? Это Ангелина?

— Не изменилась только внешне, — вместо ответа произнес. В принципе, она права. Смысл тянуть кота за яйца. Я приехал по делу, а не на длинные ноги жены пялиться. — Ангелина, мы все еще женаты, — без подготовки объявил. Без смазки вставил, так сказать. Не потому что сволочь, а хотел ее реакцию увидеть. Настоящую, первую, бурную.

— Что?! — воскликнула она. — Мантуров, ты в своем МинРромТорге совсем с ума сошел? У меня бумажка есть, где черным по белому написано, что ты мне никто!

Я, конечно, не на такую реакцию рассчитывал, но она знала о моих достижениях в государственной службе. Значит, интересовалась.

— Поверь, для меня это такой же сюрприз. В актовой записи перепутали наши отчества, и вышло, что мы с тобой формально не развелись.

Ангелина нервно прикусила губу: думает, анализирует, пытается понять, что это значит для нее. Все на лице написано, потом еще вслух повторила.

— Если бы я вышла замуж… Или ты женился… И всплыло бы позже… — резко вскинула голову. Сложила два и два и получился неверный результат: — Жениться собрался? Поздравляю, — абсолютно спокойно констатировала. — Ты приехал, чтобы развестись еще раз? Или что?

— У тебя кто-то есть сейчас? — снова проигнорировал вопрос.

— Тебя это не касается.

— Отчего же? Муж все-таки.

— Который три года как объелся груш, — Геля упражнялась в иронии.

— Твой ребенок… Он мой?

Я не сомневался в верности Ангелины никогда, но злые слова задели. А вдруг?

— Он только мой, Мантуров. Только мой. А ты зачем платил алименты, если сомневаешься? — насмешливо уточнила.

— Как он? Это ведь мальчик?

Ангелина напряглась еще больше, как волчица-мать.

— Говори, что нужно, и уезжай. Все остальное тебя никак не касается. Ты моему сыну никто.

— Мне нужен развод, — я тоже начал злиться. — Поедешь со мной в Москву и подпишешь документы.

— С тобой в Москву? Серьезно? — дернула острым плечиком, ненароком сбрасывая узкую бретельку. Я сразу ощутил то самое «хочу-не могу». Нет, у меня ничего колом не встало и мозг не стек в брюки, просто с Гелькой было то, чего никогда не будет с Марьяной: на уровне феромонов манила меня. — Мантуров, у тебя такие связи, что ты можешь развестись и без меня, — бросила и отвернулась к мольберту: краски начала паковать, кисти убирать. Я шагнул ближе. Захотелось обнять ее на странном инстинктивном уровне. Жена все-таки. Но не успел: звонкий детский голосок отвлек.

— Мамя! Мамя! — мы обернулись синхронно, как по команде. Сначала увидел Людмилу Тимофеевну, тещу. Затем его. Мальчика. Он бежал впереди в одних купальных шортах, с темноволосой головой, рослый и крепкий для своего возраста. И у него было мое лицо. Если Геля мама, значит, это мой сын?.. Нормальный. Абсолютно здоровый ребенок! Он врезался в нее и обнял ноги.

— Привет, мой сладкий, — Ангелина очень тепло улыбнулась и, погладив мальчонку по темной голове, взяла на руки. — Вы домой?

— Дя.

Я только смотрел, не находил слов, а вот теще было что мне сказать.

— Ты?!

— Мама, — предостерегающе произнесла Ангелина.

— Ах ты паршивец!

— Здравствуйте, Людмила Тимофеевна.

— Пасивец, — повторил мальчик и, считав реакцию близких, обнял мать за шею и грозно так сказал мне: — Пасивец!

— Да как ты посмел только…

— Мама, хватит. Все, — и сына ей передала. — Идите домой. Я скоро.

— А пасивец? — спросил мальчик.

— Дядя тоже уходит, — и поцеловала голое детское плечико. Я смотрел вслед Людмиле Тимофеевне и видел глаза своего сына. Упрямый уверенный взгляд. Мой взгляд. В нем ощущалось, что я сыну не понравился, а вот маму мальчик очень любил.

— Почему ты не сказала? — я сам испугался своего осипшего голоса. Эмоций, что бушевали внутри. — Почему? — повернулся, резким взглядом прожег.

— Не сказала что? — Ангелина вздернула подбородок. — Я тебе сообщила о его рождении, но тебя это не сильно взволновало. Так смысл сейчас…

Она что-то говорила, кричала про аборт и называла меня убийцей, но до меня доходило, как через вязкий вакуум. Не могу слушать этот бред.

— Почему?! — крикнул на нее, надвигаясь грозной тучей, с громом и чертовыми молниями. Ангелина вздрогнула, замолчала, испуганно вжалась в мольберт. — У меня здоровый сын, а ты скрыла… — обхватил голые плечи, сдавил с яростью.

Она не шелохнулась, только смотрела со страхом, злостью, обидой.

— Как его зовут?

— Мне больно, — выдохнула хрипло.

— Как его зовут! — я снова кричал.

— Егор.

— Егор Тимурович, — повторил, попробовал на слух имя, на языке прокатал звуки. — Хорошо. В принципе хорошо.

— Он не Тимурович. Ты ему никто. Твоего отчества нет в свидетельстве о рождении!

Мне захотелось побить ее. Перебросить через колено и отхлестать по ягодицам, но вместо этого закрыл рот своими губами. Не хочу даже слышать, что я никто.

Ангелина замерла, задрожала, но не ответила. Ничего, я умел распалить эту скромную девочку.

— Черт! — дернулся от укуса. — Сучка, — поднес пальцы к прокусанной губе. Кровь.

Ангелина убегала, стремительно и быстро, даже мольберт оставила. Пускай. Мне тоже нужно осознать и подумать. Но мы еще поговорим. Нам есть о чем…

Я приехал в отель, принадлежавший семье, стоявший на самом побережье. Мольберт забрал с собой. Передам жене, когда снова встретимся. А это произойдет обязательно.

— Здравствуйте, — администратор на ресепшен фирменно улыбнулась. — Бронировали номер?

Я достал паспорт и положил на стойку. Она открыла, ахнула ошеломленно, и улыбка превратилась в голливудское сияние.

— Тимур Викторович, приветствую в «Swissôtel». Для вас уже готов номер-люкс.

— Управляющего позови, — только и сказал. Я присел в лобби, маякнул бармену, что мне срочно нужно пятьдесят чего-то сорокаградусного. Менеджер подоспел с подносом и стопкой. Я опрокинул в себя терпкую водку и начал бриф.

— Я задержусь в городе. Пока не знаю, насколько. Мне нужна будет машина на весь срок пребывания. Завтрак в номер и никаких яиц.

— Все будет сделано в лучшем виде.

Поднявшись в люкс, тут же набрал Марата. Мне срочно нужна юридическая помощь. Даже больше, чем скорая. Губа распухла и болела. Напоминала о жарком приеме.

— Дружище, объясни-ка мне, что вся эта ситуация значит в правовом поле?

— Что, проблемы? — намекнул, что Геля выделывается. Нет, не проблемы. Я пока и сам не мог понять, что произошло и что чувствую. Точно знал, что делать буду, а дальше посмотрим. — Де-факто вы с Гелей разведены: у вас есть подтверждающие это документы. Но де-юре брак Ангелины Витальевны и Тимура Викторовича не зарегистрирован как расторгнутый. Это чисто бюрократическая ошибка. Вам просто нужно приехать с документами в загс и на их основании подписать новую актовую запись.

— Ну она моя жена? Официально моя? Если мы ничего не будем подписывать, то просто можем жить, как раньше?

В телефоне повисла тяжелая пауза.

— Тим, ты норм? Не укачало в самолете?

— Мне нужны основания, чтобы не разводиться, ясно? Ангелина должна остаться моей женой. Как я могу этого добиться?

— Хм… Ну у нас, вообще-то, правовое государство, — выдал со смешком.

— Да мне похрен! Что делать?

— Что случилось-то, расскажи?

— У меня сын, прикинь! Здоровый пацан, который на меня похож звездец как! А она молчала! Скрыла, что родила нормального ребенка!

Пока я носился с дочерью Марьяны, мой сын рос без отца. Нет, что я говно — отрицать сложно. Но я не мог. Физически задыхался от мысли растить больного ребенка, страдающего, обреченного. Дауна. Все это фигня, что они могли быть как все, я точно знал. Можно как угодно меня называть, но такого врагу не пожелаешь. Но здорового сына Ангелина не имела права скрывать! Пусть бы не хотела моей больше быть, но ребенка должна была показать! Обязана! Как я должен был расценить ее «я родила»? Как приговор. Именно так и было!

— Ты хочешь совет как друга или как твоего адвоката?

— Как адвоката. Что я дерьмище, знаю и без тебя.

Марат молчал недолго, когда заговорил, был собран и деловит.

— Все зависит от Ангелины. Если она будет настаивать на разводе или уйдет в глухую оборону, то придется действовать жестко.

— Как? — я был тверд в своем намерении остаться женатым.

— Во-первых, потребовать признания отцовства через суд, во-вторых, оспорить ее единоличную опеку. Заявить, что скрыла от тебя рождение сына. Что лишила права быть отцом. Манипулировала фактами и врачебным мнением. Надежный и лояльный судья вынесет решение о равной опеке над ребенком. Ты сможешь забрать сына и вынудить Ангелину поехать с вами. Можешь потребовать частых свиданий на твоей территории, чтобы ребенок привык к тебе. Простор для маневра у тебя есть, но…

— Жестко, — закончил за Марата.

— Ага. Все зависит от тебя: ты хочешь сына или жену?

— Обоих, — уверенно заявил.

— Козырные карты у тебя на руках, братишка. Главное, правильно сыграй.

— Спасибо, Марат. Сочтемся.

Что же, сегодня же озвучу план своей жене. Ангелина уедет со мной в Москву. У нее просто не останется выбора…

Глава 9

Ангелина

Я остановилась только, когда добежала до калитки, ведущей во двор. Мама с Егором, скорее всего, пошли по набережной, наверное, поэтому не встретила их и дома оказалась раньше.

Сердце как заполошное из груди выпрыгивало. Я не была готова к встрече. Я не хотела ее. Нарисовала себе жизнь, в которой никогда не было Мантурова, и жила ее. Но он есть. Он отец моего сына. Ненужного ребенка. Наверное, когда-нибудь Тимур узнал бы, что я родила здорового мальчика, но что это меняет? Для меня лично — ничего. А для него? Там уже другая жизнь. Семья намечается. Смысл сейчас искры метать?!

— Не сказала, — проговорила зло, забегая в дом. Папа только повернулся удивленно, но слова не успел вставить, как уже спряталась в своей спальне.

Я сообщила ровно столько, сколько заслужил бывший муж-предатель! Я написала, что родила, и Тимур знал, что шансы на врачебную ошибку были! Его проблемы, что даже не поинтересовался, как сын, как я. Все решил для себя, вычеркнул из жизни, забыл клятвы, которые давал мне. Мы ведь венчались… Тим сам настоял на этом. Гражданская регистрация у нас была простенькой. Его отец был против нашего брака — семья у меня обычная, рабоче-крестьянская по их меркам. Тимур пошел против всех и женился. Через год, когда углы сгладились, решил устроить большой банкет и торжественную церемонию. Таинство брака — для меня это было что-то сокровенное, волшебное, невероятное обоюдное стремление быть вместе навсегда: и в горе и в радости. Пшик. Для мужа это ничего не значило. Любовь заканчивалась там, где начинались его политические амбиции. Только почему-то кривая его карьеры снова стучалась в мое закрытое окно.

— Бывший муж, — произнесла вслух и открыла ноутбук. Зашла на госуслуги и заказала выписку из реестра ЕГР ЗАГС. Ответ ждать от пятнадцати минут до пяти дней. Надеюсь, бог на моей стороне, и я быстро разоблачу ложь Мантурова.

Он меня обескуражил заявлением, что мы якобы все еще женаты. Я реально в шоке до сих пор. Но сейчас, когда взглянула на ситуацию более трезво, начало казаться, что это какой-то бред! Так не бывает! Тимур это выдумал, чтобы… Что? Зачем? В этом мне предстояло разобраться.