Не в счет

15:03

— В присутствии родных и близких, я прошу ответить невесту. Согласны ли вы, Алина, взять в законные мужья Савелия, быть с ним в горе и радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

Я… я молчу.

Я не отвечаю, медлю бесконечную секунду, короткую вечность. Или бесконечную вечность, короткую секунду? Не знаю, не понимаю. Я только падаю в глаза Гарина, лечу, теряя всякую опору, в самую глубину их бездны.

И сказать, заговорить мне надо.

Я должна!

Я люблю… кого?

— Невеста?

— Я…

Я начинаю и замолкаю, не продолжаю, слыша шум и недовольные возгласы. Мы оглядываемся одновременно, вместе с Гариным на возникший переполох, на удивленное и такое узнаваемо-разборчивое ойканье Польки.

Измайлова она узнает первой.

Он же, потрепанный и мятый, продирается сквозь всех, расталкивает людей, не замечает их. Он не похож на себя ещё больше, чем в тот день, когда приговор отца оставили в силе, а он сам перебивал язвительно выступление ректора.

Он сосредоточен.

Заострены черты такого идеального, словно отфотшопленного, лица. И даже пробившаяся щетина его не портит.

— … Калина! Да пропусти же!..

Н-нет, не надо.

Не стоит.

Слишком поздно, пошло, бессмысленно, мелодраматично, глупо и некрасиво. А ещё… невыносимо больно.

Провались ты пропадом, Измайлов!

С-сволочь!

Мне хочется завизжать ему это в лицо, затопать по-детски ногами, зашвырнуть в него — кровавые ягоды калины, хрупкие белоснежные и персиковые розы, нежная фрезия — букет. А после замотать головой, зажать ладошками крепко-накрепко уши, чтоб не слышать и не знать. Никогда не узнать, что сказать Глеб Измайлов мне вдруг решил.

В последний момент решил.

Решился и явился.

— … Алина!..

Он оказывается в паре шагах от меня.

От нас.

Ходит ходуном грудная клетка, и дышит Измайлов тяжело.

Смотрит.

И сказать ему хоть что-то, спросить то ли криком, то ли едва слышно — «Зачем ты здесь? Зачем ты пришел, Измайлов⁈» — мне надо. Я должна заговорить в оглушительном молчании всех, в грохоте собственного сердца, вот только… не могу.

Я всё также молчу.

— Я люблю тебя, — он же говорит без запинки, выдает признание, которое услышать когда-то я хотела очень, мечтала и ждала. — Я… я больше всего боялся тебя потерять, а, получается, и потерял.

Руки, скользнувшие по взлохмаченным неуложенным волосам, не его жест.

И эмоции, что хлещут в голосе, пляшут в глазах, не его.

Глеб Измайлов — равнодушная и безэмоциональная скотина, высокомерная сволочь, чурбан бесчувственный, айсберг холодный, океан ледяной. Он плюет на всех с высокой колокольни, не имеет ни к кому никаких чувств.

И даже нас, друзей, он в свою жизнь, в свои дела или же проблемы не посвящает, не делит их на всех. Он не считает важным рассказывать что-либо о себе. И очень редко, почти никогда, он не заботится и не вспоминает о чувствах других.

Он не может любить меня.

Я уяснила это за шесть лет, возвела в правило или превратила в аксиому, которую хорошо запомнила и раз от раза повторяла. Я не давала себе её забыть, когда улыбались только мне, ругались обеспокоенно на меня или шуточки двусмысленные отпускали.

Называли женой.

— Ты означаешь для меня всё, Калина. Самая важная, самая раздражающая, самая нужная Калина дуристая. Я понял вчера, сегодня, что могу без тебя, но не хочу. Терять тебя вот так, оказывается, куда страшнее, чем говорить тебе о любви и рисковать.

Он говорит тихо.

Но оглушать, кричать в абсолютной тишине, оказывается, можно и шёпотом. Можно заполнять каждым словом кружащуюся голову. И стоящий в ушах горячий звон перекрикивать, пробивать его.

— Твоя свадьба… Я, когда узнал, и разозлился, и растерялся. Мне только тогда подумалось, что я могу тебя потерять. И я понял, какого было тебе, когда я женился на Карине. Мне надо было тебе всё рассказать. И вообще…

…и вообще…

Гарин отпускает мою руку.

Он обещал.

Он давал пару — или сколько их там⁈ — часов назад клятву, почти обет, куда более важный, чем все эти свадебные обещания, удержать меня.

А теперь… а сейчас…

Никто больше не сжимает мои пальцы, не греет их. И каменной стены, самой незыблемой и надежной на свете, у меня больше нет.

Меня больше не держат.

Дают свободу.

Выбор.

Самый сложный, самый главный, самый трудный и такой неизбежный выбор в моей жизни. Я должна сделать его сейчас. И оттягивать дальше я не могу, не имею права. Меня приперли к невидимой стене, загнали на край обрыва.

И в серые глаза, выбирая-решая, я смотрю.

Обыкновенно серые.

Тёмно-серые.

Гарин — Измайлов.

Мой друг — мой жених, мой жених — мой друг.

Я выбираю?

Выбираю.

Я выбираю, потому что люблю.

Вот так, смотря в его глаза, я понимаю вдруг, постигаю враз эту такую замысловатую и сложную, такую простую и очевидную истину. И никаких сомнений у меня больше нет. Они уходят куда-то бесследно, растворяются в черноте зрачков.

А я делаю выбор.

Принимаю решение, которое становится столь простым и лёгким, правильным. Оно даёт задышать вновь. И, оборачиваясь к регистратору, я точно знаю, что отвечу.

Теперь я знаю…

Больше книг на сайте — Knigoed.net