Сиверин Сергей Небо России
СЕРГЕЙ СИВЕРИН
НЕБО РОССИИ
Посвящается Р. Саул, в память
о короткой, но верной дружбе.
"Но годы идут, вот еще пять
прошло, а светлее не стало. А
еще десять прошло - и снова
какая ж хмарь непроглядная!"
А.И. Солженицын, 1978 год.
Прошло еще десять...
Рассказ - это неразорвавшийся снаряд, который вы держите в руках. Одно неосторожное движение рук, и течение времени остановит разорванный металл.
Прошло еще десять лет и исторические параллели опять пересеклись во времени и пространстве, и вновь на этом пересечении волей сильных был возд вигнут лагерь. Вот об этом строительстве и о людях, которые были брошены на последние мертвые дороги социализма - на дороги Нечерноземья, и пойдет речь в этом коротком рассказе.
А Л Л Е Я С В О Б О Д Ы
-----------------------------
-1
Будучи отчисленным из списка студентов столичного института, я оказался в общем вагоне поезда, который снует между двумя столицами. Вагон сильно тряс ло, но два более счастливых моих сокурсника тихо спали. Дипломы в карманах и выпитое шампанское сделали свое дело. У меня же тогда все перемешалось в го лове. Цветы, поздравления заодно со всеми, музыка, танцы в общем кругу и бес конечные сочувствия, дежурные для говорящего и совершенно ненужные для меня. Трудно быть лишним на большом празднике. Перед глазами мелькали веселые лица, море цветов. Обрывки разговоров, возникавшие в памяти, как удары на стыках рельс, рождали страх перед следующим мгновением.
- Тебе сейчас трудно, но я не мог не подойти. Сегодня стою в очереди, вок руг все наши: дураки, алкоголики, проститутки. Дипломчик, дипломчик, еще один дипломчик. Смотрю, а одного нашего нет и стало даже как-то грустно, - так по пытался поддержать меня один из сокурсников.
Очередь - это великое изобретение социализма. Какая стройность, какая гар мония! И чувствуется постоянное стремление вперед. Именно тогда я в первый раз в жизни пожалел, что не попал в нашу очередь. После праздников наступает похмелье, а с похмелья вновь продолжается жизнь. Поезд набрал хорошую ско рость, видимо, плохой участок пути остался позади. В вагоне было тихо, и только мальчик, постоянно смотрящий в окно, иногда задавал своей матери ко роткие вопросы и, не получив ответа, опять продолжал смотреть куда-то вдаль.
- Мама! Солнышко за нами бежит. Оно нас не догонит? Мама! Если на этом по ле раскопать землю, можно будет найти автомат?
- Павел! Ты только посмотри, какая красивая трава на этом поле. Смотри бе реза! Одна - стройная, высокая. А ты из-за какого-то автомата хочешь уничто жить эту красоту, - ответила молодая женщина своему сыну.
- Березу ведь можно оставить. Мама! Почему береза одна? - Как это одна? Смотри. Все деревья вместе, а красивая береза растет одна, - сказал белокурый мальчик. - Наверное, так получилось у нее, - ответила женщина. Дальше она за молчала, но за нее говорили ее глаза: - Одинокие женщины не так красивы, как одинокие березы, хотя мы же женщины не хотим этого признать. Кто ее поймет, эту одинокую березу? Ведь она тоже плачет весной. Выплачется вволю и стоит себе потом все лето, гордится своей красотой, хотя сама с гнильцой, - монолог женских глаз прервал мальчик.
- Мама! Почему ты молчишь? Может нам повезет. Копнем один раз и найдем ав томат, - не унимался мальчик.
- Павел, опять ты лезешь со своим автоматом. Разве ты не знаешь, что сол даты не бросают своего оружия? Ведь они солдаты! - ответила мать своему сыну.
Мальчик выслушал, опустил свою белокурую голову на плечо матери, и у меня создалось тогда впечатление, что он уже смирился и вот-вот уснет. Я не мог больше подслушивать этот диалог. Поезд прибывал на станцию, где мне пришлось проститься с моими спящими сокурсниками и мальчиком, у которого был удиви тельный, постоянно вопрошающий взгляд. Я подошел к дверям и в последний раз оглянулся на мальчика, который мне почему-то сразу понравился. Оглянулся. Глаза! Какие у него были глаза!
- Мама! Когда немцы отступали, они бросали свое оружие. Или немцы тоже бы ли солдаты? - спросил мальчик.
В этот момент я вышел из вагона и уже на перроне пожалел, что не проехал дальше в Россию. Мне даже теперь очень бы хотелось услышать ответ матери сво ему сыну. Ответ матери на детский вопрос.
-2
Возвращение в город детства. Растерянность и волнение возвратившихся были встречены напором и решительностью отъезжающих. Как и прежде встречали цвету щие каштаны, а старый фонтан приветствовал всех серебром своих брызг.
Пролетела короткая летняя ночь. На следующее утро после возвращения чело век сразу чувствует себя обязанным, и я не был исключением из этого правила. Взяв необходимые документы, я вышел на улицу. Можно очень долго бродить по улицам детства, если никто не прикоснулся к ним своими грязными руками. На одном из домов я увидел табличку, которая гласила: улица генерала Федюнинско го. Табличка была новая, и с нее еще не сошел блеск безумия тех, кто ее пове сил. В моем родном городе теперь есть улица человека, который его уничтожил. Интересно, а в Коветри есть улица Геринга? Но, не ответив на свой же вопрос, я оказался на улице Бела Куна в районе новостроек. Можно подумать, что хотят увековечить имена всех варваров и убийц. Наивные люди. Наш город для этого слишком мал. Этим надо заниматься в столицах. Люди шли мимо, не обращая вни мания на убогие лозунги и названия улиц, и я в общем людском потоке пошел дальше.
Первая моя прогулка закончилась у входа в учреждение, где нас всегда ждут, - у дверей военного комиссариата. Открыв дверь, на которой была надпись: ма йор Карманов, я увидел двух офицеров, бойко раздававших ордена и медали. В кабинете репетировали сцену вручения наград. Майор был здоровый мужик с мощ ной лобной костью. В петлицах блестели позолоченные танки. Они своей броней как бы дополняли лобовую броню офицерского мозга. Из-под нависающего лба смотрели маленькие веселые глазки. Весельчак заговорил:
- Поздравляю вас с очередной наградой, желаю здоровья, долгих лет жизни, приходите за очередной полувековой медалью.
Ветеран взял награду из рук майора. В больных руках старого воина медаль сразу стала смешной побрякушкой. Смущенный ветеран направился к выходу, но майор не успокаивался:
- Приходите на пятидесятилетие, приходите... - Приползем, если сможем, сказал ветеран, уходя. - Кто следующий? - раздалась команда майора-весельча ка. - У вас тоже очередь? - спросил я рядом сидящего ветерана, после чего оказался в коридоре у стенда эвакуации в случае пожара. На плане кабинет ма йора Карманова был отмечен особо. На нем было написано: "Выносить в первую очередь". Майор был из числа первоочередников.
Ветераны выходили с блестящей побрякушкой в руках, лица их были по-празд ничному светлы. Последним вышел мой ветеран-сосед. Проходя мимо меня, он ска зал:
- Парень, ты следующий. Иди и тебя наградят. За наградой было грех не пой ти, но передо мной возник не майор-весельчак, а майор-танк. Я сел перед ним. Где-то внутри него работал мощный двигатель, холеный китель высоко поднимался на груди. Машина продвинулась вперед. Скрип прокуренных зубов был похож на лязг новеньких гусениц. Затем человек-танк стал неподвижен, но через его смотровые щели его можно было видеть, что машина готова к броску.
- Ну, что у вас, молодой человек? - Я пришел встать на воинский учет, вот мои документы, - ответил я на вопрос майора. - Приписное свидетельство. А сколько вам лет? - спросил майор. - Двадцать два. - Вы не служили в армии? Нет, не служил. - Осенью пойдете в армию, - закончил майор. Давайте ваши дан ные. Ваше образование?
- Понимаете, я закончил институт, но без диплома. - Значит, неполное выс шее. - Неполное высшее - это три, четыре курса, а я закончил пять. - Как это? - удивленно спросил майор.
- Полных пять курсов, т.е. всю программу высшей школы. - Непонятно! Поста вим прочерк. - Поставьте, - одобрил я решение майора. - Ваша специальность? Инженер-строитель, но без диплома, я уже вам об этом говорил. До учебы рабо тал электриком. Пишите - электрик.
- Непонятно! Поставим прочерк. - Поставьте. - Где прописаны? - Нигде. Что бы прописаться, нужно сначала встать на учет, поэтому я перед вами. - Поста вим прочерк. - Поставьте. - Где работаете? - Нигде. Чтобы устроится на рабо ту, надо прописаться, а чтобы прописаться, надо встать на учет...
- Ясно! Поставим прочерк! - воскликнул майор. - Поставьте. - Вы комсомо лец? - после вопроса, не дожидаясь моего ответа, майор начал писать первые буквы. - Я не комсомолец. - Ну тогда поставим прочерк. - Ну тогда поставьте. - Женат? - майор опять после вопроса стал что-то писать. - Поставьте прочерк. Я холост, - пришлось остановить поспешность майора. - И не женат! Что же это получается? В анкете одни прочерки в двадцать два года и в армии не служили.
- Чему вы удивляетесь! Бывает, что и в сорок лет в ваших анкетах одни про черки.
- Осенью пойдете в армию, я вам это устрою! - взревел майор-танк. - Только вместе с вами, товарищ майор. Там-то мы и будем на пару гордо писать в анкету "комсомолец". Майор-танк заскрипел зубами, бросив ручку, выстрелил: Осенью... - Цыплят считают, товарищ майор, - оборвал я беседу. Машина сникла, будто ей болванкой в лоб саданули. - Заберите ваши документы.
Устроитесь на работу, сообщите. - Обязательно, товарищ майор, - сказал я, уходя. На улице мои мысли стали мешаться. Одна то сменяла другую, то вновь возникала, задерживалась и преследовала. После этого разговора где-то там, в глубине пространства и времени, повис над моей головой дамоклов меч. Не вкла дывайте волос призрачности своей судьбы в чужие руки и вам не придется слы шать страшный свист над своей головой.
-3
"15 мая на полях проекта Ильич добавил еще шесть статей, по которым также необходим расстрел (в том числе по ст. 69 - пропаганда и агитация... в част ности - призыв к пассивному противодействию правительству, к массовому невы полнению воинской или налоговой повинности)." Налоги я выплачивал исправно, но в армии до двадцати пяти лет не служил.
Майор Карманов сделал вывод: повинен - и выдал мне предписание для прохож дения службы. Сдержал он слово, только во времени года ошибся. Это сейчас придумали альтернативную службу или попросту кладут на нее, а тогда, в дале ком восемьдесят восьмом году, многие из нас помнили статью Ильича, и ехали в лагеря не мыча. Ехали без конвоиров и сопровождающих - с одной только мыслью: выжить.
Город Каунас. Со свободой прощались на Аллее Свободы. Сразу после прибытия полная смена понятий. Паспорт стал билетом, пища - баландой, одежда трансфор мировалась в форму без формы. Вместо вечерней прогулки вечерняя поверка, а вместо человеческих лиц, вокруг - сплошное равнение направо по сто раз в день со страхом в глазах за свою шкуру. Многие покидали Каунас, как только получа ли обмундирование, считая, что в лагере будет терпеть легче. Мои же прогулки по Аллее Свободы были долгими, пока не грянул день и час.
К А У Н А С С К А Я П Е Р Е С Ы Л К А
-------------------------------------------
-1
Формирование части происходило вблизи Каунаса. Палаточный лагерь располо жился в сосновом лесу на берегу реки Нярис. При первом взгляде на происходя щее в лагере можно было предположить, что перед глазами пионерлагерь, в кото ром проводится игра "Зарница". Пионеры вырядились в военную форму, а их вожа тые натянули полковничьи мундиры. Вожаки были довольны происходящим. По их лицам сразу было видно, что они делают большое и нужное дело, которое они же потом гордо называли правительственной задачей, решением которой оказалось дорогостоящее множество дорог, но множество бывает и пустым. Призвали нас строить дороги Нечерноземья. Российское бездорожье решило опереться на могу чие плечи Советского воина. Правда, могучих воинов было немного, вокруг боль ше бегали мальчишки с национальных окраин: грязные, голодные и смешные - это были будущие строители.
Так прибыл я в лагерь и все, что будет рассказано дальше, никакого отноше ния к вооруженным силам не имеет. Только некоторая схожесть может сбить с толку невнимательного читателя, видимо, это кому-то выгодно и по сей день.
- Что ищешь, лейтенант? - Мостостроительный батальон, - ответил я незнако мому офицеру. - Вон он в очередной раз строится, беги быстрей. Построение за кончилось, не начавшись. Из толпы вышел офицер и направился в мою сторону. Лейтенант, ты прибыл в нашу часть? - спросил меня капитан. - Да. Вот только не знаю, куда кости и вещи бросить. - На какую должность? - Помощник началь ника. - Я буду твоим начальником. Капитан Деловани, - представился незнако мец. Познакомившись и пожав руки друг другу, мы стали братьями по оружию, ко торого за два долгих года, так и не увидели.
- Тебе надо представиться командованию части, - сказал мой начальник.
У нашего командира эффектно оканчивалась фамилия, и его звали подполковник Чук. Начштаба за служебное рвение сначала прозвали Гектором, а потом он стал просто майор Гек. Неразлучная пара, подполковник Чук и майор Гек, еще долго будут чудачить на дорогах России.
Капитан Деловани ударил меня по плечу и произнес: - Вот наш командир, иди представляйся. У меня из отнявшихся рук выпали чемоданы, глаза полезли на лоб, шейные позвонки скрипнули, и я чеканя шаг, как будто пять лет дробил брусчатку Красной площади, обучаясь и протирая штаны в одном из политучилищ, предстал перед полковником.
- Товарищ полковник... - Сука, ты где был? - заорал полковник. - Я тебя под суд отдам. Лейтенант, вы будете исполнять свой воинский долг? Пришлось ответить мычанием и топтанием на месте. В моей памяти поплыли литературные образы. Ведь сам Штирлиц был полковник, как утверждает гордый Юлиан. Страх сдавил мое сухое горло и не давал жалким словам оправдания вырваться наружу. С Советским полковником, как с Римом, не шутят.
- Пиджак? - спросил полковник. - Не понял, товарищ полковник. - Пиджак это значит гражданский. - Так точно, пиджак, товарищ полковник. - Идите при нимайте должность. Вот ваш начальник. Капитан Деловани, поставьте лейтенанту задачу, - приказал комбат. Он быстро пошел в сторону, а я как столб, вкопан ный в землю, стоял и ждал, когда мне на уши повесят провода и скажут, зачем же я здесь. Ожидание нарушил капитан Деловани:
- Познакомься. Это твои подчиненные. Рядом с бывалым кадровым офицером стояли два новеньких лейтенанта. - Андрус, - представился один... - Рихард, представился другой и пожал мою руку. - Товарищи офицеры, когда представляе тесь, надо называть звание и фамилию, - наставлял нас капитан, но видя, что его никто не слушает, замолчал.
- Должно быть, мы коллеги по специальности и калеки по призыву? - спросил я своих подчиненных.
- О, я, я, - произнесли одновременно Андрус и Рихард и заговорили между собой на языке, понятном только им двоим.
Андрус был очень удивлен, что его начальник - земляк и закончил тот же институт.
- Чему, Андрус, удивляешься? Нас здесь уже шестеро. Батальон разжился моз гами в Таллинне, бригада в Прибалтике. Семьдесят процентов двухгодичников из Прибалтики. Бездонная бочка! Вычерпай всю, все равно останется, - сказал Ри хард.
Рихард говорил по-русски правильно и четко. Жесткая речь его, абсолютно лишенная акцента, удивляла.
- С чего начнем службу, командир? - спросил меня Рихард. - Разумеется,с обеда, - ответил я. - Мы уже обедали, а столовая возле штаба. Тебе туда, сказал Андрус. Я отправился поглощать свой первый армейский обед, а ребята смотрели мне вслед и говорили все на том же понятном только им языке.
Столовая представляла собой чередование грязных столов и сгнивших скамеек. Все было накрыто маскировочной сеткой, чтобы враги не знали, что у солдата на обед. Подробным описанием не будем заниматься, дабы не портить никому аппети та. На обед была пшенка с горохом и компот. Первое было поглощено первыми. Мне бросили в оловянную миску зеленый кусок, и я подсел к двум офицерам. Су ровый майор сурово орудовал своей ложкой. Жевало у него все: и рот, и глаза, и уши. Это было жвачное животное от инфантерии, о чем свидетельствовали его петлицы, которые, в свою очередь, тоже жевали, при этом поблескивая на солн це. Солнце осветило значок на груди у другого моего соседа, и комок застрял у меня в горле. Фирменный ромб красовался у него на груди.
- Давно ли выпита последняя кружка пива в подвалах Таллинна? - обратился я с вопросом к лейтенанту, сидящему напротив меня. Я думал увижу его удивленные глаза, но он спокойно отставил миску в сторону и, не поднимая глаз, спросил:
- Ты в каком году закончил? - В восемьдесят пятом, - ответил я. - Я тоже. После такого ответа я был сыт. В его миску я влепил свою, они склеились и медленно начали прыгать в сторону майора. Лейтенант-незнакомец, пораженный моей выходкой, смеясь сказал:
- Вот так мы и будем мостить дороги Нечерноземья. Мисками! - На гороховке, - подхватил я. Рождение мули прервало непрерывное жевание майора, маленькая головка задергалась. Лейтенант-незнакомец обратился к своему соседу:
- Товарищ майор, не обращайте внимания, просто встретились в лесу два со курсника, которые за пять лет никогда не сталкивались, хотя сидели в одних и тех же аудиториях.
- Это бывает. Мир тесен, - сказал майор. - Вы, наверное, строители?
- Нет. Я, наверное, механик. - Это ничего, там и механики нужны, - сказал майор, все еще ковыряя зеленый горох из своей миски. - Где это там? - спросил лейтенант. - Как! Вы не знаете, что такое дороги Нечерноземья? - спросил удивленный майор. - Нет, не знаем, - ответили мы одновременно. - Вы знаете, что такое БАМ? - начал майор объяснение издалека. - Вот вам БАМ, а мы по до мам, - сказал лейтенант-незнакомец. - Зачем вы так, вы еще молоды. У вас все впереди. Вот мы политические работники в отношении организации знаем все. Вам будет дана зеленая улица на всем пути следования. Ваши эшелоны будут сопро вождать вертолеты. Вас торжественно встретит местное население. Дороги Нечер ноземья - это десять БАМов! - воскликнул политработник и многозначительно поднял свою руку.
- Что вы говорите! Десять БАМов: БАМ, БАМ, БАМ, БОМ, БОМ... и так десять раз. Великий шум пойдет по стране, - сказал лейтенант-незнакомец. Продолжение диалога я уже слушал из положения лежа, сгнившая скамейка не выдержала только что пообедавшего офицера, она хрустнула и развалилась на отдельные элементы. Фуражка упала, и я гонял ее по склизкому полу, как шайбу по льду, пока не прибил ее к ногам майора, чем ознаменовал открытие счета в нашу пользу.
- Не вам обсуждать приказы командования, - сказал майор. - Товарищ майор, вам завтра прикажут всей бригадой отправиться в космос, вы проведете набор космонавтов запаса и полетите все как один? - спросил лейтенант-незнакомец.
- Там,- майор пальцем показал на небо - ... и без вас обойдутся. - Там! На дорогах Нечерноземья, случайно без вас не обойдутся, товарищ майор? - спросил лейтенант-незнакомец. - Армия делает то, что ей прикажут, - прокричал майор. - Вместо того чтобы заниматься обороной страны, - продолжил мысль старшего офицера молодой лейтенант. - Как вас зовут, лейтенант? - опять прокричал ма йор, после чего лейтенант спокойно представился. - Я запомню вас, лейтенант, - сказал майор и исчез в кустарнике. - Последний, как тебя зовут? Ты занял последнее вакантное место, - сказал мой собеседник. - Зови меня "Последний", ведь кто-то должен быть последним в лагерях, - ответил я, играя словами. Последний, ты уже прошел психическую атаку нашего комбата? - Первичная обра ботка позади. - Не думай, что на этом все кончится.Эти бравые ребята решили превратить нас в послушных кроликов. Мы будем вкалывать, а они командовать. За усердие и покорность нам, конечно, дадут по морковке в размере месячного лейтенантского оклада, но на большее не рассчитывай. Поставить нас на одну ступень с солдатами не смогут, хотя желание у них велико. Удивительное разде ление труда уже заложено штатным скелетом части. Все начальники и замы - кад ровый состав и каждому такому начальнику или заму по одному или два двухго дюшника, как они нас называют.
- Не слишком ли много для первого дня: "пиджак", "двухгодюшник"? Если так дальше пойдет, мы здесь изрядно пополним свой словарный запас.
- Если хочешь, я тебе еще фразу подкину. Сегодня утром, когда ты еще в Ка унасе на Аллее Свободы отдыхал, начштаба заявил: "Куда солдата не целуй везде у него жопа!" Это был ответ начальника на попытку нашего брата найти общий язык с солдатским составом. Кстати, как у тебя с этим составом?
- Бог миловал. Два офицера и шариковая ручка в моем строю, - ответил я.
- Тебе повезло. Я уже две недели командую. В моем взводе "тридцать три бо гатыря,в чешуе, как жар горя". Не моются черти, что ты с ними не делай. В сказке А.С. Пушкина был батька Черномор, но мы попали в другую сказку, где быть мне батькой Чернодор.
- Чернодор, будет нужна помощь, всегда буду рад помочь строителю десяти БАМов. Слушай, как слеплена рота в батальоне? - спросил я батьку.
- Рота - это шедевр министериума от обороны. Молодые кадровые офицеры, имеющие приблизительно пять лет службы, - это командиры рот. Они хлебнут по полной придорожной жижи, хотя лавровые венки не украсят их чело. В роте по два взвода. Первый отдали двухгодюшникам, второй возьмет новоиспеченный кад ровый лейтенант. Партия коммунистов представлена в роте замполитом. Еще в ро те есть два прапорщика: старшина и зампотех. Прапорщики - народ разный. Есть среди них и "куски". Вот такой пейзаж - рота батальона.
- Кисти циклотрона человеческих душ. Закрутили мальчики шарашку. Не спро сили генеральчики Парашку, - сказал я.
- Смысла нет, а настроение передает, - заметил Чернодор. - Смысла нигде и ни в чем. Одно настроение и то паршивое. - Пойдем, Последний. Обед наш затя нулся, а спать тебе, видимо, еще негде, - предложил Чернодор. Мы отправились в лагерь батальона, который нас встретил очередным построением. Чернодор встал во главе своего взвода, а я попал в управление, которое по количеству человек не уступало целому взводу. Сразу стало ясно: к рулю будет не пробить ся, каскадеров и без меня достаточно, будем ехать в салоне. Сохранение здо ровья и нервов - вот программа "дороги Нечерноземья", - так думал я во время первого своего построения, оттягивая подбородок в правую сторону и пяля глаза на вековую сосну, на которой топором была вырублена надпись: "ЧИМКЕНТ". Буквы были слишком крупны для Литвы. Эта и другие надписи на деревьях говорили о многом. Литва приняла выходцев из Азии, лишь изредка можно было видеть на за борах надписи посланцев Европы. Попадались на глаза "Казань", "Уфа". На этом Европа исчерпала себя. Получив очередное многоэтажное объяснение своих обя занностей, солдаты и офицеры батальона рассыпались по палаткам.
Лагерная палатка - это временное помещение из натянутой на остов ткани, так толкует нам С.И.Ожегов, что из ткани, натянутой на остов - это да, но что временное - это заблуждение.
Блуждая по сосновому лесу, я набрел, к своему удивлению, на вещевой склад, где меня одарили "пуховой периной" из трех элементов, один из которых поче му-то провисал до земли.
- Товарищ лейтенант, берите. Они все одинаковые, - сказал солдат. - Берем, и других мнений быть не может! - воскликнул я, взваливая на свои новенькие погоны бесценный груз. Возвращение в часть, и батальон вновь встретил меня построением. Тогда еще не пришло время строить, поэтому проводили бесчислен ные построения бесформенного воинского строения. Вещи спешно пришлось бросить под сосну с надписью "ЧИМКЕНТ" и бежать в толпу мостостроителей. Очередной сбор был посвящен тому, что один из двухгодюшников, командуя ротой в отсутс твии кадрового офицера, проявил себя как грамотный и исполнительный офицер, за что и получил благодарность от командира части. Перед строем стоял Сара товский Чародей из второй роты.
Я вернулся к приметной сосне, "ЧИМКЕНТ" меня ждал, а вещи "ушли". С быто вых мелочей началась борьба за выживание. Украли у тебя - укради и тыэто пер вая уставная заповедь лагерей. Закон - тайга, упал - съели. Это может пока заться читателю очень знакомым. Метастазы ГУЛАГа поразили армию, поэтому все, что легло на бумагу из романа "Архипелаг ГУЛАГ", приводится без кавычек. Да простит меня Александр Исаевич Солженицын!
Каунасская пересылка - это почти месячное прощание со свободой, но нович ку, которого пересылка лущит и облупливает, - она нужна, нужна! Она дает ему постепенность перехода к лагерю. В один шаг такого перехода не могло бы вы держать сердце человека. В этой мороке не могло бы так сразу разобраться его сознание. Надо постепенно.
Совет был услышан, поэтому формирование частей происходило в тепличных ус ловиях, лишь потом они были выстреляны далеко на север, а пока - растянись и лежи от баланды до баланды. Неуедно да улежно, - говорили раньше в лагерях. Теперь можно услышать что попроще: "Солдат спит - служба идет", но спали не все. Шарила по палаткам бессонная солдатская нужда. Пропадали у офицеров деньги и гражданская одежда, исчезали теплые зимние вещи в июне месяце, види мо, знал солдат, что его ждет в северных лагерях: "мороз да снег чудесный", ждала его и лопата для штыковых и совковых атак. Все впереди, Вася!
Убить бы день, а ночи не увидим. Первый день мною был убит. Сколько таких убийств еще впереди, из нас никто не знал. Всем было отпущено по-разному, хо тя приговор был у всех один: "Два года стройлагерей по статье о всеобщей во инской повинности".
Первая лагерная ночь. У каждого она своя. Ночи не увидим - это наивные мечтания, не увидим снов, потому, что спать нам тогда не пришлось. От комбата был получен приказ: "Срочно переписать СНиП по технике безопасности, так как он один на четыре батальона и к утру переписанное сдать". На мое предложение, что не лучше ли переписать "Войну и мир", комбат привел веские аргументы, ко торые здесь не приводятся. Переписать более двухсот страниц печатного текста за одну ночь - Золушка и та бы не позавидовала. Пришлось отправиться на поис ки моих подчиненных и донести начальствующий бред до их ушей. Рихард и Андрус выслушали меня молча, и единственное, что они сделали, - это выполнили приказ комбата удивительно тихой ночью 22 июня.
-2
Пролетела коротая июньская ночь. Повседневный утренний моцион - потянулись воины на оправку. Кто к яме, кто к столбу, кто к сосне, кто к дубу, и только старые испытанные ветераны оправлялись там, где их заставала нужда, едва пе реступив порог палатки. Вся территория военного лагеря подчинена распорядку дня. Утром она становится одним большим туалетом, в обед она же столовая под соснами и дубами, а ночью под елями и столбами она становится одной большой постелью. Все офицеры спали на кроватях, на настилах из досок спали солдаты, но не всем хватило настилов, и многих в первые дни приняла сыра земля. Гово рят под березой можно найти подберезовик, в наших лесах под "ЧИМКЕНТОМ" можно было найти подчимкентца.
Нет, это не делается специально, чтобы мучить людей!.. Трудовой солдат со циализма, зачем же его мучить, его надо использовать на строительстве. Но, согласитесь, и не к теще же в гости он едет, не устраивать же его так, чтоб ему с воли завидовали. - А потому спи, солдат, под сосеночкой, да не проспи, а проспишь - поднимут елочкой, - любил повторять Чернодор.
Все дороги ведут в Рим - это у них, а у нас все дороги ведут на развод.
В любую погоду Шагайте к разводу!
Зашагали и мы, троица сонных инженеров с ворохом бумаги. Андрус шел впере ди, прижимая к груди ночной труд трех соавторов. Носки хромовых сапог косну лись передней линейки, лес наполнила тишина.
- Равняйсь, смирно, - прогремело над лесом. Ударила команда в тысячи ушей и покатилось колесо службы из бесконечных докладов, команд и рапортов, пока не уперлось в грудь лейтенанта.
- Товарищ лейтенант, вы выполнили мой приказ? - спросил комбат, остановив шись перед Андрусом.
- Так точно, товарищ подковник, - доложил Андрус, проглотив целый слог.
Грохнуло управление батальона, а потом смех беглым огнем прокатился по всему строю. Несколько десятков лет назад такая оплошность губила соотечест венников Андруса. Комбат прошипел, наслаждаясь шипением больше, чем гласными и согласными звуками речи - и сама речь его только окончаниями глаголов и су ществительных напоминала русскую, одна - тарабарщина. В конце своей тарабар щины комбат влепил эффектную фразу, как бы в подтверждении того, что "мат язык ущербных". Эти слова, принадлежащие В.Л. Далю, как утверждала листовка политотдела, были разбросаны по всему лагерю. Но листовка не была приложена личным составом к голове, а была приложена к другому месту, разрешая бумажный кризис. И гонял эти листовки по лесу перемат командного состава.
- Ничего, лейтенант! Вы у меня за два года русский язык так выучите, что забудете родной, - сказал Чук.
Человек знает язык тогда, когда он может шутить на нем легко и красиво. Андрус на тарабарщину комбата не смог ответить словом, но молчание его не бы ло пассивным. Он засел за словари, а иногда можно было подслушать, как при балт пытается петь русские песни.
Однообразие дней и ночей в лагере приводит к полному отупению. Избежать его можно по-разному. Многие глушат сознание водкой, кому не помогает водка, те глушат его политзанятиями до полного просветления в мозгу. Если и это не помогает, Человек обречен. Ему остается только уповать на силу своей нервной системы. Нервы - это струны души. Вот к ним и рвутся мясники, побренчать, да взять за горло, и если это им удается, тогда слышит человек, как рвется у не го все внутри и стонет, и голос тридцатилетнего мужчины переходит на плач. Ведь их не забыть. Эти хари, эти мурлы, травившие инженеров, в 80-е то годы они и отъедались. Хари их с выражением жадности и насмешки. Каждый смотрит на тебя как паук, нависший над мухой, а мухи за долгие времена научились прощать прошлое, но помнить его не умеют. Прощать - не значит забыть, иначе нам не быть, - звенело в душах людей на бесконечных разводах.
- Лейтенант, очнись. Правое плечо вперед, - вернул меня в строй Рихард.
Нас развернули и погнали глотать пыль, поднятую сапогами батальонов; где-то далеко впереди звенела медь оркестра, а позади напирала вторая бригада тысячами кирзовых сапог. Марш был недолгим. Две бригады застыли перед новой трибуной в ожидании приезда генерала. Высоко над нашими головами чистое солн це готовилось к строевому смотру, все выше и выше поднимаясь над горизонтом. Начальство задерживалось, сапоги начали хлюпать, рубашка полностью пропита лась потом, но стояние строительного воинства продолжалось. Приезд генерала был встречен радостным оживлением, с последующим равнением на середину. Офи церы разучивали слова своих ролей для представления. При подходе генерала каждый называл должность, звание и фамилию - это могло отличаться, но оконча ние фразы должно было звенеть в наших устах: "Жалоб и предложений не имею," бубнили двухгодюшники, при этом делая по-собачьи верные глаза. Собачий приказ командования успешно выполнялся. Генерал был перед строем третьего батальона, как вдруг на правом фланге выпал офицер - один из тех, у кого ни жалоб ни предложений, рухнул на землю и затих в дорожной пыли. - Солнечный шар - это полуденный снайпер, который бьет без промаха, - муля прапорщика Цветного. Со леный пот заливал глаза, строевой смотр был только в разгаре. Четверо солдат не успели еще оттащить первого лейтенанта, как рухнул второй, и только столб пыли поднялся над его неподвижным телом.
- Шарик, давай теперь очередями, - сказал Рихард, вытирая пот со лба давно уже мокрым платком.
- Как думаешь, этих двоих мы еще увидим? - спросил меня Андрус. Ответил на его вопрос лейтенант медицинской службы, который разделил нашу участь вместо одного Каунасского "ныряльщика": - "Ныряльщики" поехали домой, остальных пог нали на север, - так шутила медицина, спустя почти два года. Генерал посмот рел в сторону солнца, после чего быстро поднялся на трибуну и приказал свер нуть строй двух бригад, подводя как можно быстрее смотр к концу. Командование частей все же настояло на продолжении смотра, и загремела медь оркестра. Ког да наш батальон миновал трибуну, многие из нас вздохнули с облегчением, но радость наша была преждевременна. Немое шествие второй бригады закончилось, и нас погнали на повторный круг. Второй раз пришлось маршировать по земле, вспаханной тысячами сапог и при этом горланить песню. Горланили седые полков ники и лысые майоры:
- Не плачь, девчонка, пройдут дожди.
Солдат вернется, ты только жди...
Офицерские глотки подняли стаю ворон из соседнего леса. Птицы, любящие свалки и воинские части, каркая и крича пронеслись над певцами. Люди и вороны кричали одновременно, но голоса их были похожи, и не могло человеческое ухо определить, кто есть кто. Позади нас тоже горланила толпа и вместе с ней к нам в тыл зашел "черный барон". Ни от чего так не устает человек, как от на чальствующей глупости. День всеобщей глупости нарекли днем части. Именно тог да мы стали не просто толпой, живущей в лесу, мы стали толпой пронумерован ной. Номера эти не приводятся, потому что являются государственной тайной. После пятичасового строевого смотра четвертый кирко-мотыжный батальон чурбаш но-бордюрной бригады рассыпался по палаткам и провалился в глубокий сон, не снимая ни сапог, ни портупей. Только вечером выгнал желудок певцов из палаток в столовую. Наши желудки в первые дни не требовали лагерной баланды. Слишком жива была еще память о материнских пирогах. В соседней палатке меня приветс твовали два ленинградца и начальник ГСМ, который был из Калининграда. Паучьи лапы воинского призыва с каждым днем все больше и больше расползались по стране. Там же я познакомился с нашим замполитом. Низкий человек с маленькой круглой головкой по фамилии Манкин стоял у входа в палатку с толстой тетрадью в руках.
Майор Манкин ходил по лагерю и записывал биографии двухгодичников, а наив ные новоиспеченные офицеры сами их рассказывали, зачастую говоря совершенно интимные вещи. Записывал он туда и жалобы, и предложения, и просьбы. Просили доброго майора достать лекарств, которых нет в продаже, а майор все писал и писал. Попросил и я добрую душу достать мне лекарства от окопного "педикюра" - это когда грибок ухаживает за ногтевыми пластинками. Но добрая душа сунула эту толстую тетрадь в одну из холодных ночей в печь, и вместе с дымом подня лись в звездное небо России и наши жалобы, и наши просьбы.
Из беседы с Манкиным я узнал, что один из ленинградцев - конструктор женс кой обуви, другой - работник исследовательского института, и только Борис был моим коллегой. Он был инженер-строитель с маленькой приставкой "судо". Сло вом, все мы были дюжиной крутых спецов по дорогам, не говоря уже о кадровых спецах, которые собрались тогда в ленинской комнате на очередное офицерское совещание. В палатку заглянул посыльный и, пригласив нас на совещание, прер вал рассказ Бориса о судьбе королевского замка в Кенигсберге.
На совещании присутствовали все офицеры и прапорщики, кому пришлось пройти Каунасскую пересылку. Я сел на последнюю скамью вместе с Андрусом. Под орга низационную болтавню комбата Андрус представил мне всех двухгодюшников. Они внимательно слушали полковника, только дятел на сосне долбил шишки, не обра щая внимания на оратора.
Ромас внимательно прислушивался к дятлу и одновременно готовил каверзный вопрос. Комбат закончил свой монотонный доклад.
- Когда и куда мы будем выброшены? - спросил Ромас. Комбат подошел к карте и ткнул пальцем в Европейскую часть, при этом мясистый палец накрыл одну из Российских областей. В том, что комбат не промахнулся, никто не сомневался.
- Наша часть должна была начать переброску 28 июня, но в связи с тем, что в Москве начинается 19 партийная конференция, получен приказ о прекращении переброски войск. Личному составу необходимо будет изучить материалы партий ной конференции. Переброска будет совершена в начале июля, - доложил зампо лит. На этом совещание закончилось. Более полусотни офицеров и прапорщиков направились в палатки готовиться к партийной конференции.
-3
Время неумолимо движется к крупным событиям мировой истории. Для нас наз наченный день и час грянул в лесах под Ковно.
"Товарищи делегаты! Как углубить и сделать необратимой революционную пе рестройку, которая по инициативе и под руководством партии развернулась в на шей стране, - вот коренной вопрос, стоящий перед нами...
Мы видим, как воспрянуло общество. Многообразнее, интереснее стала духов ная жизнь страны."
После этой фразы закрутились бритые головы сидящих на скамейках солдат. Заблестели их грустные глаза. Именно после этой фразы они стали смотреть на свою жизнь иначе - ведь она у них стала многообразнее, интереснее и богаче. И рад был каждый солдат и офицер, что в "борьбе с догматизмом возрождается творческое начало научного, гуманного социализма". Маленький "Рекорд", стоя щий под сосной "ЧИМКЕНТ" телевещал удивительные вещи.
"Повысилась рождаемость и снизилась смертность, что в немалой степени свя зано с борьбой против пьянства и алкоголизма". Все были рады и повышению, и борьбе, но не все могли ответить через пять минут, что повысили, а с чем бо ролись.
"Более того, в Вологодской, Калининградской, Кировоградской, Курганской, Ярославской областях допустили снижение производства многих сельскохозяйс твенных продуктов". Сразу приуныло лагерное население. Ведь через десять дней, в одной из названных областей, плюхнется в болото группа захвата и нач нется для тысяч людей великая битваза дороги Нечерноземья, - подумали многие из нас после слов докладчика.
"В нынешней пятилетке принимаются как никогда крупные меры по улучшению социальной сферы села. Большая программа преобразований осуществляется, в частности, и в таком важнейшем регионе страны, как Российское Нечерноземье. Труженики деревни уже в ближайшие годы должны повсеместно почувствовать ре альное изменение условий жизни и труда".
- Это о нас, но как расплывчато и туманно, даже наши матери не поймут, что ждет их сыновей, - прошептал Рихард. - Ждет нас лесоповал - царь всех работ, отсыпка насыпей на болотах, укладка асфальта в снег и в грязь, а после солда та придут настоящие строители и произведут полный ремонт дорог.
Неужели Россия настолько богата, что будет платить за каждый километр до роги тройную цену и не только рублем? Дикая ошибка! - шепот Рихарда прервал усиленный комбатом звук телевизора. "Нет у нас еще и привычки к дискуссиям, к инакомыслию, к свободной состязательности. Не хотелось бы драматизировать по ложение. Да для того и нет особых оснований. Но не замечать такие явления, проходить мимо них было бы неразумно".
- Всякое великое строительство требует оформления великих бумаг. Горы гра фиков, процентовок, актов, схем, различных отчетов, - вот великая стройка для кабинетных работников. Наша задача с первых же дней приобщиться к кабинетному строительству дорог, только тогда мы сможем выжить,- пытался поддержать я ря дом сидящих дорожников.
"Наши цели - больше демократии, больше социализма, лучше жизнь трудящегося человека, величие и благо страны", - затем раздались продолжительные аплодис менты в лесу: то ли мне, то ли ему.
-4
Лагерь днем жил мечтами ЦТ, а вечерами наполнялся воспоминаниями офицеров и прапорщиков Афганской войны. Тема эта закрыта для тех, кто там никогда не был. У меня хватит смелости только пересказать один эпизод. Слишком сильное влияние оказывали воспоминания прошедших ту войну на психику людей.
Такие рассказы велись уже после отбоя, и сумерки палатки наполнялись сухи ми воспоминаниями. Старшина роты лежал в противоположном углу палатки. Каждую ночь, подолгу глядя в брезентовый потолок, он заставлял себя уснуть. Начал он свой рассказ без предупреждения:
- Мой командир роты в Афганистане получил приказ о доставке пленных в рас положение штаба полка. Восемь военнопленных отправились с ним на вертолете. О вертушке доложили в штаб. Доставил мой командир роты только троих.
- Куда он дел остальных? - спросил я. - То же самое спросил один из шта бистов у моего командира, - сказал старшина. - "Остальные выпрыгнули!" - от ветил мой командир.
Прапорщик замолчал, и больше никто не нарушал тишину палатки до самого ут ра. Об Афганистане напишет настоящую книгу простой русский солдат. Может, уже сейчас перед ним лежит белый лист бумаги, а нам остается только ждать и наде яться.
-5
Пролетела еще одна летняя ночь. Опять усадили батальон за прослушивание материалов.
- "У тебя хватит сил дальше вести дело? Голоса.Не сможет он. Нельзя остав лять на таком посту.
- Подождите, подождите, я же ему задаю вопрос. Давайте уж демократически подходить к делу. Это же для всех нас нужен ответ перед принятием решения.
- Я сказал, что подвел Центральный комитет партии, Политбюро, Московскую партийную организацию... Повторяю то, что сказал: "Прошу освободить и от кан дидата в члены Политбюро, и от руководства Московской городской партийной ор ганизации".
- Таковы факты..." Не успели еще отгреметь последние продолжительные апло дисменты, как встал комбат. - Все на рампу, - прозвучала команда, и началась переброска на север. Театр Нечерноземья открыл свой первый сезон. Труппа цве та хаки бросилась на погрузку.
Т О Н Н Е Л Ь В О Т Ь М У
--------------------------------
-1
Государство - это порядок. Неуправляемая толпа никакого отношения к госу дарству не имеет - это стадо, идущее на бойню.
На станции формировался наш эшелон. Колесная и гусеничная техника была уже на платформах. Крепеж техники не изменился за последние полсотни лет, колодки и растяжки были заботой всех водителей. Офицеры же вглядывались в даль в по исках желанной вагонной зелени. Телятники были готовы принять людей, но вид красных телячьих вагонов не задевал душевных струн офицерства. Нары и солома - все, чем располагали вагоны этого типа. Выбитые окна и грязь никого не удивляли. Лучшего для солдата не нашли. У нас с транспортом трудности: доедет не подохнет. Вот и еще раз заметит рассказчик, что лагерная спираль сделала свой виток и захлестнула сотни людей в красные телячьи вагоны. Для офицеров подали пассажирский вагон. Только командиры рот разделили участь солдат в те лячьих вагонах. Остальное же офицерство побросало чемоданы на спальные места и ринулось в город. Прощание с кафе и барами Каунаса было очень горьким для многих, а было оно горьким, потому что слово "бар" на российском болоте имеет только одно значение. Офицеры, возвращаясь из города, заглядывали в красные вагоны. Все очень напоминало зверинец... На полу и на полках скрючились ка кие-то жалкие существа, похожие на человека, и жалобно смотрят на вас, просят пить и есть. Но в зверинце так тесно никогда не скучивают животных. Непрерыв ная череда красных телятников оборвалась приятной зеленью офицерского вагона.
Ожидание оказалось недолгим. Электровоз, елозя по станции, подцепил весь состав, после чего был дан обещанный зеленый свет. Эшелон при выезде со стан ции попал во тьму тоннеля. Неожиданное наступление темноты наполнило весь ва гон молчанием. Эшелон вынырнул из тоннеля, но полуденный солнечный свет не рассеял тьму. Солнечный свет бессилен перед тьмой лагерей.
Красные телячьи эшелоны катили по стране, например, от Караганды до Сверд ловска восемь суток, но изменились времена, наш эшелон блуждал по стране лишь трое. Без воды и света в тридцатиградусную жару эшелон гнали через столицы братских республик. Промелькнул за окнами Вильнюс, через сутки пути Минск. По вагону прошла муля, что строить дороги будем в Крыму, потому как везут на юг. Муля увяла, когда за окнами появились величественные купола Смоленска. Вели кий маршрут великих армий. Уснули во второй раз в Вязьме, проснулись там же. Видимо, для броска на столицу войскам всегда дают возможность отдохнуть.
В соседнем купе ехала офицерская семья: муж, жена и двое детей, один из которых путешествовал в коляске. Заботливый отец за время стоянки сбегал на рынок и принес на радость своим детям овощи и фрукты.
Бородино! Проезжая это место, думалось мне раньше, встают все офицеры и с замиранием в сердце всматриваются в даль полей. Детская наивность! Наши офи церы лежали на полках, измученные похмельем, не проявляя исторических позна ний.
Только сквозные телячьи эшелоны осужденных миновали Москву по окружной до роге, как раз рядышком с Пресней, может быть, салютуя ей гудками.
Так было раньше. Наш эшелон прогнали по кругу большего диаметра. Не пока зывают теперь набитых людьми телячьих вагонов на Москве. Подмосковье - именно отсюда великие армии, ведомые талантливыми полководцами, откатывались на за пад. Нам же дали полководцев не столь одаренных, но они по северной железно дорожной дуге пробились в Александров. Ночью темноту вагона осветили факела Ярославля, а эшелон полз все дальше на север.
Пробуждение - мы стоим в тупике. Андрус, глядя в окно, стал напевать:
- Вологда ты моя, Вологда! "Потому, что я с севера, что ли, Я готов расс казать тебе поле, Про волнистую рожь при луне". В Вологде, в Вологде, в Во логде.
- Андрус, ты все перепутал, - начали поправлять эстонца. Прижавшись ближе к окну, сквозь утренний туман, я едва рассмотрел плакат: "Водитель! Въезд в город Вологду на грязных автомобилях запрещен!" Этим плакатом нас встретило местное население, вертолеты сопровождения не наблюдались. Офицеры и солдаты вывалились из вагонов с радостным возбуждением, оглядывая окрестности. Лягу шачий хор приветствовал первых строителей, которых в свою очередь построил комбат в две шеренги.
- Становись! Я вас посчитаю по головам, - раздалась первая команда на бо лоте. Полковник Чук бегал вдоль вагонов и лично пересчитывал каждую голову. Вторая уставная заповедь: "Учет прежде всего". С учета начинается день в ла гере и учетом заканчивается. Расход личного состава - вот alma mater лагерной жизни. Расход - великое слово великих дней. Живо оно и ныне в своем страшном смысле.
- Это царство болот и низин, Станет родиной нашей счастливой,
напевал Андрус на краю болота. За железной дорогой туман накрывал землю. Сле ва, из его густой пелены пробивались гордые кресты Спасо-Прилуцкого монасты ря, а справа - вышки охранников. Вечные соседи были рядом и на Вологодчине. Колокольни и башни монастыря были в строительных лесах, черные полусгнившие вышки наклонились к земле и не ждали своих реставраторов. Среди офицеров на чали ходить слухи, что наш батальон разбивает лагерь на территории старого аэродрома, а другой - за забором бывшей зоны, потому как сохранившиеся бараки легко переоборудовать под казармы. Скажите вышки дождались? Нет! Кому пришла такая чудовищная мысль в голову, история умалчивает, но этому великому плану не суждено было осуществиться. Первую ночь группа захвата провела в казармах местной строительной части. Выручило людей солдатское братство. Дежурный офи цер пропустил в расположение части в ночное время почти двести посторонних лиц. Солдаты спали на полу, прижавшись друг к другу. Ранний подъем и колонна на марше. "Вверху" приняли решение, что жить мы будем у озера. "Озером" ока зался заброшенный карьер, где раньше добывали глину для кирпичного завода. Были поставлены у "озера" десятки палаток, солдаты и смельчаки из офицерского состава открыли купальный сезон. Всеобщая стирка говорила об успешно прове денной операции, - захват был произведен.
Огромное гороховое поле приняло на постоянное место жительства два баталь она и управление бригады. Должно быть, не случайно поле чудес по весне засеял заботливый колхозник горохом. Славный был снят урожай личным составом, но сначала цветочки.
Два других батальона пропихнули дальше на север. Одному достался Харовск, другому - Вожега. Бригада изначально была задумана, как показательная, поэто му прижали ее к железной дороге и аэродрому.
"В России две беды - дороги и дураки", а клин, как водится, клином вышиба ют, и засадили клин в Великий Устюг, Вытегру, Тотьму - не путайте с Потьмой, Тарногский городок. Паучьи лапки лагерей попали в Никольский городок, Нюксе ницу, Бабушкино. Певуч русский язык, но порой трагична его песня. Каргополь, Няндома, Шарья возводили свои лагеря. Все это накрыл собой Вологодский кор пус, который в свою очередь тоже был не единственный. Трудно претендовать на единственность и неповторимость в глупости. Корпуса Кирова, Рязани, да прос тят не упомянутые. Корпуса накрывала папаха центрального управления. Раньше все лагеря подчинялись Главному Управлению Лагерей, теперь же строительные лагеря подчинялись ЦДСУ (Центральное Дорожно-Строительное Управление). Глав ные централизовались - эта перестройка началась в восемьдесят восьмом году. Сын идет в армию, а попадает в строительный лагерь.
"A la guerre comme a la guerre". - "А ля гер ком а ля гер".
Георгий Михайлович Осоргин, потомки вас никогда не забудут.
-2
В шесть часов утра оживает лагерь. Утренняя поверка выгоняет из палаток всех солдат и офицеров на переднюю линейку.
- Равняйсь! Смирно! Не шевелись, - "комбриг-полковник на плацу,форма новая к лицу". - Это какая-то вахканалия! Вахканалия у нас в части, товарищи офице ры. Умывальники и туалеты не строятся. Палатки поставлены как попало. Чтобы сегодня было построено три умывальника, два туалета. Палатки поставить по ви зирке. Командиры частей и отдельных рот ко мне, - ринулись вперед верные усы...
- Последний, что такое вахканалия? - спросил Андрус. - Вахканалия - это крайняя степень беспорядка в армии, неистового разгула. Солдат в грязи стоит в нечищенных сапогах, офицер вышел на развод небритым. Небрит - это вахкана лия, воды нет трое суток - это нормально.
- Какое редкое слово! Надо будет запомнить, - так началось для Андруса изучение великого русского языка.
После проверки полевая кухня балует личный состав кашкой. Кашка из котелка у "озера". У кого котелок, а у кого и картонная коробка из-под сахара. Неко торые солдаты умудрялись есть прямо с рук. Съел пайку и в строй. Развод на работу. Кому лопата, кому лом, кому баранка! Взревели моторы машин и глотки командиров. И только одно обращение, одна погонка, одна присказка: "Давай!.. Давай!.. Давай!.."
Вологодская грязь приняла дорожное воинство. Туалет - яма, накрытая маски ровочной сеткой - два штуки. Умывальник - труба с кранами позывчиками - три штуки. Зови, солдат, не зови. Не видать тебе воды. Иди, солдатик, к "озеру". Будет тебе там и умывальник, и ванная, и прачечная.
Затихает шум в лагере к обеду. Прапорщик Цветной - главный у котла. Дежур ный по столовой - большой человек. Видит солдат, кусок мяса плавает в черпа ке, который сейчас ему достанется, поет у него душа. Видит и другой солдат кусок мяса, все видят, а мясо леской привязано к черпаку и плавает в нем до последнего солдата. Я раньше думал, что быстрее всех мясо ест ротвейлер, ока зывается, нет, быстрее всех мясо ест солдат. Компот неизменно на третье. Пос леобеденная дрема была заменена послеобеденным разводом, а потом опять: "Да вай!.. Давай!.. Давай!.."
Инженеров сажали за графики. На каждый километр дороги было вычерчено пять километров графиков. График - это специалист в области искусства без красок. Красок и специалистов у нас не наблюдалось, потому графики стали самым расп ространенным жанром строительства.
Как-то в палатку ворвался капитан Деловани. Измученный ветеран присел на кровать и начал каждому раздавать по должности. Рихарда озадачил материальной ответственностью за весь батальон, меня нагрузил техникой безопасности, Анд руса сделал консультантом по вопросам строительства, после чего откинулся на подушку и сказал:
- Хорошо! Кулебяку съел. Капитан был наверху блаженства, но шум, подняв шийся на улице, оторвал наше внимание от начальника, и мы втроем вышли на улицу. Перед Ромасом прыгал маленький комбатик, который дергал его за волосы. Удивлению моему не было предела. Рост полковника таял на глазах.
- Я тебя посажу, я тебя посажу! - орал и прыгал полковник Чук. - Товарищ полковник, не надо пугать, если вы не пугало, - спокойно ответил лейтенант, убирая ручки комбата. - Закройте рот, товарищ лейтенант. Закройте рот! - про должал орать Чук. Происходящее вызвало интерес у окружающих офицеров и сол дат. Все с удивлением наблюдали.
- Зайдите ко мне, товарищ лейтенант, - сказал полковник Чук и направился к своей палатке.
- Что случилось? - бросились с вопросами к Ромасу. - Козлы, даже самые вы сокопоставленные, должны знать, что они козлы, - обрубил Ромас и пошел к Чу ку. Представление окончилось, и все разошлись. Впоследствии выяснилось, что при производстве сварных работ Ромас прожег емкость для воды. Комбат отловил государственного вредителя. Лагерь! В один миг трещат и ломаются все привычки людского общения, с которыми ты прожил жизнь. Совещание! Ты смотришь на сосе дей, на товарищей, давайте же или сопротивляться или заявим протест. В ответ только молчание.
- Какие будут вопросы? - спросил комбат. Многие при этом сжимались в без рогий комочек, только ротный Степанов задал вопрос:
- Товарищ полковник, когда будем отдыхать? Человек не может только рабо тать и есть, он не машина. Нам же и город хочется посмотреть, да и в баню по ра. - В городе нечего делать. Все бабы в Вологде трипперные, трипперные, трипперные, - кулаком вбивал в нестроганую доску свои слова полковник Чук.
- Товарищ полковник, есть предложение... - Давай, инженер... - Предлагаю израсходовать фонд командира на приобретение презервативов. Залп хохота всех офицеров и прапорщиков был ответом на мою мулю. Расходясь с очередного "со вестьчаяния", инженеры увидели, что лишение простейших свобод - явление не временное, а наследственное.
Между совещанием и наступлением ночи был у офицеров час личного времени. Через месяц службы у нас появился адрес. В нем не было ни улицы, ни дома все это заменил номер лагеря, номер квартиры не догадались заменить номером палатки. С момента появления номерного адреса мы могли писать письма с надеж дой на ответ. Андрус закончил свое письмо и лег в постель. Засыпал он всегда с одними словами (они были у него как молитва):
- Солнце ушло к врагам! Друзья, спокойной ночи, - говорил Андрус. После странной молитвы странного лейтенанта засыпали в палатке двадцать офицеров и прапорщиков, а вместе с ними засыпал весь лагерь.
-3
С основной частью батальона прибыл майор Гек. Из доклада начштаба все уз нали, что происшествий не случилось, если не считать маленького конфуза. На одной из стоянок оставили солдата в кустах. Не обучают наших воинов бегу со спущенными штанами по пересеченной местности. Солдат был на грани преступле ния, но после совершенного акта он вспомнил о данной присяге. Семь километров бежал солдат по шпалам и догнал свой эшелон. Честь и хвала министерству путей сообщения.
- Где бы был наш солдат, повстречай он стрелку на бегу? - спросил Рихард стоящего рядом зампотеха, которого потом очень долго пришлось успокаивать.
Развод на работу в тот день плавно перешел в графики, а графики уперлись в очередное совещание офицеров и прапорщиков. На нем была поставлена арлекиниа да. Полковник Чук в своей роли достигал апогея.
Солдаты ходят в самоволку. Вам нет дела до личного состава, товарищ лейте нант. Какой вы командир роты? Полями ваши солдаты, полями ходят к "телкам", кричал комбат на ротного Иванушку.
- Солдаты на полях уже телок доят! - с удивлением воскликнул Андрус.
- Доят, доят, - успокаивали его рядом сидящие. Месяц службы в армии требо вал соответствующего оформления, а совещанию не было конца. Спасла наглость великий кляп.
- Что вы намерены предпринять, товарищ ротный командир? - давил Чук на Иванушку.
- Товарищ полковник... - Давай, инженер... - Предлагаю в целях повышения дисциплины в батальоне и укрепления боеспособности части кастрировать личный состав. Тогда прекратятся самоволки и "телки". Кастрацию надо проводить в день принятия присяги - это будет торжественно и своевременно.
Крику было много, но кляп сработал. Совещание закончилось много раньше обычного. Вечером два офицера оставили лагерь. За неделю землю на территории лагеря превратили в липкий кисель, выбраться из которого сухим, практически, было невозможно. Растительный слой был полностью уничтожен тысячами сапог и колесами сотен автомобилей. Глина килограммами налипала на хромовые сапоги. С хлюпанием по болоту лагеря, к зеленеющим вдали берегам свободы пробивались два офицера.
- Рихард, впереди еще семьсот дней. Меня вряд ли хватит на половину этого пути. Больше всего бесит молчание в общем-то порядочных людей. Когда человека хотят превратить в послушное животное, молчать нельзя. Бороться мы не можем согласен, но бросить им в лицо то, что думаем - обязаны. За слово правды те перь не расстреляют. Как удивительно сшито, начиная с роты! Командиров рот превращают в кулак, замполиты - глаза и уши, двухгодичник - мозги на трассе, старшина - тряпичный быт, техник - болты да гайки. Есть все, чтобы едва теп лилась жизнь в роте и чтобы она была способна работать. Бестолковщина беско нечных разводов, изо дня в день баланда, тупость совещаний. Еще бы суровую зиму к нашим палаткам, а она не за горами. Уже сейчас нервы на пределе.
- Последний, не надо выть, - сказал Рихард. - Подвывая, терпеть легче.
Лучше не думай обо всем этом. Я решил работать. Заметят, дадут отпуск. Рихард, отпуска имеют свойство кончаться. - Работая, время летит быстрее. Хо рошо, что меня нагрузили материальной ответственностью. Буду делать свое де ло, не замечу, как буду дома.
- Рихард, сколько тебе лет? - Скоро тридцать, Последний. - Меня пригласили поиграть в солдатиков в двадцать пять. Дорога становилась лучше. Лагерь все больше и больше удалялся. Высокая зеленая трава очищала сапоги от липкой гли ны. Идти становилось легче. Вместо грохота моторов воздух наполнился пением птиц. Исчезла вонь выхлопных газов, и только штаны с "ушами" да "селедка" на шее все ставили на свое место.
- Спокойно работать не дадут. В системе "давай, давай" работать опасно. Мы попали в театр полного абсурда. Специалистами руководят Чуки и Геки - апофеоз в театре военных действий.
- Последний, что будешь делать ты? - Ничего! - Сгоришь! Семьсот дней и но чей борьбы не выдержать, - сказал Рихард. - Нас пригласили не дороги строить. Боюсь, что мы их не увидим. Будем мы строить лагерь - мельницу по перемалыва нию человеческих душ на тысячи мест.
Последний отрезок пути шли молча. Приближался город, в котором царила пол ная вахканалия. Люди не ходили строем, а каждый шел по своим делам, и, что удивительно, при этом никто не пел песен. У мужчин воротнички не были застег нуты, так и хотелось кричать с рыком каждому встречному: "Застегнись!"
Стеклянные двери, на дверях человек. Не любят нашего брата с кокардой во лбу. Если бы не слабые женщины, не видать бы нам праздника. Двое поняли дво их, и заскрипели хромовые сапоги на паркете ресторана "Огни". На столе фрукты и овощи, коньяк теплом разливался по всему телу. Легкая музыка, интересные дамы пошли в круг. Желудок в такт музыке издавал одобряющие звуки. Первая вы сохла под кофе. Вторая просто высохла. Подруги, разочаровавшись, упали за столик к мальчикам с юга. Наши программы явно не совпадали. Праздник удавался на славу. Одним словом, гуляли - веселились, а проснулись...
Утро. Сарай с дровами. Я поднялся с кучи дров, перед глазами увидел карти ну. Из "ушей" вывернуты карманы, а на ногах вместо хромовых сапог белые нос ки, лямочки на пуговичках, и никого вокруг. Офицер приказал себе, натягивая фуражку на лоб: "Надо идти к людям". С выполнением было сложнее. Без денег и сапог, в военной форме и белых носках. Шел офицер по городу нестроевым и ду мал: "На какую же улицу я выйду?" Велико было его удивление, когда вышел он к истокам - улица Карла Маркса приняла его и согрела.
Недалеко мужчина колол дрова. - Отец, выручай героя Крита и Нарвика. - Где ж ты так погулял, сынок? - "Огни", батя, до сих пор в глазах мерцают. Ботинки были на ногах, деньги в дрожащих руках и огромное желание служить в сердце.
Водитель смеялся всю дорогу и не взял ни копейки. Полем, полем, полем к "озеру".
- Стой, ты кадровый? - Да. - Посиди на берегу, я освежусь. Буду тонуть, кинь пару солдат в воду. Пусть вытащат. Хотя тонуть не должно. - Хорошо! Во да! Слышишь, у меня к тебе еще просьба будет. Сходи в лагерь мостостроитель ного батальона, спроси Андруса. Скажи ему, что пришел Последний. Он все пой мет, и пускай принесет мои сапоги из радиостанции.
Через двадцать минут на ногах скрипнула новая юфть. - Рихард в лагере? - В машине. Он сказал, что ты пошел провожать женщину. - Истый джентльмен. Чебу рахнулся я вчера. Осуждаешь? - Нет. Даже развеселил. - Ну, а как вы? - Вчера солдата убили в управлении бригады. - Как? - Разбирали старую постройку. Спе шили.
Рухнула крыша и солдата убило. - Ничего не понимаю. Разбирали, рухнуло, так и должно быть. Как солдат погиб? - Разбирали изнутри. Балкой по голове.
- Все ясно! Солдата не убили, а забили! Бойня открыла свой страшный счет во тьме лагерей.
Л А Г Е Р Ь
----------------
-1
Муля - это юмор с болью и злостью обреченных людей. Обязана она своим рож дением лагерям. Пробивалась она из-за частоколов каторги в бессмертных запис ках. Вспомните стихотворные чтения на каторге. "После первой строчки извест ных стихов арестант доходит, наконец, до слова "на небеси". Того только и на до. "Стой! - кричит воспламененный поручик и мигом с вдохновенным жестом, об ращаясь к человеку, поднявшему розгу, кричит: - А ты ему поднеси!"
И заливается хохотом. Стоящие кругом солдаты тоже ухмыляются: ухмыляется секущий, чуть не ухмыляется даже секомый, несмотря на то, что розга по коман де "поднеси" свистит уже в воздухе, чтоб через один миг как бритвой, резнуть по его виноватому телу.
И Смекалов (поручик) уходит от наказания совершенно довольный собой, да и высеченный тоже уходит чуть не довольный собой и Смекаловым... (О поручике) "Одно слово, душа человек! Забавник!"
Бессмертна муля в лагерях. Пробивалась она и через густую паутину колючей проволоки лагерей главного управления. Лозунг Шепчинского на воротах Соловец кого лагеря "Соловки - рабочим и крестьянам". Муля Г.М. Осоргина в памяти на родной. Пробьется она и теперь из-за глухих дощатых заборов, разорвет заборы из колючей проволоки в двенадцать ниток да в несколько рядов и выйдет на суд людской.
Рота бетонных работ была брошена на строительство дороги. Уже были отсыпа ны первые десятки метров насыпи на дороге Бокало - Молчало (по названию дере вень). Болотная жижа хлюпала под ногами офицеров, склонившихся над планом до роги века длиной 1,7 километра. На насыпи появилась машина командира, поплыл ротный на доклад.
- Почему не отсыпаете насыпь? - с вопроса начал командир, не дожидаясь доклада.
- Товарищ полковник, прекратили возить песчано-гравийную смесь. Должно быть, что-то случилось в карьере, - начал оправдываться ротный.
- Опять у вас причины. Сколько до поворота? Инженер, идите сюда, - прика зал полковник. Подошел инженер из Москвы. "Прораб" Сонькин, так стали назы вать парня с того дня.
- Почти сто метров до поворота, - товарищ полковник, - доложил Сонькин.
- Чтоб завтра к утру были на повороте. Вы меня поняли, инженер? - спросил командир.
- Так точно, товарищ полковник, - отрапортовал Сонькин. Полковник прыгнул в машину и через несколько минут скрылся за поворотом, оставив нам следы про тектора и свой приказ.
- Что будем делать? - поглаживая лоб, спросил ротный. - Поворот, - тихо предложил Сонькин. Одно слово, Москва! Голова! Под вечер пришло несколько ма шин "Татра", и насыпь круто повернула влево. На следующий день командирская машина провалилась в свою колею и остановилась. Полковник довольный вышел к своим подчиненным, а подчиненные, довольные своим полковником, подошли к не му.
- Что, Сонькин, можете, когда хотите? - спросил командир. - Можем, товарищ полковник, кратко доложил Сонькин о выполнении приказа. Начальство покинуло нас в хорошем настроении. Командир роты и Сонькин обнявшись прыгали на кривой и орали во все горло:
" Вот - новый поворот, Что он нам несет?.."
Солдаты, как саранча с лопатами, брошенная на окучивание придорожных кюве тов, с удивлением и непониманием смотрели на своих командиров. Дикая радость двух офицеров распугала всех лягух на болоте.
Вечером мне пришлось оставить Бокало. Прощаясь, все шутили: - Последний, ты всегда там, где трудно? - спросил меня ротный. - Стараюсь, - сконфуженно ответил я. - И там становится еще труднее! - одновременно воскликнули ротный и "прораб" Сонькин. Я оставил дуэт из Бокало. Основной лагерь призвал меня к себе. Должно быть, там было трудно. Лишь поздно вечером добрался я до своей палатки. Кирко-мотыжный батальон уже спал.
-2
После подъема личному составу, как небесным птахам, давали поклевать каш ки. Затем солдат с чувством голода попадал на развод. Именно на одном из та ких разводов кто-то заметил, что стали пропадать куда-то отдельные офицеры и солдаты. Куда девались одни - это было понятно. Большинство кадровых офицеров занималось поиском квартир, почему-то не устраивал их сервис лагеря. Куда де вались солдаты? На этот вопрос ответить могли немногие.
Капитан Деловани после развода поставил задачи. Андрусу поручил строитель ство магазинов. Ни один лагерь не может обойтись без военторга. Военторг это сладкая конфетка, да сосут ее не все, но об этом позже. Рихард с колонной "КАМАЗов" убыл на кирпичный завод. Его работу на ежедневных совещаниях стал отмечать комбат. Ротному Иванушке поручили строительство складов. Туда я и был направлен моим начальником.
Склады находились в километре от основного лагеря. По пути можно было по щипать горошку. Издали я увидел, как в районе складов на поле чудес опусти лись три винтокрылые машины. Большой Чук со свитой обрадовал всех своим появ лением. С небес и прямо в бой.
- Покажите мне, где у вас ось? - заинтересовался Большой Чук. Ротный Ива нушка куда-то исчез, поэтому докладывать пришлось взводному Саратовскому Ча родею. Он подвел два десятка офицеров к деревянному колу, вбитому в землю, и сказал:
- Вот ось. Перед глазами офицеров был невзрачный кол, на котором была при бита рейка, а в ней три ржавых гвоздя.
- Это ось? - вскипел Большой Чук. - Ось, - ответил Чародей. - Ось?! Ось... - Это ось? - перешел на крик полковник. - Ось, - спокойно отвечал на все вопросы полковника взводный. Продолжаться диалог мог до вечера. Хватило бы сил у обоих, но прервал их майор Беспалый. После недолгих обмеров поля чу дес майор доложил:
- Это ось, товарищ полковник. Большой Чук, ничего не говоря, развернулся и пошел в сторону лагеря, и свита клином ринулась за ним по гороху.
- Хорошо идут. "Свиньей" - прошептал взводный. - Последний, ты как раз вовремя. Помоги мне оси разбить.
- В таком случае, что это за кол? - К этому колу бабка из соседней деревни привязывает свою козу, - сказал Саратовский Чародей, отрывая рейку с тремя ржавыми гвоздями.
- Интересно, поверили бы они тебе, что это ось, если бы к ней была привя зана коза? - спросил я взводного. Чародей немного подумал, и муля была его ответом:
- Поверили бы! Они с ней из одного стада! Разбивка складов была закончена. До обеда еще было время. Я предложил Чародею пощипать горошку.
- Не ешь его! У меня полвзвода в лазарете, - предостерег взводный, но было уже поздно. К вечеру поднялась температура, и я начал сдавать зачеты по бегу на короткие дистанции все по одному и тому же маршруту.
-3
Утром следующего дня - госпитальная койка и капельница. Перед глазами воз никли люди в белых халатах.
- Что со мной, доктор? - спросил слабым голосом больной. - Дристня! - пос тавила диагноз пожилая медсестра и вышла из палаты. Главврач инфекционного отделения госпиталя сел рядом и начал ощупывать мой живот, который издавал непонятные звуки. У меня создалось впечатление, что там происходит политичес кий переворот на базе дизентерийной палочки.
- Откуда вас к нам доставили? - спросил врач. С горохового поля у "озера", где высятся три разнокалиберных дымовых трубы подшипникового завода, - попы тался шутить больной.
- Раньше там была городская свалка, а теперь ваш лагерь, - успокоил врач. - Позвоните в эту часть и скажите, о том, что больше никого не принимаем, эти слова врача для меня были бесконечным источником радости на протяжении всего курса лечения, ведь я опять был "последним".
Инфекционное отделение было переполнено. Рядом лежал замначал по тылу со своими начальниками складов. Шел на поправку командир взвода связи вместе с "Любовником леди Чаттерли". Внизу на повторном курсе лежал командир комен дантской роты. Были посланцы Тотьмы, Вожеги, Харовска - почти вся область не мыла руки исключительно два раза в год: весной и осенью и исключительно в ла герях, что странно. Офицеры глотали таблетки в окружном госпитале. Ставил их на ноги левомицетин, а солдат в лагерных лазаретах - слюна и молодость орга низма. Если они не справлялись с палочкой, тогда везли солдата в госпиталь, и уже о нем трудно было сказать, что он симулянт. Неделями больной не нужен ни кому. Родственники далеко, друзья в строю. Есть возможность подумать в одино честве. Первое, что инженеры увидели - развал. Непроизводительный труд солдат в лагерях, бесконечные аварии, болезни, пожары, гибель людей. Мизерная оплата труда солдат не способствовала повышению производительности. Солдат получал тогда семь рублей. Ленин в шушенской ссылке получал двенадцать рублей в ме сяц. Хороший крепкий дом стоил тогда двенадцать рублей. В Вологде отбывала ссылку сестра Ленина Мария. Дом, в котором она жила, и сейчас украшает цент ральную часть города. Для политических врагов - капитальный дом в одни време на, а для солдата - палатка на все времена года - это времена другие. На шестьдесят квадратных метров сорок человек - на кладбище и то больше дают. Дороги Нечерноземья - это "авантюрадорстрой". И простой шаг простого мужест венного человека: не участвовать во лжи, не поддерживать ложных действий! "Многие ли из нас смогут сделать этот шаг?" - спрашивал я себя.
- Больной, к вам посетитель. - Рихард, привет! - Привет, Последний. Хотя в данном случае ты первый из наших. Горошку не хочешь? - Ошибаешься. Тут и твои соотечественники есть. Иол уже вторую неделю загорает. Как там стройка? - Не хочу говорить.
Придешь, сам все увидишь. Есть и приятная новость. Теперь я и Андрус живем в гостинице. Поставили две стеклянных печати из "Старого Таллинна" и ночью чувствуем себя людьми, - шутил Рихард.
Он был очень недолго. Появилась в нем непонятная нервозность, но не придал я этому тогда особого значения. За две недели болезни русского офицера в го роде Вологда, его посетили лишь раз. Этим посетителем был Рихард - простой эстонец. Парень, которого роком судьбы забросило на русский север.
-4
Полный курс лечения был позади. Две недели, проведенные в госпитале, дали ответ на то, где мы находимся, а находились мы в бригаде. Бригада - основной вклад коммунизма в науку о наказаниях... Это коллективный организм, живущий, работающий, едящий, спящий и страдающий вместе в безжалостно-вынужденном сим биозе. Бригада, до тебя уже рукой подать! О, без бригады еще пережить лагерь можно! Без бригады ты - личность, ты сам выбираешь линию поведения. Без бри гады ты можешь хоть умереть гордо - в бригаде и умереть тебе дадут только подло, только на брюхе. От начальника, от десятника, от надзирателя, от кон воира, ото всех ты можешь спрятаться и уличить минутку отдыха, там потянуть послабже, здесь поднять полегче. Но от приводных ремней - от товарищей по бригаде, ни укрыва, ни спасения, ни пощады тебе нет... Так уследят за тобой, товарищи лучше всяких надзирателей!
Вот она, третья уставная заповедь лагерей: главное для человека - это труд и обязательно в коллективе.
- Нет в этих лагерях десятников! Нет в них надзирателей! - услышит еще чи татель. Но не найдут командиры в строительной бригаде бульдозера, нет в ней экскаватора, нет отбойного молотка, и будет вынужден солдат в первую зиму разрабатывать саперной лопаткой мерзлый уголь методом подкопа, и умрет он в бригаде, умрет он на брюхе, задохнувшись угольной пылью. Никогда не узнают родители причину гибели своего сына. Он всего лишь хотел, чтоб ночью не погас огонь в котле, и сгорел сам вместе с углем в одном из крематориев страны в свои неполных двадцать лет.
- Здравия желаю, товарищ начальник! Помощник приветствует вас. - Нако нец-то! Завтра едем в Тотьму в командировку, перенимать строительный опыт, начал с неотложных дел капитан Деловани. - Ты сегодня отдохни. Сходи в город, купи мне один флакон, - сказал начальник, слегка подмигнув.
- Не понял. Чего купить? - Одну "чекушку", - возмутился моим непонима нием капитан. - Не понял, - опять ответил я, хотя пред глазамим стал вырисо вываться зауженный кверху силуэт, и даже что-то урчало в желудке.
- Сходи в город и купи бутылку водки, - приказал начальник. - Есть! - от ветил я, отдав честь. Всегда приятно выполнить умный приказ начальника. Ухо дить из лагеря значительно легче, чем возвращаться, поэтому вернулся я только к совещанию, когда все действующие лица были на своих местах. На комбата по действовала летняя жара, и он начал выбалтывать секретные данные:
- Да, мы ничего не делаем, но когда будет надо, мы все встанем и пойдем, гордо заявил полковник Чук.
- Куда они собрались? - начал меня теребить Андрус вопросами, запутавшись в тонкостях речи комбата.
- До ветру, должно быть, - попытался я доходчивее объяснить полковничий служебный порыв Андрусу. До ушей комбата долетел наш диалог, и полковник сквозь зубы блеснул остроумием:
- Инженер,вас, наверное, не там лечили. Контрвыпада с моей стороны не пос ледовало, и комбат продолжил свой доклад. Оказалось, что в мое отсутствие был проделан огромный объем работ. Успешно строились умывальники, туалеты. Нача лось строительство зимнего лагеря под руководством майора Гека. Хорошо прод вигалось дело на строительстве забора вокруг лагеря. Плохо было с фундамента ми на складах, но об этом комбат промолчал, ибо сам там приложил руки.
- Инженеры под руководством капитана Деловани две недели искали ноль, зачитал комбат с листа и многозначительно посмотрел на присутствующих. Эта фраза вывела из равновесия прапорщика Цветного.
- Какой ноль вы там искали? - спросил старшина роты Андруса. - Абсолютный, - обиженно ответил инженер. Прости, читатель, ему незнание тонкостей русского языка. Ведь если бы вас завтра привезли в армию Эфиопии или Судана, вам бы, наверное, тоже было трудно с языком. С совещания все расходились в хорошем настроении. Андруса поздравили с "боевым" крещением под Вологдой. Еще один день подходил к концу, ибо солнце ушло к врагам.
-5
Тотьма - город, где когда-то великий Петр воскликнул: "То тьма!" В трид цать седьмом древний северный город отметил свое восьмисотлетие. Встретил нас город тьмы черными окнами - пустыми глазницами своих соборов. В часть, куда мы были прикомандированы, пришлось идти пешком по свежеотсыпанной насыпи. Ал лея почерневших от времени и провалившихся в землю домов оборвалась на берегу маленькой речушки. Форсировали водную преграду по прогонам низководного мос та. По голым ребрам группа офицеров перешла на другую сторону, где на возвы шающемся берегу, стоял монастырь. Именно в нем расположился лагерь. До прихо да военных в монастыре был техникум, но молодежи в городе не стало. Загнали солдат и офицеров в кельи монахов. Куда загнали последних? Молчат величест венные купола Воскресенской церкви. Лагеря и монастыри опять были неразлучны. Встретил нас настоятель монастыря - главный инженер бригады. После приветс твий выяснилось, что в части скончался один солдат от брюшного тифа, а второй в очень тяжелом состоянии. Пещерность была во всем, только мост через Сухону росчерком своих пролетов над водной гладью напоминал о конце двадцатого века.
Через неделю было прощание с городом. - Возрождения тебе, Тотьма, воскре шения из тьмы, - говорили многие, покидая северный русский город навсегда. Человеческая слабость, такое же отсутствие нравственной опоры для борьбы из-за того, что нет отдельной позиции. Дороги Нечерноземья! Чей это культ? Какой личности? Личность ли это вообще? Может, это что-то другое?.. Любая профессиональная группа, как только находит удобный момент вырвать кусок, хо тя б и не заработанный, хотя б и избыточный, - тут же вырывает его, а там хоть все общество развались.
- Товарищ майор! Чья это идея строить дороги не профессионализмом, а ла герной толпой? - спросил я рядом сидящего офицера. Майор внимательно посмот рел на меня и, сделав скидку на мою молодость, рассказал сказку:
- Давным-давно в одном царстве-государстве одна толстая морда ездила на пуск доменной печи. Погода была нелетная, и высокопоставленная персона не смогла воспользоваться ковром-самолетом. Пришлось ей проделать долгий путь на правительственном авто. Отрапортовали, доложили, пустили. Но толстая морда очень была озадачена отсутствием дорог во вверенном ему царстве. Был постав лен вопрос на совете. Другая толстая морда предложила свои услуги:
- Нечего делать моим генералам. Война заканчивается. Пускай мои генералы стройкой побалуются до лучших дней, - так они и порешили, лейтенант. Такая вот сказка.
- Закрутили мальчики шарашку. Не спросили генеральчики Парашку. Товарищ майор, если это сказка, то конец у нее должен быть счастливым. Что будет дальше?
- Для вас счастливый конец - это дембель. Нам же придется ждать дольше. Профессиональная армия - вот наше спасение. Только она с танкистов и десант ников снимет позорные петлицы, в которых перекрещенные топоры, напоминающие мотыги, - с тихой болью в голосе сказал майор.
Над головой мелькнул плакат: "Водитель! Въезд в город Вологду на грязных автомобилях запрещен!"
- Вот мы и приехали! Прощай, лейтенант! - Товарищ майор, желаю вам счаст ливого окончания сказки. Группа офицеров из другой бригады вышла из автобуса и направилась на железнодорожный вокзал. Стройлагерь для остальных был рядом.
-6
Инженеров приказом командира превращали в старших машин - это пастух спра ва от водителя с месячным окладом в четыреста рублей, причем в лагерях нало гов не знают. Есть в этих лагерях пастухи и с большими окладами - это зависит от количества голов в их стаде.
- Товарищ, лейтенант, привезите бетон, но мелкий, - приказал комбат. Ри хард, пожав плечами, попытался уточнить приказ, на что полковник Чук дал пол ное объяснение:
- Мелкий бетон - это когда он без камней. - Может, нужен раствор? - засом невался Рихард. - Да! - произнес комбат, обрадованный тем, что его поняли бестолковые инженеры. Перекликаются лагеря, перекликаются времена. На суде Крыленко сбивается, ось вагона вместо оси паровоза. Как долго еще будут про черчены во времени эти дикие параллели? Такой вопрос мы стали задавать себе много позже, а тогда приказы не обсуждались.
После приказа инженеры бросились в парк получать машины, но по дороге всех перехватил капитан Улыбкин. На заводы отправили прапорщиков, а инженеров по садили высасывать из пальца, брать с потолка месячный план. После долгого и мучительного высасывания нас ждала желанная премия.
Государственное нормирование описывает производство таким, каким оно не может быть на земле, - и этим напоминает социалистический реализм в беллет ристике.
Василий Григорьевич Власов - классик тухты на лесоповале. Одним росчерком вашего пера стволы были свалены, съедены, списаны - и снова гордо стояли, зеленея хвоей! Великое слово, кочует по лагерям! Тухта!
- Вот сумма, на которую вы должны выйти, чтоб сегодня вечером все процен товки были готовы,- приказал главный инженер Улыбкин.
- Выполнение может не позволить выйти на такую сумму, - возразил Рихард.
- Мы на льготном финансировании, сметной документации нет, пишите все, что придет в голову, - просветил Улыбкин и мило улыбнулся. Через несколько часов обмеров и вычислений группа инженеров едва вышла на половину приказанной сум мы. Первым отказался писать тухту Андрус.
- Всех посадят! - воскликнул он и отбросил в сторону ворох бумаг. - Анд рус, не расстраивайся. Вологодская пересылка рядом, далеко не повезут, - ус покаивал своего коллегу Рихард. - Последний, скажи число. - Восемь. - Хорошо! Сунем восемь тонн арматуры в этот бетонный фундамент. - Но там же ее нет! опять воскликнул Андрус. - Финансирование у нас льготное, значит будет, опять успокоил нас Рихард. Через несколько часов методом почкования тысячи превратились в десятки тысяч, а те в свою очередь в сотни. Вот он, план! Вот она, тухта во все времена! Были случаи, когда выполнение батальона за месяц превышало полмиллиона рублей. Личный состав части составлял двести пятьдесят человек. При самом минимуме каждый солдат должен был получать триста рублей в месяц, но получал в основном семь. Солдату хватало, и он не жаловался.
Тухта - затея, как прожить, а вовсе не нажиться, а вовсе не ограбить госу дарство. Нельзя государству быть таким слишком лютым и толкать подданных на обман. Так принято говорить у заключенных: "Без тухты и аммонала, не построи ли б канала". Так было раньше. Тухта в лагерях нового типа и та стала пороч на. Без нее не будет квартир, без нее не будет премии, без нее не будет орде нов и повышения в должности и звании. Без тухты замполита не переведут в центральное управление Арбатского военного округа. А как ему этого хотелось!
- Демагог, демагог без тухты не построили б дорог. Через несколько дней спасительная командировка. Нет разводов, нет совещаний, а есть два выходных в неделю. Встречался я со своими полководцами только у заказчика. Товарищ Насо сиков был наш человек, службу знал.
- Подлей ему, может, и подпишет, - советовал Улыбкин. Рука Насосикова уже дрожала, но нужную бумагу не подписывала. Одно слово, кремень, а не заказчик. Первый раунд центральное управление вчистую проиграло. Гонг - буль, буль... Второй раунд.
- Последний, наше не подписывает давай твои процентовки, - удивил меня об ращением капитан Улыбкин.
- Что здесь? - Отсыпка насыпи. - Кубатура хороша! Расценка вот только ма ловата, - возмутился капитан. - Плечо перевозки короткое, поэтому и расценка невелика. - Более дальний карьер у тебя есть? - В тридцати километрах...
Пересчитай на тридцать и вперед, - приказал Улыбкин. - Такая тухта не пройдет! - Во-первых, не тухта, а льготное финансирование, а во-вторых, со смазкой пройдет, - уверенно дирижировал флаконом капитан Улыбкин. Гонг буль, буль...
Третий раунд. Два прямых и левой сбоку - тридцать тысяч. Хорошо! Давай... Давай... Левой, левой - еще десять тысяч. По корпусу и отошел с ударом. Хоро шо! Правой в голову через руку - пятьдесят тысяч. Гонг - буль, буль... Заказ чик в состоянии гроги в середине десятого раунда, подписывал все, уже не гля дя, оставляя после каждого своего удара прямой правой автограф на очередной процентовке. Гонг - буль, буль... Банк - судья. Победу по рублям одержала бригада. Крепкие ребята с крепкой печенью могли вести поединок до утра. Одно слово, профессионалы. Гонг - буль, буль... Есть план! Есть премия!
После успешного подписания процентовок за октябрь я заехал на несколько дней в лагерь. Рихард первым отправился домой в отпуск. Командование оценило его трудолюбие, но чего ему это стоило, знали немногие. Каждый день он с ко лонной машин ездил по заводам. Вечерами работа с документацией: процентовки, матотчет. Все короче становилась у него ночь и все толще материальный отчет. Несуществующие материалы десятками тысяч шли на остатки, превращаясь в воз дух.
- Рихард бросил все и уехал домой с неутвержденным матотчетом за четыре месяца, - сказал Андрус, когда я зашел в палатку производственного отдела.
- Кто утверждает отчет? - Полковник Беспалый, - ответил Андрус. - Попро буйте сбросить материальную ответственность на непосредственных производите лей работ, - посоветовал я, хотя в чушь, которую сказал сам, не поверил.
- Последний, возвращайся, - тихо попросил Андрус, не глядя мне в глаза.
-7
Ушел я из лагеря полем чудес, уже издали заметив капитана Степанова. За неделю до этого к ротному приехала жена, и полковник Чук отпустил его на це лых три дня. Ротный лавировал между лужами, защищая блеск хромовых сапог от раскисшей глины. Надо сказать - это у него плохо получалось. Встретились два пилигрима.
- Привет, капитан, как отпуск? - Случка кончилась, служба началась. Что в части? - Смотр песни и строя на болоте. - Ясно! Опять первенство частей по синхронному плаванию, - сказал капитан и поплыл дальше значительно медленнее. В часть, куда меня прикомандировали, я не поехал. Одни думали, что я в коман дировке, другие, что в лагере, а я дома отмечал очередную годовщину Октября. Как выяснилось потом из подобных мне умников, в армии можно формировать ба тальоны. Самое же главное: избегайте общих работ! Избегайте их с первого же дня! В первый день попадете - и пропали уже навсегда. "Последний, возвращай ся", - эти слова Андруса заставили меня приехать в лагерь. В лагере я и ос тался навсегда.
Общие работы - это главные основные работы, которые ведутся в далеком ла гере. Старайтесь любой ценой - не попадать на общие! Почти весь батальон был брошен на Бокало-Молчало в декабре. Северные морозы, а согреться можно только лопатой. Давай!.. Давай!.. Давай!..
- Почему не платят полевые? Мы же в поле живем, - возмущались некоторые офицеры.
- Это поле чудес, а как известно дуракам деньги не нужны, потому и не пла тят, - освоившись, отвечал на все вопросы Андрус.
Зимой лагерь изменился. Личный состав справил очередное новоселье. Новые палатки приняли солдат и офицеров. На КПП повесили плакат: "Воин-дорожник! Родина верит, ты построишь дороги Нечерноземья!" Изменились наши лозунги. Длинно и с каким-то сомнением. Вот раньше были времена. "Народ и партия едины!" Моржу на Чукотке и то ясно, что они заодно, идя на дно. Ниже лозунга, между зеленеющими холмами, воины-дорожники прокладывают дорогу. На вершинах холмов справа и слева высятся белоснежные церкви с золочеными куполами. Во ин-дорожник на переднем плане склонился к нивелиру и в трубу, должно быть, видит светлое будущее, о чем говорит его улыбчивое и загорелое лицо. Видимо, художник политотдела не знал, рисуя идиллический пейзаж, что нивелир ставит все с ног на голову. Этот пейзаж, воткнутый в грязь, и сейчас встречает но вобранцев Вологодского стройлагеря.
Перемены были колоссальные. В лагере торговал военторг, штабные вагончики и палатки наполнились женщинами.
- Зачем вы пошли работать в воинскую часть? - как-то спросил Рихард одну из вольнонаемных.
- Здесь любят и кормят по-настоящему, - ответила милая дама и вышла из па латки.
- Как отдохнул? Как съездил? - начал интересоваться я, когда мы остались одни.
- Ты был прав. Отпуска, действительно, имеют свойство кончаться, но это еще ничего. Все, кому я рассказывал, никто не верит в существование этих строительных лагерей. Хотя уже следующей весной сотни офицеров запаса будут также, как и мы, месить грязь и ждать конца, - сказал Рихард.
- С этим неверием я уже столкнулся. Как у тебя с матотчетом? - задавал я вопрос за вопросом. Рихард как-то сразу сник. Взгляд его стал тусклым.
- Устал я с ним. Инженеров в штабе бригады нет, одни соцхозработники. Пол ковники заняли удобную позицию: ничего не подписывать, значит спать спокой ней. Несписанных материалов уже на полмиллиона. Движение их никто не контро лирует, но воруют, как нигде! Идут они на ремонт офицерских квартир, на про пой, да и просто в болото...
- Товарищи офицеры, можно войти, - прервал речь Рихарда с порога палатки один из взводных.
- Входи, взводный. Рапорт на увольнение уже написал? - встретил Рихард вопросом взводного. Молодой лейтенант последнего года выпуска подсел рядом. Сбросил шапку-ушанку голубого меха и начал свой рассказ:
- Сегодня по приказу зашел я к нашему начштаба. Захожу, сидят двое: Гек и наш замполит, а перед ними на столе мой рапорт на увольнение. Начал меня про рабатывать майор Гек: "Ты же кадровый офицер. Ну, ладно, нытики- двухгодични ки рапорта пишут, да они всю армию развалили", - майор наш был в ударе. Нес колько тысяч двухгодичников многомиллионную армию развалили. Хватит служака, - сказал взводный и вскочил с табурета. Дальше он продолжал свой рассказ уже стоя.
- Говорит, значит, Гек: "Неужели тебя, взводный, не интересует год за пол тора, сорок пять суток отпуск и сорок процентов премия". Я ему с безразличи ем: "Нет!"
В это время в палатку вошел наш истопник, бросив охапку дров возле печки он присоединился к нам в качестве слушателя. Эльдара мы слушали с удивлением. Целый театр одного актера в палатке производственного отдела. Талант!
- "Товарищ майор, как вам наши льготы?" - обратился Гек к Манкину, - ска зал Эльдар. Взводный бесшумно пробил чечетку валенками и продолжил:
- И тут вступает замполит Манкин: "У меня душа поет..." Нас разрывал смех, но Эльдар решил добить всех окончательно и себя в том числе. - Значит, Манкин сказал: "У меня душа поет", потом закатил свои глаза и добавил: "Много ли нам коммунистам надо. Хороший стол, хороший стул..." и, уже поглаживая себя по животу, добавил: "Конституция у нас такая!" - рассказчик смолк, но мы напол нили палатку смехом усталых людей. Истопник - рядовой Баранов корчился от смеха в углу палатки, зарывшись в дровах.
- Манкин у нас истый партиец, - закончил свой рассказ молодой лейтенант. Спасает всех муля в лагерях. Знал это взводный, поэтому ходил он по лагерю и нес всем свой талант. В палатку пришли офицеры погреться, прижались к печке взводные: Чернодор, Саратовский Чародей, зашел и наш начальник Деловани. Офи церы, пораженные нашим смехом, стали требовать повторить рассказ. Истопник повторения не вынес, он выполз из палатки на четвереньках. Эльдар закончил свой повтор, но сразу же начал рассказывать другую мулю:
- Сегодня, как видите, я дежурный по части, - сказал взводный, показав на свою повязку. - Ночью приснился сон нашему Чуку. Чук на белом коне проводит большую вечернюю поверку. Начал Чук перекличку: "Эстония - Я! Латвия - Я! Литва. Литва!.." В ответ только молчание. "В лагере самоволка" - взревел гор дый всадник. "Поймать, наказать, поставить в строй! Квартира у меня там! Ни чего! Танки там еще есть, не все переплавили". Бессонная у меня была ночь, кошмары снились нашему комбату, - закончил взводный, а через минуту на пороге палатки выросла фигура комбрига. Командир строительной бригады с порога начал возводить этаж на этаж. Закончил он свой монолог тем, что всем объявил выход ной день. - Это самое страшное наказание в лагере, когда тебе объявляют вы ходной, как в песне, и отнимает день от очередного отпуска главный запевала. Затем полковник обещал снести палатку бульдозером, а мы стояли, вытянувшись по стойке смирно, и ждали, когда же это произойдет. Актер исчез, громко хлоп нув дверью. На этом представление окончилось.
-8
В тот же день, а, может быть, и в другой (в лагере они все одного цвета серого) к нам пожаловал на строительство складов полковник Беспалый. Градом посыпались советы и наставления.
- Товарищ полковник, я - инженер-строитель и могу показать вам свой дип лом. Вы мне покажите свой, тогда и поговорим, - наглостью попытался я отпра вить полковника заниматься своими делами - идите принимать матотчет, а уж са рай мы и без вас построим, - так я нажил еще одного врага с полковничьими по гонами.
- Время еще есть! Тебе придется пожалеть о сказанном, - бросил фразу, ухо дя, полковник. Здесь надо, правда, еще сказать о том, что этот офицер, за два года моего пребывания в Вологодском военностроительном лагере, никому ничего дурного не сделал, он был просто не на своем месте, поэтому его потом сильно повысили, отправив дальше на север, но вернемся к нашему сараю. Отчаяние бро сило меня на снег. Подошел Чародей, наблюдавший всю сцену.
- Последний, сгоришь! Еще впереди полтора года. - "Хаммунистам" не есть моего мяса, - бубнил я часто про себя, эта фраза почему-то всегда успокаивала меня в лагере. Про себя у нас многие бубнили, был и я малоприметным бубенчи ком в лагерном оркестре. Чародей сел рядом, вытянув вперед свои валенки. На мне же были сапоги. Этим отличаются все "штабные крысы" от ротных офицеров.
- Чародей, я сегодня в бригаде просмотрел сводку несчастных случаев. Пачка сфотографированных трупов, причем многие снимки сделаны прямо в морге. Погиб шие при этом были абсолютно голые. Все фото были подписаны каким-то неизвест ным мне до сих пор садистом. Были там, например, такие: "Лейтенант И, убит мимо проходящим поездом," "Рядовой К, убит упавшей дымовой трубой", "Сержант М, погиб при взрыве кислородного баллона", "Рядовой М, сгорел при стирке об мундирования в бензине" - этот список можно продолжить в бесконечность, и все это преподносится как единичные несчастные случаи в быту и на производстве. Виновных нет! Те условия, в которых мы живем, называют бытом, а условия, в которых работаем, - производством. Смертельный несчастный случай на произ водстве, при ничего не производящем производстве - воистину вахканалия.
- Последний, пойдем на совещание. Ты там давно не был. Совещания в лагере тянутся, как длинные зимние ночи. Дрова потрескивали в печке. Прапорщик Цвет ной писал поэму о бирках. Полчаса происходил дележ автомашин. Тихо было в па латке, тепло. Грязные и усталые лица офицеров с одним только желанием в гла зах - с желанием выспаться, говорили о многом. Командование выяснило ответс твенных на ночь и даже решило, сколько надо завтра машин раствора на столо вую: две или одну. Вьюга выла за брезентом палатки. Когда вошел комбат, вмес те с ним вошла и русская зима. Вскочили офицеры, поеживаясь.
- Садитесь, товарищи офицеры, продолжайте, - отечески всех посадил полков ник.
- Планирование на завтра произведено. Осталось только два вопроса, - доло жил майор Гек.
- Какие? - спросил Чук. - Надо выяснить тему завтрашних политзанятий и сегодня на ночь приказано увеличить количество офицеров в суточном наряде.
- Пропагандист, какая завтра тема? - спросил комбат. - Партия - создатель вооруженных сил СССР, - объявил пропагандист. Все ротные с облегчением вздох нули, видимо, с этой темой они уже где-то встречались.
- Ответственным предлагаю одного из инженеров производственного отдела, сказал начштаба Гек, вдавливая меня своим взглядом в остов палатки. Не дожи даясь своей фамилии, я произнес на это предложение следующее: "В этом вопро се, товарищ майор, вы не спланировали, а спикировали и причем весьма неудач но". Совещание оживилось. Началась карусель. Первым в хвост попытался зайти Гек.
- Я вам приказываю, товарищ лейтенант. После чего последовала длинная пау за, которая перешла во всеобщий смех.
- Почему молчите, товарищ лейтенант? - взревел повышенными оборотами Гек.
- Я знаю, что надо ответить: "Есть!", а если нет, тогда как - забыл, - от ветил я.
- Чего нет? - со злостью майор разрывал пустоту. - Желания! - коротко от ветил я. После чего Гек, кувыркаясь и дымя, начал падать на свое место, и вдруг где-то сбоку вынырнул "лаптежник". Силы у меня были на исходе, от злос ти перехватило в горле.
- Инженер, будь моя воля, я бы тебя расстрелял, - лапотно начал полковник.
- Товарищ полковник, не тридцать восьмой год, - попытался я принять бой, не веря в успех.
- Тогда бы посадил. Нельзя было показывать свою слабость и заступить в ни кому не нужный наряд. В молчании я взмыл вверх из последних сил, но спасение было рядом.
- Товарищ полковник, не сорок восьмой год, - коротко сказал Рихард.
- Тогда бы, тогда бы... - Товарищ полковник, восемьдесят восьмой год. Не забывайтесь! - блеснул крылом своей принципиальности капитан Степанов. Со вещание закончилось тем, что в наряд пошел мой начальник.
Разводы и совещания, дни и ночи - все сковал декабрьский мороз в однооб разной жизни лагеря, только команды командиров пробивались из воя вьюги: "Да вай!.. Давай!.. Давай!.." И не было этому конца. - Равняйсь! Смирно! Не шеве лись! - доносилось из-за забора лагеря, когда я уходил в свой первый отпуск. Перед моим отпуском торжественно сожгли дотла продовольственно-вещевой склад. Такой чести мало кто удостаивался.
- Вот уже за окном поезда Рыбинское водохранилище - огромный отстойник че ловеческого горя. Домой!..
-9
В отпускной билет штамп "выбыл", бушлат на плечи и в строй. Отпуска имеют свойство кончаться. Пролетел и мой незаметно.
- Равняйсь! Смирно! Не шевелись! Здравствуйте, товарищи солдаты, - все это лагерщина.
- Здравствуй, первая карантинная рота!.. - Должны отрывисто крикнуть: "Здра!" - Плохо, еще раз! Двести человек крикнут - стены падать должны!.. Снова здравствуй, первая карантинная рота!.. Должны громко и четко крикнуть: "Здравия желаю, товарищ полковник!"
- Плохо. Еще раз. Здравствуйте, товарищи солдаты! - Здравия желаю, товарищ полковник! - Плохо! Товарищи офицеры, тренируйте личный состав приветствовать командира.
- Эх, дороги - пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян...
запел Андрус под разноголосицу рот и взводов. Полковник с инспекцией пошел вдоль строя бригады, выкрикивая короткие реплики:
- Этой роте выдайте копья! В этот взвод поставьте Марфу-Посадницу! - Пос ледний, о какой Марфе идет речь? - начал теребить меня вопросами Андрус. - Не обращай внимания на бред сивой кобылы. - Что такое бред сивой кобылы? Бред это у-у-у.., - попытался Андрус изобразить бессвязную речь больного. - Да. Кобыла - это цок-цок... - Да. - Сивый - это цвет. - Да! - Теперь я понял! воскликнул Андрус. - Что? - спросило пол-управления батальона и застыло в ожидании. - Марфа - это посланница божья на белой лошади для борьбы с дурака ми, - мило всех ошарашил ответом эстонец.
- Здравствуйте, товарищи солдаты! - Здравия желаю, товарищ полковник! удачно грохнули сотни солдатских глоток всей бригады. - Офицеры, ко мне! воскликнул довольный комбриг, но мне почему-то на морозе всегда слышалось: "К ноге!" - Пошло, поехало, - сказал Рихард и двинулся вперед. Из речи комбрига мы узнали, что все младшие офицеры - бездельники. Государство нас кормит, одевает, а мы даже не можем работать без выходных.
- Не можем! - кто-то сказал из офицеров. - Закройте рот, товарищ лейте нант, - бесцеремонно вел разговор наш полковник. Молодой офицер попятился в последние ряды. Вдогонку ему начальник политотдела бросил хлесткую фразу:
- Ты сколько денег перевел в фонд Мира? Все двухгодичники должны пол-окла да отдавать в фонд Мира, потому что вы их не зарабатываете...
- Воистину коновал! Как ему только людей доверили? - задал себе вопрос Ри хард, но ответить на него не успел. Ответил на все вопросы комбриг.
- Произвести развод на работы! - скомандовал он и направился в штаб брига ды. Все офицеры вернулись в строй своих батальонов. С речью к солдатам обра тился майор Гек:
- Товарищи солдаты! У нас плохое положение с забором. Нанесем удар по за бору. Надо напрячь все силы нашего батальона и закончить забор в срок, - так время шло к обеду, а развод к концу. После развода офицеры заходили, как пра вило, в магазины военторга. При ощупывании товаров и осмотре пряностей они нагуливали себе аппетит. Затем полем чудес, с обильно выделяющейся слюной, офицеры отправлялись в город на обед. К тому времени уже все снялись с котло вого довольствия и получали один рубль и шесть копеек в сутки, но никто при этом не падал на госпитальную койку с диагнозом: "Дристня!"
Возвращались все по-разному, но большинство к совещанию. Пропустить сове щание - это значит потерять день отпуска. Совещание - совестьчаяние...
- Что скажет зампотыл? - спросил Чук. - "Бятон давай!" - ответил незнако мый мне майор. Опять давай, давай... - Товарищ майор, фонды по цементу выбра ны, поэтому бетона до конца месяца не будет, - попытался, как можно доходчи вее объяснить положение с бетоном Рихард.
- У вас еще что-нибудь есть? - тихо спросил комбат нового зампотыла.
- Раствор давай! - опять воскликнул новый майор. - Нет цемента, поэтому нет раствора, - начал успокаивать своего подчиненного уже сам комбат. - Ну тогда не знаю! - последнее, что произнес зампотыл на первом совестьчаянии. Пропагандист, какая завтра тема? - спросил комбат. - Партия - создатель ВС СССР, - выстрелил капитан, и ротные с облегчением вздохнули. Солнце ушло к врагам. Еще один день в лагере подходил к концу. Сняв валенки и набросив на свой офицерский мундир бушлат и шинель, офицеры засыпали в палатке. Истопник Баранов орудовал кочергой возле печки.
- Баранов, сегодня уснешь, получишь поленом. Понял? - спросил ротный.
- Так точно, товарищ капитан! - ответил сибиряк с улыбкой на лице. Под ут ро я проснулся от страшного холода. Истопник исправно поддерживал температуру наружного воздуха, что было значительно ниже нуля. Баранов, зарывшись в ва ленки, поставленные на просушку над печкой, спал сном младенца. Солдат спит служба идет. Задубевшие сапоги налезли с трудом. Дров у печки не оказалось. Холод выгнал меня за дровами на улицу. Высоко над головой волчье солнышко красота. Солдаты протащили мимо меня огромную пачку досок.
- Откуда дровишки? - спросил я заботливых истопников. - Товарищ лейтенант, заборчик разбираем. С дровами очень трудно. Трудное положение с дровами обес печивало трудное положение с забором, последний в свою очередь обеспечивал всех дровами. Замкнутый круг вокруг всего лагеря в виде разорванной кривой. Пошел и я по этому кругу промышлять тепла. Обрезные доски разгорелись быстро. Палатка наполнилась теплом. Хорошо! Огонь! Баранов, лежа на решетке для про сушки валенок, стал просыхать и немного дымиться. Офицеры были рады исправной службе четырехсотрублевого истопника.
- Последний не хочет пол-оклада переводить в фонд Мира. На полставки ис топником устроился. Хлеб у Баранова отнимает, - посыпалось со всех сторон. Все шутки прекратил ротный.
- Последний, истопник спит? - тихо спросил капитан. - Спит. - Ты этому мерзавцу полено в зад засунь, чтоб теплее было! - предложил капитан. После чего сам в одних кальсонах и с поленом в руках бросился за уже проснувшимся истопником. Он был очень близок к осуществлению своего замысла, но остановил его комбриг, появившись на пороге.
- Что за вахканалия? Завтра в этой палатке не будет порядка, я ее бульдо зером снесу. Живете хуже солдат. Развели бордель.
- Хватит орать, - прокричал, высовываясь из-под одеяла, прапорщик Иокубай тис, нагнав легкую багровость на полковника. Затем началось многоэтажное строительство. Братьев Сирс и Робак комбриг перенес в Вологду и воткнул их у "озера" - далеко не Мичиган. Некоторое время спустя, хлопнув дверью, комбриг ушел, а от нашего смеха братья рассыпались, несмотря на прочность монтажа.
На середине палатки стояли двое: капитан в кальсонах с поленом в руках и рядовой Баранов в грязном бушлате и ватных штанах - и не было тогда людей счастливее их. Прапорщик Иокубайтис начал набрасывать их портрет. Год спустя за труд и за реализм видения он будет уволен из рядов Советской Армии.
- Равняйсь! Смирно! Не шевелись!.. Батальон всем своим личным составом был брошен в Бокало. Как крепостной не выбирал своей рабской доли (он не виновен был в своем рождении), так не выбирал ее и заключенный, он тоже попадал на архипелаг чистым роком. Это сходство давно подметил русский язык:
"Людей накормили?" "Людей послали на работу?" "Сколько у тебя людей?" "Пришли ко мне человека." Людей, люди - о ком это? Так говорили о крепостных. Так говорили о каналоармейцах. Так говорят сейчас о солдатах в строительных лагерях, которые, как жирные навозные мухи, сидят на карте России.
В Камерлаге был такой бригадир Перемолов - языком он не пользовался, толь ко дрыном. Список этих фамилий занял бы много у нас страниц. Назову из брига ды только одну - это майор Гек. Размахивать дрыном перед беззащитным солда том, было его любимым занятием. Дрыном по коленным суставам, дрыном по локте вым - и все с улыбочкой, по-отечески, только с одной целью, с целью повышения производительности труда, ибо избитый солдат работает лучше небитого. Еще од на заповедь лагеря: дрын - это рычаг производства.
От многочасового пребывания на морозе на носу Андруса повисла сосулька. Никто уже не обращал на это внимания. Когда же сосульку заметил майор Гек, он с дрыном бросился к Андрусу, который стоял с геодезической рейкой. Все замер ли от ожидания того, что Гек дрыном собьет сосульку, а он подбежал и тихонько снял ее с носа пальчиком. Все были удивлены отеческой заботой начальника, стоящего с дрыном в руках.
К ужину батальон вернулся в лагерь. Первая моя попытка написать письмо до мой кончилась неудачей - не пишутся письма матерям из лагерей!
Рядом со мной сидел ротный Иванушка, который колдовал над листом бумаги с линейкой и карандашом. Озабоченный лейтенант что-то очень тщательно вымерял.
- Что чертишь? - спросил я его. - Комбат приказал сделать проект туалета на двадцать четыре очка, - ответил ротный невозмутимо. - Помоги мне. - Нет ничего проще для инженера строителя, чем данный проект, - как можно серьезнее попытался я отнестись к данной проблеме. - Для начала надо отрыть траншею. Затем устанавливаем каркас, который обшиваем досками. Крышу с небольшим укло ном покроем шифером по обрешетке. Вот и все. Не забудь только дверной и окон ные проемы, - после этих слов я увидел перед собой задумчивого Иванушку.
- Я так и сделал! Вот у меня к тебе вопрос. Открываем дверь, входим, а там нет пола. На чем пол держится? Ведь там же яма! - воскликнул ротный.
После совместного решения проблемы на двадцать четыре очка, сутки держится хорошее настроение. Рекомендую всем инженерам, не посетившим лагеря, данный проект, причем малым количеством очков можете себя не ограничивать. Дерзайте!
Глубина подхода Иванушки к проекту поразила меня. Наверное, также глубоко где-то в ЦДСУ подходили тогда к построению дорог Нечерноземья. Свай нет - это ерунда. Бросим дорожные плиты на мерзлый грунт, а на них поставим щитовые ка зармы КЮ. Казарма южная, так их нарекли солдаты в Вологодской области - это ли не гениальность? Хорошо! Кулебяку съел! Плиты на мерзлый грунт - это пла вающий фундамент, и что удивительно - ведь поплыло.
В палатку вошел Андрус и сел на мою койку. Поставив перед собой табурет, он тоже приготовился чертить. По лицу Андруса было видно, что он задумался, над одной из неразрешенных проблем человечества.
- Андрус, сегодня ты не пойдешь в гостиницу? - поинтересовался я. - Комбат приказал начертить проект решетки на окна штабов и магазинов, а утром его на до сдать, - ошеломил ответом меня и ротного Андрус.
- Толкни ему лагерный вариант: небо в клеточку, - посоветовал Иванушка.
- Не пройдет. Слишком грубо. Надо придумать что-то очень художественное, сказал Андрус, но перед ним и через час был белый лист бумаги. Рано утром я увидел спящего Андруса. Между нашими койками стоял табурет, на котором лежал проект решетки на окна. Проект этот представлял из себя следующее: солнечные лучи из арматуры диаметром двенадцать миллиметров класса А-11 стягивали пря моугольную раму решетки. Чертеж был тщательно вычерчен с указанием всех раз меров. "Сталинское солнце", так называл свой проект позже спящий инженер.
Долгие годы в двенадцать миллиметров лучи Сталинского солнца будут бить в окна лагерей, ибо проект был утвержден.
Самое страшное для солдата в лагере - это дедовщина. "Дедушка" собирает деньги на дембельский банкет с молодых солдат. Тех, кто отказывается платить, бьют. Часто утром в строй становятся солдаты с синяками на лице. Отказался "дедушке" сапоги почистить - в морду, отказался "дедушке" хлеба принести из столовой - в морду, отказался работать за "дедушку" - в морду, плохо посмот рел - в морду, в морду. Дедовщина - дисциплина! Лагерь держится на дедовщине и кулаке. Командир орет - дедушка бьет. Били, били и забили. Умер солдат в палатке. "солдат забыл, как дышать, и задохнулся", - поставил диагноз начмед. Не судите медика строго. Умер человек в лагере - это обычное дело. Смерть че ловека, полностью обезличенного, проходит для всех абсолютно незамеченной. Родители же после вскрытия обнаружат, что их сын был зверски избит, после че го он умер. На этом и оборвется следствие, на этом и оборвется для родителей жизнь их сына. Дедовщина!
Гибнут люди в лагере не только от дедушкиного кулака. Одному офицеру была сделана операция по удалению язвы желудка - тромб в сердце - смерть. При про изводстве крановых работ вблизи ЛЭП солдат берется за строп крана - смерть. Покончил жизнь самоубийством солдат в Вожеге. Повесился он на крыше казармы, где нельзя встать человеку в полный рост. Цинковые гробы без войны. Виновных нет! Имена погибших не приводятся, ибо страницы эти покроются морем слез.
- Выведены войска на четвертом году перестройки. Идет процесс замены одних понятий другими. Демонтаж стал перестройкой. Мышление - гласностью. В истории Союза две путеводных звезды - Хрущевская оттепель и Горбачевская слякоть. Ка кие звезды - такой и урожай! Вот миллион! - сказал Рихард, положив передо мной материальный отчет батальона. Стоимость несписанных материалов превысила миллион рублей. Стоимость была налицо - материалы же ушли на ремонт офицерс ких квартир, сгорели в огне, утонули в болоте бесхозяйственности. Многое было пропито, многое втоптано в грязь.
- Что со мной будет? - раздавленным голосом спросил меня Рихард. - Посадят или буду платить всю жизнь, либо предложат служить двадцать пять лет, - отве тил на свой же вопрос Рихард. Основной чертой характера было у Рихарда отве чать за все и на все вопросы самому, даже если этот вопрос задавал он сам.
- Материалы как клей, от которого нельзя избавиться. Я их списываю десятка ми тысяч - тухта процентовок это позволяет, но и ее недостаточно. "Бросьте заниматься бумажками! Занимайтесь бумажками ночью", - кричал комбат. Помнишь это, Последний?
- Помню, - ответил я, глубоко кивнув головой. - Коммунисты за семьдесят лет работы в качестве организаторов доказали, что они способны направлять серпом, а организовать молотком...
- Батальон, строиться, - прогремела команда в лагере. - Ну вот молот и за несли. Сейчас врежут, - сказал Рихард, и мы пошли на построение. - Равняйсь! Смирно! - скомандовал Чук, при этом правой рукой почесывал в паху. - Отста вить! Равняйсь! - после чего каждый солдат и офицер должен был видеть грудь четвертого человека. Где же она четвертая грудь? Ее я видел редко, но четвер тый живот - всегда. Так что одну из заповедей лагеря выполнял с творческим подходом.
- Командиры, ко мне, - дал команду комбриг. Перед ним выстроилась шеренга старших офицеров, остальные же солдаты и офицеры могли попрыгать с правой но ги на левую, любуясь на спины своих командиров. Все они со спины были одина ковы. Выделялись из общего строя только замполиты. Полы шинели должны плотно прилегать одна к другой, только у замполитов они разлетались в стороны, как ласточкин хвост. Ласточки, как известно, птицы перелетные. Так и отличают замполитов: по хвосту сзади, по животу спереди.
- Офицеры, ко мне, - обрушился голос комбрига на бригаду, как на наковаль ню, и звон после удара поднял всех ворон на крыло.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги