Небо в кармане 2!

Глава 12

Два полёта на потеху праздной публике…

Нет, не так! В корне неверно обозначать подобным словом собравшихся на поле людей. Это мои горячие поклонники, энтузиасты воздухоплавания, поддерживающие меня не только морально, но и финансово. Каким образом? Так за билеты они платят? Платят. Сейчас это пролетело мимо, но вот дальше обязательно буду настаивать на выделении мне определённого процента с билетных продаж. Или замахнусь на большее — на долю со всего дохода. Ведь в подобных мероприятиях билетная выручка лишь малая часть, основное даёт торговля и различные увеселительные мероприятия. Аттракционы там какие-нибудь, лотки и палатки, кафешки и ресторанчики. Я же вижу, что на летних террасах яблоку негде упасть, всё забито жующей публикой. А внутри что делается? В теньке? Там клиентов ещё больше!

Эх, разошёлся я что-то. А кто бы на моём месте не разошёлся, когда вот она перед глазами — упущенная выгода. И как это наш ушлый адвокат упустил такую отличную возможность немножко обогатиться и не выбил нам энную долю с продаж? Наверное, потому, что всё это происходит в первый раз? Чушь! Не полёты, так что-нибудь другое же было? Наверняка! Просто человек закрутился…

А-а, ладно! В общем, два полёта и на сегодня всё, программа выполнена. Катать я тоже никого не стал, все эти мероприятия перенёс на потом. Может быть, на завтра. Или на послезавтра. Разбросали плакаты-листовки, покрутился над полем, крыльями публике помахал, да и хватит. Ресурс не только у мотора ограниченный, но и у меня тоже. Такой перелёт позади! Что? Расстояние невеликое? Так и скорость у нас тоже не сильно большая! Устал, просто устал. Протрястись при умеренной турбуленции на жёстком сиденье несколько часов, да всё это под палящим солнцем, да ещё когда оно прямо в лицо светит, это ого-го! Хоть дверки открывай для вентиляции…

А потом ещё нужно обязательную программу отлетать, и не один, а хотя бы два раза…

В общем, это вам не баран чихнул! Автоматики ведь никакой, гидравлики тоже, приходится всё время руками-ногами работать. А ещё при отсутствии приборов постоянно головой думать, сопоставлять обороты мотора с поведением самолёта, учитывать ветер в полёте и в приземном слое, вести визуальную ориентировку и счисление пути. И всё это проделывать в уме…

Сопоставлять же на самом деле просто. Полез самолёт в набор, значит, скорость выросла, увеличилась подъёмная сила. Нужно уменьшать обороты. Или наоборот, попали в восходящий поток, потащило нас вверх, а обороты остались прежние. И скорость падает, угол-то атаки больше стал. Аэродинамика…

Чтобы аппарат удержать в горизонте, приходится задирать нос и ещё больше увеличивать этот самый угол атаки. Значит, растёт не только подъёмная сила, но и лобовое сопротивление, а скорость, соответственно, падает. Это чревато срывом в штопор. Обороты нужно увеличивать. Ну и тому подобное, много здесь тонкостей. В помощь мне богатый опыт пилотирования, знания, ясная погода «миллион на миллион», чёткая линия горизонта впереди и ручка. Не пишущая, нет, а ручка управления! Через неё передаётся на руку поведение самолёта, по ощущениям можно понять, что необходимо делать в каждое мгновение и как именно пилотировать самолёт. Но это понимание и умение, опять же, приходит только с опытом…

В общем, нагрузка на организм порядочная, поэтому устал. А ещё кроме полётов есть приёмы, балы, красавицы, лакеи, юнк… Стоп, стоп! Этого не нужно…

И ещё сегодня вечером нужно прибыть в Гатчину на званый обед к Его Императорскому Величеству. Чем ближе к столице, тем приёмов больше и происходят они всё чаще, и становятся они всё важнее и значительнее. И игнорировать их нельзя. От них вся моя дальнейшая жизнь зависит. Это нужные знакомства, связи и прочее. По большому счёту все важные дела и договорённости заключаются и решаются на таких вот приёмах, среди вальсов и мазурок, за накрытыми столами, а не в унылых чиновничьих кабинетах под скрип перьев и шуршание пыльных бумажек.

До вечера времени много, поэтому в любом случае не опоздаю. Как туда добираться и на чём проблемы нет. Вот он, мой транспорт, прямо у меня под рукой находится. Стоит на дутиках, натруженные крылья как руки в стороны раскинул, на хвост присел, остывающим мотором звонко пощёлкивает. Сейчас дозаправлю бензином и маслом, уточню насчёт охранения моего имущества и дальнейшего размещения у организаторов, да и о завтрашнем расписании узнать бы не помешало.

— Александр Ильич, Вас тоже ожидаю к обеду, соблаговолите быть, — вроде бы и приглашение, а на самом деле приказ Его императорского Величества неожиданностью для Александра Ильича Пантелеева, командира Отдельного корпуса жандармов, не оказался.

Государь с семьёй и почти всей своей свитой уехал, а генерал остался. Решил лично убедиться, что все распоряжения будут выполнены с надлежащим усердием его, да и не только его подчинённых. Сидел он сейчас в отдельном кабинете под царской ложей за услужливо накрытым столом, задумчиво крутил в левой руке кокотную вилку, правой же рукой то и дело вытаскивал из раскрытой тонкой папочки одну бумаженцию за другой. Вглядывался в исписанный лист, то и дело хмурился, разбирая чей-то корявый почерк. Дочитывал до конца и откладывал лист в сторону, на свободный от столовых приборов кусочек белоснежной накрахмаленной скатерти.

Задумывался, при этом тихонечко постукивал тяжёлой серебряной вилкой по столу, выбивая из дубовой столешницы одному ему известную мелодию. Накрахмаленная белая скатерть едва заметно приглушала этот стук, и мелодия от этого получалась слегка смазанной. Но Александр Ильич не обращал никакого внимания на подобные мелочи, да и скажи ему кто сейчас, что он выбивает именно мелодию, Пантелеев очень сильно бы удивился.

Чтение выходило настолько занимательным, что Александр Ильич даже про наполненную рюмку забыл! Спустя короткое время тянулся за следующим листком и самым тщательным образом вчитывался в новый текст, старательно запоминая всё изложенное.

Забытый запотевший графинчик с прозрачным и специально охлаждённым до положенной температуры содержимым зря истекал горькими слезами конденсата, а наполненная водкой узкая и высокая хрустальная рюмка сиротливо ютилась на подстановочной тарелочке. Рядом на такой же тарелочке стояла серебряная кокотница, доверху заполненная чёрной икрой, а на другой печально подсыхал и желтел сырной корочкой остывающий жюльен.

То и дело без скрипа приоткрывалась дверь, и в образовавшуюся щель заглядывал внимательный глаз официанта. Осматривал нетронутые закуски, полную рюмку, вздыхал еле слышно и так же тихонько притворял входную дверь. Остывал не только жюльен на столе в кабинете для избранных, но и стоящее на сервировочной тележке горячее. Приходится ждать…

Пантелеев же закончил разбирать почерк на последнем листочке из опустевшей сейчас папочки, уложил бумагу поверх неровной горки таких же. Принялся выравнивать листки и спохватился, обнаружил позабытую вилку в левой руке. Отложил её в сторону, убрал бумаги в папку и завязал её. Потянулся за рюмкой, поднёс ко рту, понюхал и с брезгливой гримасой на лице отставил в сторону:

— Тёплая… Эй, кто там за дверью вздыхает?

Влетевший в комнатку официант тут же сообразил, что от него требуется, но выливать содержимое рюмки не стал, убрал в сторонку. Взамен достал из шкафчика другую, протёр её свисавшим с плеча полотенцем и наполнил из запотевшего графинчика. Поставил на тарелочку и придвинул к генералу:

— Извольте́ с откушать.

Отступил назад и замер, угодливо согнувшись в пояснице. Едва заметно, но понятно. Подождал терпеливо, пока генерал выпьет и закусит, стараясь до этого момента казаться незаметным и никак не обозначать своего присутствия, и только тогда услужливо спросил:

— Горячее подавать?

— Подавай, — лениво кивнул головой явно довольный Александр Ильич. Откинулся на спинку кресла, так же лениво, но с явно пробуждающимся интересом проследил за наполняющейся тарелкой. Принюхался и приказал официанту. — Ступай. Дальше я сам. И передай там, чтобы не беспокоили. Через час уберёшь.

Подождал, пока закроется дверь, потянулся к графину, налил себе ещё одну полную рюмку. С наслаждением выпил, подхватил чайную ложечку, но тут же поменял её на столовую и зачерпнул из кокотницы полную ложку икры. Закусил, с наслаждением прожевал, причмокнул, покосился на рюмку, на папку, вздохнул и решительно отодвинул графинчик в сторону.

Удивился незаметному исчезновению ранее налитой рюмки с нагревшейся водкой:

— Ну и шельмец! — восхитился ловкости рук официанта.

Аккуратно поправил салфетку на груди и решительно пододвинул поближе к себе тарелку с первым…

На банкете, организованном в якобы нашу честь устроителями и организаторами, пришлось присутствовать. От выпивки отказался по понятным причинам, но, к счастью, никого это не волновало. Выслушал несколько велеречивых господ, пригубил содержимое своего бокала с водой, выступил с ответной благодарственной речью и налёг на еду. Закуски не проигнорировал, выбор был великолепный. Но больше налегал на рыбку холодного и горячего копчения, на икорку, чем на мясное. Говядина и свинина мне в поместье поднадоела, поэтому только рыба. Ну и горячее. От горячего грех было отказываться, здоровье у меня одно и его нужно беречь. Было вкусно, поэтому старался особо не переедать. А ещё впереди меня ожидал обед в Гатчине, и по этой причине задерживаться на банкете было никак нельзя.

Основной вопрос с охраной самолёта разрешился моментально и на месте. Из общего количества полицейских нижних чинов тут же были назначены три смены по два под общим руководством усатого степенного унтера. Гостиницу для нас с Паньшиным забронировали, номера раздельные и великолепные, с видом на реку. По крайней мере, нас так уверяли.

Кстати, на банкете мне пришлось отдуваться за двоих. Паньшин сразу же после полётов переоделся и уехал в город. Объяснил так:

— Нужно поторопиться с подачей заявлений. Степан Прокопьевич не зря интересовался насчёт привилегий, если промедлим, то он нас точно опередит.

Не согласиться с такой позицией было невозможно, так я и остался в гордом одиночестве. Но перед этим Александр Карлович подозрительно прищурился и вкрадчиво спросил:

— А что это вы, Николай Дмитриевич, такой довольный и загадочный? Никак на самолёте собрались Гатчину посетить?

— Собрался, — не нашёл причины скрывать своё намерение.

— Да вы что? — всплеснул руками Паньшин. — Не вздумайте! По крайней мере, если уже бесповоротно решили, то можете это проделать в одиночку, без меня!

— Почему? — спокойно спросил. Нужно же разобраться, откуда столько возмущения?

— А как вы себе это представляете? Садиться на своём самолёте прямо перед дворцом? Допустим даже, что вам удастся это сделать, но дальше вас или караул застрелит…

— Почему? — повторил, только в этот раз несколько удивился такому предположению. У нас кое-кто на Красную площадь когда-то садился на своём самолёте, и то обошлось. А тут-то…

— Без пропуска нельзя, — отрезал Александр Карлович. — Были прецеденты, знаете ли. После последнего и были приняты самые строгие меры к посетителям.

Напарник мой с многозначительным видом посмотрел на меня и видимо счёл, что его слова недостаточно меня убедили. И повторил ещё раз для усиления эффекта:

— Самые строгие, понимаете? Могут даже стрелять!

— Нет, в нас стрелять не нужно, — улыбнулся занервничавшему адвокату. — Зачем в нас стрелять? Мы для Империи люди нужные, пригодимся ещё. Поедем же на… На чём, кстати, поедем?

— Так поездом и поедем, — даже как-то растерялся Паньшин от моего вопроса. Откуда ему знать, что я в подобных простейших для других вопросах полный профан? А потом, похоже, вспомнил, что обещал моему отцу за мной приглядывать и засуетился. — Вы обязательно дождитесь моего возвращения и один никуда не выходите. Хорошо, Николай Дмитриевич?

Так я оказался безлошадным на сегодняшний вечер. Это же уму непостижимо — неизвестно сколько времени тратить на поездку туда, а потом ещё добираться каким-то образом обратно…

Стоянку для самолёта решением организаторов шоу и перелёта определили в одной из конюшен ипподрома. В первый момент такое решение меня здорово покоробило (сравнивать самолёт с лошадью), но решил не пороть горячку, а для начала осмотреть предлагаемое помещение.

Это оказалось самое левое здание, если смотреть со стороны города, и самое ближнее к трибунам. И к беговому полю, само собой. Вход просторный, ворота раздвижные, широкие, крылья в проём без проблем и даже с запасом пройдут. Ещё хотел насчёт стойл пошутить, да не стал, о чём потом и не жалел. На самом деле внутри ничего не было, не пахло ни навозом, ни сеном. А вот запах свежей древесины, из которой был собран несущий каркас строения, радовал обоняние приятным смолистым ароматом. И перегородок внутри не оказалось. Одно просторное помещение, разделённое четырьмя столбами-опорами на две равных половины.

— Только крышу успели накрыть, — словно бы извинялся передо мной колобок.

Кстати, что я всё — колобок да колобок, даже имя-отчество не удосужился узнать. И спрашивать как бы уже поздно, столько времени общаемся. А Паньшин тоже проморгал, не представил нас. Догадываюсь, что кто-то из хозяев этого самого ипподрома, иначе чего бы он так суетился и волновался?

Сюда мы и закатили общими с господами полицейскими усилиями мой самолёт. Да и усилия эти, честно сказать, не ахти какие. Нижние полицейские чины больше для повышения собственной значимости щёки надували да пыхтели. На ходу он лёгкий, его только стронуть с места, а дальше он и сам пойдёт. Шучу, конечно, но если двум крепким мужчинам хвост приподнять и придерживать на весу, то дотолкать аппарат до места смогут ещё два человека и не особо запыхаются. Главное, не прорвать при этом обшивку крыльев. А то смотрю, как они пальцами за заднюю кромку крыла хватаются, и сердце каждый раз вздрагивает — а ну как продавят? Им же старание показать нужно, рвение выказать, и силу свою при этом они не соизмеряют. Привыкли, чуть что, кулаком в зубы совать, в нём у них вся правда…

Сюда же вещи наши перенесли и тут же загрузили в багажный отсек. Точнее, носили все, кроме меня, а я укладывал их в одном понятном лишь мне порядке за спинки наших сидений. Замков на дверях, к сожалению, нет, поэтому просто закрыл дверь и уже собрался было уходить, как меня изрядно распорядитель удивил. Принёс колобок бумажную ленту и обычный канцелярский клей, да и заклеил мне обе закрытых двери. И сверху на полоски бумаги свою собственную печатку приложил. Пояснил при этом так:

— Моя конюшня, — оглянулся вокруг с важным видом, скосил глаза на меня. Мол, оценил ли я сказанное?

Сделал вид, что приятно удивился. Он и расцвёл, даже росточком выше стал, продолжил пояснять:

— Мне и отвечать, случись что. Мне тут донесли случаем слухи про ваших недоброжелателей, так я постараюсь подобного в моих владениях не допустить! Вот и насчёт полицейского пригляда распорядился, и помещеньице это невеликое для вашего аэроплана выделил. Под крышей ему всяко лучше будет находиться, чем под открытым небом.

Тут он, конечно, слукавил. Помещеньице огромное. Мой самолётик в нём просто теряется. Поблагодарил, как принято, от всей души и от чистого сердца. По нраву мне такой подход к сохранению моего имущества пришёлся. Даже счёл нужным уведомить:

— На сегодняшнем обеде обязательно поведаю государю о ваших распоряжениях. Если бы все в нашем государстве с таким бережением относились бы к сохранению личной собственности каждого, то какой порядок и процветание у нас был бы!

Что-то я завернул настолько мощное, что не только сам запутался, но и владельца ипподрома запутал. Вон он как растерялся. Стоит, осмысливает сказанное. Или его моё упоминание о Государе так поплющило? Да и ладно.

Ещё раз обошёл вокруг самолёта, провёл ладонью по изрядно потрудившейся передней кромке крыла, отряхнул руку от налипшего мусора. Ох и много мошек в небе летает, так и норовят в самоубийственную атаку на самолёт пойти, проверяют, чей хитин крепче. И лобовое стекло в кабине сильно заляпано. Отмыть его завтра первым делом нужно!

Подошёл к терпеливо дожидающемуся окончания осмотра колобку, осведомился о возможности устроить помывку самолёта завтра перед началом полётов?

— Конечно, не извольте сомневаться, ваша светлость! Завтра первым делом же распоряжусь. Да и зачем откладывать на завтра, если всё можно сделать прямо сегодня! — вдохновился хозяин и закрутил головой по сторонам. Покосился на сидящих неподалёку полицейских, пожевал губами, скривился. Видимо, не счёл их годными для такого важного и достойного дела. И уже совсем было собрался кого-то крикнуть, кого-то невидимого мне, да я заторопился:

— Э-э, нет, не нужно сегодня, — и, доверительно склонившись к толстячку, проговорил. — Механизм сложный, требует к себе чувствительного обращения. Это как с лошадью, понимаете. К одной один подход, к другой прямо противоположный…

— Да-да, понимаю, — и так же доверительно прошептал в ответ. — Это как с женщиной…

— Я рад, что мы с вами нашли понимание, — склонил голову в уважительном поклоне. А почему бы и нет, если господин всё правильно понимает? — Поэтому предлагаю завтра при мне помыть самолёт, в моём личном присутствии. Вы согласны?

— Всенепременнейше, — расцвёл сияющей улыбкой толстяк.

— Зачем тебе этот мальчик? — подняла голову от книги Мария Фёдоровна. — Он из славного рода, у него известная фамилия, но, согласись, всё-таки провинциал. А ты своим приглашением привлекаешь к нему огромное внимание общества. Оно не простит ему подобного взлёта. Справится ли он, выстоит ли?

— У этого мальчика, — Александр Александрович выделил голосом последнее слово. — Патентов столько, что на одни только отчисления можно безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А эти его аэропланы? Или, как он их называет, самолёты? Ты видела в Европе что-нибудь подобное? Валевачев был в совершеннейшем восторге, когда звонил мне из Луги. Эта его придумка с фотографированием местности с самолёта открывает совсем другие возможности для нашей армии. А бомбометание? И Степан Прокопьевич уверен, что это ещё не всё. У этого молодого человека припасено много сюрпризов. И я хочу, чтобы эти сюрпризы были полезны для нас, а не для кого-то ещё! А общество только пусть попробует в его сторону косо глянуть, я их всех быстро в бараний рог скручу! Ишь, взяли моду лучших людей гнобить в угоду Европе…

— Этим приглашением ты хочешь показать всему обществу свою личную заинтересованность в этом юноше?

— Именно так! Стоит только появиться у нас подобному изобретателю, так его тут же начинают поедом есть! И он вынужден уезжать за границу от произвола чиновников, от их поборов, как Луцкий! Я тебе больше скажу, дорогая Мини, до меня дошли слухи о ещё одном перспективном молодом человеке. Представляешь, он построил свой двигатель высокого давления у нас в столице, на Путиловском заводе. И что ты думаешь? Самсонов вынудил его прекратить испытания якобы за ненадобностью. За ненадобностью, это же нужно такое придумать! Пантелеев разобрался с этим делом и доложил о сговоре между этим Самсоновым и Нобелем! Мол, Нобель уже приобрёл у Дизеля его проект за баснословные деньги! Теперь думаю свести этих молодых людей, может быть, вместе они быстрее добьются успеха?

— Но это потребует денег, — улыбнулась Мария Фёдоровна мягкой улыбкой. — И больших денег. Сколько стоит построить подобный самолёт? Я же отлично помню постоянные просьбы Можайского о выделении ему средств из казны на своё изобретение. И каков был результат? Пшик и потерянные деньги.

— У этого мальчика его изобретения отлично держатся в воздухе! И денег из казны он пока не требует. Больше того, я приказал ГАУ выкупить этот его самолёт и провести полные испытания с обязательным докладом мне лично о его надёжности и пригодности для армии. А если он построит что-то большее? Способное, как он уверял Валевачева, поднимать в воздух грузы, перевозить людей, производить прицельное, это же надо такое придумать, бомбосбрасывание…

— Как он построит, если у него впереди учёба? Сколько ему учиться? Два года, в лучшем случае? Или ты уже что-то придумал с его учёбой?

— Ничего я не придумал и придумывать не собираюсь, — отвернулся в сторону Александр Александрович. — Если он такой умный, то пусть докажет это! Никто не помешает ему выпуститься досрочно…

— Ты думаешь, что он сможет за малое время выучить программу нескольких лет? А практика? Ты подумал о практике?

— А что мне о ней думать? Это пусть у начальника училища голова болит! — Александр наклонился к жене. Из-за большой разницы в росте получилось, что он навис над своей супругой. — А я вот что подумал… Артиллерийских офицеров у меня много, а таких изобретателей раз-два и обчёлся. Тем более таких, которые делом доказали свою пользу. Программа же… Ну-у, сумел же он удивить Степана Прокопьевича своими знаниями? Значит, сможет удивить ещё…