Александр Бушков Нечаянный король (Сварог – 3)

«…И случилось так, что принц Люциар, вернувшись с охоты из лесной чащобы, увидел лишь пыль вдали, поднятую удалявшимся вскачь гонцом. И увидел он еще глубокую печаль на лице верного наставника своего и сберегателя от многих невзгод и опасностей, мага Шаалы, великого знатока как тайн земных и небесных, так и человеческой природы.

Тоска и тревога проникли в сердце принца, и он вопросил:

– Не печальную ли весть привез мне гонец, скакавший с прапорцем переносчика важнейших вестей на седле?

И ответил ему, не скрывая грусти, маг Шаалы:

– Печальнейшую, мой принц. Он привез вам королевскую корону…»

Истинная и подробная повесть о принце Люциаре и его рыцарях

Глава первая ТАЙНЫ, ТАЙНЫ И ЕЩЕ РАЗ ТАЙНЫ

Как всегда бывало со здешней аппаратурой, четкость оказалась фантастической, а цвета, краски и оттенки смотрелись в несколько раз ярче, свежее и прекраснее естественных. Словно бы распахнулось окно, но не в реальный мир – в лучший, более красочный. Жаль только, что открывшееся взору зрелище было бесконечно далеким от идиллий и пасторалей. И представало самым что ни на есть будничным, и не только по здешним меркам, – те, за кем они наблюдали, воевали вновь, только-то и всего. Кого можно удивить войнами?

Сварог, однако, смотрел с любопытством: он впервые наблюдал со стороны осаду крепости. Все выглядело совсем иначе, нежели во время достопамятного сидения в осаде на хлебах у графа Сезара. Тогда подступившие к стенам воители выглядели и энергичнее, и даже романтичнее где-то, они старались изо всех сил, они с ног сбивались, ретиво суетясь, – по крайней мере, первое время.

Теперь же и неискушенному наблюдателю ясно было, что осада тянулась долгонько и давно превратилась из романтического предприятия в опостылевшую повинность. Уяснить это оказалось легко еще и оттого, что снимавший находился в лагере осаждающих, поодаль от передовой, но и не в самом глубоком тылу. Как уточнил с отрешенным видом Гаудин, примерно посередине, меж лагерем и первой линией апрошей и контрэскарпов, кое-где подобравшихся к темно-серым стенам крепости на расстояние выстрела из лука. Последнее обстоятельство играло на руку скорее осажденным: траншеи, хоть и защищенные земляными валами со щитами из толстых жердей, были пустехоньки. Сварог уже прожил в этом мире достаточно, чтобы знать, сколь искусны здешние лучники в стрельбе по настильной траектории – когда утяжеленная стрела, обрушившись словно бы с ясного неба, порой не просто убивает, а пришпиливает неудачника к земле, словно жука в гербарии. Стрел превеликое множество – торчат в жердяных щитах, валяются на земле. Прямо на камеру рысцой двигалась кучка людей – солдаты в фиолетовых с черным мундирах волокли легкие носилки, кусок парусины на жердях. На носилках неподвижно вытянулся офицер, и из груди у него торчало длинное древко с алым оперением.

Не так уж и много на Таларе мест, где луки с арбалетами до сих пор предпочитают огненному бою…

– Гланская граница? – отчего-то полушепотом спросил он. – Осаждающие – в мундирах горротской пехоты, это я уже могу определить…

Сидевший рядом Гаудин пошевелился, словно выйдя из задумчивости, хрустнул пальцами:

– Что ж, вы освоились. Не припоминаю, чтобы здесь вам вкладывали в голову знания о земных мундирах… Все верно. Горротско-гланская граница, неподалеку от Гасперийского перевала. Крепость Корромир, извечное яблоко раздора. Столько раз переходила из рук в руки, что известие об очередной схватке за нее вызывает нервный хохоток. Ронерцы даже сочинили поговорку: «Бесконечный, как драки за Корромир». Не слышали в Равене?

– Не доводилось.

И они вновь надолго замолчали, напряженно глядя на экран, не отводя глаз, ожидая неизвестно чего, – должно же что-то быть, не зря снимавший это человек погиб диковинной и жуткой смертью, превратившись в золотую статую…

Но ничего особенного не происходило. Дюжина пушек на высоких желтых лафетах, поставленных колесом к колесу, ни шатко ни валко постреливала по воротам, в свою очередь служа мишенью для крепостных лучников, для редких мушкетных выстрелов. Из-за немаленького расстояния до стены стрелы теряли убойную силу, но и пушкари по той же причине не могли похвастаться особенными успехами: ядра небольшого калибра мячиками отскакивали от толстенных железных полос, сплошь покрывавших низкие широкие ворота. Этакий вялотекущий пат. Разместившиеся справа от пушек спешенные драгуны в расстегнутых синих кафтанах даже не смотрели в сторону пушкарей – сидели на земле в расслабленно-удобных позах опытных вояк, наловчившихся использовать любую передышку. Кто жевал, кто дымил трубочкой, кто просто расслабился душою и телом, погрузившись в недолгую солдатскую нирвану. Не похоже, чтобы их готовили к атаке.

– Я, конечно, не специалист… – осторожно сказал Сварог. – Но есть стойкое подозрение, что с такими пушками они немногого добьются. Против крепости, я имею в виду. Это же дохлые полковушки, а тут нужны осадные орудия, жерла

– Вот именно, – сказал Гаудин. – Но тут есть загвоздочка, благоприятствующая осажденным. По тамошним горным тропам чертовски трудно протащить осадные жерла. Недели две придется возиться. Потому-то Корромир всегда пытались брать лихим налетом. А если не получится сразу, осада затягивается надолго, как сейчас видим. Зауряднейшее зрелище.

– Но отчего-то же он снимал…

– Да, и отчего-то с ним обошлись… как обошлись. Не так уж и глупо было задумано. Не окажись там вас, мы могли и не узнать ничего. Золотую статую переплавили бы, а монета могла затеряться навсегда…

И вновь напряженно уставился на экран. Сварог примолк – видно было, что Гаудину не до разговоров, – курил в полумраке, чувствуя себя неловко в пурпурной мантии хелльстадского короля (хорошо еще, митра стояла где-то на столе, освободив голову от лишней тяжести), казавшейся сейчас маскарадным нарядом посреди высоких экранов, россыпей разноцветных огоньков, компьютеров и прочих электронных игрушек. Увы, ничего тут не поделаешь: согласно строгому этикету, в Канцелярию земных дел, где они сейчас пребывали, полагалось являться одетым по всей форме – если ты из тех, кому таковая полагается по званию, по должности, по чину. Гаудин тоже восседал сейчас в парадном мундире своего ведомства, щедро изукрашенном жестким золотым шитьем, кисточками и гербовыми пуговицами, при всех орденах. Тонкий и абсурдный, чисто бюрократический юмор ситуации заключался в том, что Канцелярия земных дел была единственным присутственным местом, где Сварог, будучи земным королем, обязан был появляться исключительно в королевской «парадке» и никак иначе. Во всех других случаях можно было выбирать самому – меж мундиром Яшмовых Мушкетеров, камергерским кафтаном или попросту подобающим дворянину костюмом. Но коли уж тебя занесло в Канцелярию земных дел – будь любезен одеться по всей форме. При всех здешних дворянских вольностях, заставлявших поневоле вспомнить то ли Польшу семнадцатого столетия, то ли Швецию – восемнадцатого, там и сям правили бал скрупулезнейшие и незыблемые бюрократические регламенты, ничуть не зависевшие от особы, восседавшей в данный момент на императорском троне.

С дворянской вольностью, между прочим, все обстоит гораздо проще, подумал он, невидяще уставясь на сонное шевеление канониров у окутанных тяжелым сизым дымом пушек. Все зависит от личности самодержца, от того, личность ли самодержец. Мало кто помнит, что во времена ставшего притчей во языцех польского шляхетского разгула по другую сторону Балтики, в Швеции, творилось то же самое. Словно отражение в зеркале, право слово. Заполнившее парламент шведское дворянство являло собою коллективного диктатора, плевавшего и на интересы всех прочих сословий, и на интересы государства. Единственной привилегией короля было то, что ему полагалось в парламенте два голоса, а не один, как у всех прочих (что, легко догадаться, ничего не решало). Жаркие дискуссии, кипевшие в парламенте, касались одного-единственного животрепещущего вопроса: кому продаваться? Выбор был невелик – Франция, Пруссия, Россия. Как легко догадаться, рвение парламентских ораторов, призывающих полностью подчинить шведскую политику и армию интересам одной из вышеназванных держав, напрямую зависело от полученного из данной державы золота, стыдливо именовавшегося «пенсионом». На горизонте реальнейшей угрозой замаячил неминуемый раздел Швеции меж тремя заинтересованными сторонами… как произошло с Польшей чуточку позже.

В Польше так и не нашлось твердой руки. Зато молодой шведский король Густав-Адольф оказался гораздо умнее и хитрее, чем о нем полагало обленившееся умом от долгой вседозволенности дворянство. И когда в один далеко не прекрасный день в провинции вспыхнули крестьянские мятежи, ничего не подозревавший парламент без особых опасений доверил королю временное командование армией, ведать не ведая, что означенные мятежи как раз и разожжены тайными королевскими агентами (ради вящей скрупулезности нелишне упомянуть, что параллельно вспыхнули и бунты, к которым король не имел никакого касательства). Нежданно-негаданно в королевских руках оказались отборные полки, которые он быстро сумел расположить к себе. И кончилось все тем, что вскорости парламент оказался окружен пушками. У орудий браво вытянулись канониры с зажженными фитилями, по близлежащим улицам маршировали гвардейцы с примкнутыми багинетами, грохотали рассыпчатой дробью барабаны, носились взад-вперед, пыжась от собственной значимости, конные безусые поручики… Словом, происходящее являло собою картину классического военного переворота согласно лучшим образцам. Энергичным шагом вступивши в зал заседаний, король объявил господам дворянам, что по зрелому размышлению он решил покончить с прежним бардаком и править отныне самодержавно. Вообще-то, согласно свидетельствам очевидцев, король вроде бы благородно соглашался выслушать и иные мнения, противоречившие его замыслам, о чем и заявил во всеуслышание, – но окружавшие монарха подвыпившие гвардейцы со шпагами наголо что-то чересчур уж пристально озирались в поисках оппонентов и выглядели довольно хмуро. А посему все королевские предложения были приняты единогласно, самодержавие оказалось провозглашенным с некоей долей будничности, чуть ли не рутины. Правда, королю этого не простили, несколько лет спустя некий граф смертельно ранил его на балу, но возврата к прежним вольностям дворянство так и не дождалось…

К превеликому сожалению, с бюрократией такие номера не проходят, потому что не существует, строго говоря, центра средоточия, некоего здания, которое можно захватить и парализовать лихим налетом подвыпивших гвардейцев с обнаженными клинками… Вспомнив об этом, Сварог немного погрустнел. Было, правда одно утешение: в его собственных владениях, что в Хелльстаде, что в Трех Королевствах, ни бюрократии, ни чиновников не существовало вовсе, а значит, не с кем и воевать. Правда, и народонаселения не имеется, если не считать нескольких сотен одичавших анахоретов, пересидевших напасть в Трех Королевствах за изгородью из серебряных монет и утвари. Что до обитателей Хелльстада, то они, за исключением мэтра Лагефеля, к роду человеческому не принадлежали вовсе, а потому вовсе уж вопиющей нелепицей было бы создавать бюрократический аппарат для управления ими. Чиновнику, конечно, все равно – за приличную плату и красивый вицмундир он согласится управлять и ронерскими землепашцами, и хелльстадскими гигантскими змеями-глорхами, но на кой черт королю…

– Зашевелились!

– Что? – встрепенулся Сварог.

– Оживились что-то, – сказал Гаудин, не отрываясь от экрана.

Праздно сидевшие драгуны, очевидно, повинуясь чьей-то команде, стали дружно подниматься на ноги, без спешки, но и не копаясь застегивали мундиры, нахлобучивали рокантоны, разбирали короткие штурмовые протазаны – широкие лезвия порой сталкивались с протяжным звоном, – затягивали перевязи с мечами и пистолетами. Там и сям словно из-под земли возникли энергично размахивавшие руками сержанты, послышалось их повелительное рычание, одинаковое под любыми звездами и во все времена, кое-где замаячили лейтенанты и капитаны, на правом фланге тяжело хлопнуло вынутое из чехла знамя, которое развернули одним энергичным рывком. Откуда-то из-за спины снимавшего появились еще драгуны, уже выстроенные в густые, локоть к локтю, шеренги, с подтянутыми офицерами, а слева выдвинулись несколько платунгов в зеленом – судя по высоким колпакам без полей, с медной отделкой, гренадеры. Штурмом попахивало все явственнее: шеренга за шеренгой продвигалась к траншеям, сбиваясь в плотную массу, удаляясь от зрителя, но благоразумно не приближаясь пока что к той незримой границе, за которой можно получить пулю или стрелу. Сразу в нескольких местах раздались резкие трели рожков. Пушки вдруг загромыхали чаще; едва они успевали грузно откатиться назад после выстрела, пробороздив каменистую землю станинами, голые до пояса канониры бросались к дулам с банниками и шуфлами.

Сварог присмотрелся – и недоуменно воскликнул:

– Да они же холостыми бьют, вы только посмотрите!

– Очень похоже, – кивнул Гаудин. – Ни ядер не видно, ни картечи…

Тяжелый дым понемногу заволакивал пространство меж орудиями и стеной, канониры суетились в черно-сизых струях, словно черти на адской кухне, с крепостной стены, приглушенный немаленьким расстоянием, донесся звук горна – в крепости играли боевую тревогу. Шеренги горротцев все густели, знамен уже развернулось не менее полудюжины, справа над рядами поднялся вексиллум…

Изображение дернулось – снимавший, такое впечатление, переместился вперед. Объектив на уровне человеческой груди – уж не в орден ли камера вмонтирована? Или – в пуговицу? Сварог хотел спросить об этом, но постеснялся приставать с такими мелочами – очень уж напряженным, застывшим стало лицо начальника тайной полиции.

На правом фланге взвилось королевское знамя, белое с черным солнцем. Грохотали барабаны, но из-за безостановочного рева пушек это можно было понять лишь по бешеному мельканию палочек в руках застывших статуями барабанщиков. Ветер дул в спину снимавшему, и дым стелился к крепости, уже едва видневшейся за мутно-серой пеленой.

«Только идиот способен сейчас броситься на приступ, – подумал Сварог. – Штурмовых лестниц не видно, ворота целехоньки, со стен можно косить наступающих, как куропаток в садке. И все же они, несомненно, готовятся к броску… их командир то ли сошел с ума, то ли имеет в заначке что-то коварное». Снимавший резко развернулся влево, захватив в объектив высокого генерала в перехваченной алой орденской лентой черной кирасе, окруженного кучкой раззолоченных штабных и адъютантов. Черная бородка с первыми седыми нитями, черные пронзительные глаза, отрешенно-умное лицо, судя по первому впечатлению – тот еще волк. Сварог поневоле оценил птицу по полету – если штабные нет-нет, да и принимали картинные позы, словно рассчитывая на восхищение дам или художников-баталистов (хотя поблизости не имелось ни первых, ни вторых), без нужды сжимали эфесы мечей и, горделиво этак подбочениваясь, отставляли ножку (один, болван этакий, даже поднес к глазу подзорную трубу, словно и впрямь надеялся рассмотреть что-то в непроглядном пушечном дыму), то бородатый генерал, не глядя по сторонам и не отвлекаясь на напыщенные позы, спокойно, несуетливо работал – отдавал короткие приказы, изредка сопровождая их скупыми жестами, и шеренга выстроившихся перед ним вестовых таяла в лихорадочном темпе. Отдав честь и крутнувшись на каблуках, юные кадеты опрометью разбегались в разные стороны, привычно придерживая ножны. Умел человек грамотно работать, Сварог даже залюбовался. Вот только лицо генерала было отчего-то исполнено то ли брезгливости, то ли неприязни, застывшей прямо-таки маской. Когда появились новые лица, числом трое, генерал откровенно отвернулся от них, зло поджав губы. Похоже, ему хотелось от души сплюнуть под ноги. Но не плюнул, а, явственно превозмогая себя, обернулся к подошедшим, преувеличенно низко поклонился. Что-то за всем этим должно было крыться…

Вообще-то, троица была странноватая. Можно выразиться, дисгармоничная. Молодцеватый полковник в неизвестном Сварогу мундире, гражданский чиновник неизвестного Сварогу ранга (не настолько уж хорошо он разбирался в горротских униформах), субъект в дворянском платье, не особенно и роскошном, державший на поводке высокого черного пса, похожего на гланского ладара – пастушьего волкодава. Полковник, хотя и молодцеват, все же не похож на строевого командира, что-то неуловимое в его поведении заставляет думать, что на боевых он оказался, очень может быть, впервые в жизни. А его цивильные спутники и вовсе уж неуместны здесь, на фоне подготовки к штурму. Однако держится троица вполне уверенно, подошли к генералу, словно не видя, насколько он недоволен их появлением, встали рядом как ни в чем не бывало…

– Что это за мундиры? – не выдержал Сварог.

– Военный – из Канцелярии Главного штаба. Судя по нашивкам на левом плече, труженик канцелярского стола. Среди наград ни одной боевой. Гражданский – в мундире Королевского кабинета, королевский советник. Чин немаленький. Но что ему тут понадобилось, ума не приложу. Генералу они не по нутру, сразу видно, однако терпит…

С изображением вдруг что-то произошло. В мгновение ока. Люди и предметы выглядели теперь резко-контрастными, почти что черно-белыми, поблекло многоцветье красок, исчезли полутона и оттенки, батальная сцена походила теперь на блеклую старинную гравюру. Зато исчез пушечный дым, ставший теперь едва заметным туманом, неуловимой дымкой, и можно было разглядеть крепостные стены. Конечно же, там готовились к отражению штурма – на стенах полно людей, над каждым зубцом поблескивает каска, а меж зубцами торчат дула мушкетов и в гораздо большем количестве – арбалеты. На площадке над воротами дымит круглый котел со смолой – совсем уж древнее средство, но по-прежнему эффективное… Ворота, как и следовало ожидать, целехоньки.

– Догадался переключить на другой диапазон… – машинально прокомментировал Гаудин. – Раньше нужно было…

– А кем он там был? – спросил Сварог.

– Не знаю, – сухо ответил Гаудин. – Долго не приходило отчетов, есть своя специфика…

Боевые порядки осаждающих были безукоризненны. Сварог физически ощущал повисшую над бранным полем напряженную тишину, знакомую по прежней жизни.

Он не уловил момента, когда черная собака сорвалась с поводка. А может, ее отпустили специально. Черное поджарое тело мелькнуло меж солдатами, стелясь в целеустремленном, неудержимом беге, перемахнуло траншею по широкому дощатому мостику. Две других траншеи пес просто-напросто перепрыгнул с изумительным проворством – и помчался к воротам, его бег напоминал полет стрелы по прямой. Со стен, насколько Сварог разглядел, по собаке не стреляли.

Он на секунду отвел глаза от собаки, привлеченный шевелением меж зубцов, и потому не успел заметить, как это произошло…

Казалось, крепость сотряслась, словно бумажная, – но это, скорее всего, вздрогнул снимавший, как любой на его месте. Ослепительное, лимонно-желтое пламя рванулось из проема ворот, мгновенно распространилось, взлетев над зубцами, – и с внутреннего двора крепости взлетели гейзеры огня, пожирая корчившиеся на стенах фигурки, взметнулись над зубцами чудовищными плюмажами, выше флюгеров на башнях… Крепость вмиг окуталась странным пламенем, напоминая теперь уголек в печи.

Горротские шеренги пришли в движение. Надрывались рожки, трещали барабаны, ряд за рядом, сомкнув строй, опустив протазаны, двигался к бушующему пламени – без особой, сразу видно, охоты, но сержанты неистовствовали, крутя палашами над головой, орали офицеры, в боевых порядках размеренно шагал генерал в черной кирасе, сопровождаемый штабными и адъютантами, уже не принимавшими картинных поз. Судя по поведению всех, происшедшее им было в диковинку, – но приказ и воинский долг гнали вперед, прямо в пламя, сожравшее уже, кажется, всех до единого защитников крепости.

Сварог отыскал взглядом странную троицу: они-то не двинулись с места, стояли, сложив руки на груди, переглядываясь с гордым видом несомненных триумфаторов. Удалось даже расслышать, как полковник проговорил:

– …не меньше, чем «Рубиновый клинок», господа мои, честью клянусь! А то и «Солнышко» с мечами и цепью! Вот попомните мои слова, такая удача…

Лимонно-желтое пламя волшебным образом утихло, унялось, исчезло совершенно. Что-то полыхало в крепости, что-то дымило, чадные языки огня вставали над стенами, но это было иное, привычное, человеческое, если можно так сказать, лишенное всякой необычности и странности… Стены были пусты, а вместо ворот зиял проем, камни покрывал слой копоти, и можно было рассмотреть валявшиеся во дворе ссохшиеся трупы, больше напоминавшие головешки…

По рядам прокатился рев – ободренные исчезновением диковинного пламени, штурмующие ринулись вперед, расстроив боевые порядки, сломав строй, обгоняя офицеров. Пытаясь опередить всех остальных, знаменосец с королевским штандартом, явно зарабатывая положенный за подвиг орден, припустил к воротам заячьими прыжками, так, что за ним с трудом поспевали четыре штандарт-юнкера с мечами наголо. Ну конечно, той дюжине, что первой ворвется в неприятельскую крепость, полагается не просто орден, а еще и почетная подвеска к нему, изображающая башню… Ах, как чешут ближайшие, отпихивая друг друга…

Знаменосец ухитрился-таки первым влететь в ворота, сообразив в последний миг наклонить знамя, чтобы не сломать о низкий свод золоченое навершие древка. Вот и готов свежий кавалер. Следом повалили окончательно сломавшие строй солдаты. Генерал в окружении блестящей, повеселевшей свиты остановился неподалеку от ворот, подбоченившись, – как и предписано здешними воинскими обычаями, дожидался, когда какой-нибудь прыткий офицерик, пыжась от выпавшей на его долю нешуточной чести, доложит по всем правилам, что фортеция взята. Тогда только и подобает полководцу величественно вступить под своды покоренной твердыни…

Вспыхнул свет. Изображение погасло.

– Раутар говорил, нужно просмотреть покадрово… – тусклым голосом сказал Сварог.

– Это успеется, – отмахнулся Гаудин. – По-моему, и так все ясно. Я помню ваш отчет. В точности так обстояло в Равене с теми двумя пожарами, верно? Разве что там были люди, а здесь – собака. Принцип один. Живые существа, представляющие собою мощные зажигательные бомбы…

– Ага, вот именно, – сказал Сварог. – Нет другого объяснения. Псина подбежала к воротам – и моментально полыхнуло… Что это было такое?

– Не знаю, – быстро, досадливо ответил Гаудин. – Не знаю, вот и все…

Впервые за все время, что Сварог его знал, бесстрастный и ироничный глава тайной полиции Империи выглядел растерянным. Но это моментально прошло, вернулась прежняя маска, олицетворение меланхоличной загадочности.

– Я не знаю, – повторил Гаудин совсем спокойно. – И не скажу, что это приводит меня в уныние, а о страхе и речи быть не может. Там, внизу, хватает не разрешенных пока загадок. Сейчас прибавилась новая, только и всего. Вздумай я предаваться терзаниям из-за каждой новой загадки, давно бы сошел с ума. Но зрелище впечатляет, признаться. Это что-то новенькое. Как бы мне хотелось добраться до короля Стахора…

– Но у вас есть…

– Эта запись? Увы, доказательством она служить не может. – Улыбка Гаудина тоже была прежней, насквозь знакомой. – Все доказательства – я имею в виду пса – бесследно исчезли. Как те, в Равене… Вам не раз уже, должно быть, приходилось слышать, что мы живем в эпоху просвещенной монархии. Нельзя призвать Стахора к ответу на основании этой записи. Что мы ему, собственно, можем предъявить? Вспомните, что вам сказал Раутар по поводу происшедшего с ним: не магия, а чистейшей воды наука. Подозреваю, мы и теперь имеем дело с чем-то похожим… а это опять-таки усложняет поиск доказательств. Неминуемы бюрократические игры и засасывающие, словно болото, бесконечные словопрения. С ходу можно сказать, что первым поднимет шум милорд имперский наместник Горрота, которому обязательно покажется, что данное разбирательство ставит под сомнение его компетентность и служебное рвение. Вам-то такое в диковинку, а я уже научен горьким опытом. Наместники – народец своеобразный. Снова начнут кричать, что я веду подкопы посредством данного случая под сам институт имперских наместников, пытаюсь создать впечатление, будто они не в силах сами контролировать происходящее во вверенных им королевствах, – и так далее, и тому подобное…

Сварог произнес безразличным тоном:

– Раутар говорил о некоем Ледяном Докторе. Он особенно подчеркивал, что Ледяной Доктор – в Горроте…

Гаудин выпрямился в кресле, его голос звучал сухо и непреклонно:

– Вздор. Даже у толковых профессионалов есть свои пунктики и заблуждения. К тому же состояние, в котором он тогда находился, могло повлиять на психику. Вы, конечно, не знаете, откуда вам знать… Так вот, за последние сорок лет Ледяного Доктора с превеликим шумом и вселенской помпою «обнаруживали» трижды. В разных уголках Талара. И всякий раз оказывалось, что тамошние странности имели более приземленное объяснение. Это порочная привычка, право, – связывать любую странность с Ледяным Доктором. Нет никакого Доктора. Больше нет. Был, да весь вышел. Когда сбили его драккар, я был в одной из боевых машин, ясно вам? Я вел погоню, я видел его труп, который впоследствии опознали… А вы говорите!

– Ну, я просто повторяю то, что слышал от Раутара, – сказал Сварог примирительно. – То, что он просил непременно довести до вашего сведения. Я прилежно отрапортовал, и не более того. Собственно, я плохо представляю, что это за Доктор такой… Даже не знаю, с земли он или… отсюда.

– Отсюда, – сказал Гаудин. – Немного найдется людей, которых я бы с превеликим удовольствием зарезал собственными руками. Не убил на дуэли, не застрелил, а именно зарезал бы, как крестьяне режут скотину, и рука не дрогнула бы, пусть это и несовместимо с дворянской честью… Уникальная была личность, лорд Сварог. И гораздо дольше, чем следовало, украшала собою Магистериум…

– А все-таки, он антланец или лар?

– Лар, к сожалению, – поморщился Гаудин. – Потому и смог развлекаться так долго. Не спорю, вполне возможно, он был и вправду гением… но вот имелась ли у него душа, сильно сомневаюсь. Как учит меня жизненный опыт, тех, кто реально заключил договор с дьяволом и продал душу, в сто раз меньше, чем о том судачит молва… и мне временами кажется, что уж у него-то договор был… Попробуйте представить себе ученого с могучим, холодным умом, но абсолютно не отягощенного морально-этическими препонами…

– Представляю.

– Да нет, вряд ли, – убежденно сказал Гаудин. – Уверен, не представляете. Если как-нибудь захотите обеспечить себе стойкую бессонницу на несколько ночей, попросите у меня его досье. Я вам его предоставлю. Там все отчеты о его лихих экспериментах – по крайней мере о тех, которые стали известны. С недельку вас не хуже болотной лихорадки будет колотить отвращение к миру и человечеству, гарантирую. – Он понизил голос. – Канцлера, знаете ли, вытошнило, когда он осматривал лаборатории, а уж его светлости лучше, чем кому-либо, знакома изнанка нашего мира, вся грязь, все стыдные тайны… Были, например, эксперименты с генной инженерией: вроде попыток получить гибрид человека с крокодилом или создать дерево-людоеда вроде кусай-дуба из ратагайских сказок. Женщины, которым не давали родить, – пытались сделать так, чтобы ребенок и далее развивался во чреве. Это Ледяной Доктор вычитал в каких-то древних книгах, что таким путем некогда выращивали сильнейших магов-эмпатов… Попытки создать собственных кентавров, в подражание сильванским. Животные с человеческим мозгом. И так далее, и тому подобное. За всяким экспериментом – десятки уничтоженных людей, как антланцев, так и похищенных на Харуме. Все-таки он был гением, мерзавец этакий. Многие им сотворенные монстры, как ни удивительно… функционировали, и довольно сносно. Я до сих пор не уверен, что мы вскрыли все. И все нашли… В общем, он заигрался, как частенько случается с подобными типами, даже гениальными, тем более гениальными. Лабораторным сырьем стали, самое малое, шестеро ларов. Увы, действовать пришлось в страшной спешке, а потому все закончилось банальной и бездарной перестрелкой с погоней… но как бы там ни было, мы его настигли и прикончили. – Он мечтательно прищурился. – Тогда мы болезненно и весьма качественно прищемили хвост Магистериуму с его любимыми теориями о безграничных путях познания, не скованных никакими запретами и моралью. Нагнали страху. Возмущение в обществе было чересчур велико. На какое-то время они, в Магистериуме, притихли, перестали заглядывать за грань. Но, как показал ваш случай, всех сорняков так и не вырвали. По чести говоря, я и теперь, после недавних арестов, не уверен, что мы выдрали все корешки. «Черная радуга» – вещь серьезная…

Сварог понимающе помолчал. Уж тут-то он прекрасно был осведомлен. Ему успели рассказать подробно о том, как две боевые машины Магистериума вышли на перехват его ковров-самолетов, чтобы уничтожить без колебаний всех, кто там был, о том, как поднятые по тревоге браганты Серебряной Бригады в коротком и яростном воздушном бою, не стесняясь в средствах, остановили преданных науке интеллектуалов… В результате чего, будем реалистами, у Сварога прибавилось в Магистериуме потаенных недругов, о чем он старался не думать…

– А может, все же…

– Бросьте, – поморщился Гаудин. – Говорю вам, мы опознали труп со стопроцентной вероятностью. Есть методы…

– Но ведь не на пустом же месте родилось убеждение, что он уцелел? Если уж его «находили» трижды? Было, надо понимать, нечто, сближавшее эти случаи…

– Глупости, – сказал Гаудин. – Похожесть еще не означает тождественности. Забудьте о нем. Раутар, как и кое-кто из его предшественников, гонялся за миражами. Безусловно, у короля Стахора есть потаенные лаборатории, где работают над какой-то, вульгарно выразимся, чертовщиной… но это, уверен, абсолютно земное. А уровень земного чернокнижья, в том числе и того, что пока укрывается от нашей службы, не настолько уж высок. А что до Ледяного Доктора… Видите ли, все без исключения его эксперименты требовали здешней аппаратуры, здешних возможностей, здешних достижений. И никак иначе. Допустим – исключительно ради вас на миг допустим! – что он остался жив. Чисто теоретически, абстрактно допустим. И что же? Никакой гений не способен, скрываясь где-то на земле, восстановить оборудование, даже жалкое подобие здешних лабораторий. Нет, исключено. А эти три… живых бомбы… Я повторяю, до сих пор там и сям всплывает из небытия нечто, считавшееся прочно забытым. Или объявляется очередной гений – гении, прах их побери, совершенно непредсказуемы. Но ничего страшного. Если хотите, возьмите у меня так называемый «Кодекс жути ночной». Под этим пышным названием скрывается сухой отчет о примерно двухстах с лишним феноменах, которые мы до сих пор не в состоянии объяснить. Ну и что? Все это – мелконькие, локальные феномены, в большинстве вовсе не опасные при условии осторожного с ними обращения. Вы – человек здесь новый, а потому, простите, с детским восторгом бросаетесь к иным сомнительным сенсациям. А я долгонько служу, многого насмотрелся… Словом, «Кодекс» я вам пришлю нынче же вечером. Изучите на сон грядущий. И станете гораздо спокойнее относиться к разным чудесам… Ну, а что касается Горрота… Доберемся когда-нибудь и до Стахора. И умельцев, мастерящих живые бомбы, непременно возьмем. Невозможно предвидеть появления иных гениев, предвидеть, что им может прийти в голову. Однако выявленных хитроумцев не так уж трудно вылавливать… – Он вдруг ухмыльнулся. – Вот взять хотя бы вас. Нет, я не в том смысле, что вас следует вылавливать… Я о том, что вы собственной рукой покончили с одной из самых жутких и устойчивых легенд – я о Хелльстаде. А ведь тысячи лет люди сочиняли страшные сказки… И как же вы себя теперь чувствуете в роли хелльстадского короля?

– Как идиот, – признался Сварог. – Нет никаких страшных тайн – по крайней мере, мало-мальски больших. Мелочишки, правда, наберется целый ворох, но это не то… По большому счету, у меня в руках вдруг оказалась огромная, сложная игрушка – я еще не изучил Хелльстад до конца, но выводы могу сделать уже теперь. Действительность оказалась донельзя прозаической: кучка реликтовых чудовищ, немножко тварей, в свое время сконструированных покойным королем, несколько уцелевших со времен Шторма зданий… Знаете, вашему миру крупно повезло. Подумать страшно, что могло случиться, если бы в свое время власть над Хелльстадом захватил кто-то поумнее и несколько разностороннее покойного короля…

– Но ведь сейчас, по-моему, именно это и произошло? – каким-то незнакомым голосом, пусть и с деланной бравадой, сказал Гаудин.

Нехорошее у него было сейчас лицо… Молчание затянулось. Они не смотрели друг другу в глаза. Наконец Сварог сказал с кривой улыбкой:

– Типун мне на язык… Скажите сразу, я, вообще-то, смогу по окончании нашего разговора из этой комнаты выйти? И пойти куда захочу? И не опасаться, что по дороге или чуточку позже вдруг…

Он прекрасно понимал, что улыбочка у него сейчас вымученная. В точности как та, что прямо-таки зеркальным отражением застыла сейчас на застывшем лице Гаудина.

– Полноте, к чему такие мысли и подозрения, – мягко сказал Гаудин. – Императрица ни за что не позволила бы и не простила нам…

– Многозначительная оговорка, – сказал Сварог. – Открывает простор для домыслов и реконструкций кое-каких недавних бесед, посвященных моей скромной персоне. Дискуссии о моей дальнейшей участи были, надо полагать, весьма оживленными?

– А вы ожидали чего-то другого? – серьезно спросил Гаудин. – Нет, в самом деле? Бросьте, вы не настолько наивны. Интересно, на моем месте вы что, встретили бы новость о новом хозяине Хелльстада милой и лучезарной улыбкой идиота? Позвольте усомниться.

– Послушайте, – в сердцах сказал Сварог. – Я вовсе не стремился заполучить эту шапку. – Он сердито хлопнул ладонью по безвинной митре из серебряных сосновых шишек тончайшей работы. – На землю меня отправили вы. И в Хелльстад, строго говоря, меня загнал не только Конгер с Амондом, но еще и вы, обозначив именно такие условия игры. Вам не кажется? Можно подумать, что я рвался к хелльстадскому трону из всех человеческих сил… Да я с превеликим удовольствием убрался бы оттуда, отпусти он нас по-хорошему!

– Согласен, все произошло по глупой случайности. Но ведь это ничего не меняет…

– Так выйду я отсюда или нет? – почти грубо спросил Сварог.

– Да выйдете, успокойтесь… – усмехнулся Гаудин. – Позвольте быть с вами предельно откровенным, как встарь: дискуссии о вашем будущем и в самом деле имели место… и они были, нетрудно догадаться, более чем оживленными. Но они отнюдь не напоминали деловую встречу наемных убийц в окраинном трактире. И людоедских предложений прозвучало гораздо меньше, чем вам, сдается, мерещится. Во-первых, ситуация из тех, что не терпит излишней торопливости. Во-вторых… Вы знаете, мы не испытываем перед Хелльстадом столь уж панического страха. Как-никак все эти пять тысяч лет он не доставлял окружающему миру ни малейших неприятностей. Гипотезы о том, что Хелльстад представляет собой самозамкнувшуюся систему, ничуть не склонную к внешней экспансии, родились не сегодня и не вчера. Их вдумчиво разрабатывали еще наши предки – и оказались, в общем, правы. В конце-то концов, у нас достаточно возможностей, чтобы справиться и с Хелльстадом. В-третьих же… Можете не верить, но порой я испытываю к вам самую обычную человеческую симпатию. И хочу верить, что сумел вас немного узнать. И потому не жду от вас особенных неприятностей. Конечно, некий риск остается… Власть всегда меняет людей, частенько не в лучшую сторону, эта нехитрая и печальная истина проверена всей историей человечества. А уж власть над Хелльстадом… И как тут не зародиться опасениям? Вполне понятно, что вас еще долго будут пристально изучать, и к интересу здесь примешивается боязнь…

– Боязнь чего?

– Если пользоваться строго научной формулировкой – неизвестно чего, – грустно усмехнулся Гаудин. – В том-то и беда. Больше всего люди склонны пугаться неизвестного, и ваш покорный слуга отнюдь не исключение. Вы только поймите меня правильно, ситуация деликатнейшая, хотелось бы обойтись без детских обид и ненужного гонора… Меня тоже нужно понять, дураков и любителей решать сложные вопросы с кавалерийского наскока я умею сдерживать… но и сам просто обязан немного тревожиться… По долгу службы, если хотите. Даже если вы со мной искренни и не держите камня за пазухой, есть другая опасность… В Хелльстаде не одни лишь игрушки да реликтовые чудища. Коли уж там имеются, как бы это лучше сформулировать… законсервированные кусочки прошлого, можно опасаться самого худшего. Я даже не того боюсь, что вы в один прекрасный день начнете играть против нас. Я боюсь, что там может покоиться нечто. О чем даже покойный король не подозревал. Бывали уже… ситуации. Когда после совершенно безобидных слов или действий вдруг распахивалась некая бездна и оттуда появлялось то самое нечто. Вы же сами с чем-то подобным сталкивались – тогда, в туннеле, когда неведомо откуда, очень может быть, из того загадочного зеркала, на вас двинулся великан…

– Да, воспоминания мерзопакостнейшие, – согласился Сварог.

– Со старыми зеркалами вообще следует быть предельно осторожным, имейте в виду… Итак, вернемся к Хелльстаду. С одним неприятным сюрпризом мы уже столкнулись – я имею в виду подземное государство крохотных человечков, этот ваш Токеранг. Вы ведь не имеете на него никаких средств влияния?

– Ни малейших, – признался Сварог. – Мэтр Лагефель клянется и божится, что мой предшественник о них знал, но воздействовать никак не мог. Кажется, он не врет, я проверил, покопался в компьютере. Не могу сказать, что освоил его, как свою спальню, но по поводу Токеранга он всякий раз выдавал полное отсутствие информации…

– А ведь опасность нешуточная, вам не кажется?

– Да, – сказал Сварог, глядя в пол, меж носков своих мягких коричневых сапог. – Но я обещал с ними посчитаться, и, будьте уверены, посчитаюсь. Делии я им не прощу, у меня до сих пор стоит перед глазами Морская площадь и летящая ракета… А ведь Лесная Дева была права: маленькие опасности иногда страшнее больших… Вы зажигали фонари возле резиденций наместников?

– До сих пор зажигаем. Никакого результата.

– Боюсь, это может означать одно, – уверенно сказал Сварог. – Авторов послания выявили, разоблачили и поволокли куда следует для задушевной беседы – то есть такой, когда берут за душу, лезут в нее с сапогами…

– Признаться, меня их невзгоды не особенно волнуют, – усмехнулся Гаудин. – Быть может, даже лучше будет, если там, под землей, окончательно победят изоляционисты. Если вдумчиво изучить послание, станет ясно, что там нет и тени альтруизма. Наши неизвестные друзья изощренно торговались, якобы невзначай упоминали о своей силе…

– Что-то их противники мало похожи на изоляционистов, – сказал Сварог. – Помнится, речь там шла о том, что ведутся работы по возвращению им «нормальных» размеров… Они что, и в самом деле могут представлять опасность для… для нас?

– Для нас – вряд ли.

– Значит, для земли, – уверенно сказал Сварог. – Я с некоторых пор принимаю земные беды близко к сердцу…

– Вы это произнесли таким тоном, словно я-то – бездушный монстр… – покривил губы Гаудин. – Зря. Мне вовсе не хочется, чтобы у земных королевств начались неприятности. В конце концов, речь идет о наших вассалах, которых мы обязаны защищать… Уже началась лихорадочная работа. Увы, мы испокон веков создавали систему контроля и наблюдения, охватывающую лишь землю, земную твердь. Никто не занимался морскими глубинами, вообще всем, что лежит ниже уровня воды. И дело не только в нерадении. Есть обстоятельства…

– Какие?

– Всякие, – уклончиво сказал Гаудин. – Объективные, право же, причины… Мы срочно постараемся исправить упущение, но, как вы понимаете, здесь есть сложности. Магистериум лучше пока не посвящать – неизвестно, куда их заведет в данном случае гипертрофированная страсть к познанию… А вот Хелльстад – это целиком ваша забота. Наши технические средства там по-прежнему бессильны, отыскать вход в подземелье – должен же он существовать! – можете только вы.

– А почему, собственно, ваша техника там не работает?

– Не знаю, – сказал Гаудин. – Честное слово. Такое впечатление, что для решения этой загадки нужно сначала доискаться до причин и сущности самого Шторма. А эти задачи до сих пор не решены, хотя используются самые разные средства…

– В том числе и проект «Алмазная стрела»?

Какое-то время Гаудин ошеломленно молчал. Его улыбка была натянутой:

– Лорд Сварог, вы великолепны… О проекте «Алмазная стрела» осведомлен не всякий член Палаты Пэров… Кто вам мог проболтаться? Вряд ли императрица. Следовательно, выбор невелик: либо Борн, либо Ройл. Пожалуй, все-таки Ройл – окажись это Борн, вы проговорились бы раньше, после первого возвращения с земли. Значит, Ройл… Интриган чертов. Да, существует такой проект. Отчаянные попытки если не создать машину времени, способную перенести разведчика в прошлое, то хотя бы увидеть это прошлое. Увы, достижений пока никаких, кроме неудач… Не хочу очернять Ройла в ваших глазах, но, право же, в отшельники его загнало не разочарование в нашем образе жизни, а собственное бессилие, научная импотенция. Он сделал слишком много широковещательных заявлений о грядущих успехах, но в итоге ничегошеньки не добился. Душевный кризис, череда скандалов, разрыв отношений, бегство на этот его островок…

– А может, задача вообще не имеет решения?

– В том-то и оно, что имеет, – печально сказал Гаудин. – Ладно, поделюсь кое-какими тайнами, вы и без того уже знаете столько, что заслуживаете то ли пожизненной изоляции в замке Клай, то ли допуска по высшей форме… Так вот, в одну сторону межвременные тоннели, случалось, срабатывали…

– Подождите. Насчет замка Клай – это все же циничная шутка?

– Да конечно, – пожал плечами Гаудин. – Дело обстоит как раз наоборот – ее величество, скажу вам по секрету, намерена ввести вас вскорости в Палату Пэров вместо лорда Алферса, а это как раз и подразумевает совершенно иной уровень допуска к тайнам… Так вот, о Шторме со всей уверенностью можно сказать одно: катаклизм сей сопровождался, помимо всех прочих эффектов, часть которых нам до сих пор неизвестна, еще и страннейшими искажениями пространства-времени. Учено выражаясь, имели место проколы пространственно-временного континуума, отличавшиеся различной протяженностью вектора… Не стесняйтесь признаться, что ничего не поняли. Я сам в свое время стал более-менее разбираться в сути явлений лишь после многочасовых лекций… Если проще – были случаи, когда в результате пронесшегося над планетой Шторма материальные… и даже разумные объекты оказывались выброшенными из прошлого в будущее. То есть – из времен Шторма в наши. В семьсот третьем году над континентом вдруг возник неведомо откуда реактивный самолет. Вот именно, неведомо откуда, без каких бы то ни было визуальных эффектов. Взял и возник в небе. К тому времени уже существовала отлаженная система контроля за воздушным пространством Талара, но поскольку самолет, повторяю, появился без малейших звуковых и световых эффектов, операторы потеряли несколько минут. Когда вылетела Серебряная Бригада, самолет уже садился на обычное крестьянское поле. Он разбился. Как потом выяснилось, в баках не осталось ни капли горючего, и летчик поневоле пошел на вынужденную. Пилот погиб, но вот обломки самолета удалось идентифицировать. Наши предки уходили за облака в жуткой спешке, посреди страшной неразберихи и хаоса, когда планету уже сотрясали непонятные катаклизмы, но у них все же оказалось с собой некоторое количество книг, видеозаписей и дискет. Словом, это был одноместный палубный штурмовик с авианосца, боевая машина из времен, непосредственно примыкавших к Шторму. Второй схожий случай произошел шестьсот с лишним лет спустя. Над континентом вновь возник из ниоткуда самолет – на сей раз роскошная спортивная игрушка с представителями тогдашней золотой молодежи на борту. Их было пятеро, обоего пола. Драккары его легко настигли и подхватили силовым полем…

– И что? – жадно спросил Сварог, даже пошевелившись от жгучего любопытства.

– Все оказалось не так заманчиво, как мы сгоряча размечтались, – как-то странно усмехнулся Гаудин. – Как источник информации они… оказались, грубо говоря, дерьмом собачьим. Невероятно тупые и ограниченные субъекты. Золотая молодежь повсюду одинакова. Они весело проводили время на модном и дорогом курорте, когда началось нечто пугающее – они даже не могли толком описать этих явлений. Компания решила немедленно лететь в столицу, под уютное крылышко родителей. Они поднялись в воздух – и тут с ними что-то произошло. Словно выключатель повернули. Только что внизу был морской берег – и вдруг на его месте оказался совершенно незнакомый ландшафт, суша без малейших следов океана.

– И что с ними было потом? У вас?

– Случай был экстраординарный, – с непонятным выражением лица протянул Гаудин. – Они являли собой бесценный кладезь информации о прошлом, а наши предшественники были в чем-то прямолинейнее и решительнее нас… Бесценный кладезь…

– Это тупые-то и ограниченные?

– Вам приходилось слышать, что человеческий мозг, независимо от того, что может рассказать его обладатель, все равно хранит память обо всем, что человек видел, слышал и пережил? Понимаете, всю информацию… Человеку только кажется, что он все забыл. – Гаудин отвел взгляд. – Есть аппаратура… Тогдашним приборам было далеко до их нынешних аналогов, дело происходило четыре тысячи лет назад… Сверху торопили…

– Они все погибли? После… обработки?

– Они все выжили, – сказал Гаудин глухо. – И даже прожили потом немало лет. И не все остались совершеннейшими кретинами, двух даже удалось приблизить к нормальному состоянию… ну, почти нормальному. С цинической точки зрения самое грустное то, что и выкачали-то из них гораздо меньше, чем поначалу рассчитывали, хотя и нельзя сказать, что работали зря…

После долгого молчания Сварог спросил:

– Значит, всякий раз проколы были связаны с… летательными аппаратами?

– Не только. В две тысячи третьем один из наших мелких агентов на захолустной ярмарке наткнулся на обыкновенного баронского крестьянина, щеголявшего в странной одежде, не похожей на все, что к этому времени было известно. Поскольку существовала обширная инструкция – кстати, она действует до сих пор, – предписывающая сообщать по начальству обо всем… не похожем, агент поднял тревогу. Землероба сгребли в тот же день возле родной деревеньки. Странная одежда оказалась курткой из синтетического материала, сделанной во времена, непосредственно примыкавшие к Шторму. Это определили довольно быстро. А вот ее бывший хозяин… В один прекрасный день он взял да и объявился в той деревушке. Попросту вышел из леса, производя впечатление то ли тронутого, то ли пьяного. Упорно твердил, что прибыл из другого мира, всему изумлялся, молил объяснить ему, что случилось с планетой, – словом, с точки зрения захолустных баронских крестьян, был то ли юродивым, то ли попросту скорбным на голову…

– А сам он что говорил?

– До самого не добрались по уважительной причине – он к тому времени лет двадцать уж был покойником. Умер от старости вполне естественной смертью. Несколько стариков его помнили, они-то и рассказали… Видите ли, он, немного придя в себя и осмотревшись, должно быть, понял, что бесповоротно вырван из своего времени и пространства. И, как ни странно покажется, прижился в деревне. Оказалось, умеет возиться с железками, кузнец как раз искал толкового подручного… Ремесленники в деревне всегда нужны, доложили управителю, выделили ему хатенку, приписали к манору, а там и невесту подыскали. Ну, прижился. Полиция по его душу не приезжала, в розыскных листах не значился – так чего же беспокоиться и мудрить? Пусть себе возится в кузне… Деревня – замкнутый микрокосм, знаете ли. Особенный мирок, в некоторых отношениях почти что другая планета. Говорят, первое время рвался в город, то ли к властям, то ли к ученым людям. Потом притих. Должно быть, наслушался того-сего о Шторме, понял, что деваться некуда. Ну, прожил отведенный природой срок, помер – а одежда осталась. Куртка была очень уж добротной, и в конце концов тот обормот, сосед его бывший, рискнул напялить одежонку, когда поехал на ярмарку… Был еще один случай. Еще один человек. Никто его никогда не видел, но о нем написал святой Рох во втором томе «Печальных странствий». Они случайно встретились на каком-то постоялом дворе в ронерской провинции. Мы самым тщательнейшим образом анализировали текст и пришли к выводу, что ошибка исключена. Собеседником святого мог быть лишь человек, переместившийся во времени из периода, опять-таки непосредственно примыкавшего к Шторму. Вот только его следов не отыскали, как ни старались. Известно только, что он состоял в свите какого-то вельможного герцога. Должно быть, сумел адаптироваться лучше, нежели тот, из деревни. Или попросту встретил в нужном месте нужных людей, не каких-то задрипанных крестьян… В конце концов, язык практически не изменился, это ему облегчало дело. Неглупый и решительный человек мог, преодолев шок, врасти в тогдашнюю жизнь, оставшись для нас незамеченным. Очень возможно, были и другие – те, кто в наше поле зрения не попал… Вы понимаете теперь, чего я опасаюсь?

– Пожалуй, – подумав, кивнул Сварог. – С таким же успехом в будущее может оказаться выброшенной какая-нибудь тогдашняя супербомба – за пару минут до взрыва…

– Совершенно верно, – устало сказал Гаудин. – Бомба. Или какой-нибудь крейсер, который с перепугу откроет огонь по земному порту. Да мало ли что – колба из военной лаборатории с возбудителем какой-нибудь чумы, крылатая ракета с ядерной боеголовкой, наконец, какой-нибудь вихрь, уничтожающий везде, где проносится, живые существа, – о чем-то подобном сообщают предки… Вот если бы вдумчиво покопаться в компьютере Хелльстада…

– Руки чешутся, а? – спросил Сварог без особой подковырки.

– Ну естественно, – самым обычным тоном ответил Гаудин. – А вы все-таки против?

– Я боюсь, что вы там что-нибудь испортите, – сказал Сварог чистую правду. – Вся эта штуковина каким-то хитрым образом замкнута на меня… на коронованного короля, я имею в виду.

– Это-то канцлера и останавливает, – кивнул Гаудин. – Да и ситуация не из простых. Канцлер, как я уже говорил, боится излишне довериться Магистериуму, Мистериор бомбардирует нас требованиями соблюдать предельную осторожность и опять-таки не доверять Магистериуму, в Тайном Совете нет единодушия, а императрица настрого повелела не рубить сплеча… Так что я не тороплюсь. И очень хочу, чтобы вы мне верили, по-прежнему видели во мне вашего доброжелателя. Вам ведь необходимы друзья, лорд Сварог, – особенно теперь. У вас в последнее время появилось слишком много влиятельных завистников. Ваши успехи и иные свершения автоматически вызывают кое у кого лютую зависть… Что произошло, кстати, меж вами и Орком?

– Ничего серьезного, – сказал Сварог быстро. – Так, мелкие ссоры из-за сущих пустяков…

Конечно, следовало бы рассказать Гаудину о забавах Орка с навьями, поделиться кое-какими подозрениями, но он не мог себя пересилить и настучать. Уважающий себя офицер стучать не будет. Уважающий себя король – тем более. Нужно сначала кое в чем разобраться самому, в конце концов. О том, что Орк готовит войско из навьев, он знал лишь от самого герцога. А тот мог и приврать…

– По-моему, вы чего-то недоговариваете.

– Да что вы! – возмутился Сварог елико мог искренне.

– Ну, смотрите, вы взрослый человек. Орк, между прочим, в отличие от вас вряд ли станет играть в благородство. Уж я-то знаю, как давно и целеустремленно он рвался к хелльстадским тайнам… Правда, при этом у него хватило хитрости и благоразумия, чтобы не связаться с «Черной благодатью», хотя Алферс и пытался его втянуть… Но вашего положения это не облегчает. Орк вас с некоторых пор откровенно ненавидит. А моя служба пока что не имеет оснований вмешиваться. Лично я не верю Орку, когда он болтает на всех углах, что вы рветесь к власти над миром…

– И правильно делаете, – сказал Сварог грубовато. – Я решительно не могу понять, зачем мне власть над миром.

– Да я-то понимаю… А вот у глупца-обывателя есть такая поганенькая черта – любит приписывать другим свои низменные побуждения. Он на вашем месте непременно постарался бы достичь высшей власти, а потому убежден, что и вы втихомолку к тому же стремитесь. Учитывайте эту сторону человеческого мышления. Наконец, у этой проблемы – я имею в виду хелльстадскую корону на вашем челе – есть и совершенно неожиданные аспекты. Сами убедитесь, когда поговорите с директором Канцелярии земных дел…

– А что ему нужно? Я так и не знаю, зачем он меня вызвал.

– Что может быть нужно бюрократу? – усмехнулся Гаудин. – Привести реальность в полное соответствие с циркулярами и прочими предписаниями, но ни в коем случае не наоборот… Упаси боже, чтобы было наоборот! Сама мысль о такой возможности истинного чиновника приводит в ужас… Лорд Сварог, у вас чертовски усталый вид: мешки под глазами, повышенная нервность в движениях… Прихворнули?

– Вздор, – сказал Сварог. – Что-то плохо спится всю последнюю неделю. Какая-то дурацкая полубессонница-полудрема, кошмары снятся беспрестанно… У вас не найдется какого-нибудь надежного эликсира вроде того, что спасает от малейших признаков похмелья? Голова раскалывается, в глаза словно песку насыпали. Я решил было, что это заклинания какого-то неизвестного доброжелателя, но они ведь на меня не должны действовать.

– Давайте посмотрим…

Гаудин, хитрым образом сложив пальцы правой руки, пытливо уставился на Сварога и долго молчал. Сварог терпеливо ждал. Он и в самом деле чувствовал себя прескверно – настолько, что вслух на это пожаловался.

– Нет, не чувствую ничего, что свидетельствовало бы о пущенных в ход заклинаниях… – сказал Гаудин. – Я вам сегодня пришлю своего врача… если только не побоитесь что-то из его рук принимать.

– Бросьте, – сердито сказал Сварог. – Я вам до сих пор имею глупость доверять… – улыбнулся он вяло. – И потом, мы, Гэйры, умеем распознавать подсунутые нам зелья…

– Я помню, – без улыбки сказал Гаудин.

Загрузка...